Никому о нас не говори

Глава 1

Вчитываюсь в текст своего конспекта по теории государства и права. Ну и как это можно запомнить, не говоря уже о том, чтобы понять? Скукотища жуткая. И это только первый курс.

— Ау, Ань! Ты меня слышишь? — Соня несколько раз тормошит меня за локоть.

— Да-да, — отстраненно бормочу я, глядя в тетрадь.

— Так что насчет вечера? Идем? — заговорщически понизив голос, спрашивает Софа.

Поджав губы, закрываю конспект и бросаю виноватый взгляд на Трофимову, стоящую по левую руку от меня. Подруга метр с кепкой в прыжке и едва достает мне до переносицы своей белокурой макушкой, но смотрит так строго, что я нервно поправляю ворот свитера.

— Сонь, ты знаешь, я…

— Ну не-е-ет… — В ее глазах вспыхивает обида. — Мы же договорились!

— Я помню. Прости, пожалуйста, — с искренним сожалением смотрю на Трофимову. — Просто мама… Неожиданно я получаю такой резкий и болезненный удар в спину, что громко ойкаю, делаю неуклюжий выпад всем телом вперед и мигом забываю, что хочу сказать. Конспект вылетает у меня из рук на пол.

— Задницу свою с прохода убери, — слышу знакомое презрительное фырканье.

И во рту у меня сразу горчит. Не нужно даже поворачиваться, чтобы понять, кто толкнул меня в спину. Полина Петрова. Дива соцсетей и зазноба парней всего нашего первого курса. Да и не только первого. Модные шмотки, яркий макияж. Полина вечно носится с телефоном и включенной камерой. И хотя мне не хотелось бы снова встречаться с ее надменно пренебрежительным выражением лица, Петрова — моя одногруппница, и сейчас она стоит у меня за спиной.

Сжав зубы до скрипа, я оборачиваюсь.

— Чего вылупилась? — выплескивается яд из накачанного гиалуронкой рта Петровой.

Не дожидаясь моего ответа, она проходит мимо. Я даже отшатываюсь от плотного аромата ее кислых духов. А следом за ней, одарив меня таким же презрительным взглядом, проходит и вечный хвостик Полины — Женя Красно. Это копия Петровой — одежда, макияж. Обе подружки величаво покачивают задницами в облегающих кожаных штанах, а Полина едва не наступает каблуками на разлетевшиеся по коридору листы моего конспекта.

Я тихо вздыхаю. Петрова, как обычно, вся из себя. Кого-то заденет плечом в аудитории, кому-то подарит едкую шутку. А меня вот иногда любит тыкать за мой внешний вид. Да, я не одеваюсь в брендовое шмотье и мои пряди на голове не покрашены во все цвета радуги. Толстовки, худи, футболки, джинсы, удобные кроссовки и волосы, стянутые в хвост на затылке, — вот как я выгляжу почти каждый день. Для меня идеально. Правда, у Петровой другое мнение на этот счет.

Она типичная блогерша. Кичится двумя миллионами подписчиков. Ни с кем из нашей группы Петрова не

общается. Свое пренебрежительное «фи» по отношению ко всем, кто не в ее тусовке, Полина скрывать и не собирается.

Поэтому, пройдя мимо меня и остальных одногруппников, ждущих преподавателя у двери аудитории, она и ее подружка направляются в конец коридора. А там у окна уже собрались в стайку такие же блогеры местного разлива. Как они вообще все затесались в нашу юридическую академию — загадка. Им бы в цирковое или театральное. А между яркими парнями и девушками уже начинается обряд поцелуев в щечки.

Сразу появляется желание демонстративно закатить глаза, но я опускаюсь на корточки и тянусь за разлетевшимся листочками конспекта.

— Вот курва! — Сонька тут же присоединяется ко мне, присев рядом.

— Курва, как всегда, не в настроении, — хмыкаю я, собирая тетрадные листы.

— Так наша фифа с Гориным разошлась, вот теперь и ходит бешеная, — ехидно хихикает Соня, но тут же тоскливо добавляет: — Хотя справедливости ради признаюсь: если бы я рассталась с ним, то точно рыдала бы в подушку.

Я лишь цокаю языком. Не в обиду подруге, но, чтобы расстаться с Гориным, сперва надо с ним начать встречаться. А в случае Сони этот сценарий откуда-то из параллельной вселенной.

— О-о, — тихо тянет Софа и сразу же поднимается на ноги, поправляя складки юбки. — Легок на помине. Горин со своими пришел.

Все еще сидя на корточках, я одновременно запихиваю листы в сумку и зачем-то снова поднимаю взгляд в сторону Петровой. Возле окна таких модных и стильных явно стало еще больше.

От них даже рябит в глазах. У кого-то кроссовки ядовито-зеленого цвета, а кто-то одет, словно его уронили в колодец с блестками и стразами. Из всей этой пестроты не раздражает взгляд только одно. Точнее, один. Тот, кто держится немного в стороне от этой яркой стайки и не спешит перечмокивать всех подряд. На нем нет ярких стразов, он одет не вызывающе,

а волосы на его голове не окрашены, как перья у попугая. Ему и красить-то нечего: парень побрит практически налысо, торчит только короткий ежик темных волос. Черная косуха, накинутая на серую футболку, черные джинсы и кроссовки. Эдакое темное пятно по имени Тимур Горин среди этих ряженых.

Откуда я знаю, что этот бритоголовый и есть Тимур Горин? Отец Тимура — главный спонсор нашей академии. Имя Горина-старшего я часто слышу от преподавателей. И хочешь не хочешь, а знание о том, кто сын человека, вложившего сотни тысяч — а может, даже и миллионы — в развитие нашей академии, передается здесь по воздуху.

Заметив Тимура, Полина слетает с подоконника, как будто ее ветром сдувает, проталкивается через своих друзей к этому парню в черном, который уже расслабленно подпер плечом стену и уставился в экран своего телефона.

Ладони Петровой сразу же ложатся на его грудь. Горин резко смахивает их с себя. Он лениво отрывает взгляд от телефона и глядит мимо Полины, которая что-то тихо и заискивающе тараторит. Тимур смотрит куда угодно, но только не на нашу диву: скучающе шарит взглядом по коридору. М-да, «повезло» ему с Полиной. И мне даже становится жаль парня, но всего на секунду, пока он не встречается глазами со мной, сидящей на корточках посреди коридора и уставившейся на него и Полину. И его брови сразу же лениво

приподнимаются в немом вопросе. В глазах Горина четко читается: «Чего вылупилась?»

Глава 2

Обычно пара по теории государства и права начинается с монотонной лекции нашего преподавателя. Могу ли я назвать себя фанаткой этой дисциплины? Вряд ли. Пока что адаптироваться к учебе не получается. Но деваться некуда, через пару месяцев заканчивается мой первый курс, а все темы я обычно зазубриваю перед сессией. Поэтому и приходится, высунув язык, конспектировать лекции. А Сонька, всегда сидящая по правую от меня руку, то и дело заглядывает мне в тетрадь, переписывая то, что успела записать я. Но не сегодня. Сегодня лекция началась с того, что преподаватель опаздывает уже минут на пятнадцать. Подперев ладонью подбородок, я бездумно рисую на полях тетради какие-то закорючки, пока Соня под боком залипает в телефоне, а в аудитории стоит жужжание голосов одногруппников. Но больше всех шумят Петрова и Красно. Пока нет преподавателя, они снимают свой очередной странный ролик. Полина и Женя установили телефон на маленький штатив на первой парте в нашем ряду. Встав перед ней, они повторяют какие-то движения на камеру.

От нечего делать я искоса поглядываю на этот цирк. И не надоест же им изо дня в день заниматься одним и тем же: дергаться под какой-нибудь модный трек и открывать рот!

— Блин, — сокрушается Женя, — опять я на видео как корова. Поль, давай переснимем.

— Мне нравится, — отчеканивает Петрова.

— Ты там получилась классная, а я… — продолжает ныть ее подружка.

— Не всем дано быть фотогигиеничными, — с пренебрежением бросает Петрова. — Вот я фотогигиенична, а ты просто нет.

Фото… чего? Я снова перевожу взгляд со своих каракулей на двух подружек. Вот и весь IQ Полины. Я со вздохом прикрываю глаза, а Соня слегка толкает меня в бок.

— «Фотогигиеничная». Кажется, у Петровой реально вместо мозга одни лайки, — тихо хихикает она.

И я подхватываю ее настрой. Посмеиваюсь, пряча в ладони улыбку.

— Просветова, я что-то смешное сказала? — неожиданно резко и громко спрашивает Полина.

Уголки моих губ моментально опускаются, и Сонька тоже прекращает смеяться. Ясно. У Петровой явно со слухом лучше, чем с интеллектом. Но на ее вопрос я отмалчиваюсь.

— Ау! Просветова, повторяю: чего ржешь? — уже с нажимом продолжает Полина.

И как назло, всего пару секунд назад мои одногруппники жужжали как пчелы, а теперь затихли.

— Ничего, — сухо констатирую я, заправляя невидимую прядь за ухо, а под ложечкой уже неприятно подсасывает.

— Я видела, как ты на нас глазеешь. Надо мной ржешь?

Боковым зрением вижу, что Полина медленно двигается к нашему столу, но я молчу, сжав губы. Надо быть умнее и просто игнорировать. Только вот Полина молчать не собирается. Подойдя к нашему

с Соней столу, упирается в него ладонями, нависая надо мной.

— Молчишь… Теперь не смешно? Язык в твоей жирной заднице застрял, да? — шипит Полина.

Все это мне неприятно. Мои пальцы, все еще держащие шариковую ручку, сжимают ее еще крепче. Желания сейчас смотреть на Петрову нет, но я все равно поднимаю на нее взгляд. Несколько секунд мы обе молчим. В глазах Полины сверкают надменность и пренебрежение. Вот бы выдать ей что-нибудь едкое.

Но Петрова вдруг одним резким движением смахивает мои вещи со стола. Ручки, методичка — все с грохотом летит вниз. И второй раз за день листы моего конспекта разлетаются по полу.

— Теперь посмейся, дура белобрысая, — на всю аудиторию заявляет Полина и вдобавок толкает меня в плечо.

И от ее толчка у меня все темнеет перед глазами. Грудь словно протыкают острым жалом, а легкие слипаются от выброса в кровь адреналина. Я очень четко и ясно осознаю, как она меня достала! Мое терпение вдруг схлопывается так быстро, что я сама не понимаю, как с моих губ на одном выдохе слетает громкое:

— Я над тобой смеялась.

В аудитории становится еще тише. Полина ошарашенно хлопает ресницами, а я под дикий бой сердца в груди уже проклинаю себя. Вляпалась, кажется.

— Повтори, — медленно произносит Петрова, угрожающе склоняясь надо мной.

В моей голове хаотично скачут вопросы: зачем я в это влезла и как бы уйти от конфликта? Но делаю и говорю я совсем другое.

— Я смеялась над тобой, — четко повторяю я, а мой голос вот-вот начнет дрожать.

Дура ли я, что вступают в перепалку с Петровой? Естественно. Мне бы действительно прикрыть рот, но мои разбросанные на полу вещи словно толкнули меня в чан с адреналином. А выражение лица Полины меж тем не предвещает ничего хорошего.

— Ты страх потеряла, а? — Опираясь ладонями на парту, она медленно и так грозно наклоняется к моему лицу, что мне ничего не остается, кроме как в ответ подняться со стула.

У меня сильно сосет под ложечкой, когда наши взгляды оказываются на одном уровне. Только что мне теперь делать? Ждать поддержки от одногруппников? Но что-то они не спешат вставать между нами, все дружно глазеют на нас. А может, мне просто молчать? Или…

— Нет такого слова «фотогигиенично», — бросаю я в лицо Петровой.

Три удивленных хлопка наращенных ресниц, и глаза Полины сужаются:

— Ты мне будешь указывать, как говорить?

Я набираю полную грудь воздуха и озвучиваю:

— Правильно фотогенично. В переводе с греческого…

— Да мне глубоко фиолетово, с какого это языка, — цедит Полина. — Я тебе сейчас на нормальном объясню. Ты меня тупой назвала.

— Я разве сказала, что ты тупая? — перебиваю Петрову, вопросительно приподнимая брови. — Ты сама себя так назвала сейчас.

И Петрова просто звереет, ноздри у нее раздуваются. Кажется, что еще секунда — и она кинется на меня. От этой мысли желудок окончательно сворачивается в холодный комок. Хочется и самой сжаться, но, как могу твердо, стою, выдерживая взгляд Петровой. А по аудитории уже расползается тихое шушуканье.

Да и позади слышу, как напряженно бормочет Соня и дергает меня за край кофты:

— Ань, не надо. Сядь.

— Извиняйся, — вдруг громко объявляет Полина. Теперь наступает моя очередь хлопать ресницами.

Глава 3

— Мам, ты дома? — зачем-то громко спрашиваю на весь коридор, как только переступаю порог квартиры.

Знаю, что никто мне не ответит, но, захлопнув дверь и повернув ключ в замке, я несколько секунд прислушиваюсь. Тишина. Скидываю сумку на пуф у двери, стаскиваю кеды и ветровку и расслабленно усаживаюсь на тот же пуфик.

В нашей скромной двушке в самой обычной панельной многоэтажке я одна. И я люблю эту тишину, которая наступает, когда мама уходит на дежурство. Она работает медсестрой в одной из городских больниц. Несколько секунд в полумраке коридора я сижу, подперев стену затылком. Потом сбрасываю маме короткое сообщение, что я дома, делаю глубокий вдох и резкий выдох. Мне действительно повезло, что пара, где Петрова как с цепи на меня сорвалась, была последней. Хватит на сегодня приключений.

Я думала, что Полина взглядом прожжет мой свитер, пока шла лекция. И чего я язык за зубами не держала? Ну скинула она вещи. Можно было и молча их поднять. Петрова от одного замечания в свой адрес не поумнеет, а мне было бы спокойнее. Надеюсь, до завтра она забьет себе мозг очередным трендом в соцсетях и забудет про меня.

Устало поднимаю взгляд на зеркало на стене напротив пуфика. Морщусь от своего отражения. Хвост на голове уже распушился, щеки розовые-прерозовые. Терпеть не могу эту свою особенность. Стоит просто пройтись по улице быстрым шагом, как лицо становится цвета молочного поросенка. И еще эти веснушки! Как назло, закончился мой тональный крем, и мне нечем их замазать. Надо не забыть купить новый.

Корчу недовольную рожицу своему отражению и наконец поднимаюсь с пуфика. Хватит рассиживаться. Сегодня квартира в моем распоряжении, а значит, быть громкой музыке, еде в спальне и какому-нибудь сериалу.

И все идет по плану примерно до девяти вечера. Я даже разрешаю себе понежиться в ванне, до краев наполненной пеной. Успокаивающее шуршание схлопывающихся пузырьков гипнотизирует. Откинув голову на бортик, я готовлюсь окончательно уйти в релакс, но мой мобильный уже жужжит на полочке у раковины.

Недовольно фыркнув, отряхиваю ладонь от пены и тянусь за ним.

— Анька, почему не отвечаешь? — раздается недовольный возглас Сони. — Я уже пять сообщений тебе прислала.

— Прости. Вода в ванной шумела, и я…

— В ванной? Ты еще не готова? Я, вообще-то, такси вызвала.

— Сонь… — мягко начинаю я, поморщившись. Но она категорично меня обрывает:

— И слушать не буду! Ты мне обещала, а я месяц тебя уговаривала!

— Просто планы поменялись.

— Какие? Твоя задница стала еще ленивее?

Вздохнув, я погружаюсь в воду с пеной еще глубже, почти по подбородок, словно это спасет меня от недовольства Сони.

— Может, давай ты приедешь ко мне? — с надеждой предлагаю я. — Закажем в доставке что-нибудь, скачаем фильм. Мама все равно на дежурстве.

— Отлично! — бескомпромиссно заявляет Сонька. — Никто не будет тебя караулить дома. Можно хоть до утра.

Издаю еще один вздох и продолжаю искать отговорки:

— Сонь, завтра к первой паре на коллоквиум.

— Ты обещала.

— У меня и правда нет настроения. Особенно после сегодняшнего, — стараюсь найти еще веские причины, чтобы не вылезать из ванны.

— Я тебе настроение подниму. Как раз пообщаешься с нормальными и крутыми ребятами. — Соня прет как танк.

— Я не люблю все эти клубы, — ною в трубку.

А вдруг Трофимова сжалится? Ну пожалуйста!

Но нет. Соня стрекочет мне в ухо:

— Это не просто клуб, это квест-клуб! Самый новый и крутой в городе! К ним запись за месяц. Тем более мы играем двумя командами и нужно определенное количество человек. Если ты не пойдешь, то подставишь всех.

Последняя фраза просто разбивает мои мечты о том, как я буду досматривать финал сериала, закутавшись в одеяло. Помолчав еще немного, я с сожалением бросаю взгляд на шуршащие пузырьки пены.

— Ладно, — нехотя сдаюсь я.

— Супер! — чуть ли не вопит в телефон Соня. — Я заеду за тобой через пять минут!

Я скептически осматриваю свои голые коленки, торчащие из облака пены. Одной рукой держу мобильный возле уха, другой тянусь за полотенцем.

— Лучше скинь мне адрес. Соберусь — приеду.

* * *

Тугой хвост из влажных волос, джинсы, толстовка, ветровка и мои любимые удобные кроссовки — в таком виде ровно через двадцать три минуты я выдвигаюсь на такси по адресу, указанному Соней в сообщении.

Пишу, что уже еду, и получаю радостный смайлик в ответ с подписью: «Вход в большую калитку». Потом сбрасываю сообщение и маме — что проведу пару часов в гостях у Сони. А вот про квест-клуб умалчиваю, иначе вопросов не оберешься. Знаю, что сейчас недоговариваю, но иногда мне кажется, что, была бы мамина воля, она вообще не выпускала бы меня из дома.

Любой мой выход куда-то, помимо академии, сопровождается недовольным причитанием и жуткими рассказами из криминальных хроник. Я понимаю, что мама переживает. Только ее переживания порой слишком утрированны, а потому не часто, но иногда приходится выкручиваться. Или же я действительно буду проводить все вечера исключительно в своей комнате. Так что ответ мамы очевиден: «Лучше бы занялась лекциями. И будь осторожна». От этого сообщения и без смайликов веет недовольством.

Вздохнув, убираю телефон в карман ветровки. И пока таксист проезжает одну центральную улицу за другой, я просто смотрю через тонированные стекла на огоньки ночного города. Витрины магазинов,

фонари, вывески кафе и ресторанов — красиво и завораживает. Ростов для меня неродной город. Мы с мамой переехали сюда из области, когда мне был вручен студенческий билет первого курса юридической академии.

Еще с десятого класса мама постоянно твердила, что быть юристом или адвокатом — это очень престижно. Ничего не имею против этих профессий, просто я не фанат гуманитарных наук. Мне проще решить задачу по физике и хотелось хотя бы попробовать поступить на тот же физико-математический факультет. Я даже уговорила маму поехать на день открытых дверей одного из самых крупных технических вузов области. Но стоило ей увидеть, что в толпе будущих абитуриентов почти все мальчики, она в ужасе запричитала: «Нет. Нет. Нет. И еще раз нет. Ты хочешь быть единственной девочкой в группе? Чтобы к тебе постоянно приставали?»

Глава 4

Холодная волна мурашек пролетает вниз по спине, заставляя меня резко обернуться. И та же волна мурашек поднимается обратно по позвоночнику, когда вижу перед собой квадратного амбала, одетого во все черное: футболка, джинсы. В его руках крохотный неяркий фонарик, а на лице красуется уродливый шрам, тянущийся от переносицы по щеке и до самого подбородка.

— Здравствуйте, — сдавленно говорю я, втягивая голову в плечи.

— Ты кто? — басит амбал, осматривая меня с головы до ног.

— Я на квест, — издаю писк, а заодно неосознанно пячусь обратно к воротам.

Мне вообще не нравится, где я нахожусь и с кем говорю. Все это непохоже на то, что обещала Соня.

— Ты чет попутала, малая. Никаких квестов нет. Вали давай отсюда, — гаркает мужик, а я вздрагиваю. — Здесь вообще охраняемая территория.

Я молча и испуганно киваю и все быстрее отхожу спиной туда, откуда ввалилась. Но амбал вдруг озабоченно хмурится. Уставившись на мои ноги, указывает на них подбородком.

— У тебя там это… кровь…

Я резко опускаю взгляд. Света от фонарика хватает, чтобы увидеть разодранные джинсы с расплывшимся кровавым пятном на правой коленке. Черт! Касаюсь раны, а еще замечаю, что стою на осколках битого стекла. Вот куда я «удачно» приземлилась. И как только ощущаю что-то теплое и вязкое на пальцах, к горлу подступает тошнота.

О нет. Нет. Нет. Только не сейчас! Не могу же я отключиться от вида крови именно здесь. А в груди у меня уже покалывает знакомый холод. Обычно с этого начинаются мои приключения в стенах любой лаборатории, где из меня нужно выкачивать эту красную жидкость.

— Все нормально? — вдруг спрашивает амбал.

— Ага, — отвечаю, но как-то вяло.

Хочу продышаться. Это всего лишь кровь. Моя кровь. Теплая. Вязкая… Мерзкая… Вот черт. Это же все равно кровь. Мое сознание резко мутнеет и так же резко гаснет.

* * *

Все звуки в моей голове смешиваются: чьи-то голоса, крики… Приоткрываю глаза, и в них попадает тусклый свет. На мгновение фокусируюсь на нем, а потом обвожу взглядом пространство. Я уже не на улице. Потому что вместо ночного неба вижу облупленный потолок, такие же стены, зачем-то обтянутые железной сеткой. Значит, в обморок я все же грохнулась.

Осторожно пытаюсь приподняться. Упираюсь ладонями во что-то мягкое. Это старый облезлый диван. Окончательно прихожу в себя, приняв вертикальное положение. Я нахожусь в какой-то каморке, которую освещает всего одна лампочка.

Мои губы пересохли и слиплись, в горле застрял колючий ком, а чувство паники схватывает в тиски. Меня куда-то притащили, и, скорее всего, это сделал

тот самый мужик со страшным шрамом. Ватными руками я хаотично ощупываю свои плечи, тело, бедра… Испуганно осматриваю саму себя: одежда на месте, ничего не болит. Только на коленке все так же красуются порванные джинсы и уже слегка запекшаяся кровавая корочка.

Нервно выдыхаю. Так. Меня притащили после обморока, но точно не трогали. Даже телефон и ключи от квартиры спокойно лежат в кармане толстовки. В этой странной каморке, обтянутой сеткой, я одна и нахожусь здесь максимум пару минут. На более долгое время я никогда еще не отключалась. И того амбала рядом нет. Радоваться мне или бояться — даже не знаю. Вытаскиваю телефон из кармана. Мобильный сигнал отсутствует, а вот желание бежать как можно скорее лишь нарастает с каждой секундой.

Несмотря на все еще витающий в голове туман, я поднимаюсь на ноги, и напряжение появляется уже во всем теле. Видимо, приземление во время обморока было не самым удобным.

Но все, чего хочу, — это убраться отсюда. Я плохо понимаю, где я и что за человек со шрамом здесь обитает. Почему все обтянуто сеткой и откуда идет этот странный гул? Не то музыка. Не то вой.

Окинув комнатушку еще раз взглядом, я нахожу дверь. Прихрамывая, быстро добираюсь до нее. Трясущимися руками хватаюсь за ручку и толкаю ее от себя. В голове проносится жуткая мысль. А если меня заперли? Но дверь легко поддается. Она открыта, и я делаю осторожный шаг вперед, оказываясь в узком, плохо освещенном коридорчике с черными стенами. И этот глухой гул перестает быть таковым. Хватает секунды, и он уже режет мне слух.

Я теперь не слышу собственного дыхания и сердцебиения. Вокруг дикий ор голосов. Невыносимо жуткий и громкий. А еще здесь невыносимо воняет табаком. Этот запах настолько едкий и плотный, что сразу же щиплет глаза.

Я ни жива ни мертва стою между этим коридором и каморкой. Хочется бежать, но я не двигаюсь. Мой взгляд упирается в яркую вертикальную полоску света прямо в стене. Оттуда и доносятся крики. Делаю шаг и осторожно заглядываю в эту щель в стене.

Как только мои глаза привыкают к свету, сразу становится понятно, почему от этих криков готова взорваться голова. За стеной толпа. И, по-моему, там одни мужчины. Их очень много. Орут, размахивая руками. И все находящиеся по ту сторону сосредоточены только на одном. Именно к этому обращены их хаотичные выкрики.

Это небольшая круглая площадка, слегка возвышающаяся над толпой. Со всех сторон она огорожена такой же железной сеткой, как и стены той каморки. А происходящее на площадке заставляет меня сглотнуть сухой ком. На ринге парень. Я вижу его со спины. Он коротко стрижен, крепкого телосложения, обнажен по пояс, босой и в перчатках, защищающих только кисти рук. Его предплечья украшены непонятными узорами татуировок, а на спине всего лишь один рисунок: тонкая стрела острием вверх вдоль позвоночника.

Он похож на боксера, а происходящее — на боксерский поединок. Именно татуированный, стоя на коленях, наносит зверские удары своему сопернику, который безвольно лежит под ним, раскинув руки в разные стороны. Заметно лишь, как мотается его голова от ударов. От каждого взмаха кулаком толпа, собравшаяся у ринга, просто ревет, излучая одобрение.

Тошнота медленно подползает к горлу. Лицо парня, что лежит у ног татуированного, как кровавое

месиво. А тот, кто бьет, похож на коршуна. Только заклевывает свою жертву резкими ударами кулаков. Это мерзко. Жутко. От этого скручивает желудок. Но мой взгляд прилип к этому парню в татуировках. К его напряженным мышцам на спине с четким рисунком стрелы. Я словно в слоу-мо, и его движения тоже.

Глава 5

«Ань, прости меня! Пожалуйста! Я правда не специально. Это все Т9. Черняховского, Чернышевского… Один в один же улицы. Я не заметила даже. Так по-дурацки вышло. Я приду на вторую пару и принесу тебе вкусняшек. Прости!», — и куча рыдающих смайликов.

Это пишет мне Трофимова еще со вчерашнего вечера. Но я до сих пор ей ничего не ответила. Теперь она без перерыва извиняется. Думает, пирожными или шоколадкой сгладить вчерашний косяк. Трофимова ведь просто перепутала адреса. Она перепутала, а я поехала черт знает куда. Она не заметила, а я побывала в лапах какого-то мужика. Для Сони все вышло по-дурацки, а я пережила кошмар. Драпала посреди ночи с каких-то боев от толпы бешеных мужиков. У Сони просто не ловила сеть, а я словила такую дозу адреналина, что всю ночь не смогла сомкнуть глаз.

Так и пролежала под одеялом, с замирающим сердцем прислушиваясь к звукам квартиры и подъезда, и лишь иногда проваливалась в какое-то забытье. Но и там меня опять находил тот мужчина со шрамом на лице и тащил прямо на ринг. А на нем уже ждал он… Стоял спиной ко мне. И очертания всего и всех вокруг были размыты. Я видела лишь ту стрелу, набитую черными линиями вдоль позвоночника. В таких видениях прошла вся ночь. Мое сознание хотело отключиться от пережитого страха, но этот же страх не давал мне выпасть из реальности.

Только через несколько часов дома я кое-как смогла понять, куда меня угораздило попасть. Заброшенное здание в какой-то промзоне, толпа диких мужиков, смотрящих на то, как один бьет другого. Кажется, я побывала в месте, очень похожем на бойцовский клуб. Звучит странно, но это единственная светлая мысль, которой я смогла хоть что-то для себя объяснить. Трофимова ошиблась адресом и отправила меня в подпольный бойцовский клуб.

Сегодня утром мне на мгновение показалось все это ночным кошмаром, но знатный синяк на коленке вернул меня в реальность. Злюсь ли я на Соню? Да я даже не знаю, как на все это реагировать. Хочется высказаться, но не в переписке. На парах найду время, чтобы «мило» поболтать, как я заработала гематому и рану на ноге. Но пока иду к спортивному комплексу, где проходит в это утро наша первая пара, все, о чем думаю, — так это о том, что я жива. Не перестаю перебирать в голове каждое свое слово и движение. Даже оборачиваюсь несколько раз. Мерещится мне тот амбал… А что, если он будет меня искать? Вдруг я видела что-то, за что вообще можно отправиться на тот свет?

Снова и снова в моей голове рисуются жуткие картинки того, что со мной может случиться. Я очень хотела бы остаться дома, лежать под одеялом и не двигаться, но мама придет с дежурства, а как объяснить ей мои увечья и пропуск учебного дня, не придумала. А объяснять все равно придется. Синяк и ссадину она точно увидит.

Сидела по вечерам дома — и не надо было начинать проводить их по-другому! По спине ползет

холодный пот, стоит только представить, что я могла стать героиней новостной криминальной сводки с заголовком: «Найден труп девушки. Особые приметы: разбитая коленка и…»

— О, кто к нам пришел! Наша фотогеничная, — врывается в мои мысли противный голос Полины, как только я хлопаю дверью женской раздевалки. — Как дела?

Петрова уже красуется в ярко-красном слитном купальнике возле огромного, в пол зеркала, где мы и встречаемся взглядом. Настроение уходит еще больше в минус. Моя надежда на то, что Петрова и все остальные забудут о нашей стычке, померкла. Полина зло прищуривается, а парочка моих одногруппниц замолкают, с интересом поглядывая на нас. Долбаные любопытные Варвары. Но теперь мне это кажется незначительным. То, что было вчера со мной на той заброшке, не идет ни в какое сравнение с приставаниями Полины.

— Отлично, — отвернувшись от зеркала, отвечаю я сквозь зубы, двигаясь к шкафчику у окна.

Обычно я всегда оставляю свои вещи там. Самый укромный уголок, чтобы спокойно блистать голой попой. Но я все равно дожидаюсь, когда Петрова и остальные девочки покинут раздевалку. В этом семестре у нас плавание, поэтому не спеша переодеваюсь в тесный слитный купальник черного цвета и прячу волосы под резиновой шапочкой. Я прихожу на построение к бассейну самой последней. На этом мое занятие заканчивается.

— Просветова, это что? — слышу я от преподавателя, стоит мне только появиться в его поле зрения.

Он недовольно указывает подбородком на мое колено, залепленное широким лейкопластырем.

— Ссадина, — неловко пожимаю я плечами.

— Аня, пустить тебя в бассейн со свежими ранами не могу. Оставайся сидеть здесь на скамейке или в раздевалке. Пропуск ставить не буду, — строго отчитывает меня преподаватель и тут же переключается на остальных девочек. — Итак! Разминка…

Растерянно потоптавшись на месте, решаю, что лучше просижу всю пару в раздевалке, чем буду видеть ехидную рожу Петровой. Поэтому возвращаюсь туда, громко чавкая резиновыми тапками по мокрому полу. И в очередной раз вспоминаю Соню. Счастливый человек: и в квесты вчера поиграла, и дрыхнет поди сейчас, пропуская первую пару физкультуры.

В раздевалке все так же никого, поэтому я, не прячась, сбрасываю тапочки, снимаю жутко тесную шапочку, раскидываю волосы по плечам, стягиваю лямки, а затем и весь купальник. Оставшись голой, достаю свою сумку, запихиваю его туда, но дверь моего шкафчика с резким хлопком закрывается прямо перед моим носом.

Вздрогнув, я роняю сумку.

— Бу! — слышу рядом. — Не пугайся. Это мы. Резко оборачиваюсь. Петрова и Красно. Обе в купальниках.

— Вижу, — сипло отвечаю я.

Руками сразу же прикрываю свое тело. Перевожу взгляд с одной стервы на другую. И дурное предчувствие уже заползает в мысли.

— Как-то не задался вчера у нас с тобой разговор. Еще и отвечать меня вызвали, минус влепили. И получается, что от тебя у меня проблемы, — хмыкает Полина, наигранно рассматривая свои длинные разноцветные ногти.

— Что-то опять она молчит, Поль. — Женя неожиданно делает шаг, приперев меня спиной к дверце шкафа.

Глава 6

Мои пальцы впиваются в мягкую махру. Я прижимаю к себе скомканное полотенце, но прикрыть получается лишь грудь и верхнюю часть бедер. Мои плечи, ноги, спина и все, что ниже, еще обнажены. Мне бы обернуть всю себя полотенцем, но любое мое движение чревато полным стриптизом.

Я просто прирастаю голой попой к скамейке, пока на меня направлены четыре пары мужских глаз. Ни дышать, ни сглотнуть противный спазм в горле не получается. Каждый миллиметр моей кожи, выставленный напоказ этим парням, сгорает от стыда.

— Ну и как ты здесь оказалась, птичка? — ухмыляется тот, кто первым вошел в раздевалку.

Этот брюнет, худощаво-мерзкий экземпляр, в прямом смысле лапает меня взглядом, пока я дышу через раз.

— Чик-чирик, птичка, что молчишь? — Мне адресуется еще один вопрос вместе с противными смешками стоящих позади него.

Это двое совершенно незнакомых мне парней и все тот же Горин. Они переглядываются, медленно расходясь к своим шкафчикам. Я делаю над собой усилие, прежде чем издать хоть какой-то членораздельный звук.

— Мои вещи сюда закинули, — тихо произношу я.

— Во девчонки развлекаются, — тут же ржет на всю раздевалку брюнет, запрокинув голову. — Мне такие приколы по душе. Почаще бы.

— Можно я уйду? — Мое бормотание сливается с его смехом.

— Иди, тебя никто не держит, — раздается глухой голос откуда-то из-за дверцы шкафчика позади худощавого брюнета.

И это Горин. Кажется, именно он открывал этот шкаф, пока его друг радовался, что меня запихнули сюда.

— Я… — говорю сипло, — мне… Отвернитесь. Но взгляд брюнета лишь веселеет.

— Зачем? — хмыкает он, а руками тянется к краю своего полотенца, намотанного вокруг бедер. Один резкий взмах, и белая тряпка уже у его ног. — Я не стесняюсь, — гордо заявляет он и в прямом смысле трясет своим голым хозяйством.

Боже. Хватает секунды, чтобы увидеть чужой болтающийся член, чтобы лишиться воздуха в легких и сгореть от омерзения до кончиков ушей. Я зажмуриваюсь до кругов перед глазами, стискивая в пальцах край своего полотенца.

— А стоило бы, — слышу сиплый голос Тимура.

— Че? — возмущается придурок без полотенца. — Восемнадцать сантиметров в бою. Работоспособность поршня.

— А, так вот зачем тебе линейка в бардачке, — поддакивает кто-то еще из пацанов.

И по раздевалке снова проносится мужской гогот. Мне нехорошо. По шее сползают холодные капли пота.

— Отвернитесь все, пожалуйста, — уже просто молю на грани истерики. Сердце долбит до боли в ребрах. — Мне нужно завернуться в полотенце.

— Так я помогу. — Кажется, это произносит тот ненормальный, который только что тряс своим детородным органом. Я чувствую движение совсем рядом с собой.

— Не трогай меня, — взвизгиваю я. Дергаюсь, словно по мне ток пустили, а мои руки прижимают полотенце с такой силой, что кожа под ним горит.

Раздевалку опять заполняет грубое ржание. Парням откровенно весело. А мне глаза поднять страшно. Открываю их и смотрю только в трещину на белой плитке. Она готова расплыться от подступающих горючих слез. Меня до тошноты окутывает стыд. Но боковым зрением я вылавливаю то, что тушит в моей голове этот пошлый гогот. И я уже не гипнотизирую разбитую плитку в мужской раздевалке.

Это стрела. Точнее, татуировка в виде стрелы наконечником вверх на спине… у Горина. Ошеломленно хлопаю глазами, смаргивая слезы. Веду взгляд по четким черным линиям, набитым на позвоночнике.

Тимур стоит ко мне спиной. Он полностью обнажен. Но мне плевать на то, что сейчас он вовсю светит своими голыми ягодицами всего в паре метров от меня. Я завороженно рассматриваю его татуировку, рельефную спину, широкие плечи и руки. Они тоже забиты черными линиями. Бесконечное множество хаотичных рисунков. А потом натыкаюсь взглядом на бритый затылок.

У меня дежавю. Я это уже видела. Я смотрю на этого парня со спины не в первый раз. У меня из легких от жара окончательно испаряется кислород. Я видела его. И кажется, это было вчера на ринге. А может, я чокнулась?

— Эй, пташка, ау! — Моего плеча касаются чужие пальцы.

Подпрыгиваю от прикосновения, переставая глазеть на Горина и едва не валюсь на пол с лавочки. Полотенце чудом остается у груди, но вот часть бедра оголяется. А брюнет чуть ли не нависает надо мной всем своим хозяйством и аж присвистывает.

Деревянными руками я хватаюсь за край махры и панически натягиваю ее на себя. Это гаже, чем унижение.

— Ну ты глянь. Перед ней Аполлон, а она на Тима пялилась, — говорит кто-то из парней.

«Не смотри. Не смотри на него», — бьется в моей голове. Но взгляд против воли опять летит в сторону Горина. На нем уже синие джинсы. Они расстегнуты, из-под них видны черные боксеры с белоснежной резинкой. Теперь Тимур развернулся ко мне лицом, и я вижу все его тату от плеча до плеча. А еще замечаю маленькую серьгу в левом ухе.

Горин стоит и, вальяжно закинув руку на шкафчик, пялится на меня. Я кожей ощущаю, как он ведет свой взгляд от моих ног выше: бедра, руки, плечи. Тимур рассматривает меня, сжавшуюся в комок на лавочке, едва прикрытую полотенцем, как зверюшку. С задумчивым, холодным интересом в глазах. Его взгляд быстро добирается до моего лица.

— Отвернись, — шепчу ему одними губами.

— С чего вдруг? — Глаза Горина испытующе смотрят в мои. — Ты рассматривала мой зад, а я хочу поглазеть на твой. Баш на баш, — уголки его крупных губ издевательски приподнимаются.

Всего секунда зрительного контакта, и сотня мелких капелек испарины покрывают мой лоб.

— Так, ребята! — Громкий хлопок двери отрезвляет всех присутствующих. В раздевалку заявляется преподаватель. Но сразу же застывает на месте. — Это… что такое? — Он ошалело распахивает глаза.

Ведь перед ним картинка из фильмов для взрослых: четыре полуголых парня и я в одном полотенце. В растерянности преподаватель хватает ртом воздух и густо краснеет, а потом вообще покрывается пятнами, когда видит того голого идиота, что пасется возле меня. — Мельник! Горин! — взрывается он. — Вы чего здесь устроили… Девушка, а вы кто?

Глава 7

Тихо закрываю за собой дверь, стараясь не греметь замками, потому что бежевые лодочки аккуратно стоят на верхней полке для обуви. Мама уже дома. И обычно она после ночного дежурства отсыпается, закрывшись в гостиной. Я осторожно снимаю кеды, ветровку и на цыпочках крадусь по коридору к себе в спальню. Меньше всего хотелось бы пересекаться с мамой. Мне нужно просто побыть наедине со своим сумбуром в голове.

— Аня? — прилетает, удивленное, мне в спину.

Я невольно зажмуриваюсь. До двери моей спальни осталось всего два шага! Набрав полные легкие воздуха и нацепив улыбку, оборачиваюсь. В домашнем халате в пестрый горох, мама подпирает плечом дверной проем между кухней и коридором. Ее руки скрещены на груди, а лицо даже не выглядит заспанным. На нем все еще легкий макияж, коротко стриженные и окрашенные в пепельный блонд волосы ни капли не растрепаны. Похоже, мама еще и не ложилась отдыхать после работы.

— Привет, — улыбаюсь натянуто. — А ты чего не спишь?

— Дежурство было спокойным. Не устала, — ровным тоном поясняет она, окидывая меня изучающим взглядом. — Половина одиннадцатого утра на часах.

Ты почему не на парах? В четверг у тебя ведь занятия до трех.

— Да, но мне что-то… — Я неловко прочищаю горло, пряча от мамы глаза. Боже, как я не люблю врать! — Голова так разболелась, — и для правдоподобности потираю пальцами лоб и виски. — Наверное, прилягу.

Я говорю и заодно потихонечку пячусь к дверям своей комнаты, чтобы побыстрее ускользнуть от маминого взгляда. Чем дольше она на меня смотрит, тем больше вероятность, что она заметит мои припухшие глаза. По дороге домой все же пришлось смахивать с них противные слезы.

— Ну ложись, — тянет мама недовольно. Оно и неудивительно. Любой мой пропуск занятий не может восприниматься как-то иначе. — Как вчера посидели с Соней?

— Хорошо. — Я продолжаю улыбаться и тихо двигаться в сторону своей двери.

— Вы были там одни?

Я вздыхаю. Не знаю, как Соня, но я точно была не одна. Только тебе, мама, это знать опасно.

— Конечно, — уверенно подтверждаю, косясь назад. До моей комнаты шаг.

— Просто эта девочка живет одна на съемной квартире, — тон мамы становится еще строже. — Мало ли…

Я не выдерживаю и притормаживаю, закатывая глаза:

— Соня не устраивает там вечеринки! — И очень хочется добавить, что Соня просто дает корявые адреса и не берет трубки. Но, естественно, это я не говорю.

— Очень надеюсь. Ты же помнишь историю про мою однокурсницу, которую тоже вот так позвали в гости, а закончилось все групповым изна…

— Мам! — возмущенно восклицаю я. — Эта история не про меня или Соню. И хватит об этом напоминать каждый раз, когда я выхожу из дома. Я к себе.

Я делаю резкий разворот и, пока мама не решила еще о чем-нибудь со мной поговорить, скрываюсь за дверью своей комнаты. Это мои маленькие, но уютные шесть квадратов. Скрипучая кровать возле одной стены, старый лакированный шкаф и слегка потрепанный стол у противоположной. Светлые обои в мелкий цветочек. И сердце этой комнаты — окно с малышом фикусом. Мне подарила его на память моя школьная учительница физики. Она все надеялась, что в будущем меня ждет как минимум Бауманка.

Скинув на пол рюкзак с тетрадями, я тяжело плюхаюсь на кровать. Облокотившись на колени, запускаю ладони в волосы. Слабость обрушивается на меня, как цунами. Руки и ноги становятся ватными, голова тяжелой. И в ней скачет столько мыслей. А сил ухватиться хоть за одну из них нет. Вчерашний вечер, татуировки Горина, козни Полины и мой позор в мужской раздевалке… Хочется отделить одно от другого и не думать обо всем сразу. Я чувствую жалящий стыд, но одновременно из моей головы не выходит образ Тимура. Одно перебивает другое, становясь уже реальной мигренью.

Громкий стук в дверь — как удар по моей черепушке.

— Аня!

— Да, мам, — отвечаю устало, переставая подпирать голову руками и поднимая глаза на дверь.

Но взглядом натыкаюсь на свои грязные и порванные джинсы, брошенные вчера на стуле. Черт! Мой пульс сразу же подскакивает. Я забыла о них! Срываюсь с места, хватаю джинсы и за секунду до того, как

мама заглядывает ко мне в комнату, успеваю просто зашвырнуть их под кровать и снова плюхнуться на нее. Достану, когда дома никого не будет.

— Ань, ты есть будешь? — спрашивает мама.

— Не хочу, спасибо, — отрицательно машу головой, невинно хлопая глазами.

Пожав плечами, мама закрывает дверь, а я выдыхаю, стараясь утихомирить разгулявшееся сердцебиение. Опять чуть не влипла! Заметь она испорченные джинсы, то допрос начался бы такой, что сотрудники ФСБ могли бы у нее поучиться. А мне и ответить-то ей нечего. У самой сплошные вопросы и никаких ответов. Но сейчас мне приходится побывать на заочном допросе от Сони. Она прислала мне с десяток сообщений. Где я? Почему ушла? Почему ей ничего не сказала? И как сильно на нее еще обижаюсь?

Переодевшись в футболку и домашние штаны подлиннее, чтобы скрыть свое колено, я заваливаюсь на кровать и закутываюсь в плед. Начни я рассказывать Трофимовой в сообщениях, почему сбежала с пар, в покое она меня не оставит. Ей всегда нужны все подробности, а сейчас я не хочу даже вспоминать то, что произошло со мной сегодня в раздевалке, и уж тем более облекать в слова. Я снова отвечаю односложно:

«Все нормально, приболела, завтра поговорим».

Но кое-что из произошедшего в раздевалке все равно мельтешит у меня в голове. И до самого вечера не отпускает. Так и вертится вопрос: он это был или нет? Если подумать, то какая мне разница? У богатых же свои развлечения. Но только то, что я видела там, на ринге… Разве можно это назвать развлечением? Тот парень лежал без движения и в крови. Может, он вообще… уже того…

От этой мысли меня передергивает. То место — сборище бешеных маргиналов. Что вообще там мог делать тот, чей папа — большая шишка? А что, если мне все же показалось? Можно же просто сделать татуировки, скопировав их из интернета. Вдруг это тот самый случай? Только вот почему-то образы Тимура и того зверя на ринге в моей голове совпадают.

Глава 8

Никакой простуды и даже легкого чиха. Утром следующего дня у меня нет ни малейшего повода, чтобы остаться дома. Разве что соврать и имитировать болезнь, но мама-то сегодня выходная. Поэтому порог академии я переступаю со жгучей потребностью в груди сбежать отсюда. У меня начинается не то мания величия, не то параноидальный приступ.

Что может так активно обсуждать стоящая у расписания группа незнакомых мне девчонок? А если меня? А вот компания старшекурсников, спускающихся по лестнице. Не просто так же они сейчас громко засмеялись, стоило мне только появиться на горизонте? Или парень в очках, что идет мне навстречу, глядя в телефон. Почему он так улыбается экрану? Может, Полина что-то скинула обо мне еще и в анонимный чат по типу «Подслушано в академии»?

Я присматриваюсь и прислушиваюсь ко всему, что окружает меня, пока плетусь по коридору к нужной аудитории. Все жду, когда откуда-нибудь из-за угла появится Петрова со своей свитой и все уже в открытую начнут тыкать в меня пальцем.

В таком стрессе я дохожу до аудитории, где должна проходить первая пара. И там опять у закрытых дверей толпятся мои одногруппники. Нервы вот-вот зазвенят от напряжения, когда приближаюсь к группе и ловлю на себе косые взгляды нескольких девчонок. Я бросаю им краткий приветственный кивок, а они сразу принимаются шушукаться. Ясно. Можно и к гадалке не ходить. Мои ладони неосознанно сильнее сжимают лямку рюкзака. Но я с каменным лицом прохожу мимо.

А может, у меня просто повышенная мнительность и девчонки смотрели на мою фланелевую рубашку в клетку и потертые джинсы. Просто им понравился мой «модный» прикид. И дело вовсе не в Петровой и ее грязных сплетнях. Осторожно озираюсь по сторонам, ища в толпе студентов что-то яркое и блестящее по имени Полина. Правда, взгляду не за что зацепиться. Похоже, Петровой здесь нет. Как и Жени. Но облегченно выдыхать еще боюсь. Возможно, они, как всегда, опаздывают.

— Аня! — слышу голос Сони, а потом вижу за спинами своих одногруппников машущую мне руку: — Я здесь! — зовет Трофимова.

Протиснувшись вперед, нахожу ее сидящей на подоконнике.

— Ты пришла! — Радостная Соня как ни в чем не бывало сгребает меня в объятия и приветственно чмокает в щеку. — Как себя чувствуешь?

— Уже лучше, — отвечаю подруге, когда та выпускает меня, и тоже присаживаюсь на подоконник рядом.

На какие-то мгновения между нами возникает ощутимая неловкая пауза. Еще бы ей не быть после того казуса с адресом.

— А-а-ань… — Соня нарушает молчание первой, потупив взгляд. — Мир? — И неожиданно протягивает мне плитку молочного шоколада с мармеладом. Моего любимого, кстати.

И пускай я все еще где-то внутри себя немного злюсь на Соньку, но этот жест с шоколадкой…

— Мы не ругались, — улыбаюсь уголками губ и забираю плитку шоколада из рук подруги.

— Мне стыдно, правда. — Она наконец поднимает на меня глаза. Виноватые-превиноватые.

— Мир, — дружелюбно вздыхаю я, но на всякий случай в предупредительном жесте поднимаю указательный палец. — Только больше ни на какие квесты ни в какие клубы я не поеду. Даже не уговаривай.

— Но в следующий раз мы можем сразу поехать вместе…

— Сонь! — Я строго зыркаю на нее, нахмурившись.

— Молчу! — Она тут же зажимает себе рот ладонью и действительно молчит. Но всего пару секунд.

А потом Соня возвращается к своему обычному амплуа болтушки:

— А ты вчера ушла с пар из-за Петровой?

Из моих легких вырывается тяжелый выдох. Значит, курва все же успела ляпнуть об этом своим гадким языком. Скрывать это от Сони не имеет смысла. Я рассказываю ей о вчерашнем инциденте, и даже сейчас во рту пересыхает от воспоминаний. Правда, я опускаю некоторые подробности. Например, как рассматривала татуировки Горина — я вообще не упоминаю имен лиц из мужской раздевалки. Лишь обобщаю, что туда ввалились парни, потом преподаватель и я позорно сбежала.

— Вот сучка драная, — зло шипит Соня. — Ты почему мне ничего не рассказала сразу? Я бы ей еще вчера по кукольной роже заехала. И вообще, чего ты сама ей в волосы не вцепилась?!

— Ну, во-первых, это не тебя вчера приперли совершенно голую к стенке. А во-вторых, дракой проблемы не решаются. Ударю я ее — она меня в ответ... Что изменится? — говорю я, пожимая плечами. — Петрова поумнеет?

— Да ей давно пора тумаков отвесить.

— Если не реагировать на провокации, то провокатор рано или поздно потеряет к этому интерес сам, — уверенно заявляю я. — Это же простая психология.

Правда, на всякий случай еще раз настороженно кошусь на своих одногруппников. Ищу взглядом какие-нибудь яркие пятна, что могут ознаменовать появление здесь Петровой и Красно. Но от поисков меня отвлекает дребезжание стекол. И такое сильное, что эта вибрация проходит по самому подоконнику и по моей пятой точке.

Мы с Соней удивленно переглядываемся, а потом одновременно смотрим в окно. Со второго этажа открывается отличный обзор на парковку у стен академии, где красуются две припаркованные иномарки. Обе черные, огромные, отполированные так, что от бликов хочется щуриться. А из недр одной из них слышится сумасшедший грохот музыки.

— Понторезы, — цокает Соня.

— А кто это? — интересуюсь я, но ответ появляется перед моими глазами сразу же.

Из машины, в которой грохочут басы, вываливаются трое парней. Мне тут же хочется отпрянуть от окна, и поскорее. В одном из них я узнаю того худощавого брюнета, что размахивал вчера передо мной своим членом. Фу. Благо сейчас он не расхаживает по улице в чем мать родила. Хоть бы с ним вообще никогда не пересекаться. Надеюсь, этот урод не обладает фотографической памятью на лица. Еще от него мне не хватало усмешек в спину. А вот из второй машины выходит Горин. И желание отодвинуться поскорее от окна сменяется таким тянущим ощущением в груди. Я не могу удержаться от того, чтобы не уставиться на Тимура через дребезжащие стекла. Одетый снова во все черное — худи, джинсы, кожаную куртку, — он чуть ли не сливается со своим внедорожником. Его спасают лишь белоснежные кроссовки.

Глава 9

МоИ ноги словно прирастают к полу. Сердце в груди уже не стучит — оно грохочет, долбя по ребрам. Тимур Горин напротив, всего в метре от меня в уже опустевшем коридоре. Стоит, спрятав ладони в карманы черных джинсов. Плечи расправлены, широкий подбородок вызывающе приподнят, пристальный взгляд направлен прямо в мои немигающие глаза.

— Зачетная киска, — вдруг усмехается Тимур. Одна секунда. Две секунды. Три секунды моего ту-

пого молчания. И еще несколько мгновений требуется мне, чтобы все же выдавить из себя сиплое и испуганное:

— Что?

— Твоя киска, — четко повторяет Тимур.

И он произносит это бессовестно пошло. Но продолжает смотреть на меня в упор и с вызовом. А я продолжаю неподвижно стоять перед ним, медленно хлопая ресницами. Киска? Я хоть и немного, но в курсе, что парни часто так у девушек называют… ну… Боже! Тимур что, вчера видел больше, чем я пыталась скрыть?..

Я краснею со скоростью света. Мой взгляд панически скользит по лицу Тимура. По широким темным бровям, где на правой аккуратно выбрит уголок. По

прямому некрупному носу и четко очерченным губам. Молчание между нами затягивается, пока Тимур со вздохом и показательно не закатывает глаза, чуть запрокинув голову, при этом сережка в виде креста в его левом ухе дергается.

— Кошка у тебя на аватарке.

И только так наконец до меня доходит. Липкая, жаркая волна скатывается по моей спине. Он видел. Заметил мой лайк. Я так глупо спалилась! Это же какой надо быть дурой!

— Это не моя, — сразу же ляпаю я.

— Кошка? — Тимур вопросительно изгибает только одну бровь. Ту самую, правую, с выбритым уголком, оставляя левую абсолютно неподвижной. — Или аватарка?

— Кошка, — выговариваю сдавленно.

И опять повисает молчание. Я лишь сильнее сжимаю в руке плитку шоколада, пока Горин самым наглым образом рассматривает меня с головы до ног. Обычно люди так разглядывают вещи на полках в магазине. Но даже вчера он не смотрел на меня так сосредоточенно-оценивающе, когда я сидела перед ним голой.

— Ну давай. Говори, — с губ Тимура срывается хриплый смешок.

— Говорить? — переспрашиваю неожиданно пискляво, отчего еще сильнее меня опаляет жаром.

— А тебе нечего сказать? Или ты просто так глаза на меня ломаешь? По моей страничке в интернете шаришься?

— Я случайно.

Горин расплывается в самодовольной улыбке, склоняя голову набок:

— Рассматривала мои фотки? Искала, где бы еще на мой шикарный голый зад глянуть, раз в раздевалке не насмотрелась? Так их там нет, но могу тебе кое-что дропнуть*, если у тебя айфон.

У меня нет айфона, и я понятия не имею, что такое «дропнуть», поэтому я отрицательно мотаю головой.

— А, ну да, — цокает Тимур, оценивающе изучая меня, и задумчиво проводит языком по своей нижней губе.

Я ловлю этот жест взглядом, заливаясь краской по самые уши. Горин вдруг достает руки из передних карманов и перемещает их к задним. А я все еще стою не двигаясь и хочу лишь одного — провалиться сквозь землю, да поглубже. В руке Тимура появляется самая обычная шариковая ручка. Он сокращает расстояние между нами на полшага, и я вдыхаю терпкий, слегка пряный аромат мужского парфюма. На мгновение от этого запаха у меня темнеет в глазах и плывет в голове.

Пытаюсь проморгаться и избавиться от этих темных кругов, а Тимур забирает из моих ладоней плитку шоколада. И я лишь беспрекословно разжимаю пальцы. Горин что-то размашисто пишет на яркой обертке, после этого убирает шариковую ручку опять в задний карман своих джинсов.

Дальше ему ничего не мешает раскрыть шоколадку и отломить от нее один кусочек. А я не могу отвести взгляда от тыльной стороны его ладоней: они украшены не только линиями татуировок, несколько засохших кровоподтеков красуются на выступающих костяшках пальцев. Мой и без того ускоренный пульс становится еще чаще. Такие ссадины же могут появиться от ударов по чему-то? Или по кому-то?..

— Наберешь меня. — Тимур буквально всовывает мне в руки уже развернутую плитку, пока я стою перед ним как пришибленная. — Но только не сегодня. Я занят. Давай завтра. В районе десяти-одиннадцати вечера.

На шоколадной обертке в ряд написаны цифры. До меня наконец доходит. Я отмираю, делая резкий вдох. Уши горят. Щеки пылают.

— Тимур, послушай… — сбивчиво говорю я, поднимая взгляд на Горина.

И тот снова хмыкает и чуть склоняется надо мной.

— Тим, — выдыхает мне в лицо свое имя. — Запиши меня просто — Тим.

— Т-ты все не так п-понял, — тихо бормочу я. И в меня снова летит очередная усмешка Горина.

— Да-да, не такая, жду трамвая. — Он отступает от меня на шаг и откусывает кусочек от моей шоколадки. — М-м-м, — тянет оценивающе, — с мармеладом. Тоже такой люблю. За номер не благодари, а то ты скоро дыру во мне проглядишь.

Сверкнув глазами, оставляет меня в коридоре у окна смотреть на его удаляющуюся широкую спину в черной кожанке.

— Твою мать… — произношу я одними губами. Хватаю ртом воздух и тут же его выдыхаю. Пыта-

юсь сбросить с себя этот вязкий морок, оставшийся от Горина. Зажмурившись, прячу пылающее лицо в ладонях, забив даже на то, что в руках у меня все еще шоколадка. Я утыкаюсь носом в ее упаковку и часто дышу.

Твою мать! Горин просто и всерьез принял меня за свою фанатку.

— Просветова! — От громкого голоса преподавателя я вздрагиваю. Убираю ладони от лица, едва не выронив шоколадку на пол. — Долго в коридоре стоять будем? На пару идти думаете?

* Дропнуть — сленговое выражение. Обозначает бесконтактный обмен файлами между устройствами Apple через функцию AirDrop (Здесь и далее примеч. автора).

Глава 10

Уставившись в тетрадные клеточки, я медленно заштриховываю одну за одной — и так уже полчаса, пока идет лекция.

— Что там в четвертом пункте? Я записать не успела, — шепчет Соня, заглядывая мне под руку, и выдергивает меня из момента, когда Горин пишет мне свой номер на шоколадке.

— А? — Я вздрагиваю, непонимающе уставившись на Трофимову.

— Ты не пишешь, что ли? — Она удивленно смотрит мне в тетрадь.

Поджав губы, я кратко отмахиваюсь, а Соня хмурится. Склонившись к моему уху, она тут же принимается мне нашептывать:

— Ты из-за истории с Петровой так грузишься? Да не переживай! Сегодня ее точно не будет: видела пост у нее в блоге, у них какая-то сходка блогеров. А завтра выходные. Все уляжется до понедельника.

— Угу. Уляжется, — тихо и вяло отвечаю ей, принимаясь дальше зарисовывать квадратики.

У меня и в голове-то ничего не укладывается, не то что в реальности. Мне нужно сосредоточиться на лекции и том, что объясняет преподаватель, а у меня не выходит из головы разговор с Тимуром. Смотрю в тетрадь, а вижу сбитые костяшки его пальцев. И в горле сразу пересыхает…

— Короче, — чересчур шумно вздыхает Соня, — пора выводить тебя из депрессии. Я понимаю, что ты слишком впечатлительная, но так тоже не годится. У меня идея!

— Сонь, — бормочу я, не отрывая взгляда и кончика ручки от тетради, — я же сказала: ни на какие квесты больше не пойду!

— Да забудь про квесты! У меня другой план.

— Я никуда не хочу.

— А я хочу, — шикает Соня.

— Так иди, — шикаю ей в ответ, сильнее надавливая ручкой на лист.

— Вот и пойдем вместе. Последние дни ты выглядишь кислее лимона!

Даже краем глаза замечаю, как Трофимова кривится.

— Ну спасибо, — раздраженно фыркаю я и все-таки протыкаю тетрадный лист острым кончиком шариковой ручки.

Хочется еще добавить, что в этом есть и прямая вина Сони, но вовремя прикусываю язык. Все-таки подруга переживает.

— Да пожалуйста, — продолжает тихо бубнить Трофимова.

— Слушай... — Я не выдерживаю и поворачиваюсь к ней, хмурой и надутой. — Со мной все нормально, — громче, чем надо, шепчу я.

И мы обе таращимся друг на друга. Может быть, Соня и хочет как лучше, хочет как-то исправить свой откровенный косяк с неправильным адресом, но сейчас мне это не нужно.

— Трофимова! Просветова! — одергивает нас преподаватель, и мы отодвигаемся друг от друга. — Вы обнаглели. Может, я вам мешаю и мне выйти, а?

— Извините, — произносим мы с Соней одновременно, утыкаясь в свои конспекты.

* * *

Задумчиво облизываю ложку от мороженого, уставившись в монитор ноута. Там идут финальные титры сериала, а я так и не поняла, кто убил Саймона*. Не поняла, потому что последние несколько серий прошли передо мной бессмысленной чередой звуков и картинок. Ведь я не смотрела и не вникала.

Я думаю лишь о номере телефона, что записан у меня на шоколадке. Она так и лежит в моей сумке, развернутая, с одним отломленным кусочком. Я не притронулась к ней, хоть и думала об этом весь день и уже весь вечер.

И мне опять стыдно. Хотя за прошедшие пару дней можно было и привыкнуть к этому чувству — слишком часто оно становится моим спутником. Хорошо хоть, что сегодня мы больше не пересекались с Тимуром в академии. Его машины после первой пары уже не было на парковке под окнами. Зато Горин оставил мне свой номер, как с барского плеча. Мол, на, пользуйся. А его прожигающий, самоуверенный взгляд! Он словно и правда поставил на мне клеймо «фанатка».

Только это не так! Плевать я хотела на сынка какого-то чиновника! Просто… Недовольно постукиваю ребром ложки по передним зубам, продолжая отстраненно смотреть на плывущие белые строчки на черном экране. Просто — что? Если мне плевать, то почему меня так волнует, был ли Тимур в тот вечер на ринге? Его ли спину я видела? Даже если тогда Горин и был там, разве это дает ему право вести себя как пуп земли? Что в нем такого особенного, из-за чего он уверен, будто каждая на него посмотревшая безумно влюблена? Татуировки по всему телу? Лысая башка? Или зелено-карие холодные глаза? Что такого в Тимуре Горине? Что позволяет ему так обращаться с людьми?

Сильнее сжимаю в пальцах несчастную ложку. Это выходит неосознанно. Может, потому, что у меня в груди разливается какое-то неприятное чувство? Я четко ощущаю настойчивые удары сердца. Бросаю ложку в тарелку, стоящую рядом на тумбочке у кровати. Та со звоном падает на дно, и этот звук раздражает меня еще больше.

Да, я злюсь. Злюсь, потому что опять выставила себя дурой. А мне ведь достаточно одной Петровой! Но нет! Привязавшись к тому, что произошло со мной тогда, в том чертовом клубе, я лишь сильнее себя закопала. Сегодня мне не просто оставили номер телефона. Мне, как бродячей собачонке, подачку кинули.

«За номер не благодари, а то ты скоро дыру во мне проглядишь», — стрелой пролетает в моей голове с той же интонацией, что и было сказано утром. Лениво и вальяжно. Я слышу это так четко, будто слова прозвучали только что. Меня словно подбрасывает на кровати. Не много ли за два дня унижений?

Чертов Горин! Чертова его татуировка на спине!

И номер его к черту! Я не его фанатка!

Вскочив на ноги, затягиваю посильнее пояс домашнего халата и хватаю свою сумку, брошенную на письменном столе. Среди лежащих там тетрадей я легко нахожу ту самую шоколадку. Достав ее из недр сумки, не колеблясь несу на кухню. И через пару секунд обертка, исписанная чужими цифрами, летит под раковину, на дно мусорного ведра. Да и сама шоколадка с мармеладками тоже. Есть ее я уже точно не стану.

И только захлопнув дверцу шкафчика, понимаю, как глухо барабанит в груди сердце, а в висках — пульс. Все. Никаких больше мыслей о том подвале. И никаких вопросов о том, кто махал там кулаками. И дыру я больше ни в ком сверлить глазами не буду! Если в ту ночь там и был Горин, то…

Резкая трель дверного звонка — как плеть по моим мыслям. Я аж подпрыгиваю на месте.

Глава 11

Я сижу в такси. На мне черное худи, старые потертые джинсы и кеды. А все почему? Потому что Трофимова! И она не шутила сегодня на паре про свой план. Это она заявилась ко мне. Нарядная и красивая. В новой джинсовке и тунике, усыпанной стразами, стояла как новогодняя елка посреди коридора и жалобно заливала моей маме, что я не хочу идти с ней в кино! Даже билетами перед ее носом помахала, пока я изумленно хлопала ресницами. И как потом оказалось, билетами липовыми.

Ведь сейчас мы едем не в кинотеатр. Знала бы мама, какую лапшу ей Соня на уши навешала и пыль в глаза пустила, то вряд ли разрешила ей даже на порог ступить. Но каким-то магическим образом Соня бессовестно отпросила меня у мамы. Нехотя та все-таки согласилась. Правда, не забыла прочитать лекцию о том, что я должна вести себя прилично и абы с кем не знакомиться.

А мне, как обычно, не хватило духа твердо сказать Соне «нет», когда она смотрела на меня глазами голодного кота. И теперь такси съезжает с широкого проспекта на узкую улочку частного сектора и останавливается возле высоких кирпичных ворот одного из домов.

Соня выскакивает из машины первой и галантно подает мне руку. Я хмуро свожу брови, намеренно ее игнорируя. Но подруга буквально насильно вытаскивает меня из такси на улицу.

— Трофимова, ты меня бесишь, — раздраженно изрекаю я. — Не люблю, когда так делают!

— Как? Живут и веселятся? — цокает языком Соня.

Бросаю скептический взгляд на нее, а потом на дом за забором. Не знаю по поводу «живут», но веселятся там точно. В вечерних сумерках по улице разлетаются мощные басы. Все это мне не по душе. Я с надеждой оборачиваюсь туда, где только что стояло такси. Может, просто запрыгнуть обратно в машину — и домой? Но позади меня пусто, а свет задних фар уже мелькает где-то в конце улицы. Я тяжко вздыхаю, ощущая полное бессилие. Ясно. Просто так сбежать у меня не получится.

А Соня вдруг обхватывает мое лицо одной ладонью, а во второй у нее уже зажат тюбик помады. Подруга ловко, не замечая моего недовольного мычания, наносит мне что-то на губы. И оно противно пахнет карамелькой.

— Ты что, совсем уже? — бормочу я через сплющенные губы.

— Так-то лучше. — Соня быстро завершает свой финт с помадой и убирает руки от моего лица. — Пошли.

— Но… — только и успеваю вякнуть я. Трофимова со мной не церемонится. Крепко обняв, она тащит меня за собой в только что открывшуюся калитку, из которой вываливается толпа незнакомых мне парней и девчонок. Они ржут и дымят как паровозы. Но Соню это вообще не смущает. Ребята весело приветствуют ее, а она их. Я удивленно поглядываю на Трофимову, но та лишь отмахивается.

И как только за нами закрывается калитка, я словно попадаю в какой-то молодежный американский фильм, а заодно еще и на обложку модного дизайнерского журнала. Потому что вижу перед собой просторный двор с ровными дорожками, вдоль которых высажены маленькие елочки. А сами дорожки ведут к шикарному кирпичному особняку с огромной открытой террасой. Там-то и происходит основное действие.

Почти вся терраса забита молодежью. Кто-то танцует, кто-то курит, а кто-то самозабвенно целуется.

— Как ты вообще узнала об… — спрашиваю у Сони и обвожу взглядом все, что только попадается мне на глаза, — этом?

— Вчера пригласила девчонка из секции по волейболу. Это ее дом. Я тебя с ней познакомлю сейчас. Там, кстати, будут и ребята из того квест клуба, — отвечает она, продолжая уверенно подталкивать меня вперед. От одного упоминания про квесты меня передергивает. Квесты — это не к добру. Проверено. Но мы уже оказываемся на ступеньках террасы.

— Я через два часа должна быть дома, — говорю я тихо.

— Будешь. Не паникуй. А пока мы просто затусим. Здесь все нормальные ребята. Никаких а-ля Петровых. Тебе понравится. Выдыхай, а то я не могу смотреть, как ты который день сама не своя.

Я не успеваю с претензией сказать Соне, что в этом есть и ее вина, как она уже заталкивает меня в дом. А мне здесь сразу не нравится. Шумно. Накурено. Властвует полумрак. Дымно. И этот дым пахнет чем-то приторно-сладким. А вот Трофимова явно в своей

тарелке. Интересно, как Соня и учиться успевает, и по вечеринкам ходить?

Она легко протискивается между снующими туда-сюда людьми и парочками, которые вот-вот сожрут друг друга ртами, и крепко держит меня за руку. С каждым шагом, что отдаляет меня от входной двери, я готова отвешивать самой себе подзатыльники. Ну вот на кой черт? Почему я такая слабохарактерная? Надо было отказать Соне еще дома! Я же не хочу здесь находиться, но покорно иду за Трофимовой.

И она знакомит меня с небольшой компанией, которая приютилась возле окна в гостиной. Хотя, может, это и не гостиная вовсе. По всему дому развешаны диско-шары, а в воздухе стоит дым. Во всей этой тусовочной суматохе я даже не запоминаю имена, которые мне вразнобой называют знакомые Сони. Рита… Маша… Лера… и какой-то Егор…

Кто все эти люди? Но кто-то из них всовывает мне в руки уже открытую стеклянную бутылку с трубочкой в горлышке. Я не пробую, но принюхиваюсь. Судя по запаху, это что-то алкогольное, поэтому просто вежливо держу бутылку в руках и давлю натянутую улыбку. А вот Соня безо всякого сомнения потягивает этот коктейль через трубочку, весело общаясь с ребятами. Хотя как вообще можно общаться, когда здесь все окутано ломаными басами. А Трофимова все настойчиво пытается втянуть меня в беседу. И чуть ли не через каждые пять минут воодушевленно спрашивает: «Все нормально?»

Нет. Мне не нормально. Рядом с нами во всю стену необъятных размеров зеркало. От потолка до пола. Сквозь туманную пелену я вижу свое отражение. Вижу и понимаю, что не вписываюсь в происходящее не только внутренне, но и внешне. Растрепанные светлые волосы, мрачный и очень простой прикид,

бледное лицо без макияжа. Зря только Соня тратила на меня свою помаду. Она никак не делает меня ярче. Рядом эффектная брюнетка Рита, русоволосая Маша с пирсингом в носу и микродермалом* на шее, вся в татуировках Лера и какой-то кудрявый Егор…

Глава 12

Спина тут же покрывается липкой испариной. Таращусь на Горина как на привидение. А он смотрит, приподняв правую бровь — ту самую, со сбритым уголком, — будто ждет от меня объяснений. Ожидала ли я сейчас увидеть здесь Горина? Нет.

И мысли об этом не было. Но он стоит передо мной в черной футболке с яркими надписями, в серых рваных джинсах, сунув руки в карманы. А маленькая серьга в ухе вызывающе поблескивает в свете фонарика на террасе.

— Я здесь просто… — тихо мямлю против воли.

— Дай угадаю. — Теперь и губы Тимура искривляются в ухмылке. — Совершенно случайно?

— Меня пригласили, — произношу, но как-то неуверенно. Свои же слова мне кажутся враньем, отчего щеки наливаются жаром.

Склонив полулысую голову, Тимур нагло проходится по мне изучающим взглядом:

— А я смотрю — что-то знакомое белокурое промелькнуло, — начинает осмотр с ног. — Ты, не ты… — задерживается где-то в районе моей груди, — а оказалось, что ты, — и резко поднимает взгляд, направляя его на мое лицо. Холодный, издевательский прищур парализует. — Так как ты здесь оказалась?

— Вышла на воздух. В доме запах неприятный, — говорю первое, что приходит в голову.

— Это шмаль, — хмыкает Горин, а я чуть не давлюсь воздухом от такого откровенного заявления. — Не куришь?

Уверенно мотаю головой из стороны в сторону. Я и обычные-то сигареты в руках не держала, не говоря уже о чем-то запрещенном.

— Пьешь? — Взгляд Тимура падает на бутылку с коктейлем у моих ног.

— Я не пью, — тут же оправдываюсь. Ощущаю себя как на допросе под внимательным взглядом зелено-карих глаз. У меня ватные ноги и холодеют кончики пальцев.

Я опять разговариваю с Гориным и уже сама начинаю ощущать себя его сталкером. За последние несколько дней мы пересекались с ним чаще, чем за весь учебный год. Но я ведь не специально!

Снова хмыкнув, Тимур расправляет плечи и делает полшага навстречу, сокращая и без того небольшое расстояние между нами.

— Тогда повторяю вопрос. Что ты здесь делаешь? — хрипло спрашивает он, чуть склонившись к моему лицу.

И моего обоняния касается запах парфюма Тимура. Его близость вызывает дискомфорт, мне не по себе, и в солнечном сплетении будто зреет колючий ком, но и отвести взгляд от его глаз, смотрящих на меня сейчас в упор, не получается. Как и найти в своей голове нормальный ответ на его вопрос. Ведь в данный момент я просто ловлю себя на мысли, что в этом вечернем сумраке радужки Тимура кажутся почти черными…

Мы так и стоим какое-то мгновение, сцепившись взглядами, пока за мной не раздаются омерзительные

звуки. И тогда ответ на вопрос Горина приходит сам собой. Ответ беспощадно тупой:

— Я сейчас стою и слушаю, как кого-то тошнит. Несколько секунд лицо Тимура остается непрони-

цаемым, пока он не переводит взгляд мне за спину. Морщится, а потом снова возвращает его ко мне.

— Согласен. Неромантично. Идем.

Моя ладонь вдруг оказывается в горячих и крепких тисках. И я наконец выхожу из ступора, опять покрываясь мурашками. Обомлев, опускаю взгляд. Мои пальцы уже переплетены с пальцами, украшенными ссадинами. Тимур сжимает мою ладонь в своей. От этой картинки у меня сбивается сердце. Теперь оно бьется слишком неровно и громко в груди. Я теряюсь в этой пелене и не успеваю опомниться, а Горин уже кивает той самой компании, что расположилась в другом углу террасы на садовых подушках. Вот, значит, откуда здесь Тимур.

Раз шаг. Два шаг. И нас уже нет на этой террасе. Мы огибаем дом с другой стороны, выходим на площадку, где припарковано несколько машин. Одну из них я видела сегодня утром у академии. Это иномарка Горина, и он ведет меня именно к ней.

И только тогда до меня доходит. Моя рука в руке Тимура, и я беспрекословно за ним следую. Что вообще происходит? И какого черта я позволяю Горину так бесцеремонно себя вести? Это все неправильно.

— Тимур! — Вяло дергаю свою ладонь, хочу высвободить пальцы. И пусть по ним так невероятно быстро расползается тепло чужой кожи, что все сильнее от этого ведет голову. — Стой.

И Горин останавливается. Оборачивается. А потом ему достаточно одного широкого шага, чтобы оттеснить меня к стене дома. Шершавый кирпич сразу же неприятно врезается в мою спину. Тимур, не

церемонясь, придавливает меня к нему. Мое наваждение сменяется испугом.

— Ты что делаешь? — резко выдыхаю я, ставя между нами руки. Упираюсь ими в грудь Тимура — каменную и нервно вздымающуюся.

— Хочу расслабиться. С тобой. Пошли в тачку, — шепчет он мне в лицо, а его ладони ложатся на мою талию.

Тимур прижимается ко мне. Трется носом о мои волосы.

— Пусти, — шепчу я.

— Игра в недотрогу? — фыркает Тимур мне в волосы. Его дыхание касается кожи за моим ухом, и оттуда сразу разбегаются мурашки.

— Я не играю, — еле выдыхаю я. Пытаюсь напрячь каждую мышцу, чтобы оттолкнуть от себя Тимура, но ощущаю лишь шершавый кирпич через ткань худи и чувствую, как сильнее напрягается тело Горина.

— Тогда зачем ты здесь? — чуть ли не рычит он. — Давай только без всей этой ненужной требухи. Мы могли бы с тобой пару раз встретиться, попить кофе после пар и мило поесть попкорн на заднем ряду в кино, но все равно все придет к этому моменту. Ты и я — один на один. Так зачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас? Идем ко мне в машину! — Ладонь Тимура ловко ныряет под мою футболку.

Легкое касание пальцем моей голой кожи на пояснице, и меня пробивает ток. В глазах темнеет, но я одним вдохом набираю воздух в легкие и толкаю Горина в грудь кулаками.

— Убери руки.

Его ладонь на удивление сразу же ретируется с моего тела. Но сам Тимур ретироваться не собирается. Он просто перемещает руки по обе стороны от меня,

подпирая ими стену дома, а наши лица оказываются напротив. Я дышу как загнанная мышь, а Тимур просто пробивает меня насквозь уже потемневшим взглядом.

— В чем проблема? — цокает Тимур.

— Выпусти меня, — прошу как можно тверже.

Глава 13

БОЛЬ. страх. паника. Я и дышать теперь боюсь. Горин смотрит на меня так, будто сейчас размажет по ровной кирпичной кладке.

— Ничего, — едва слышно произношу я.

Я не понимаю, что происходит. Ноги немеют, желудок скручивает. Сейчас Горин меня пугает. И слова вымолвить не могу. Молчу, растерянно глядя ему в глаза.

— Говори, — чуть ли не рычит Тимур.

— На заброшке, за мостом, — шепчу я и всхлипываю.

— Откуда ты знаешь про это место?

Я морщусь, ощущая, как поток слез катится у меня по щекам.

— Я там была. Случайно. Правда. — Пытаюсь вывернуть хоть одно плечо из цепких лап Горина, но я почти обездвижена.

— Не ври, — жестко выплевывает Тимур.

— Я адресом ошиблась.

Горин нервно кусает губы. Его взгляд бегает по моему лицу. Я готова расплакаться, если еще простою перед этим ненормальным хотя бы пару секунд. И это происходит. Сквозь выступившие слезы вижу перед собой Горина. Я ведь понимаю и чувствую, насколько я мелкая и беспомощная по сравнению с ним. Едва

достаю макушкой до его носа. Сильные руки не дают сдвинуться и на миллиметр.

— Адресом? Серьезно? — грохочет надо мной его голос.

А я в очередной раз пытаюсь вырваться из лап, сдавливающих мне плечи.

— Пусти меня! — дергаюсь в разные стороны.

— Чего ты хочешь? Денег? — грозно шипит Горин.

— Пожалуйста, отпусти! Пожалуйста! — причитаю я судорожно.

— Кто еще знает о том, что ты видела?

— Никто. Честно!

— И ты просто так решила меня преследовать?

— Я правда оказалась здесь случайно. — Мой голос срывается в хрип.

— Ага. Целых два раза случайно. Телефон мне свой отдала, живо! — Горин и не слышит меня.

Он перестает стискивать мои плечи. Припечатывает крепким торсом к стене, а его ладони бесцеремонно начинают шарить по мне. Напряженно дыша мне прямо в лицо, Тимур лапает мои бедра, пытаясь залезть сначала в передние карманы джинсов, потом и в задние.

А в одном из них и спрятан мой телефон. Я прижата к шершавой кирпичной кладке мощным телом Горина. Между нами нет никакого расстояния. Чувствую, как чужая ладонь протискивается в задний карман моих джинсов, и я лишь сильнее брыкаюсь под Тимуром и его лапами. Настолько, насколько хватает моих сил.

— Тимур! — Я где-то на грани истерики.

— О! Горин уже развлекается. — Рядом с нами раздается бас, одобрительный свист и похлопывание в ладоши.

Кто-то проходит мимо. И только это заставляет Горина резко отшатнуться от меня. На секунду мы встречаемся с ним взглядами. Его глаза широко распахнуты, а ноздри пугающе раздуты. Я вдруг понимаю: сейчас я боюсь Тимура. Его реакция на мои слова вообще не поддается никакой логике. И еще осознаю, что у меня есть только одна возможность вырваться и сбежать. И она уже заканчивается…

На одном дыхании я бью своими запястьями по его рукам, которые он все еще держит на моей пятой точке. Бью с размаха. И Тимур явно этого не ждет. Он резко отшатывается и со стоном глухо матерится. Мне хватает одного мгновения, чтобы со всех ног дать деру.

— Стой! — В спину мне летит вопль Тимура, а следом гогот проходившей мимо компашки.

Я думала, что мне больше никогда не придется бегать так, как в тот злосчастный вечер, с которого все пошло наперекосяк. Ошиблась. Я взлетаю по ступенькам террасы, что за углом, перепрыгивая их через одну. Но даже не успеваю задаться вопросом, куда мне бежать дальше — в дом искать Соню или просто прочь отсюда, — как уже окружена толпой.

На пустовавшей еще пару минут назад террасе теперь не протолкнуться. Кажется, все присутствующие в доме разом вывалили сюда. Галдят и теснятся к перилам. Здесь человек пятьдесят, не меньше. Я с трудом протискиваюсь через пьяное сборище. Верчу головой, пытаясь найти взглядом Соню и не упустить из виду Горина, который вполне мог броситься следом за мной.

Хлопок. Еще хлопок. Громкий свист. И все взрываются ликующими криками. Кто-то запускает салют прямо во дворе дома. И пока все то орут, то снимают рассыпающиеся по ночному небу искры на телефоны, я пытаюсь выхватить взглядом из всей этой толпы Соню. Толкаюсь плечами. Толкают меня.

В какую-то секунду мне мерещится бритая макушка, мелькающая среди поднятых рук с телефонами. И мне уже плевать на Трофимову. Происходящее вокруг становится каким-то сюром. Крики, хлопки. Все смешивается в моей голове. На дрожащих ногах я пробираюсь через террасу, сбегаю по ступенькам с противоположной ее стороны. И под оглушительные залпы салюта несусь, скрываясь за пушистыми туями, к воротам из этого дурдома. А за ними такси и две садящиеся в него девчонки. Одна из них — та самая знакомая Сони. Не то Лера, не то Маша…

— Вы меня не подвезете? — прошу девочек, не раздумывая ни секунды.

Переглянувшись, обе пожимают плечами и дают согласный кивок.

— Оплата пополам, — сразу предупреждает подруга Трофимовой.

Мне все равно. Главное — уехать отсюда. И только сев в такси и захлопнув за собой пассажирскую дверь, я понимаю, что у меня в груди не сердце. Там барабаны, выбившие из моих легких весь кислород. Меня колотит.

Машина трогается, а я бросаю взгляд назад, на закрытые ворота дома, над которым все еще разлетаются разноцветные искры фейерверка. Отвернувшись, я вжимаюсь в сиденье, а девочки о чем-то весело болтают. Я не слушаю. Меня затягивает единственная мысль. Горин либо больной на всю голову, либо я сказала ему то, о чем вообще не должна была знать.

Глава 14

Кому всю ночь снились кошмары и Горин? Мне. Его глаза. Дикий взгляд. Дыхание. Руки, которыми он лапал меня. «На заброшке, за мостом!» — выкрикиваю я и всхлипываю. Я оказывалась то во дворе того дома, то на той заброшке… и везде был рядом только он. Тимур Горин.

Я пыталась сбежать, но, куда бы ни двигалась, он все равно оказывался передо мной. Опять касался меня. Грубо хватал руками и сжимал так, что воздуха в легких не оставалось. И каждый раз я просыпалась от жуткого сердцебиения.

Так прошла ночь с пятницы на субботу. Я пыталась заснуть, но в основном просто сидела в кровати, уставившись в незашторенное окно. Все перебирала в голове по песчинкам свой разговор с Тимуром. И то, как он воспринял мои слова о парне на ринге, полностью перекрывает его наглую попытку затащить меня к себе в тачку для развлечения. Еще непонятно, что хуже. Ведь я ляпнула Горину правду, желая просто удовлетворить свое любопытство. Но похоже, что я заставила Тимура… испугаться?

Потому что так неадекватно не реагируют на то, что не имеет значения. Даже если Тимур машет кулаками где-то на заброшенном складе, почему он так боится того, что я видела? Разве парни не любители хвастаться подобным перед другими? Это же типа круто — драки и все такое.

Но Горин не похож на скромного человека. Там, за углом, он совсем не стеснялся, пытаясь вытрясти из меня объяснения. А значит, я видела то, чего не должна была видеть. И главное — что теперь? Я влипла, да? Мне предстоит ходить по академии и оглядываться не только в присутствии Петровой?

Я провожу выходные, не прекращая задаваться дурацкими вопросами. Вздрагиваю от каждого «дзынь» телефона. А если это пишет Горин? Пускай он не знает моего номера, но свою страницу в социальной сети я запалила. Однако никто не пытается выйти со мной на связь. Даже Соня. Я ведь бросила ее на той вечеринке, объяснив свой отъезд лишь одним сообщением о разыгравшейся мигрени.

В понедельник утром я иду на пары, чувствуя, как от волнения у меня скручивает живот. И, приближаясь к той самой парковке у стен академии, до боли кусаю губы. А если там будет машина Тимура? Мне сразу бежать или как? Но на парковке стоит лишь несколько незнакомых мне иномарок. Я позволяю себе перевести дыхание. У меня появилась надежда, что хотя бы сегодня я и Горин не пересечемся. Правда, по коридорам академии все равно иду, нервно оглядываясь. А вот надежда не попадаться на глаза Петровой меркнет, стоит только переступить порог аудитории. Я искренне жалею, что слет блогеров не проводят где-то на кольцах Сатурна.

Полина и Красно — мы с Тамарой ходим парой — уже сидят за столом в третьем ряду. Мое появление не остается незамеченным.

— Какая классная рубашка, Просветова, — ядовито фыркает Полина. — Клетка такая м-о-одная,

и джинсы прям четкие. Волосы распустила — помыла их, что ли? Кстати, а ты побрилась?

Я заливаюсь краской и на мгновение прикрываю глаза. Делаю тихий вдох, когда прохожу дальше по аудитории, по которой тут же проносятся смешки. В горле сушит, но я отмалчиваюсь. Понимаю, что Петрова просто добивается моей реакции. Не важно какой, главное, ее наличие. Она будет питаться этим, пока я буду давать ей повод. А мне хватило того, что случилось тогда в раздевалке. Поэтому я безмолвно под звонок на пару прохожу к свободному столу, за которым мы обычно сидим с Соней. Только ее там до сих пор нет.

Я так и провожу в одиночестве всю пару, периодически ловя на себе взгляды Полины и Жени. Они то и дело перешептываются, а я делаю вид, что меня это не колышет. Все внимание дарю нудной лекции, ну и еще немного — своему телефону. Я отправляю Соне сообщение и всю пару жду от нее ответа. Но мой месседж остается непрочитанным.

Трофимова обиделась. Я это точно понимаю, когда она является к началу второй пары. Мы обмениваемся сухим приветствием и проводим все полтора часа без лишних слов. Столь молчаливая Соня начинает напрягать меня даже больше, чем две дуры блогерши и возможность пересечься с Гориным. Мне ничего не остается, как вступить с насупленной подругой в диалог.

— Ты пойдешь в столовую? — осторожно интересуюсь я после второй пары.

Соня согласно кивает, складывая тетрадь и ручку в сумку. И туда мы идем все так же напряженно молча, пока я нет-нет да и поглядываю по сторонам, опасаясь заметить среди студентов бритоголовую фигуру. Все это скоро окончательно доведет меня до ручки.

— Ну рассказывай, — с важным видом подает наконец голос Соня, когда мы с кофе и булочками усаживаемся за столиком.

— О чем? — спрашиваю сконфуженно, зажимая ладони между коленями.

И Соня распаляется:

— Просветова, да что с тобой происходит? Ты странная. И кстати, странная с того самого момента, как я лоханулась и дала тебе неверный адрес. Если ты все еще обижаешься на меня, то просто скажи об этом!

— Соня, я не обижаюсь, — честными глазами смотрю в суровое лицо подруги.

— Тогда почему ты бросила меня в пятницу?

— Я же написала — очень разболелась голова. Сил не было там оставаться. — А вот здесь мне приходится скрестить пальцы под столом.

Я вру Соне, хоть очень хорошо отношусь к ней. Не знаю почему, но что-то внутри меня отчаянно мешает говорить правду.

А Трофимова тем временем хмурится все сильнее:

— Настолько не было сил, что даже не нашла меня, а просто написала сообщение и уехала?

— Мне правда стало нехорошо. — Мои указательный и средний пальцы вот-вот завяжутся в узел.

— Нехорошо? С Гориным — и нехорошо? — В глазах Сони вдруг вспыхивает осуждающий огонек. Она произносит это на одном дыхании.

А меня как ледяной водой облили. Даже не знаю, краснеть мне сейчас или покрываться холодным потом.

— Ты о чем? — В моем голосе проскакивает дрожь.

— Еще на вечеринке до меня слушок дошел, что тебя с ним видели. — Театральная пауза Сони заставляет меня все же похолодеть. — Тет-а-тет.

Я хлопаю глазами. Как, блин, и кто? И как сильно распространились эти слухи? Шумно проглатываю свою растерянность. Хотя плевать. Сейчас я отчаянно соображаю, как выкрутиться. Или не выкручиваться? Может, сказать Трофимовой все как есть: и про ее ошибку с адресом, и про ринг, и про татуировку со стрелой, и про Горина, и вообще про все? Может, мне и правда нужно с кем-то это обсудить? Только вот мой язык будто тяжелеет от одной лишь этой мысли. Я не могу и звука из себя выдавить. А потом снова вру.