Первая заповедь топ-менеджера: не умри на рабочем месте…
не закончив все дела.
— Сократить персонал? — спросил Антонов, глядя на бизнес-план и дорожную карту проекта по автоматизации. — Пятьсот человек?
Я вскинула взгляд и спустила очки на кончик носа.
— Да. Пятьсот.
— Это же всем надо выходное пособие заплатить!
— Это называется социальные гарантии, Антонов, — произнесла я. — Готовьте документы.
Разговор окончен.
Я не любила терять время. Оно – время – самый ценный ресурс. А у меня еще запланирован прием у врача. Отправила в корпоративный мессенджер своей помощнице, чтобы рабочее совещание перенесла на три часа, и получила в ответ: «Алевтина Борисовна, там у вас поездка к Озерцову».
«Тогда на четыре».
«Защита бюджета».
«Пять?»
«Власов».
«А он что?» — спросила, постукивая карандашом по подбородку.
«С рационализаторским предложением!»
Твою-то.
«В шесть у меня что?»
«ВКС* с Самарой». (*видеоконференцсвязь)
Сняла трубку и позвонила помощнице по внутреннему:
— У меня, вообще, нет свободного времени?
— Только если в обед, Алевтина Борисовна, — проговорила она. — Пятнадцать минут.
— Пятнадцать? — потерла подбородок. — Нет, давай посмотри на вечер. Там что?
— На семь у вас технический дизайнер. Вы его два раза переносили. Он командировкой из Сызрани. В восемь вас ждет Павел в тренажерном зале. Ваши пакеты из «Фитнес-еды» уже доставили.
Я не любила тренажерку. Но в сорок пять нужно бороться за каждый грамм мышц. И за каждый дюйм в талии.
— Перенеси врача на завтра.
— Завтра у вас все расписано.
Куда же приткнуть кардиолога? Легкая отдышка и онемение в руке – это нельзя игнорировать.
— А послезавтра?
— Там командировка. В Питер. Два дня.
— В четверг?
— Встреча с губернатором.
Мать моя!
С каких пор моя жизнь превратилась в череду каких-то вечных дел? Начиналось все веселее: я с низов поднималась, не имея ничего за душой.
Придется расставить приоритеты.
— Перенеси кардиолога на следующий понедельник, — в итоге сказала я.
Медленно поднялась из-за стола, посмотрела в зеркало – высокая, стройная и властная женщина с темными волосами. Хороша для сорока пяти. Только бледновата в последнее время…
«Алевтина Борисовна, к вам Мочалина из профсоюза, — тренькнул телефон. — По записи».
— Забыла совсем.
Мочалина, конечно, завела жалобную песню: «Алевтина Борисовна, у нас много семейных. Как так – сократить? А может, их в другой филиал? Или на неполную занятость?»
Не может.
Бизнес – это бизнес. Ничего личного. И семейные дела сотрудников остаются за порогом «СиенталГрупп». Тут им не там. Черномырдин любил говаривать: «Народ пожил – и будет!»
— У Гудкова только сын родился, — печально добавила Мочалина.
Ну и что?
А у меня «дочка*». (*дочернее предприятие). Что за манера бегать по потолку из-за рядового события?
— Все, Мочалина. По рабочим местам, — отрезала я, снова цепляя очки на нос.
У меня семьи нет. Мне эти трепетные нежности непонятны. Я привыкла получать от жизни лучшее. Работа – моя страсть: от первого крошечного цеха до филиалов по всей стране, от уставного в «десять тысяч» до миллиардных капиталов.
В груди что-то внезапно сжалось. Обожгло.
Я потянулась к телефону, и грудь вдруг обдало кипятком – да так больно, что я только хватила ртом кислород.
А дальше ничего – темень, хоть глаз выколи. Просто невесомость.
Сколько я так парила – не знаю. Кажется, прошла тысяча лет, а то и больше. А, может, лишь мгновение…
А потом я услышала:
«Всю жизнь была стервой! Только деньги и нужны. Командировки эти… А семьи нет. Ни детей, ни мужа. Куда это все, что она заработала? Кому?»
«Алевтина Борисовна была хорошим руководителем, достойной женщиной…»
«Закусывай, Антонов. Сонечка, подайте пирожки, пожалуйста»
«Кутья-то какая сладкая. Где заказывали?»
«Слушайте, а помните в том году корпоратив?»
«Сереж, на спиртное не налегай! Как думаешь, компота хватит?»
И все?
Я заметалась где-то. Задергалась.
Какая кутья? Постойте-ка! У меня ведь планы и встречи. У меня сделка на два миллиарда! Госконтракт!
Гвардейский лейтенант имперской армии совершенно точно установил смерть леди Мэдок.
Тем невероятнее, что, не успел он отвезти бумаги в округ, как служанка сообщила ему, что покойница очнулась.
— Не может быть, — сказал он, убирая документы в седельную сумку, уже стоя во дворе и собираясь отбыть.
И все-таки решил проверить.
Накануне его вызвал управляющий имением и сообщил, что юная наследница, баронесса Иветта Мэдок, скончалась. Она с младенчества была хилой, и потому никто особо не удивился. Не явился ни судья, ни местный граф, а был направлен обычный офицер. И он, конечно, убедился – леди мертвее некуда.
Но теперь он шел по темным коридорам, досадуя, что не успел вернуться до наступления темноты. Замок Мэдок был старым, мрачным и стылым. Поговаривали, что здесь жило что-то зловещее – возможно, самые настоящие привидения.
Офицер поежился и покосился на угрюмого управляющего по имени Родерик, который считал новости о воскрешении хозяйки блажью, но препятствовать представителю закона не стал.
— Батюшка, какое горе! — раздался женский голос.
Красивая дородная, светловолосая и голубоглазая дочка управляющего присоединилась к отцу и офицеру в коридоре и запричитала:
— Ташка совсем обезумела! Выскочила из спальни баронессы и так разоралась! Стала кричать, что леди очнулась!
— Ташка? — уточнил офицер.
— Это служанка леди Мэдок, — объяснил управляющий. — Таша обезумела от горя. Со вчерашнего дня места себе не находила. А сейчас ей привиделось, что госпожа жива.
Они вернулись в спальню леди, не рассчитывая, правда, на чудесное воскрешение. Но все трое замерли на входе, когда обнаружили леди Мэдок, эту хрупкую двадцатилетнюю баронессу, живой и невредимой.
Она сидела на постели, облокотившись на подушки, а юная Ташка крутилась рядом.
Управляющий дрогнул, а дочь его, красавица Эдна, вскрикнула и лишилась чувств. Да и офицер сам побледнел, пошатнулся, а следом начал бормотать молитвы. Не иначе, как десять минут назад он сам внимательно оглядел окоченевшее и застывшее тело баронессы. Было оно белое, тощее, с посиневшими губами и почерневшими венами, холодное и твердое. А теперь эта леди смотрела на него живо.
Как так?
— Леди Мэдок, — просипел он, испуганно сглатывая, — как вы себя чувствуете?
Ее узкое, худое личико не выражало страха. А взгляд – растерянности. Смотрела она испытующе и тяжело.
— Есть хочется, — буркнула.
Управляющий в этот момент оттащил свою дочь к креслу, похлестал по щекам, приводя в чувства. А она, едва глаза открыла, давай верещать:
— Как же так, папенька? Как же она выжила? Что же теперь?
— А-ну, — отдернул управляющий, а сам повернул голову и с изумлением уставился на леди.
А гвардейский офицер нахмурился. Внутри завозилось сомнение. Леди Мэдок – единственная наследница барона Чарльза Мэдока, который почил еще пять лет назад. Все баронство принадлежало ей. Правда, разоренное и нищее. Надо ли из-за этих развалин избавляться от несчастной девочки?
Лейтенант выдвинул стул, сел и, подергав тугой ворот форменной рубахи, спросил:
— Что вы помните, госпожа баронесса?
Смотреть на нее было боязно. Лейтенант помнил истории про темных духов. Говорят, они могли вселяться в покойников, оживлять их и даже жить в их телах, пока те не сгниют окончательно.
Как назло, за окном вдарил осенний дождь. В момент все потемнело, загрохотало и завыло.
— Очень мало, и все смутно, — уклончиво ответила девушка.
Офицер взглянул на служанку.
— А вы, Таша, что можете сказать? Я только десять минут назад был в этой комнате и могу поклясться на святом писании, что леди выглядела мертвой.
— Я так горевала, — затараторила молоденькая, стройная девушка, — упала госпоже на грудь, а она глаза открыла и спрашивает: «Ты чего разоралась?»
— Вот оно как, значит, — почесал затылок офицер.
Ничего ему было непонятно. Что теперь писать-то в управление? И вроде уже колокол отзвонил по покойнице. К утру должны были ее в часовне отпеть и похоронить на семейном кладбище.
Может, она еще преставится?
Он сощурил глаза и снова поглядел на баронессу, а она вдруг одеяло откинула, спустила на пол обнаженные ступни и поднялась. Постояла недолго в одной ночной срочке, а потом содрала с постели одеяло и завернулась в него.
— Слушайте, холод тут страшный. Вы это, разбирайтесь, а я есть хочу, — и глянула на Ташку: — Раз ты служанка, давай покорми госпожу.
Леди пошлепала по полу, застыла у камина и нахмурилась.
— А он чего не топится? Так и окочуриться недолго. Еще бы меня за покойницу не приняли, я тут окоченела. Давай, дядь, — кивнула она бледному управляющему, — затопи-ка покрепче.
Прошагала к двери, посмотрела внимательно на едва пришедшую в себя Эдну.
Кажется, героиня где-то раздобыла ткацкий станок... Но не будем забегать вперед.

Баронесса Иветта Мэдок, двадцать лет.
И, кажется, в этом мире она уже считается старой девой
А это Ташка. Нам не удастся рассмотреть ее получше, она снова плачет.
Кто обидел ее в этот раз?
