Я заворачиваю за угол мрачного длинного коридора, очень внимательно рассматривая нужные указатели. Лиля сказала, что заветная деревянная дверь находится между коридорчиком, ведущим в кухню, и преподавательским туалетом. При этом я успеваю воровато оглядываться, прислушиваясь к каждому шороху.
Стены академии каменные и очень толстые, но даже в глубине здания я слышу, как снаружи его атакует сибирская ледяная вьюга. Слышу завывания, какой-то приглушённый грохот, и всё это смешивается с леденящей тишиной внутри.
Чёртова вьюга, метель, буран, из-за которых я и заперта здесь уже неделю, в этой чёртовой элитной академии вместе с самыми отбитыми ублюдками этого места, которые плюсом жаждут меня прикончить с недавнего времени. Так повезти может только мне.
Все, кто не успел уехать отсюда перед Новым годом, а это несколько учеников, всего пара преподавателей, три охранника и пара поваров, пытаются как-то ужиться между собой это время, или не поубивать друг друга, пребывая в чертовски плохом настроении из-за того, что пропускают все праздники. Потому что такие погодные условия не позволяют приблизиться к нам никакой технике. Метёт и задувает адски.
Но сегодня утром кое-что произошло, из-за чего мне и приходится сейчас надеяться на единственный выход – заброшенную аудиторию, где я смогу спрятаться на какое-то время, пока не стихнет. Уж не знаю, по какой причине её забросили, неудобное расположение или ещё что, но это то, что сейчас мне нужно.
Лиля – моя соседка по комнате и единственный здесь человек, который отнёсся ко мне по-человечески. Ну и, по правде говоря, тоже не слишком любима здесь и это мягко говоря, но её хотя бы не поливают помоями буквально и не называют вонючей оборванкой. И это ещё самое безобидное, что произошло со мной за месяц пребывания здесь. Вот она из личного понимания-то и подсказала мне, где я могу спрятаться от самых устрашающих здешних обитателей – Ромы Нагорного и Марка Миронова, старшекурсников, которые устанавливают уже несколько лет здесь свои порядки. На них большинство даже смотреть боятся, не то, что заговорить.
Нет, обычно замучивать подобных мне учениц любят местные девчонки, королевы положения и расположения, и вообще всего, именно так они думают, когда смотрят на тебя с высоты своего пьедестала и морщат свои напудренные носики. Парни же с девчонками-вонючками, как здесь принято подобных мне величать, почти не трогают. Только смеются в основном, жгут неприятными взглядами и изредка отпускают мерзкие шуточки ниже пояса. Если ты ни коим образом не задеваешь их лично, естественно.
И угораздило моему терпению лопнуть прямо в столовой на сегодняшнем завтраке, прямо перед ними, из-за чего я раздраконила тех, на кого и смотреть-то лучше не смотреть. Но всему когда-то приходит конец, вот как моё терпение достигло предела. Хотя это ещё долго, учитывая мою не слишком-то мягкую натуру. Это пусть они ещё спасибо скажут, что я драться не полезла, а только высказала своё мнение по поводу их личностей и всего-то кого-то из них облила грибным крем-супом, апельсиновым соком и немного измазала картофельным пюре с мясной подливой.
И теперь меня ждёт возмездие. Девочки сегодня свершили одну из своих расправ, порезав все мои вещи, до единой, оставив мне только форму, что была на мне. И я знаю, что это ещё далеко не конец. А вот от парней я каких-то действий дожидаться не собираюсь. Спрячусь. Тем более через несколько часов Рождество, может, хоть в такой праздник их внутренние дьяволы немного остынут, и они забудут о моём существовании, как и раньше наверняка не подозревали?
И зачем я только приехала сюда? Нет, я, конечно, знаю причину, только слишком часто я задаюсь таким риторическим вопросом мысленно.
Меня сразу по приезде определили в рабыни, которые обязаны таскаться за элитными учениками и чуть ли не подтирать этим белоручкам зад. Правила у них здесь негласные такие. Есть несколько льготных мест, которые могут занять самые простые ребята, пройдя своеобразный отбор. Но! Предоставленное «нищим» место здесь эти самые нищие должны отрабатывать год за годом, буквально превращаясь в раба. Взамен ты получаешь проживание, трёхразовое питание и обучение у лучших, что по окончании даёт первоклассное образование, которому ещё выпускники лучших универов страны могут позавидовать.
С самого первого дня меня определи к Каталине, той еще высокомерной сучке. Вот она-то и виновата в том, что ударной волной задело и этих двух отморозков сегодня, потому что именно за их столом та сидела, как обычно, пускала слюни на Господина Нагорного, даже, уверена, и задержалась в академии из-за него, пока тот не обращал на неё никого внимания, потому что все знали, что у него имеется невеста за пределами этих стен, а он хоть и тот ещё ублюдок, но, видимо, боялся гнева своего грозного папы и в открытую, по крайней мере, вакханалию не устраивал.
И это очень раздражало одну из самых желанных девушек этого учебного заведения, ту самую Каталину. Из-за чего она и срывала злость на мне. А я, в свою очередь, сорвалась на них всех.
Черт! Черт!
Упираюсь взглядом в тёмный поворот с лестницей вниз. Лиля забыла упомянуть, что аудитория находится на нулевом этаже, то бишь в подвале. Ещё раз чёрт! Вот темноты я боюсь даже больше гнева тех ублюдков. Но страх быстро исчезает, когда я слышу приглушённые мужские голоса, отражающиеся от каменных стен эхом, и приближающиеся.
Срываюсь и бегу по ступеням в настоящий мрак. Но слава богу, когда я наощупь по стене прохожу вроде вправо, дальше в коридоре появляется тусклый свет от свечей на стенах.
Богачи, а денег на ремонт нормальный нет, что ли? Стены покрыты кое-где мхом, и здесь ощущается явный запах сырости, плесени. Даже изредка слышится звук падающих капель, будто я попала в какую-то канализацию. Или всё это для антуража типа такого мрачного средневекового замка? Мне никогда не понять причуды этих людей.
Пока иду по коридору будто какого-то подземелья, всё больше чувствую, как замерзаю здесь. Перед поисками укрытия я быстро сходила в душевые, хоть и думала, что там меня может поджидать очередная девичья месть. Но всё прошло, на удивление, спокойно. Пусто, я бы сказала. И сейчас мои волосы всё ещё влажные, да и наша форма не слишком согревает. Так как вещей у меня больше никаких не осталось, пришлось натянуть на влажное тело всё ту же белую рубашку, клетчатую юбку, чёрный пиджак с малиновыми вставками и тёплые чулки с чёрными туфлями на маленьком каблучке. Формой академии не предусмотрены колготки, что кажется полным абсурдом, учитывая, где мы находимся.
Первый порыв, это убежать, что я и пытаюсь сделать, быстро развернувшись и толкнув дверь. Но в следующее мгновение звучит какой-то шорох, а затем над моей головой что-то врезается с глухим, коротким звуком. Продолжая толкать дверь, быстро поднимаю голову и ошарашенно замираю вместе с дыханием, когда вижу воткнутый в дерево дротик. Всем остриём, в сантиметре от моей головы. И спокойный, но жуткий голос Рома.
— Ты должна понимать, что убежать от нас не сможешь.
Это он его кинул?!
А вот второй уже приходит трезвая мысль. Я правда не смогу убежать от них, это даже представить до абсурда смешно. Убежать от спортсменов, когда я и ориентируюсь в академии на пять процентов из ста, а ещё когда эти самые спортсмены дьяволы во плоти, и им поклоняются даже большинство здешних преподавателей. Каковы мои шансы на побег?
У меня только один вопрос. Лиля? Соседка, получается, подтолкнула меня в их лапы? Даже не задаюсь вопросами: за что? и почему? Это очевидно, она такая же их жертва.
И вот тут меня обжигает злостью. Я разворачиваюсь к ним лицом, снова прижимаясь спиной к двери, и приподнимаю подбородок, смело встречаясь взглядом с прищуренным Нагорного, уже стоящего рядом со своим другом в такой же белой рубашке и тёмно-малиновых брюках академии. Телами они как братья-близнецы. Ром тоже – вся эта косая сажень в плечах, спортивные длинные ноги и в принципе сгусток того, от чего пищат девчонки. Только если у Марка более грубые и угловатые черты лица, он больше похож на буйного боксёра-хулигана с короткими чёрными волосами и светлой кожей, то Ром загорелый блондин с выцветшими на солнце белыми прядками и имеет более аристократичные тонкие черты и даже выправку, что, в общем-то, он отлично совмещает с размахиванием кулаками и крепкими словечками, которые любит выплёвывать, никого не стесняясь.
Ладно, Ника, тебе ведь было любопытно, что они за люди такие. Вот сейчас ты и узнаешь лично и наверняка.
— Попытка не пытка, — цежу сквозь зубы, на что Марк ухмыляется.
— Дверь открывается вовнутрь, Обезьянка. Но это так, чисто факт, который тебе уже вряд ли поможет.
Чёрт. Может, у меня и имелся шанс, но я сама смыла его в унитаз.
Пропускаю мимо ушей его «обезьянку», ведь это прозвище самое безобидное из всех прозвищ, данных мне за месяц.
— И что дальше? Что вы со мной сделаете? Я думала, девочек вы не трогаете.
— Вот трогаем мы как раз только девочек, — со смешком говорит Марк, скрещивая руки на груди и прислоняясь к квадратной массивной колонне с правой стороны.
— Наверное, она имела ввиду, что девочек мы не обижаем, — спокойно и серьёзно отвечает уже Ром. Но в этом всём открытая насмешка надо мной. Они будто играются. Не набрасываются, не делают пока чего-то из рамок вон выходящего, но всё это до невозможности уже напрягает. Они как львы, играющие с бедной мышкой.
Ром подходит к маленькому столику и вскидывает на меня взгляд исподлобья после того, как берёт с него… конфету?
— Это так, девушек мы не трогаем. Но к тебе это не относится, — сказано им так пренебрежительно, что во мне поднимется новая волна злости.
Значит, он не считает меня девушкой? В этот момент я чувствую такой протест, какой не ощущала никогда, наверное. И именно это прибавляет мне смелости. И вредности.
— Ты только посмотри, как она пыхтит и взгляд какой! На тебя так когда-нибудь смотрела замарашка, Ром? Да вообще хоть кто-нибудь? — низко смеётся Марк, отлепляясь от колонны и делая первые шаги в мою сторону, пока наши с Нагорным взгляды жгут друг друга.
Но я быстро перевожу внимание на второго, потому что он приближается. И я автоматически вжимаюсь в дверь сильнее, хоть и колючий взгляд с Миронова не свожу.
— Значит, так. Сейчас я говорю, ты – слушаешь. Кивни, если поняла, — насмешливо приподнимает бровь Марк, остановившись в шаге от меня. Хватает меня пальцами за подбородок, когда глазами я показываю ему всё своё мнение, и сам больно дёргает за него, изображая мой кивок. — Вот так, Обезьянка. Мы говорим – ты слушаешь и слушаешься, — цедит уже со злостью, в нём уже нет ни капли лёгкости и открытости, которую мне удалось в нём рассмотреть в какие-то моменты. Сейчас они с Нагорным-маньяком мало чем отличаются.
Я делаю резкое движение головой, со злостью выдёргивая свой подбородок из хватки, а Марк продолжает цедить, хватая меня уже за один край воротника рубашка:
— На всё время, пока нас отсюда не вытащат, ты в полном нашем распоряжении, новенькая. Мы твои хозяева, ты – наша игрушка, которая скрашивает нам праздники в этих стенах. Скажем прыгать, ты прыгаешь. Скажем служить, и ты служишь, как самая послушная собачка. У тебя нет вариантов, кроме как слушаться. Иначе мы превратим твою жизнь в Ад. И не думай, что, сбежав из академии, у тебя получится сбежать от нас. Мы очень злопамятные и свои вещи не любим терять.
— Я, по-твоему, вещь?!
— Да, ты вещь, Обезьянка. Ты ещё этого не поняла разве? Стала ей, как только открыла эту дверь.
— Вы долбанные психопаты, страдающие манией величия, — цежу сквозь зубы, пока внутри меня идёт война между здравым смыслом, злостью и любопытством.
Мои слова смешат Марка. С громким смехом он дёргает меня в сторону за локоть так, что я оказываюсь дальше от двери, а он перекрывает мне путь к ней теперь.
— О, так культурно нас ещё не характеризовали.
Марк загоняет меня всё дальше назад, делая медленные хищные шаги мне навстречу, осматривая при этом оценивающе мою фигуру. Пока я не врезаюсь телом в другое твёрдое тело позади себя. Вздрагиваю, и мои плечи крепко обхватывает Нагорный. Кошусь на то, как его длинные пальцы сильнее впиваются в ткань моего пиджака, уже причиняя небольшую боль. Резко вскидываю голову, когда Миронов останавливается близко ко мне.
— Не советую сопротивляться. Будешь хорошей обезьянкой, и мы забудем обо всём, что ты выкинула сегодня утром. Будешь плохой, и… непременно узнаешь, чем это обернётся для тебя.
— Это уже интересней, — слышится сбоку насмешливое от Марка. — Радуйся, Обезьянка. Тебе выпала настоящая честь.
Но слова именно Марка остаются для меня неуслышанными.
— Я не согласна на это… о чём ты говоришь вообще? — хоть и выбора мне не даётся, всё равно я предпринимаю жалкую попытку воспротивиться, упираясь в грудь Нагорного ладонями. Черт бы побрал его дьявольское обаяние, когда он его включает, и у тебя просто пропадает вся воля, даже если она у тебя в принципе всегда была крепкой.
А он его включает в этот момент, на полную или нет, но Ром не начинает угрожать или делать что-то, что точно не понравится мне. Действует неожиданно мягко, отчего я даже теряюсь.
Он усмехается низко, и от этого его острый кадык на крепкой шее дергается. Склоняет голову набок и, коснувшись указательным пальцем моего подбородка, тихо, очень низко говорит:
— Точно?.. А мне кажется, ты сама этого хочешь не меньше… но чего-то боишься. Нас? Того, что об этом кто-то узнает? Я обещаю тебе, всё, что произойдёт в этой комнате, в этой комнате и останется… — он говорит всё это и вместе с тем ведёт костяшкой указательного пальца вниз по моей шее, по пульсирующей артерии, останавливается там, где начинаются пуговицы пиджака.
Я хочу послать его, так и вертится пара матов на языке, хочу сказать, что вообще не в моём каком-то страхе главная проблема, а в том, что они ублюдки, и всё, чего он потребовал, выходит за все мои личные рамки. Но не могу произнести и звука в итоге, только дыханием сбиваюсь сильнее, приоткрываю и сжимаю губы, сжимаю пальцы в кулаки, потому что постепенно те немеют отчего-то.
Часто дыша, я опускаю взгляд, когда Ром принимается медленно расстёгивать на мне жакет, вынимать пуговицу за пуговицей одной рукой, выдыхая горячий воздух мне в макушку и смотря пронзительно на меня сверху. В конце он распахивает пиджак чуть резче, как будто потеряв на мгновение контроль.
Эти шорохи моей одежды и моё громкое дыхание заставляет гореть мои же щёки.
Нагорный как настоящий искуситель играет со мной и на моих нервах, ощущениях. Оглаживает проступившую сквозь ткань рубашки и тонкого кружевного лифчика твёрдую горошину соска костяшкой того же указательного пальца.
— Тебе так холодно? — снова усмехается он хрипло, немного нажав на сосок. — Или очень жарко?
Тяжело сглатываю, ощутив после его слов весь жар между своих ног. Что незаметно приходится сжать бедра между собой чуть сильнее.
Затем тыльной стороной ладони он прижимается через рубашку к моему животу у пояса юбки, и от этого я напрягаю пресс и дёргаюсь, резко выдохнув.
Кидаю случайный взгляд в сторону и только самым краем сознания могу отметить, что Марк стоит в двух метрах от нас, и взгляд его стал совсем тёмным, возбуждённым, и в нём кажется даже есть зависть. Но всё моё внимание только на Роме и этих ощущениях, что его друга я сейчас мало замечаю. Как и помню новые «правила», установленные Нагорным.
Он опускается рукой ниже, соскальзывает на моё бедро, сминает ладонью юбку на нём, а когда касается открытого участка кожи под ней, я сильно дёргаюсь и вцепляюсь в его эту наглую руку, бешено дыша и смотря ему испуганно в глаза. Но ему плевать на мой протест, он откровенно говорит это глазами, и этим заставляет ослабнуть мои руки, даже замереть, а в моей голове мелькает непонятная и опасная мысль: это всё равно неизбежно, то, что между нами, дай ему сделать то, что он хочет.
И его рука быстро минует мою хватку, его пальцы быстро оказываются у края моих трусиков на внутренней стороне бедра под юбкой.
— Тебе понравится, — почти шепчет он сипло возле моей щеки, коснувшись невесомо её губами.
Дыша друг другу в шею, мы стоим напротив друг друга, и Ром пальцами соскальзывает ниже. Проводит ими по гладкой ткани белья вдоль половых губ, он тоже чувствует, как между моих ног горячо и даже немного влажно, но никак не комментирует это едко. Только дышать начинает глубже, пока я, напротив, не дышу от щекотных, переворачивающих всё внутри ощущений.
Из головы сразу вылетает всё постороннее. Это кажется естественным между нами. Хотя глубоко внутри есть красный свет понимания, что я неправильно расцениваю наши отношения и происходящее.
Ром медленно подводит меня к тому, что происходит дальше. Его пальцы, аккуратные и медленные, пролезают под ткань моего белья, и мне приходится обнять его за шею, чтобы устоять на ногах. Я зажмуриваюсь, окончательно теряя контроль над дыханием и телом от соприкосновения его сухих, тёплых пальцев с моей влажной, горячей и нежной кожей. Он давит чуть сильнее на клитор и средним пальцем скользит глубже, туда, где у меня всё сжимается.
— Какая ты мокрая, — хрипло шепчет Ром мне на ухо, массируя кожу на моём входе, и мы оба чувствуем, как с этими движениями из меня выделяется новая горячая влага, или как мышцы во мне сокращаются. — Опустишься для меня на колени, м? Теперь твоя очередь делать приятно…
Он ни капли не сомневается, что я это сделаю, хоть якобы и задан вопрос. И в момент, когда один его палец проникает в меня, это правда так, я готова на всё, ощущая его внутри. Сжимаюсь, колени подгибаются, лихорадочно дышу и одновременно удивляюсь тому, что возможно настолько сильно возбудиться вообще. Ощущение, что весь мир сжат до маленькой точки на твоём теле от простых прикосновений.
Кусаю нижнюю губу и прижимаясь к его груди сильнее, я тихо стону и киваю. Его палец делает во мне ещё одно движение и… исчезает. Это чувствуется с такой досадой, что хочется хныкать. Я разлепляю глаза, когда Нагорный обхватывает мой подбородок пальцами другой руки. Всё ещё чувствуя помутнение в голове, я тянусь к нему губами, думая, что Рома хочет меня поцеловать. Но когда я почти целую его сама, его ровный тон как отрезвляющая оплеуха.
— Молодец. Старайся хорошо, и в конце, может быть, даже получишь вознаграждение.
Что?
Пока я моргаю и быстро дышу, переваривая всё у этой колонны, Ром отстраняется от меня. Отворачивается затем и идёт в сторону дивана, кидая на ходу своему другу насмешливо: