Ночная мелодия

Пролог

Если бы Маську спросили, чего она не любит больше: летать самолетом или ездить поездом, так сразу и не ответила бы. Самолетом – привыкла, но боялась. Поездом – просто не любила. Особенно ночью. Не спалось, и в голову лезло всякое. А сейчас, после недели у Володькиных родителей, которые оценивали каждый ее шаг, каждое слово, - и подавно. Ну вот хоть тресни, не чувствовала она себя счастливой невестой перед свадьбой. В ее представлении, невеста должна парить от радости в небе, а ей словно по пудовой гире привязали на каждую ногу.

Это все нервы, сказала она себе и перевернула на холодную сторону противно пахнущую железнодорожную подушку. Еще три недели – и все будет позади. Сейчас вот вернутся, начнут новую программу, сразу станет не до рефлексий. А там и свадьба.

Телефон под подушкой квакнул – пришло сообщение в воцап. Ничего себе, половина второго. Опять сбились настройки, слетел ночной режим. Ну все, чувак, подписал ты себе смертный приговор, пора менять тебя на новый, без обид.

«Масюнь, - писал Андрюша, - глянь, какая цаца. Не службенное, не боись. Концертик. И что характерно, редкость музейная, никто это не поет. Шарил – не нашел ни одной записи смешанного хора. Только мужиковые».

К сообщению прилагались ноты. Нет чтобы отложить до дома, но Маська тогда не была бы Маськой. Уж лучше заняться делом, чем пялиться в верхнюю полку, слушать перестук колес и думать всякие ненужности.

Выбравшись из-под одеяла, она натянула спортивные штаны, нашарила под полкой сланцы. Покосилась на бабку, храпящую на соседней нижней полке, поправила Володькину руку, свесившуюся с верхней, вышла в коридор и села на откидное сиденье.

Так, теперь можно и посмотреть, что там за музейный концертик Андрей прислал с прицелом в новую программу. Они пели церковное, но Маська принципиально не брала ничего из того, что идет непосредственно за богослужением. С богом у нее были свои отношения, в которые она никого не посвящала и обсуждать не желала. Андрей и Алла параллельно пели в церковном хоре – ее это не касалось. Под каждой крышей свои мыши.

«Се ныне благословите Господа». Ипполитов-Иванов в обработке Чеснокова.

Маська чуть поморщилась. У любой хозяйки есть такое блюдо, которое она хоть и умеет готовить, но с некоторой опаской. С эдаким… душевным трепетом. У нее таким блюдом почему-то стал борщ. А композитором – Чесноков. И дело было не в церковности, не в сложности, а в какой-то особой энергетике его музыки. Словно касалось она каких-то внутренних струн, которые Маська предпочитала не задевать.

Наверно, стоило сразу закрыть и ответить Андрюше, что это для них не подойдет. К тому же партитура оказалась четырехголосной, значит, надо было самой дописывать партии для двух дополнительных голосов, чтобы никто не ехал на чужом горбу. Так уж у них повелось с самого начала: шесть человек – шесть партий, никакого унисона. Но глаза уже скользили по строчкам, а в голове пел хор.

Слух Маське достался от природы гармонический, не абсолютный, но именно тот, без которого в дирижеры лучше не соваться. Партитура для нее была не параллельно текущими мелодиями, а чередой аккордов, поэтому, глядя на ноты, она слышала произведение сразу так, как оно подразумевалось в задумке композитора.

Уже после нескольких тактов Маська поняла, что Андрюша не соврал. Это была бомба. Обманчиво просто, но цепляло за живое. Пробирало до мурашек, до слез. Слова? Может, там и были какие-то особые слова, но она в них не вдумывалась, да и не слишком-то понимала по-церковнославянски. Главным для нее всегда была мелодия. Особый язык, на котором разговаривают между собой те, кому дано слышать.

Нет-нет, я не хочу ни о чем думать. Я сейчас просто буду работать. Потому что мы однозначно это возьмем. Надо прикинуть, как сделать дивизи*, где какие мины заложены. Вот тут, например, Ирочка стопудово не споет большую секунду вниз, значит, придется взять это себе. А вот тут Серега запорет квинтовый ход, надо отдать его Андрюше.

Пробежав партитуру до конца, Маська вернулась к началу, теперь уже проглядывая каждый голос по отдельности. Разумеется, дирижируя – это шло у нее на автомате, даже когда пела, стоя под душем. Увлеклась так, что ничего вокруг уже не замечала. А потом вдруг почувствовала, что на нее смотрят.

Черт бы побрал светлую кожу, которая моментально превращает тебя в вареного рака.

Впрочем… не все ли равно? Ну поржет мужик, глядя, как она ручонкой машет и губами шлепает, лучше спать будет.

А кстати, крендель, занахреном ты не спишь? Третий час ночи. И вообще, туалет – вон там.

Но крендель, похоже, в туалет не собирался. Или уже оттуда вышел - Маська, побежденная Чесноковым, не заметила. Стоял у соседнего окна и пялился на нее, как энтомолог на редкого таракана.

- Извините, если помешал, - сказал энтомолог, продолжая рассматривать ее. – Всегда любопытно смотреть, если люди чем-то увлечены. Вы музыкант?

- Дирижер, - буркнула Маська, злясь, что ей как раз помешали. И что застали за таким интимным делом, как чтение партитуры. Хуже, чем за автосексом.

- Серьезно? Настоящий дирижер? Оркестром дирижируете?

- Нет, хором. Ансамблем.

Мужик, да иди ты уже на фиг, что ты прикопался-то? Скучно тебе? Поскучай где-нибудь в другом месте, тут люди работают.

К сожалению, Маська была слишком хорошо воспитана, чтобы послать его вслух, открытым текстом. Надеялась, что поймет по тону и выражению лица, но товарищ явно был не из понятливых. Кто-то говорил, что большинство людей на планете идиоты. Кажется, не врал.

1. Иветта

Двумя месяцами раньше

- Мась, ты замуж за меня выйдешь?

Наверно, когда ей сделал предложение Принц, вид у нее был не менее глупый. Хотя то предложение оказалось совсем другого рода. Как сказала Ирочка, то, от чего невозможно отказаться. От этого – тоже. Или возможно? Она вообще этого хочет – замуж? Вот за этого конкретного Володьку, который три года промурыжил ее во френдзоне, даже не догадываясь об этом факте? И дальше бы держал, если б не Принц, оказавшийся кинорежиссером, обалдевшим от их пения.

- Мась, у тебя что, от радости в зобу дыханье сперло?

- Иди ты в задницу! – разозлилась она почему-то.

- Нормально, - хмыкнул Володька, со звоном бросив на стол ложку. – Это что, твой ответ?

- Нет, - вспыхнула Маська. – То есть да. То есть… выйду.

- Ну слава тебе яйца. Так, давай, мне уже бежать пора. Вечером могу опоздать, начинайте без меня.

- Володь, ну что за дела? Почему мы должны тебя ждать? У нас время по графику, как будто не знаешь.

- Потому что это семеро одного не ждут, а вас всего пятеро. И потому что я еще немножко работаю. Мой клиент – вип-персона, которая хорошо платит, и у него тоже график.

Володька, хорошо востребованный пиарщик, был единственным из них, кто, помимо выступлений, реально работал, а не подрабатывал. Андрей писал программные коды, Алла - статьи на фрилансе, и оба пели по возможности в церковном хоре. Сергей, в прошлом летчик-испытатель, получал неплохую военную пенсию, Ирочку содержал муж-бизнесмен. Самой Маське из музыкальной школы пришлось уйти, рваный график гастролей не удалось совмещать с учебной сеткой.

- Поработай лучше с Иркой и с Серегой, они тупят по-черному.

- А давай я сама разберусь? Ты, между прочим, тоже тупишь во «Вьюне».

Чего Маська категорически не любила, так это когда ей давали подобные советы. Кто где тупил и лажал – а без этого не бывает, - она сама прекрасно слышала и знала, над чем надо работать.

- Океюшки, - пожал плечами Володька. – Ученого учить – только портить. Все, люблю-целую.

Дверь за ним захлопнулась, Маська встала и на автопилоте начала собирать со стола тарелки. Встречались они три месяца, вместе жить не планировали, оставались ночевать то у нее, то у него. К счастью, сегодня ей не надо было подрываться с утра и ехать домой. До вечерней репетиции вполне хватало времени, чтобы хоть частично вернуть голову на место.

Вот только найти бы сначала, куда она сбежала.

Мытье посуды тоже шло на автомате, а Маська думала о том, что не так представляла себе этот момент. Да ладно, вообще все, что было связано с Володькой, шло не так, как ей хотелось бы. С самой первой минуты, когда его увидела. Все три с лишним года.

Вспомнилось, как готовила для Володьки папку с нотами. Он тогда пришел на прослушивание в университетский хор якобы выпускников, где Маська пела уже несколько месяцев. На нее повесили обязанности нотного библиотекаря, поэтому она задержалась, чтобы собрать для него репертуар. Пели они много, произведения хормейстер подбирал сложные, приходилось работать дома самостоятельно.

Складывая в стопку нотные листы, Маська представляла, как отдаст новенькому папку, они познакомятся, а там… ну а вдруг? При этом старалась не думать, что в двадцать шесть лет такой красавчик вряд ли свободен. А даже если и так, с чего она должна его заинтересовать?

Опыта соблазнения или хотя бы привлечения мужского внимания у нее не было никакого. Ну вот не набралось. В предыдущих отношениях обошлось без ее инициативы. Внешность свою Маська считала самой заурядной. Не урод, конечно, но ничего особенного. Кто-то говорил, что она миленькая, однако кавалеры в очередь не выстраивались. Скорее, просто не замечали, как ромашку в траве.

Вот и Володька не заметил. Постоянных отношений у него тогда не было, подруги менялись со свистом, но Маську он воспринимал как приложение к партитурам, не более того. Несмотря на ее неуклюжие попытки переломить ситуацию.

В их хор люди приходили, чтобы реализовать свои творческие порывы, а вовсе не для приятного общения. Спели и разошлись. Да и руководство Макара сплочению не способствовало. Певцы были большей частью в возрасте, семейные, сразу после репетиций спешили домой. Никаких общих праздников, поездок – кроме выступлений. Когда в хоре назрел бунт и часть откололась, их «дикая дивизия», конечно, сдружилась, но на отношении к ней Володьки это никак не отразилось.

Любопытно, что в своих грезах чего только Маська не представляла. Кроме одного – что он вдруг захочет на ней жениться. Подобное казалось настолько невероятным, что об этом даже и не мечталось. А может, она просто не могла представить себя его женой?

Вообще-то и сейчас тоже не очень представляла. Они и раньше проводили много времени вместе: репетиции, выступления, гастроли, общие встречи. Просто теперь ходили куда-то еще и вдвоем, а потом ехали к кому-то из них домой и занимались сексом. К обоюдному удовольствию. Но мысленно вписать в эту картину семью, детей, перспективы совместной старости... пока не получалось.

А еще оцарапало, что в такой момент он назвал ее привычной кошачьей кличкой. Хоть и не любила Маська свое настоящее имя, но, наверно, «Иветта, выходи за меня замуж» было бы более уместно. Да и вообще, вот так, за завтраком, будто между прочим…

2. Борис

Возможно, в нем говорила профдеформация, но Борис был уверен, что все люди делятся на две категории: траблмейкеров и траблшутеров. Тех, кто создает проблемы, и тех, кто их решает. Сам он относил себя ко второму классу, не только по характеру, но и по роду занятий. Его специальностью было антикризисное управление, плюс магистерская программа по управлению проектами. Сначала поработал арбитражным управляющим, потом перешел на вольные хлеба профессионального решалы – траблшутера.

Волка ноги кормят, кризис-менеджера – тоже. В комплекте с головой. Профессия хлебная, но нервная, да и не может быть иначе там, где случился караул. Вот и сейчас Борис фактически в одиночку вытаскивал из задницы проваленную инвестицию.

Купил один умник убыточный кирпичный заводик в качестве филиала, думал быстренько подшаманить и запустить на полную мощность. Десять миллионов баксов заплатил, еще столько же вложил – и ни фига, не вышел у Данилы-мастера каменный цветок. Вот и пришлось переселиться на время в неприятное Подмосковье, чтобы на месте определить, насколько все безнадежно и что делать: ликвидировать с большими убытками или вытягивать.

Месяц в сраной дыре, где центр досуга – клуб в ближайшем поселке. Ах, да, еще пятачок перед продуктовым магазином типа сельпо. Комнатка в административном корпусе, кое-как приспособленная под временное жилье, туалет в коридоре, душ – в рабочих раздевалках. Столовая с тараканами, навевающая воспоминания о школьных котлетах из хлеба и рассольниках на рассоле. Стабильно исчезающий интернет. В общем, веселуха. Единственный плюс – сумма в договоре с приятным количеством нулей.

Работу свою Борис сделал, пути выхода из анала подробно расписал, от дальнейшего участия в процессе отказался. Гонорар на карточку упал, и в голове запел «Секрет»: «Домо-о-о-ой! Там так сладко бьется сердце северных гор». Ну да, в Питере тоже горы есть. Маленькие. Не суть.

Вот только радость от возвращения почему-то получилась смазанной. С Катей он разговаривал каждый вечер по телефону, писал сообщения, обычное «люблю-целую», но висела на душе какая-то муть, похожая на осадок компота в заводской столовой.

Всякий раз, стоило ему уехать дольше, чем на пару дней, словно вырывался из-под гипноза и с горечью понимал, что без него жене лучше. Сама себе хозяйка, денег на счету достаточно, ни о ком не надо заботиться, разговоры разговаривать, что-то там такое изображать. Секс? Через девять лет брака даже самый чумовой секс уже не торт, особенно если в постели трое: муж, жена и чей-то туманный образ в ее мыслях. А может, и не только в мыслях.

Не имело смысла прятать голову в песок и отрицать очевидное. Опытный кризис-менеджер Борис Артемьев, чьи гонорары порой исчислялись семизначными суммами, не смог преодолеть кризис в своей собственной семье. Потому что три года назад принял неверное решение.

***

Питер встретил до боли привычным серым небом, упавшим пузом на крыши. Лужи на перроне морщились от ветра. Вытащив чемодан, Борис остановился, прикидывая, вызвать такси или пойти на метро. Час пик еще не начался, на метро получалось быстрее и без сильной давки.

Его обогнули парень с девушкой, в которой он узнал свою ночную собеседницу с нелепым именем Иветта. Парень тащил большой чемодан на колесиках и что-то раздраженно говорил, а она шла молча, нахохлившись и спрятав руки в карманы. И хотя была довольно высокой, почему-то напоминала замерзшего воробья.

Так вот какой у нее жених, промариновавший ее сколько-то там лет, а потом вдруг спохватившийся. Рожа наглая, смазливая, такие бабам нравятся. Странно, вроде девочка показалась неглупой. Хотя что тут странного, любят всех, не только идеальных. Ничего, если задумалась, разберется. А если нет – ну значит, сама себе злобная буратина.

Вообще-то он не слишком вникал в ее поток сознания, больше думал о своем. Как-то очень в струю попало. Садился в поезд в отвратном настроении под девизом «мир – помойка», не спалось, вышел в коридор, а там она. Сидит, уткнувшись в телефон, рукой машет, губами шевелит. Стало любопытно, смотрел на нее, пока не заметила. Заговорил зачем-то. Просто чтобы отвлечься от своих мыслей, а получилось с точностью до наоборот.

В квартире было тихо, Катя еще спала. Борис остановился на пороге, глядя на ее разметавшиеся по подушке темные волосы, на приоткрытые губы.

Как он любил ее, когда поженились. Весь мир тогда был не в фокусе, все крутилось вокруг нее одной. И три года назад любил не меньше. И даже сейчас любил бы… если бы…

Словно почувствовав его взгляд, Катя дернулась, открыла глаза, с удивлением посмотрела на него.

- Вот как, - сказала ядовито, с утренней хрипотцой. – Приехал муж из командировки, а жена без любовника. Какой пассаж.

- Доброе утро, - ответил сухо, развернулся и ушел на кухню.

Налил кофе, подошел с кружкой к окну, глядя во двор. Как три года назад.

Да, он действительно не предупредил, что вернется сегодня утром. Может, и правда подсознательно надеялся застать ее в теплой компании – чтобы уже никаких сомнений не осталось?

Тогда тоже не предупредил. Сюрприз хотел сделать, идиот. Приехал вот так же рано утром, а в квартире пусто. Набрал Катин номер – недоступно. Подошел к окну и увидел, как она выходит из подъехавшей машины. И водителя прекрасно разглядел – здоровенного бритого наголо мужика.

А потом были бегающие глаза, дрожащие руки и жалкое вранье о том, что ночевала у подруги и подругин муж подвез, потому что по пути. Слезы, мольбы простить, потому что любит только его, но случилось какое-то наваждение, сама не знает, как это вышло…

3. Иветта

- Мась, ты вообще меня слушаешь?

Она не слушала. Володька слишком много говорил, по делу и без дела. Там, где можно было обойтись двумя фразами, размазывал на пять минут. В ее обязанность входило кивать, поддакивать и подавать реплики, в противном случае он сразу же начинал возмущаться – как сейчас.

- Володь, слушаю, просто голова раскалывается. Давление низкое.

- Потому что спать нужно ночью.

Тебе бы замполитом в армию, тоскливо подумала Маська, все-то ты знаешь, что и как кому нужно.

- Я партитуру читала. Андрей прислал.

- Другого времени не нашлось? Слушай, ну я же беспокоюсь. Видуха у тебя – хоть закапывай.

- Спасибочки, - буркнула она. – Возьми совочек и закопай. В песочнице. И из леечки полей. Может, цветочки вырастут.

- Мася, тебе поругаться хочется?

- Мне хочется спать, ясно?

Тут перед ними нарисовался тот самый крендель из вагона, попутчик, которому она непонятно с какого перепуга вывалила всю свою персональную помойку. Нашел место, чтобы тупить в телефон. Стало неловко, и она съежилась, втянув голову в воротник, как черепаха.

Так, девушка, забей. Он уже обо всем забыл. И ты забудешь. Вывалила – значит, было нужно.

Пискнул Володькин телефон: подъехало такси.

- Маська, шевелись, у нас три минуты, а то еще за ожидание придется платить.

Учитывая, что вагон их был в самом хвосте, платить пришлось бы, даже побеги они бегом. Вот это бессмысленное крохоборство ее доконало.

- Володь, не обижайся, я к себе поеду. Так что иди, не жди меня. Я на метро.

- Что за дела? – он резко остановился, и чемодан по инерции чуть не подбил его под колени.

- Послушай, я очень устала, - это было правдой, но звучало как вранье. – Хочу спокойно выспаться. Вот прямо сейчас приеду и лягу спать.

- А я, значит, тебе мешаю? Ну ладно, - поколебавшись, Володька поцеловал ее в лоб. – Хорошо, вечером приезжай.

- Я позвоню, - неопределенно пообещала Маська.

Странно, когда Володька, припустив рысью, скрылся из виду, она почувствовала едва ли не облегчение. И поняла, что устала не только физически, но, в первую очередь, морально.

То, что родителей ее драгоценный жених побаивается, Маська заметила в первый же день в Милославском. Самоуверенности в нем резко поубавилось, да еще и за ней следил в оба глаза, чтобы случайно не ляпнула или не сделала чего-нибудь крамольного. Не говоря уже о том, что они сами не спускали с нее изучающего взгляда. Ни одного недоброго слова в адрес будущей невестки не прозвучало, но она и так поняла, что пришлась не ко двору.

Володькин отец когда-то был питерским чиновником из высшей лиги, но проштрафился и отправился рулить крохотным райцентром в Рязанской области. Мать не работала, крепко вжившись в роль местечковой первой леди. Дешевый снобизм и высокомерие из них так и сочились.

Неудивительно, что за неделю суп Маськиных мыслей и эмоций дошел до кипения и хлынул из-под крышки на попутчика, который на свою беду решил с ней поболтать. Хозяйки знают: что убежало на плиту, обратно в кастрюлю не вернешь. Остается только хватать тряпку и заниматься ликвидацией последствий.

***

Поскольку чемодан они брали с собой один на двоих, распаковывать было нечего: домой Маська приехала с дамской сумкой через плечо. Обошла квартиру, открыла везде форточки.

Сделав предложение, Володька настоял, чтобы она переехала к нему, поскольку его квартира больше и удобнее расположена. Маськину, по его мнению, нужно было сдать. Вообще-то она никогда не скандалила, но могла быть очень упрямой. Сказала, как отрезала: подумаю об этом после свадьбы. Приезжала раз в две недели проверить, все ли в порядке.

Хотелось не только спать, но и есть – в поезде позавтракать не успели. Холодильник был пуст и отключен, не в магазин же идти. Заказала пиццу, поставила чайник. И снова вспомнился тот день, когда Володька предложил ей выйти за него.

***

Сногсшибательную новость певуны восприняли явно не так, как он ожидал. Отношения свои они с Маськой не афишировали, приходили и уходили не вместе. Поэтому на первый план вышло удивление, смешанное с недоумением. Да и подано было так, что захотелось врезать кое-кому букетом по физии. Утром все было криво, наверно, решил исправить, но получилось еще хуже. Как будто осчастливил. Одумалась она, видали!

- Чего, серьезно, что ли? – не поверил Сережа.

Алла с Андреем переглянулись и сдержанно поздравили. Только Ирочка издала какой-то восторженный визг.

Вытащив из кармана бархатную коробочку, Володька взял совершенно растерявшуюся Маську за руку и надел ей на палец кольцо, после чего звучно, с оттяжкой, поцеловал.

Репетиция на этом и правда закончилась. Выпили шампанского и разошлись. Обычно она ездила домой на метро, но Володька притащил ее к машине и открыл дверь.

- Прошу, леди. Ну что, в ресторан?

Маська почувствовала себя абсолютно выпотрошенной.

- Володь, давай завтра. Я не одета, и вообще…

4. Борис

- Мог бы и правда предупредить.

Оторвав взгляд от той самой скамейки, Борис обернулся. Катя стояла на пороге, туго, до писка, завернутая в голубое шелковое кимоно.

- Зачем?

Поставив кружку в раковину, он сел на диванчик у стола, словно приглашая ее присоединиться.

- Чтобы не казалось, будто меня хотят поймать с поличным.

Странное дело. Если б не ночной разговор в поезде, он бы сейчас, наверно, почувствовал себя виноватым. Но нет. Кажется, не осталось больше ничего. Месяц не виделись, но сейчас даже банального желания не было, хотя и скучал по ней. Только все та же мутная усталость и намерение покончить со всем. Навсегда.

- Кать, давай поговорим.

- Мне надо на работу.

- Твоя работа в лес не убежит. Без тебя обойдутся.

У Кати был небольшой цветочный магазинчик с двумя флористками. Десять лет назад она сама работала в нем, там и познакомились, когда Борис пришел за цветами для кого-то. Потом он выкупил магазин для нее, узнав, что хозяйка решила уехать в другой город.

- Хорошо.

Она села на стул, на самый краешек, как птица на жердочку, готовая в любой момент сорваться и улететь. Бросила на него короткий косой взгляд, уставилась себе на колени.

- Скажи мне одну вещь. Только честно. Я не спрашиваю, чего тебе не хватало тогда. Это уже не имеет значения. Зачем ты вернулась?

Катя долго молчала, он ждал, не торопил. Потом вздохнула тяжело, как будто приняла непростое решение.

- Ладно, Борь, ты прав, все это уже бессмысленно. Мы попытались, у нас не вышло. Надо иметь мужество это признать.

- Неожиданно…

Он готовился к чему-то тяжелому. К кровопролитной битве. К тому, что Катя будет упираться, отмалчиваться, огрызаться. Но только не к этому тоскливо-обреченному заключению, похожему на строчку в свидетельстве о смерти.

- Чего мне не хватало? Ума, в первую очередь. Но это я сейчас понимаю. А тогда… наверно, перчику. Уж больно у нас все было гладко, предсказуемо.

- Захотелось острых ощущений? – с горечью усмехнулся Борис.

- Не знаю. Может быть. Это правда было… как наваждение. Он приходил, покупал цветы. И каждый раз одну розу для меня. Ничего не говорил. Просто отдавал ее мне и уходил.

- Надо же, какая романтика.

Не было уже ни злости, ни обиды. Только муть на дне, черная, как деготь, едкая, как желчь. Жгла и заставляла язвить. Но Катя словно не замечала. Смотрела куда-то сквозь плитку на полу и говорила, тихо, монотонно.

- Я поймала себя на том, что жду его. Отбивалась от этих мыслей, как могла.

- Но не смогла. И долго это продолжалось – твоя великая борьба с собой?

- Месяца три. Я не оправдываюсь. Все, что я сделала, прилетело ко мне обратно.

- С чего вдруг? – возмутился Борис. – Я тебе не изменял.

- Я не об этом, - Катя покачала головой, морщась, как от боли. – Тогда… я вообще не думала о том, что будет дальше. Как затмение. Как последний день жизни.

- Кать, я сказал, теперь это неважно, что там такое было – романтика или сучьи хотелки. Все уже случилось. Во всех смыслах этого слова. Я хочу знать, зачем ты умоляла тебя простить. Зачем пришла тогда ночью.

- Ты ведь все равно не поверишь, - ее голос был похож на тусклый свет ноябрьского дня, сочащийся сквозь немытое несколько лет окно.

- Если не будешь врать, то попытаюсь. Тем более врать смысла уже нет, ты сама сказала.

- Я сразу же поняла, что натворила. Как облажалась. Ехала домой и думала: никогда больше. Ни за что. Забуду, как страшный сон. Ничего в этом не было хорошего. Совсем ничего. Лишь бы ты не узнал. Но ты увидел, а врать я не смогла. Мать потом ругала: дура, никогда нельзя признаваться, даже если под мужиком поймали. А я не смогла. И… можешь не верить… понимаю, что трудно поверить. Но я все равно тебя любила. Даже, может, сильнее, чем раньше.

- Или тебе так казалось, - Борис с трудом проглотил тугой комок в горле. – Потому что потеряла. Банально – что имеем, не храним... Знаешь, почему не верю? Потому что я через себя перешагнул, простил, постарался забыть. Да, не очень получалось, потому что трудно забыть. И все-таки простил. А ты…

- А я себя не простила, - всхлипнула Катя. – Потому что все равно уже было не так. Как мы ни старались. Думаешь, я не понимала, что все убила, своими руками?

- Вот в этом и была твоя ошибка. Вторая ошибка, Катя. Первую исправить было нельзя. Тот домик рухнул. Но мы могли построить новый. Не такой красивый и уютный, но вполне пригодный для жилья. Потому что я тоже тебя еще любил. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Катя, я сделал все, что мог. А ты цеплялась за прошлое, жрала себя и гробила то, что еще оставалось. И теперь уже не осталось ничего. Знаешь…

Борис встал, подошел к ней, положил руки на плечи, посмотрел в полные слез глаза.

- Я винил себя. Думал, чем-то разочаровал тебя. Слишком много работал, уделял тебе мало внимания. Или что-то было не так в постели. Подожди, - он остановил жестом ее попытку возразить. – Не бывает, чтобы без причины. Если бы тебя все устраивало, не потянуло бы на… наваждения. Да так, что не смогла вовремя затормозить. Но сейчас… Я могу винить себя лишь в том, что не смог сказать «нет». Что держался за этот брак, даже когда стало ясно: ничего не вышло. Надо было разойтись если не сразу, то хотя бы год назад. А мы мучили друг друга, притворялись перед родителями, перед друзьями. Твой отец давно понял, что у нас все плохо.

5. Иветта

К Володьке Маська так и не поехала. Позвонила вечером и сказала, что плохо себя чувствует.

- Давление ниже плинтуса, извини. Штормит. Лежу.

- Мась, может, тебе врача вызвать? – спросил он с беспокойством.

- Володь, ну какого врача? Устала, вот и все. Завтра все в порядке будет. Приеду на репетицию.

- Ну как какого врача? – Володька хмыкнул в трубку. – Сексотравматолога. Говорят, если хорошо потрахаться, давление поднимется.

Ее и раньше коробило от его плоских шуток на тему секса, а сейчас и подавно оказалось мимо кассы.

- Володь, входящий колотится, - соврала она. – До завтра.

Днем ей все-таки удалось поспать, и хотя голова была немного неродная, чувствовала Маська себя вполне сносно. Просто не хотелось никуда ехать.

Давай уже честно, Масяня, просто не хочется видеть любезного жениха.

Ну… возможно. Все-таки целую неделю рядом, двадцать четыре часа в сутки. С непривычки нелегко. Надо отдохнуть.

Блин, а замуж как?

Ну там все-таки не круглосуточно, у него работа есть. Да и привыкну. Это же первый раз так плотно.

Отмахнувшись от внутреннего голоса, Маська включила ноутбук, открыла нотную программу и принялась расписывать Чеснокова на шесть партий. Уже через несколько минут выяснилось: задачка не для первоклассников. Мало того что сам исходник непростой, так еще и Пал Григорьич над ним неплохо поработал.

Это было как собирать пазл, и кусочки ни за что не хотели становиться на правильные места. Модуляции в смежные тональности связывали руки. Шестиглавые аккорды пыхали диссонансом, как змей-горыныч пламенем. Маська злилась, стирала, начинала заново.

Конечно, она могла сесть за пианино и банально добиться желаемого перебором. Но это, в ее понимании было как у Остапа Бендера: «низкий сорт, нечистая работа». Пианино мешало ей слышать хоровой звук. Да и вообще она с ним не дружила. С тех пор, как ее запороли на вступительном экзамене в музыкалку.

Бабушка, школьная учительница пения, сама готовившая Маську к поступлению, пошла разбираться.

Девочка умненькая, сказали ей, с отличным слухом, но не пианистка, сразу видно. Пойдете на хоровое?

Петь Маське нравилось. Как потом выяснилось, сыграла она на экзамене на троечку, а спела на пять с плюсом. Так что на хор пошла с удовольствием, а фоно с тех пор невзлюбила, хотя на пятерку и вытягивала - исключительно на упертости и работоспособности как у киборга.

Любопытно, что Володька тоже к инструменту почти не подходил, лишь изредка наигрывал какие-нибудь импровизации.

Знаешь, Мась, говорил он, может, это болезненные амбиции, но когда понял, что руку до конца не восстановить, желание играть исчезло абсолютно. А до этого мог по десять часов в день за роялем проводить, и даже больше.

Ну ладно профессионально, не могла взять в толк Маська, а для собственного удовольствия?

Мне это больше не доставляет удовольствия, отрезал он, всем своим видом дав понять, что тема закрыта.

***

Мучить партитуру Маська закончила в четвертом часу утра. Просмотрела еще раз с самого начала – годится. Хотя обычно она так не делала. Приносила исходник, и если его одобряли большинством голосом, занималась обработкой. И почему в этот раз поступила по-другому, не могла сказать.

Произведение сложное, да еще и церковное. Немного жутковатое, продирающее до печенок. С ней оно совпало по всяким внутренним частотам, а вот зайдет ли остальным? Если певцам не нравится то, что они поют, ничего хорошего не выйдет, это правило. Ладно еще одному, ну двум, но если возражали уже трое, Маська откладывала ноты в сторону, даже если сама была очарована.

Так, Андрюша с Аллой точно будут за, Маська третья, а как воспримут другие? Для Сережи сложновато, для Ирочки тоже, к тому же той больше нравилось «веселенькое». Они вообще были в хоре самыми слабыми с точки зрения техники и слуха, зато с хорошими голосами, поэтому Маська, расписывая партитуру, кидала все сложные ходы Андрею и себе. Оставался Володька. Его партия была как раз несложной, но и он не любил «мрачняк».

По большому счету, хорик хоть и выступал профессионально, за деньги, пели в нем, кроме них с Володькой, любители с музыкальной школой за плечами, да еще и не хоровики изначально: Ирочка - гитаристка, Андрей - скрипач, Сережа – ударник. Только Алла училась на хоровом отделении, хотя и не закончила. Ноты она читала слабовато, зато была прекрасной слухачкой - не абсолютницей, но с голоса или инструмента снимала мелодию стопроцентно. Один раз услышала – больше уже не ошибется. Ну а сопрано у нее было и вовсе волшебное – чистейшая колоратура, причем не холодная, как это часто бывает, а мягкая и теплая. Воистину ангельский голос.

Несмотря на почти четырехлетнее знакомство, она оставалась загадкой. Знала Маська об Алле не больше, чем когда только пришла в хор к Макару. Самые скупые факты.

Родом та была откуда-то с Кубани, исполнилось ей двадцать пять. Заочно окончила журфак, писала статьи для журналов и интернет-порталов, пела в церковном хоре. Вот, пожалуй, и все. Нереальной красоты синеглазая шатенка, высокая и болезненно хрупкая. Правда, красота эта была видна лишь на концертах, когда Алла надевала открытое платье, распускала волосы и делала макияж. В повседневности не красилась, носила пучок и какие-то страшные бабушачьи юбки до пят. Как будто сознательно старалась выглядеть понепригляднее.

6. Борис

Через неделю Катя прислала сообщение: переехала, вещи забрала, ключи отдаст, когда встретятся в загсе.

Можно было возвращаться в город, но Борис не торопился. Войти в пустую квартиру, где ее больше нет и не будет, – словно вернуться в тот день три года назад, когда жизнь рухнула. Прожить его заново. Он понимал, что рано или поздно придется, но… пока был к этому еще не готов.

Да и в целом не готов был вернуться к привычному ритму жизни. Та усталость, которую испытывал на заводе, никуда не делась. Последние годы, пытаясь отвлечься, вкалывал, как проклятый. Его работа сама по себе была нервной и выматывающей, а он еще и делал ее так, словно от результатов зависело существование человечества.

Кризис-менеджера, а тем более решалу, зовут, если все другие способы не помогли. Если выбор однозначный: либо вытянуть, либо закрыться с большими убытками. В качестве бонусов – обанкротиться, присесть, обнаружить себя на дне Невы в бочке с цементом или размазанным по салону машины в виде рваных фрагментов.

Каждый раз приходилось выворачиваться наизнанку, изучать миллионы бумажек, движение денежных потоков до последней копейки, мысленно прорабатывать десятки вариантов, пробовать, откидывать, комбинировать. А еще – вести бесконечные переговоры. Бизнес – это связи. Чем крупнее бизнес – тем они сложнее и запутаннее. Поработав вот так несколько лет, Борис вполне мог бы пойти куда-нибудь в спецслужбы – переговорщиком с террористами.

У его коллег бывали провалы. У него – ни разу. Ну если, конечно, не считать тот случай, когда директор завода подумал, что он и сам с усам, и отправил предложенный вариант решения проблемы в топку. А через месяц его образцово-показательно расстреляли со всей семьей. Чтобы другим неповадно было. Нет, Борис к этому никакого отношения не имел, хотя по ходу парохода контактировать с криминалом приходилось. Только руками развел: ну блин, я предупреждал.

По большому счету, он мог прожить годик где-нибудь на Бали, вообще не работая. Но, скорее всего, заскучал бы уже через пару месяцев. Такой сумасшедший модус входит в плоть и в кровь, порождая зависимость сродни героиновой. Да и выпадать надолго из бизнеса рискованно. Хоть и не могло в нем быть большой конкуренции по определению, но тут как с амурскими тиграми – каждому самцу нужно минимум сто квадратных километров индивидуальной охотничьей территории. Отойти надолго – остаться не у дел. К тому же подрастал хищный молодняк, готовый работать за гроши. Он и сам когда-то был таким – наглым и амбициозным, однако поднялся за счет знаний, соображалки и упертости.

В общем, Борис надумал остаться на даче еще на недельку или даже на две, до назначенного дня развода. Просто дать мути осесть. Все уже случилось, все было решено, теперь оставалось с этим жить.

Он позвонил и написал всем, кому надо было знать, что до конца сентября уходит в отпуск. Съездил в Волхов, закупил продуктов. Починил сломанный насос, чтобы не таскать воду из колодца ведрами. Посмотрел, что еще можно сделать в доме – благо руки правильным концом заточены. Не прям такой уж мастер, но и не офисная плесень, которая гвоздь в стену вбить не может.

Собака уходила только на ночь, утром возвращалась. Борис заглянул к соседу – алкашу Валерке, который жил в Кирилловке девять месяцев в году, а на зиму перебирался к сестре в Волхов.

- Валер, собака твоя у меня прям прописалась.

- Да хрен с ней, - отмахнулся тот. – Дура собака. Забери ее совсем, если хочешь. Мне забот меньше.

- Как ее хоть зовут?

- Мотька.

- Ну что, будешь у меня жить? – спросил Борис собаку, вернувшись к себе.

Та подняла грязную косматую башку, встряхнулась всем своим тощим телом, посмотрела с мировой скорбью.

Да я бы с радостью, чувак, но он же хозяин. Извини. Я буду просто приходить. Не подумай, не за еду. Для компании. Тебе веселее, и мне тоже.

Они все так же ходили в лес. Или в другую сторону – через поля, туда, где в Волхов впадала речка Жубка. Борис садился на обрыв высокого берега, смотрел на медленно текущую воду, которая понемногу, по крупице забирала и уносила прочь его тоску. Мотька лежала рядом, привычно положив морду на вытянутые лапы.

Сентябрь выдался на удивление – теплым, солнечным, тихим. Крутились в голове строчки давно забытых стихотворений, завораживая, умиротворяя. На память Борис не жаловался, но стихи запоминал плохо, только те строки, которые чем-то зацепили, затронули. И все же одно всплыло целиком. Наверно, потому что было о них с Катей.

Мы не поймали тень загадочных карет,
Сверкнувших золотом по лицам удивленным,
Лишь на губах остался легкий след,
От смеха горький и от слез соленый.

Позвольте мне во сне присниться Вам,
Сказать, что все прошло, что затянулись раны.
Наверно, затонувшим кораблям
Об этом письма пишут капитаны.

Я Вам приснюсь простым до немоты,
Мучительно серьезным и спокойным,
И подарю умершие цветы,
Разлитые в стеклянные флаконы.

Вы все поймете и, не пряча взгляд,
Мне улыбнетесь грустно и несмело.
Осенний дождь, как много лет назад,
Сквозь день прочертит золотые стрелы*.

Он думал о том, как хрупко счастье, как легко убить его одним неосторожным шагом. А потом… хоть борись, Борис, хоть не борись, мертвеца не воскресишь. Можно вытащить его из могилы, но это будет зомби.

7. Иветта

три с половиной года назад

Несведущим со стороны обычно кажется, что хор прямо такое плевое дело. Стой, пой. Если нет настроения или не получается - можешь просто рот открывать, никто не заметит. А дирижер машет себе руками – громче, тише, быстрее, медленнее, начали, закончили.

Маська даже не пыталась переубедить. Кто в хоре не пел, все равно не поймет. Но все же определенная доля истины в этом была.

Чем хор больше, тем легче им руководить. Такой вот парадокс. Не зря даже в камерном стоят по четыре-пять человек на партию. «Большой» звук своей массой прикрывает неизбежную лажу. Не ту наглую, когда поют мимо нот, а которая возникает за счет разности тембров и технических погрешностей, потому что хоровики, чего греха таить, в плане техники заметно уступают вокалистам-солистам.

Когда Володька предложил Маське возглавить «дикую дивизию», она маленько струхнула. Хоть и работала на тот момент детским хормейстером уже почти шесть лет, но только с младшей группой – первый-второй класс, даже не хорового отделения. Дети ее обожали, пели с удовольствием, правда самый простой репертуар – про пони, бегающего по кругу, островок в море и прочий стандарт. И вдруг получить себе на голову два с лишним десятка взрослых любителей, у которых в анамнезе в лучшем случае музыкалка, - есть от чего вздрогнуть.

Впрочем, отсев пошел сразу. В хоре почти никто не знал, что тихая скромная девочка Мася – дипломированный дирижер. Некоторые так и сказали, узнав, кто будет ими рулить: «Чиво? Маська? Да ну на фиг».

Потом отвалились те, кто надеялись, что получится петь в свое удовольствие, как бабки на завалинке. Иветта Николаевна отличалась от Макара только двумя вещами. Во-первых, не орала, во-вторых, более реалистично подходила к выбору репертуара, руководствуясь не только своими желаниями, но и возможностями певцов. А в целом была той еще заразой - требовательной, безжалостной и ядовитой. Совсем не такой, как в повседневной жизни.

Были и те, кого устраивало ее руководство, но хотелось публичности. Им был важен не только процесс, но и результат: выступать на сцене в красивом платье или фраке. Пусть даже бесплатно. Маська всерьез думала об этом, но стоило признать: как администратор она представляла собой абсолютный ноль. Нужно было официально оформить коллектив, найти помещение и деньги для аренды, вписаться в городскую хоровую тусовку. Ничего этого Маська не умела и не представляла, с какого конца взяться. И не подвернись им Славик, скорее всего, «Мелодика» умерла бы, толком не родившись.

***

- Масечка, не обижайся, - сказала сопрано Люся, - но мы решили вернуться к Макару. Он, конечно, тот еще мудила, но…

- Люсь, никаких обид, - вздохнула Маська. – Я все понимаю. Большой хор, выступления. Мы – это кто?

На тот момент их оставалось всего одиннадцать. Три партии по три человека и два тенора. Уже не очень хорошо, но еще терпимо. Ушли пятеро – и все стало совсем скверно.

- Так, ребята, - сказала Маська, - мы уже не хор, а тупо ансамбль, и это совсем иной расклад. Давайте договоримся сразу. Или расходимся, или работаем по-другому. Совсем по-другому.

Расходиться, как выяснилось, никто не хотел.

- Мась, - подал голос Андрей, - у меня есть хороший знакомый, работает в «Петербург-концерте». Они подбирают такие вот коллективы, если, конечно, из-под них можно чего-нибудь поиметь. Я могу намекнуть, что мы феерически круты.

- Ну попробуй, - пожала плечами Маська. – Хуже не будет. Так вот, птички мои, нас шестеро, и каждому придется петь свою партию.

- Почему? – испуганно спросила Ирочка, привыкшая не столько петь, сколько подпевать.

- Кто знает, чем унисон отличается от унитаза?

- В унитаз легче попасть, - хмыкнул Володька.

- Иманно. Не буду сильно пачкать вам мозги физикой, хотя струнникам должны были рассказывать про колебания струн. Связки – те же струны. При их колебании возникает основной звук, тон, и дополнительные – обертона. Все вместе они создают тембр голоса. В природе нет двух одинаковых связок, гортани, носовой перегородки и прочего вокального добра, а значит, нет двух одинаковых тембров.

Маська посмотрела по сторонам, нашла лист бумаги и ручку, нарисовала точку.

- Это абстрактный чистый звук заданной высоты. А это, - она обвела точку окружностью, - зона звука. Даже при абсолютном слухе и идеальной вокальной технике певец попадает не в сам звук, не в яблочко, а в его зону. Именно за счет обертонов. А поскольку у всех они разные, то стопроцентного унисона не существует. Чем больше различий в тембрах и в технике, тем грязнее унисон. Такого термина нет, но моя преподавательница по вокалу называла это тембральной фальшью. В большом хоре она прикрывается массой звука. В ансамбле вся грязь как на ладошке. Наши голоса хорошо сочетаются, но у Андрея и Сережи тембры сильно отличаются, у нас с Ирой тоже. Поэтому только шестиголосие, только хардкор.

- Маська, как ты все усложняешь, - поморщился Володька. – Люди просто хотят петь.

- Раз люди подписались петь со мной, значит, будут делать это так, как я скажу, - отрезала Маська. – И ты тоже. Никакой, на хрен, демократии тут быть не может. Как в армии. И вот еще что. Сережа, Ира, не в упрек вам, но подпевать никто больше не будет. В ансамбле все вкалывают одинаково, а не едут на чужой шее, то есть на чужом голосе. Всем ясно? Ну и ладушки. Значит, будем работать.

8. Борис

Специфика работы траблшутера состоит в том, что лечить приходится в первую очередь проблемы не внутренние, а внешние. С внутренними как раз неплохо справляются назначенные арбитражным судом управляющие или приглашенные кризис-менеджеры. Внутренние идут от некачественного менеджмента, внешние – от форс-мажорных обстоятельств, плохо налаженных связей и неумения лично контактировать с нужными людьми.

Дотронься до паутины в одном месте – разлезется вся. Если, конечно, не прибежит паук и оперативно не залатает. Вот Борис и был таким пауком. Но для того чтобы налаживать контакты, предварительно приходилось закидывать в голову терабайты информации.

Документы – встречи – переговоры – документы… В общем, калейдоскоп. Не помешало бы обзавестись техническим помощником. Он уже давно об этом думал, но все не было времени подыскать толкового парня, студента или выпускника.

Как и три года назад, работа помогала отвлечься от мыслей о Кате. Правда, теперь это было уже иначе. Тогда Борис отдирал ее от себя с кровью и с мясом. Сейчас - отвыкал беспокоиться за нее. Не думать, как она себя чувствует, все ли у нее в порядке на работе, взяла ли зонт, не забыла ли заправить машину. Множество мельчайших капелек-забот. Он привык к этому с самого начала, да и вообще это было в его натуре: думать о других.

Одиночество… точно не для него.

Одиночество хорошо, когда надо встать на паузу и подумать. Но если оно становится твоей жизнью, хочется выть на луну. Борис целыми днями находился среди людей, однако это было такое же внешнее, как и те проблемы, которые он решал. Внутри скрывалась ледяная пустыня, а хотелось тепла. Ему жизненно был необходим кто-то, о ком можно заботиться, волноваться. Покупать цветы и всякие неожиданные пустячки, готовить субботний ужин, укрывать одеялом потеплее, чистить от снега машину.

Да, он любил Катю, но уже не думал, что она любовь всей его жизни. Одна-единственная. Сначала даже представить было странно, что может быть другая. До нее встречался с девушками, потом они перестали существовать. И даже если смотрел на кого-то с интересом, то, скорее, как на картину в музее.

Да, красивая. Очень. Но это не значит, что надо ее украсть и повесить у себя в спальне.

И вот как-то само собой пришло понимание, что другая все-таки может быть. Не абы какая. Не просто женщина в постели – хотя без этого тоже было несладко. Нет – именно та, которую смог бы полюбить.

Женщина для постели нашлась быстро. Но совсем не та, с которой хотелось бы остаться навсегда.

***

В начале октября один из владельцев ритейла отмечал юбилей. Борис тоже получил приглашение – еще бы нет! Идти не очень хотелось, тем более без дамы, но и отказаться было неудобно.

Возможно, не будь ситуация близкой к критической, все организовали бы еще более роскошно. Впрочем, и так получилось как у больших: ресторан «Империал» в пятизвездочной «Коринтии», куча народу, одетого в Black tie*, поп-группа, стрип-балет, фейерверк и прочие безобразия.

Смокинг еще можно было вынести, но бабочка активно раздражала. Пока ехал, она натерла шею, и в ресторан Борис вошел не в лучшем настроении.

- Борис Викторович! – расплылся в улыбке именинник, лично встречавший гостей на входе. – Очень рад видеть. Вы без дамы, можно вас попросить побыть кавалером моей племянницы?

Виталий Аркадьевич обернулся и кому-то энергично помахал. Поцокивая каблуками, к ним подошла брюнетка в открытом вечернем платье. Синий шелк облегал соблазнительную фигуру, подобранные в высокую прическу волосы открывали шею, к которой так и просилось слово «лебяжья». Определить на глазок возраст Борис не взялся, но вряд ли меньше тридцати.

- Наташенька, вот тебе кавалер на сегодня, - Виталий Аркадьевич приобнял ее за плечи. – Познакомьтесь. Борис Викторович, наш спаситель. Наталья, моя племянница.

- Скорее, спасатель, - уточнил Борис и поцеловал кончики ее пальцев. – Очень приятно.

- Взаимно, - Наталья приподняла идеальные брови и сделала жест, свидетельствующий о том, что ей хотелось бы взять его под руку.

Их места за столом оказались рядом, и Борис усмехнулся про себя: разумеется, все было спланировано заранее. Ну, собственно, почему бы и нет? Вечер в толпе незнакомых людей становится намного приятнее, если рядом красивая женщина.

Это была игра – тонкая, изящная. Вполне светский разговор, разумеется, на «вы», никаких пошлых брудершафтов. О его работе, о ее работе в городской администрации. О погоде и путешествиях. Об Академии госслужбы, которую оба закончили. Ничего личного. Строго очерченные рамки, идеально выверенные интонации и жесты. Даже когда танцевали, это было верхом благопристойности.

Однако с каждой минутой становилось все более очевидным, чем именно закончится этот вечер. Очевидным и волнующим, но… исключительно в одной локации.

- Борис, вы хотите дождаться фейерверка? – спросила Наталья в половине двенадцатого, демонстративно посмотрев на часики, обхватившие браслетом тонкое запястье.

- Только если хотите вы, - улыбнулся он.

- Мне кажется, мы уже не дети, чтобы ждать салюта, не находите?

В этом был такой откровенный намек, что ему осталось только достать телефон и вызвать такси.

Интересно, думал Борис, искоса поглядывая на точеный профиль Натальи, как она отреагирует, если выйти из такси, галантно помочь ей, придержав дверь, а потом поцеловать руку и сказать: «Благодарю за прекрасный вечер, был рад знакомству». Сесть обратно и уехать.

9. Иветта

Возможно, другая зарядила бы с ноги по яйцам, встала и ушла в ночь. Решительная волевая девушка из кино или из дамских романов. Маська хоть и не была нежной ланью, но подобное в ее характер не вписывалось. Она вообще не любила скандалить. В тех ситуациях, когда другие орали, либо каменно молчала, либо язвила. Поэтому просто отвернулась и притворилась спящей.

Завтра. Все завтра. Утро вечера мудренее.

Володька храпел рядом, и Маська отстраненно подумала, что раньше не обращала внимания, как противно и громко он это делает. Как… бульдозер.

Впрочем, не все ли равно?

Еще днем она не могла представить, как отменить свадьбу. Теперь не представляла, как можно не отменить. Будто смотрела на стереокартинку: непонятные узоры, разводы, а потом сместила угол зрения – и вдруг на переднем плане появилось объемное изображение.

Все, чего раньше не видела и не понимала.

Маська могла долго сомневаться, колебаться, но если принимала решение, сдвинуть ее с него не смог бы даже все тот же бульдозер.

Не спалось, а картинка становилась все более отчетливой, и уже странно было, как могла всего этого не замечать. Если любовь и зла, то лишь потому, что слепа.

Все Володькины фразочки, шуточки, колкости, все выходки, от которых становилось за него неловко. Все, от чего коробило, и приходилось говорить себе: ну что делать, если любишь человека, принимаешь его целиком.

Вот только он-то – принимает ее целиком?

Вопрос риторический.

Принимал бы – не вел бы себя с ней как с дурочкой, которой все надо снисходительно объяснить. Например, почему ее мнение по умолчанию неверное. И что делает-то она все не так. Пока это касалось личных и бытовых моментов, Маська глотала: ну мало ли, может, и правда что-то не очень, со стороны виднее. Но работы, вот так откровенно и цинично, Володька еще не касался. Решил, что теперь уже никуда не денется, можно жрать ее с кашей? Похоже на то.

Клуб неудачников?

Володечка, в нем только один неудачник – это ты. Люди попадают в катастрофы, теряют зрение, слух, возможность двигаться, но принимают это и живут дальше. А ты завис на той дорожке, которую дворник не посыпал песком. Да, больше не мог профессионально заниматься любимым делом. Но рука-то срослась, больше ничего не пострадало. Получил образование, хорошо оплачиваемую работу. Поешь, потому что нравится. Женщины на тебя смотрят и даже любят. И все равно считаешь себя неудачником, жизнь которого закончилась в восемнадцать лет.

Андрей, Сережа, Алла, Ирочка – может, у них и были другие планы на будущее, но вряд ли они считают себя лузерами. Сама Маська… если и приходили такие мысли, когда провалилась в консу, с ними удалось справиться быстро. Нет, она не опустила руки. Просто не стала повторять попытку. Какой смысл тратить пять лет на ненужную бумажку? Больших академхоров на всех не хватит, а петь она могла и так, без консерваторского диплома. Три года занятий вокалом с педагогом даром не пропали. Да и в школе работать ей нравилось, несмотря на небольшую зарплату. Не говоря уж об ансамбле, без которого себя уже не представляла.

Жить с неудачником, который считает неудачницей и тебя тоже, да еще ни в грош не ставит твою работу – любимую работу?

Масечка, ты у себя одна, а жизнь слишком коротка.

***

Это уже не было злостью или обидой. Просто констатация факта. И выбор из двух вариантов: копать или не копать. Выйти замуж за человека, с которым некомфортно уже до свадьбы, или переломаться, но вздохнуть свободно.

Был, конечно, еще один момент, но Маська волевым усилием заставила себя о нем пока не думать.

Это потом. Все равно ничего не изменит, но сделать то, что должна, будет тяжелее.

К утру она задремала, а когда проснулась, Володьки, к счастью, уже не было. Собираться при нем не хотелось.

Много вещей натаскать в Володькину квартиру Маська не успела, все уместилось в спортивную сумку. Сложив ее, поставила в прихожей, села на диван, задумалась. Репетиция только завтра, концерт через два дня. Рабочий день у Володьки был ненормированным, мог прийти домой к обеду, а мог и за полночь. Звонить ему и спрашивать, когда вернется, не хотелось. Оставалось сидеть и ждать.

Впрочем, ждать не пришлось. В кармане взвыл телефон.

Марина?

Каждый раз, когда звонила медсестра из пансионата, у Маськи ёкало в животе, хотя сама попросила сообщать, если у бабушки будут просветления.

Болезнь быстро прогрессировала. Первые признаки появились лет шесть назад, но и через три года, когда поставили диагноз, они еще как-то справлялись. В крайнем случае, можно было пригласить на время сиделку. Но потом все стало так плохо, что пришлось искать специализированное учреждение: Маська чисто физически не могла находиться рядом сутки напролет, да и помочь при необходимости тоже не могла.

В «хорошем» состоянии бабушка никого не узнавала и почти себя не контролировала, но вела себя тихо. В «плохом» без конца плакала, кричала, каталась по полу и крыла матом персонал. Однако изредка случались просветления, и она на короткое время почти приходила в норму. По договоренности медсестры сразу звонили Маське, чтобы та могла приехать и пообщаться.