Новогодний скандал: инструкция по выживанию для виноватых

Глава 1. Диля

“Буду через десять минут”

Диля мажет взглядом по экрану с уведомлением о смс и тянется к кашемировому шарфу стоимостью в среднестатистическую зарплату в провинциальном городке их великой и могучей.

Если муж сказал, что будет дома через десять минут, значит, стоит его ждать на пороге минут через пять. В конце концов, в этом весь Григорий Кобелев - переиграть и уничтожить, быть на шаг впереди всего мира и сделать всё по-своему, наплевав на чужие мнения и ожидания. Потому что что?

Правильно. Ваши ожидания - ваши проблемы. И она за годы совместной жизни знает все его привычки наизусть, даже лучше, чем себя саму, наверное, но сегодня, впервые за эти самые годы, потакать им не собирается.

Собирает детей, изнемогающих от нетерпения увидеть своего горячо любимого отца, вызывает консьержа для помощи с багажом, благо статус элитного ЖК, где они проживают уже четвёртый год, и не такое позволяет, и спускается вниз, аккумулируя все внутренние ресурсы, силы и терпение на предстоящие новогодние выходные в компании семьи, друзей и мужа. Скорее всего в ближайшем будущем бывшего мужа, но это пока неточно. Не решила ещё… Думала-думала и…

— Папа! Папа! - голосят наперебой дочка с сыном и, отпустив её ладони, на всех парах несутся к только вышедшему из своего огромного, блестящего на солнце Рендж Ровера, отцу.

Он весь в чёрном: в одном тонком пуловере, джинсах и кроссовках, несмотря на минусовую температуру. На глазах солнцезащитные лимитированные Рей-Бен, на левом запястье стоящие целое состояние Ролексы, а на безымянном пальце правой руки - обручальное кольцо, что невольно вызывает у неё горький смешок.

Ну, надо же, какая честь! Посмотрите только на него! Муж года, не иначе! Где красная дорожка с аплодисментами? Почему не подготовились?

— Дилара Каримовна, я гружу или…? - консьерж, поравнявшись с ней, дежурно улыбается и неловко переступает с ноги на ногу, косясь на возящегося с детьми неподалёку Кобелева.

— Конечно, - она, поправив скрывающие половину лица, свои солнцезащитные очки от Диор, кивает и растягивает губы в ответной дежурной улыбке. — Спасибо вам.

Мышцы лица слушаются с трудом, будто Дилара переборщила с филлерами, ботулотоксинами и прочими косметологическими процедурами, и улыбка быстро уходит в небытие.

В этот же самый момент муж поднимает голову и смотрит прямо на неё. Жадно так, с толикой недовольства из-за самоуправства и приговором “моя-моя-моя” в такт в миг участившемуся сердцебиению. Как раньше…

Она чувствует это, даже не видя его глаз, и в носу предательски щиплет, вот только плакать уже нечем, да и смысла в этом особого нет. Слезам, как известно, большие города не верят, а такие, как Кобелев, их не стоят.

— ...мы хотим покататься с горки, пап!

— А ещё на коньки!

— И на снегоходе поездить, как тогда, папуль, помнишь?

Двойняшки перекрикивают друг друга с блеском в глазах похлеще сверкающего на солнце снега и отлипать от отца явно не собираются, что, впрочем, Диле только на руку. Не потому что от детей устала, а потому что пока Кобелев занят ими, её гордость с сердцем, разбитым, раненным, болеющим, залатанным гнилыми нитками из самообмана, в какой-никакой безопасности.

— Добрый день, Григорий Александрович, - с тем же дежурно-почтительным выражением приветствует его консьерж, толкая тележку с их чемоданами ближе к машине.

Натянув шарф повыше, Диля с неественно прямой спиной, чеканя шаг, тоже направляется вперёд, но невольно сбивается, когда слышит хрипловато-грубый, низкий, родной до невозможности голос:

— И вам не хворать.

Спешащая мимо холёная блондинка в ярко-красном пальто со стаканчиком в руке из кофейни, располагающейся в нескольких метрах от них, не может не попасть под его очарование и, в открытую залипнув на Кобелева, замедляется, встряхивает обесвеченными локонами и выпячивает и без того пухлые, благодаря Дилиным коллегам, губы.

В них примерно два миллилитра гиалуронки и три слоя красной помады с контурным карандашом, а у самой Дилары пальцы, спрятанные в карманы шубки от ветра, невольно сжимаются в кулаки, потому что…

Потому что неужели он и с ней тоже?

Когда? Где? Или… Или всё же нет? Тогда… Почему она на него смотрит ТАК?

Хотя глупый вопрос, конечно. Какая здоровая, адекватная женщина не обратит внимание на представителя противоположного пола под два метра ростом, комплекцией шкафа и энергетикой “прогну под себя этот мир и тебя заодно”, упакованного в статусные тряпки и с дорогущей тачкой на фоне?

Григорий Кобелев - это не современный метросексуал с модной зализанной укладкой, крашенными ногтями и перекроенным под тренды глянцевой мужской красоты лицом, соблюдающий безуглеводную диету.

Он - та самая женская ожившая мечта о “настоящем нормальном мужике” с зашкаливающей самцовостью, аурой “я всё решу, детка”, сногсшибательной харизмой и убойным обаянием.

Человек с властью, силой и очевидным успехом, который сделал себя сам, исключительно на своём упорстве с упрямством, смекалке, уме, подвешенном языке и каком-то нечеловеческом везении, и теперь, оказавшись на вершине, брал от этой жизни всё. И, самое смешное, что это не фигура речи, не тщательно продуманный образ и даже не Дилино субъективное мнение, а самая что ни на есть неоспоримая данность. Он всегда был таким и совершенно ясно, что таким и останется до конца своих дней.

Глава 2. Диля

Внутри всё обрывается.

Вместо свежего воздуха его запах, вспарывающий напрочь её внешнюю холодность с деланным равнодушием, а вместо сибирского декабрьского мороза жар его тела, закрывающего от порывов ветра.

Горячее дыхание щекочет волосы на виске, щетина привычно царапает щеку, но контрольным - поцелуй в уголок губ, от которого она вопреки ощущениям превращается в безжизненную глыбу льда.

После всех всплывших подробностей о кобелевском времяпрепровождении вне стен дома это должно быть мерзко, и она, действительно, чувствует отвращение, но по сравнению с болью, жгучей обидой и разочарованием, что бушуют в ней подобно цунами, оно отзывается жалкими отголосками.

— Отпусти. Меня. Сейчас же! - приказывает отрывисто, но без толку. Гриша, как обычно, её не слышит. Он лишь стискивает своими ручищами сильнее, прижимая к твёрдой груди, и, зарывшись носом в распущенные волосы, глубоко вздыхает.

— Почему не дождалась? Я же сказал, что поднимусь за вами.

— Как видишь, мы без тебя прекрасно справились сейчас и справляемся в целом.

— Жизнь моя, ну, не бузи… Договорились же.

— Мы договорились не портить семье и детям Новым год новостью о нашем разводе и только, об остальном речи не шло, так что, ещё раз говорю, руки убери!

Пока ещё муж, не привыкший к такому тону разговора, ошпаривает её хмурым взглядом, но объятья всё же разжимает, чем Дилара мгновенно пользуется и быстро направляется к машине.

Её бы воля, то поехала на своей, отдельно, но тогда наверняка возникнут вопросы от родных, к тому же детям не два месяца, а шесть лет и слепотой с глухотой они не страдают, чтобы не заметить, что что-то не так. Гриша и без того уже около месяца живёт не дома, а объяснений почему так происходит у неё почти не осталось и правду не скажешь…

Да и как, вообще, эту самую правду вслух произнести, когда даже в мыслях её озвучить тошно и горько?

— Диль…

Кобелев, конечно же, оказывается у двери быстрее и галантно её перед ней распахивает, протянув ладонь, чтобы помочь взобраться на сидение, но растоптанная его стараниями женская гордость диктует свои правила, и Диля, упрямо вздёрнув подбородок, забирается внутрь салона самостоятельно, показательно проигнорировав его учтивость.

Это, судя по напряженной линии челюсти, явно не приходится Кобелеву по вкусу и он сверлит её тяжёлым взглядом на протяжении долгих секунд сквозь стёкла очков, а потом с усмешкой выдаёт в своём стиле:

— Ла-а-адно, и не такие метели нам в ёбла летели.

И закрывает дверь.

Вот же…!

Дилара прикрывает глаза и глубоко дышит, призывая себя к спокойствию.

Вдох-выдох, вдох-выдох…

Он специально так делает. Специально провоцирует, зная, что она терпеть не может, когда он выражается при детях. Просто пытается проникнуть под броню и снова перевернуть внутри всё вверх дном.

Чёртов манипулятор! Почему она вообще прожила с ним столько лет, спрашивается?!

“Любила потому что” - шелестит на задворках. - “И сейчас любишь…”

От бессилия хочется рычать и снова плакать, но муж быстро устраивает детей в детских креслах на заднем сидении и сам, усевшись на водительское, внаглую сгребает её ладонь в свою и прижимает к губам.

— Не замёрзла, жизнь моя? - и не дожидаясь от неё ответа, поворачивается к Сашке, названному в честь деда, и Арише. — А вы?

— Не-е, папочка.

— Мне даже жарко, пап, - красуется перед отцом сын.

— Красавчики! Тогда погнали.

Отвоевать ладонь себе обратно получается не сразу, но Диля не сдаётся. В конце концов, она прошла шесть лет учёбы в меде, два года ординатуры, аккредитацию, беременность и тринадцать лет отношений с самым невозможным мужчиной на свете, с которым подумывала развестись в наступающем году, так что упрямства с упорством ей тоже не занимать.

Благо, выехав за город, Гриша выбирает безопасность вождения, а не доведение её до белого каления, и Диля сразу отворачивается от него к окну.

К этому моменту двойняшки, по своему обыкновению, на зависть другим родителям беспокойных в путешествиях чад, засыпают и необходимость делать вид, словно ничего не произошло, и у них всё по-прежнему, ненадолго отпадает. К тому же пейзажи снаружи достойны восхищения. Настоящая русская зима, яркое слепящее солнце, лес одетый, как счастливая невеста, в белое. Таких красот на Бали или в Тайланде, куда ломилась большая часть их знакомых с друзьями на праздничные выходные, не найти и тем более не заменить, кто бы что ни говорил.

Это время года, в целом, было её любимым. Оно ассоциировалось у неё с семьёй, праздниками, счастьем. Сын с дочкой родились в последних числах января, у мамы с папой в феврале годовщина свадьбы, а в первых числах декабря тринадцать лет назад ей повстречался человек, в которого Дилара влюбилась без памяти, ради которого пошла против родительской воли и которому подарила всю себя, не прося ничего взамен, став ему преданной женой и верным тылом.

— Жизнь моя, а помнишь… - начинает вкрадчиво муж, прекрасно зная ход ее мыслей в этот момент.

Глава 3. Гриша

— А ты мне не изменяй, Гриш, и я тогда дерзить не буду.

У него дёргается щека, как от пощёчины, и ладони сильнее стискивают кожаную оплётку руля. Жена же наоборот, как сидела, повернувшись к окну, прочертив между ними невидимую, но ахуеть, какую ощутимую дистанцию, так и продолжает сидеть, не удостоив его и взгляда своих прекрасных восточных, раскосых глаз.

И первой реакцией, как обычно, устроить выяснение отношений со всеми вытекающими, ибо лучше пусть орёт на него, обзывается, проклинает и кидается с кулаками, чем вот так, когда к ней и на кривой кобыле не подъехать, но это же Дилара.

Его Дилара. Нежная, воспитанная, кроткая Дилара, за всю свою жизнь ни разу не сказавшая даже самого безобидного матерка и знать не знающая как скандалить, истерить и выносить мозг.

Её максимум - это тихая обида, высказывание своего недовольства ровным, спокойным голосом и нескрываемое разочарование в каре-зелёных глазах.

И последнее - самое дерьмовое. Особенно тогда, когда всю жизнь кладёшь на то, чтобы любимая жена тобой гордилась, восхищалась и жила как королева.Сразу чувствуешь себя не хозяином жизни, выбившимся из грязи в князи самостоятельно, а жалким неудачником, не сумевшим сохранить единственное богатство, которое неоценимо ни в одном из существующих эквивалентов.

И, если отстраниться от факта, что этот пиздец напрямую касается именно его, то из него можно даже сделать поучительный вывод, мол, гонка за материальным рано или поздно неизбежно заканчивается крахом и потерей того, что, действительно, важно.

Бабки бабками, власть властью, успех успехом, а вот надёжный тыл в виде любимой жены, счастливо растущих в полной семье детей и ни в чём не нуждающихся близких - вот это уровень и показатель, что ты как человек в общем и мужик в частности состоялся.

Сколько раз Гриша разгонял эту тему с братьями под вискарь? Не перечесть!

Умничал, важничал, морализаторствовал на правах старшего, а по итогу что? У младших всё тип-топ, их женщины при них, и мыслей о разводе не возникает, у него же…

Дильке рядом с ним находиться противно. Вместо семейного уютного гнёздышка - бездушная съёмная хата и вполне реально маячащая в ближайшем будущем перспектива стать папой выходного дня. И винить в это ебатории, кроме себя, некого. Сам ведь забылся, заигрался, натворил херни, и теперь как уж на сковороде вертелся, пытаясь не допустить катастрофы.

Но ничего-ничего. Кобелев он или размазня бесхребетная?

Как сам нахуевертил, так сам и всё исправит. И Дильку свою простить заставит, и любовь её снова заслужит, и ещё счастливее всех счастливых сделает.

Однажды, вон, получилось же, несмотря на отсутствие родительского благословения, нищету и небольшой шанс из этой самой нищеты выбраться, так что и сейчас, когда за плечами тринадцать лет “и в горе, и в радости”, сын с дочкой и совместного имущества в целое состояние получится.

Так что либо вместе, либо что? Правильно, снова вместе. Третьего варианта не дано.

— Дилар, может, полегче на поворотах? - спрашивает, стараясь звучать как можно миролюбивее, без предъявы. В конце концов, на совместных претензиях они далеко не уедут. — Я, конечно, всё понимаю, но…

Жена вновь саркастически усмехается и это настолько на неё не похоже, что за грудиной болезненно тянет. Довёл, сука…

— Нет, не понимаешь, Гриш, - отрицательно качает головой, по-прежнему не поворачиваясь к нему лицом.

Кобелев открывает рот, чтобы предпринять очередную попытку вырулить с этой гребанной темы в более-менее безопасные воды, но Дилара вдруг добавляет:

— Пока, - выделяет отчётливо голосом. — Не понимаешь.

Он в полном ахере поворачивается к ней, надеясь, что ему сейчас послышалось и это многообещающее “пока” не прозвучало.

— Чё? Ты сейчас шутишь так, жизнь моя?!

А в ответ молчание, затылок и напряженная спина с плечами.

— Диля!

Гриша лихорадочно переводит взгляд с заснеженной дороги на жену и обратно, чувствуя, как начинает потряхивать нутро. Противно так потряхивать, разгоняя и без того крутой нрав до панички напополам с бешенством, подключая больную фантазию и выкручивая неуверенность из-за повисшей между ними неизвестности на максимум.

— Я не понял, в смысле “пока”, Диль?!

Нет, он не конченный идиот и осознаёт, что Диларка имеет полное право у него на нервах ча-ча-ча выплясывать, ибо, ну, будем честны, косячок за ним имеется, заслужил, но…

А если она на полном серьёзе сейчас, а не потому что уколоть побольнее хочет? Что тогда? Вдруг это “пока не понимаешь” не просто мифическая угроза, а обещание? Или, что ещё хуже, приговор?!

— Какое, нахер, “пока”, а?! - рычит, закипая ещё сильнее. — Ты че удумала? Зуб за зуб что ли?!

Одна лишь вероятность того, что его честная, верная, преданная Дилька может с кем-то, кроме него, вот так просто, чтобы отомстить…

Да ну нахер! Нет, нет и ещё раз нет! Ему легче собрать всех мужиков в округе, прихлопнуть их разом и сесть на пожизненное, чем эту мысль допустить. А ещё лучше её на три замка закрыть, к себе привязать цепями и не отпускать, пока не простит.

Глава 4. Гриша

— Нет, малыш. Ещё долго, так что можешь снова засыпать, - повернувшись к сыну, мягко отвечает она за него, прекрасно зная, каких усилий ему сейчас стоит, хотя бы просто промолчать. И ведь все-то она знает, всегда его выручает.

— А насколько долго?

— Ну-у… пару часиков точно.

— Пап?

— Да, сынок?

Гриша прочищает горло, потому что с голосом беда, и каким-то чудом, напрягшись, даже выдавливает из себя подобие улыбки, посмотрев на Санька через зеркало заднего вида.

— А ты точно с нами будешь? Не уедешь снова?

Бах! Не на вылет, а солью на не затянувшуюся рану.

Эти слова ощущаются даже больнее, чем Дилино “пока”. Оно хотя бы ещё не произошло, а вот “снова” уже свершившийся факт.

Сколько раз он видел детей за этот месяц с небольшим?

Стабильно каждые выходные, парочка вечеров в будни, ежедневные звонки - немало, но по сравнению с тем, как было раньше, до того, как всё пошло по одному месту, ничтожно нихера.

Еблан! Вот стоило оно того?! Да, ощущение вседозволенности приятно само по себе, но эта кратковременная видимость мутного, низкосортного кайфа разве семьи стоит?!

Повторно вздыхает, но уже с неприкрытым сожалением и горечью, и боковым зрением замечает, как Дилара поджимает губы в тонкую полоску и вся каменеет.

Не женщина, а мраморный памятник их счастью и любви.

— Конечно, Саш. Куда я без вас?

И специально для неё:

— Не избавитесь от меня, обещаю.

Сыну этого обещания достаточно, чтобы вновь провалиться в сладкий сон, а с женой так, ожидаемо, не срабатывает. Она возвращается в прежнее положение, полоснув по нему острым, непримиримым, говорящим о нём всё, что ей не позволяли произнести вслух воспитание с манерами, взглядом и опять отворачивается к окну.

— Ну, ничего-ничего, гордая моя, - бормочет себе под нос. — Имеешь право. Только я не шучу, ты знаешь.

Дилара реагирует уже знакомым холодным молчанием и не говорит ему больше ни слова вплоть до конца их пути - базы отдыха у озера в окружении хвойного леса, где их заждалось всё необъятное семейство, численность которого они давно перестали считать.

Первыми, стоит ему только заехать на территорию самого большого, из снятых им домов, навстречу выходят тесть с тёщей, следом, кутаясь в связанную своими руками шаль мама, потом румяные племянники в смешных цветастых комбинезонах и замыкающими в процессии встречающих - друг за дружкой, по старшинству, как в детстве, братья.

Сначала Игорёк даже сейчас в своём неизменном чиновничьем облачении - костюме в цену подержанного представителья корейского автопрома, за ним Светка, который по паспорту и замыслу родителей на самом деле был Святославом, но Гришу на правах самого старшего и вырастившего их, этот факт волновал мало. Так вот Светка, вырядился по своему обыкновению, как на подиум. Модник чтоб его.

И последний - самый младший, как всегда, весь в чёрном, на спорте, с извечным выражением смазливой мордашки в стиле “вы все дебилы или да?” - Гера, который за обращение к нему по полному имени мог и в табло прописать без лишних расшаркиваний. Вот только опять же, старшим братьям закон не писан, и “Герасим - как же ты прекрасен” и иже с этим, хочешь-не хочешь, а прощать, пусть и сквозь зубы, младшенькому приходилось на постоянной основе.

Эта картинка невольно вызывает у Кобелева тёплую улыбку и сразу же следом обманчивое ощущение “как раньше”, по которому он успел порядком соскучиться.

На то, чтобы выйти из машины самому, достать из неё двойняшек и, открыв дверь жене, попытаться помочь ей выбраться, что, конечно же, остаётся показательно проигнорированным, уходит пару минут. И вот они все уже идут по рукам в самом положительном смысле этой фразы.

Мама, порядком соскучившаяся по внукам, обнимает его с Дилей разом, с чувством целует обоих в щёки, нарекает своими золотыми и тут же переключается на двойняшек, которые только и ждут, чтобы быть затисканными - залюбленными родственниками на целый год вперёд.

Тесть ограничивается коротким, но крепким рукопожатием и отцовскими скупыми объятиями с похлопыванием по спине.

— Здорова, сына. Как добрались? Мне кажется, или ты схуднул? - спрашивает с улыбкой, окинув взглядом с головы до ног и обратно. — Неужели Диларка с работой своей совсем про тебя забыла и кормить перестала?

Смотреть ему в глаза - копии жены,- тяжело пиздец как. И без того перманентно душащее чувство вины сдавливает глотку ещё сильнее, и слова застревают, как те камни в почках, с которыми жить не вариант, а как выходить начнут, так хоть на стену лезь.

Вроде и вести себя так, словно ничего не произошло, по отношению к Кариму, который реально его за сына родного считал и относился соответствующе, совершенно по-ублюдски даже для такого мудилы, как он, и в то же время признаться в содеянном человеку, что своих дочерей холил и лелеял с самого детства - значит сразу все и без того достаточно призрачные шансы вернуть Дилино доверие, перечеркнуть к херам собачьим. Это уже не говоря о том, что тесть, несмотря на почтенный возраст, всё ещё может и под ближайшей сосёнкой прикопать.

— Да я это, бать… - растягивает Гриша губы в кривой ухмылке. — На диете типа.