Новенькая

Пролог

— Прекрати, — выдыхаю с такой ядреной злостью, сам от себя не ожидал. Сашенька вздрагивает и крутится волчком.

— Что… — отступает, упираясь спиной в стеллаж, подначивая подойти еще ближе. — Мне нужен тот разговорник по китайскому…

Рукой упираюсь в полку рядом с её головой, отсекая путь к отступлению.

— Какую часть фразы «прекрати спектакль» ты не поняла?

— Это не…

— Да брось. — Вторая рука на полке. Вижу, как судорожно пульсирует жилка на шее. — Зачем тебе Макс?

Попалась, актриса фигова?! Вот ты реально думала, что я не пойму?!

— А тебе не всё равно?

Поднимает глаза, и в них этот тупой, раздражающий вызов! И все. Все неважно, все идет к чертовой матери, потому что я скучал по этому вызову… Нуждался.

— Решил поговорить? Правда, Дим?!

Да как это происходит?! Теряю связь с реальностью! И все потому, что ее внимание снова сосредоточено на мне: снова, как весь сентябрь, смотрит, болтает, концентрируется на мне.

— А как же Ади?! И где ты был неделю?! Я хотела рассказать, объяснить, но ты…Ты самый выбросил меня из жизни как…

Сашенька тараторит, а мой слух дает сбой.

Вижу, как губы шевелятся, и понимаю: мне нужно, чтобы вся ее сумасшедшая энергия была сосредоточена на мне.

— Заткнись, — рычу, носом зарываясь в густые волосы на макушке. Дышу ей, а она… Позволяет. Все оценили?! Дмитрию Юсупову позволяют!

— А то что? – бубнит в рубашку, не слушаясь. — Что, если не прекращу? Если продолжу пытаться до тебя достучаться?

Ты дилемма.

Проблема.

Ошибка моего мироздания, Александра.

— Я сказал тебе прекратить. Сказал же?

Поиграла и довольно. Все равно ведь ничего не выйдет.

А она толкает, сильно, со всей дури в грудь! Ругается!

— Испугался, да?! Испугался того, что можешь нравиться кому-то? Несмотря на недовольное лицо, гору тараканов и замашки законченного социопата, ты мне нравишься, Дима! Это правда!

Ну зачем?... Зачем, Саш? Я ж и без того в неадеквате…

— Все твои угрозы пустышка! Посмотри на себя! Ты снова меня зажал! Ты трогаешь меня, теряешь любимый контроль из-за ревности, да ты даже себе признаться не можешь! Я не просто тебе «нравлюсь», ты сохнешь по мне, Юсупов! Что бы ты там не узнал, ты все равно влюблен!

«Влюблен».

Оглушила, Абрамова. Обоймой по голове, ой как зря…

Хочешь, значит, начистоту? Поехали, Сашенька.

— Абрамова Александра Алексеевна, — подцепив пальцами девичий подбородок, заставлю смотреть в глаза.

Я покажу, как сильно «влюблен».

— Полных семнадцать лет. Фактически сирота, брошенный ребенок. Беспомощный, но считающий, что что-то может. Например, грохнуть владельца международной логистической компании.

Дышать перестала. Застыла.

Что, не нравится начистоту?! А я же только начал.

— Но вернемся к биографии. Родилась 22 мая. Диагноз СДВГ. IQ выше среднего. Рост — метр пятьдесят шесть. Вес сорок пять килограммов. Отец-бизнесмен погиб в ДТП.

Финита ля комедия.

Столько боли взрывается в зрачках из-за моих слов… А меня прорвало, не остановить…

— Перед этим несчастным ДТП «АрконТранс Индастриз» сожрал жалкую «Север-Логистик», как сошку. Я знаю, что ты вынюхиваешь. Это бесполезно. Твой отец был вором. Он был вором, залезшим в клиентскую базу «Аркон»!

Ну, что ты так смотришь? Что я сказал не то? Не так? Не делай вид, будто это я все сломал.

— Откуда… — хриплый выдох, поломанный шепот, приоткрытые губы.

Вот она.

В мои руках.

Разбитая и сломанная. Больше не сопротивляющаяся. Только смотрит и смотрит, долго, влажно, блестяще… Мне почти жаль.

— Я ведь говорил. Беги, Саш.

Дорогие, добро пожаловать в новинку!

Подписывайтесь, добавляйте книгу в библиотеку, чтобы не потерять 😊

Я буду очень благодарна каждому, кто не забудет поставить лайк или звездочку, оставить комментарий. Очень надеюсь на вашу активность, потому что история Фила и Авы, как и эта книга про Диму и Сашу останутся бесплатными.

Буду очень ждать вас в комментариях 💙

Глава 1. Фееричное начало, Абрамова

Саша

— Это не я! Я ничего не сделала! Я ни в чем не виновата!

Не поймите меня неправильно: не то, чтобы я никогда не была в кабинетах директоров. Совсем напротив. В каждой школе я оказывалась на проволочках с завидной регулярностью, но что бы вот так, сразу после линейки… Моя личная победа.

— Ольга Михайловна? Это не я начала.

За массивным дубовым столом сидит сногсшибательная женщина. Цербер Ольга Михайловна. Вот это фамилия, да? Ар-р. Закачаешься.

Вы никогда не узнаете, сколько ей лет. Может, двадцать семь, может тридцать, а может тридцать пять. Невысокая, фигуристая, с волосами цвета воронова крыла, убранными в низкий пучок. В юбке-карандаш, в белоснежной блузке с бантом, с эффектным мейком, подчёркивающим кошачьи глаза.

Директриса гимназии на вид сущая стерва, но именно она приняла окончательное решение взять меня, оборванку с ужасной характеристикой, в элитную школу. Закрыла глаза на мой маленький дефект в виде кривых мозгов.

Так что… не знаю, может, она и не совсем стерва.

Стою у двери, пока она шокировано меня рассматривает. Я немножко кастомизировала их унылую форму.

На мне классическая «альмовская» униформа: белая рубашка с гербом льва на груди, синий пиджак, ушитый в талии и укороченный, и, конечно, их юбочка плиссированная. Тоже укоротила ее под свои метр пятьдесят с кепкой.

Но это не главное. Я в черных ботинках на огромной подошве, с каштановым «взрывом на макаронной фабрике» на голове, с брошками на пиджаке. И, ой, кажется на моем рюкзаке красуется десяток цепочек и значков. И колготки в сетку. Черную.

Отвал башки. Цербер зависла от моего вида.

— Так это… — невинно поднимаю брови. — Я ни в чём не виновата, да?

— Простите. — Она делает паузу, будто проверяя, не галлюцинация ли я. — А вы…?

— Абрамова Александра Алексеевна. 11«А». Новенькая.

— Александра Алексеевна. И зачем вы здесь?

Ну, как бы это помягче…

Оттаскала за волосы вашу королеву школы. Или вы ещё не в курсе?

Хотя, если честно, я и сама уже запуталась. Сначала был прикол с вашими полуголымим студентами, потом с Полиночкой, а потом знакомство с одноклассниками… А потом Марина Анатольевна такая: «Загляни-ка к Ольге Михайловне». Ну, я и заглянула.

— Марина Анатольевна провела классный час и сказала зайти к вам?..

— Ах, да! Абрамова, 11«А». Верно. Вы мне были нужны. — Достаёт из ящика пластиковую черную папку и протягивает мне. — Есть несколько соглашений, которые должна подписать ваша мама. На экскурсии, участие в олимпиадах и прочее. Марина Анатольевна не смогла до неё дозвониться, так что вручаю вам лично.

— А… Фух. Вот это да. А я-то думала…

Но когда подхожу, собираясь забрать папку, женщина с улыбкой кладет ее рядом с собой на стол.

— Знаете, Александра, мои ученики делятся на два типа. Есть те, кто приезжает в гимназию на уроки. И те, кто посещает мой кабинет чаще, чем алгебру.

Пауза. Мне кажется или ее глаза сверкают?

— К какому типу вы планируете относиться?

— К первому, конечно! — Выпаливаю слишком быстро.

— А мне кажется, вы принадлежите ко второму.

— Я могу забрать документы?

— Присаживайтесь, Александра, — она указывает на стул перед столом.

— А может, не надо? — слабо улыбаюсь.

— Чаю с конфетами? — директриса достает из ящика коробку шоколадных конфет в золотой фольге. Я отказываюсь, но падаю на стул, кладу рюкзак на коленки и жду нотаций.

— Александра. Ваш внешний вид недопустим в стенах учебного заведения. И таскать одноклассниц за волосы тоже не допустимо. Залетать в кабинет директора без стука и дежурного «Здравствуйте» тоже не допустимо.

Все-таки знает. Хитрая тетка. А в остальном как обычно. Ничего нового, но мне кровь из носу нужно было привлечь внимание одного парня.

Правда он не повелся на мой прикид. Мальчик оказался сложнее, чем я о нем думала.

— И дышать тоже недопустимо? Правил столько, что ими задушить можно.

Тпру, Саша. Не нарывайся. Ты же сюда билась год. Не порти собственный план!

— Да. Правил целый свод. Рекомендую изучить. Вежливость, соответствие внешнего вида учебному процессу и культура – это то, что делает нас людьми.

— Правила убивают индивидуальность, — вырывается у меня, хотя мозг уже бьёт тревогу. Что за чертовщина? В этом кабинете воздух с сывороткой правды? Обычно я могу заткнуться, когда надо.

— Правила существуют, чтобы общество не скатилось в хаос. Представьте: нет формы. Один ребёнок щеголяет в новом Prada каждый день. Другой — в потрёпанной ветровке три года. Кто, по-вашему, станет изгоем? Не все дети такие смелые и способные за себя постоять, как вы.

Воу. Сразу в философию?

В её словах есть логика. Не нахожу аргументов для спора, а Ольга Михайловна неторопливо тянется за конфеткой, продолжая свой монолог.

— Я не прошу вас снять ваши ботинки. Я прошу вас убрать эти пошлые колготки и смыть с глаз черноту, потому что вы молодая прекрасная девушка. И прошу уменьшить количество украшений. Неужели хотите, чтобы вас оценивали по количеству цепочек и значков?

Она откусывает кусочек шоколада, глядя на меня оценивающе. Я закатываю глаза, но сдаюсь.

— Ладно. Я поняла. Не делать смоки, не таскать килограмм цепей. Будет сделано.

— И, Александра... — её голос становится мягче, но в нем все еще чувствуется сталь, — анархия и самосуд ни к чему хорошему не приведут. Мы должны учиться жить вместе, уважая друг друга.

—Те, у кого есть деньги, никогда не будут...

— Перед правилами все равны. — Она перебивает меня, и в её глазах вспыхивает что-то вроде понимания? — Именно это я и пытаюсь до вас донести. У всех есть границы. Правила созданы для всех.

Она протягивает мне папку с документами для мамы.

— Мы с вами договорились, Александра?

Тишина. Чувствую, как её слова проникают под кожу, заставляя сжаться сердце. Не из-за страха. А потому что... Сейчас я совру.

Глава 2. Короли школы

Саша, час назад

О. Мой. Бог.

Разве можно было придумать более фееричное начало школьного года? Я случайно наткнулась на троих полуголых парней, атакующих баскетбольное кольцо. Трое из ларца просто!

Белые рубашки и рюкзаки валяются на скамье, а они носятся по площадке в одних брюках. Без обуви. И это мои одноклассники?! Эти... Эти...

Слюни, Саша, подбери. Тебе одного из них в себя влюблять. А потом его папашу ублюдочного в порошок стирать.

Идеальные тела, литые мышцы рук и плеч. Они не похожи на неказистых подростков. Эти юноши-гимназисты вообще отличаются от всех парней, которых я только видела в школах!

Загорелая после лета кожа. Модные стрижки, которые даже во время их шутливых толкучек выглядят стильно. Заразительный смех, от которого мурашки по спине.

Породистые. Знающие себе цену. Засранцы.

Воронов. Разумовский. И он. Дмитрий Юсупов. Мой шанс на возмездие.

Все началось банально и очень просто. Я приехала в гимназию. Забежала на территорию школы, зная, что уже опоздала. И по привычке побежала со всех ног в спортзал. В моих предыдущих школах линейки и последние звонки, если на улице бушевала плохая погода, проводили в спортзалах. А сегодня как раз было прохладно, моросил мелкий дождик, небо было серое и затянутое тучами.

Гимназисты сновали по первому этажу, но я не обратила внимание на тот факт, что уж больно много учеников вольготно ходит туда-сюда. А надо было, вообще-то, остановиться и собраться с мыслями.

Я же неслась-неслась и вихрем залетела в открытые двери и… Теперь вот вижу это, да. Кубики, гормоны, и, блин… Абрамова, это же надо так умудриться!

Парни не замечают, что их застукали. Судя по тому, что я слышу, раздевалки заперты. Им сюда нельзя. Вообще сегодня никому нельзя в спортзал, но за лето они соскучились по игре, так что, цитата «пусть идут со своей линейкой ***».

Желудок сжимается в тугой узел. Сердце замирает, когда мяч с грохотом влетает в щит, а парни улюлюкают, как дети. Я смотрю на них в жизни, а не на фотках, впервые.

Филипп Воронов — капитан баскетбольной команды «Касатки» и их атакующий защитник. Он же король школы. Он же главный придурок. Он же начинающая звезда профессионального клуба «Легионер». Воронов улыбчив и ярок из-за своих рыжих волос и громогласного командного голоса, но абсолютно непрошибаем.

Он кажется тем, кто растопчет вас, если вы ему не понравитесь. Спасибо, что его фамилия не Юсупов! Я бы не решилась с ним связываться. Я даже не уверена, но, возможно, он второгодка?

Максим Разумовский. Легкий форвард. Шумный, вызывающий, привлекающий максимальное количество внимания блондин со сладкой улыбкой. Любимец девочек и учителей. Сердцеед до мозга костей, и, возможно, с ним я смогу пойти на контакт.

И Дмитрий Юсупов.

Вообще-то я не стеснительная фиалка, у которой язык отнимается от вида чьих-то кубиков и вот этих вот штук сбоку. Я больше скажу: я и сама могу устроить шоу, от которого они слюной подавятся, но прямо сейчас проблема в том, что передо мной скачет полуголым объект моей одержимости. И я, честно сказать, сильно зла.

Юсупов хорош. Настолько хорош, что мой план может дать сбой. Как мне это соблазнять?!

Угольно-черные густые волосы как в тех самых романах, где любят авторы черкануть «шелк его волос скользил меж моих пальцев…».

Острый подбородок, острые скулы. Чистая слегка тронутая солнцем кожа. Ни родинок, ни шрамов, ни веснушек.

Он не такой широкоплечий, как Воронов, но чуть крупнее, чем Разумовский. В какой-то момент он останавливается, закидывает голову назад и смеется из-за очередного словесного поноса блондина.

О-фи-геть. Знаете, сейчас в сети популярен тренд на «богатый смех»? Так вот. Я впервые слышу это в жизни. Глубокий. Спокойный. Бархатный.

Мой взгляд скользит по его шее, широкому развороту ключиц, груди и прессу, который хочется потрогать. Какая-то надпись-тату на нижнем ребре…

— Линейка закончилась! Мотаем в класс.

— А то что, капитан? Боишься не успеть поздороваться с ботаничкой? — ржет блондинчик, а я выхожу из транса.

— Да пошел ты.

— И как это я забыл! У кого-то на полгода забрали любимую игрушку. Ты поэтому, что ли, предложил линейку прогулять? Совсем тоскливо?

И когда «капитан» кидается на веселого блонди, а Юсупов флегматично идет к скамье за рубашкой, я пулей вылетаю в коридор.

Бегу-бегу-бегу.

Так, линейка закончилась? Но как? И куда дальше идти? Без понятия. И вообще, почему закончилась-то? Она же должна была только начаться. И где? Где-то на улице все-таки? Блин, надо было попросить у мамы номер классной.

Я понимаю, что начинаю блудить по первому этажу. Почти пустому. Гимназистов тут уже нет. Да где все?! Что это за Хогварст питерский?!

Надо было не сбегать из зала, а просто спрятаться. И идти за ними. Они точно знали, куда держать путь.

Я поворачиваю за очередной угол и с облегчением выдыхаю. На одном из широких подоконников сидит стайка девиц. На вид точно старшеклассницы.

Глава 3. Новенькая

Саша, час назад

Блондинка восседает в центре, закинув ногу на ногу. Густые волосы затянуты в высокий хвост, отчего у нее лицо настоящей стервы.

Ее я тоже знаю. Это Полина. Ее фото и имя красовалось во всех соцсетях гимназии. Она-то мне и поможет. Вокруг нее забавные куклы-близняшки и еще пара таких же расфуфыренных девочек.

Вперед, Александра. Улыбнуться. Поздороваться. Задать вопрос. Как хорошо, что они все одеты.

Подхожу не слишком близко, но так, чтобы меня нельзя было проигнорировать.

— Привет, — мило улыбаюсь. — Я новенькая, буду учиться в одиннадцатом классе. Не знаете, как пройти на линейку?

— ...и эти идиоты просто пропали! — Кажется, королева улья не в духе. Руками машет. — А я потратила столько сил на поиск фотографа…

Я ведь могу быть настойчивой.

— Извините, пожалуйста, — повышаю голос ровно настолько, чтобы перекрыть ее. — Когда начинается линейка? И где? Я тут впервые. Не знаю, куда идти. Буду благодарна за помощь.

Полина встает с подоконника с грацией манекенщицы и смеряет меня презрительным взглядом. Высокая. Хотя для меня все люди в мире высокие, так что нафиг мою оценку.

— Не видишь, мы разговариваем! Ищи помощь в другом месте, нам тут не до фриков.

Я, выгнув бровь, показательно обвожу взглядом пустой коридор взглядом. Меня уже бесят все эти пафосные мажоры.

—Как невежливо. А еще элитная гимназия, — надуваю губки, делаю вид, что мне так жаль.

Да, мне жаль ее из-за ее поведения. Знаете, нельзя смотреть на людей с высока, даже если вы действительно выше их. И я не про рост.

— Я ведь ничего вам не сделала. Просто спросила дорогу.

— Линейка уже закончилась. — От нее пахнет чем-то дорогим. Я даже не знаю, как описать этот запах. Никогда не чувствовала таких духов. — Совет на будущее. Не стоит трогать тех, кого не сможешь…

Зря, пирожок. Ты все равно мне поможешь. Я хотела по-хорошему, но будет по-плохому.

Моя рука. Её волосы. Резкий рывок и писк.

— Пусти! Кто-нибудь, позовите охрану!

— Вот что, пирожок, — вся стайка замерла. Я слегка дёргаю её локон. — Совет на будущее: пользуйся сама своими советами. Ты скажешь мне, где найти линейку и выпускников. Или я сделаю так, что твои волосы будут отрастать весь одиннадцатый класс.

— Психопатка! — Визжит Полина, вырываясь.

— Ну-ну, девочки!

Всё переворачивается с ног на голову, когда прямо над моей макушкой звучит голос, который я сегодня уже слышала. В спортзале.

А потом на мою талию ложатся чьи-то руки, а я сама оказываюсь прижата к явно не женскому телу.

Вот говнюк! Я от возмущения аж отпускаю Полину, но не успеваю ничего сделать.

— Драки разрешены только в двух случаях. В бикини у бассейна или если я рефери. И то, и другое, кстати, можно организовать.

И после этой фразы он меня поднимает и… переставляет! Как мебель! Ну, сейчас я ему втащу!

— Что тут происходит? — парень выставляет руку вперед, легко блокируя меня. Буквально. Его ладонь на моем лбу — а я хотела броситься вперед.

Максим Разумовский собственной персоны. Тот, который две минуты назад светил кубиками в спортзале, сейчас стоит рядом с нами, разнимает, а его взгляд скользит по Полине. Голубые глаза искрятся озорством, будто вся эта ситуация — лишь повод для его развлечения.

— Эта психопатка на меня кинулась! — Зло огрызается Полина. — Но ты! Вы!! Вы где были?!

— На тебя, родная, все кидаются, — парирует он, лениво переступая с ноги на ногу. — И не ори так, уши закладывает.

Он убирает руку от моего лба, пока Полина обвиняет его и его друзей в том, что их не было на линейке после общей песни.

— Не было, Максим! Не было! Вы слиняли за двадцать минут до окончания! А общие фото?! Это наша последняя…

— Полин, отвечаю. Мы стояли сзади. Ушли быстро, да. Чет про фото не подумали, но нас же фоткали до.

— Если вы выкинете что-то подобное на последнем звонке… А Марина Анатольевна?! Да она вас сейчас...

— Поль! Не выноси…

— Передай Юсупову, что ему в мае нести первоклашку на плечах! Никаких больше попыток улизнуть, ясно?! И Воронов пусть не подбивает…

— Полина! Бери уже свою свиту и шуруй отсюда!

Полина закатывает глаза, но уходит, резко прервав их «семейный» спор. Подружки следуют за ней, однако бросают на парня восторженные улыбочки. Этот Аполлон ухмыляется каждой.

Ну и цирк. Когда их фигуры скрываются за поворотом, он разворачивается ко мне и рассматривает с интересом.

— Так-так. Новенькая, да? Правила не выучила? В «Альме» не дерутся открыто. Если, конечно, ты не неотёсанный варвар.

Я закидываю голову, чтобы встретить его взгляд на равных.

— Хуже. Я хаос, который вас уничтожит.

Да, я слышала эту фразу в каком-то дешёвом боевике. Но звучит круто.

Гимназист разражается звонким и веселым смехом, словно мы лучшие друзья, а я ляпнула забавную шутку.

— А ты мне нравишься, новенькая, — отсмеявшись, подходит поближе. — Но Полинку больше не трогай. Себе дороже.

На секунду вдруг кажется, что это не беззаботный клишированный красавчик, а кто-то гораздо опаснее.

— Но! Если очень хочется, то зови. Устроим шоу! — Подмигивает, и маска весельчака возвращается на место. Отхожу от этого странного рыцаря.

— Я не собираюсь ничего устраивать. Просто хотела узнать, где проходит линейка и как найти 11«А».

— Линейка только что закончилась. А зачем тебе 11«А»?

Да как так? Мама перепутала время? Она ведь могла. А я не перепроверила. Надо было! Знаю же, что мама из-за алкоголя не всегда… Не всегда точно запоминает информацию.

— Учиться.

— Начальная школа с первого по четвертый классы.

— Очень смешно. Мне семнадцать. И мне нужен 11«А».

Парень снова расплывается в улыбке, от которой у нормальных девочек подкашиваются ноги.

— Ну, пошли, провожу в 11«А».

Глава 4. Ну привет, Юсупов

Саша, час назад

Саша, час назад

Классная выдыхает с облегчением.

— Александра! Уже хотела звонить вашей маме! Так, ну ничего. Линейка не самое важное в школе, не расстраивайтесь. Максим, иди на место, хватит её охранять. Саша, подойдите ко мне.

— А я не её. Я людей от неё, — Макс подмигивает надувшейся Полине по пути к парте.

Я же расправляю плечи и подхожу к Марине Анатольевне.

Останавливаюсь.

Поворачиваюсь прямо к классу и натыкаюсь на задних партах на рыжую и черную макушки. Как они это провернули?

А мальчики не промах.

Класс маленький. Всего двенадцать парт. Меня рассматривают, но молча. Мажорчики быстро соображают: это не меня заперли с ними. Это их заперли со мной.

Мой же взгляд прикован к… Это все еще он?

Нет, внешне это он, но… Тот горячий парень из спортзала, на которого я залипала, исчез. На его месте вижу того, кого и видела на фото. Тот, кого я и пришла уничтожить.

Холодные свинцовые глаза. Полнейшая отстраненность от мира. Дьявольская красота. Он похож на серийного убийцу в зародыше, которому простят все за один взмах длинных ресниц.

Ну, привет, Юсупов. Добро пожаловать в твой личный ад.

— Ребята, знакомьтесь, Александра Абрамова.

Мои губы растягиваются в едва заметной ухмылке. Не дружелюбной.

— Ваша новая одноклассница, — бодро заканчиваю вместо Марины Анатольевны.

Моя жертва снисходит до взгляда в мою сторону. От пустоты в его глазах неприятный холодок пробегает по спине.

Знаете, на меня смотрели по-разному. С интересом, когда сдавала все тесты и контрольные, выигрывала олимпиады. Со злостью, когда ругалась, хамила, дралась и спорила. С брезгливостью, когда выряжалась в полнейшего фрика. Я привыкла не нравиться людям, но это их проблемы, а не мои. Но так...

Даже не как на грязь. Грязь хотя бы замечают, от нее кривятся, ей брезгуют. Этот парень смотрит иначе. Будто меня не существует.

Кажется, нас ждет долгий путь, Димуль.

Саша, сейчас

— Ну, вот. Ты дома. И года не прошло, Абрамова… — едва слышно шепчу под нос, который никогда не вешаю.

Темно. Тихо. Пусто. Опять. Кто бы сомневался.

«Мам, может, сегодня купим тортик и посидим вместе?»

«Конечно, милая. Я буду ждать тебя вечером».

На что я надеялась? На чудо? Пора бы уже понять — в моей жизни чудес не бывает. Я люблю свою маму всем сердцем, но я так скучаю порой.

Прислоняюсь к двери спиной, затылком. Как будто дверь — единственное, что держит на плаву. Быть сильной за стенами квартиры легко, но быть сильной в этой коморке, площадь которой меньше класса в «Альме»… Сложно.

Сегодня в «Домике добрых дел» был праздник: День знаний. Слишком много людей. Слишком много слёз по пустякам. Слишком много благодарности за бесплатные булочки и тёплый чай.

Из коридора выскакивает маленький чёрно-белый комочек. Мой единственный член семьи на сегодня.

— Привет, дружок.

Котёнок тычется мордочкой в ботинки, урчит, как заведённый, и смотрит глазами-бусинками.

— Сорри, малышка. Сегодня диета. Мне влом идти в магазин.

Сажусь на пол в прихожей. Ботинки скидываю. Котёнок запрыгивает на колени, устраивается, будто я его личный трон. Чешу его за ухом: он теплый и мягкий, хоть и костлявый до ужаса.

— Как день прошел, Бродяжка?

Котенок тычется мокрым носом в ладонь, и в его мурлыканье слышится тот же вопрос.

— Да… У меня тоже так себе. Побывала у директрисы, прикинь.

Мы сидим на полу в прихожей, прислонившись к стене, час, а может, и больше. Пока в квартире не темнеет окончательно, и только тогда я заставляю себя встать.

Монотонно жужжащий холодильник снова пуст. На полке только полпачки старого творога, остатки колбасы и пара яиц.

— Разделим по-братски, — бросаю остатки колбасы Бродяжке.

Мама не вернулась с вечерней смены. Я не звоню. Не виню её. Это длится уже не первый год. Мамина болезнь. Мамино проклятие. Мамина… отдушина?

«Балтика» — дыра возле сортировочного центра. Там она сидит с такими же, как она. С людьми, которые однажды что-то потеряли и с тех пор ищут это на дне стеклянной бутылки.

А ведь когда-то давно у меня была обычная семья.

Был папа.

Он смеётся громко, раскатисто. Подбрасывает меня к потолку, а я визжу от удовольствия, от ощущения полета. Папа всегда говорил, что я — его маленький гений.

Мамочка.

Она часто поет, когда готовит. Ее волосы, длиннее, чем сейчас, выбиваются из небрежного хвоста. Мама терпеливо учит меня справляться с гиперактивностью, а не закрывает глаза на мои выходки.

А потом... Приходят они. После появления «АрконТранс Индастриз» остаются лишь долги-долги и долги. Такие, что не выплатить. Такие, что папа погиб. А мама превратилась в тень самой себя.

Мы с Бродяжкой ужинаем, я лениво раздеваюсь и плюхаюсь на кровать с ноутом. За стенкой соседи ссорятся, кто-то тушит капусту судя по вони.

С возвращением в реальный мир, Абрамова.

Две комнатки квадрат на квадрат, кухня вместимостью фиг да не фига, старые деревянные рамы. Хорошо хоть душ не общий.

А на экране ноута Феликс Юсупов. Один Бог знает, чего мне стоят поиски хоть какой-то информации об этой семье и их бизнесе.

«Феликс Юсупов один из самых богатейших людей страны». Сухая строчка в модном журнале для охотниц за баблом. Но даже без фото.

«АрконТрансИндастриз расширяет логистические мощности». Корпоративная муть в экономической газете.

«Благотворительный бал семьи Юсуповых». Единственное фото, где отец и сын засветились вместе. Совершенно разные внешне, идентично уродливые внутри.

Я заставлю ублюдка заплатить за маму, папу и себя маленькую.

Глава 5. Кошки-мышки

Саша

«Меня здесь быть не должно».

Мысль впервые вонзается в сознание остро, как лезвие. Я чужая. Другая. Нищая оборванка. Ошибка в их системе.

Эта мысль появляется от взгляда на разыгрывающего «Касаток». От него так сильно веет аристократизмом, властью и этой самой «породой», что мне становится не по себе.

Пальцы судорожно впиваются в пластик сиденья, ногти белеют от напряжения. Мышцы ног онемели, колени горят огнём от долгого сидения в позе эмбриона.

Я попросила Полину выдать форму чирлидерши. Сделала вид, что готова пройти отбор в группу, но свалила из гимнастического зала, как только появилась возможность. Проскользнула в основной спортзал, затаилась под трибунами и наблюдала за тренировкой баскетболистов.

Судя по тому, что я увидела, он не забивает сам. Никогда. Дима управляет, связывает, направляет. Каждый пас — расчётливый удар. Каждый взгляд — беззвучная команда. Дирижирует адом, а остальные — инструменты в его руках.

Когда тренировка заканчивается, он вдруг просит физрука разрешить «им» побросать мяч в корзину еще немного. А физрук не смеет отказать Юсупову.

Почему? Почему с ним общаются так, будто он хозяин школы?

Воронов просит Глеба Соколова — еще одного нашего одноклассника и баскетболиста, — остаться с «ними», но парень качает головой и говорит про дела. Выходит вслед за девочками из группы поддержки.

Зал стремительно пустеет.

Макс закрывает дверь. Теперь я одна с теми, кого боится вся школа.

Лучи вечернего солнца превращают пространство в лоскутное одеяло, сотканное из полос света и тьмы. Я прижимаюсь к холодному пластику сидений, наблюдая сквозь щель.

— Зачем тебе тут торчать? — Голос Макса привычно насмешливый, но сейчас в нём сквозит напряжение.

— Хотел предупредить. С этого года я на цепи. Буквально. У меня новый Цербер. Не ляпните лишнего.

Тишина. Я едва дышу. Кажется, даже шорох дебильной униформы чирлидерши может быть слышен. Макс подбирает мяч, крутит его на пальце.

— Всё так плохо? — Бросок. Дима ловит, не моргнув.

— Да. — Передает мяч Воронову.

— И когда ты сядешь? – Филипп отправляет мяч обратно Максу. Круг замкнулся.

Мой желудок сжимается в комок. Что за чертовщина? О чём они говорят?

— Без понятия. Разве он предупреждает о визитах?

— То есть твоё восемнадцатилетие под угрозой?

— Да. Не будем давать повод. Ведём себя как обычно.

Дима ловит мяч одним движением, бросает Воронову и... направляется к скамейке. Прямо напротив моей трибуны.

Я превращаюсь в статую. Лёгкие горят от нехватки воздуха, но я не смею сделать вдох. Капля пота скатывается по виску. Я однозначно слышу что-то, что слышать никто не должен.

— Прикрыть нужно? — В грубом басе Филиппа нет и намёка на иронию.

— Да. — Дима отбрасывает мокрые от пота волосы со лба. — Заезды стартовали. Буду оставаться у вас по старой схеме.

— Ты больной, Димон. — А вот в голосе Макса впервые слышу настоящую злость. — Адреналиновый наркоман. И я не про заезды.

Заезды? На цепи? Старая схема? Почему, черт возьми, этот диалог сложнее, чем органическая химия в десятом классе?

— Распишем график сейчас? — Воронов лениво бросает в кольцо.

— Уже. — Дима берет со скамьи телефон. Экран освещает его острые скулы мерцанием. — Субботы твои, Фил. А среды Макса. Идёт? Обещают теплый сентябрь. Хотим откатать до холодов по максимуму.

Макс внезапно хрипло смеётся.

— Надеюсь, ты не сдохнешь в среду. — Он делает вид, что стреляет пальцем в Диму. — Будешь аккуратным пай-мальчиком. Лады? Кстаааати. Капитан. Как в «Легионе»?

Мяч с грохотом ударяется об пол. Я вздрагиваю, и в этот момент... Дима резко поднимает голову. Его цепкий волчий взгляд останавливается прямо на мне.

Сердце замирает.

Вот же!..

Но через миг Юсупов отворачивается от трибун. Поворачивается к друзьям, продолжая разговор о «Легионе» голосом, в котором снова появляются привычные нотки безразличия. Тоже спрашивает, как Филу в клубе.

— Первая тренировка на днях. Еще не знаю. Слушайте. У меня к вам просьба.

— М? — Дима разваливается на лавке, вытягивает длинные ноги, скрещивает руки на груди. Затылок с лёгким стуком касается стены. И — чёрт возьми! — его взгляд снова скользит по трибуне.

— С января нужно будет тормозить меня. Если вдруг я начну вытворять что-то в стиле десятого класса.

— Не понял? — Разумовский тоже подходит к скамье. Останавливается рядом с Вороновым. Теперь только Дима сидит лицом ко мне.

— Меня вышвырнут, если к Бестужевой подойду ближе, чем на метр. Или если слово не то скажу.

— Ого! Нет, ого!! Охренеть! Я пас. Нет, реально пас. Не собираюсь мешать твоему «семейному счастью».

Дима не шевелится, но его пальцы начинают методично барабанить по колену.

— Какому счастью? Забыл, че я делал с ней?

— Ну, знаешь, от ненависти до любви. — Макс язвит.

— Да плевать я на нее хотел, ясно? Блин! Да пошел ты! Дим?

— Как скажешь, — Юсупов равнодушно жмет плечами.

— Ты слепой? — Разумовский обращается к Юсупову. Пинает его по кроссовку. — Он же буквально уже предлагал ей встать на колени!

— Я сказал. — Фил явно начинает злиться. — Мне плевать.

— Окей. — В голосе блондина появляется опасная игривость. — Как только она вернется, я подкачу к ней.

— Делай, что хочешь.

— Спорим, тебя бомбанет? — Макс протягивает руку. Фил жмет.

— Засунь свое веселье себе в глотку. — Цедит Фил. — Дим?

Юсупов встает. Разбивает их, цокая.

— Когда-нибудь ваши споры выйдут вам обоим боком, — произносит тихо. Так тихо, что мне приходится затаить дыхание, чтобы расслышать. — И меня не будет рядом, чтобы это исправить. Проверьте, пожалуйста, раздевалки и душевые. Я пока закрою зал.

Глава 6. Война

Саша

Это война.

Война, которую я начала сама, но почему-то слишком быстро оказалась не атакующей, а защищающейся.

Его шаги медленные. Заявляющие: он загнал кролика в капкан. Останавливается прямо у ступеней, загораживая выход.

— Считаю до трех.

Мамочки! Я планировала привлечь его внимание, но не так! Хотела быть охотницей, а не загнанной дичью!

— Один, — повелительное звучание его голоса отзывается моим злым зубным скрежетом.

Давай, Абрамова! Поменяй вас местами! Ты же не трусиха!

— Два. Я не кусаюсь, — холодный смешок, и пожар злости во мне полыхает синим пламенем.

Ух… не кусается он! Да я тебя сама съем! Сейчас… сейчас…

— Три. Советую держаться за спинку кресла. От долгого сиденья ногам будет неприятно.

Выдох. Погнали!

Ох… Вот это… В глазах плывет.

Руки действительно цепляются за спинку кресла, и он прав: ноги наливаются щекотным свинцом. Сколько я так сидела? Полчаса?

Моя цель не двигается. Не улыбается. Просто ждет, наблюдая, как я тереблю край чирлидерской юбки-шорт.

— Привет!

Голос предательски дрожит, звучит слишком высоко и нервно. Я никогда так не говорю. Никогда!

— Я просто...

Мозг лихорадочно ищет оправдание.

— Хотела попробовать себя в чирлидинге? — Внезапно говорит Дима, и его лицо озаряется вежливой… приветливой улыбкой?

— Да!

— Но вышла из гимнастического зала и случайно перепутала выход и пол трибуны?

Да он прям Петросян.

— Нет. Не совсем. — Я глубоко вдыхаю, чувствуя, как горячая волна стыда поднимается к щекам. — Я не перепутала. Я спряталась. Специально.

— Зачем?

— Из-за тебя!

— Меня. — Он медленно повторяет, и в голосе сквозит что-то, кроме отстраненной вежливости. Удивление? Интерес?

Его взгляд скользит по мне, изучая, оценивая.

Решаю взять быка за рога.

— Да-да! Ты, наверное, не помнишь, но я твоя новая одноклассница. Саша Абрамова. И, в общем... — Я делаю паузу, на миг прикусываю нижнюю губу, как в киношках. — Ты мне понравился. Я хотела подождать конца тренировки, чтобы подойти к тебе, но вы так неудачно решили остаться, а я... испугалась...

— Саша Абрамова.

Он произносит мое имя медленно, словно перекатывая его на языке. Как конфету. Или яд.

- Да-да. Так что… Ты мне нравишься, Дима. И я хотела…

— Как меня зовут?

Его вопрос обрушивается на меня, как удар.

— Что? — Я моргаю. — Шутишь?

Дима делает шаг вперед. Еще один и еще. Теперь между нами всего два ряда.

— Как меня зовут, Саша?

Я глубоко вдыхаю, собираясь с мыслями. Ладно, хорошо. Хочет поболтать?

— Юсупов Дмитрий Феликсович.

Дима слегка приподнимает бровь. Еще шаг. Он сокращает дистанцию с тягучей медлительностью. Как удав, загоняющий жертву в ловушку.

— Польщен. Ты знаешь полное имя парня, который тебе нравится.

— Вообще-то я знаю не только твоё имя.

— Вау. — Его губы искривляются в дружелюбной полуулыбке. — Что еще?

— Ты родился 22 октября. Ты Скорпион. Ты отличник и любишь математику.

— Ты меня поражаешь, Саша. В самое сердце.

— А еще ты разыгрывающий в «Касатках». — Я решаюсь на большее, когда он останавливается прямо передо мной, но на ступеньке ниже. На расстоянии вытянутой руки. — И ты немного чудаковатый, если честно. Но мне нравится.

Дима смеется. Негромко, но, кажется, искренне. Золото заката скользит по его острым скулам, подчеркивая хищную улыбку.

— С ума сойти. Второе сентября сегодня, верно?

Я молча киваю, ошеломленная близостью, смехом, тем, как серые глаза светятся в золотистом свете. А в следующий миг…

Его шаг.

Жар на моей шее.

Застывший на губах крик ужаса.

Да провались ты в ад!!!

Ладонь сжимает мою шею! Спина упирается в трибуну, а между нами… горящие льдом и пламенем сантиметры.

— Ты узнала это за сутки? — А шепот тихий и спокойный, будто не он сейчас пытается задушить одноклассницу! — У меня чистый информационный след, Александра. Ты искала? Прошерстила сайт гимназии, соцсети, что-то еще?

Большой палец насильно приподнимает мой подбородок. Глаза в глаза.

— Ты просто… — Господи, да я еле хриплю! — …очень понравился мне на линейке, а потом… Что ты делаешь?!

Пальцы сжимаются сильнее.
Я вцепляюсь в его запястье, но он не шевелится, будто высечен из камня.

— Ложь. Тебя не было на линейке, потому что ты опоздала. А после наблюдала за нашим маленьким шоу. Вот там. У входа.

— Н-нет… То есть… Ты в-видел меня? Дима! Больно!

Он наклоняется.

Так близко, что вижу золотые искорки заката в его радужках.

Так близко, что чувствую его дыхание на своих губах.

Так близко, что впервые ощущаю головокружение от его аромата. Плотного, мускусного, тяжелого. Боги, он пахнет чистейшим… Как мои самые постыдные сны!

— Послушай меня внимательно, Саша Абрамова.

Его губы почти касаются моих пересохших губ, а змеиное шипение оседает жаром на коже.

— Держись от меня подальше. И пока я не решил, что тебе следует провести ночь на деревянной скамейке, беги.

Пальцы резко разжимаются.

Я не дышу, не верю в происходящее, в то, что меня так легко сделали!

Он отступает на шаг. На два. Свинцовые глаза все еще прикованы ко мне: в них обжигающий равнодушием лед.

— Беги, я сказал.

Глава 7. Контрасты

Саша

В квартире, где Яр устраивает вписки, воняет пивом, сигаретами и маргинальными подростками, которые словно не видели душа. Но даже этот адский коктейль не может перебить его запах.

Мой неотёсанный нос не способен разобрать ноты. Просто тяжёлый. Густой. Как удар в солнечное сплетение.

«Беги, я сказал».

И я побежала. Как последняя дура.

Прохожу мимо кучи ботинок, разбросанных по полу, мимо кухни, где двое незнакомых пацанов пытаются пожарить картошку. Падаю на старый скрипучий диван. Эта квартира — моя резиденция по пятницам, в дни, когда мамин «друг» остаётся ночевать. Фу.

Подо мной скрипят пружины. Надо мной облупившийся от времени потолок. А внутри меня — он. Пальцы. Шея. Горячее дыхание на губах.

Трогаю шею. Следов нет и быть не может, но я их чувствую под кожей.

«Держись от меня подальше».

Почему это так подействовало на меня? Я сама охотилась, сама решила играть с ним. Но когда он прижал меня к стене, когда его пальцы сжались... Я испугалась себя. Потому что где-то в самой глубине — стыдно, мерзко, противно — мне это понравилось. Этот страх. Эта беспомощность. Чужой контроль.

Мой мозг не просто сломанный — он еще и извращенец?

Кто-то включает музыку, и квартиру заполняют звуки пошлого рэпа, от которого у гимназистов уши бы в трубочку свернулись.

— Давно не виделись, — диван снова скрипит, когда на него падает хозяин квартиры. — Че за гламурный прикид, Санек?

Черт, я же в этой футболочке и шортиках, как богатенькая девочка.

— Не спрашивай.

— Как новая школа?

— Не спрашивай.

Я открываю глаза и смотрю на друга, играющего кончиком языка с пирсингом на нижней губе.

— Как сама?

Ярослав уже студент, живет с бабкой, но на самом деле его бабуля часто лежит в больницах, поэтому Яр скорее живет один. Он лет с пятнадцати предоставлен сам себе, а еще он мой сосед. Я живу на этаже выше, поэтому знаю про вечные сомнительные тусовки, но мне норм наше соседство.

— Ярик, важный вопрос. Если бы я к тебе подкатила с фразой «ты мне нравишься», что бы ты сделал?

Он криво ухмыляется, а я смотрю и думаю: Яр ведь симпатичный. Пухлые чувственные губы, выбритые виски, пирсинг и татухи. Взрослый и абсолютно точно из моего мира. И ничего во мне не ёкает.

— А какие варианты?

— Вариант А. Позвал бы на свидание. Вариант Б. Попытался бы воспользоваться. Вариант В. Сказал бы держаться от тебя подальше, а в конце еще и пригрозил бы хорошенько.

Яр фыркает, откидываясь на диван. Нет, правда, что со мной? Громов защитник. С ним могло бы быть спокойно.

— Сначала А, потом Б.

— Понятно. Забей.

— Мать сегодня с хахалем?

— Ага. Пятница.

Он вздыхает, с размаху закидывая ноги на старый журнальный стол.

— Домой проводить?

— Тут побуду.

— Тогда будь полезна, а? Помоги им с хавчиком, пока кухню не сожгли. А я тебе разрешу в моей комнате поспать.

А я совсем не против отвлечься. Кухня напоминает зону боевых действий: жирные брызги на стенах, сгоревшая картошка в сковороде, два клоуна, которые пялятся на дым, поднимающийся к потолку.

— Эй, гении, — щелкаю пальцами перед их носом. — Вы есть это собрались или просто ритуал какой-то проводите?

— А ты чё, кухарка?

— Нет, просто не хочу сдохнуть от вашего кулинарного креатива, — хватаю сковороду и с грохотом ставлю в раковину. — Валите отсюда, пока по башке не получили.

Они переглядываются, но тащатся в зал, оставив меня наедине с жуткой плитой и ощущением, что где-то там, в другом мире, Юсупов прямо сейчас... Вот жук, пробрался в голову так, что не прогонишь. Ничего, я девочка сильная, могу и «Дихловосом» отравить.

Выкидываю их шедевр. Нахожу лук, морковку, картошку. Отмываю сковороду. Все эти простые механические действия помогают занимать руки и разгружать мой неугомонный мозг.

— Фу, Санек, ты щас луком провоняешь. — Ярослав вырастает рядом с разделочным столом так внезапно, что я даже вздрагиваю.

— Ч-что?..

— Говорю, шмон от лука. Не люблю его с детства. Чуйка у меня на него.

Я провоняю? А я что… Я правда пахну как-то не так? Нюхаю свои волосы, ткань футболки. И да, правда. Аромат лука чуть-чуть впитывается в кожу рук и в локоны. Никогда не думала, что бедность может пахнуть. Нет, я работаю в приюте год, но… Никогда не придавала этому значения. До «Альмы».

— Сань, ты че? Ревешь либо из-за лука? Выкинь его, с морковкой поедим.

Сань. Санек. И где-то на подкорке тихое «Александра».

— Да пошел ты, ясно? Без лука невкусно

Режу быстрее. Злее. Слезы текут по щекам, но я уверяю себя, что это от лука.

***

Я не сплю всю ночь. Комната Яра пропиталась запахом сигарет и чего-то затхлого, но даже это не перебило аромат, что въелся мне в кожу шеи.

Ухожу на рассвете к себе. Принимаю душ, остервенело тру кожу губкой, одеваюсь в лучшие кожаные штаны и топик.

Ненавижу себя. Ненавижу маму. Ненавижу Яра за то, что он прав. Ненавижу его — за то, что заставил меня так себя вести.

Мама еще спит в своей комнатке, ее клатч валяется на стареньком трюмо в закутке под названием «коридор».

— Чуть-чуть, — шепчу, когда беру мамину сумку. — Всего пару тысяч. Я отработаю на сменах в приюте.

Бумажник раскрывается. Кредитки, визитки, фотография меня в детстве. И деньги. Я вытаскиваю три хрустящие купюры. Еду в торговый центр, а через час уже стою перед магазином, в котором не была никогда в жизни. Аж сводит живот.

Сквозь стеклянные двери видно, как там все блестит. Как будто это не магазин, а музей! Ноги несут внутрь. Теплый воздух, пахнущий сладким, обволакивает. И все здесь не похоже на те магазины с фиксированными ценами, куда я обычно хожу и за кое-какими продуктами, и за бытовой химией, и за всякой ерундой.

Вау. И куда тут иди? Сотни полок, все яркое, играет тихая музыка. Я бесцельно брожу между стендов, рассматривая ценники. Пенки для ванн, цветные баночки, маски – все это стоит ровно столько, сколько я с собой взяла. Это же хороший знак, верно?

Глава 8. Подарок

Саша

Это почти вся зарплата моей мамы. Неужели запах может стоить столько?!

— Но... — голос предательски дрожит от неловкости, когда оборачиваюсь к полкам за спиной, — у вас же там другие цены.

Девушка следит за моим взглядом, и становится еще более неловко и стыдно от ее вежливой улыбки.

— Это одноразовые тканевые маски, пенки и крема. Парфюм обычно дороже уходовой косметики. — Она говорит с жалостью, а мне кажется, что я готова в ад провалиться в этот момент. — Может, вам что-то демократичнее подобрать? Я могу помочь выбрать духи до пяти тысяч рублей. Будет что-то в маленьком объеме.

До пяти тысяч. Мои три жгут карман.

Я резко отдергиваю руку, будто этот тестер обжег, отдаю ей и второй раз за сутки бегу! Бегу по торговому центу! Подальше отсюда!

Осенний воздух — прохладный, с примесью бензина и ароматов крепкого кофе из открывшихся кофеен, — стегает по лицу, поднимает вверх волосы.

Хорошо. Пусть будет больно! Может, одумаюсь!

— Да что со мной… — шиплю себе под нос, вцепляясь в собственные кудри.

Я никогда не обращала внимания на эту пошлую мишуру! Никогда не завидовала! Никогда не ныла, что у меня нет дурацких шмоток и банок! А теперь? Теперь я ворую у матери, трясусь над флаконом духов, как последняя дура? Из-за сына убийцы?!

Мои зубы стиснуты так сильно, что челюсть ноет.

Приди в себя, Абрамова!

Он думает, что может вот так со мной? Прижать к стене, шугануть, как дети шугали Бродяжку?! Просто, потому что мой отец не смог совладать с его?!

Нет, чёрт возьми. Я добьюсь его чувств. Дойду до его ублюдочного папаши. Сделаю то, что должна. А потом сотру его чувства в порошок. И мне для этого не понадобятся ни духи, ни короткие юбки.

***

Дома пахнет блинчиками с маслом и сахаром. Значит, мама уже проснулась.

Наша малютка-двушка сегодня почти сияет: полы вымыты до скрипа, постельное белье пахнет порошком, и даже трещины в углах будто не так заметны. По субботам мы драим, скребём, оттираем, словно пытаемся не просто убрать грязь, а стереть сам запах бедности, который въелся в эти стены.

Как же я ненавижу себя за то, что променяла наше утро на торговый центр.

— Милая, с началом учебного года!

Мамин голос вырывает меня из мыслей. Прохожу на кухню и вижу маму у плиты. Она разворачивается ко мне с медовиком в руках: небольшим, но аккуратным, посыпанным колотыми орешками.

— Я немного запозднилась, прости. Знаю, что обещала к первому сентября, но… Но сегодня у нас впереди весь день.

Она в домашнем цветастом платье, с небрежным хвостиком, в старых стоптанных тапочках. В такие моменты она до боли в сердце напоминает мне мою маму: ту самую маму, которая пела мне перед сном, зашивала любимого плюшевого медвежонка, которого я не разрешала выбрасывать, и верила, что всё ещё может быть хорошо.

— Мам! Вааау!

Алкоголь и физическая работа еще не убили ее красоту до конца. Мама такая же Дюймовочка, как и я: тонкие запястья, губы-сердечком. Только сетка морщинок у глаз от того, что слишком часто щурится в потолок, считая трещины вместо овец, портит ее взгляд. А еще ее волосы больше не блестят, ногти без лака, лицо отекшее от недосыпа, но... Может, для всех детей их мама — самая красивая?

— Где ты с утра пораньше пропадала?

На крохотном столике красуется тарелка с блинчиками, пюре, котлеты. Живот урчит предательски громко.

— Да так. Гуляла. Проветривала голову.

И тут я замечаю. Синяки. На ее шее. Свежие. Вчерашний «друг» оставил следы. Плюс один в мой черный список «Подлежит ликвидации».

— Ну, давай, садись! Кушай.

Я плюхаюсь на стул и набрасываюсь на еду, как волчонок. Обожаю! Обожаю выпечку и сладкое! Хотя надо было начать с котлет, конечно.

— Ой, чуть не забыла!

Мама испаряется с кухни, а меньше, чем через минуту, возвращается с голубой коробкой, перевязанной сапфировой лентой. Мои любимые цвета.

— Это тебе.

Я замираю с полным ртом блинов, а потом хвата коробку. Я, знаете, не кисейная барышня, меня не надо уговаривать принимать подарки, так что коробка открывается через три... Два…

— Мам!

Внутри несколько красивых тесных баночек. Явно одна коллекция. Ванильный гель для душа. Спрей для тела. Крем, тушь, бальзам… Так, стоп. Это, конечно, не духи, но я видела эти марки сегодня. Да, не самые дорогие, но зачем?

— А это откуда? Твой друг нам типа помогает что ли? Мне от него ничего не надо.

Она машет рукой, отворачивается к плите, ставит чайник.

— Из магазина, Саш. Володя тут не при чем. И не начинай эту тему, пожалуйста.

— У нас же кредиты ещё.

— Ну, кредиты и кредиты. Они теперь с нами всю жизнь. Надеюсь, только со мной. — Она вдруг оборачивается, и я вижу в её глазах боль. — Я первого сентября… не выдержала. Прости. Я же к твоей школе пришла, встретить хотела а там…

Ох. Мама видела «Альму». Видела девочек в идеальных костюмчиках, мальчиков-гимназистов и целую выставку иномарок.

— Милая, как ты там? — Она накрывает мою руку своей. — Уверена, что не хочешь в обычную школу?

А я улыбаюсь маме: какая глупость!

— Мам, ну ты чего. Я год к олимпиаде готовилась. Китайский вон зубрила на пиратках, как не в себя.

Вот и весь секрет.

Мой СДВГшный мозг похож перегретый процессор. Если что-то зацепило его, то это намертво: я забуду о сне, еде, даже о дыхании.

Принято считать, что такие, как я — неусидчивые, неспособные досидеть до конца урока. И это правда. Но стоит мне ухватиться за идею, как гиперактивность превращается в лазерную фокусировку. Возможно, у меня даже обычный диагноз вылился в какую-то неведомую науке фигню.

— «Альма», конечно, прекрасный старт в жизни, но скажи, тебя там не обижают?

Теперь я не просто улыбаюсь, я глупо хихикаю. Меня трудно обидеть, так что кое-кто может зарубить на своем аристократическом носу, что ему придется в меня влюбиться.

Глава 9. Юсупов

Дима

— ЮСУПОВ!

Я сплю, и мне снится кошмар. Сплю-ю-ю, но кто-то выкрикивает мою фамилию и настойчиво стучит в дверь. Стоп, что? Стучит в дверь?

— Дай знать, что ты живой, или я вынесу ее!

Голос Фила разрывает тишину субботнего утра. Или дня? Без понятия. В спальне блэкаут-шторы и полная темнота.

— Вхожу и надеюсь, что ты кончаешь, что бы ты ни делал!

Дверь с грохотом распахивается, и феерия под названием «мой лучший друг» врывается в спальню, принося с собой невыносимую энергию утреннего психоза.

— Супер, — он шагает к шторам, что-то на ходу кидает на мою кровать. Черт, ну зачем? Зачем так светло? — Я уже думал, ты размазался на трассе. Приехал проверить.

Я издаю стон, который должен означать «отвали», но Фил, как всегда, мастерски игнорирует.

— Ты приперся ко мне в субботу до полудня только для этого? Проверить? — Бубню из-под одеяла, и чувствую, как матрас прогибается под его весом. Высовываюсь. Воронов ухмыляется, развалившись на моей кровати с видом откормленного кота.

— Не благодари. Я принёс кофе и еду, но сначала ты должен проснуться и осознать, какой я замечательный друг.

Я натягиваю одеяло на голову и молю о еще пяти минутах сна. Голова гудит от вчерашнего адреналина и недосыпа.

— Твой холодильник забит пп-шной хренью, поэтому пришлось захватить бургеры.

— Я не ем этот мусор, — все таки снова высовываюсь и наблюдаю за анархией в моей спальне.

— Знаю. Но я не для тебя брал. — Он откусывает половину бургера за раз. — Тебе кофе. Ты ведь не умер, а значит хочешь кофе, да? Ммм?

Крепкий аромат проникает в легкие, заставляя сглотнуть. А после Фил откуда-то — я действительно не соображаю, откуда — берет картонный стакан и подносит к моему носу.

— Хочешь, зай? Я знаю, что хочешь. Поднимайся и дуй в душ. Дай-ка мне убедиться, что ноги целы.

— Ты наседка, Фил. Мамаша-наседка. Настолько стало скучно без игрушки?

— Что?

— Ничего.

Встаю, потому что с Филом проще согласиться, чем спорить. Бреду в душ, спотыкаясь о собственные ноги. Ноги, кстати, целы. Поздравляю себя с этим достижением.

Вода обжигающе холодная. Ровно настолько, чтобы вышибить из меня остатки сна. Стою под ледяными струями, пока кожа не покраснеет, а после резко кручу вентиль вправо. Пусть болит. Пусть будет хоть какая-то боль, которую я выбрал сам.

Закрываю глаза, поднимаю голову навстречу потокам воды. Вспоминаю вчерашнюю трассу. Скорость. Темноту. Головокружительное ощущение, когда я на секунду — всего на секунду — мог не контролировать ничего. Мотоцикл летел.

Мог не контролировать… Хах. Кто бы узнал, пальцем у виска покрутил бы. Обычные люди мечтают контролировать свою жизнь, доходы, желания. А меня от одного слова «контроль» тошнит. Потому что это единственное, что есть в моей жизни.

Дом, нашпигованный камерами. «Личный охранник», он же надзиратель. Часы на запястье, сообщающие отцу о моих передвижениях. Расписание по минутам на год вперед. Фамилия, которая значит больше, чем я сам.

Иногда я думаю, что на восемнадцатилетие мне подарят поводок и намордник с гравировкой «Юсупов. Собственность фамилии, рода и его величества Феликса».

Когда возвращаюсь в спальню, Фила уже нет в комнате, только на прикроватной тумбе стакан с кофе. Но в обычно мертвецки тихом доме сейчас суета: судя по звуку Воронов внизу.

Делаю пару глотков. Кофе крепкий, горький, без сахара — идеальный. Неторопливо натягиваю поло и домашние брюки. Смотрю в зеркальную дверь шкафа.

Где-то я прочитал, что можно понять, как человек относится к себе, глядя на его взаимодействие со своим отражением. Кто-то улыбается себе. Кто-то отворачивается. Кто-то, как Фил, видит в зеркале как минимум короля мира.

Я — закрытая система. Совершенная в своей изоляции.

Смотрю на себя с равнодушием. Не ненавижу. Не люблю. Просто констатирую: вот он, Дмитрий Юсупов. Продукт правил, контроля и ожиданий. Ничего лишнего. Попробуйте меня прочитать? Ничего не выйдет. Потому что...

Вот вам совет: не трогайте меня — и я не трону вас. И, поверьте, вы не захотите, чтобы я вас тронул.

Спускаюсь и замираю на последней ступеньке. Фил развалился на угловом диване, вытянув ноги. Рядом сидит Борис, мой новый водитель. Огромный мужик за сорок, которого отец лично отбирал за «безупречную репутацию» и «отсутствие лишних разговоров».

Сейчас он разговаривает. С Филом. Оба уставились в плазму, где мелькают персонажи какой-то стрелялки, а в руках — джойстики.

— Офигеть, Джонни! Ну ты и снайпер!

Я даже не могу удивляться тому, что Фил с какого-то перепуга назвал этого огромного мужика «Джонни», а мой личный Цербер, с обычно каменным лицом, дёрнул плечами, будто от смеха.

Так происходит всегда. Люди тянутся к Воронову, как к свету, потому что, как бы Фил ни строил из себя ублюдка, он не плохой человек.

— Юсупов! — Фил оборачивается, заметив меня. Ладно, он был бы неплохим человеком, если бы избавился от привычки называть меня по фамилии. — Ты как раз вовремя! Джонни прошёл первый уровень за три минуты. Я уже чувствую, как моя мужская гордость умирает!

Борис тут же меняется, как только слышит эту проклятую фамилию. Пульт мгновенно оказывается на диване, будто обжёг ему ладони. Встаёт с неестественной резкостью, руки смыкаются в замок перед животом. Глаза стекленеют, осанка вытягивается в струнку.

А вот так нормальный люди реагируют на меня.

«Ты мне понравился!»

Вспышка. Испуганные глаза. Чёрные бездонные зрачки, в которых отражаюсь я. Мои пальцы сжимают тонкую шею — не сильно, но достаточно, чтобы под кожей забился частый пульс. Как у загнанного зверя. Как у лжеца, пойманного с поличным.

Я резко трясу головой, отгоняя мираж с оленьим взглядом. Этого еще не хватало в моей и без того переполненной проблемами голове.

— Ваш друг сказал, что вы забыли у него рюкзак, поэтому я впустил его.

О, Иисусе! Я уже открываю рот, чтобы сказать Борису расслабиться, но Фил перехватывает инициативу.

Глава 10. Вызов

Дима

— Как прошло лето? — Фил крутится на барном стуле, не замечая моего замешательства.

Первую половину лета Воронов провел в военном лагере, куда родители отправили его «прийти в себя», потому что в десятом классе Фил вел себя, как законченный ублюдок. А после он с семьей улетел в Грецию на море. Вернулся как раз к началу учебного года.

— Скучно. Как обычно, — разогреваю тосты с яйцом, зеленью и тертым пармезаном. — Но мне удалось погонять в июле и августе. В июне он был здесь, так что… В общем, скучно.

— А на фоне скуки твои маньяческие замашки не обострились?

Я замираю на секунду. Эта тема как старый шрам, который ноет при смене погоды.

— Нет. Я закончил с поисками. Это как искать иголку в стоге сена, — жму плечами, делая вид, что сосредоточен на тостах. — Или как гоняться за призраком. Как бы быстро я не гнал, я не смогу догнать несуществующий объект.

— Ну и хрен с ним. Тебе почти восемнадцать, вокруг полно живых девчонок. Может, пора разнообразить меню? — Его губы растягиваются в похабной ухмылке.

— А что на счет тебя? Свое меню не хочешь разнообразить?

— У меня нет зацикленности на несуществующей девчонке из девства.

Потому что твоя девушка существует, непробиваемый ты идиот.

— Вот как? — Спрашиваю, намеренно медленно пережёвывая. — Полина всё ещё пишет?

Воронов отводит глаза к окну, где дождь начинает стучать по бронированному стеклу.

— Хрен его знает. Да, наверное. — Внезапно резкий поворот головы. — Слушай, это не то блюдо, от которого я тащусь, ясно? Я ей нужен как новая сумочка из бутика. Чтоб перед подружками трясти.

— Вот и я нужен девушкам за этим же, так что давай закроем тему. Тем более ты знаешь правила. Никаких отношений.

— Чтобы есть, не обязательно сервировать стол по-ресторанному. Можно просто... — он демонстрирует кулаком и ладонью не самый светский жест, неуместный за столом.

— Чтобы есть, нужно чувствовать голод. А я его не чувствую.

— Ну ты и зануда, — Фил цокает. — Да любая девчонка...

— Вот именно, Фил. Любая.

Новенькая всплывает в памяти без спроса. Имя, дата рождения, гороскоп, любимый предмет… Выдала все, как на духу. Даже не отрицала тот факт, что два раза подсматривала и подслушивала. И ведь она такая не первая. Да и не последняя.

Юсупов.

Они все хотят эту фамилию. Все с одним вопросом в глазах: «А познакомишь с отцом? У нас же все серьезно будет, да?». В прошлом году ко мне подкатила девушка старше на пару лет.

Как они это делают? Я не веду активно соцсети, о нас мало пишут, но они находят инфу. Почему я не смог?

— Ладно. Не хочешь, не надо. Но когда проголодаешься, скажи. Найдем тебе особое блюдо.

Александра Абрамова… Маленькая. Хрупкая. Метр с кепкой, тонкие запястья, которые, кажется, сломаешь одним пальцем. С глазами как у ангела и наглостью опытной охотницы за баблом.

— Я же сказал. Всё в порядке. Я не голоден.

Внутри шевелится что-то старое, знакомое. Демоны, что гнали меня годами в бесконечных поисках одной-единственной. Теперь они спят, изможденные, разочарованные.

Я больше не расставляю ловушек. Не веду дневников. Не всматриваюсь в каждое новое лицо с безумной надеждой.

Фил уходит, оставляя меня наедине с отражением в черном кухонном стекле. Там, в глубине, смотрит на меня чужая тень — высокий парень с слишком взрослым взглядом и фамилией, которая давно стала проклятием.

«Ты мне понравился».

Голос в голове. Совсем тихо. Совсем… ненавязчиво?

Плевать. Она мне неинтересна. Нет и нет.

***

Несколько дней спустя…

В «Альме» стартовало традиционное осенней тестирование. По каждому предмету мы пишем тест, показывающий остатки знаний за лето.

Написать его на 50-60 баллов считается нормой. Средним показателем. Мой средний показатель 90.

Кабинет затих, только ручки скребут по бумаге. Я уже дописываю последнее уравнение, лениво проверяя ход решения.

— Ирина Константиновна, я всё. Могу сдать?

Голова поднимается сама собой. Вторая парта, средний ряд. Новенькая встает и несет листы к учительскому столу.

Никто не сдает работы раньше меня. Ну, кроме Бестужевой, но только по языкам — китайскому или английскому.

Не может быть, чтобы эта выскочка решила всё верно, и уж тем более быстрее. Челюсть сжимается так, что аж звенит в висках. Дописываю последнюю цифру, через минуту тоже иду сдавать.

Чувствую ее взгляд на себе, но не смотрю в ответ. У меня непереносимость фаст-фуда и лжецов. А она пахнет дешевыми духами с оттенком ванили и притворяется, что не замечает, как все на нее пялятся. На нее. И на меня. Я молча сажусь за свою парту и продолжаю говорить себе, что новенькая может играть сколько угодно: я не ведусь на дешевые трюки.

***

Еще два дня спустя…

Математичка раздает проверенные работы, и её визгливый голос режет воздух. Она с начала урока поет дифирамбы Абрамовой.

— Поздравляю, у нас появилась настоящая конкурентка для Димочки!

Она размахивает листком Абрамовой как победным флагом.

— Великолепно, Саша. Великолепно! — Пронзительно щебечет. — Не только без единой ошибки, но и два альтернативных решения в последней задаче. Браво!

Класс гудит. Затылком чувствую, как десятки глаз переключаются с неё на меня. Я методично перелистываю свою работу: 90 баллов. Чисто. Технично. Но больше не первое место.

География. Саша первой называет все столицы Балканских стран без единой заминки. Это смешно! Она не может знать все! Она же не ходячая энциклопедия!

Литература. Голос низковатый для девочки, чуть с хрипотцой. Да, она подняла руку и вызвалась сама.

— И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль…

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глава 11. Ярослав и трудности бытия

— Яр! Я знаю, что ты там!

Звонкий крик Сашки бил по его барабанным перепонкам, как молот по гонгу.

«Баммм».

— Яр!

«Баммм».

Ее визит прервал его не особо глубокий сон, а, если быть честным, то Яр и не спал вовсе. Он неохотно перевернулся с боку на бок, пока мелкая заноза долбилась в его дверь, уставился в потолок и криво ухмыльнулся сам себе. И что ему с ней делать?

— Я же слышала, что ты только распустил парней! Если они тебя убили, я вызываю полицию!

Он бы так и валялся, наслаждаясь тем, что она явилась к нему ночью, сама, по доброй воле, но соседи не оценят её ор, а устраивать разборки с семейной парой пьяниц не хотелось.

Яр встал с дивана и потащился к двери, по пути поднимая с пола майку, и пытаясь стереть с лица довольную улыбку. Абрамова вряд ли оценит голый торс. Хотя...

Мысль пронзила мозг как шальная пуля, но последние недели он словил дюжину таких пуль. Мозг превращался в решето, когда Сашка смотрела на него… Вот таким взглядом, как в этот момент.

— Ты че, спятила? Сань, третий час ночи за ок… — Дверь распахнулась со скрипом, будто её не открывали лет сто.

Голос комом застрял в горле как у пубертатного подростка. Перед ним стояла не назойливая девчонка, не «младшая сестрёнка», с которой он таскался на рок-фесты и которую просил присмотреть за бабулей, пока был занят подружками или подработками.

Сейчас она стояла в мужской футболке «Metallica» с одного из фестивалей, в синих шортах, которые вдруг показались слишком короткими. С растрёпанными волосами и глазами, в которых горело что-то опасное. Психоз, возможно. Это же Абрамова.

— Яр, гонщики называют гонки «заездами», да? — Сашка проскользнула под его рукой в его хату, а ему отчего-то стало тепло и приятно, когда её макушка коснулась его локтя.

Он надавил на виски. Когда всё изменилось? Когда эта чертова психопатка стала важна?

— Чего?

«Яр, ты поел?». «Яр, ты там живой?». «Яр, можно я у тебя переночую?».

Когда это он, Ярослав Громов — который никому не был нужен, даже собственной матери, бросившей его с бабкой в хрущёвке, — начал ловить себя на том, что подсознательно ждёт ее дурацких фразочек?

Она плюхнулась на его диван. Его подушки. Его одеяло. С ноги вошла в его жизнь, когда они с матерью переехали в этот богом забытый старый дом.

— Слушай, ты же в курсе всех тусовок в городе, — сверкнула глазами, закинув ногу на ногу. — Где, когда, как попасть? Поделись.

— Саш, ты вообще в себе? — Он протер лицо ладонью, запер дверь. Постарался как-то выкинуть из башки дурь, но дурь сидела на его диване и смотрела в самое нутро.

— Нет. Не могу уснуть. Так что насчет гонок?

— Во-первых, сейчас ночь. — Яр подошел к дивану и плюхнулся в полуметре от неё. Рядом с ним она как ребенок, но Яр четко осознавал, что Сашка переползла из категории «сестренка» в категорию «девчонка». — Во-вторых, ты вообще понимаешь, что пришла ко мне в пижаме? Где твой инстинкт самосохранения? А в-третьих...

— Яр. Это очень важно.

Её пальцы впились в его запястье. Горячие. Чёрт.

Обычно девчонки либо шарахались от него, как от чумы, либо залетали в койку с влажными мечтами переспать с таким татуированным отморозком, как он. Но эта... Смотрит снизу вверх огромными глазами, а губы дрожат, будто он последняя надежда. Да никто никогда на него не надеялся! Для всех он — списанная со счетов шваль. Отброс. Неблагополучный.

— Я не могу уснуть, понимаешь? Пожалуйста, Ярик.

Громов замер. Слишком близко. Одним движением мог бы придавить её к дивану, но... Не с Сашкой. С ней не хотелось ломать то, что уже есть. А есть многое: забота друг о друге, доверие. И Сашка — не пятиминутки-красотки из универа. Она типа… наивная?

— Я знаю, что ты знаешь. Помоги, а? Торжественно клянусь, что замышляю только шалость.

Врунья, конечно. Яр вздохнул, потер переносицу. Одна ночь вместе и его, вероятно, отпустило бы. Или нет?

— Ты с этой новой школой другая стала.

— Какая еще другая?

— На вписки не приходишь.

— У меня теперь домашки больше, чем в обычной школе.

— Когда тебе было не плевать?

— Я никогда не плевала на домашку. Прости, но образование – мой билет в хороший универ, на какую-нибудь хорошую работу. Билет из ямы в настоящую жизнь.

Глухая тяжесть в груди, будто кто-то вырвал кусок мяса из-под ребер. Боль не острая, а тупая, ноющая. Настоящая, мать вашу, жизнь! А у них тут, значит, не настоящая? Так, пробник. Черновик.

— А чем тебе тут плохо? Кормят, поят, свобода.

— Ты же это не серьёзно?

— А че нет? — Яр развёл руками. — Офисы, духотень и всё это твоё? Я думал, мы на одной волне.

— Яр, ты чего?

Он замолчал ненадолго. Потом резко, будто выдыхая то, что копилось месяцами, выдал.

— Да так. — Резко усмехнулся, горько, зло. — Надеялся на план «А». И «Б».

— Ох… — Сашкины губы удивленно приоткрылись. Глаза широкие, как после удара. — И давно ты?..

Тишина повисла между ними, густая и тяжёлая, будто дым после взрыва. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки: как будто он смог бы удержать эти слова внутри себя, если бы сжал достаточно сильно. Но не вышло.

— Не знаю. Сам не понял. Может, когда ты хавчик готовила. А может, когда парней на голову выше грозилась сковородой огреть.

Она открыла рот, но он резко перебил. Грубо, но так надо, ведь если она его отошьет, он задохнётся.

— Забей. Мои чувства — мои проблемы.

Жизнь, конечно, та еще характерная дамочка, и любит уколоть побольнее, но когда он рассказывает про гонки на мотоциклах и обещает чекнуть гонки на тачках, когда она неловко трогает его за руку… В этим минуты Яр понимает, что эта боль другая. И чёрт возьми, ему она нравится.

Саша

Несколько дней проходит с тех пор, как я устроила Диме спектакль в библиотеке. Несколько дней с той ночи, когда Ярослав... признался в своих чувствах, а я…

Было бы проще, если бы я могла ответить ему взаимностью, но Яр навсегда останется для меня старшим братом и соседом сверху, устраивающим вечеринки для подростков. Парнем, от которого мамы просят девочек держаться подальше.