Когда-то я думала, что смерть пахнет гарью и кровью. Как в тот день, когда мой мир сгорел заживо, оставив после себя только едкую черную копоть на стенах памяти.
Теперь я знаю — смерть пахнет стерильной чистотой. Ароматом дорогого мыла, свежего белья и пола, натертого до глянцевого блеска. Она не кричит. Она шепчет бархатным голосом, в котором тонут обещания рая.
Меня нашли не в подворотне. Меня извлекли. Как редкий вирус из цифрового кода. Он наблюдал за мной годами, читал мои мысли, как дневник сумасшедшей. Он знал алгоритм моего падения лучше, чем я сама.
Он не предложил мне спасения. Он предложил трансценденцию. Стать не просто сильной. Стать Богом. Его Богом. Потому что все, что он создает, должно молиться на него.
Он называл это «эволюцией». Я называю это ритуалом. Долгим, изощренным ритуалом приготовления жертвы. Он был жрецом, а его дом — храмом, где каждый предмет был орудием пытки, притворяющимся предметом роскоши.
Его жена, Елена, была самой красивой урной для пепла. Идеальной вазой, из которой давно вынули цветы и налили яд. Она смотрела на меня пустыми глазами, и я читала в них единственное предупреждение: «Твоя очередь».
Мне было семнадцать лет и пять месяцев, когда я согласилась. У меня был точный план мести тем, кто уничтожил мою семью. И был точный, до дня, расчет — как пережить того, кто собирался уничтожить меня.
Он думал, что переписывает мой код. Стирает Лику и устанавливает на ее место свою прошивку. Он не понимал, что я не жесткий диск. Я — червь. Я — вирус, который учится. Который мутирует. Который читает код своего программиста и ищет в нем уязвимости.
Он готовил меня к своему бессмертию. Я готовила его к падению.
И в ночь моего восемнадцатилетия, когда его пальцы впивались в мою кожу не как ласка, а как ярмо, когда его губы шептали мне на ухо не слова страсти, а новые команды для моего покорного тела, — я впервые по-настоящему улыбнулась.
Он вошел в меня, думая, что наконец-то вводит пароль к своему будущему.
Он не знал, что активирует бомбу.