Новая хозяйка для принца

1

Индрэ казалось, что его разрывает на части изнутри. Стальной шарик давил на тело, не позволяя ему раскрыться, так что казалось, что даже вынь его — и на месте вторжения останется зияющая дыра. Цепь, соединявшая вставленный в него крюк с ошейником, была слишком короткой, чтобы Индрэ мог распрямить затёкшую шею, и всё же он чувствовал, как с каждым мгновением голова клонится вперёд, увлекаемая другими цепочками, ведущими к соскам.

Боль не прекращалась уже несколько часов, и как ни старался Индрэ, он не мог выбрать позу, в которой она становилась слабей. Руки, сцепленные за спиной, затекли так, что Индрэ уже сомневался, что они снова будут слушаться его.

— Рудэна… — прошептал он.

— Госпожа.

Спину Индрэ обжёг удар плети, и он издал усталый, полузадохнувшийся вскрик. Ему было уже всё равно — только бы прекратилась боль. Но назвать госпожой южанку, как ни старался, он не мог.

— Я ненавижу тебя… — прошептал Индрэ, и ещё один хлёсткий удар пришёлся по обнажённым ягодицам, смещая крюк и вырывая из горла новый стон.

— В следующий раз придётся вставить тебе в рот кляп, чтобы ты меньше трепал языком.

Губы Индрэ исказила болезненная усмешка.

— Тогда… ты никогда... не услышишь… столь желанных… слов… Ах…

Индрэ задохнулся и проглотил остатки слов, когда, не вынимая расширителя, Рудэна воткнула в него длинный и тонкий предмет.

Её уверенные руки по-хозяйски заскользили по обнажённому животу, пробуждая нежеланное возбуждение.

«Ненавижу тебя, — не переставал твердить Индрэ, но уже про себя. — Ненавижу тебя, Рудэна. И если когда-нибудь ты умрёшь — то знай, в этом будет моя вина».

— Подъём! — кованый сапог врезался ему под ребро, и Индрэ едва успел спрятать пальцы, по которым должен был прийтись следующий удар.

Больше всего он боялся, что они повредят ему руки. Тогда он не сможет ни рисовать, ни писать. Тогда он станет никем — как и хотела Рудэна.

— Где моя… леди?.. — Индрэ договорил с трудом, кашель рванулся из пересохшего горла, а ответом ему стал раскатистый смех обоих вошедших в камеру мужиков.

— Соскучился по своей любимой? Так хочешь, я её заменю?

Индрэ стиснул зубы, когда говоривший подцепил его за подбородок и потянул вверх, заставляя подняться с пола и встать перед ним на колени. Руки были скованы, но не за спиной, как во сне. Они не боялись его. Хорошо.

Индрэ с трудом заставил себя сдержать плевок. Из пухлых губ его экзекутора пахло чесноком, и когда он говорил — в лицо Индрэ летели маленькие капельки слюны.

— Тихо, Жольт, — другой положил руку спутнику на плечо, — король ещё не вынес приговор. Не торопись.

Свободная рука его скользнула Индрэ по плечу, будто изучая его.

«Что здесь изучать?» — билось у Индрэ в голове. Он отлично представлял, как выглядит в этот момент: в изорванных одеждах, дорогой шёлк превратился непонятно во что. Волосы чернели на голове вороньим гнездом. Губы потрескались, а правая половина лица так болела, что, должно быть, представляла собой один огромный синяк.

— Тебе, видимо, даже шлюхи в борделях не дают, раз ты решил поиметь такого, как я, — произнёс он раньше, чем понял, что говорит это вслух.

Ярость исказила лицо кирасира.

«Ну всё, — подумал Индрэ. — Сейчас меня будут бить».

Но логического завершения разговора так и не произошло.

Второй кирасир снова стиснул плечо напарника.

— Не сейчас, Жольт, — твёрдо сказал он, — время идёт. Если опоздаем, то поимеют тебя и меня, а не его.

Пальцы Жольта на подбородке Индрэ несколько ослабли. Он поймал цепь, удерживавшую его руки, и дёрнул вверх.

— Ладно, идём, — буркнул Жольт, но когда Индрэ, пошатываясь, поднялся на ноги и направился было к двери, рванул цепь на себя, так что Индрэ едва ли не рухнул в его объятья. Снова губы кирасира оказались у самого его лица, и, проследив ими контур уха, Жольт произнёс: — Когда она прикажет колесовать тебя, как и твою жёнушку, у нас с тобой будет целая ночь, перед тем как палач приведёт в жизнь приговор. И ты захочешь, чтобы ночь не кончалась никогда.

Жольт хрипло расхохотался и, больше не удерживая Индрэ, двинулся вперёд, волоча его на цепи за собой.

Приёмный зал дворца Авроры в самом сердце Вечного города больше походил на солнце, расстилавшее по небосводу свои лучи, чем на те скромные по здешним меркам апартаменты, к которым Индрэ привык.

Он знал, что в Империи Остеррайх не скупятся на лоск. Свиты местных герцогов могли составлять несколько десятков человек, не считая охраны и слуг. И столько же, если не больше, вмещал в себя каждый дворец. Но даже по меркам Империи апартаменты Гатсвернов превышали любой разумный размер. Это был скорее город в городе, чем просто дворец. Город, в который по приказу императрицы съезжалась не только вся семья, каждый со своим двором, но и все владетели и владетельницы провинций от Южного моря до Лазоревых гор. Многочисленные фонтаны били вдоль аллей, и ветер, всегда настолько сильный здесь, что чайки ломали крылья, пытаясь пересечь город от одной границы до другой, относил их в сторону, осыпая придворных мириадами брызг.

2

— Ну, что скажешь? — спросила Агнесса фон Лерон, некогда младшая принцесса дома Лерон, а ныне - Императрица Остеррайха, отбрасывая на стол колоду карт и потягиваясь. Ей было слегка за тридцать, и государственные дела в последнее время делали её слишком рассеянной, чтобы следить за игрой. Будь её воля она и вовсе предпочла бы этому занятию охоту, но заранее предчувствовала, что стоит собрать свиту, как отдых превратится в светский приём.

— Скажу, миледи, что вам нужно больше работать над собой. Иначе кому-то менее честному и более увлечённому дворцовой игрой легко удастся вас обмануть.

Кэйтрин де Марджон не видела особого смысла соблюдать формальности, когда они с Агнессой оставались наедине.

Они четверо — Агнесс, Кэйтрин, а вместе с ними принцы Клод Раймон Ламот и Фабрис Анж д`Омур, знали друг друга уже много лет. Ещё тогда, когда никто из них и предположить не мог, что Агнесса наденет Императорский венец, все четверо проводили вместе ночи и дни, вместе охотились и вместе пили вино.

Теперь, когда с тех времён минуло уже более десяти лет, пути всех четверых порядком разошлись. Агнесса стала Императрицей, так что Клод и Фабрис порядком робели перед ней. Агнесс раболепства не любила, и потому ей с каждым годом становилось с ними всё тяжелей.

К тому же у Фабриса появилась семья, у Клода — выезд первосортных коней, и в конюшне он, как правило, торчал весь день, поглаживая и расчёсывая своих жеребцов.

И только в жизни Кэйтрин за прошедшие после войны годы не изменилось почти ничего. Она была всё так же стройна, как и в двадцать лет, спина её оставалась такой же прямой, и только в глазах затаилась грусть. Она не вступила в брак и не завела детей, хотя придворные кавалеры и поглядывали ей вслед с тоской. Всё, на что хватало Кэйтрин — это несколько дней. Мужчины надоедали ей в тот же момент, когда она получала над ними полный контроль.

У неё не прибавилось ни ума, ни друзей, зато и терять ей было нечего — и потому Кэйтрин так и не узнала, что такое страх перед людьми или страх потерь.

— Я не об этом, — Агнесс усмехнулась и легонько толкнула её в плечо, в очередной раз за вечер нарушая этикет, будто силилась доказать самой себе, что пропасти, пролёгшей между ними — нет. — Я об этом северном птенце.

Кэйтрин тоже отложила карты, поднялась, и остановилась напротив стойки со шпагами. Брать в руки оружие ей не доводилось уже давно. И если Агнесс, пожалуй, была рада вернуться к платьям и балам, то на Кейтрин они неизменно навевали тоску.

Она взяла со стойки одну из шпаг, взмахнула ей и провела кончиком пальца по лезвию, проверяя, не затупилось ли оно. Бережно вернула оружие на стойку и подошла к окну, из которого открывался чудесный вид на партер.

— Скажу, что вы ещё намучаетесь с ним, миледи. Мальчишка не так прост, как хотели бы того вы или Рудэна. Он доставит много проблем.

— Опять не то, — поморщилась Агнесса, — я спрашиваю, что лично ты думаешь о нём. Как думаешь… В постели он так хорош, как шуршат языки придворных дам?

Кэйтрин надломила бровь и насмешливо посмотрела на неё.

— Очень странный вопрос, миледи. Уж не влюбились ли вы в него?

— Я — нет, — твёрдо ответила Агнесс, — а ты? — с тенью надежды в голосе спросила она.

— Помилуйте, да что тут любить? Я пока не так далеко зашла в искусстве любви, чтобы возбуждаться при виде мертвяков.

Агнесса прокашлялась и отошла в сторону. Взяла со стойки одну из шпаг и покрутила в руках, разглядывая эфес.

— А скажи мне вот что, моя дорогая подруга… — задумчиво произнесла она, — не знаешь ли ты, отчего случился скандал в доме нашего дражайшего графа де Флери?

Теперь уже Кэйтрин прокашлялась и покраснела.

— Вы знаете, миледи, я не люблю разносить сплетни.

— Верно. Ты любишь, когда сплетничают о тебе.

Кэйтрин склонила голову.

— Прошу меня простить, миледи, но вы же не собираетесь ставить мне это в вину?

— Допустим, что нет. Но как быть с маркизом де Лонгли?

— Простите, миледи, но это уже точно касается только меня и его!

— И его жены.

Кэйтрин промолчала. Отвернувшись к окну, она побарабанила пальцами по краешку рамы.

— У меня такое чувство, — сказала она медленно и задумчиво, — что вы, миледи, пытаетесь мне угрожать.

— Разумеется, нет. Я лишь хочу дать вам возможность оплатить ваши долги.

— Долги?

— И не думайте, что я о них не знаю.

— Простите, миледи, если вы желаете дать мне возможность оплатить долги, вам лучше выписать мне из вашей казны полмиллиона лир. Этого вполне хватит — да к тому же окупит моё содержание на год вперёд.

— Сомневаюсь, что это может вам помочь. Вы наделаете ещё.

— Да полноте, миледи! — Кэйтрин ударила кулаком по подоконнику. — Что вы от меня хотите?

— То, что должна была сделать уже давно. Я хочу устроить твой брак.

— Агнесс…

— Не забывай, Кейтрин, что говоришь с Императрицей.

3

— Оближи.

Индрэ знал, что есть вещи, с которыми лучше не спорить. Он стоял на коленях у ног Рудены. Руки были скрещены за спиной.

Хлёсткая пощёчина прошлась по лицу.

— Ты не слышал приказ?

Не дожидаясь следующего удара, Индрэ наклонился и принялся выполнять.

К горлу подступала тошнота.

Он не знал, кого ненавидит сильнее — Рудэну, за то, что та имеет власть над ним, или себя самого — за то, что позволяет ей иметь такую власть.

По законам северных краёв семья принадлежит женщине. В её власти находятся все супруги, независимо от старшинства. Никто не станет вмешиваться в дела, которые творятся между мужем и женой.

Днём он, сын правителя, проигравшего войну, мог носить имя герцога Северных земель, но, когда наступала ночь, и в дворцовых покоях закрывалась последняя дверь, никакая стража не могла бы ему помочь.

Для наместницы Остерайха, принцессы Рудэны, он был не более чем рабом.

Так было уже настолько давно, что иногда Индрэ казалось, что так было всегда.

Он старательно выполнял приказ, пока Рудэна не поставила одну ногу на стоявший сбоку сундук.

— Не останавливайся, — приказала она, — ласкай языком. Ты должен знать своё место, мой дорогой муж.

Индрэ замешкался. Так далеко Рудэна не заходила ещё никогда. Но Индрэ знал, что у её желаний нету границ. Всего секунда колебания — и новый удар обжёг его щёку.

Индрэ сипло выдохнул и, задержав дыхание, принялся выполнять приказ.

Индрэ сел на кровати.

За окном, заливая призрачным светом заброшенный двор, тускло мерцала луна — кажется, до рассвета оставался ещё час или около того.

Индрэ перевёл взгляд на изъеденный молью полог кровати, и ему показалось, что темнота наступает на него со всех сторон. А где-то там, в перекрестье теней, ожидает его Она. Рудэна.

Головой он понимал, что попросту сходит с ума. Что Рудэна мертва и уже никогда не тронет его. Что страхи эти терзают его лишь потому, что он позволяет им жить внутри себя — но никакие доводы разума не помогали. Ему хотелось бежать, не разбирая дороги, и он сбежал бы — если бы знал, куда.

— Спаси меня, Звезда… — прошептал Индрэ и, уронив лицо на ладони, с трудом подавил душивший его всхлип. Даже здесь, наедине с собой, нельзя было отдавать боли власть над собой.

— Мастер…

Индрэ вздрогнул, услышав знакомый голос в тишине, и мгновенно выпрямился, поняв, что находится в комнате не один.

— Керве? Откуда ты здесь?

— Да, мой господин.

Непривычно прошуршали в темноте чужие грубые одеяния, и Индрэ увидел во мраке лицо слуги. Керве стоял на коленях, подле его кровати, и Индрэ невольно подумал о том, как давно тот находится здесь и не говорил ли он сам во сне?

Индрэ облизнул губы.

— Принеси мне попить.

— Простите, мастер, здесь нет стакана для воды. Станете ли вы пить из моих рук?

Индрэ издал сухой смешок.

— Они боятся, что я покончу с собой?

— Даже я этого боюсь.

Индрэ качнул головой.

— Нет. По крайней мере, не сейчас.

Наступила тишина. Каждый думал о своем.

Затем Индрэ произнёс:

— Керве, я рад, что ты здесь. Не уходи далеко, посиди со мной.

Керве кивнул.

— Попытайтесь уснуть. Завтра будет тяжёлый день.

Уснуть Индрэ, конечно же, так и не удалось. Он лишь проворочался с боку на бок, не в силах избавиться от опасений, что Керве сумеет подсмотреть его сны, пока за окном не зарделся рассвет.

— Сколько времени? — спросил он, неподвижными глазами глядя в потолок.

— В третий раз прокричали петухи, и часы на башне пробили восемь раз.

Индрэ кивнул.

— Четыре часа… — медленно произнёс он. — Прикажи подать воды. Скажи им, что я не утоплюсь.

— Полагаю, они не разрешат мне помогать вам. Сами знаете почему.

Индрэ поджал губы, но кивнул. Он знал Керве так давно, что казалось, тот сопровождает его всю жизнь, хотя на самом деле Керве посвятили ему, когда тому было двенадцать лет — а самому Индрэ шестнадцать. Через два года после того, как Рудэна стала его женой и госпожой, и жизнь Индрэ превратилась в Ад.

— Пусть пришлют этого мальчика, — сказал он, — он уже видел всё, что мог. А ты… — Индрэ пощупал скулу, где продолжал наливаться синяк, — скажи, что я отказываюсь появиться на церемонии так. Мне нужна маска или ещё что-нибудь.

Керве вышел, а Индрэ произнёс в пустоту над собой:

— Четыре часа. Твой план был бесподобен, Индрэ. Здравствуй, новый день.

4

Индрэ просыпался медленно. Слабые лучики рассветного солнца осторожно заглядывали ему в лицо, и, потянувшись, он ощутил себя необыкновенно отдохнувшим. События прошедшего дня не сразу всплыли у него в голове — в последнее время Индрэ просыпался в новом месте каждый день и толком уже не знал, чего ожидать.

Больше месяца прошло с тех пор, как Белый шпиль был осаждён. И почти столько же с тех пор, как ворота открылись, впуская воинов императрицы. С той ночи Индрэ уснул не в темнице и не в кандалах возле походного шатра только раз — прошлой ночью. Но тогда мысли о грядущем слишком тревожили его, чтобы он мог спокойно спать. А теперь всё худшее было свершено и оставалось принять новую реальность такой, какова она есть.

Индрэ потянулся и сел. Он ещё не успел собраться с мыслями и сообразить, что ему следует делать теперь, когда повернул голову, и взгляд его упал на супругу, раскинувшуюся на дальней половине просторной кровати.

— Ты! — выдохнул он, но голос его прозвучал так громко в тишине спальни, что зазвенели стёкла на полках.

Маски больше не было на лице Кэйтрин. Она лежала на спине, чуть раскинув в стороны руки и явно не беспокоясь ни о чём. Одеяло сползло вниз, открывая взгляду Индрэ нежную грудь, плоский живот и верхнюю часть узких бёдер. Супруга явно тщательно следила за собой. Чёрные волосы растрепались, выбились из высокой причёски, и теперь блестящие от лака прядки разметались по подушкам.

Но всё это мало интересовало Индрэ в тот момент, потому что взгляд его полностью сосредоточился на лице той, кто лежала рядом с ним. Индрэ узнал её.

— Ты! — уже громче повторил он и, вскочив на ноги, попятился назад.

Кэйтрин приоткрыла один глаз. Рассеянно посмотрела на него. Подумала — и открыла второй.

— Я. Ну и что?

— Ты… Вы! Вы ворвались в мой покой! Вы видели меня, когда я…

Кэйтрин вздохнула и села.

— Я видела вас очаровательно голым. Немного опередила события, что с того? Между прочим, я считаю в некотором роде оскорблением тот факт, что сегодня ночью вы так и не показались мне целиком.

Индрэ стремительно побледнел. Теперь он понимал, зачем невесте потребовалась маска. Если бы он узнал о случившемся до свадьбы…

«То что?..» — спросил Индрэ себя, и бессилие накатило на него. Он сделал назад ещё один шаг и, почувствовав стену у себя за спиной, сполз по ней вниз и уронил голову на колени.

— Звезда, почему ты ненавидишь меня… — прошептал он.

Кэйтрин наблюдала за супругом с минуту. Утренний — растрёпанный и взбудораженный — Индрэ был необыкновенно мил. Захотелось протянуть руку и коснуться его, убрать упавшие на лицо пряди волос.

Кэйтрин решила не отказывать себе в удовольствии, поднялась с кровати и, устроившись на коленях перед Индрэ, заставила его поднять лицо.

Скула Индрэ опухла и приобрела зелёный цвет. Пожалуй, синяк был единственным, что по-настоящему портило его красоту.

Кэйтрин провела кончиками пальцев по его краешку, и Индрэ тут же пробила дрожь.

— Кто сделал это с тобой? — спросила Кэйтрин, не убирая руки.

— Не знаю, — Индрэ устало качнул головой, — какой-то солдат, из тех, что везли меня сюда.

— Жаль, что ты не помнишь его имени. Я бы приказала запороть его до смерти.

Индрэ усмехнулся без всякой радости, но в глазах его промелькнула толика тепла.

— Он был в своём праве, — сказал он, — я был пленником. Жаловаться не на что.

Кэйтрин не стала отвечать на эти слова.

— Я прикажу принести целебный лосьон, — сказала она вместо этого и встала. Подошла к двери и, приоткрыв ее, крикнула: — Амандин! Принеси нам настой с розмарином и календулой. И где наш завтрак, чёрт бы вас всех побрал?

Кэйтрин отвернулась от двери и, потягиваясь, прошла по комнате к окну. Индрэ против воли наблюдал за тем, как движется её гибкое тело, как матовая кожа отражает отблески солнечных лучей. Кэйтрин, казалось, ни капли не смущалась своей наготы. А Индрэ не мог не сравнивать мысленно её и ту, другую, которая владела им до сих пор.

Рудэна была сбита плотно, хотя и толстой её назвать было нельзя. Если бы Индрэ не знал абсолютно точно о том, что в жилах её течёт королевская кровь, он скорее подумал бы, что Рудэна — какая-нибудь дочь кухарки или торговки мясом. Лицо её было в целом правильным, хотя на нём и выделялся характерный для всех представителей правящей фамилии утолщённый нос.

Черты лица Кэйтрин Индрэ пока что уловить не мог. Каждый раз, когда она смотрела на него, взгляд притягивали глаза — тёмно-серые, как небо в дождь, и такие же подвижные, как тучи на ветру.

Так они и провели в молчании следующие несколько минут. Кэйтрин стояла у окна и разглядывала парк. Она думала о том, как ей не хочется покидать столицу, и о том, не стоит ли затянуть отъезд.

Индрэ сидел на полу и разглядывал её. Думать о будущем он больше не мог — оно слишком пугало его, как и прошлое. Оставалось сосредоточиться на тех мгновениях, что окружали его сейчас. На тишине комнаты, прерываемой тихим тиканьем часов, на аромате лаванды, наполнившем постель, и на стройной фигуре жены, которая, казалось, напрочь забыла про него.

5

Пока Амандин показывала Индрэ дом, Кэйтрин спустилась на первый этаж и обнаружила, что в музыкальной комнате её уже ожидает Фабрис.

Без тени мыслей о том, каков будет предмет разговора — Фабрис и Клод наведывались к ней время от времени просто так — она распорядилась принести им кофе и устроилась в кресле напротив окна. С этого места она хорошо видела и гостя, и супруга, которому Амандин как раз показывала парк.

Пригубив горячий напиток, Фабрис поинтересовался:

— Как у тебя?

Кэйтрин одарила его насмешливым взглядом.

— Гораздо сложнее, чем позавчера. Почему никто не предупредил меня о том, что творится у Агнессы в голове?

— Никто не знает её так хорошо, как ты, — пожал плечами Фабрис, — я узнал имя невесты только вчера, когда ты меня пригласила. Да и… Что бы ты сделала?

— Скрылась бы с глаз, — твёрдо сказала Кэйтрин, — уехала бы на воды и вернулась, только когда герцог обрёл бы другую жену.

— Ну и зря, — заметил Фабрис и положил в рот канапе. — Тебе достался весьма выгодный кандидат в мужья.

— Не кандидат… муж.

— Вот видишь. Тебе даже не пришлось соблазнять его и впустую тратить слова.

Кэйтрин хмыкнула, давая понять, что не убеждена, но спорить ей лень. Они помолчали, но Кэйтрин отчётливо видела по лицу Фабриса, что тот хочет, но никак не решается ей о чём-то сказать.

— Ну, — поторопила она.

— Ты должна иметь в виду, что о том, что я сейчас скажу, не знает пока никто, кроме императрицы.

Кэйтрин кивнула.

— Сквозь эти стены подслушать нельзя, — сказала она.

— Так вот… — Фабрис наклонился к ней, — принцесса Рудэна не была казнена, — почти что шёпотом произнёс он.

— Что?.. — переспросила Кэйтрин, которая сразу же оценила весь масштаб новости, которую только что узнала. Принцесса Рудэна должна была погибнуть у буйствующей толпы на глазах — иначе никак. Иначе всегда останутся те, кто будет верить, что она жива, и кто пойдёт против императрицы с её именем на устах.

— Что слышала, — тихо продолжил Фабрис, — мне доложили как распорядителю дворца, что она найдена мёртвой в своей камере. Времени было пять часов утра, меня подняли с постели, мне нужно было одеться, спуститься в подвал… одним словом, вся дорога заняла почти час. До казни оставалось совсем чуть-чуть. Я шёл и думал, что теперь делать: это же скандал. Потом решил, что мы попросту вынесем на площадь её неподвижное тело и обезглавим, люди удивятся, но никто ничего не поймёт, но…

— Но? — Кэйтрин стиснула подлокотники кресла.

— Но, когда я добрался до нужного этажа, в камере не было никого. Охранники сказали мне, что глаза Рудэны смотрели на них, вызывая такой страх, что они поспешили сбросить в реку труп.

— Ты с ума сошёл! И ты не сказал никому?

— Конечно никому! Только Императрице! Никто больше не должен об этом узнать, Кэйтрин. Я говорю тебе только потому, что давно знаю тебя, и потому что твой супруг — её супруг. Если Рудэна не умерла, если её мёртвое тело вышло из воды и пошло своим путём — весьма велик шанс, что оно направится домой. В Белый шпиль.

— Или к союзникам на восток.

— Всё может быть. Но я решил, что должен тебя предупредить.

Кэйтрин кивнула.

— Спасибо, — без особого чувства благодарности произнесла она. Куда больше её успокоила бы информация о том, что Рудэна не просто убита, но распилена на части и сожжена.

— Делаю, что могу, — подтвердил Фабрис, отлично понимая, что чувствует в эти мгновения его подруга.

— Ну, а теперь, — продолжил он, откидываясь на спинку кресла и навешивая на лицо улыбку, — расскажи мне, как твой супруг?

Кэйтрин повела плечом. Она толком не знала пока, что рассказать, да и годы разгульной жизни приучили её держать язык за зубами, когда спрашивали о тех, с кем она спит.

— Вам удалось, — Фабрис демонстративно сцепил руки в замок, — подтвердить свой брак?

— Нам что-то могло помешать? — спросила Кэйтрин, не решившая ещё, как отвечать. Раскрыть сразу, что между ней и Индрэ ничего не было, для неё было сравни тому чтобы признать, что она может очаровать не всех. Сказать, что брачная ночь прошла хорошо — означало отрезать себе путь к разводу — или, по крайней мере, усложнить его.

— Насколько я успел заметить, жених холоден как лёд, — хмыкнул Фабрис.

Кэйтрин повела плечом.

— Нет такого айсберга, который нельзя растопить.

— Ну-ну, — пробормотал Фабрис, — хочу тебя предупредить, Агнесс хочет, чтобы брак был спаян на века.

— Вы с Агнес ставите меня в идиотское положение, — огрызнулась Кэйтрин, — Может, мне и ребёнка завести от него? Что это вообще за идиотский ритуал? Никого, в конце концов, не касается, с кем я сплю, а с кем не сплю! Настоящую любовь не должны омрачать ни обручальные кольца, ни крики младенцев, ни прочая ерунда!

— Ты дитя мифов Эллады, — Фабрис пожал плечами, — на севере всё не так.

6

Кортеж, состоявший из двух десятков гвардейцев, пяти приставленных к Индрэ пажей, Кэйтрин, Клода, Индрэ и примерно такого же количества слуг, обхаживавших всех троих, выдвинулся из столицы на третий день. Керве, с разрешения Кэйтрин, ехал у своего господина за спиной, то и дело бросая яростные взгляды на новоявленную супругу, которые Кэйтрин предпочитала не замечать. Фабрис поначалу тоже было вызвался проводить подругу хотя бы до границы центральных земель, но потом передумал и, сославшись на жену, сказал, что приедет навестить её потом.

Течение Дунава у Виены было запружено барками, и потому первую часть пути преодолеть по суше было быстрее. Дорога состояла из нескольких этапов: сначала нужно было достичь берега Рийна, где выехавший вперёд гонец к тому времени уже должен был нанять корабль.

На корабле вниз по течению они планировали выйти к берегу моря, чтобы затем проделать остаток пути вдоль побережья и высадиться у самого подножия Туманных Гор. Там, по Крайнему тракту, до Белого шпиля оставалось всего несколько дней. Итого при попутном ветре и в случае отсутствия дождей и бурь весь путь должен был занять около месяца пути.

С тех самых пор, как они покинули город, Кэйтрин, лишившаяся всего, что так любила — роскоши, мужчин и балов — наблюдала за Индрэ, ехавшим немного впереди.

Супруг отлично держался верхом и в седле смотрелся как влитой. Он отказался от предложения Кэйтрин нанять портных, которые должны были соорудить для него полный комплект одежд на все случаи жизни, и лишь отправил Керве на рынок, чтобы тот приобрёл ему дорожный костюм, состоявший, как выяснилось в итоге, из простых кожаных брюк, белой рубашки и лёгкого дублета, подбитого медвежьим мехом.

В камзоле он нравился Кэйтрин больше, но на Индрэ приятно было смотреть и так. Особенно когда сошли остатки синяков.

Кэйтрин рассчитывала, что вместе со следами плена Индрэ покинет и стеснительность, но этого не произошло.

Она ждала, старалась держаться на расстоянии и если прикасалась к супругу, то лишь для того, чтобы подать ему руку или убрать прядь волос, но даже эти простые знаки внимания пробуждали в теле Индрэ непонятную дрожь.

Показываться перед Кэйтрин обнажённым он тоже отказывался до сих пор, хотя это Индрэ легко удавалось оправдать: походный шатёр был не самым удобным местом для того, чтобы крутить любовь.

На следующий день после их первого откровенного разговора Индрэ сразу же попытался взять свои слова о повиновении назад, но номер этот не прошёл.

Случилось это, когда Кэйтрин застала его в парке, сидевшим на скамейке у маленького фонтана и наблюдавшим, как течёт вода.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась Кэйтрин, и Индрэ тут же взвился с места как змея.

— Моя… — Индрэ запнулся, — графиня, — подумав, закончил он.

— Как у вас идут дела? Прислуга вас слушается?

— Всё хорошо, — торопливо произнёс Индрэ и, тут же сменив тему разговора, произнёс, — на самом деле я рад, что встретил здесь вас.

Обрадоваться его словам Кэйтрин толком не успела, потому что Индрэ тут же продолжил:

— Я хотел попросить вас, чтобы вы забыли вчерашний разговор. Рудэна мертва. Не думайте, что я вспоминаю её или тем более собираюсь за неё мстить. Я никогда не любил её, — Индрэ отвернулся, силясь справиться с собой, но Кэйтрин по-своему поняла его молчание.

— Вам всё равно с кем быть?

Индрэ стиснул зубы и метнул на неё разъярённый взгляд.

— Вы бы хотели всю жизнь прожить в браке с тем, кого вам не пришлось выбирать?

Кэйтрин подняла бровь.

— Я стараюсь не задавать себе этот вопрос, — насмешливо произнесла она.

Индрэ молчал, непонимающе глядя на неё.

— Если вы думаете, что я так уж мечтала выйти за вас замуж, то вы оцениваете себя очень высоко.

— Вот значит как, — мрачно произнёс Индрэ, по-прежнему не глядя на неё.

Кэйтрин молчала. Ей стало вдруг неудобно за свои слова — потому что, несмотря на то, что выбор сделала не она, мысль о том, что где-то в её доме находится Индрэ, уже радовала её.

— Собственно, тогда вас тем более должно устроить то, о чём я собираюсь вам сказать. Вчера я был немного не в себе после всего, что произошло. Вам не следует принимать это в расчёт. Мои страхи принадлежат только мне, и я позабочусь о них сам.

— А поскольку вам моя защита не нужна, то вы и своё обещание не считаете нужным держать, — Кэйтрин приблизилась к супругу и теперь насмешливо смотрела на него, — как же после этого доверять хоть каким-то вашим словам?

— Я… — Индрэ запнулся, чувствуя, как краска приливает к его щекам. Сейчас Кэйтрин отлично видела всё, что происходит у него в голове. Рассчитывая скрыть собственный конфуз, Индрэ запутался в поступках и словах и проморгал то, как можно было их развернуть. — Я не собирался вас обманывать! — наконец процедил он.

— Вы дали клятву, что станете мне подчиняться.

Индрэ то краснел, то белел. На мгновение в голову Кэйтрин закралась мысль, что он сейчас грохнется в обморок, но Кэйтрин тут же её отмела.