Никуда не денешься!

Детство

Я ехала в автобусе, за окном моросил мелкий дождь, пасмурные тучи висели низко, дул холодный пронизывающий ветер, сдувающий с черепа любую прическу и превращающий лицо в обветренную подошву. И это летом. Не в разгар лета, конечно, в самом его начале. Но все же.

        Хотя… Чего можно ожидать, живя на Урале? Подруга в прошлом году хвасталась, как она урвала по отличной цене красивое летнее платье дочери, в котором она все три теплых дня и проходила. Собственно, в ее высказывании вся боль гидрометцентра, относительно местного климата. Гипотетически, лето быть должно, но знаем мы об этом только по календарю.

        Мрачно рассуждая на тему климата, ощущала, как меня по плечу бьет чья-то сумка. Я сидела, дама рядом стояла и пыхтела разгневанным ежиком. Я героически делала вид, что не замечаю ее, она героически прилагала усилия, чтобы ее образ стал для меня болезненно осязаемым. Зрел конфликт.  Женщина была меня старше. Лет на пять, не больше. Но жизнь видимо ее била, причем неоднократно, причем без получения опыта, поэтому сейчас, как мне кажется, должен был наступить катарсис. Я усиленно посылала в ее сторону лучи добра, с трудом удерживаясь, чтобы не послать лучи желудочного расстройства.

-Девушка, вас не учили старшим уступать? – не выдержав взвизгнула дама. Я обернулась к ней, медленно прошлась по ней взглядом и удивленно приподняла брови.

-Конечно учили. Но я не понимаю, про кого вы говорите. Не про себя же? Не могу сказать, что у вас за плечом стоит старуха с косой. Мне кажется, вы достаточно молоды. – про себя подумала, на тебе еще пахать и пахать. У склочницы перекосило лицо, поскольку следующая заготовленная для скандала фраза никак не вписывалась в преамбулу разговора. Мозгу моего оппонента была нанесена травма, несовместимая с опробованным и отточенным до мастерства сценарием склоки. Я спокойно отвернулась к окну. Ехать еще две остановки, на мне алые шпильки, черное узкое платье футляр и красный приталенный пиджак. Стоять в такой экипировке в транспорте нереально, а лежать на полу, при каждом торможении автобуса, не хочется.

              И так, кто я и почему еду в амплуа женщины вамп?

              Зовут меня Софа, мне двадцать семь лет, работаю экономистом. Служу в небольшой компании, где нет дресс кода, но где трудится директором моя безответная любовь - мой сводный брат. И история будет, как раз о том, как я умудрилась вляпаться в эту бурю страстей.

            Буря была, конечно, только с моей стороны. Со стороны брата стоял мертвый штиль. Я бесилась, психовала, совершала глупости, попадала в катастрофически неловкие ситуации, но отношение ко мне не менялось. Пашка в очередной раз вытаскивал меня из неприятностей, отряхивал грязь на попе, вздыхал и целовал в лоб. Я же закручивала себе руки узлом, чтобы не сорваться и не накостылять своей зазнобе за близорукость и черствость.

                 Начать нужно издалека. Из моего советского детства.

               У нас была счастливая семья. Счастливая до определенного момента. Пропасть между мамой и папой разверзлась в один прекрасный летний день.

             Мои родители были молоды, влюблены друг в друга и уже имели двух очаровательных девочек. Мою сестру, Марию, семи лет, хрупкую, утонченную, интеллигентную девочку и меня, пятилетнего вождя краснокожих с вечно ободранными коленками и лицом председателя ЖКХ.

           Так вот, мы отдыхали в выходные на даче у бабушки и дедушки со стороны отца. Папа ушел с дедом на рыбалку, бабуля копалась с сестрой в огороде, мы с мамой дома. В это злополучное время к нам в гости зашел пьяный сосед, дядя Витя. Человек он был запойный, и, если уже запил, остановить этот процесс было невозможно. Фактически, это все равно, что броситься наперерез тепловозу. Именно в такое нелегкое время его и занесло к нам со своей проблемой. Проблема оказалась банальной. Деньги кончились, а запой нет.

         Придя к нам, он почему-то решил, что его проблема должна стать нашей. Мама удивилась и попыталась объяснить, что денег нет. И даже если бы были, она не собирается спонсировать его алкогольный вояж. Дядя Видя о чем-то мучительно думал. Сверлил маму тяжелым взглядом и переспрашивал: «Не дашь?». Мама кивала головой, подтверждая: «не дам».

        Дальше было страшное. Не говоря ни слова, дядя Витя схватил нож и полоснул маму по руке. Она окрасилась алым цветом, по нежной коже тяжелыми каплями потекла кровь. Меня схватили в охапку и бросились из дома. Перепуганная женщина, схватив за руку еще и бабушку с сестрой, добежала до опорного пункта милиции и сообщила о нападении. Участковый вызвал скорую и наряд, а сам бросился к нам. Дядю Витю связали и отправили в каталажку.

        И вроде бы, все должно наладиться. Да, ситуация трагичная, но разрешилась без особых потерь. Преступник наказан, мы живы. Вечером вернулся папа с дедом с рыбалки, мама с бабушкой рассказали о происшедшем, ожидая поддержки и обещаний, что такого больше не повторится. Но мой отец молча встал и вышел из дома. К ночи он пришел и потребовал, чтобы мама забрала заявление из милиции. Мама отказалась, объяснив, что боится за жизнь остальных членов семьи. Сегодня порезали ее, завтра порежут еще кого-то. Но папа был непреклонен, почему, стало понятно чуть позже, когда он, закрыв лицо руками, сделал самое страшное в нашей жизни признание. Вскрылось, что сестра дяди Вити любовница моего отца и ждет от него ребенка.

        На следующий день мама собрала нас с сестрой, и мы уехали в город, в однокомнатную квартиру, доставшуюся маме после смерти ее родителей. Папу я больше не видела.

        Можно ли сказать, что я стала несчастной после развода родителей? Не знаю. Отношения мои родители не выясняли, плохо про папу мама не говорила. О том, что произошло, я узнала гораздо позже. Мы просто стали жить отдельно. Мама стала меньше бывать дома, она работала медицинской сестрой. Чтобы прокормить нас, ей приходилось брать дополнительные смены и подрабатывать уборщицей в своей же больнице. Нас она видела все реже и реже.

Олежа

 И так… Сцена первая, кандидат первый. Олежа.

          Да, да. Именно так мама нам презентовала первую жертву моего сексизма. Нет, ну сначала я развесила уши и с изумлением слушала о достоинствах удачно подвернувшегося маме мачо. Высокий, красивый, трудолюбивый, своя отдельная квартира и машина. Это ж, где я рупь золотом обронила, чтобы нас так боженька наградил? Надо срочно брать, прям хватать и выдирать с корнем, пока мужика не прибрали к рукам!

              Только вот зачем??? Зачем было врать? Я девочка, входящая в протуберантный возраст, которой только-только подключили кабельный канал. В моих подростковых фантазиях обозначился Рембо с оголенным торсом, измазанный мазутом и с гаечным ключом в руках. На первую встречу я оделась наряднее мамы. На фоне родной семьи смотрелась прибившимся из цыганского табора ребенком. Мама с сестрой молча на меня смотрели, видимо, пытались понять, кому предстоят смотрины.

              Дон Жуан местечкового разлива ждал нас у подъезда. Мы вышли колонной по одному, я возглавляла шествие. Открыв железные двери, осмотрела окрестности. Мой взгляд остановился на мужчинке. Жалкой пародии мачо из моей фантазии.  Напротив входа стоял дрищ, ростом не больше полутора метров, в грязных ботинках, из которых торчали тощие щиколотки, прикрытые гусеничкой носков, в коротких коричневых брюках, неопределенного цвета рубахе и плаще с чужого плеча. На голове давно не стриженные и немытые патлы. Лицо с маленькими, близко посаженными, бегающими глазками и жиденькие усики. В качестве вишенки на торте – три засушенных мимозы. МИМОЗЫ, Карл!!! Наш жених принес на свидание ИКЕБАНУ!!!

              Я скрипнула зубами, дошла до разрушителя моих мечт и осмотрела его взглядом директора комиссионки. Большего он не заслуживал, жизнь его потрепала, моль побила и дай бог, чтобы ЭТО по блату в утиль приняли.

-Рассказывайте. – обратилась к Олеже, он вздрогнул, икнул, одна веточка мимозы рассыпалась в прах. Да… Видимо, эксплуатировал букет и в хвост, и в гриву. А что, удобно. Можно каждый раз с одним и тем же букетом на разные свидания шастать. Хотя, конечно, уже нельзя. С двумя веточками на суаре не пойдешь. Не так поймут, накостыляют.

-Что рассказывать? – заикаясь спросил мой «герой» и прижал оставшиеся цветы ближе к сердцу. Мама попыталась одернуть меня за руку, в надежде купировать зреющее напряжение в диалоге. Я обернулась и нежно улыбнулась, убеждая ее в отсутствии кровожадных мыслей.

-Машина чья? – ласковее спросила у мужчины.

-Папы.

-Квартира?

-Бабушки.

              Я с упреком посмотрела на маму. Мама покраснела. Не быть ей Штирлицем. Развели, как первоклашку! Квартира, машина... Беспокоило меня только ее зрение. Как она могла определить его, как «высокий и сильный»? Высокий и сильный относительно кого? Мышек и кошек?

              Но прощаться я не торопилась. Помните советское время? Машина – мечта советского гражданина. Я, в то время, этот вид транспорта видела только проносящимся мимо. Даже в булочную ни разу на такси не ездила. Поэтому любопытство било из всех щелей и требовало его немедленно удовлетворить. Предвкушая развлечение, я, с видом купчихи в энном поколении, уперла руки в бока и, нисколько не стесняясь, потребовала катаная на тройке, читай на упомянутом в анонсе кабриолете.

              Олежа сник, видимо, понимая, что над ним пролетела красивая птица обломинго, но отказать в катании нам побоялся. Численно мы его превосходили.

              Он, опустив плечи, поплелся к дороге, сзади воздушным шариком скакала я, потом мама с Марусей.

-Бензина мало, далеко не поедем. Может просто в машине посидите? –  спросил этот добрый и щедрый человек. Я поджала губу, демонстрируя глубину нанесенной мне душевной травмы. В общем-то погорячилась, конечно! Кто ж знал, что это судьба подает мне маячки – «Соооффааа! Не ходииии тудааааа! Одумайся! Пожалеееееешь». Но, как я поняла позже, знаки это не мое. Если только меня по лбу не будут бить табличкой с конкретным посылом.

              Так вот, завернули мы за угол и тут случился эпик фейл… Перед нами стоял старый, повидавший, как минимум, Колчака, ржавый, горбатый запорожец. Внутренние ориентиры во мне сбились и носились в панике. Единственный вопрос, колотившийся молью в голове – «что это такое?». Одновременно хотелось и разнести в дребезги этот шедевр автопрома, и обнять несчастный агрегат, оплакивая его врожденное уродство.

              Олежа открыл нам дверь машины. В первые мгновения меня клинануло, я решила, что он вырвал дверь и мы банально не заметили в нем супергероя. Но заблуждалась я не долго. Ровно до того момента, как он распахнул для нас объятия салона… Мать моя женщина… Дверь у этого шедевра открывалась в другую сторону…

               А ведь я ожидала большего! Пока ждала встречи, мечтала о сияющем железном коне с большими и мягкими диванами. Я же смотрела советские фильмы! Там у самого завалящего милиционера не меньше Волги. У руководителей – Победа.  У граждан Жигули и Москвичи. Кому продавали Горбатого??? Что это за прослойка проклятых отечественным автопромом?

-А может даже и не посидим. – мрачно пробубнила себе под нос. И тут нас удивила всегда тихая и бесконфликтная Маруся.

-Давайте прокатимся кружочек? Я очень хочу, потом подругам расскажу, а то ведь мне и рассказывать нечего. – попросила сестренка, смотря на нас с надеждой. Просила Маруся редко, поэтому загрузились мы в эту малогабаритную подводную лодку за пару минут. Нас с Марусей посадили сзади.

              Окна в этой кунсткамере открывались только для передних пассажиров, от шума закладывало уши, колени казались инородным телом, поскольку место для них предусмотрено не было. «Кружочек» тянулся бесконечно долго. Из машины я вышла обезвоженная, в мокром платье, прилипшим к попе и коленями как у пластмассового пупса, они не разгибались и не сгибались.

Тимур

Сцена вторая, кандидат второй. Тимур.

              Второй претендент на слияние с нашей семьей появился неожиданно даже для мамы. Произошло это через пару лет после первого неудачного эксперимента. Мы с сестрой только вернулись из пионерского лагеря. Маруся с загаром, я с начинающим желтеть фингалом под глазом и в одном сандалике.

              В лагерь мы попали аж на две смены. Все благодаря нашей замечательной соседке, бабе Нюре. Человек она была одинокий, давно вышедший на пенсию, но каждый год эта шустрая старушка устраивалась уборщицей в детский лагерь «Лазурная волна».

              Свела нас с ней судьба в аптеке. Зашли мы с мамой за бинтиком и зеленкой. Перед нами стоял один человек, бабуля. Вроде, что там, оп и свободны! Радость была преждевременной. По мне так, старушка решила скупить весь ассортимент.  Пока провизор шла за новым лекарством, «божий одуванчик» подслеповато вглядывалась в названия препаратов на витрине.  Как только фармацевт возвращалась, бабка отрывалась от процесса созерцания, выныривала из нирваны, и начинала морщить лоб, пытаясь вспомнить, не забыла ли что-то еще. Стояли мы сорок минут! За нами образовалась очередь, как в мавзолей. Стало казаться, пожелай бабуля купить ещё какой-нибудь крем от морщин на коленочках, она сильно рисковала остаться не только без морщин и коленочек, но и без ног совсем! Ещё пять минут она загружала всё купленное в знавший лучшие времена ридикюль. Когда бабуля пошаркала в сторону двери, очередь облегченно вздохнула. Но тут старушка обернулась, и, глядя на маму, выдала: «Гематоген забыла». Мама оглянулась и вздрогнула. Взгляд стоявших позади нее, обещал, если она пустит бабулю к окошечку, как минимум уже ее оставить без коленочек. Мама тихо сказала, что купит сама и отдаст этой террористке. Приобретя необходимую позицию, мама подарила ее старушке, отказавшись от денег. Но на этом приключения не закончились.

              Домой мы шли медленно, нагуливая аппетит и наслаждаясь весенним солнцем. Причем, шли точно за незнакомой старушкой, потом обогнали её, чтобы она не решила, что мы ее преследуем.  И вот, стоим мы на светофоре, ожидаем зелёный свет. Дорога оживлённая, с трамвайными путями. Нам горит красный. Вдруг, появляется наша бабка и начинает переходить улицу. По сторонам не смотрит. Мама в панике окрикивает ее, она не реагирует. Мы начинаем догонять ее, думаем нас трое, почти толпа, увидят - пропустят. Машины едут, гудят, останавливаются, матерят так, что филологи в гробах переворачиваются. Так старушка еще идет еле-еле, как специально. И как-то по диагонали. Страшно было до черных мушек в глазах, и, главное, все ЭТО сплошной идиотизм! Бессмысленный и беспощадный!

              Вечером в дверь позвонили. Мама открыла и чуть не рухнула в обморок. На пороге стояла та же бабка. Первая мысль – «как она нас выследила?», вторая - «где взять святую воду?». Но, нужно отдать должное моей родительнице, в руки она себя взяла быстро. Минут через тридцать ее отпустило, и она смогла оценить щедрый подарок бабы Нюры.

           Предлагаемый лагерь, конечно, был зачетный. Строили его три градообразующих предприятия:

         В общем, как вы понимаете, денег у них было, как у дураков фантиков. Соответственно, в лагере возвели кирпичные корпуса с холодной и горячей водой, футбольное поле, большую столовую, отдельный медпункт, пляж и места для купания, выделенные понтонами.

              Баба Нюра воспринимала выезд в лагерь, как бесплатный билет в Лас-Вегас. Как старейший сотрудник, она сама выбирала корпуса, которые радовала своей уборкой. Мыла она исключительно места проживания старших отрядов. Почему, я поняла уже в процессе нахождения в лагере.  Дети старше десяти лет палаты мыли сами. Ей нужно было только освежить коридор и туалеты. Занимало это не больше часа. И за этот самоотверженный труд сотрудникам предоставляли отдельную комнату в общежитии, четырехразовое питание, неплохую зарплату и возможность пользования всей инфраструктурой. Баба Нюра с удовольствием посещала кружок макраме, рисования, вязания, выжигания по дереву. Ходила на вечерние кинопоказы и посещала все культурно-массовые мероприятия: день Нептуна, веселые старты, футбольные турниры.

           Мы с Марусей в лагерь попали в качестве «внуков». Не знаю, как сейчас, но раньше сотрудник лагеря мог взять с собой детей, либо внуков. Им предоставлялись бесплатные места в отрядах. Возраст и количество внуков у баб Нюры менялся ежегодно, директор лагеря вздыхал и принимал всех, кого эта самоотверженная женщина картинно прижимала лицом к своей груди. Собственно, взяли нас в лагерь без особых проблем, если не считать вшей, которых у меня обнаружили при приеме документов и осмотре медицинской сестрой тут же.

-Что? Да, как так-то? - Спросила мама, резко теряя все краски на лице. Ровно до этого момента она стояла пунцовая, поскольку твердо для себя решила, что, пристраивая нас в лагерь без путевки, она совершает страшное преступление и НКВД уже ждет ее за дверью.  Потом расстрел! Без суда и следствия. При известии о кровососущих на моем черепе, вопрос об НКВД стал неактуальным и тут же выветрился из ее головы.

Жених с прицепом.

Сцена третья, кандидат третий. Роман Германович      

           И вот, мне пятнадцать лет, только закончился учебный год, экзамены. Манюня на отлично сдала первую сессия в медицинском училище, где она училась на фельдшера. А мама находилась первый день в отпуске. Утро. В дверь позвонили. Квартира, как вы помните, у нас маленькая, однокомнатная. Звонок слышат все, но признаков жизни не подает никто.

 -Мам, это, наверное, к тебе. Или укол, или давление, или клизма. Я гостей не жду. – сонно ответила с дивана, который мы делили с сестрой.

-Я тоже. – пуская слюни на подушку, добавила Манюня.

-Ну почему я в свой отпуск должна вставать к клизме? – обреченно пробубнила сквозь сон мама. Звонок повторился.

-Да иду я, иду. – мама встала, одела халат, и, с выражением вселенской печали, пошла открывать дверь. Щелкнул замок.

-Добрый день, Алиса. – послышался низкий, грудной голос от двери. В ответ подозрительно молчали. Мы с сестрой подорвались в одну секунду, проверить, что происходит с нашей ближайшей родственницей.

              У входа стоял мужчина лет сорока, стройный, высокий, в сером костюме, с пронзительно голубыми глазами, большим букетом хризантем и тортом.

-Роман Германович? А вы как? Что-то случилось? –  заикаясь спросила мама.

         Так, ну режим паники можно отключить. Хорошо, что гостя мама знает. Вопрос первый – откуда знает, второй – что ему от нас нужно?

-Я к вам, Алисия. В гости. – ответил мужчина и улыбнулся. Не, ну мне нравится. Интеллигентный. Букет в лицо не сует, сам в квартиру не прет, братания не устраивает.

-Зачем? – ошарашенно спросила наша дражайшая родственница. Я посмотрела на Машу, она картинно закатила глаза. Согласна, пойдет так дальше, начнут сомневаться в умственных способностях всей женской половины нашей ячейки общества.

-А вы проходите, мы пока чай поставим. – взяла инициативу в свои руки. В этот момент у мамы в голове, видимо, перестало перемыкать, и она вспомнила, что не чесана и не одета. В квартире произошла сверхскоростная уборка, все умыты, одеты, посажены за стол.

         Роман Германович оказался заведующим отделением, в котором мама работала медицинской сестрой. Знакомы они давно. Даже мы знаем его заочно. Но, судя по маминым рассказам, никаких матримониальных планов он не высказывал. Во всяком случае мы, с ее слов, воспринимали его как «братана».

          Роман Германович же с грустью поведал, что вот уже много лет ухаживает за Алисией и не понимает, что еще можно сделать, чтобы сдвинуть ситуацию с мертвой точки. На челе мужчины была печаль, в глазах тоска.  Мама изображала контуженного суслика. Так, за неспешной беседой, мы выяснили полную неспособность этой самоотверженной женщины идентифицировать мужскую заинтересованность, кроме дружеской или профессиональной.  С ней натурально надо было проводить подробную беседу, с рядом уточнений и подтверждений того, что она нравится конкретно, как самка своего вида.

           Сказать, что женщина была ошеломлена, ничего не сказать. Выяснилось, что она полностью игнорировала каждодневные ухаживания в течение многих лет и практически убила самооценку действительно классному мужику, в сознании которого, её интеллект и тупость относительно считывания симпатии - в пазл не складывались.

          Минут через тридцать выяснений отношений и клятвенных обещаний мамы «больше ни-ни», Роман Германович стал ерзать. Было понятно, что его грызет что-то еще. Манюня не выдержала первой.

-Вы не стесняйтесь, может мы вам чем-то помочь можем? – дружелюбно предложила девушка. Я с сомнением осмотрела наше скромное жилище и удивленно приподняла брови, глядя на Манюню. Сестра наступила мне на ногу под столом. Я сделала выводы и посмотрела на мужчину с сочувствием.

-У меня же тоже дети. У вас две девочки, у меня два мальчика. – смутившись ответил мужчина.

-А где они? – спросила мама.

-На улице. Не захотели дома сидеть. Я честно сказал, что хочу расставит все точки над и. Они пошли со мной, поддержать.

-Вы оставили детей одних на улице? – переспросила мама побледнев.

-Но…

-СРОЧНО идите за ними! Срочно!!!! А если они пострадают?

           Роман Германович сорвался с места и практически выбежал из двери. Минут через десять к нам вошел  гость в сопровождении двух крепких качков. Мамочки… Это «детки»? Они или от них должны пострадать? Нам их не прокормить. Они нас сожрут.

          И тут пришло мимолетное узнавание.

-Сема? – кровожадно уточнила я.

-Софа! – не менее кровожадно констатировал Семен.

-Вы знакомы? – озадаченно спросил Роман Германович.

          Мы молчали. Не знаю, как Сему, а меня переполнял пузырящийся адреналин! Не понимаю, чего хотелось больше. То ли стать чемпионом по фехтованию табуретом, то ли сапером с опытом подрыва сельсовета. Но членовредительства не избежать однозначно… И непонятно, откуда такая свирепость, и почему меня так кроет?  Странно то, что и мой оппонент, похоже, находился в таком же состоянии. Что мы там в лагере не поделили? Горшок? Или совок в песочнице? Это гештальт не закрытый?

-Павел. – донеслось сбоку. Я перевела взгляд и мир перестал существовать.

     Рядом с эпицентром моего раздражения стояла ожившая девичья мечта. Прежде всего, он был очень умным, в моем представлении, гениальным. Откуда я это знаю – непонятно. Но в мозгу это закрепилось, как аксиома.  Во-вторых - он был до отторжения хорош собой, генетика, в общем, у парня была, будто кто-то эксперимент ставил. Ни одного изъяна, ни на лице, ни на теле. Густые черные волосы, тонкие черты лица, такие же пронзительные, как и у отца, глаза, светлая кожа и рельефная мускулатура. Видя мой хищный взгляд и выделившуюся слюну, юноша улыбнулся. На щеках появились ямочки. Потрясающе…

        Так началась моя безответная любовь к Пашке. Что я могу сказать. Мужчины вообще боятся страстных женщин. А если такую женщину, с безответной любовью, не допускать до любимого тела, она делается несчастной и может совершить много разных красивых глупостей.

Красивишность

  Когда девушка вдруг начинает думать, что она некрасива, это практически стихийное бедствие. В процесс самосовершенствования я влипла, как муха в банку с медом, и, влипнутая, тихо попискивала от восторга. На все доводы мамы о том, что мне это не нужно, притворялась глухонемой и почти мертвой. Мама психовала, хлопала дверью, взывала к отчиму, как к эксперту, но свернуть меня с выбранного пути не могла.

         Первым делом, как любая нормальная девушка, я села на диету. Диета проходила особо зверским способом — нужно было выпивать ежедневно почти по целой трехлитровой банке какого-то мутного пойла, состоящего из свежих огурцов, алоэ, растущего в избытке на окнах,   и еще какой-то неведомой страшной субстанции  плавающей в банке и называемой «гриб». В домашнем холодильнике стояли по две-три банки с этим эликсиром жизни, причем на лучших местах, ибо на худшие не помещались, и мама, пропихивая между волшебными напитками готовые для завтрака, обеда и ужина блюда, начала роптать. Я территориальными претензиями пренебрегала, и лишь когда в какой-нибудь банке заводилась плесень, воровато выливала в унитаз зародившуюся в банке жизнь.

        Понятно, что на одном похудении я остановиться не могла. Долго, нудно, во всех подробностях допрашивала женскую часть нашей семьи, какие маски для лица они предпочитают, и какой салон красоты доступен мне по бюджету, ну и к каким процедурам мне открыт доступ. Понятно же, денег у меня нет, поэтому к мысли о необходимости выделить бюджет пришлось подводить. Если раньше от моих поползновений шарахался только Сема, дегустатором «волшебного» напитка стройности был он, благодаря чему несколько раз был выведен из строя из-за несварения желудка, то теперь и женщины начали избегать безутешную Джульетту, то бишь меня. Придут, бывало, уточнить, «до коле», а я останавливаю их вопросом: «А ты где чистку лица делаешь?» или «А маска для волос из слез единорога хороша?».

           Больше всего, конечно, страдал Сема. Однажды он чуть не убился об стену, увидев, как я задумчиво стою в прихожей и рассматриваю в зеркале свои свеженарисованные хной в парикмахерской брови. Вот реально, ходила девушка с обычными, ничем не примечательными человеческими бровями, и вдруг заказала себе в салоне тщательно прокрашенное оволосение то ли по договоренности с армянской общиной, то ли с какой другой диаспорой – «Э, дэвушка, замуж хочешь?». Причем, с долговременным эффектом. Видимо, статьи в «Крестьянке» не прошли мимо моего, заточенного на получение результата любой ценой, мозга и реклама нашла своего потребителя, лозунги были поняты буквально - «брови — лицо вашего лица». Эффект, конечно, был потрясающий, и потряс он не только Сему, который даже побоялся поздороваться, но и всех остальных. В бровях отразилось все отчаяние и страсть девичей души, томящейся без благосклонности Пашки. Короче, наступила в моей жизни черная полоса. Даже две полосы — по одной над каждым глазом.

-Ночью из комнаты не выходи. - тихо сказал Сема, выражая общее мнение о том, похорошела ли я.

           Апофеоз моего преображения наступил в тот день, когда я покрасила волосы. Не сильно, конечно, а просто вроде как «освежила» свой естественный русый, но получилось очень заметно, потому что краска имела сильный золотистый пигмент, и при свете дня казалось, что над измученным совершенствованием лицом, светится нимб. При нахождении на солнце меня можно было сдавать в странствующее шапито, чтобы представлять отдельным номером – 7563 чудо света.

        Раненная стрелой амура, измученная страданиями и самосовершенствованием, я начала скандалить со всеми подряд. Так семья узнала, что майонез яд, Пушкин сильно превознес «любовь» и парни черствые и нечуткие. Семья не осталась в долгу, и высказала все, что думает о моем похудении и красивости.

         Я облегченно вздохнула. Признаться самой себе, что собственное преображение оказалось страшной глупостью – сил не было. А уж поведать об этом родственникам, которые талдычили об этом с самого начала, вообще самоубийство. Есть у меня гордость или что? Когда это я признавала ошибки? В общем. Ушла в комнату, хлопнула дверью и с облегчением упала на кровать.

        На следующий день поняла, что заняться мне нечем, а деятельная натура и скипидар в одном месте требовали новых неприятностей. Пошла к Семе. Нужно отдать ему должное, вздрагивать при моем появлении он перестал.

-Сема, ты сегодня чем занят? – с хищной улыбкой спросила у юноши, он напрягся и сощурил глаза.

- Твою мать, Софа, тебя опять накрыло? Я никуда не пойду. Твое преображение, это же экстракт преисподней! Мы все умрем! – в сердцах воскликнул юноша, я скорбно поджала губы. Не думала, что мои попытки сделать себя краше сидят у родственниках в печенке. Догадывалась, конечно, что они не в восторге. Но ведь не так…

-Я вообще хотела сходить куда-то. Просто мне скучно. – хлюпнув носом поведала Семе.

-У меня тренировка через час. И до вечера. Гулять мне некогда. – ответил юноша, у меня сформировались планы на день.

-Я с тобой.

-Куда?

-На тренировку.

-Зачем?

-Буду болеть за тебя.

-Зачем?

-Брат ты мне или поросячий хвостик? – возмущенно спросила Сему, он задумался, я напряглась.

-Так, вопрос был риторический. Я иду и не спорь. - юноша прикрыл глаза и тихо застонал. 

          Через час мы были в спортивном комплексе, готовящем чемпионов для страны. Сквозь вахту Сема меня протащил, рассказав о моем страстном желании заниматься спортивной гимнастикой и встречей с тренером для обсуждения этого вопроса. Я стояла с серьезным выражением лица и прямой спиной, впервые в жизни забывшей про скалиоз, поскольку лучше всего в жизни у меня получалось сутулиться. Обернувшись ко мне, Сема начал подхрюкивать, пытаясь замаскировать ржание, пнула его по ноге, чтобы не палил контору.

         Для «боления» меня определили на скамейку в самый дальний и темный угол. Сема несколько раз отходил и смотрел, видно меня или нет, рассчитывая время, через которое меня турнут из зала. При последней смене дислокации он задумчиво тер подбородок и бубнил, что здесь может и не заметят. После чего ушел переодеваться.

Манюнин Гусь

К визиту своей зазнобы готовилась со смешанным чувством. Вроде и люблю, жить не могу. И вроде как, да нафига он мне сдался, если нужно так стараться? Мне эти старания принесли только бессонницу и дергающийся глаз. Решила, буду действовать по обстановке. Торкнет снова – буду страдать. Нет – найду новую жертву, у меня на скамейке запасных целая секция самбо. Добивайся – не хочу!

        Пашка приехал неожиданно. Рано утром нам принесли телеграмму, где он сообщал, что сегодня, ровно через час прибудет с поездом. В доме началась суматоха и срочные сборы встречающих. Меня не звали, но я была добровольцем. Так сказать, вызвалась на передовую.

           Уже через пятнадцать минут я стояла у двери и нервно обивала чечетку ногой.

-Мам! Я тебя уже десять минут жду! Сколько можно? –  прокричала в недра квартиры.

-Сколько нужно! Я тебя десять часов рожала! И ничего, не торопила!  - выдала она в ответ. Пришлось психовать молча. Обострять конфликт не стоило, могли не взять с собой.

        Через тридцать минут мы уже мчались на такси к перрону.

         Вывалился из поезда Паша с рюкзаком, загорелый, легкий, веселый! Ален Делон, твою ж в загогулину… Какая секция самбо?

        Семья радостно обнимала родственника. Я стояла нахохлившаяся и злая. Сердце в дребезги, настроение в дребезги, самооценка в пыль. Старший брат подошел ко мне, взбил нимб на голове, удивленно приподнял брови и задумался.

— Это ты для чего так сделала. Ты прям, как они. – Пашка потыкал куда-то вверх.

-Спасибо, святой отец, но я не верующая. – ответила, пригладив сияние. Лицо мужчины вытянулось.

-Ну, тогда в тебя точно чертенок вселился. – попытался сгладить ситуацию Пашка. Меня перекосило. Натурально так.

— Это ж надо ж быть настолько неамбициозным, чтобы из всех людей выбрать и вселиться в малолетку, проживающую в климатическом поясе, где даже летом самая актуальная вещь рейтузы с начесом! Хорошо, хоть, болезный, не в бабку из Калужской области вселился.  – на перроне на нас стали оглядываться, поскольку высказывалась я громко и качественно, как раненная в одно место чайка.

          Пашка молчал и думал. Дома он заперся в гостиной с родителями. Видимо, планировали шабаш по изгнанию нечистой силы из моей тушки.

         На следующее утро он переехал в нашу старую однокомнатную квартиру. Я впала в депрессию. Сильную. Один день просто лежала, раскинув руки и ноги, уничтожая сладости и пытая домашних слезливыми песнями, льющимися из катушечного магнитофона. Катушек было немного, со слезливыми композициями еще меньше. В общем, к концу дня, все три песни семья знала наизусть. Я думала, что жизнь кончилась и ее больше ничем не украсить. К вечеру немного отпустило, решила, что нужно что-то менять. Утром пришла к Семе. Он сопротивлялся, сколько мог. Но у женщины как, либо волосы, либо обои. Но что-то срочно нужно менять… Растительность на голове у меня уже и так, обнять и плакать, поэтому мне нужны были обои. Подбила собирать их по деревням и весям, то бишь, по друзьям и знакомым, у кого что есть. После обеда клеили. Старые не сдирали, новые лепили прямо сверху. По мне так, не хуже, чем в Версале получилось.

           Вечером, придя домой, Роман Германович трижды входил и выходил назад. Внутри казалось, что квартира не его, и он ошибся то ли самим домом, то ли этажом, каждый раз вламываясь не к себе. Выходя, сверялся с номер жилища и интерьером подъезда, понимая, что промахнуться не мог. Когда вернулась мама, ее накрыла легкая истерика и необширный инфаркт. В общем, творить добро нам запретили, под страхом выдергивания отдельных частей тела. Сему пообещали отселить к брату, если я не прекращу подрывную деятельность и не перестану сбивать его с панталыку. Делала скорбное лицо, и обещала впредь «не портить хорошего мальчика». Мальчик, хмуро глядя на родителей, обещал портиться сам.

           Начался учебный год. Меня определили в ту же школу и в тот же класс, где учился Сема. Сема был авторитетом, председатель комсомольской ячейки, старостой класса, спортсменом и «просто красавицей». Первого сентября он торжественно вынес флаг и толкнул речь. У входа в школу стояла стайка женщин разной комплекции и возраста, видимо, учителя. Они с умилением смотрели на происходящее. У меня же было четкое ощущение попадоса… Вот я прямо печенкой чувствовала, что не приживусь здесь. О чем Семе и сказала честно. Он посмеялся, сообщив, что у них, то есть, у нас, отличная школа.

          «Отличной» школа была только для Семы. Меня как-то сразу невзлюбили. Особенно девочки. В друзья ко мне прибивались только сбитые летчики. Постоянным спутником, приблудившимся, был мальчик Гена, прозванный «Манюнин  Гусь». Звать его так стали с моим появлением, поскольку мы везде ходили вместе. Гена, сам того не подозревая, отгонял от меня других одноклассников, оберегая девичью нервную систему от неразделенной взаимности в отношениях.

          В конце первой недели обучения я отсела от Семы к Гене, на последнюю парту, где и следовало сидеть социально чумным детям. Сема обиделся, но мое место тут же заняла первая красотка класса и не дала ему утонуть в пучине комплексов. Гена же оказался грустным Терминатором. Он спокойно воспринимал любую ситуацию и всегда находил элегантное решение.

          Первым моим испытание стал классный час. Нужно было нарисовать, как прошло лето. Рисовать про брови, маски и похудение, казалось не комильфо. Фантазировать тоже нет смысла, Сема может и не сдаст, но вопросы про вранье позадает. А на фоне его кристальной честности и безупречной автобиографии это будет как па де де в исполнении пьяных бодибилдеров.

         Рисовать я не умела от слова «совсем». Конкретно в этом виде деятельности, руки у меня перемещались из плеч сильно ниже пояса. Я старалась, пыхтела, высунув язык от напряжения. Но все равно получался черный квадрат с грязными разводами. То ли последний день апокалипсиса, то ли взрыв перед рождением новой жизни.  Гена грустно взирал на мой «шедевр». К окончанию урока учитель собрала наши творения и пообещала развесить в классе. Я загрустила. Узнать в мешанине красок меня, в качестве звезды танцпола, невозможно было даже с больной фантазией и под сильными галлюциногенными препаратами. И можно было бы отъехать и сказать, что это абстракция, «я художник, я так вижу», но я ведь подписала название картины – «Танцы в парке». И судя по этим танцам, замес там был, как на Бородинском поле…Смешались кони, люди…

Знакомство

 После вопиющего случая с выкидыванием нас из школы, Генина семья решила заглянуть к нам на огонек, чтобы лично познакомиться с девушкой, принесшей славу их сыну в рамкой одной городской школы.

              Не могу, конечно, сказать, что популярность была приятная. Но притчей во языцех мы стали.  Родительское собрание делилось на два акта. В первом обсуждали учебу и хвалили отличников, во втором рассказывали, как делать нельзя, приводя в пример приключения Болика и Лелика, то есть, наши. Во второй части родители лежали, мучаясь от судорог и пытаясь замаскировать ржание. К новому году на родительских собраниях были аншлаги со стоячими местами в зале. Ходили семьями.  Смешно было всем, кроме наших. Наши сидели с лицами предводителей команчей и натачивали ремень войны, для нас, бедных. На фоне общей проблемы они стали даже раскланиваться при встрече. Но наступил день, когда общение требовало перейти в другую, более интимную, в плане общения, плоскость. О визите родителей Генка сообщил, глядя в сторону, между фразами о котлетах и погоде.

-Будем в семь. – безапелляционно заявил он.

-Так… А… Ужас… - в ответ выдала я. У меня вы же понимаете, и так кукушечка была набекрень, а здесь совсем тревога-тревога, волк унес зайчат, вам, уважаемая, пора лечиться электричеством. В общем, стою, ни жива, ни мертва. Домой дошла в забыть, на автомате и чистом энтузиазме.

            Вечером пришлось прибегнуть к помощи Семы. Он, кстати, непонятно за что, злился на меня. Уроки делать не помогал, на переменах и уроках игнорировал, при озвучивании любой просьбы слал к Гене. Но, вариантов не было.  Сама я боялась просто не договорить фразу до конца, хлопнувшись в продолжительный обморок. И не потому, что опасалась реакции родителей, а потому, что находилась в состоянии близкой к истерике. Казалось, что придут, мама и папа Генки, и запретят общаться со мной – «И заберите вашу девочку от нашего мальчика» … А это все… Война и немцы…

            Сема долго капризничал, позволяя себя уговаривать, и высказывал мне претензии на тему того, что, как только появились проблемы, я прибежала к нему. А до этого знать его не хотела.  Я поддакивала и ежесекундно переспрашивала: «Скажешь?». Юноша через час моего заевшего магнитофона сдался и позвонил родителям на работу. Мама примчалась через час с тортом Прага и дрожжевым тестом. Хотелось спросить: «Мать, ты не в себе что ли?». Не, ну я искренне не понимала, зачем нам торт и пироги? Нам с Генкой и так леща дадут…

              Родители Генки пришли, не опоздав вообще ни на сколько. Была призрачная надежда, что заблудятся, но она быстро угасла, поскольку блудить здесь было негде. А на доме размещена такая адресная табличка, что на ней можно зрение всего микрорайона проверять.

              И вот, в дверь позвонили. Мама открыла. Напротив нее стояла крупная женщина, килограмм на 110, с грудью не меньше пятого размера. Сзади, за ее плечами, свиньей выстроились отец Генки и сам Генка. Оба худые и высокие. Выражение лиц: "Мы к вам, профессор, и вот по какому делу". Мама предложила раздеться. Когда разоблачились, прошли в столовую. Я осталась у шубы. Мама вышла посмотреть, где я. А я тут, стою, грущу, моль от мехов отгоняю. Мне дали леща даже раньше, чем я рассчитывала.

              Вот значит. Сидим мы все, разговор не клеится. Обвинять друг друга и претензии выкатывать бессмысленно, виноваты оба. Я, конечно, больше, но я, опять же, девочка. И тут, мама Генки, Наталья Семеновна, сидевшая на диване, решила откинуться на спинку. Надо сказать, что часть вещей в нашей квартире винтажные. Ну не так, что прям завтра на помойку, но близко. Так вот, откидывается она на спинку, спинка отъезжает от сиденья, и она проваливается в дырку между ними. Вот в таком положение, с торчащей головой и зажатым задом она оказалась внутри деревянного макинтоша.

              Генкин папа повернулся к жене и произнес ни дрогнув ни одной лицевой мышцей: «Наташа, б&#ть! Ну ты как обычно!». Видимо оба моих родителя одновременно решили, что здравствуйте, дорогие паранойя и галлюцинации. Во всяком случае, ущипнули себя они синхронно. Я с интересом посмотрела на Генку. Так вот почему его ко мне тянет, у них дома тоже зоопарк.  В такой непринужденной обстановке, мой отчим, Роман Германович, предложил выпить за знакомство, ну, конечно, когда извлекли из дивана маму Генки.

              Не знаю, все ли дети получают такие моральные травмы в детстве, но мы втроем попали под раздачу. Родители, после принятия на грудь пели. Это сейчас есть караоке, раньше делали это, не выходя из-за стола. В общем, случилось событие из разряда «тебе семнадцать, тебе опять семнадцать».

              Ничто не предвещало, клянусь. Началось все с того, что мама предложила вина. Наталья Семеновна спросила, какое вино у нас есть. Мама честно ответила белое и красное. Понятно было, что «Пино Гриджо» у нас нет, у нас есть вино с названием «Вино». Папа Генки посмотрел на супругу с осуждением. После первой бутылки родители решили, что все наше хулиганство от избытка свободного времени. Поэтому, нас нужно отдать в кружки. Меня в музыкальную школу, Генку на борьбу или что-то подобное. Сема пытался донести мысль про самбо, но она потонула в пьяном угаре. Приняв стратегическое решение и пропев все знакомые и разрешенные песни по списку, родители уснули. В гостиной было, как в дембельском вагоне: дым, стеклотара, храп. Мы помаялись и пошли спать. Ни разбудить их, ни растащить нам было не под силу.

              Утром у папа Гриши прихватило живот. Не знаю, чем он там отравился, то ли барбариской, то ли килькой в томате, но понос им овладел внезапно и буйно. Мама Генки через туалетную дверь громко обзывала его срулём и дристуном, требуя освободить помещение. Унижения не помогали, крепость не сдавалась. Мы в ужасе наблюдали за развертывающейся драмой. И тут к нам зашла Манюня, которая временно решила пожить в общежитии, у девчонок, пока сдавала сессию в медицинском училище. Ей там проще готовиться было. Как только открылась дверь, лицо сестры вытянулось. Не, ну я с ней согласна. Женской пьющей половине нашего общежития не поможет даже база под макияж. Сейчас они были похожи на синявок со стажем…

Выпускной

С Генкой мы, конечно, помирились. Я постаралась не выкручивать руки и не стенать по поводу несчастной любви, Генка делал вид, что не замечает моего щенячьего взгляда, когда я смотрела на Пашку, в те редкие минуты, когда он забегал домой. В общем, моя личная жизнь впала в кому и никак не менялась.

       И вот, закончились одиннадцать классов, впереди был выпускной. Родители оплатили кафе, и мы с одноклассниками должны были отмечать в нем прощание с детством. Было немного грустно и одновременно внутри все трепетало, в ожидании первых признаков взросления. Ну, я не знаю… Должно же это «взросление» как-то проявиться? Как в сказке, двенадцать ночи, бац, и ты тыква!

        Но, сначала про выпускной. Начался день «прощания» нервно… Мы с мамой были записаны в  парикмахерскую, салон красоты, к портнихе. Парням, конечно, хорошо! Они пятерней по волосам провели, и все! Красавцы!  Как говорил мой знакомый – «это вам, девки, плохо, а мужики сразу красивыми рождаются». А нам же, как, сначала нужно себя убедить, что мы ничего, а потом и окружающим это доказать. Пока по плану Барбаросса пройдешься, лица на лице уже нет!

       Так вот… Мы проспали. Вы когда-нибудь видели, как лосось несется галопом на нерест? Вот и мы так понеслись. Но, по странному стечению обстоятельств, нерест сегодня был не только у нас. Видимо, проспал весь город. Между нами и парикмахерской стояла целая пробка и гудела. Мы гудели в троллейбусе. Мама психанула, выдернула меня с сиденья и с размаху звезданула сумкой по двери водительской кабины, требуя выпустить нас «вот прямо туточки»! В сумке зазвенело, глаз у водителя дернулся, дверь открылась.

         Фактически, в парикмахерскую мы бежали по пересеченной местности, перепрыгивая поребрики, урны, скамейки и кусты! Нужно было успеть к назначенному времени, иначе окажемся без укладки. Мама неслась так, что я боялась, не выпадут ли у нее пломбы! Пломбами, ради меня, кстати, пока никто не рисковал. В парикмахерскую внеслись красные, потные и расхристанные! Верочка, мамина подруга и по совместительству мастер одной из самых модных парикмахерских, нас уже ждала. Маме сделали что-то воздушное, мне же что-то из серии «мы строили, строили, и вот, наконец, построили…». Количество мелких буклей пересчету не давалось, все было укомплектовано шпильками и зацементировано лаком «Прелесть». Конструкция была… Монументальная… Как Родина Мать на Мамаевом кургане. Большая, неустойчивая, впечатляющая. Я боялась двинуться. При легком смещении центра тяжести меня заносило в сторону и грозило опрокинуть. Мама попыталась улыбнуться, подбадривая меня. Такой страшной улыбки даже Стивен Кинг себе представить не мог. Я почему-то в этом уверена. Я видела оба фильма "Оно". Но, как вы понимаете, времени переделывать не было, по расписанию был косметолог.

         Помня опыт у парикмахера, мама предупредила, чтобы макияж был без излишеств. Хотя я б не отказалась. Наступала эпоха лосин, бананов, кофт «Мальвина» и черных подводок вокруг глаз.  

          У портнихи забрали пиджак. Остальная часть вечернего наряда находилась дома. К выходу в свет, на моей тушке были одеты лосины, кофта с люрексом, удлинённый пиджак с одной пуговицей и плечами пловца баттерфляем из сборной СССР. Размах плеч обеспечил толстый слой поролона, сильно сократив размер моей шеи. Зрительно ее и не было. Вот плечи, а вот голова из них. Сема был почти в таком же пиджаке и трениках… Вместе мы смотрелись как гопники…

Александра Аксенова

Мой парень – гопник с Вторчермета,
И этот факт неоценим.
Я гребанным интеллигентом
Себя почувствовала с ним.

Лампасы, шапка на затылке,
В глазах – естественная мощь,
Мы подружились в «Ложке-Вилке»,
Он уступил последний борщ.

Такой реальный, четкий, дерзкий:
Ну как такому, и не дашь?
Он с мягким знаком в смс-ке
Мне пишет слово «Уралмаш».

Мой парень – гопник с Вторчермета,
А я чикуля с ЖБИ.
Мы знаем таинство секрета
Большой и искренней любви:

По банке «Балтики» по третьей,
Район, январский снегопад.
Мы как Монтекки с Капулетти.
Ну, только предки не бузят.

Под окнами во все колонки
И туц и бац, и адский микс.
Пусть всем заложит перепонки,
Чтоб знали – мой подъехал принц.

И вдруг меня обидят где-то,
Он сразу даст с вертушки в щи.
Мой парень – гопник с Вторчермета.
Адьос, культурные прыщи!

      Начался культурных отдых! И понеслась! И ночь седая, и закат розовый, и «я люблю вас девочки», и «на белом-белом покрывале». Одноклассники, как попавший под тыщу вольт электрик, ломались телом под зеркальным шаром абсолютно игнорируя ритм, выкрикивая задорно «хоп-хоп-хобана» и непредсказуемо выкидывая ноги, поражая всех, кто находился в радиусе их длинны. Лосины трещали, люрекс слепил, открылся туалет-бар с крепкими спиртными напитками.

              И тут наступил момент, когда якоря летят в туман алкогольного забытья и почти все участники праздника готовы стать фигурантами различных гормонально-криминальных сводок. Резко меняется парадигма и уже хочется не взрослеть, а любви, счастья и кого-то тепленького, чтобы обниматься и целоваться.

              Под рукой был только Генка. Поэтому всю страсть и пьяный азарт я обрушила на него. Мы самозабвенно целовались и тискались.

-Генка, ты же умный! А как называется, когда ты любишь и тебя любят в ответ, а?

-Воображение. Воображение это называется, Софа. – ответил Генка, проверяя языком вырезали ли мне в детстве гланды.

              Дальше темнота…

              Просыпалась тяжело. Утро настигло ужасной головной болью, гудящей головой и отсутствием каких-либо слюней.

              Когда стала ощущать отдельные части тела, поняла, что лежу голая. Совсем голая. Открыла глаза и наткнулась взглядом на Генку, тоже открывшего глаза. Тоже голого. Тоже совсем. Страшно и неизбежно, как атомный ледоход, до нас стал доходить смысл произошедшего. Небо рухнуло, как муха в утреннюю овсянку.