– Сдавай билеты на поезд, – сказал я сыну. – Поедем на машине.
900 километров по Холмогорам до деревни Зарученье. Вверх-вниз, вверх-вниз, особенно на границе Вологодской по Архангельской. Он не особо загорелся, и я тоже смекнул: «Зачем передумал, когда "против" больше, чем "за"?»
–Ты же на глаза жаловался?
–Да, зрение упало. Руль крутить одному непросто. Нагрузка есть, но!!! Твам такие места, их надо живыми глазами увидеть.
Махнул рукой, Север повидать, да еще со взрослым сыном? Когда еще такое выпадет? – решено.
Дорога-то как манила, – вот еще что.
Пытливый читатель уже обвел кружком цифру "900". А Холмогоры-то "подлиньше" будут, аж за тысячу километров. Верно. Только с Холмогор свернуть нам надо было пораньше, до Архангельска, на Няндому. По приглашению наших замечательных няндомских друзей. Деревенька под городком Няндома с праздничным названием Зарученье. Две-три эсэмэски, и мы едем в гости, кстати, в таких случаях путь становится покороче.
«Ты знаешь, – говорю себе, – всякий раз, когда слышу слово "Холмогоры", не забудь: кроме названия дороги, еще деревня так называется, в низовье Северной Двины, с допетровских времен. Зазорно будет не наведаться туда».
Но сначала надо пройти трассу М8, от Москвы, не доезжая Архангельска. Города там знатные: Переславль-Залесский, Сергиев-Посад, Ростов Великий, Ярославль, Кострома. Не хочешь – объедешь. Где-то след Ломоносова и рыбного обоза, с которым он шел.
И поехали мы, вернее думали, что поехали, – по Холмогорам не едут, так, спускаются-поднимаются. На холм - с холма. По полосе "шелковисто-гладкого асфальта", если воспользоваться набоковским описанием какой-то "american road". Движение мягкое, как по коврику с короткими ворсинками.
Водители грузовиков здесь учтивые. Мигают тебе правым "поворотником" – обгоняй, не стесняйся. Левым - не дергайся, по "встречке" что-то идет.
А в долинах стелются туманы, а поля красуются зарослями Иван-чая узколистного, а от сосновых лесов веет свежестью и запахом коры.
Нигде не вспомню таких видом, как на Холмогорах, нигде.
И грянул дождь, да что там дождь, ливень зарядил на всю дорогу.
Радуюсь ему, но ехать, когда он хлещет по лобовому стеклу, никому не пожелаю. Перед бампером небесный художник будто стер все контуры умелой рукой. Исчезнувшая дорога и клубы пара. Эх, дорога. Едешь будто не по ней, а над ней. Приборы показывают "скольжение". И в какой-то момент я не в "легковушке", – так, в шхуне, попавшей в шторм, – привет Айвазовскому.
Что делать? По пути тянуло в старинные деревни Андричевскую и Пежму. А тут такое стихийное бедствие.
К чему веду рассказ? Дорога определяет настроение. Дорога определяет направление. Разговаривает с тобой, шепчется, нашептывает разные небылицы. И что бы там с тобой не стряслось – послушай ее, она приведет куда нужно. Мы держались на трассе, пока не свернули в один случайный поворот – переждать "разбушевавшуюся стихию".
Дорога усыпана гравием, ехать можно. Это не «Поворот не туда» и не «У холмов есть глаза». А вот ветер лютует на пару с дождем. Вдалеке показался чернел храм заброшенный. Ну что, подъедем?
–Нет! Я туда не пойду! – кричит Димка.
–Ну ладно, так проедем чуть. Дождь то надо переждать.
2. Куда приводят Холмогоры
Дорога вела на деревенскую площадь, и выходило, что к Храму. С большими ямами, залитыми водой. Дождь приостановился. Вышли размять ноги. Село. Площадь. Река виднеется. А там и храм невдалеке.
Церковь заброшенная, угрюмая, забытая лет на двести. Купола нет. Обобрали с ног до головы, обругали, как виновницу чего-то, обидели, как сиротку.
Людям когда-то партия приказала лихоимничать, – они лихоимничали. Приказала: «не верить», – они и не верили.
"Кому церковь не мать, тому и Бог не отец" – про таких людей сказывают. Ничего святого. Стоит посреди деревни обруганный храм и «ходют» люди мимо, на работу, на свадьбу, детей рожают, мимо с коляской гуляют, опять на работу, потом и на пенсию, да и покойника мимо несут, эх, весело, ничего не скажешь.
Обошли. Небо раздвинулось. Закат развиднелся. Правда, "комарьем" начало щипать крепко.
Раньше люди храму улыбались, верили, надеялись на что-то, в праздники и в беду по-нарядному одевались и шли, шли сюда. Исповедовались, причащались, венчались, крестили детей, отпевали ушедших.
А нынче?
В голове: мое первое крещение. В избе, над тазиком. А как по-другому, если деревня без церкви и священника, а та, что с церковью, зимой не доехать.
Опять обошли вокруг, осторожно, крестов нет, а захоронения где-то остались.
За церковью было кладбище. Хоронили достойных, православных людей, чтобы молитвы и звон колоколов слышали даже усопшие. Те, кто был там похоронен, всегда присутствовали на каждой службе в церквях незримо, их поминали. А батюшки обходили прилежащее кладбище с определённой молитвой, обращаясь к Богу о прощении их грехов...
Стало быть, раз снесли могильные памятники, и пасут скот, то память о тех людях не сохранилась.