Новогодняя примета

1

Любовь, настоящая, острая, болезненная, настигла меня в восемнадцать лет. Сразила, словно вирус гриппа: накрыла жаром, сбила с ног, проникла в кровь, в мозг, в каждую клетку. Скрутила мой юный организм нестерпимой тоской и мукой…

***

Я училась на первом курсе факультета вычислительной математики и кибернетики. Поступила сама и страшно гордилась этим обстоятельством.

Мне, как иногородней, выделили комнату в общежитии. Комната была большая, четырёхместная, но поскольку девчонок на нашем факультете училось в разы меньше, чем парней, а в общежитии эта диспропорция оказалась ещё разительнее, подселили ко мне всего одну соседку. Тоже первокурсницу. Наташку Клюеву.

С ней мы спелись буквально с первого дня, даже «притираться» не пришлось. Обе отличницы, обе домашние девочки. Обе любим фильмы о любви, такие, чтобы сначала прослезиться, а потом – порадоваться. И у обеих – никакого романтического опыта. То есть абсолютно. Так, что парни, которые жили в соседних комнатах, да и вообще все парни, казались мне не менее непонятными и пугающими, чем инопланетные существа.

***  

Вообще-то, в первом классе водился у меня один поклонник. С ним мы сидели за одной партой. Сначала он дразнил меня, портил тетрадки, прятал портфель. Затем стал провожать до дома, мы даже подружились. А потом к нам в класс пришла новенькая, и все мальчишки переключились на неё, ну и мой вероломный поклонник в том числе. Такая вот драма.

В восьмом классе все мои школьные подруги стали гулять с мальчиками. А я корпела над учебниками, уверяя себя, что мне все эти амуры и не нужны, только поэтому все вечера напролёт сижу дома. Но, будем честны, гулять меня никто и не звал, ни разу, и это было немного обидно.

Однажды подружка призналась: «Мальчишки считают тебя занудной и скучной».

На это я вздёрнула нос, мол, плевать. Правда, дома наревелась вволю. Почему это я скучная? Потому что не крашусь или одеваюсь скромно? Не обжимаюсь с ними по углам? Прилежно учу уроки? Да ну их всех! У меня другие цели и глупости эти мне ни к чему!

И вот наконец я встретила родственную душу в лице полненькой, сообразительной и смешливой Наташки Клюевой. Она не сообщала свысока, сколько стоит её телефон и новые туфли. Не рассказывала, глядя на меня с унизительной жалостью, кто и как на неё посмотрел, куда пригласил, какой комплимент отвесил. Она запросто делилась собственными неприятными моментами из личного, причём это звучало у неё не жалобно, а едва ли не как анекдот. Незаметно она и меня подстегнула к откровениям. Дошло до того, что мы с ней в порыве душевного стриптиза чуть ли не соревновались, кто из нас в любви несчастнее. Точно две бабульки из очереди в районной поликлинике, которые козыряют своими болезнями, только при этом мы хохотали до слёз.

Это счастье, что нас поселили вместе. Вот только комната нам досталась – кошмарище. Тот, кто жил до нас, уют, видимо, ставил совсем в ноль, потому что поначалу наше жилище напоминало декорации для мокьюментари о жизни социального дна. Размалёванные мрачными граффити стены, треснутое оконное стекло, подхваченное синей изолентой, расхлябанная входная дверь... Но больше всего впечатляло выжженное дочерна круглое пятно на полу, и чуть поменьше – ровно над ним, на потолке. Будто прежние постояльцы разводили костёр прямо посреди комнаты.

Всё это безобразие мы с Наташкой, конечно, ликвидировали. Выпросили у коменданта краску, извёстку, кисти и валики и за неделю привели комнату в более-менее благопристойный вид. Купили на барахолке шторы – тюлевые занавески и плотные, тяжёлые портьеры вишнёвого цвета – и в тон портьерам покрывала для кроватей. Разжились у завхоза парой простеньких плафонов – в комнате было две лампочки: одна – ближе к окну, вторая – к двери. Там же выпросили колченогую этажерку для книг и неожиданно очень приличный, большой, крепкий стол.

Его мы поставили в центр комнаты. Потому что, хоть мы и покрасили пол, кривая яма от пепелища осталась. А так – стол её прятал.

Довольные собой мы зажили тихо, мирно и спокойно, стараясь не обращать внимания на то, что творилось кругом.

А кругом народ гудел с утра и до утра, точно растревоженный улей. Притом понедельник или пятница – неважно. Каждый день в какой-нибудь комнате, а то и в нескольких сразу, гуляли. И непременно шумно, с оглушительной музыкой или песнями под гитару, а иногда – с драками и скандалами.

Мы с Наташкой в такие вечера старались лишний раз носа не высовывать. Трусили жутко. Если приспичит, старались быстренько прошмыгнуть и никому на глаза не попасться. Хотя нас, невзрачных первокурсниц, и так никто не замечал. Ну кого могли заинтересовать две бледные моли, заучки и скромницы? Притом обе инфантильные до неприличия. Пока другие девушки крутили любовь и пили вино, мы с Наташкой играли в нарды, «Монополию» и прочее подобное.

Иногда мы всё же натыкались в коридоре на развесёлых парней – те частенько высыпали в коридор покурить. Мимо них мы проскакивали как мышки мимо спящего кота, забегали в комнату и выдыхали, мол, пронесло. Хотя, если уж честно, те нас буквально в упор не видели. Но мы, дурочки, продолжали шарахаться от парней, как будто нам проходу не давали. Что поделать – моя умная мама, математик от бога, научила меня многим премудростям, но только не тому, как надо общаться с противоположным полом…

2

В один из таких шумных вечеров я увидела Его…

Я варила на общей кухне ужин. И чтобы не скучать, читала книжку.

С готовкой дела обстояли у меня чуть получше, чем с вопросами взаимоотношения полов – кое-чему за два месяца самостоятельной жизни я всё же научилась.

Как раз когда я откинула на дуршлаг макароны, которые чуть не переварила – зачиталась приключениями Артура Дента*, – из коридора донёсся взрыв хохота.

Поёжившись, я поняла: очередная поддатая компания выбрела на перекур. Вот честно, чёрт бы их побрал!

Сначала я решила переждать, но коридорные посиделки затянулись. А макароны, между тем, остывали.

Набрав полные лёгкие воздуха, я решительно вырулила из кухни. Краем глаза подметила, что компания расселась на корточках за две комнаты от нашей, и двинулась вперёд, низко опустив голову. Так и семенила с книжкой подмышкой и кастрюлькой в руках, глядя себе под ноги и теряя с каждым шагом решительность. Боялась поднять глаза, боялась споткнуться, ну и просто боялась.

Сначала я увидела перед собой стоптанные кеды. В последнее мгновение, к счастью, успела сообразить, что на пути кто-то стоит, и тоже остановилась, почти угодив этому кому-то кастрюлькой в живот.

Рука, мужская, крепкая, потянулась к моей кастрюльке. Длинные ровные пальцы приподняли крышку.

– Что тут у нас? ­– услышала я над ухом и наконец осмелилась посмотреть на препятствие.

Сердце моё, ёкнув, задрожало. Мама дорогая, впервые я видела живьём такого красивого… Глаза совершенно синие! Если и можно утонуть в глазах, то именно в таких. Что я и делала – тонула, забыв, куда иду, зачем иду, всё забыв…

На подбородке у синеглазого наглеца красовалась круглая ямочка. Ещё две обозначились на щеках, когда он улыбнулся. А русые вихры надо лбом, упрямо торчащие вверх, придавали ему слегка хулиганский вид.

Сообразив, что до неприличия долго на него пялюсь, я зачем-то (господи, зачем?!) сунула ему в руки свою кастрюльку и помчалась, пылая, как мартеновская печь, в комнату.

– Спасибо, – поблагодарил он в спину и добавил: – Может, ещё заодно поделишься хлебом и майонезом?

Я не обернулась даже. Я заскочила к нам и привалилась спиной к двери. Переведя дух, опустилась на стул. Перед мысленным взором навязчиво стояли синие глаза. Я спятила?

Вернулась на землю лишь после того, как меня растормошила Наташка – допытывалась, что со мной и где макароны.

– Я их отдала, –призналась я.

– Кому? – изумилась она. – Зачем?

– Не знаю, – беспомощно развела я руками.

– А что мы есть будем?

– Хлеб с майонезом? – робко предложила я.

***

Этот синеглазый не выветрился из головы и назавтра.

Я всё думала о нём и думала: из какой он комнаты? И вообще, из нашего ли общежития? Вдруг он просто пришёл к кому-то в гости? Как бы это узнать? И как, интересно, его зовут? И любит ли он макароны?

Прошло несколько дней. Наконец странное наваждение стало меня отпускать. А когда я почти забыла про этого красавчика, мы, по незыблемому закону подлости, столкнулись с ним на лестнице.

Я от неожиданности еле удержалась на дрогнувших ногах. А он… он просто прошёл мимо и даже не поздоровался. Он вообще смотрел сквозь меня, как будто я пустое место, бестелесное существо, тень... А ведь я же его накормила ужином! Получается, что кастрюлька, которую он, кстати, не вернул, вызывает больше интереса, чем я?

Этот простой и очевидный вывод поверг меня в расстройство.

«Больше никаких глупостей!» – твердила я себе, глотая горькую обиду. Это было просто кратковременное помутнение рассудка. Видимся мы очень редко, так что скоро я про него забуду и не вспомню.

_______________________________________________

* герой книги «Автостопом по Галактике» Дугласа Адамса

3

Однако теперь он как назло то и дело попадался мне на глаза: то сидел на подоконнике в кухне, уткнувшись в телефон, то торчал на крыльце перед общежитием с другими парнями, то шлёпал из душевой (о, боги!) в одних шортах. И я, замирая и краснея, тайком поглядывала на его атлетический торс. А если мы оказывались рядом, то я попросту забывала дышать и едва не улетала в астрал.

Так что какой уж там «забыть и не вспоминать», когда я последнее время жила от встречи до встречи, а в промежутках изнемогала от тоски.

А ещё я чувствовала себя немножко шпионом – мне удалось о нём кое-что разнюхать: из обрывков чужих разговоров узнала, что зовут его Серёжа Михалёв и учится он на пятом курсе – это раз.

Два: его в прошлом году бросила девушка (ненормальная!), и он едва не слетел с катушек, пил и даже подрался с тем, к кому ушла та ненормальная (завидовать стыдно, но…).

Ну а три: главная красотка курса пыталась с ним закрутить, но он её вежливо отшил, мол, ему всё это теперь неинтересно. Он, мол, теперь убеждённый волк-одиночка.

Соцсети Серёжа, увы, игнорировал, но я всё равно раздобыла на просторах интернета его фотографию. Не слишком чёткую и ракурс не самый удачный, но я радовалась этой находке целый день. Тем более он на ней улыбался, сверкая ямочками.

А жил Михалёв за пять комнат от нашей. И я теперь по делу и без дефилировала мимо его двери. Ругалась на себя за такие глупости, конечно, но стоило заслышать его голос или смех из коридора – и ноги сами несли… Ну как тут удержаться? Как не посмотреть на него хоть глазком?

Учиться я стала больше по инерции. Крепкая база знаний держала меня на плаву, но энтузиазм, с коим совсем недавно я ходила на пары, сдулся. Вместо того, чтобы решать задачи по линейной алгебре, я прокручивала в мыслях моменты наших встреч и представляла новые. Иногда додумывала, что он не проходит мимо, а останавливается и что-нибудь мне говорит, а я остроумно отвечаю. И он улыбается мне своей совершенно обворожительной улыбкой...

На самом деле, я даже не знаю, что невероятнее: мой остроумный ответ или то, что он когда-нибудь обратит на меня внимание.

Полтора месяца я за ним наблюдала издали, изнывая от чувств, которых прежде никогда не испытывала и которые, казалось, разрывали меня изнутри.

К тому же, заметила, не я одна по нему вздыхаю. Только я тайком, а другие бессовестно липнут. На шею вешаются, в гости зазывают. То полочку прибить, то супом угостить. Он не отказывался. И я страдала ещё горше. Настолько, что Наташка уже не на шутку обеспокоилась моим состоянием и пристала с допросом.

Сначала рассказывать не хотелось. Стеснялась я, да и вообще… Но Наташка наседала, и я, слабая, влюблённая дурочка, не выдержала напора и вывалила всё как на духу.

Наташка отнеслась к моему признанию со всей серьёзностью. Я поплакала – она пожалела. И, кстати, неожиданно стало легче.

Мы легли спать, выключили свет и в темноте ещё долго обсуждали Михалёва. Точнее, она слушала, а я рассказывала до тех пор, пока не заметила, что Наташка вовсю посапывает. Эх… А я бы ей ещё столько всего поведала!

Впрочем, я продолжила за завтраком, и по дороге в институт, и на обратном пути, и ночью она вновь уснула под мои откровения. И весь следующий день я изливала свои эмоции при каждом удобном случае.

Ну а в субботу, Наташка уехала – у неё в пригороде жила тётя, которую она навещала почти каждые выходные и возвращалась от неё навьюченная пакетами с провизией.

В этот раз Наташка приехала в воскресенье ближе к вечеру, я аж соскучиться успела. Выставила кульки и банки на стол:

– Это варенье черничное, это колбаса, самодельная, с чесночком. А тут ватрушки, тётя вчера испекла. А это хурма.

Рот у меня мгновенно наполнился слюной. Не то чтобы мы голодали, но колбаса и ватрушки перепадали нам нечасто.

– А это что? – я указала на пакет с какими-то синими и красными тряпками.

– Да так, – отмахнулась Наташка. – Тётя у меня ведь в школе работает. Театральный кружок ведёт заодно. Они к новому году готовят для шпаны утренник. Ну и вот костюм один порвался, подшить надо, а у неё артрит, пальцы болят. Ну я уж вызвалась помочь. Хоть как-то отблагодарить.

Я кивнула, я тоже была благодарна её тёте.

Мы попили чай с бесподобной тётиной выпечкой, и я уж было завела долгожданный разговор про Серёжу, как Наташка заявила:

– Тебе надо с ним познакомиться, а то ты с ума, гляжу, сходишь.

– Как ты себе это представляешь? – округлила я глаза. Нет, правда, я к нему и подойти-то не смею, а тут – познакомиться! Мне проще умереть, чем отважиться на такой подвиг.

– Надо смоделировать ситуацию, чтобы ваше знакомство было неизбежным, но выглядело при этом случайным.

Я непонимающе уставилась на подругу.

– Насколько я могу судить, – деловито рассуждала Наташка, – Михалёв не бабник – глупые смазливые барышни его не особо интересуют. Поступил на бюджет и доучился до пятого курса, значит, не дурак. И не блатной – иначе бы не жил в общаге. Такого надо брать чем-то другим. Удивить, заинтересовать… ну ты понимаешь?