...Но Буря Придёт

СПИСОК КЛЮЧЕВЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ НА МОМЕНТ НАЧАЛА СОБЫТИЙ

ДЕЙВОНАЛА́РДА

Дом Несущих Кровь Дейна (Дейнблодбéреар)

Э́рха Древний (Фо́рне) – глава дома Дейна. Старейший человек в Дейвоналарде, пережил своих супругу, детей и большинство внуков. Очевидец и участник Великой Распри. На момент начала событий приблизительно 112 лет

Дóннар Бурый (Бру́ннэ) – старший правнук Эрхи Древнего. Ратоводец. Лучший друг Мейнара Быстрого из дома Къеттир. Вдовец. Имеет троих сыновей от сестры Мейнара А́сгрейн. На момент начала событий приблизительно 51 год

Ху́гиль Вепрево Копыто (Гальтха́фур) – сводный брат Доннара Бурого по отцу от другой матери не из брака. Женат, имеет дочь Дис. На момент начала событий приблизительно 46 лет

Ллóтур – старший сын Доннара Бурого из дома Дейна и А́сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. Предводитель воинства Ночных Птиц. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 28 лет

Ху́гиль – средний сын Доннара Бурого из дома Дейна и А́сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. Предводитель воинства Железной Стены. На момент начала событий приблизительно 25 лет

А́йнир – младший сын Доннара Бурого из дома Дейна и А́сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. В отличие от братьев книжник и знаток законов. Рос в Глухом селище подле своей двоюродной сестры Ма́йри, её молочный брат. На момент начала событий приблизительно 17 лет

Ма́йри – дочерь Конута Крепкого из дома Дейна и Брулы Долгой Косы из дома Эвар. Племянница Доннара Бурого. С пяти лет сирота. Выросла в Глухом селище на севере дейвонских земель в семье родича Хеннира Бородача. На момент начала событий приблизительно 17 лет

Ульф Две Секиры (Твейро́кси) – племянник Хеннира Бородача из Глухого селища. Лучший охотник и следопыт в тех краях. Друг детства Майри и Айнира. На момент начала событий приблизительно 18 лет

Хéннир Бородач (Ске́гге) – дальний родич Доннара Бурого, хозяин Глухого селища на севере Дейвоналарды. Некогда отважный и опытный воин, ныне оседлый хозяин. Женат на Уне из дома Ёрвар, имеет четырёх сыновей и двух дочерей. На момент начала событий приблизительно 60 лет

У́на – жена Хеннира Бородача. Происходит из дома Ёрвар, но родилась и жила за Каменными Воротами. На момент начала событий приблизительно 50 лет

Фрéки Скороногий (Храттфе́ттур) – ратоводец из городища Чёрная Круча, один из предводителей Железной Стены. Женат на Вигде из дома Альви, вдове своего старшего брата Грени. Имеет сына. На момент начала событий приблизительно 33 года

Сно́рре Вепреглавый (Свинхо́фди) – внук Эрхи Древнего, дядя Доннара Бурого. Прорицатель воли Горящего в святилище дома Дейна. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 72 года

Дом Къéттир

Мéйнар Быстрый (Хра́ттэ) – сын Хёскульда Ржавые Зубы, прежнего главы дома Къеттир, павшего в годы Смуты Соседей. Брат умершей жены Доннара Бурого Асгрейн, его лучший друг. Женат на Соль из дома Рагни, имеет пятеро детей. Участник Соседской Смуты здешних домов, из-за каких-то событий в которой не стал новым скриггой семейства. На момент начала событий приблизительно 50 лет

Стиргéйр Сильный (Кра́фтиг) – средний брат главы дома Къеттир Арнгейра Волчьей Шкуры. Ратоводец. Женат на Груне из дома Астли, имеет пятеро детей. На момент начала событий приблизительно 48 лет

Бу́ндин – племянник Мейнара Быстрого из дома Къеттир, сын одной из его сестёр. До смерти матери воспитывался за Каменными Воротами, затем рос при дяде в их доме. Настоящий отец неизвестен. На момент начала событий приблизительно 19 лет

Дом Скъéрвир

Къёхвар Каменный (Сте́йне) – ёрл Дейвоналарды из дома Скъервир. Сын Нъяля, внук Хъярульва Тяжёлой Пяты. Вдовец. Имеет единственного сына-наследника Вигара Малого от Раннвейг из дома Альви. На момент начала событий приблизительно 38 лет

У́ннир Вёрткий (Фльо́ттур) – средний брат ёрла Къёхвара. Управляет от его имени делами на юге Дейвоналарды, хозяин городища Берёзовое Поле. Женат на Трюд из дома Ёрвар. Имеет двоих сыновей. На момент начала событий приблизительно 35 лет

И́мель Гром (Тру́мур) – младший брат ёрла Къёхвара. Женат. Имеет двоих сыновей. На момент начала событий приблизительно 32 года

Хра́фнварр Прямой (Ге́раде) – сын Торда Голорукого из младшей побочной ветви дома Скъервир. Ратоводец, много лет занимался делами их дома на юге Дейвоналарды, сражался в распрях Вольных Городов. Вдовец. По слухам жена Гудрун из дома Эвар и сын Бер умерли в моровый год. Проживает в городище Ясеневый Холм на юге Дейвоналарды. На момент начала событий приблизительно 40 лет

Си́гвар Коготь (Кло́нсэ) – хранитель казны и печатей ёрла Дейвоналарды, его первый советник. Происходит из младшей побочной ветви дома Скъервир. Первая жена Сигла и двое сыновей умерли в моровый год. Женат на Хлив из дома Астли, имеет двоих сыновей от второго брака. На момент начала событий приблизительно 65 лет

ПРОЛОГ …НЕРВИ́МЫЕ НИТИ МИНУВШЕГО Нить 1

Цена жизни. Цена смерти…

Цена мести. Цена прощения…

Цена любви. Цена ненависти…

Цена войны. Цена мира…

За доброе ли, за дурное – за всё в этой жизни суждено заплатить…

В силах ли будешь ты уплатить эту цену, какую с тебя взыщет судьба?

– В часи́ны минувшие, во времена стародавние народ наш вознялся меж гор и равнин У́рхейминóрда – Заокраинного Севера, нашей Прародины – сотни людских поколений назад. Боги привели своих смертных детей в этот мир, сотворив некогда первых людей, от которых пошли их потомки – дав им храбрость сердец, твёрдость тел и полный стремления с жаждой непознанного бессмертный искательный дух.

Вышний из всех богов, Сильный, подле кого стоят его братья и сёстры – он укротил первосу́щные силы стихий, из бескрайней разверзшейся бездны извечного мрака создал небо и землю, и всё там живущее – он, Высочайший, Могучий и Гордый. Время не властно над ним, доколь не настанет повергшая мир в тьму и хаос сама Ночь Богов – Áллиргу́ддирнóтт – когда гря́дет последняя битва с обвившим в кольцо круг земель исполинским чудовищным змеем, грызущим коренья Великого Древа.

В тот грозный, всепогибельный час страшной Распри из Распрь единокровные братья забудут о речах по че́сти, и в жатве суде́б обнажат свою сталь; зазвучит лишь её одной ме́ртвящий голос. Сыновья встанут против отцов, ближние родичи сгинут в сражениях друг с другом. Придёт страшный век смерти, огня и железа, бурь и хищных волков, крови, меча и разбитых щитов, где не будет щадить человек человека… Столкнувшись падут в ней могучие боги и все исполины стихий до единого, стужа и жар придут в гибнущий мир, сгорят дотла в пламени тверди людей и обитель бессмертных. Падёт сокрушённый раздором и сам первозданный незыблемый Ясень – и вознесётся затем из слепой круговерти безвременья и пустоты новый Столп мироздания, вновь дав начало живому… Но случится то в час отдалённый во мраке грядущего и рассудками смертных непостижимый, что одной лишь Судьбе пока ве́дом тот неотвратный конец и начало миров.

Негромкие слова говорившего были столь яркими и пронзительными, что десятки глаз немо внимавших ему сцепенело застыли в волнении, точно поражённые силою речи повествования.

– Высочайший, Отец Сущих – Всеотец – он сотворил зримое и незримое нам, вдохнул жизнь в тени смертных существ. Он властелин всего мира и времени, Страшный, Горящий – Вотин – таково Его главное имя, которым ласкается слух Всевеликого, когда смертные присягают ему в своих гордых деяниях. Он – Суровый – бог воронов и волков, зимних бурь, мёртвых стуж и свирепых ветров, алчущий пыла сражений Отец Битв, несущий на крылах облачного плаща убийственные огненные копья, что куют ему младшие братья в своей жаропламенной кузне небес; останавливающий взором сердца́ – Стэдáугхъя́ртир. Таков он, наш бог – любящий храбрых, не трепещущих духом воителей.

Облачная обитель его далека от пределов живых. Непомерен для смертных тот путь к её тверди сияющих блеском железа огромных ворот. И лишь те, кого длань собирательниц павших вознесёт через смерть ввысь к ветвям исполинского Ясеня, на чьём поднебесном стволе поселил Всеотец смертный род – те, кто был храбр и честен, кто в сердцах не держал чёрной лжи с вероломством, не знал хилой робости трусов – те через мрачные тропы холодного Нижнего Мира воздымутся ввысь к вратам Халльсверд – в Его сияющие Чертоги Клинков. Там навечно пребудут они подле предков, что ушли от нас прежде к очам Всеотца от времён праначальных.

Но те же из них, кто остался во тьме у начала холодной тропы, навеки они до конца сего мира пребудут в бездонном болоте у самых корней Вековечного Древа. Глубоко под миром людей, среди льда и холодных теней – где в тумане и мраке средь тысяч костей мертвецов в свои ко́льца свернулся Чешуйчатый – Змей, хозяин подземного Нижнего Мира, сотрясающий твердь. Тот, кто взирает из тьмы омутóв и колодцев, кто струится холодными кольцами в водах ключей и источников, воздымает траву и росу на ней; чьи чешуи шуршат в звуке крыл кожанóв и скребущейся поступи крыс – грызущий тела всех умерших, Повелитель Гниющих – Хвёгг. Тот, кого северные народы издревле кличут едино, поминая его прадревнейшее тёмное имя в проклятьях, равно как и прося о заступничестве перед его грозными и неистовыми стихиями – Шщар – Шуршащий.

Бесславна та участь всех смертных, кто остался во мраке ям Ормхал – среди тысяч костей мрачных змеевых нор… Восхитительный блеск врат Чертогов Клинков ими невидим и непостижим, не узреть его свет их скорбящим очам… И так будет доколь не обринется небо на землю в конце всех времён – и погибнут и люди, и их жизнедавцы под ударом сожгущей весь нынешний мир Величайшей из Распрь – и восстанет затем к небесам Всеустоя иное великое Древо…

Слова говорившего тихой, незримою мощью звенели под сводами древнего зала в огромном чертоге, отзвуком эха гремя под стрехой из оглаженных досок, украшенных дивной резьбой из точёных резцами их предков обличий богов и героев – взиравших на лица внимавших речам старика.

– А теперь же услышьте о том, как явился среди многих сущих племён и наш древний народ, от которого мы со времён стародавних берём свой исток.

ПРОЛОГ "…НЕРВИ́МЫЕ НИТИ МИНУВШЕГО" Нить 2

Скригга снова прервал свой рассказ, пристально оглядывая взволнованные лица слушавших его повествование родичей.

– Верно, все вы слыхали о ней…

Дети – молчаливые и притихшие – лишь согласными взорами и кивками голов подтвердили слова старейшего в их роду. Столь давней, прославленной множеством преданий и песен – но и столь же кровавой была та безжалостная долгая распря с восточным соседом, что и ныне речи о ней омрачались сочившейся из письмён и сказаний кровью павших в то страшное лихолетье, в часины которого множество потомков великого Дейна сложило головы. Не было в Дейвóнала́рде такого семейства, чья кровь их отважных воителей не проли́лась в ту пору на ратных полях. Не было орна, чьих предков не унесла в сияющие Чертоги Клинков эта война, превратившая в пепел лежавшие подле уделов соседа с востока Помежья и множество прочих земель.

– Много веков мы соседствуем с а́рвейрнами – и редко это соседство было мирным… Ещё в далёкие часи́ны прихода детей Дейна с далёкого У́рхейминóрда наши могучие народы столкнулись на просторах необъятного запада, когда дейвóны дерзким и неудержимым напором потеснили рыжеволосых детей Бури Несущего с их ранее обжитых земель на закатных равнинах и основали там те городища и селища, что твёрдо стоят и поныне. Много между нашими предками выпало кровавых и беспощадных сражений, когда за прошедшие столетия не один десяток жестоких раздоров омрачил жизнь обоих народов. Но ни одна из тех войн всех далёких времён не сравнилась с Великою Распрей, случившейся в пору моей юности…

Дети внимательно слушали скриггу, вещавшего о событиях вовсе не столь уже давних, и многим старикам ещё памятных и доселе – где он сам наравне с прочими родичами храбро сражался весь срок её, заслужив право именоваться первым из ратоводцев своего времени.

– Расскажи пожалуйста – как она начала́сь тогда, скригга? – с почтением спросил у старейшего один из юношей, привстав со скамьи.

– Как и всякая из войн, Хугиль… – старый Эрха на миг стишил голос, внимательно глядя на умолкших детей, чьи глаза смотрели на него внемлюще и пытливо, – гордо и велико, каковой она и именовалась в речах и свитках сказаний все те долгие десять лет… И так же неразумно и глупо – когда вместо добросердечия и мудрости их старый áрвеннид Коннал Седая Голова с нашим ёрлом Агилем Острое Копьё не смогли решить миром пустячное дело из-за помежной реки, сменившей русло по иной бок от нескольких укрепей, позабыв о речах по чести́ и позволив вместо слов заговорить хищной стали клинков и секир. А верно хватило среди семейств и дейвóнов, и а́рвейрнов тех криводушных и сердцем слепых неразумцев, кто был рад сам из той мелкой свары раздуть сокрушительную Распрю, вспоминая прежние кривды ещё прадедо́вских времён.

Первые четыре года завязавшегося раздора нашему воинству в битвах всецело сопутствовал успех. Мы разбивали встречавшие нас кийны Эйрэ, и редко когда сами терпели от них поражения, одного за другим так сминая разрозненного и менее искусного в военном деле противника. А многие роды их и так издавна были союзны дейвонским владетелям, встав на стороне нашего ёрла. Немало кровавых сражений случилось в ту пору, где в великой битве в долине у их западного городища Ард-Клáддах – Высокий Берег – пали зачавшие сварой эту войну наши с ними правители – и старый Ли́ат-а-Клóиган, и непримиримый Брадспъёти со многим числом ратоводцев и родичей. Протекавшая подле поля жатвы душ порожистая река Эвин – Пенная – стала красной от крови запрудивших её течение тел всех погибших.

Трижды был в нашей осаде их ардкатрах Аг-Слéйбхе – могучая многостолпная твердь на Лесистой горе Крáиннэ в Воро́тной долине Глви́ддглинн – лишь чудом избежав разорения от дейвонских мечей и секир. Всё больше племён и семейств колебавшихся арвейрнов склонялись к руке наших ёрлов, покидая слабеющий дом их правителей. И казалось, победа была уж близка. Но однажды среди мужей Эйрэ появился воитель, который…

Старый Эрха умолк, глядя куда-то вдаль сквозь трепетавшие под дыханием ветра лёгкие занавеси окошка – точно задумавшись о чём-то ему особо памятном.

– Предводитель, который досель не встречался меж а́рвейрнов от часин самогó Врагобóйца… Кто верно, и мне самому был равен в отваге и ратном искусстве – и вознял за собой детей Бури Несущего как отныне уже единую сплочённую силу, обученную и опасную. И досель его имя многие среди нас поминают со страхом, памятуя прежние грозные деяния этого человека. Знаете, верно, вы все – звался он Уйр гведд-Кинир из рода Бранн – прозванный земляками Клохлам – Каменная Рука. Был сын Кинира прежде простым сотником бронных конников в воинстве áрвеннида Кинаха Смельчака, воссевшего на Высокое Кресло владетелей после павшего старого Коннала, и с сáмого начала той Распри не опускал своего разящего меча, обороняя закатные пределы а́рвейрнских земель. Был он хитёр и отважен, и смерти не боясь бросался в любой бой, дедо́вским двуручным клинком разя наших людей беспощадно и люто.

Сталось так, что в тот роковой год подчас выправы на их южное городище Бéйтглинн-ог-кáрраг – Круча у Берёзовой Ложбины – наши разъярившиеся в упорном сражении воины в гневе вырезали его селище, всех оборонявшихся истребив до единой души. Много зла и насилия было неправедно сотворено в тот день с мирными людьми, кто не держал никакого оружия – и не осталось, увы, то для нас неотмщённым. О том вскоре прознав из уст уцелевших в резне земляков, лишившийся всей родни, жены и детей, воспылавший яростным гневом Клохлам едва не помутился рассудком – и на клинке поклялся перед Тремя и всеми богами и духами Эйрэ вовеки не прикасаться к дейвóнам равно живым или мёртвым иначе чем хищною сталью его разительного меча. И ту клятву он выполнил – выше меры взяв кровью своё роковое возмездие…

НАЧАЛО "…В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ" Нить 1

Год тот выдался недобрым… Много непонятных, пугающих сердце знамений явилось в ту пору взорам людей по всем уделам обширных земель Дейвóналáрды.

Так, в самый разгар суровой зимы по просторам восточных краёв и Помежий внезапно случилась сильнейшая оттепель, в одну ночь дуновением южного ветра и тёплым дождём согнавшая глубокие снега бегучей талой водой. И на размытой оттаявшей почве среди оголённых полей показались выжатые морозом и поднятые из чёрной глуби камни, меж которых рассыпающейся багрово-кровавою ржою виднелись мечи, секиры и копья полегших в час Сторстрид воителей… и множество их костей – щерившиеся гнилыми зубами черепа и бурые словно глина истлевшие костяки в ветхих клетях из рёбер – чей незримый покой во мгле змеевых нор потревожила вдруг растворившая перед очами живых свои недра земля.

В самом начале лета, когда в лесных чащобах вокруг спящего ходагéйрда в ночи завывали бродячие стаи волков, пугая людей жуткой песнью к звериному солнцу луны – в эту тёмную пору её полный диск вдруг стал красным, кровавым как никогда ещё прежде – и стоял неизменным в таком устрашающем естестве до рассвета, как огромное око бессветно взирая багровым на землю.

В небе ночами – а то порой и среди света дня – люди зрили пылавшие сполохи. Словно пламенный дождь низливался огнём на просторы земли, заревом отблесков мрачно мерцая над городами и селищами, пылая над стенами стерквéггов тревожным пронзительным блеском – вызывая в умах лишь один только страх и суеверные кривотолки.

В один из дней лета, когда не только в ночи, но и в дневных небесах три седмины сияла явившись из звёздной бездонной глуби всех светил невиданная прежде огромная рогатая звезда с двумя долгими хвостами-серпами, с восточной стороны Винги нежданно пришёл буревий, чёрной тучей застивший всё небо над пустошью близ Главных врат Хли́дхельст. Со всей яростной силой обрушился он на утомленный зноем жары ходагéйрд – срывая крыши с домов, побивая неистовым градом оконца и ставни. Пыльным вихрем он содрогнул Верхнее городище и сам Высокий Чертог – размётывая тяжёлую черепицу островерхих крыш дома владетелей, оставив после себя лишь ободранные стропила, подобные рёбрам гнилого истлевшего костяка – погубив под обвалами кровли немало прислуги и стражи, и самого́ прорицавшего волю богов почтеннейшего Аскиля – родича ёрла, воспитавшего Къёхвара после кончины отца. Лютый ветрище не пощадил даже огромное, три века венчавшее крышу Хатхалле вороново гнездо – сбросив с конька и без жалости разметав на мельчайшие ветки и пух прежде полный галдящего писка птенцов, а теперь враз омертвевший плетёный дом вестника Всеотца, бывший ровесником владычества Скъервиров над Дейвóналáрдой.

И наконец в большой праздник Короткой Ночи Скáмманóтт, когда в святилищах Всеотца шли гадания на события дней грядущих, и чаши щедрых подношений богам были полны мёда и жертвенной крови животных – в главном из них при дворце ёрла в Винге случилось самое страшное из знамений.

Стоя среди искусно сотворённых руками резчиков деревянных изваяний дейвóнских богов сам ёрл Къёхвар и вся его пришедшая с дарами владетельная родня, прочий люд и затихшие служители святилища вдруг узрели, как через растворившееся настежь окно в крыше влетел и с предсмертным карканьем упал в стоявший перед ликом Всеотца чан с жертвенной кровью огромный чёрный ворон – великая птица, вестник Горящего, один из зримых земных обликов самогó Всевеликого – смоля́ными крыльями расплескав по полу и стенам алый сок жизни. И резанный из ясеня суровый лик Вотина до ужаса испугал это зривших своим обагрённым обличьем – словно сам бог был смертельно изранен, и кровь его рдевшим потоком растеклась по земле.

Все эти явленные одно за другим грозные и пугающие знамения каждый истолковывал всяк-по-своему – раз за разом страшнее и невероятнее. Но верно, в одном были все правы: великие беды предвещали эти зловещие знаки детям Дейна и всем их уделам – непонятные, и от того ужасающие – и видимо, совсем скоро грядущие…

Год тот выдался недобрым и иными дурными знамениями-ски́лити – не только в знаках богов сошедшими наземь их смертным детям, о чём пока зрили лишь прозорливые очи немногих.

Богатый запад с низменными землями Прибрежий и Островов был нынче тих. Торговые дела давно сменили собой прежние битвы времён покорения этих краёв шествовавшими сушей и морем со своей заснеженной прародины прародителями дейвóнов. Рассеявшиеся среди многих числом северных пришельцев завоёванные народы давно переняли от победителей их обычаи и уклад, речь и даже веру в могущественного Всеотца. Нынешние фе́йнаги здешних родов – потомки тех древних Владетелей Моря – сейчас редко хранили обычаи прадедов в отличие от их народа, ещё поклонявшегося старым богам в изветшалых святилищах. От поколения к поколению не только в кругу их правителей, но и среди простого люда всё больше походя на завоевателей и живя той же жизнью, союзные дому ёрлов племена Áргвидд-Мар и их более южные сородичи-асти́рии близких к Ардну́ру прибрежных земель склонились под крепкой рукою хозяев Хатхалле и забыли про разбой и морские набеги за приятным их уху звоном монет от торговли с соседом, искусных ремёсел и промыслов.

От времён подавленного в крови и огне последнего вспыхнувшего при прежнем владетеле Хъярульве восстания прорицателя Кербалла с требованием вернуть стародавние вольности минуло уже три десятка зим. Тогда алчные чёрные вороны досыта вкусили плоти многих сотен истреблённых сталью и преданных петле и кольям мужей – и пока не находилось новых вожаков и отважных сердец, чтобы снова возняться с оружием во имя давно попранных верований и дедовских обычаев, и против налагаемых Скъервирами и возраставших год от года обильных податей и притеснений их сильных рук – ве́ршивших тут закон и порядок суровых наместников-хондмáктэ.

НАЧАЛО "…В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ" Нить 2

Прошедшая трескучими морозами с малоснежьем зима и последовавшая за ней сырая весна принесли в том году запустение на незазеленевшие пастбища и поля во многих краях по восточным уделам дейвóнских владений, неминуемо предвещая грядущие голод и бедствия. Все знаки богов предрекали о том, что не быть изобилию в закромах – лишь усилив людские тревоги и страх. Скотина и женщины в доме и землепашцев, и свердсманов, и купцов, и владетелей даже во всех здешних орнах приносили уродцев и мертворождённых детей. Множились корчи, кровавые язвы и бредни с видениями. Появились провидцы и странники, бродившие между селениями и предвещавшие беды и мор, страх и гибель.

Горячее лето тем более выдалось сильно засушливым, не даруя ни капли дождя мёртвым пашням и за сырую весну почерневшим в колосьях злотворными ро́жками хлебным полям. Солнце зияло кровавым багрянцем от раздуваемой жарким поветрием с юга до самых небес горькой пыли, обрушив многочисленные пожары на селища и гарь на леса в этот бедственный край. Вслед за этим закипали и так не склонные к трезвомыслию людские сердца. Сосед лишь соседа всегда обвинял в своих бедах и напастях – и по оба бока от иссушенных жаром Помежий с союзными землями немало уже находилось роптавших и недовольных, искавших вины уж скорее в чужой злой руке, а вовсе не в суровой же воле богов и дарованной ими непогоде, или же не взирая на бедствия не умалившихся податях их же владетелей, в чьи зерновницы и схо́роны шли выращенные с тяжким трудом хлеб со скотом.

Среди дейвóнских селений день за днём лишь усиливались разносимые кем попало зловещие слухи, что это-де а́рвейрны – жившие по Помежьям что в самих землях ёрла, что за перевалами кряжей в союзных владетелю Эйрэ уделах – будто это бы их рук всё творящееся. Мол, у самих тех и во владениях áрвеннида к востоку огня полыхает немного, а здесь же они жгут те мирные селища со всем нажитым и истребляют леса с отсеянными полями.

Впрочем, и обратное утверждалось в тех слухах – что то сами дейвóны творят беззакония эти, желая напрасно возвесть всю вину на соседей. Но кто же желает искать ту колючую горькую правду, когда оправдывавшая каждого спорящего ложь много приятней и слаще?

Так это было или нет – а только где полыхает огонь распалившихся гневом и злобой сердец, там подле всегда проливается кровь…

По и так неспокойным Помежьям в тот год как грибы после ливня стали множиться и так многочисленные ватаги разбойников из числа разорившихся поселян – порой столь отчаянных и свирепых в их дезрости, что жители селищ в трепете боялись да что там ночами – и среди белого дня уж порой! – выходить за пределы домов. Там эти душегубы воровали и угоняли весь скот, там поджигали дома, сеновалы и схо́роны, там обирали до нитки и резали всех подорожных людей, не щадя даже жён и детей. Хлебопашец, купец или храбрый воитель с владетелем – все в страшных муках встречали ужасный конец от голодных и хищных убойцев. Претерпевали от них множество зла и дейвóны, и а́рвейрны, что издавна жили на тамошних землях уже под владычеством ёрлов, и на доставшихся тем после Великой Распри и присягнувших владетелям Винги уделах в обширном и богатом солеварнями и рудниками владении Нодклохслéйбха – Каменный Узел – что на дейвóнский лад звался Сте́йндо́ттурфъя́ллерне. Вклиниваясь глубоко в самое подбрюшье полуденной части Эйрэ, этот гористый край тревожил владетелей Бейлхэ тем угрожающе близким соседством ныне верных извечному недругу соплеменников и многих числом возведённых по перевалам стерквéггах их недругов.

Снаряжённые для отпора насилию люди помежных владетелей ватагу за ватагой искореняли скрывавшихся в чащах и скалах воров с душегубами, но так и не могли извести всех тревоживших эти пылавшие земли злодеев, множившихся точно болотная мошкара в сырой год и растворявшихся словно роса поутру после наглых и страшных своих беззаконий с убийствами. Даже присланные ёрлом в подмогу владетелям края загоны воителей были бессильны вернуть прежний твёрдый порядок.

Кое-кто из старейшин и свердсманов многих помежных селений порой уже смело кидал свои дерзкие речи, что-де лапа владетеля Бейлхэ во всём неспокое здесь чуется. Не иначе это соседи из-за межи вновь тревожат дейвóнские земли ночными набегами, так же умело скрываясь за взгорьями в Эйрэ в недосягаемости от преследователей – как прежде бывало в разгар полыхавших Помежных Раздоров. Не иначе сам áрвеннид поощряет такие злодейства, не в силах в открытую взнять свои слабые ратные силы против воинства Дейвóналáрды. И следом за словом в своих частых писаных грамотах жалоб уже требовали от ёрла не мешкать за нынче пустыми речами, дав право голоса их мечам и секирам.

Однако арвеннид Эйрэ ответствовал на лившиеся ему обильные упрёки соседей, что тем больше и сами его присягавшие люди и данники больше страдают от чинимых бед и злодейств. Прежде спокойно дорожничавшие обозами по большакам и купцы, и умельцы-ремесленники сейчас не могут проехать без опасения за свою уже жизнь, а не за скарб и кошель, кой нажить можно снова – а вот новую голову к шее не сможешь приставить никак, не вернёшь из мглы мёртвых. И так столь немало неправедных притеснений от ёрла претерпевают его подданные в землях властителя Винги – и обильные подати за дороги с ночлегом в постоялых дворах, и поборы любого немирного к ним землевладетеля, чьи края, большаки и мосты они минают по пути в ходагейрд и иные их тверди. Мало того ли, что сами встревоженные жители здешних дейвóнских и ве́ршимых ёрловыми хондмáктэ а́рвейрнских селищ и городищ не дают им ночлега и гонят тех прочь как чураемых язвоношей, порой избивая и отнимая все деньги с товаром, калеча и убивая без всякой вины? Так нынче и видно того уже мало узрить благородному Къёхвару! Разве прежде кто видывал, чтобы всех, кто не Всеотца почитает, обложили податями и унижениями, побивая порой за один лишь их вид. В чём винах его подданных – разве что есть они тех потомки, с кем их гонителей предки век назад вновь сошлись в кровавейшем из раздоров? И что творится сейчас по восточным уделам дейвóнов, когда разбойничавшие там неведомые злодеи не пропускают без крови ни одного переката и конника, а порою и сами заходят с ночными набегами прямо в союзные земли и даже до самых лежащих за ними к восходу владений áрвеннида – вырезая там спящие мирные селища вплоть до старух и детей?

НАЧАЛО "…В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ" Нить 3

За спиною посольства остались возведённые первым воссевшим в Хатхалле правителем дома владетельных Скъервиров Свартом Могучим величественные Главные ворота. Их распахнутые словно створы ракушки половины огромных дверей в толстых полосах оковки пропустили сквозь себя строй охраны, воз с дарами áрвеннида, послов и сопровождавших их спутников, и прибывшие неторопливо продолжили путь по широким, мощёным камнем проездам ходагéйрда Дейвóналáрды. Всадники двигались сквозь волною катившихся попутно и навстречу многочисленных пеших и конных людей, возы и крытые перекаты странствующих купцов и знатных горожан, гружёные волокуши и разные колёсные снасти. Прежде сопровождавшая их тишина раздорожья сменилась скрипом осей и колёс, громким шумом и людским гомоном многолюдного городища.

Вместе с посольством владетеля Эйрэ через Главные ворота стремились попасть в Вингу или выправиться из неё многочисленный торговый и ремесленный люд, поселяне-земледельцы и богато одетые в шитое серебром сукно и аксамит владетельные мужи с сопровождавшими их воителями в отделанных знаками орнов цветными накольчужницами. Шествовала дружным строем ватага наёмной пешей стражи с копьями и долгодревковыми секирами-шипцами на плечах. Торопливо катились через огромный проём растворённых в день Хли́дхельст бессчётные возы. Везли сыры и зерно, рыбу и строевой лес, мешки с солью и дубовым углём, богатые узорчатотканые или шитые серебром и искусно набитые многоцветные ткани, выделанную кожу, простую и украшенную посуду из тонкой белой глины-костницы.

Все эти развозимые десятками колёсных повозок и перекатов бессчётные изделия и припасы растекались по купеческим схо́ронам или торжищам около городских стен. Самые же ценные из товаров свозились на Первое торжище в закатной части Винги подле стен Верхней укрепи, где торговали искусные резчики по камню и дереву, златокузнецы и красильщики, торговцы породистыми скакунами, шевцы дорогих одеяний и лучшие оружейники.

Над бескрайней людской толпой в пёстром многоцветии одежд и уборов раздавался громкий гам сотен сновавших и проезжающих тут жителей и гостей дейвóнского ходагéйрда, слышался говор многих языков и наречий как со всех уделов Дейвóнала́рды, так и из прочих далёких и близких соседних земель.

И всё это была лишь малая, зримая ими частица огромного торгового и ремесленного богатства, кое стекалось по многим иным большакам во все ворота Винги из разных краёв подвластных ёрлу земель или обратно уходило туда – шерсть и пряности, морёный дуб и драгоценный горящий камень с северного моря, южные самоцветы и благовония, все виданные плоды земли и воды к столу трапезы, тучный скот на шкуры и мясо, породистые кони для седла любого из свердсманов, искрашенная посуда и утварь в дома – из прозрачной на свет белой костяной глины, металлов или дорогого варёного камня-света самых разных цветов. Сотни торговых судов в плеске вёсел и с песней трепещущих на ветру парусов шли с грузами по широким рекам равнин от самых закатных морских пристаней Прибрежий к городам в сердце страны – а навстречу в рассекаемых их острой грудью волнах стремились обратно такие же гружёные мешками, клетями и бочками грузовые суда и сплавляемые с товаром плоты из строевого леса, минуя вытянувшиеся вдоль мижречья Широкой и Топкой многочисленные причалы.

Взирая на всё это изобилие послам áрвеннида из далёкого ардкатраха Эйрэ сразу почуялось, что не в захудалом каком городишке на перепутье дорог они очутились, а в первом среди гéйрдов Дейвóнала́рды, чьё богатство и сила известны везде среди народов севера и прочих земель.

– И тут нам не рады, – мрачно вздохнул Уи́ннах, слушая, как порой раздавались в их бок ругательства и сквернословия из уст разночинного люда, что с недовольством встречал двигавшийся в окружении ёрловой стражи строй чужаков под обвисшим в безветрии высоких стен стягом áрвеннидов.

– Времена такие, Нога, – ответил Гайрэ, взволнованно потирая плешь на лбу, – а мы как раз и посланы, чтобы утихомирить дурные настрои между уделами. Так что и не такое, верно, ещё выслушать нам придётся.

– Лёгкое же дело, почтенный – ничего не скажешь…

– Увидим. Одно дело – всякий простой недовольствующий люд, а ёрл дейвóнов всё же покрепче иных своё слово имеет – и с ним нам вести эту речь.

– Смотрю – совсем мало тут наших людей, чем бывало прежде. Наши купцы за минувшее лето прислали áрвенниду столько жалоб о притеснениях, что и за десять прошедших зим столько свитков не наберётся, – хмуро огладил усы Уиннах, поглядывая сквозь узкую оконицу их переката на сновавшую людскую толпу, – хоть ими печи топи вместо дров.

Всадники посольства и дейвóнская стража миновали многолюдное Нижнее Торжище с рядами из лавок колёсников, горшечников, кожников и кузнецов с мыловарами. Там на сбитом помосте из досок с вывешенным знаком семейства Скъервиров вестоносцы ёрла зычно зачитывали вольному люду ходагéйрда какой-то указ из Хатхáлле, а на угрозливо выраставшей из стены высокого ху́гтанда ви́сельне в этот миг под хулящие выкрики толпы смертоубийцы вздёргивали в петлях двух пойманных воров-кошельников с привязанной к путам на руках каждого украденной сумой. Толковали друг с другом купцы из ремёсел богаче – мыловары, красильщики, златокузнечные и оружейные мастера. Самый старший годами щедро одаривал нищих с калеками серебром, отсыпая в ладони монеты из кошеля.

– Не к добру это всё – вот такое большое посольство… – вздохнув молвил один из купцов, старый бронник.

– Ага – точно к битве собрались. Вон, каков их загон! – поддакнул второй.

НАЧАЛО "…В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ" Нить 4

Ёрлу Къёхвару в ту пору было тридцать восемь лет. За древний Стол Ёрлов он воссел семнадцатилетним после смерти своего деда Тяжёлой Пяты – как старший из всех его внуков. Его отец Нъяль, единственный доживший до взрослых лет из четырёх сыновей владетеля Хъярульва от первой супруги Сигни Гордой из Ёрваров нежданно погиб молодым на охоте, растерзанный сбившим его с коня наземь раненым вепрем. Быть может совсем молодой ещё возраст и та безмерная власть, которой к тому времени стали обладать ёрлы из Скъервиров, позабыв про сзываемый каждый год ко двору Совет Первых из скригг всех семейств, и сказались на том, что несмотря на боевые заслуги и храбрость человеком ёрл был властным, своенравным и вспыльчивым, как и его упокойный наставник Аскиль Стангир привыкшим повелевать – и редко желающим слушать иных.

Недаром за твёрдость с упорством он прозван был Стейне – Каменный.

Владетель молча сидел на престоле в пустующей Красной Палате, проговаривая внимавшему его речам с пером в пальцах писцу. Нелюбимая им осень – злосчастная пора, когда скончалась его жена Раннхильд, оставив после себя единственного новорожденного сына, ещё больше навевала в сердце тоску.

О сыне в тот час он и думал.

Сам Къёхвар сидел за Столом Ёрлов прочно, и ничто не могло поколебать его бразды единовластного правителя всех семейств. Уже минуло два века, как дейвонские орны забыли о древнем праве собрания всех свободных людей – а многие прежде вольные земли окраин ещё при его могущественном деде лишились остатков родовой власти, подчинившись сильной руке владетелей Хатхáлле. Тем же непокорным и чересчур дерзким из скригг, кто осмеливался перечить воле владетельного семейства, всегда могли где в дороге или в лесу на охоте вылететь в спину стрела или на пиру попасть в кубок отрава. Дерзко вознявшихся в открытую ждал суровый суд ёрла с окровавленной колодой под топором смертоубийцы или заточением до конца дней в тяжёлых цепях по глубоким каменным ямам ху́гтандов, оскоплённых – дабы даже в случае бегства тех из узилищ не плодилась в Дейвóнала́рде их прямыми потомками дальнейшая смута.

И что ещё больше радовало Къёхвара, его предшественников, и многих прочих владетелей Скъервиров – так это то, что самый славный орн их народа – Несущие Кровь Дейна, защитники Дейвóналáрды – забыли, что некогда дольше других, девять веков сидели за Столом Ёрлов, и смирились с почётной участью первых воителей страны, её верного и разительного меча.

Единокровные братья Стейне – Уннир Вёрткий и Имель Гром – также не беспокоили мысли владетеля. Их братские узы были крепки, а ещё более прочными их делала общая власть. Они как и подобает младшим не зарились на занятое им по древнему закону наследия почётное место ёрла, ибо тот разумно наделил их частью собственных бразд и щедрыми уделами каждого, дабы самому не лишиться всего. И наделённые частью той власти правителя они были обязаны Къёхвару всем и верны – как и должно быть братьям.

Одно лишь, что терзало ум Къёхвара, был его единственный сын.

Двенадцать лет назад его жена Раннвейг Хродгейрсдоттейр из западного орна Альви родила ёрлу слабого младенца и скончалась пять дней спустя на руках у скорбящего мужа. Принимавшая ребёнка на свет повитуха и выхаживавший их потом лучший из лекарей Винги Гицур Всезнавец клялись Дарующей и самим Всеотцом, что в тяжести она весь срок ходила здоровой, но на беду увидала из окон покоев казнь Клыка на дворе перед Высоким Чертогом – и от увиденного чуть не лишилась рассудка, едва не скинув недоношенное дитя – а с того после и в час внезапно наступивших родов не выжила, изойдясь от сильнейшей горячки.

Это нежданное горе ещё больше ожесточило и так твердокаменную душу Къёхвара, любившего молодую жену как никого из людей. И что ещё хуже – после этого вопреки настойчивым советам владетельных родичей он так и не женился на иной деве славного рода, чтобы упрочить новыми наследниками свою власть за Столом Ёрлов.

Не тайна, конечно, что на ложе ёрла после кончины законной супруги побывало немало наложниц – и нынешняя, пришедшаяся ему по сердцу младшая дочерь скригги Фрекиров Свейна Волкоглавого, юная Альда теперь была первой хозяйкой Высокого Чертога. Но ни одна из тех женщин не смогла зачать и родить владетелю ни ещё одного сына-наследника, ни даже дочери. Иные долгие языки, кои не боялись даже крюка и дыбы, тихо болтали меж собой за стенами Хатхáлле, что и этот некрепкий рассудком тщедушный сын Къёхвара де не от законного отца был зачат прекрасною Раннвейг Свейрсдо́ттейр, раз уж ни одна из иных дев больше не стала тяжёлой от семени Стейне.

Его единственный сын Вигар Малый рос слабым, болезненным и кривотелым – и по всем знакам легко было видно, что ребёнку суждены недолгий век и короткий разум. А разве может быть таковым настоящий владетель огромной страны, способный удержать все семейства в своей прочной власти? И как дикий зверь ощущает на склоне отмеренных лет приближение смерти, так и не старый ещё в цвете сил ёрл всем сердцем предчувствовал скорый конец его ветви за древним Столом Ёрлов.

Конечно, у него были единокровные братья с племянниками, и целый черёд других отпрысков Хъярульва от второй жены Гудрун из Гунноров ждали следом за ним в старшинстве занять место владетеля – а иные болтали, что есть сыновья и постарше, зачатые прежде женитьбы от юного ёрла в минувшем другими из дев… и как знать? Но как же ему не хотелось, так ловко отстранявшему всех их от Красной Палаты, после своей неизбежной кончины пускать в эти стены кого-то иного…

НАЧАЛО "…В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ" Нить 5

Первым с места сдвинулся ёрл, шагнув вперёд и бесстрастно озирая тела перебитых посланцев из Эйрэ.

– Вон убери эту падаль отсюда… – твёрдо и спокойно сказал Къёхвар вершнему стражей, презрительно пнув носком сапога тело мёртвого Уи́ннаха.

– И вели вымыть тут хорошенько, – добавил он, скрестив на груди руки и глядя на залитый кровью пол Красной Палаты.

Воины поспешно засуетились, торопясь исполнить повеление правителя. Даже они были потрясены произошедшим на их глазах – и под их же руками – когда всё посольство áрвеннида было перебито до единого человека. Без слов они исполнили повеление.

Обминув распростёртое на полу тело застреленного Турсой последнего из посланников Къёхвар подошёл к резному окну, внимательно глядя куда-то вниз. Став рядом глава стражи склонил голову, осторожно вопрошая взиравшего вниз повелителя.

– Ёрл, а с этими делать что?

Там на внутреннем малом дворе в ожидании возвращения послов толклись у распряжённых скакунов их люди, негромко переговариваясь и настороженно озираясь. Даже то, что они прибыли сюда с миром на переговоры, не давало им расслабиться, чувствуя себя в самом сердце дейвóнского ходагéйрда словно в волчьем логове, где ощущалась опасность не только от шумной озлобленной толпы на площадях и проездах.

Ёрл посмотрел на своего верного слугу как на наивного ребёнка.

– Разве мало у нас в Винге ям? – жёстко вопросил он у родича.

– Или оврагов в лесах, где лишь волки плодятся, – понимающе ответил ёрлу кивком глава стражи – и знаком руки кликнул людей следовать за собой, торопливо выходя прочь из Красной Палаты.

Проходя через полную людей оружейную на нижнем дворе Турса обратился к одному из там бывших, сидевшему на углу стола среди прибывших вместе с ним поутру конников. Среднерослый и жилистый, голубоглазый, отставив в сторону полупустую кружку пива он неторопливо водил по засаленным доскам перед собой жалом остро-отточенного, небольшого – но отнюдь не для резки колбас – боевого ножа, вырезая так тонкую светлую стружку из глубоко оставляемых лезвием борозд. Его усмехавшееся лицо повернулось к вершнему стражей.

– Нож – есть одно дельце… с гостями, – подозвал его взмахом ладони Медвежья Лапа.

Без лишних слов поняв суть дела улыбчивый встал, оправив свой пояс с блодва́рпэ, допил горький хмель – и лезвие резко исчезло в устье спрятанных в левом рукаве грязной верховни́цы ножен. Как тени за ним следом поднялись и все его люди, на ходу подхватывая сложенные на полках клинки.

Ёрл вновь выглянул в изукрашенное многоцветием тонких слюдяных вставок окно Красной Палаты, взирая с высоты своих покоев вниз во внутренний двор Хатхáлле. Там в ожидании возвращения послов толпились у навязанных подле сеновален-кормушек коней а́рвейрны, исподлобья озираясь на служек и воинов стерквéгга, негромко переговариваясь друг с другом на наречиях тех земель Эйрэ, откуда они явились в посольство.

Выходившие во двор из чертога высокие ворота внезапно распахнулись, и целых четыре десятка дейвóнских воителей в полной броне выбежали из-за их растворившихся створок. Зазвенели спускаемые с пальцев тетивы, и свист стрел разнёсся по двору, вслед за которым раздались смертельные всхрипы падавших наземь сражённых людей, застигнутых врасплох безоружными.

Несколько арвейрнов ещё успели выхватить из ножен мечи и закрыться от стрел щитами, однако превосходившие тех числом дейвóны мгновенно зарубили этих оставшихся в живых, кровавым месивом рухнувших им под ноги. Говоривший с одним из товарищей Койнах был сразу пронзён тремя жалами копий, пригвождённый ими к каменной тверди стены. Крепкий здоровяк Гийлэ упал лицом на посольский перекат, не успев даже обернуться на сразивший его со спины чужой меч. Лишь молодой Кинах ещё успел взвить геáру и перерубить по запястью замахнувшуюся на него руку со сталью – но в следующий миг сразу четверо крепких противников с долгим клевцом у их вершнего насели на парня со всех сторон точно травящие медведя хищные псы, окружив и зажав в глухой угол меж каменных стен.

За мгновение до того, как в спину сквозь броню ему резко и сильно ударил тяжёлый двуручный клинок, Кинах с тоской обречённо прозрил, что не наденет он жёрнов на шею своему пронырливому соседу Гвáилдэ, не его с Линэд руки окрутят невестиным поясом на свадьбе по-осени – и не от него народи́т она всех тех детей, что будут бегать когда-то как сам он меж древних заросших курганов у стен их родного Иáррэ-а-ка́рраг – и не…

– А-а-а… Клятый сучонок… а-а-а-о-о… отсёк… – хрипя сквозь стиснутые от боли зубы ревел воин с перерубленной рукой, упав на колени и зажимая левой ладонью брызгавший алым обрубок десницы.

– К лекарю Винрида, – спокойно распорядился невозмутимый Турса, закинув на левое плечо долгий клевец и внимательно осматривая залитый кровью двор Высокого Чертога с лежащими ниц телами зарубленных а́рвейрнов. Подчинившись приказу двое его людей убрали клинки в ножны и поволокли под локти вывшего от боли однорукого, оставлявшего позади себя кропивший алый след из кровоточившей культи.

– Выщенок клятый… убью-у-у… – стонал тот сквозь зубы.

– Тише ты, Винрид, терпи!

– Я его… и одной… горло ему выдерну, гадёнышу рыжему… – хрипел однорукий, пытаясь встать на ноги и заливая кровью простёганную верховницу, – …пустите… дайте встать…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 1

Ветер веял над необъятными северными лесами, уже побитыми желтенью редких берёз и дубов средь бескрайнего хвойного моря сырых тёмных ельников и медностволого сосняка на возвышенных гривах холмов. Между ними как бусины ярко сверкали лазурью и зеленью топкие чаши озёр, точно диски зеркал в обрамлении зелени чащ. В лёгких, невидимых оку потоках средь золота листьев парили блестевшие серебром на свету паутинки. Сквозь белую хмарь облаков устремлялись на юг косяки перелётных птиц, собиравшихся в стаи – и печальная песнь журавлей в синеве бездны неба заставляла сжиматься сердцá её слышавших.

Осень шла над землёй.

Одетый поверх простёганной кожаной верховни́цы в долгополую лёгкую кольчугу и открытый шелом с наносником всадник одной рукой придерживал короткую пику – чащи тут были дремучие, того и гляди как на стадо вепрей нарвёшься – а другая ладонь за поводья правила вороным конём. Путник на ходу вслушивался: не уловит ли ухо за током собравшихся стай лесных птах и звуков сокрытого в этих лесах селища, куда лежал его путь. Однако за пернатым граем, шумом осеннего ветра, шёпотом золотого моря березняков и скрипом ветвей чернолесья не было слышно ничего, что могло бы говорить о близком людском жилье, затерянном в этих бескрайних и диких чащобах – ни человеческих голосов, ни рёва домашней скотины, ни отзвуков стука топора или молота в кузне.

Усталый конь недовольно пофыркивал, перешагивая через то тут то там встречавшиеся на его пути замшелые упавшие сухостоины ёлок и чахлых берёз, и на ходу оскубывал низкую лесную траву. Малоезжая тропа – и так неприметная – превратилась в усыпанную бурой иглицей и шишками узкую стежку. С правой стороны от всадника из непролазной чащи доносился приближающийся шум лесной реки, где казалось бы совсем рядом бурлили о коряги и камни бегущие воды.

И вроде то нужное селище было неподалёку… но как на него выйти из круговерти тропинок меж гряд и холмов? Озадаченный всадник устало вертел головой, пытаясь найти хоть какие приметы забытой уже им дороги туда. Давно почтенный Доннар не отправлял его сюда с посланием – верно, лет десять уже миновало с тех пор, и в памяти мало что нынче осталось – лишь смутные обрывки пути в этот затерянный среди северных чащ уголок. Вестовой голубь может и лучше бы справился с этой задачей – но не всё, что не пишется рунами, та бессловесная птаха сумеет донесть кому нужно.

Пустив коня сквозь ольшаник и низкий густой ельник воин вскоре выехал к узкой реке, и вид её берегов показался знакомым. На той стороне потока среди высоких еловых нетр виднелись верхушки ветвей обширной дубравы, окружавшей пологую гору с возвышавшимся надо всеми прочими деревьями, росшим из голой вершины огромным раскидистым дубом – здешнее место фръялстáлле, прежних собраний свободного люда дейвóнов – священная земля судилищ и празднеств этого северного края.

– Ага, вот оно самое… Значит уже недалеко мы с тобой! – странник потрепал гриву скакуну, – лишь бы тропу ту до селища нам отыскать теперь, Ворон – а там будет тебе овёс, а мне мёд с дороги. Но-о-о, увалень – пошли!

Вдоль берега тянулись топкие низкие луговины в обрамлении камыша. То и дело к реке выходили размытые водами глубокие глинистые овраги, мимо которых змеился их путь. Лесная чаща то охватывала речную пойму до самой воды, то опять отступала. Внезапно прямая тропа снова резко вильнула в чащобу и там стала новым развилком, заставив путника остановить жеребца на распутье.

– Ах ты… – осёкшийся на полуслове гонец не стал поминать в этом диком безлюдном лесу ни Хвёгга, ни кого из незримых коварных духов глухомани одедрáугров, и так водивших его по чащобам кругами весь день, грозя завести в самые гибельные дебри и топи – и там не иначе сожрать их с конём без огня и без соли и лука. Солнце над головой медленно стало клониться к закату, и сумрак под сводами елей неторопливо сгущался. И хоть час ещё не был предзакатный, однако усталый вестоносец заторопился отыскать нужное ему селище, не желая одному ночлежить в глухой чаще – и вновь пустил коня по ближайшей к нему узкой пешей тропе.

Лесной ручей в пять локтей шириной пересёк его путь – и там, откуда змеились бурлящие на выступавших камнях и поваленных стволах елей бурые воды, донеслись приглушенные звуки коровьего мычания и блеяния барана. Где-то вдали на незримом для путника пастбище позванивали бубенцы, что носит на шее домашняя скотина.

– Ну хоть кто-то живой отыскался! Но-о-о, Храфн! – всадник обрадованно подстегнул коня по бокам ударом сапог в стременах и направил того вдоль ручья. Срубив выхваченным из ножен мечом пару низко нависших над водой и преграждавших его путь колючих еловых ветвей он на слух приближался к топтавшемуся рядом стаду, чтобы спросить у скотопасов прямой путь к их селищу, затаённому среди чащ.

Лес наконец выпустил его из своих тенистых нетр в мрачном сплетении колких ветвей на открытый приречный луг, поросший травою и низким кустарником. Рябые коровы лениво лежали всем стадом, кося глазами на чужака и лениво пережёвывая отрыгнутую жвачку. За старою маткою бегали остриженые под зиму овцы, а под дубом на самой опушке копались в земле несколько округлившихся к осени свиней, собирая грязными рылами опавшие спелые жёлуди, похрюкивая и тряся лопухами широких щетинистых ушек.

Всадник огляделся вокруг, пытаясь отыскать взором тех, кто сберегал от лесных хищников и разбойной наволочи всю эту живность жителей бюгдэ. У края леса стоял крытый камышом высокий шалаш из ветвей, около входа в который спиной к чужаку уселся и сам скотопас. От холода и непогоды его защищал шитый из волчьих шкур плащ с накинутым на макушку глухим наголовником, делая стать угловатой и грубой, словно то был не человек, а неведомое лесное чудовище или сам бродячий дух пустошей одедрáугр. Рядом лежал длинный кнут, а по правую руку множество уже готовых и ещё недоплетеных корзин из окорённого ивового прута и размоченного в воде липового лыка. Склонив набок голову и даже не оборачиваясь на конскую поступь позади себя пастух что-то плёл, резво перебирая пальцами – не иначе очередную корзину.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 2

Не прошло и седмины, как в Глухое селище прибыл младший из сыновей Бурого. Вместе с ним прискакали пять скиров вооружённых людей – тех, кого отправили по зову старого Эрхи на сбор копий в других северных поселениях орна и данников Дейнова дома вдоль отрогов Стейнхаддарфъяллерне. Всадники медленно въезжали через распахнутые ворота по главному проезду, все забрызганные грязью от долгого пути по бездорожью осенних лесов и топким гатям болот. Звенела металлом и скрипела кожей конская сбруя осёдланных и ведомых на привязи запасных скакунов, гулко цокали о дерево мощёных брёвнами проездов подкованные копыта. Сверкала на солнце сталь копейных жал и узорчатые медные украшения на ножнах клинков.

Конское ржание гулко отдалось эхом меж срубов долгих домов, сеновалов и схо́ронов, когда весь загон въехал в ожидавшее их прибытия Хейрнáбю́гдэ.

Айнир, младший сын Доннара Бурого – старшего правнука старого Эрхи – был ещё юн. В ту осень ему исполнилось всего семнадцать. И хотя в ратном деле юноша был искушён ещё мало – в отличие от старших братьев – однако полученная подле них воинская выучка уже свидетельствовала, что в грядущем ему даровано стать таким же славным воителем крови Дейна – если как следует наберётся опыта и останется жив, презрев губительную пока горячность – слишком многих приведшую в Хвёггову пасть прежде срока.

Ростом и статью третий сын Доннара вышел в отца – крепок, хотя и по-юношески ещё не плотен и гибок, узок в кости, и в отличие от желтоватых как солома братьев светловолос – в упокойную мать-северянку из Къеттиров. Бороды он ещё не носил и брил лицо начисто, стыдясь того редкого тонкого пуха под носом. И хотя во взгляде юноши до сих пор играл дерзкий огонь и мальчишечья лишняя прыть, отец уже счёл его достаточно взрослым, дабы вместе с братьями отправить в весеннюю выправу на áрвейрнов – но прежде велел младшему отпрыску собрать людей из всех северных селищ их дома на сбор в родовом стерквéгге орна Дейнблодбéреар. И вот теперь он и прибыл в затерянное среди лесов Хейрнáбю́гдэ.

Из всей родни их немалого древнего орна ближе всех для юного Айнира с сáмого детства была дочь его упокойного дяди Конута – Майри. Рождённые в один месяц и год они были дружны словно единокровные брат и сестра. Тогда при родах третьего сына жена Доннара Бурого Асгрейн Освирсдóттейр из Къеттиров скончалась от сильного кровотечения, и её потемневший от горя супруг умолил жену младшего брата, которая также недавно разрешилась на Круче от бремени и принесла дочь – что если не будет ей в тягость, то пусть женщина возьмёт к себе и второго младенца, чью материнскую грудь внезапно отняла у того смерть. И Брула дочь Хъёра Волкореза из дома Эвар не оперечила мольбам скорбящего деверя, положив в плетёную ивовую колыбель ещё один плачущий спеленатый комочек.

Так на одном материнском молоке они и выросли оба, ещё прочнее связанные незримой нитью родства – и недаром среди всех многочисленных родичей после отца Айнир первее иных почитал дочь своего упокойного дяди. Всё детство и часть отрочества младший сын Доннара рос в Глухом селище в доме у Хеннира Бородача, который некогда принял семью бежавшего с Кручи на север Стерке с женой и новорожденной дочкой. Он же и воспитывал малую Майри в частое отсутствие Бурого, заменившего девочке родного отца.

Старшие единокровные братья Айнира Ллотур и Хугиль рано повзрослели, и под надзором отца и прочих славных родичей вскоре стали опытными и умелыми бойцами-блодсъёдда, принёсшими новую славу мечам дома Дейнблодбéреар. Младшего же сына Бурый хоть и отдавал в обучение ратоводцам их орна, но всячески жалел и щадил – желая узреть последнего отпрыска больше сведущим в законах грамотным книжником, нежели только суровым воителем – и такие нужны для семейства.

Менее рослый, пусть и более проворный нежели братья, парнишка часто стыдился того, что этим он словно не ровня им – больше времени проводивший в отрочестве за старыми свитками законов и грамот в пыльном книжном схо́роне Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн, чем с клинком и копейно в седле как те – хоть и вправду учёности с книжеством были ему по душе много больше.

К тому же прочие мальчики из ближайшей родни Дейнблодбéреар также были либо уже старше Айнира, либо совсем ещё зелены и не оторвались от юбки матери. И лишь эта девочка-одногодка, которой верно должно было также родиться мальчишкой, и стала ему лучшим другом – подле брата с восторгом внимая историям Хеннира и старого Брейги Глухого про Смуту Соседей, Помежные Распри и сшибки с разбойною наволочью в здешних уделах, про цену клятвы Красной Секиры – первейшего из блодсъёдда на Севере – о ком слава была как то зелье двояка. Нрав у дочери Конута был под стать её рано погибшему отцу, как говаривал Хеннир – прямо живой огонь, хоть вместо углей раздувать можно печь. В родителя она вышла и обличьем – не по-девичьи высокая, на голову выше любой из подружек, крепкая, но тем не менее ладно сложенная, с долгой волной жёлтых как спелая пшеница волос и глазами цвета густой синевы.

С сáмого детства они с Айниром стали дружны – и не было в Глухом селище ни одного мальчишки, который бы осмелился ей сказать прямо в очи, что она девчонка, которой до́лжно лишь косу растить да учиться у печи снедь стряпать, а не играть с будущими мужами-воителями. За такие слова Айнир, стоявший за сестру горой, мог навалять любому её обидчику по бокам, без страха сцепившись с тем в драке. И сама Майри – долговязая и не по девчоночьи сильная – никому не прощала обид, а если надо, то сдерживая слёзы стояла за себя с кулаками. Но не смотря на резкость нрава была она добрая и задорная, и с годами сыны и племянники Хеннира, прочих их родичей и простых поселян в Хейрнáбю́гдэ научились её уважать – единственную из девчонок, кого были готовы принять на равных. С ними же она и играла не взирая на запреты старших, училась скакать верхом, стрелять из лука и даже держать деревянный пока меч. Жизнь в лежавшем на севере среди чащ и болот Хейрнáбю́гдэ была суровой – и ей, одинокой, лишённой самых близких из кровной родни, рано стало понятно, что лишь на себя она сможет положиться в грядущем.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 3

Из-за приотворённого ставня стрельчатого оконца Хатхáлле на внутренний двор весь этот час взирал средний брат ёрла. Уннир пристально разглядывал удалявшихся прочь за ворота посетителей родича.

– Так спешно назад поскакали братовы гости, что даже в святилище у дубов с подношением Всеотцу не заглянули по чести, – молвил он, плотно затворив тяжкий ставень и повернувшись к жене. Та уже распустила на ночь долгие белокурые косы, и сидя на краю ложа у ярко горевшей свечницы перед раскатанным из варёного камень-света серебряным зеркалом неторопливо расчёсывала их пряди искусно резьблёным костяным гребнем.

– Давно уж старик не являлся тут в Красной Палате… Я было подумал, Дейнов скригга отправился в Халльсверд – полгода ведь вовсе известий не слышно тут было о старом. А он ты гляди-ка… хоть и совсем ослабел от болезни, но как шепнули мне братовы служки дал всё же согласие возначалить выправу на вражий ардкáтрах.

– Возначалить – не означает пойти самому́ под их стены… – вдруг со смешком молвила его половина, не обернувшись к супругу и продолжая неспешно водить зубцами точёного гребня по прядям волос.

– О чём ты толкуешь, жена? – не понял её слов Уннир, нахмурясь.

Супруга повернула к нему свой внимательный взор, препынив полёт гребня по золоту кудрей.

– Пусть почтенный Дейнов скригга и готовит эту выправу, собрав нужное воинство и обучив его всей той хитрой задумке, которую не вразуметь без него твоему старшему братцу.

– Так старик же и будет готовить задуманное… – пожал Уннир плечами в недоумении.

– Будет. Но ты лучше не мешкая попроси брата самому́ повести́ эти силы весной на Аг-Слéйбхе вместо Дейнова скригги. Или ты и дальше желаешь сидеть тут при Красной Палате в тени ёрла Къёхвара, да лишь детей мне ночами зачинать в этом ложе? – она нежно огладила ладонями уже округлившийся под белёной рубахой живот.

– Вечно ты в наши дела лезешь, Трюд! – вспылил было шагавший туда-сюда Уннир, – твоё дело – сыновей-наследников мне рожать, а не совать бабий нос в наши с братьями… А ведь погоди – дело же ты говоришь!

Он подсел на край ложа и крепко обнял улыбнувшуюся супругу, ласкаючи её кудри и полные груди под тонкой рубахой.

– Вот и не тяни – а завтра же добейся того от ёрла, пока не вернулись мы в наш захудалый Биргéйрд на юге!

– В Бирксвéдде, жена… – поправил её Уннир – но та словно и не заметила ошибки.

– И так слишком много славы придётся Дейнову дому в эту распрю с Эйрэ – и не будет старику в том бесчестья, если твой брат о здоровье его попечётся, вместо него не их же родича Доннара, а тебя назначив вершним в ту важную выправу.

– Верно-верно, Трюд! И как это я не подумал? – почесал он за ухом.

– Вот! – она игриво щёлкнула мужа пальцем по носу, – кто первым возьмёт их ардкатрах и после падения Бейлхэ без боя сумеет договориться с гордыми кийнами окраин о замирении с нами – тот много больше иных ратоводцев прославленным будет – и получит немало добычи. А с этой победой ты станешь много выше в глазах брата, чем побираясь с его воли по своим уделам на юге и западе.

– Ну-у – не так уж я и побираюсь, жена… Разве малую казну я набрал нам в Бирксвéдде?

Она посмотрела на него как на глупого мальчишку, укоризненно усмехнувшись.

– Какая казна… Или не хочешь ты, чтобы твои сыновья когда-то воссели за Стол Ёрлов – как не станет его слабосильного последыша, кто вряд ли детей сможет сделать? Брат твой ослаб, раз ни одну из своих девок не смог снова сделать брюхатой – если только с этой потаскухой Альдой не выйдет у него в этот раз, – покривилась она, помянув это имя, – а пока что опекующий Вигара Коготь всячески оттирает тебя от Красной Палаты – если не слеп ты совсем точно крот, муженёк…

– Да ты у меня дважды мудрее чем око Горящего, Трюд! – Уннир захохотал, и горячо поцеловав зардевшуюся от похвалы и ласки супругу повалил её на расстеленное ко сну ложе, затушив дуновением огоньки догоравшей свечницы у изголовья.

Отдохнувшие и отъевшиеся овсом кони резво несли пятерых всадников по безлюдным разъездам Винги в бок Главных ворот, цокая подкованными копытами по заложенным рубленным камнем узким переездам Среднего городища. Встречавшиеся на пути редкие путники почтительно пропускали свердсманов Дейнова рода, боченясь к частоколам оград и потемневшим от дождей стенам нависавших над их головами мурованных и деревянных чертогов.

Эрха кинул пытливый взор на младшего праправнука, ехавшего подле дяди.

– Айнир – ты привёл в укрепь людей?

– Да, скригга, – почтительно отозвался доселе молчавший при старших юноша, сравняв скакуна с жеребцом Эрхи, – пятьсот мечей и копий со всего Севера. Все конно, в броне как один, с каждым запас еды на семь недель – как и требовалось. Ведёт их сам Аснар Лихой из Хáтфъялльгéйрда, лучший из тамошних ратоводцев.

– Славно, мой мальчик. Быстро же ты управился со всеми делами, что даже до Высокой Кручи добрался! Заезжал ты к Бородачу в Хейрнáбю́гдэ?

– Да, скригга – едва ли не сразу прибыл туда по пути. Скегге шлёт тебе своё почтение и исполнит всё указанное отцом.

– Ты видел в Глухом селище Майри?

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 4

– Погодите-ка… Не иначе разболталась подкова у моего рыжего, – недовольно пробормотал Храттэ, притормаживая захромавшего и сбившегося с поступи жеребца. Вслед за ним коней осадили и Доннар с сыном, и скакавший позади всех старый скригга.

– Давайте станем вон там, возле источника. А то боюсь, совсем Легконогий захромает до Э́икхáдда, – Мейнар указал рукой на видневшиеся недалеко от дороги серовато-зелёные камни, подле которых в укреплённой с боков потемневшими бревёнцами круглой земляной чаше журчала вода. Не замерзающий и в самые суровые зимы священный источник поил как проезжающих людей – для них на сучьях врытого в землю резного столба висели многочисленные берестяные кружки и точёные ковши – так и утолял жажду их скакунов и скота – чуть ниже вытекавший из чаши ручеёк пробегал через широкое корыто из выдолбленной половины цельного ствола дуба, потемневшее и едва торчавшее из сырого песка.

Мейнар спешился, с досадой рассматривая потрескавшийся омертвевший рог переднего левого копыта у жеребца, где выпал дурно вбитый кузнецом гвоздь, ослабив поизносившуюся подкову. Доннар стал помогать свояку, придерживая его фыркающего Áудвелльфóти за узду, а юный Айнир зачерпнул ковш ледяной воды из чаши и не торопясь принялся пить подземную слезу из священного Шщарова глаза.

Лишь старый скригга остался сидеть верхом, властно придерживая играющего под ним скакуна украшенными медными бляшками поводьями. Он устало осматривал из-под седых бровей местность, через которую его спутники проезжали по пути в Э́икхáдд-бю́гдэ – расположенное неподалёку большое селище Къеттиров.

Выбитая колёсами гружёных возов и тяжёлых перекатов, раскисшая от частых осенних дождей дорога была пуста в эту ненастную пору. Сразу за источником она делала крутой поворот к югу, и прямо перед глазами четверых путников виднелось обширное болото, возникшее в низине у излучины недалёкой отсюда Широкой. Унылый его вид тянулся вдаль на несколько полётов стрелы, исчезая где-то в сумерках – уходя там в крутой подъём берега, поросшего густым кустарником и высоким ольшаником, переходящим в укрывавшую гряды холмов густую еловую чащу.

По простору болота, куда ни кинь оком взор, росло целое море побуревшего камыша, чьи метёлки верхушек с шелестом колыхал рвущий порывами ветер, изредка бросавший в лицо старому скригге ледяные капли дождя. Выше человеческого роста вздымались колыхавшиеся единой волной высохшие дудки стеблей. Кое-где над камышом возвышались гнилые стволы мёртвых ясеней – некогда тут была сухая местность, но однажды сменившая русло Брейдаэ́льве подобралась сюда и затопила низину, обрекая деревья на гибель.

Рвавший листву редколесья, трепавший высохшие травы приречных лугов ледяной ветер внезапно затих, и сквозь низко ползущие над землёй тяжелобрюхие тучи вдруг проглянуло багровое зарево уже заходящего за небокрай солнца. Мейнар даже расстегнул на горле изукрашенную застёжку плаща, мешавшего ему ковыряться ножом в копыте захромавшего Áудвелльфóти. Дядя Айнира угрюмо ворча себе под нос пытался срéзать омертвевший там треснувший рог и закрепить подкову на прежнее место. Державший гвозди Доннар и тот отёр лоб, откинув на плечи плотный шерстяной наголовник, а юный Айнир умиротворённо рассматривал дикий безлюдный простор раздорожья, любуясь красотой увядания природы перед скорым приходом зимы – то и дело переводя взор вдоль низины на видневшиеся вдали еловые всхолмья к югу отсюда, где лежал ещё далёкий от них Э́икхáдд. Не иначе прав был отец, и у парня и впрямь имелся свой веский повод скорее добраться туда.

Один лишь старый Эрха не поддался обманчивому теплу. Скригга орна Дейна слишком хорошо знал цену кажущемуся спокойствию, вслед за которым нежданно приходит стремительное ненастье – безжалостное, суровое, и порой гибельное – как это часто бывает в природе… и так же и в жизни людской.

Непростые мысли овладевали его душой всю эту долгую дорогу из их родовой обители Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн в ходаге́йрд и обратно. Владетельный Къёхвар умён – ёрл знал, к кому следовало обратиться за подобным советом в грядущей войне с правителем Эйрэ. И затея его необычайно хитра – суля стремительный разгром разобщённых а́рвейрнских уделов, неспособных сопротивляться столь опасному и опытному ратоводцу, кем был Эрха Древний. Силы дейвóнов с союзниками огромны, и превосходят пусть и многочисленных, но менее искусных в воинском деле противников, привыкших издавна биться порознь – каждый кийн собственными силами – тем больше в нынешний час ослабления рода Бейлхэ. Каменный Узел столь близок к твердыне владетелей Эйрэ, защищаемой с юга одним лишь заслоном из кадарнле в Килх-слейбхе – Горном Зубе – чьи давно изветшалые стены падут под напором их воротов с приступом воинства, дав дорогу к горе без препон и задержек. Многие фейнаги запада прежде уже присягнули владетелю Красной Палаты – а из тех, кто склоняется перед венцом Врагобойцева дома, и досель не уняли раздоров и распрей внутри их страны, погрязая в усобицах с ссорами, как те пятый уж год как немирные кийны из данников Гулгадд и Габ. Всё верно рассчитал их владетель.

Всё… кроме одной лишь ошибки – самóй той войны, кою он возжелал распалить из тех тлеющих углей застарелой вражды двух сильнейших владетельных домов Запада…

Давно ушли к предкам в небесные Чертоги Клинков те, кто воочию помнил ту кровавую распрю с а́рвейрнами. Недаром у обоих народов она была равно прозвана Великой. Прежний ёрл Хъярульв сам был её очевидцем – и несмотря на многолетние Помежные Раздоры весь долгий срок правления держал хрупкий мир с могучим восточным соседом. Нынче же среди Скъервиров мало осталось таких дальновидных мужей, кто был бы столь осторожен и осмотрителен… и чьему мудрому голосу внял бы упрямый владетель Хатхáлле. Зазря Къёхвар мнит себя столь дальнозорким и опытным, уповая на превосходство дейвóнского воинства и верность присягнувших ему фе́йнагов глубоко вклинившихся в тело земель Эйрэ и в иных захваченных подчас Сторстрид уделах.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 5

Вечером того сáмого дня в Хатхáлле прибыли два конных заго́на, принадлежащих к семейству владетельных Скъервиров. Первый, больший людьми числом, с кулями поклажи на сёдлах и с запряженными парами ленивых быков крытыми перекатами зашёл в ходаге́йрд с южной дороги, а второй появился чуть позже с восхода, рысью промчавшись сквозь растворённые Хли́дхельст. Стража закрыла за ними тяжёлые створы ворот Верхней укрепи, и оба предводительствовавших ими всадника спе́шились в заполненном конниками внутреннем дворе стерквéгга, поприветствовав один одного.

– Два года с тобою не виделись, родич, – прибывший с первым заго́ном, в чьём говоре слышались наречия южных уделов дейвóнских земель – высокий и крепкий, одетый в тамошнюю верховницу коротко остриженный муж на пятом десятке лет с уже седеющей небольшой бородой – пожал руку второму, более младшему, одетому по-дорожному просто, без брони и каких-либо знаков их дома на пропахшей болотом и дымом грязной простёганной подкольчужнице.

– Да, пожалуй… – тот, голубоглазый, русоволосый и жилистый, усмехнулся точно поморщившись и оглядел людей собеседника, разгружавших с вьючных коней и груженых перекатов мешки и лари их дорожного скарба – припасы, броню и оружие.

– Так значит, наш ёрл призвал тебя из Аскхаддгéйрда на место нового главы воинства тверди?

– Верно, родич. Старый Ульфгейр почил, и ёрл нежданно удостоил меня этой честью занять его место.

– Почил… От удара мечом в час посольства, – опять усмехнулся голубоглазый, – впрочем, ты же будешь боец много лучше его, верно?

– Ты о чём, Арнульф? – высокий собеседник из южного городища с Холма Ясеней пристально взглянул на того.

– Редко мы с тобою единочасно бываем в Хатхáлле, хоть и оба тут частые гости. Ты славный военачальник, Храфнварр – слишком достойный. Тем тебя ёрл и ценит, раз из всего нашего семейства призвал на это почётное место так близко к себе. Вот и стереги Высокий Чертог в столь опасное время – а владетельный Къёхвар постережёт тебя. От твоего благородства.

– А ты не меняешься, Арнульф… – взгляд южанина стал колючим и твёрдым, по его лицу со следами отметин от красной смерти на левой щеке поползли желваки. Однако и взиравший на него на полголовы ниже ростом усмехающийся воитель не поколебался взором.

– Кривое око не вправишь, как уж повелось про меня в нашем доме… – ухмыльнулся казалось не менявший с лица этой вечной усмешки голубоглазый, – ты славный военачальник, Храфнварр – умелец в осадах, поединках и нáступах, люди идут за тобой. Мои люди мне тоже верны, и сам Стейне на хорошем счету меня держит. Только дела у нас с тобой разные, и ветвь твоя в орне чуть более благородна нежели моя – бедной рвани с Помежий – а так оба мы служим на благо нашего дома. Верно?

– Мне моё ремесло по душе будет больше… – твёрдо ответил ему рослый Храфнварр.

– И про тебя я слыхал от южан много разного, о чём прочие мало тут знают… – усмехнулся чуть больше улыбчивый, пристально глядя на родича, – что ты сам – как и я…

Прибывший из Аскхаддге́йрда ничего не ответил на это – лишь лицо потемнело на миг. Он окликнул двоих помощников – долговязого бородача и широкоплечего безбородого крепыша, и отдал им распоряжения.

– Агиль – устрой скарб и людей. Конут – займёшься конями.

– Понятно, почтенный! – кивнул бородач, – Имель, Гальдур – займите людей, чтобы к ночи всё было как должно!

– Я в стряпные – узнать про жратву! – на ходу торопливо им бросил один из десятников, устремляясь к воротам средь шедшей на кухни с кошами капусты прислуги чертога.

– Вечно Лейф этот первый – как до баб и котла… – фыркнул один из двоих.

– Не завидуй, Поганка. Зуб даю – ща попрут его вон на конюшню, засранца!

– Не попрут – на то я и Счастливчик! – усмехнулся смазливый, моложе за них Лейф из Альви, вслед за служанками исчезая в воротах и уже на ходу повествуя тем что-то забавное, прерываясь под их хохоток.

– Вот везучий паршивец! – ворча сплюнул Гальдур, – опять за него будут Горм или Бер весь навоз убирать…

– Ага… Мой папаша твердил про таких хитрозадых: «лучше дурнем прикинуться, чем как дурень работать», – хмыкнул Имель, снимая с кобылы куль с кладью.

Вершний загоном вдвоём с усмехающимся уголком рта и выискивавшим что-то вокруг себя Арнульфом последовал подле него в Высокий Чертог, чьи распахнутые ворота уже ожидали прибывших. Шагая по тёмным переходам и лестницам они двинулись в Малый пиршественный зал, где для стражи и слуг в этот час накрывали стол с ужином.

– Так ты говоришь, родич, часто бываешь тут? Последние годы я редко заезжал в Вингу, много забот оставил владетель на моё попечение в Аскхаддгéйрде. Как там наш Айнир из Речной Укрепи?

– К Всеотцу не ушёл пока… – криво пошутил улыбчивый.

– Ну и язык у тебя, Арнульф… Высокий по-прежнему ве́ршит Стрю́мме-ге́йрдом, или с началом распри Къёхвар дал ему когур в Железной Стене?

– Наш Айнир такой же благородный и умелый в ратоводчестве как и ты – разве что ёрл не станет держать его подле себя, как твою молчаливую породу. Пусть свой толк изрекает подальше от Стейне и не мутит недовольных в семействе.

– Жаль, что не повидаю его. А как поживает Медвежья Лапа?

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 6

Весна пришла в Глухое селище рано, вместе с судами Хедина Челновода и иных переправщиков по оттаявшим руслам притоков разлившейся Зыбицы – и в эту же пору туда вновь вернулся юный Айнир, проведший всю зиму на самом востоке дейвóнского края. Он снова был послан отцом набрать под копьё по всем северным селищам новых людей, которые вскоре пойдут этим летом по зову мечей и секир, когда сам владетель отправит на Эйрэ все многочисленные загоны их воинств.

Майри выгоняла из тесных зимних стойл в огороженный двор заскучавшую в тёмных хлевах по тёплому солнцу скотину, погоняя хворостиной не желавших выходить на свет галдящих телят и овец. В это время между жилых чертогов и схо́ронов, разбрызгивая копытами грязь на бревенчатых настилах показался вороной конь, неся на себе светловолосого всадника без шелома, одетого в чешуйницу поверх стёганой подбойки. Следом за ним ехал полный скир конников, блестя сталью жал взнятых ввысь копий.

Сердце девушки взволнованно забилось, обрадовавшись долгожданному прибытию брата, которого она не видела с осени – и подобрав подол юбки, шлёпая ногами в тёплых кожаных постолах по раскисшей от талых вод почве Майри поспешила в дом Хеннира известить того о прибытии родича.

Всадники один за одним спешились и навязали коней в стойлах зимней конюшни, снимая с их крупов поклажу. Двое остались досмотреть скакунов после долгой дороги, помыть, почистить копыта и дать корма с питьём, а остальные пошли в гостевой дом, куда люди Хеннира уже несли в котлах и на деревянных подносах различную снедь, а женщины накрывали столы. Двое подростков-служек торопливо катили туда по земле из укрытого дёрном подземного схо́рона бочонок пива, в то время как третий тащил на долгой палке связки просивереных за зимние стужи домашних колбас и кровянок. А сам Айнир взбежал по высокому крыльцу хозяйского чертога и отворил двери, встречая там старого Скегге.

– Почтенный Хеннир, здравия тебе и семейству! – с порога крикнул он главе селища, приветствуя вышедшего навстречу юноше старшего в Хейрнáбю́гдэ.

– И тебе покровительства Всеотца, сынок! – Хеннир крепко обнял молодого военачальника, обрадованно хлопая его по плечу своей дюжей ручищей.

– Ух! Возмужал ты, смотрю – уж не прежний мальчишка стал за зиму. Глаза многое увидали – хорошее и дурное… – пристально глянул на юного родича Бородач, и тут же пошутил, хлопнув парня по шее:

– Как – остались поножи сухи́ в первой сши́бке?

– Остались, почтенный… – замялся смутившийся юноша.

– Ну и славно! А вот я в первый раз… Ладно, былое то уж – как стирался тайком от отца после боя… – махнул дланью Скегге, – рад тебя видеть живым и здоровым, хвала Горящему. Как ты добрался до нас?

– Весь промокший – словно в омут упал с головой, – Айнир переступил с ноги на ногу, где в почерневших от болотной жижи сапогах хлюпала грязь весеннего бездорожья, – старую гать через топь совсем смыло за паводок, так мы едва не по брюхо в воде добирались сюда.

– Вы первые, кто конно явился в Хейрнáбю́гдэ за этот месяц – сами мы ещё не выбирались далеко в такое половодье. Словно Хюлинн сюда свои воды морей напустил!

– Точно! Наш Хекан Лучник из Эсагéйрда едва не утонул заживо вместе с конём в той грязище, как сбочил с тропы. Еле спасли всей ватагой беднягу, копьё протянув.

Бородач взволнованно почесал подбородок, хмуря брови от скверных известий.

– Вот как… Не печалься, сынок, лучше к столу собирайся – а я сегодня же отправлю людей на гать, чтобы хоть как укрепили её до вашего выезда.

– Мне бы в парильне отмыться сначала, а там и к столу. Как у вас тут – все ли живы, хозяйство цело? Кто из родни или соседей заезжал сюда за зиму? – Айнир стал расспрашивать родича о том, что происходило за время его долгого отсутствия в Хейрнáбю́гдэ.

– А куда оно денется, это хозяйство? Чертог, курятник, хлев свиней, из Ёрваров жена и прочая скотина… – хмыкнул насмешливо Скегге, – из бед что стряслось – три коровы подохли с отёлом, попле́снил хранимый овёс, поросята хворают поносом. И старый Хъярульв Плешивый, который ещё помогал тебя нянчить, в середине зимы утонул на той гати в ключе.

– Вот жаль старика… – вздохнул юноша, – обещал же ему весной свидеться…

– Такова видно доля… – вздохнул Бородач, – да и бойся зароков пустых, как известно. Не дают боги больше чем вырвут потом по-живому…

– Прочие живы хоть все тут?

– Къеттиль-кузнец, брат горбатого Въёрна, в лесу перед Долгою Ночью замёрз – или звери задрали.

– Хоть нашли погрести?

– Лишь к весне его лыжи со скъютой, да пару костей… Зима всяк приберёт себе в дань людских душ – а она в этот год будет долгой, как зрят то провидцы.

– Ну – не страшнее за ту, когда умер Глухого брат старший, – хмыкнул Айнир, – вот зима там была – просто ужас, как вспомню!

– Не видал ты суровых зим, юноша… – хмуро вымолвил Скегге, нахмурясь, – когда мёрли и люди, и звери в лесу… Стариков, несмышлёных детей в лес в ночи отводили, с кого мало проку и лишние рты – дабы тихо уснули там вечно, не мучаясь с голоду – чтобы другие сумели дожить, уцелеть до тепла… Вот где ужас был – зрить чтоб такого тебе не пришлось, как когда-то видал я в восточных уделах в Помежные Распри.

Айнир какое-то время молчал, вняв совету видавшего в жизни их родича.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 7

В горнице за столом сидел сам старый Хеннир – хмурый, как снежная туча в ненастье – и лишь угрюмо молчал, подперев кулаком бороду. В это время его метавшаяся по покою супруга голосила в отчаянии на весь дом:

– Это как же измыслить вам было такое?! Айнир, мальчик – или ты повредился умом, чтобы сестру брать с собой на войну?! Ну куда ей там, деве?! Повитуха тебя уронила наверное?

Застывший перед ними младший сын Доннара лишь бессловесно молчал, и лицо его было непроницаемым, твёрдым как камень. Слова намного старших за него кровных родичей были для юноши не пустыми – но и силу данного прежде зарока он тоже знал с детства, и отступить перед сестрою не мог, всякий раз заменяя то данное слово как заяц-беляк перекидывает шубу перед снегами.

– Отец – хоть ты-то скажи своё слово! – жена Хеннира обратилась к супругу, который лишь скрёб бородищу и так же упорно молчал, как и сам юный Айнир, – разве не старший ты здесь, что твоих слов эти молодые не чтут уже напрочь? Или Хвёгг вас обоих рассудка лишил, дураков – что эту голубицу на гибель под áрвейрнское железо отдать вы готовы?!

– Не нам с тобой, мать, тут решать это… – наконец сурово промолвил Хеннир, оторвав руку от взлохмаченной бороды, – ты сама знаешь, чья она дочь – и помнишь, каким и он сам был.

– И потому и погиб прежде срока! – замахнувшись на супруга вскинутым пальцем громкоголосо упрекнула его распалившаяся от таких слов жена.

– Брехня бабья! – огромный кулачище старого Скегге вдруг врезался в доски стола, заставив их прочное дерево хрустнуть, а вздрогнувшую супругу умолкнуть, – гнев ёрла виной, что сам Конут не жив – а вовсе не его превеликая храбрость! И Майри в отца вся пошла, даром что вышла девчонкой…

– Айнир, смотри там позорче за ней! – обратился Бородач к младшему отпрыску Доннара, внимательно слушавшему свару родичей, – глаз с неё днём и в ночи не спускай! Всё-таки настоящая жатва голов ей пока не с привычки – ещё ненароком сразят в первой стычке же, глупую. Да и вдруг кто обидит из мужиков, силой посмев покуситься на беззащитную деву? Зачем дочери Конута ещё и дурная слава или чужое дитя в придачу к её доле несчастной? Понял? – пристально глянул он юноше прямо в глаза.

– Присмотрю, Хеннир, – согласно кивнул тот, вздохнув с облегчением.

– Жаль, на какую седмину вы раньше не прибыли. Как раз в Вестрэдале был там Челновод наш – он мог бы всю вашу ватагу водой довезти до Высокой Дубравы по Зыбице…

– Доберёмся и сушею, родич, – уверенно молвил сын Доннара.

Растворилась резная ясеневая дверь из соседнего покоя, и в горницу вошла Майри, одетая уже не в домотканое шитое платье из шерсти, а в такие же как и на брате кожаные поножи и долгую стёганую верховни́цу с подкольчужным наголовником, подпоясавшаяся широким охватом и на ноги обувшая высокие сапоги с обмотками по голенищу. Свои долгие волосы она заплела в косу и запустила за ворот одежд.

– Не пущу! – закричала было супруга Бородача, став руками враскидку в дверях из чертога, но былой блодсъёдда рявкнул вполголоса:

– Жена…

– Майри, девочка – ну зачем ты такое задумала? – супруга Хеннира схватила её за руки, заливаясь слезами. Но видимо поняв, что никто в Хейрнáбю́гдэ не отговорит эту упрямую, твердолобую как сухое полено девчонку, она тяжко вздохнула и поцеловала ту в лоб, прошептав на ухо дочери Конута древний зарок-оберег от невзгод и нежданной погибели.

– Без нужды не лезь в самую сшибку – не блодсъёдда же ты! С лука их цель, этих áрвейрнов – как скотокрадов – и в бою держись родичей как можно ближе!

– Поняла, тётя…

– Всеотца и Дарующую о защите моли – чтобы тебя, неразумную, оградили от бед и болезней в пути!

– Поняла, тётя…

– И мужей словам льстивым с посулами их точно Хвёггу не верь даже, девочка! – напомнила она юной дочери Стерке самое важное, что стоит знать деве в далёкой дороге, – мало ль что обещать они могут! А то потом располнеешь скорее, чем женой по закону тебя назовут… – и почему-то сурово вдруг зыркнула прямо на мужа.

– Поняла, тётя…

– Поняла она… – со вздохом махнула рукой жена Скегге, – всю кровь Конута в жилы до капли взяла ты, раз в него уродилась такая упрямица, что вот в каждую драку ведь с детства залезешь!

– Не рыдай, тётя Уна – я же жива ещё! – попыталась успокоить её взволнованная Майри – но от этого супруга Хеннира заголосила сильнее прежнего.

– Ещё… Что ты ещё понимаешь, глупая – как сама матерью прежде не стала! – отмахнулась та, утирая слёзы краешком платка-накидки, – во все века так ведётся, что нарожаешь сыновей, а потом как уйдут на войну и в выправу, так и до скончания лет горько плачешь над ними – посеченными и в чужой стороне упокоенными. Так это мужи, самим Всеотцом наречённые с рождения быть тут воителями – а ты-то куда рвёшься на смерть? Или Шщар тебе ум помрачил?

В горницу зашла жена среднего сына Хеннира, Стуры Меткого – её одногодка Гедда из Западного Дола, носившая нынче во чреве своего первенца. Она торопливо подбежала к Майри и на прощание крепко обняла покидавшую Хейрнáбю́гдэ дочь Конута, неловко отводя в бок уже большой живот.

– Вот-вот вскоре будет – а ты не застанешь… – вздохнула она, прощаясь с подругой, положив её ладонь на выпиравшее из-под одежд чрево, – вернись назад поскорее, сестрица – пока малый мой без твоих сказок не вырос и сам метать стрелы не научился. Где же ещё я ему такую шуструю тётку найду?

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 8

Поздним вечером того дня в одном из покоев Хатхáлле за столом с поздней трапезой собрались шестеро мужчин. Ёрл Къёхвар призвал к себе хранителя казны и печатей Сигвара Когтя, вершнего стражей Турсу Медвежью Лапу, своих единокровных братьев Уннира Вёрткого и Имеля Грома – и его, главу воинства Верхнего городища. Владетель Ротхёльфе завёл с ними речь о скорых и уже шедших приготовлениях к сбору войск и припасов, кому из ратоводцев отдать какие тысячи в их верше́нство – и много прочего, что мог он доверить их верным ушам.

– Войска западных уделов ещё только собираются со всех их владений в Ве́стрэсъёлхёфне, почтенный, – обратился к Сигвару вчера лишь вернувшийся оттуда Медвежья Лапа, – скригги семейств из Прибрежий выслали нам пока тысячу пеших и триста тяжёлых всадников первым заго́ном. Все прочие силы вместе с припасами и обозом ещё не готовы, и вряд ли успеют дойти сюда к сроку.

– Вот даже как?

– Увы – раньше середины лета мы их не дождёмся. Да и все их владетели сейчас съехались на погребение главы дома Морк – а как там заведено у А́ргвидд-Мар, похороны это как свадьба на месяц, только пьяных на одного меньше.

Уннир насмешливо хмыкнул сквозь зубы с услышанной шутки.

– Был он не стар, толстый Сиге. Что случилось с ним вдруг? – приподнял брови Коготь, удивлённый кончиной владетеля второго из крупнейших союзных им домов Прибрежий.

– Скверная болезнь, почтенный – от какой сам Эльдлейте когда-то скончался. От неё толстым Сиге и стал, запах дурной изо рта начался́, а моча как кисель. Переест – сразу худо. Всё дрова он колол каждый день, чтобы легче хоть было – и так и скончался от слабости сердца. Сейчас во главе дома стал его брат Хавган Большой Щит.

– Он сам хоть здоров?

– Точно бык – пахать можно на нём! Только мяса и рыбы жрёт много – а с того и болезнь на ноге началась. Вот клянусь – прибудет на погребение брата верхом на коне как мале́ц молодой, а наевшись вернётся с их тризны мешком на носилках как пень тот трухлявый…

– А у младшего брата их – шишки в заду! Ни верхом сесть в седло, ни посрать даже толком не может… – фыркнул Уннир насмешливо.

– Свезло же их дому на хворых владетелей… – нахмурился Сигвар, – печально, конечно, что Сиге отбы́л к праотцам – но вот срок нам не терпит. Поторопи их, Турса, вышли послание от нашего ёрла с требованием поспешить. Вечно эти потомки Владетелей Моря себе на уме. Я уже не скажу об Островных землях – эти пришлют свои силы не ранее осени. Будут ныть на Советах у наших наместников про челны изветшалые в дырках, дорогую смолу и немедленный лов, что мол рыба пошла из морей позже срока.

– Отправлю, почтенный. Писцы завтра же сделают грамоты, только пусть наш владетель ударит по ним печатями.

– Странно, что даже на пару с тобой не управился Виганд с делами… – насмешливо вымолвил Сигвар, краем глаза взирая на ёрла, – зато слышал я, укрепь его лишь растёт вверх и вширь, и пирами гудит точно улей – что за собственным делом он даже сюда на совет не явился…

– Вечно Виганд тебе на уме как бельмо, почтенный. Мне он как брат – и верен семейству, – нахмурился Стейне.

– Тот, кто ценные вина хранит в том сосуде, что треснул чуть-чуть, сам быть может за день не заметит сочащейся влаги. Но за годы в ту дырку вино всё уйдёт без следа, как известно… – посох Сигвара скрипнул по полу.

– Чем он так прегрешил пред тобою, достойный? – ухмыльнулся вмешавшийся Уннир, – мужеложствует что-ли тот Громкий тайком от всех прочих? Вон как сам весь побрит и надушен!

– Ага – и мальчишек с юнцами прислуга полна! – добавил и младший из братьев.

Сигвар лишь со смешком приподнял край брови́.

– Уж отец ваш опрятнее был, и слуг больше держал – если судят иные по этому только… Как по мне – хоть с кобылой пусть спит – не мое это дело, устои и нравы по спальням радеть. Разные служат для дома.

– Что – и такие? – поднял брови Имель.

– Кто? – удивлённо подался вперёд средний брат.

– Вот вам ещё имена назови… Дела мне нет до утех их – только бы голые по городищу не бегали и не лобызались прилюдно. Главное чтобы всякий в семейства кругу знал порядок и дело – да не гадил в корыто, из коего ест…

Брошенный взгляд его глаз над накрытым столом – пристальный и насмешливо-острый – заставил умолкшего Уннира вздрогнуть, встретив взор того правого ока у Когтя, что страшило иных и без слов.

– Ты, достойный, порою изменников явных готов пощадить… – ёрл внимательно глянул на Сигвара, – а за мелочи к верным нам людям цепляешься хуже репьёв…

Клонсэ какое-то время молчал, крутя древко точёного посоха в пальцах.

– Я из вас самый старый годами – и помню, что сказки вы в детстве любили послушать от нянек, все трое. Уж не знаю, теперь-ли в летах ваших их вспоминать… но одну-две могу рассказать. Будет то интересно услышать, я думаю.

– Вот уж ты видно всё внуков дождаться не можешь никак от своих сыновей! – гоготнул громко Уннир, – ведь старший давно должен был тебе их настругать не одну десятину!

– А я помню, почтенный, как ты нам однажды сказание то говорил – про присягу у Красной Секиры, – кивнул Когтю Имель, – история славная – жаль, хоть был уж не мал, позабыл половину!

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 9

В долгих перьях орла, кто в потоках порывистых вихрей парил в поднебесье к восходу, весенние ветры летели вперёд на восток. Бескрайнее море лесов и колючие дебри чащоб, сырые болота и зыбкие топи, травянистые дикие пустоши и пологие гряды холмов под крылами пернатого сына небес как стежки цветных нитей на расшитом полотнище лика земли проносились внизу – и только пронзительный крик гордой птицы звучал в вышине над просторами края.

Ещё дальше к рассветным пределам пологие гряды вздымались, кручи камня взвивались всё выше. Скалистая твердь через корни, песок и тяжёлую глину земли прорывала её укрывавшие почвы равнин; прежде ленивые реки из свившихся в петли спокойных потоков теперь превращались в бурлящие, бьющие пеной по лбам выступавших порогов. Равнины и старогорья Дейвóналáрды исчезли, уступив место возвышенным взгорьям, где дальше к восходу уже возносились высокие и крутые Срединные горы Áн-мéан-слéйбха, на чьих резких обрывах заоблачных пиков ещё ярко белели снега зимних бурь.

Среди низменных чащ чернолесья, где редко увидишь следы от колёсных возов с перекатами, по извилистой узкой тропе друг за другом скакал полный конный десяток. Путники были одеты в дорогу по-боевому – полосчатая броня со щитками поверх, ножная защита, шеломы на головах. Покачивались взнятые жалами ввысь долгие копья с трепещущими на ветру синевою полотнищ стяжка́ми их кийна – вежей-буррой на берегу, сотрясаемой дуновением сильных ветров грозовых туч с восхода.

Еловые дебри с обоих боков обступали взбегавшую с кручи на кручу тропу, где лишь птичьи чириканье с гомоном нарушали покой дикой чащи. Топот конских копыт отдавался в вершинах деревьев, укрывавших как ворс склоны двух крутых гряд, меж которыми вился их путь. Он то нырял вниз в распадки с сырыми низинами чёрных ольшаников в море зелёных хвощей орляка на дне горной долины, то взвивался сквозь высокотравье по узким уступам в земле и камнях над туманными пропастями обрывов глубиной в пару сотен локтей. Позади них в прорехах сплетений колючих ветвей устремлялась в синь неба громада ушедшей ввысь кручи горы Брáнндуб-мóр-барр, на чьей голове среди мшистого камня вились на ветру приносимые им облака и туманы. Далеко над простором виднелась она – Черновранья Вершина – чтимая с древности в Эйрэ гора, место кончины великого Бхил-а-намхадда.

– Э-э-эй, земляки! – внезапно раздался из чащи встревоживший их мужской окрик на здешнем наречии.

Всадники резко остановили коней, и на ходу весь десяток слаженно вскинул ввысь копья и луки, пристально оглядываясь по сторонам – не засада ли это, не подстерегли ли их тут на тропе разбойничающие душегубы – или тем хуже, что верные ёрлу воители кийнов из Áйтэ-криóханн.

– Илинн, смотри! – помощник их вершнего вдруг указал жалом пики направо, – там он!

– Где, Деóрт?

– Да вон, среди ельника!

Дáлам-лу́адэ повернул туда голову, а следом за ним и весь конный десяток. А́рвейрны наконец-то заметили выходившего на дорогу из чащи одинокого незнакомца, который их прежде окликнул.

– Не наш! – выкрикнул кто-то из них – и луки в руках дружно вскинулись в сторону странника.

Завидев, что вместо приветствия стрелы ему те пожалуют, чужак резко бросился в заросли – точно в воду упал. Всего через миг на том месте уже были конные, раздвигая колючие лапки копейными жалами – но тщетно. Появившись из ниоткуда, чужак так же скрылся в лесу, растворившись как ветер в ветвях.

– Кто это был? Разглядели? – окликнул десятник своих.

– Поглоти его скáйт-ши! – озлословил один из воителей, кто пытались прощупать копейными жалами заросли ельника. Второй спешился, и нагнувшись до самой земли попытался прозрить вниз под сводом колючего лапника – не видно ли ног там затихшего чужака.

– Шщарово око… Весь обросший вроде лесного разбойника!

– А может и вправду дух дебрей явился? Его же места тут, где скайт-ши гнездятся…

– Поскакали отсюда – а то вместо горы́ прямо в Эйле ещё угодим! – суеверно озвался один из воителей, сплюнув на землю в волнении.

Десятник всмотрелся в еловые заросли, привстав в стременах жеребца.

– Эй, в ельнике! Кто ты сам будешь?! – рявкнул он, зорко осматривая придорожную чащу сквозь глазницы шелома. Другие, держа пальцы на принатянутых лучными кольцами тетивах, торопливо бороздили заросли взорами жал своих стрел.

– Выходи! Погорячились мои люди, тебя увидав. Клянусь ликом Ард-Брéна – не тронем тебя, раз сам вышел к нам без оружия!

Издали из сумрачной чащобы – совсем не в том месте, где его пытались узрить сквозь сплетения хвои – раздался ответ сокрытого от их зорких глаз незнакомца:

– Только луки сначала опустите! А то не успею и выйти, как к хвои́не стрелой пригвоздите…

И помолчав миг, добавил:

– Я иду один, с миром – возвращаюсь домой! Молотом Пламенеющего клянусь!

Вершний десятка переглянулся с всадником праворучь от себя – своим помощником, который и уследил чужака.

– Что скажешь, Деóрт? – негромко спросил он того.

– На засаду не похоже – давно бы нас стрелами с клиньями тут положили… Пусть выходит, – кивнул головою помощник десятника, – как по его говору – так это наш, из закатных предгорий. Тут меня не обманешь, десницей Пламенеющего поклянусь!

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 10

Ветер веял над гладью обширного озера, что лежало в долине меж круч двух возвышенных взгорий, яркой зеленью вод рябя в солнечных бликах – окружённое чащами диких лесов и высоких как стены плавней камыша. Вихри вздымали теперь не спокойные воды, вздыбив бьющие сушу огромные волны, и трепали над буррой могучего кадарнле на берегу стяг семейства древнейших владетелей запада Эйрэ, полоща синеву его вышитой ткани под яркой лазурью небес.

Гость, что прибыл с рассветом в Глеанлох, потянувшись к вито́му сосуду учтиво наполнил вином рог хозяина, что был дивно украшен по стенкам резьбой и серебряным с золота зернью покровом пластинок, на которых искусно выя́влены были все боги, герои и их позабытые ныне деяния славы. Фейнаг – закутавшись в тёплую шкуру медведя поверх одеяний – сам был бледен и резко дрожал, ощущая опять подходившую хворь, но уверенно взял рог с напитком, привечая прибывшего в дом их от са́мой горы.

– Как здоровье владетеля Дэйгрэ?

– Твоего точно лучше, почтенный… – заметил с сочувствием гость.

– Так – трясучка проклятая… Десять лет уж как кости мне крутит, кровь кипит что горнила огонь. А ведь помнишь, как прежде силищи во мне было – во!

Фейнаг опять отхлебнул хмель из рога, утерев рот ладонью.

– Значит – к осени он порешил делу быть? А то лезут сваты как грибы после ливня. За тот год пятерых завернул из союзных земель – сына Геррке из Куан так дважды.

– Перед Самайнэ – так пожелал Дэйгрэ свадьбу устроить. Если снова препоны какой не случится…

– Уж куда ещё хуже – война у ворот! Как считаешь, свояк – и надолго всё это?

Гость отрезал себе кус варёного мяса, макнув ломоть в подкопченный взвар овощей и кореньев с приправами дальних восточных краёв.

– Много владетелей видят, что кончится дело то прежним – как и было во многие войны с дейвонами. Уж ты сам-то цену того знаешь… лишь уделы и деньги отдать им опять. Может стоит ещё с домом Скъервиров мир возвратить – как всё было?

– Как всё было! – насмешливо хмыкнул хозяин, осушив рог до дна и опять наливая по-новой, – только дурень считать может нынче, что опять всё вернётся как было! Если в ране заста́ренный гной накопился – то лишь вытечь он может сквозь дырку, иного не знаю пути. И потом – не знаком ты, свояк, с их владетелем Къёхваром… Он как щука в Глеанлох – что в пасть взял, уж не вырвать без боя. Нет, увы… не избегнуть войны.

– Ты-то знаешь, как быть между молотом и наковальней. Один бьёт, другой плющит уделы твои как подкову. Мир получше войны…

– Всё так. Но присяге владетелям Бейлхэ верны мы поныне. Наше воинство тоже сильно́ – и сдаваться без боя не думают Конналы недругам. Даже в годы Мор-Когадд не взяли войска́ мохнорылых Глеанлох, пусть и все наши земли успели прибрать и спалить, устремляясь к горе!

– Смотри сам. Голос твой был бы нынче не лишним, чтоб остудить воспылавшего Дэйгрэ. Много кто средь владетелей жаждет без крови с дейвонами мир вновь наладить. Всё же дешевле оно, чем всем влезть нам в войну, каковая грядёт не иначе…

Гость опять взял сосуд белой глины, разлив им обоим вина.

– Сколько тысяч успел снарядить под копьё?

– Пять готовы сейчас – а так в прошлом все двадцать поднять могли Конналы разом. А коль нужно – и тридцать смогу снарядить! – в запале он стукнул кулаком по богатой изотканной нитями с золотом скатерти – кои водятся разве что в паре домов и в семействе владетеля Эйрэ.

– И две трети домой не вернутся, как вспомнить Мор-Когадд… – гость усмехнулся, взняв кубок вина, – Пламенеющий дай избежать нам такого везения нынче, свояк.

– Ничего – в этот раз так не будет! Помню деда рассказы, как мешкал он с выходом воинства, упустив нужный час отразить силы Эрхи – а потом все два года в осаде в Глеанлох сидел, с голодухи и раков, и крыс, и лягушек из озера даже сырыми глодая…

– Вот и думай. А Гулгадд и Габ и доселе друг друга четвёртый год режут в раздоре – и не думаю я, что пришлют все войска до горы. Так что снова тебе отдуваться придётся за кийны востока.

– Нет, Безусый и Кость примирились уже – всё же не дураки, чтобы в распрю сражаться друг с другом. Это смех же – три года жечь укрепи, биться в полях, истреблять своих данников – и ведь ради чего? Из-за краденой кем-то свиньи! Нашли повод…

– Из-за того же, свояк, из-за чего и дейвоны придут сюда вскоре. Малый повод, большой – там свинья, там чья дочь или баба – а причины раздоров везде одинаковы – власть… И итоги их тоже. Может стоит ещё толковать нам со Скъервиром…

– Может… – буркнул Кадауган Сильный, – но что предлагает нам ёрл их, представь! Решил поддержать он изменника, пьяницу и сребролюбца, беглеца того Фийну!

– И на коего многие в кийнах Помежий готовы поставить, желая войны избежать… Оные тихо ворчат средь домов, что законным он был бы владетелем так же как Дэйгрэ – кровь Бейлхэ в нём та же течёт от отца.

– Законным?! Бред пьяной макаки, как молвят арднурцы! Родитель мой Тедельмид на круинну сам первый послал его к Шщару, не желая увидеть такого владетелем. Сорок лет он сидел под крылом дома Скъервиров, зад лизал Хъярульву – а тут вдруг отряхнулся от пыли, снова вылез на свет и решил сесть в Высокое Кресло! Нет уж – пусть дальше сидит себе тихо и пьёт ту дейвонскую жижу…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 11

Лишь один родич Ллура искоса поглядывал на пришлого в их роду ребёнка. То был умелый воитель и копейщик Камбр Быстрый – некогда в юности прославивший своё имя при áрвеннидах дома Бейлхэ в часы давней смуты меж землями Эйрэ, когда кийн Бхил-а-нáмхадда едва не утратил ту власть над семействами а́рвейрнов от посягнувших на Высокое Кресло смутьянов из Гилрэйдэ с их союзниками, расколовшей немало домов на две части. Много лет отслужив дому Конналов, обучив там немало воителей и ратоводцев искусству оружия – постаревший, сейчас вместе с обозами родичей он разъезжал по далёким краям и стерёг земляков от нападок грабителей, молодых в их роду обучая владеть и копьём, и стрелой. Точно также он взялся учить и приемного сына их фейнага. Иной раз сурово, хоть и с каким-то довольством бурчал седой Камбр за столом тому:

– Не только из тех он, твой Львёнок, кто к небу ввысь камень возводит – но и из тех, кто крушит его! Тихий-тихий – а огня у него внутри больше, чем у иных шустрых бывает, по глазам это вижу.

– Так и про наше семейство иные твердят, что мол «Килэйд строить и рушить чего – всё едино»! – возражал ему Ллур, – вон сам-то каков уродился? Не зря же был прозван ты Быстрым Убийцей! И такого же ветром тем к нашему кийну прибило…

– Огня в нём на десятерых, лишь раздуй из угольев. Вздумал я научить его биться на палках – и столько же шишек отвесил мне этот мальчишка… Словно и не учить его надо, а волю лишь дать.

– Стар уже ты становишься видно, почтенный – как и я уже… – вздыхал Ллур, моча в пивной пене усы, – вот и пинки от мальца пропускаешь.

– Вот ещё!!! Стар… Ты ещё ляпни, что рука у меня не тверда уже жёлуди с шей посшибать, или копьё не стоит по ночам на супругу! – вспыхивал Камбр, гремя по столешнице кулачищем.

– Вот видишь – весь сед, а осталась ещё, значит, сила с тем делом! – Ллур шутя тюкнул родича в бок кулаком, – значит, спать до сих пор не даёшь своей бабе спокойно?

– У соседей про помощь пока не прошу… А в бою так тем больше. Пусть я в годах – но ни одного сопляка прежде в ратном кругу не сумел не сразить, кто бы мог уходить так же ловко. Этот же и лишнего шага не делает, лёгок как ветер…

– Вот уж верно – сам прыток как зверь! Брат точно в воду глядел, нареча его так.

– Это точно… Породы он редкой, – Камбр задумчиво гладил ладонью усы, – прямь львиной…

– Ты скажи ещё – Дейнова рода!

– Кто же знает? Уж скорее из… Гальдуров, – Камбр хлебнул ещё пива, – или может из тех, кто был…

– Ты закусывай хмель-то давай… – Ллур пододвинул к тому блюдо с салом и связкой колбас, – а то что-то несёт тебя уж, точно шейна на Самайнэ… На лице у мальчишки написано, что из тех он, кто сеет с рожденья овёс! Парень как парень, и в нашем роду таковые водились – вот ты сам каков?

– Ты сравнил – что коня с поросёнком… – Быстрый Убийца взял в руку кольцо колбасы, откусив от того сразу четверть, – он когда подрастёт, может мне уже хрюкать придётся… Ловкий, паршивец – как будто скайт-ши в нём сидит в каждой жиле.

– Это точно! И руки малому – что правая, что левая – всё едино ударить с какой.

– Редко такое встречается… Знал одного лишь такого бойца. А твой сын даже может быть лучше. Вёрткий змеёныш, быстрее меня даже в лучшие годы – тёмным Ллугом клянусь!

– И всё одно – искусный из парня получится камник с годами! – несогласно возражал родичу довольный даже такой похвалой сыну Ллур – радуясь тому, как ловко постигал все умения непростого их ремесла его юный приёмыш, – а что храбрый и ловкий – оно пригодится. Времена неспокойные, грабители и разная наволочь подорожная то и дело наших людей разорить жаждут. Так что не будет в убыток, если выучится у тебя сносить жёлуди с плеч, разя тех точно взор Смертоокого. Да и ты же, почтенный, свои умения хоть кому передашь в полной мере.

– Это уж боги решат, что по сердцу ему будет ближе – а не ты да я, два дурака престарелых… – недовольно бурчал седой Камбр, отхлёбывая пиво из жбана. Затем с довольством потирал очередную свежую шишку на лбу, рассеченном вскользь давним шрамом от вражьей геары.

– А всё-таки ловко и палкой, и пикой в руках управляется мелкий! Так в броске вблизи метит, паршивец – как змей жалит быстро – ребро мне едва не сломал! Побольше лет ему отмеряют боги – так и меч я держать обучу.

– Обучишь, раз Пламенеющий это постигнуть дал мелкому – только давай доживём до того. А то что-то как гневом зайдусь – так живот мне и крутит, точно пламя в утробе горит. А уж выпью не в меру – и то ещё хуже, хоть крюком ложись…

– …и землёй присыпáй… Вот и меньше хлебай, старый дурень! Обучу я его – Шщаров зуб в мои кости! Пополам треснуть вот, если не станет он в будущем лучше меня в ратном деле, клянусь рогами тёмного Ллуга!

– Пополам поперёк – или вдоль? – шутил в ответ Тэ́йррэ-лам.

Так он и рос в окружении новой родни в сени Клох-клóиган-слéйбхе в доме фе́йнага Ллура, будучи сыном ему наравне с повзрослевшими кровью родными детьми, обучаясь этому славному и непростому ремеслу камника – так и прозванный по своему появлению Ухтáйтэ – Приёмыш.

Каждый год старшие родичи выправлялись в странствия по своим и чужим дальним землям – наниматься ваятелями везде, где нужно их мастерство и платили хорошей монетой. Много дорог за ту пору проехал он на возу или прошёл позади перекатов, истоптав не одной парой сапог и посто́лов разные края Эйрэ и Дейвóналáрды даже к западу от далёкого ходагéйрда, побывав в большинстве их уделов.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ "…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ" Нить 12

Выйдя из кáдарнле в Нижнее городище Áррэйнэ поспешил к тому месту, где по словам их приятелей мог бы быть Тийре. Там, миновав ряд развесивших свой товар на жердях и подвесах красильщиков, кожевников и ткачей, у многочисленных лавок лудильщиков и кузнецов Малого торжища он тщетно крутил головой во все стороны, пытаясь найти средь толпы сына Дэйгрэ. Лев хотел уже было отправиться дальше, как порывистый ветер согнал с неба хмарь, и сияющий солнечный свет залил город. Стоя между навесами в падавших сверху лучах, сын Медвежьей Рубахи копаясь в лотках перебирал там подковы и гвозди для скакунов их десятка, придирчиво выискивая изъяны и лучший товар отбирая в суму, пристёгнутую к седлу жеребца.

– Эй, будущий áрвеннид! – как в детстве шутя тихо кликнул товарища Áррэйнэ, подкравшись на цыпочках сзади и резко охлопнув того кулаком по плечу.

– Змей тебя… кто же опять обнаглел так?! – Тийре всполо́шенно обернулся, в запале готовый подковою тюкнуть по лбу пошутившего.

– Да тише ты, дурень! И ты за подкову чуть что?! – пошутил было Аррэйнэ, защищаясь притворно от крепких объятий товарища.

– Живой! – Тийре с силою тюкнул приятеля в спину ладонью, – вернулся, злодей ты такой! Живой!

– Вернулся, как видишь! А вы уже вещи мои поделили наверное за зиму?

– Лев, да где же тебя носило так долго? Думали мы, если будет зимой перемирие, так хоть попытаемся выкупить или обменять на кого из пленённых дейвóнов – так и того не случилось…

– Жив я, и даже серебро вам сберёг – своими ногами до срока вернулся, – Áррэйнэ ответно похлопал друга по плечу, – но сначала давай расскажу с чем явился.

– Так – давай-ка присядем тут где потише, а то от этого торгового гула башка гудит. Давай вон к конюшням туда!

Друзья вышли из тесных, переполненных людом кузнечных рядов, и уселись на жердях ближайшей к торжищу коновязи подле лавок красильщиков, привязав жеребца за поводья к забору. Сидя рядом плечо о плечо они неторопливо переговариваясь обо всём, что произошло с каждым из них за эти долгие месяцы порознь.

– Слышал уже, что отец твой в ту осень погиб? – негромко спросил у товарища Тийре.

– Ага… – глухо ответил сын Ллура, не глядя на друга, – как раз перед тем выходом на Помежья наш родич Арáвн рассказал, как в Аг-Слéйбхе с делами приехал… Как там хоть было – слыхал ты?

– Слыхал. Ещё и война не началась – как раз, когда в дейвóнских краях всех наших торговых гостей, ремесленников и странников начали в открытую убивать, а кто уцелел в той резне – изгонять из своих прежних селищ прочь в Эйрэ или к нашим союзникам. Их обоз уже был у пределов Áйтэ-криóханн, как вдруг налетела из леса почти сотня конных – то ли разбойники, то ли люди их ёрла – и кричат: давай старшего, дело есть срочное. Старый Ллур едва вышел вперёд расспросить, кто и по чьему указу их останавливает – как эта гнида, вожак их, клевцом его в голову – и сразу же насмерть свалил.

– А остальные хоть как? Аравн много не рассказал, как я спешно с десятком своим отбывал. Даже не знаю, кто вместо Ллура теперь стал старейшим у Килэйд.

– Почтенный Аилдэ, племянник твоего деда Белга теперь фе́йнаг в Килэйд-а-мóр. Про тебя всё расспрашивал этой зимой, как ко двору приезжал с домом Донег – хотел разыскать, надеясь на перемирие и выкуп за пленных. А остальных ваших тогда те Шщаровы выплодки до нитки обобрали и избили, возы со снастями сожгли – и назад в лесу скрылись. И то твои были рады, что все прочие живы остались. Бывало, иных разбойничающие дейвóны и их наймиты из наших там вырезáли под корень всех разом.

– Слышал такое…

– Ага. Так и погребли старика там же в чужой земле – самим бы до дому пешими было добраться, не то что с телом. Знаешь ведь верно, Арáвн рассказал не иначе.

– Знаю… – Áррэйнэ еле слышно произнёс это, стискивая рукоять геары и вновь отпуская её побелевшими пальцами, – жаль, до неволи не всё им попомнить успел тогда, выползкам…

– Попомнишь. Скоро, надеюсь, попомнишь.

Áррэйнэ поведал другу о том, что услышал он в дебрях Помежий, и как добирался домой из неволи – что увидал там в дейвóнских краях из приготовлений врага к выступлению.

– Скáйт-ши их пожри! Эта весть гаже некуда… – сплюнувший Тийре нахмурился, услышав о возможно уже идущем к Аг-Слéйбхе загоне врага, – кому из вершних тут рассказал?

– Только нашему Кинуху, да ещё Илинну – тому десятнику из Дубрав, что подобрал меня за Черновраньей.

– Ясно. Надо об этом самому́ главе воинства тут доложить. Пусть высылает дозорных, пока есть час упредить – может хоть да кого уследят там.

– Обрадуй меня, Тийре, что сейчас там иной человек дела воинства вершит?

– Размечтался ты, Лев! Главой там по-прежнему гусь этот жирный из Модронов.

– Тьху ты! – Аррэйнэ сплюнул с досадой, – и всё одно, пойдём к толстопузому нынче же. Нужно без промедления рассказать ему о тех дейвóнах в лесах.

Поднявшись выше по склону горы товарищи попали в Среднее городище. По проездам тут вместо бревенчатых деревянных настилов лежал мощёный рубленый камень, и над простором ардкáтраха зеленью веток уже отцветавших садов и высокими черепичными крышами раскинулись тéахи приближённых к áрвенниду людей и богатых купцов самых знатных семейств.