Сам не знаю, как очутился посреди поля. Огляделся: я стоял в толпе — настолько большой, насколько хватало взора. Кругом было одновременно темно и светло. Свет падал откуда‑то с горизонта. Это было похоже на то, как если бы огромная тёмная грозовая туча закрывала остаток неба, а солнце едва пробивалось сквозь атмосферу и эту толпу.
У людей в толпе была одна общая черта — отсутствие красок. Они все были серых оттенков. Все что‑то говорили, причём одновременно, создавая этакий гул. Сначала этот звук не мешал, но он длился всё время и потихоньку начал давить на уши. Я решил продвигаться вперёд.
Идти оказалось не так легко: никто не уступал дорогу, все стояли вплотную. Не знаю, сколько времени я продирался, но наконец толпа впереди начала редеть. Однако, как оказалось потом, это было не так: плотность толпы не изменилась — просто люди стояли, словно уперевшись в стену или за ограждающей лентой. За ней было видно немного поля, а дальше — тьма. Я решил пойти куда угодно, даже в тьму, лишь бы подальше: голова от гула начинала понемногу болеть.
Как оказалось, не было ни стены, ни ленты. Была нить — обыкновенная нить, какая используется, например, для зашивания носков. За ней было много места, но вот что странно: все толпились тут, и никто не пробовал перелезть за неё. Посмотрев направо и налево, я видел, что поле и толпа не просто большие — они огромны, гигантских, исполинских размеров. Взора хватало только до горизонта, но почему‑то я был уверен: там нет ни конца, ни края.
Внезапно пришла мысль: а что это за место? Ведь вполне логично, что я должен был спросить сразу. Но, задавая этот вопрос рядом стоящим, ничего внятного не услышал. То есть они отвечали мне, но ни слова разобрать было нельзя; и, как мне показалось, некоторые говорили на других языках.
Я решил попробовать перелезть. Провел рукой над нитью: рука не упёрлась, а за нитью действительно было много места. Тогда я аккуратно перелез, следя, чтобы не коснуться её — мало ли. Перелез, поднял глаза от земли и увидел, что толпа куда‑то пропала. Но, повернувшись назад, чтобы пойти дальше, шарахнулся: я опять стоял со стороны толпы у нити. То есть, получается, я перелез — и в то же время нет. Голова туго соображала: гул не увеличивался, но было всё равно неприятно.
Я решил пролезть под нитью, но, как только я думал, что нахожусь на другой стороне, оказывался опять в той точке, где был. В конце концов пришла в голову мысль: а что, если порвать её? Но как только я прикоснулся к ней, нить завибрировала, и гул голосов усилился.
— Так лучше её не трогать, — подумал я.
Вот почему никто не пытался — точнее, они, наверное, пытались, но пришли к такому же выводу. Тут я обратил внимание: те, кто стояли ближе ко мне, смотрели за моими действиями, но остальные, стоявшие у самой линии, смотрели в темноту, желая попасть туда, глядя неотрывно и даже не моргая.
Тут я подумал, что сплю. Да, точно — вот‑вот проснусь. Я принялся ждать, надеясь усилием воли проснуться, — никаких результатов.
Я посмотрел направо и налево. Подобие солнца было слева. Оно немного изменилось, стало мутнее, что ли, вероятно, из‑за проходившей тучи. Решил прогуляться — раз уж я сплю, пошёл направо. Не знаю почему, просто инстинктивно. Шёл долго, уже хотел остановиться и ждать, пока проснусь, как почти у самого горизонта заметил что‑то наподобие проходной рамки аэропорта, но из древнегреческих колонн. Я побежал.
Строение оказалось немаленьким: оно состояло из четырёх колонн, которые образовывали два проёма без этой непреодолимой нити — по две на проём. Две слева — из чёрного мрамора, а две справа — из белого. Между ними была скульптура, тоже похожая на древнегреческую. На строении не было ни слова.
Я уже хотел было пройти, как вдруг подумал: а это важно — через какие проходить? Толпа безучастно смотрела вперёд, за нить. Спросить было не у кого. И я просто спросил сам у себя вслух:
— Ну и какую выбрать?
Неожиданно для меня скульптура зашевелила пальцами, а потом повернула голову и сказала:
— У тебя есть два вопроса. Задавай.
— Что это за место? — я выпалил это на автомате.
— Это поля мёртвых. Здесь души находятся, пока не решатся пройти сквозь арку. Иногда веками, — скрипучим каменным голосом ответила статуя.
— То есть… как мёртвые? А я‑то что здесь делаю? Я что, тоже умер? Я же сплю… сплю, — подумал я.
— Ты не спишь, — ответила статуя, прочитав мои мысли.
— Но… — я хотел сказать, что не помню, как умер, и что мне ещё рано, и т. д., как статуя прервала меня:
— Задавай второй вопрос!
Мысли роем крутились в голове. Не знаю, сколько я простоял в раздумьях. Наконец спросил:
— Что это за нить и арки?
— Это два вопроса. Выбери один!
— Ладно, арки… Расскажи мне про них.
— Арки — это двери, ведущие в два мира: один — мир наказания, другой — мир вечных садов.
— Это вы говорите про ад и рай?
— Ну, в твоём понимании — да. А настоящие названия у них древнее.
— Я ведь задал уже больше двух вопросов. Почему вы отвечаете?
— Ну, не часто приходится говорить с кем‑то. Многие из новеньких не видят меня. Видишь, какая толпа собралась. Ладно, решай: будешь выбирать дверь или нет?
— А что, можно не заходить? — беседовала статуя весьма живо для статуи, и я как‑то почувствовал облегчение от того, что хоть что‑то выяснил.
— Да, оставайся здесь, если хочешь.
— А можно ещё вопрос?
— Валяй.
— А какая дверь ведёт в рай, а какая — в ад?
— Э‑э‑э… На этот вопрос я не могу ответить.
— Что, запрещено?
— Нет, просто меня здесь поставили после сооружения данного места, а с места я сойти и не могу. Поэтому…
— Вы не знаете.
— Точно! — статуя снова замерла. Видимо, разговорное время закончилось.
Я сел на землю, прислонившись спиной к колонне, и задумался. И тут страх пробежал мурашками по спине: я только сейчас осознал, что умер. Внутренний голос подсказывал мне с самого начала, что это не сон. Я стал внимательней всматриваться в остальных. Те, что смотрели за нить, явно видели, что за гранью, а может, мечтали о том, что хотели там увидеть. Те, что толпились сзади, говорили что‑то, не умолкая, но теперь я стал понимать, что именно: в основном они повторяли одно и то же: «Нет, я не могу… Страшно».