Голова раскалывалась так, словно внутри черепной коробки устроили репетицию ансамбля ударных инструментов, решивших играть без дирижера. Я с трудом разлепила веки, ожидая увидеть привычные бежевые обои своей спальни, но вместо этого взгляд уперся в потолок — идеально ровный, белый, с мудреной системой освещения, напоминающей созвездия.
Паника ударила в грудь ледяной волной.
Я резко села, но тут же пожалела об этом: комната качнулась, а желудок сделал кульбит. Простыни. Шелковые, темно-графитового цвета, скользящие по коже, словно прохладная вода. Я никогда в жизни не спала на таком белье. Оно пахло не кондиционером для стирки, а чем-то терпким, дорогим и пугающе мужским. Сандал, морская соль и едва уловимая нотка дорогого табака.
— Черт... — прошептала я, и собственный голос показался мне чужим — хриплым, сорванным.
Я медленно повернула голову влево.
Рядом со мной спал мужчина.
Не просто мужчина. Это был оживший грех, воплощенный в плоти и крови. Он лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку, но даже в этой позе от него исходила аура подавляющей силы. Одеяло сползло до поясницы, открывая вид на широкую, рельефную спину, где каждый мускул был очерчен с анатомической точностью. На левой лопатке виднелся шрам — тонкая белая линия, пересекающая загар.
Воспоминания о вчерашней ночи обрушились на меня хаотичными, яркими вспышками.
Клуб «Инсомния». Грохочущие басы, от которых вибрировал пол. Инга, кричащая мне в ухо: «Забудь ты этого козла Марка! Ты богиня, Кира! Сегодня твоя ночь!». Текила. Еще текила. А потом — он.
Я не помнила, как мы познакомились. Кажется, я просто врезалась в него у барной стойки, когда пыталась пробраться к выходу. Я помнила его глаза — темные, почти черные, смотрящие на меня не как на девушку, а как на добычу. Помнила его руки — горячие, властные, которые легли на мою талию, мгновенно присваивая. Мы не говорили о именах. Мы вообще почти не говорили. Был только безумный драйв, поездка на его машине, скорость, от которой захватывало дух, и этот пентхаус, где панорамные окна открывали вид на ночную Москву, сверкающую миллионами огней.
Я закрыла лицо ладонями. Господи, Кира Волкова, что ты наделала?
Ты — отличница, карьеристка, девушка, у которой вся жизнь расписана в ежедневнике по минутам. Ты не спишь с незнакомцами. Ты не садишься в машины к мужчинам, чьего имени даже не спросила.
Но вчерашняя Кира была другой. Вчерашней Кире было больно. Картинка того, как Марк, мой «идеальный» жених, кувыркается в нашей постели с какой-то девицей, все еще стояла перед глазами, выжигая душу кислотой. Мне нужно было лекарство. И этот незнакомец стал самой мощной анестезией, которую только можно было придумать.
Я осторожно, стараясь не дышать, приподняла край одеяла. Слава богу, я была в белье. Точнее, в том, что от него осталось. Кружевной комплект, который стоил половину моей зарплаты, сейчас казался неуместным и вульгарным в свете утреннего солнца, пробивающегося сквозь плотные шторы.
Мне нужно бежать. Прямо сейчас. Пока он не проснулся.
Я спустила ноги с кровати, чувствуя, как ворсистый ковер щекочет ступни. Огляделась в поисках своей одежды. Мое платье — маленькое черное недоразумение, которое заставила надеть Инга — валялось на кресле у окна. Туфли нашлись у двери.
Я двигалась как ниндзя, подбирая вещи и натягивая их на себя дрожащими руками. Голова кружилась, но адреналин гнал меня вперед. Я не готова к утренним разговорам. Не готова к неловкому «ну, пока» или, что еще хуже, к предложению выпить кофе. Я хотела сохранить эту ночь как безумный эпизод, как вспышку, которая останется в прошлом.
Когда я уже была полностью одета и держала туфли в руках, мой взгляд упал на прикроватную тумбочку. Там лежал его телефон — последняя модель, черный, строгий, и мои часы, которые я сняла перед тем, как...
Я схватила часы, застегивая их на запястье. Рядом лежала моя помада. Ярко-красная, оттенка «Роковой соблазн». Я достала ее из клатча вчера, чтобы подправить макияж в машине, и, видимо, забыла здесь.
Внезапный порыв, детский и дерзкий одновременно, заставил меня остановиться. Я не могла просто исчезнуть, не оставив последнего слова. Я открыла тюбик. Красная, кремовая текстура маняще блеснула.
На полированной поверхности черного дерева тумбочки я ничего писать не стала — вандализм был не в моем стиле. Я взяла плотную белую салфетку, лежавшую под стаканом с водой, и быстро, размашисто провела по ней помадой, оставив яркий отпечаток губ. А ниже, повинуясь какому-то хулиганскому инстинкту, вывела пару слов прямо на зеркальной поверхности подноса, стоявшего рядом:
«Спасибо за забвение».
Я поставила тюбик с помадой прямо на этот отпечаток, как шахматную фигуру, ставящую мат. Пусть гадает. Пусть ищет. Он никогда меня не найдет. Москва — огромный город, а я всего лишь песчинка в этом океане.
Бросив последний взгляд на спящего мужчину — темные волосы разметались по подушке, профиль казался высеченным из мрамора, — я почувствовала странный укол в сердце. Мне хотелось остаться. Хотелось узнать, какой у него голос по утрам. Хотелось снова почувствовать эти руки.
— Нет, Кира. Беги, — скомандовала я себе.
Я выскользнула из спальни, преодолела огромную гостиную, больше похожую на музей современного искусства, и вышла в коридор. Лифт был персональным, открывался прямо в квартиру. Я молилась, чтобы для выхода не требовался код. Кнопка «1» загорелась зеленым.
Когда двери лифта закрылись, отсекая меня от пентхауса и его хозяина, я наконец выдохнула, прислонившись лбом к холодному зеркалу кабины.
— Прощай, Мистер Незнакомец, — прошептала я своему отражению. — Надеюсь, ты был хорошим сном.
Такси ползло по утренним пробкам Садового кольца с грацией умирающей черепахи. Я сидела на заднем сиденье, прижимая к виску холодную бутылку воды, которую купила в ларьке у подъезда того элитного дома.
Телефон разрывался от сообщений Инги.