Новороссийский романс

1. Неугомонный Пашка

Её предки по отцовской линии все были такие – смуглые, темноволосые, белозубые, с блестящими тёмно-карими глазами. Роста среднего, к полноте не склонные. Так что фамилия Смородины, доставшаяся потомкам этого рода в ходе исторического процесса, была им в самый раз. И ничего удивительного, что соседские мальчишки, а потом и парни, сначала в шутку, а потом с любовью и восхищением называли Нюсю Чёрной Смородиной. И та нисколько не обижалась. Что плохого в ароматной и полезной ягоде?

Как ни странно, но никакой примеси цыганской, еврейской, армянской или иной южной крови в их роду официально зарегистрировано не было. Да и в чертах лица ничего иноземного не наблюдалось. Носы не то чтобы курносые, но вполне обычные – и в глаза не бросаются, и особой аристократичностью не блещут. Носы как носы, вполне гармонично вписываются в крепкую округлость лица. Не слишком худощавого, но и совсем не пухлого. И тёмные глаза у Смородиных скорее круглые, чем миндалевидные. Этакие крупные бусины-ягоды. Если бы не чернявость эта, внешность вполне стандартная, среднерусская. Да и по происхождению соответствуют - из Воронежской губернии. Изначально крестьяне, разумеется. Но по семейным преданиям и чудом сохранившемуся маслом писаному семейному портрету, Нюсин прадед, дед отца её Павла, был из кантонистов и являлся унтер-офицером. Потому как на портрете том мужчина изображён в мундире - чёрном с красным. И две лычки на погонах.

А вот прабабушка, что на том же портрете сидит с младенцем на руках, совсем другая – не смородинской породы. Лицо овальное, волосы прямые и светло-русые, скромно убранные со лба в простую причёску. Черты тонкие, а цвет глаз не разобрать, так как взгляд опущен на ребёнка. Зато сам ребёнок, Нюсина бабушка, – типичная смородинка, круглолицая, темноглазая, темнобровая. Правда, ещё по-младенчески бело-розовая, а не смуглая. Портрет с годами потемнел и местами потрескался, но люди на нём остались молодыми, счастливыми и полными жизни.

Павел Смородин, перебравшись в Новороссийск и женившись, стал старшим мужчиной в семье. Был ещё Валериан, младший братишка, последыш. Появился он на свет, когда родителям Павла было уже за сорок. Поздние роды не пошли на пользу матери, да и отец не отличался крепким здоровьем. Малыш в пять лет остался сиротой, и старший брат, заручившись поддержкой супруги, взял младшего братца к себе. И получилось так, что Анна Павловна, старшая из его детей, всего-то на три года отстала по возрасту от своего дяди Вали.

Павел Смородин мечтал о революции. И хотя он был образцовым пролетарием того времени, мечтал он не с классовых марксистских позиций, а скорее с мещанских, обывательских. И даже жена его Матрёна, которая не могла похвастаться хорошим образованием и высокой политической грамотностью, легко ставила муженька на место.

- Вот видишь, Мотя, - с суровой и серьёзной миной кивал на окна ресторанов Павел, когда они изредка проходили по мощёным улицам Стандарта. – Сейчас буржуи в ресторанах пируют. А произойдёт революция, и мы там будем сидеть.

- Дурак ты, Пашка, - отвечала на это Матрёна. – А кто же работать будет?

И ставила таким логичным вопросом мужа в тупик. Самое правильное было бы заставить этих мироедов и кровососов, нажившихся на эксплуатации человека человеком, трудиться с утра до ночи на завоевавший свободу народ. Но много ли толку от банкира, купца или дворяночки? Ничего-то они не умеют – ни поезда водить, ни дома строить. А на заводе или в той же мастерской какой от них прок? Как ни крути, а без рабочего человека никак. Павел вздыхал и начинал обдумывать новые аргументы, которые можно было бы приводить в качестве убеждения таких неподатливых людей, как его Мотя. Жаль, что у него совсем не было времени на то, чтобы повышать свой политический уровень. Рабочий день железнодорожников, как и их братьев по классу, длился не менее 12 часов. Так рабочим крупных промышленных предприятий ещё везло, там хоть какой-то порядок и ограничения имелись.

А вот Моте её подруги, работающие на хозяев швейной мастерской и в господских домах горничными и кухарками, говорили, что и до четырнадцати, а то и шестнадцати часов в сутки приходится трудиться, так что остаётся время только поспать. Очень ей в жизни повезло, что муж попался образованный и с хорошей профессией.

Железнодорожный транспорт в бескрайней России стремительно развивался, и толковый грамотный машинист паровоза ценился высоко. А у Павла Смородина и старание было, и умелые руки. Да и стремление что-то новое постигать и внедрять. Мотя порой думала, что родись её Пашка в зажиточной и благородной семье, быть ему инженером, не меньше. Но и так родители постарались. Сами себе во всём отказывали, но отдали старшего сына в старейшее железнодорожное ремесленное училище – Александровское, что в городе Ельце.

Сама Мотя выросла в семье городского плотника. Работящего отца клиенты уважали, заработанные деньги он нёс в дом, а не пропивал, так что семья была, можно сказать, среднего достатка. Да вот беда – как ни стремились отец с матерью завести наследника, рождались у них только девочки. А у женского пола одна стезя – удачное замужество, так что о хорошем образовании ни ей, ни её трём сёстрам мечтать не приходилось. Читать и считать в церковно-приходской школе научились – да и ладно. Но Матрёна Медянникова, в замужестве Смородина, выросла сметливой, хозяйственной и практичной. Да ещё и хорошенькой – с точёной стройной фигурой и приятными чертами лица. Павел жену любил и во всём на неё полагался. И не обижал даже тогда, когда бойкая на язычок Мотя позволяла себе неуважительные высказывания по отношению к супругу. Знал, что жена несмотря ни на что его любит, уважает и ни на кого не променяет. И даже проявляет политическую сознательность. Она с пониманием отнеслась к тому, что её муж одним из первых принялся ходить на рабочие маёвки. Ведь не из баловства он стал заниматься таким опасным делом.

2. 1905 год

«Не откажи в помощи Твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнёт чиновников. Разрушь стену между Тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с Тобой».

(Из Петиции царю Николаю II, автор Г.А.Гапон)

«Храбрые генералы действовали «с успехом» против неприятеля, который шел с голыми руками, заранее поведав всем и каждому, куда и зачем он идет... Это было самое подлое, хладнокровное убийство беззащитных и мирных народных масс».

(В.И.Ленин "План петербургского сражения", 9-й том,

5-е издание ПСС, 1905 год)

Началось всё, как водится, в столице. Забастовал Путиловский завод. Но этому предшествовали такие значимые события декабря 1904 года, как сдача Порт-Артура и бакинская стачка рабочих.

Потеря героической русской крепости и последующая капитуляция России в русско-японской войне вызвали глубокое разочарование во всех слоях общества. В прессе, до того захлёбывавшейся в патриотическом угаре и распространявшей уничижительные карикатуры на врага, всё чаще стали цитировать генерала от инфантерии Дмитрия Драгомирова: «Японцы – макаки, да мы-то кое-каки».

А бакинские рабочие, воспользовавшись растерянностью власти и проявив массовую солидарность, добились от нефтепромышленников значительных уступок. Согласно коллективному договору был установлен 9-часовой рабочий день с 8-часовыми ночными сменами. В принятом договоре также предусматривалось увеличение зарплаты и ежемесячный четырёхдневный отпуск.

Но хозяева столичных предприятий не хотели договариваться со своими наёмными работниками. На Путиловском заводе в ходе стачки было уволено несколько рабочих, и это послужило толчком к обострению противостояния труда и капитала. Начались массовые забастовки на предприятиях.

К этому времени в Санкт-Петербурге набрала значительную силу легальная организация «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» под управлением священника Георгия Аполлоновича Гапона. Полиция ничуть не препятствовала деятельности этого российского аналога общегородского профсоюза, надеясь уменьшить влияние на рабочих со стороны революционных партий. Популярность Гапона и его организаторские способности были столь велики, что он без труда сумел призвать тысячи людей принять участие в мирной демонстрации. Ведь царь не знает о бедах народа, и нужно донести до самодержца петицию.

Народное шествие 9 января обернулось трагедией. Безоружных людей разгоняли казаки и расстреливали войска. Царь покинул столицу, не пожелав принять петицию граждан. Сотни раненых и не менее полутора сотен погибших – таков был печальный итог Кровавого воскресенья.

Гапон, шокированный произошедшим и едва избежавший смерти и ареста, обратился к народу с воззванием:

«Родные товарищи-рабочие! Итак, у нас больше нет царя! Неповинная кровь легла между ним и народом. Да здравствует же начало народной борьбы за свободу!...»

Так началась Первая Русская революция, которая затронула и портовый Новороссийск, центр Черноморской губернии. Промышленный город, важный транспортный узел страны, где железная дорога выходила прямиком на морские причалы, не мог остаться в стороне от поднимавшейся волны народного возмущения. И если в предшествующие годы рабочие пробирались на маёвки в горы тайными тропами, то теперь было решено отметить 1 мая демонстрацией в центре города. Памятуя о печальном опыте Кровавого воскресенья, руководители мероприятия посчитали нужным вооружить рабочих. Оружие брали под расписку не только у сочувствующих горожан, но и у жителей пригородов.

Основными организаторами протестных демонстраций выступали социал-демократы и эсеры. Агитаторы не забыли напомнить рабочим, что майский праздник солидарности зародился в Чикаго, где американские трудящиеся потребовали сократить свой рабочий день до 8 часов.

- А у нас-то рабочий день 18 часов, – делился с Павлом Смородиным пожилой работник, когда они ожидали начала шествия на Старом базаре. – Наши ребята с лимонадных заводов отправили полицмейстеру прошение о сокращении рабочего дня. А ответа как не было, так и нет. Зато мясникам пошли навстречу.

- Неужто дали 8-часовой? – недоверчиво поинтересовался Павел.

- Да какое там, – махнул рукой лимонадчик. – Просто утвердили более щадящий график на праздники. Но надо всем дружно выходить, пусть чувствуют, что мы сила. Тогда и подвижки в законах будут.

- Непременно будут, – соглашался Павел. – После января страна уже не та, вера в доброго царя пошатнулась.

- А как же без царя? – озабоченно поинтересовался всё тот же лимонадчик. – Это ведь как говорят про глупых и непутёвых – без царя в голове. Нет порядка – и ума нет.

- А кто же гарантирует, что царь умный? – возразил Павел. – Разве стал бы умный человек свой народ истреблять?

- Так не царь же давал приказы, - поспешил ответить рабочий. – Нашлись ироды – генералы да губернаторы. Царя и в столице-то, говорят, не было.

- А зачем же нужен царь, если он ничего не может поделать и всегда не при чём? – довольно сердито отреагировал Смородин. – Пусть уходит с поста подобру-поздорову, а власть передаёт народу.

- Нельзя так, – убеждённо заявил лимонадчик. – Ведь царь – помазанник божий. Зачем же Господа гневить?

3. Баку

Баку начала двадцатого века многими чертами напоминал Новороссийск. Там тоже было море. И железная дорога. И довольно много новых домов, своей архитектурой напоминавших новороссийские. Иногда Моте и Павлу казалось, что они никуда и не переезжали. Даже вокзал был такой же. По-видимому, имелись указания сверху, из Министерства путей сообщения, о соблюдении единообразия при строительстве железнодорожных сооружений.

Но были и отличия. Побережье Каспийского моря густо покрывали стройные башенки. Здесь добывали нефть. Компания «Бранобель», названная так в честь трёх братьев Нобелей - Роберта, Людвига и Альфреда, сделала ставку на каспийскую нефть и не прогадала. К началу двадцатого века, проработав чуть больше двадцати лет, компания пробурила более 500 скважин, добыла 150 миллионов баррелей нефти и наняла 12 000 рабочих. Именно здесь, на Бакинских нефтеразработках, замечательный русский инженер Владимир Григорьевич Шухов впервые применил трубопровод для транспортировки жидкого чёрного золота. Но и железнодорожники не остались без дела. Деятельность «Бранобеля» дала толчок интенсивному развитию железнодорожного транспорта в этом регионе. Поэтому машинист паровоза Павел Смородин быстро нашёл себе применение в чужом городе. Да и не был Баку полностью чужим, потому что, как и в Новороссийске, трудилась здесь и крепко дружила спаянная команда железнодорожных рабочих. Многие из друзей Павла были неоднократно проверены в общей борьбе. Поэтому в небольшой съёмной квартире, где обосновались Смородины, порой собирались довольно большие компании. Пили мало, за этим бдительно следила Мотя, зато много пели. И песни эти были из тех, которые очень не нравились жандармерии – политической полиции Российской Империи. Особенно любили бодрую маршевую, выученную на маёвках и демонстрациях:

Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.

Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой.
Братский союз и свобода —
Вот наш девиз боевой.

Долго в цепях нас держали,
Долго нас голод томил,
Черные дни миновали,
Час искупленья пробил.

Время за дело приняться,
В бой поспешим поскорей.
Нашей ли рати бояться
Призрачной силы царей?

Все, чем их держатся троны,
Дело рабочей руки…
Сами набьем мы патроны,
К ружьям привинтим штыки.

С верой святой в наше дело,
Дружно сомкнувши ряды,
В битву мы выступим смело
С игом проклятой нужды.

Несмотря на разительное сходство с приморским Новороссийском, Баку оставался одним из тех мест, что всем своим обликом и образом жизни населения начисто опровергают утверждение Редьярда Киплинга о том, что Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут. Древний город на берегу Каспия демонстрировал обе ипостаси. Здесь сохранились постройки времён Ширваншахов и высились мусульманские мечети.

И однажды маленькой Нюсе довелось испытать настоящее потрясение. Родители никак не ожидали, какое влияние на неокрепшую психику ребёнка может оказать лицезрение традиционного шиитского действа под названием Ашура, но более известного как «шахсей-вахсей». Будучи совсем малюткой, она на всю жизнь запомнила кровавый ужас того, что увидела на улицах Баку. Полуобнажённые мужчины истязали себя цепями и металлическими плётками. Плечи и спины шагающих по городу и приводящих себя в экстаз верующих быстро покрывались ранами, из которых в разные стороны брызгала алая кровь. Слишком поздно одумалась тогда ещё молодая, неопытная и сама сильно перепуганная Мотя, чтобы схватить испытавшего шок ребёнка в охапку и убежать подальше от беснующейся толпы. Правоверные шииты жаждали как можно больше крови фанатиков. Ведь она должна быть пролита в знак солидарности с погибшим вместе со своими родными и сподвижниками более чем 1200 лет тому назад имамом Хусейном, внуком пророка Мухаммеда.

Однажды и сама Нюся чуть не принесла в семью революционера Павла большую беду. Подружившись с ребятишками во дворе, маленькая певунья решила продемонстрировать свой богатый исполнительский репертуар. Начала с любимой «Варшавянки»:

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.

На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!

А так как девочка была голосистая, выпевала мелодию точно, а слова разборчиво, у прогуливающегося поблизости полицейского сомнений не осталось. Ребёнок занимался революционной пропагандой на вверенном ему участке. Недолго думая, городовой взял нарушительницу спокойствия за ухо и, несмотря на слабые протесты напуганной и обиженной малолетней революционерки, направился прямиком к квартире, которую снимала её семья. Двор испуганно наблюдал за происходящим.

На решительный и громкий стук блюстителя закона и порядка дверь открыла встревоженная Мотя.

- Если вы тут ерундой занимаетесь, - со всей возможной строгостью обратился к собравшимся за столом железнодорожникам городовой, - вот этого чертёнка за дверь выставляйте.

С этими словами он развернулся и вышел из комнаты, не став учинять допроса и обойдясь без дальнейших нравоучений. А чертёнок, радуясь тому, что его ухо наконец-то освободили, испуганно уткнулся носом в мамину юбку. Павел и его друзья были весьма обеспокоены случившимся. Однако, судя по всему, полицейский оказался человеком добрым и понимающим, не каким-то выслуживающимся шпиком или злобным держимордой. И в этом не было ничего удивительного. Городовые не относились к чиновничьей прослойке государства, а были вольнонаёмными. Из отслуживших в армии солдат, а, значит, из крестьян, рабочих и разночинцев. Да и Баку к тому времени зарекомендовал себя городом стачек и революционных кружков. А в декабре 1904-го, ещё до переломного Кровавого воскресенья, именно бакинские рабочие в ходе кровавых решительных схваток добились существенных уступок от владельцев предприятий – сокращения рабочего дня до 9 часов и повышения заработной платы. Стоило ли бакинским городовым, на которых государство экономило и вынуждало с трудом сводить концы с концами, зверствовать и проявлять излишнюю бдительность?

4. Взросление

В стране наступило время реакции. Волна революционного подъёма спала, но опыт первой русской революции не пропал даром. Угли угасшего костра продолжали тлеть. Рабочие, раз почувствовав свою силу и значимость, не были прежними. Они стали намного острее ощущать несправедливость существующего строя. И царский режим, действуя привычным методом кнута и пряника, с одной стороны, жёстко подавлял всплески политической активности, с другой – делал вид, что играет в демократию. Новороссийские железнодорожники, как и их ближайшие соратники портовики и цементники, притихли.

Жизнь катилась своим чередом. В конце первого десятилетия нового века у Анны появился младший брат – Ваня. Но самым главным событием в жизни подрастающей дочери железнодорожника стала школа. Ей и её школьным подругам-ровесницам крупно повезло. С самого начала обучения в их 4-м Новороссийском начальном училище они попали в заботливые руки хорошо образованной и ответственной учительницы - Татьяны Ниловны Зайцевой. Её сёстры - Анна Ниловна и Александра Ниловна - тоже работали в школе, только во 2-й, при цементном заводе. Александра Ниловна преподавала рукоделие. А Татьяна Ниловна являлась учителем-энциклопедистом. Она интересно, с душой и в то же время предельно доступно преподавала все необходимые предметы, имеющиеся в программе. Две сестры-учительницы - Анна и Александра - жили прямо в здании школы, в чердачном помещении второго этажа здания.

А Татьяна Ниловна вскоре вышла замуж. За приезжего. Муж её, Фёдор Васильевич Гладков, тоже был учителем. Мальчишки с цемзаводов говорили, что он революционер и бывший ссыльный. А сама Татьяна Ниловна как-то обмолвилась, что её жених, а потом и муж, пишет книги. И даже Максим Горький, известный пролетарский писатель, с ним переписывается. Нюся, как и другие любопытные ученицы, не упускали возможности как можно лучше рассмотреть этого жениха, когда он изредка энергичной походкой заходил во двор их училища.

- Не похож он на ссыльного, - со знанием дела говорила Миля Сысоева. – Когда мой двоюродный дядя из Сибири вернулся, он был кожа да кости. И кашлял сильно. А этот посмотрите, какой крепкий. Да и лицо упитанное и румяное. И голос громкий.

- У революционеров всегда голос громкий, - возражала Нюся. – Им ведь приходится речи на площадях говорить и песни петь. Видишь, какой у него взгляд решительный? И волосы развеваются. А причёска у него писательская.

Волосы у Гладкова были густые – довольно длинные, русые и волнистые. Он либо откидывал их назад, либо они распадались надвое, открывая пробор. Нос и губы могли бы быть и тоньше, излишняя их мясистость несколько упрощала внешность жениха Татьяны Ниловны. Да и староват он был, на их девчачий взгляд. Но ведь и Татьяна Ниловна уже не девочка, ей, подумать только, уже двадцать шесть. Не успеет оглянуться, и тридцать.

- Как выйдет замуж, так дети пойдут, - по-старушечьи вздыхала Миля. – И останемся мы без учительницы.

- Мы всё равно в высшее пойдём, - уверенно заявляла Нюся. – А то и в гимназию, как наш Валя.

Павел Смородин настаивал на том, чтобы его старшая и единственная дочь получила хорошее образование. А двух классов начального училища, на его взгляд, было мало. И Мотя против таких планов ничуть не возражала. Учёба давалась их дочери легко и нисколько её не тяготила. Энергичная девочка успевала помогать отстающим подругам и всегда с удовольствием выполняла поручения Татьяны Ниловны – то в городскую библиотеку за книгами сходить, то навестить заболевших одноклассниц.

После школьных уроков дел у Нюси было невпроворот. Нужно было помогать маме управляться с младшим братом. А ведь имелось ещё и хозяйство – небольшой сад с огородом, где Смородины к тому же держали кур и выращивали поросят. Павел поначалу заявлял, что семья обойдётся без живности – живут ведь не в деревне, а в городе. Но глядя на то, как приспосабливаются к нелёгкой трудовой жизни соседи, согласился с доводами хозяйственной Моти.

- Не побегу же я на рынок за пучком укропа, - говорила жена. – Да и отходов у нас наберётся, чтобы прокормить поросёнка. Чехи вон и коров держат, в горах травы на покос и на выпас хватает.

- Чехи за городом живут, у них там раздолье, - нашёл нужным заметить Павел. – А мы с тобой городские. Можно сказать, живём почти на Стандарте. Так что о корове и мысли не держи.

Чехи прибыли в Новороссийск чуть ли не раньше основной волны русских переселенцев. И решение Александра Второго разрешить селиться на Черноморском побережье инородцам оказалось весьма плодотворным. Жители Австро-Венгрии оказались лучше кубанских казаков и крестьян плодородных земель Средней полосы приспособлены к каменистым почвам Новороссийска и его средиземноморскому климату с засушливым летом и слякотной зимой. Так что деревня Мефодиевка, примыкавшая к быстро развивающемуся промышленному и портовому городу, по праву могла считаться чешской, а её жители вели вполне крестьянский образ жизни. И семьи чешские порой были достаточно большими. Статистика первого десятилетия двадцатого века гласила, что два процента новороссийского населения составляли именно чехи. Прижились они на новороссийской земле.

А ведь поначалу крепко сердились иностранные переселенцы на агронома Гейдука, который уговорил своих земляков податься в недавно завоёванный Россией край. Но сам Бедржих Гейдук, которого в России стали величать Фёдором Ивановичем, показывал землякам достойный пример подвижничества и трудолюбия. Именно его усилиями расцвело и стало центром виноградарства удельное имение Абрау-Дюрсо.

Кроме учёбы и домашних хлопот Нюся всегда выкраивала время на активный отдых. Плавать она научилась ещё до того, как пошла в школу. Учил её этому важному делу не кто иной, как родной дядя Валя. Младший брат Павла вообще рос парнишкой спортивным. Не обладая выдающимися физическими данными, он с детских лет интересовался гимнастикой и с интересом разыскивал все доступные газетные материалы про самые модные направления физической культуры и спорта своего времени.

5. 16 октября 1914 года

«Небо проясняется, солнечные лучи играют над городом, мирно покоящимся перед нашими глазами. Невольно подымается чувство сожаления при мысли о том ужасе, который ожидает город через несколько часов. Но это только минутная слабость! Итак: око за око, зуб за зуб! Теперь для нас, немцев, наступил час расплаты, и поэтому долой всякие сожаления!»

(Из дневника немецкого матроса W.Wath)

Начавшаяся летом 1914 года Первая Мировая война не сразу затронула Новороссийск. Разумеется, город, как и вся страна, переживал мобилизацию, массированную агитацию и патриотические митинги. Россия готовилась помочь своим братьям сербам. Железнодорожники, особенно машинисты, мобилизации не подлежали, однако, как выражался Павел Смородин, вся их деятельность переводилась на военные рельсы. Ваня был ещё совсем мал, но вот Валериан, оканчивающий гимназию, уже приближался к призывному возрасту. Старшему брату не нравилась излишняя горячечная активность дяди Вали, который порывался со своими друзьями отправиться на фронт добровольцем.

Аккуратный, хорошо воспитанный и интеллигентный Валериан в глазах старшего брата выглядел совсем не приспособленным к реальным боевым действиям.

- Ты бы лучше, Валя, на военфельдшера подучился, - по-отечески советовал старший брат младшему. – Сейчас санитарные поезда формируются. Всё больше пользы от тебя будет, чем в окопах. Там грязь да вши, а тебе с ними не по пути.

- Ты бы ещё мне предложил сестрой милосердия стать, - возмущённо фыркнул на это Валериан.

- А чем они плохи? – заулыбался Павел. – Была ведь Даша Севастопольская, а у нас будет Валя Новороссийская.

- Вечно ты зубоскалишь, - обиделся младший брат. – Сам решил в тылу отсидеться, а фронтовиков оскорбляешь.

- Какой же ты фронтовик, Валя? – поинтересовалась Мотя, зашедшая в комнату и услышавшая последнюю фразу. – Тебе ещё подрасти надо и стрелять из ружья научиться.

- Ой, Мотя, только ты не влезай в мужские разговоры, - насупился Валериан.

- А это ты своей Танюшке, а не мне высказывай, - отрезала Матрёна.

- Она пока не моя, - сдержанно отозвался её юный деверь. – Но Татьяна, в отличие от вас, меня понимает.

- А мы, стало быть, тебя не понимаем, - не без горечи усмехнулся Павел. - Поим, кормим, учим, заботимся в меру сил, а вот понимать не научились.

- Уймись, Паша, - обратилась к мужу Мотя. – А то получается, что ты брата куском хлеба попрекаешь.

- А хоть бы и так, - не стал сдаваться старший Смородин. – Он же меня попрекает тем, что я не подлежу мобилизации как железнодорожник. И представляет дело так, будто я трушу.

- Не приписывай мне того, чего я не говорил, - возмутился Валериан. – Это не я, а ты пытаешься унизить меня, предлагая стать фельдшером.

- Ничего унизительного в профессии фельдшера нет, - заметил Павел. – Это ведь почти доктор. Он людей спасает, а не убивает.

- Не то что твои эсеры, - не забыл отпарировать Валериан.

На это старшему брату возразить было нечего. Хотя в последнее время напряжённый труд, не менее напряжённая международная обстановка и увеличившаяся семья отдалили Павла Смородина от революционной деятельности. Стачечная молодость осталась позади, но он всегда был рад пообщаться с рабочими железнодорожных мастерских, которые в 1905 году выступали в авангарде революционных событий. Им было что вспомнить. И, случись новый революционный подъём в стране, за ним, Павлом Смородиным, и остальными новороссийскими железнодорожниками не заржавеет. Есть ещё порох в пороховницах, да и палец ещё помнит, как надо жать на курок. Учился вместе с товарищами стрелять и в горах на маёвках, и перед той памятной Первомайской демонстрацией, когда рабочие всем показали, кто в городе хозяева. И немцам покажем, если случится такая необходимость. Хотя если ты настоящий революционер, то должен понимать – немец немцу рознь. И войну разжигают капиталисты, а не простые работяги.

16 октября 1914 года был обычным будним днём. Как это зачастую бывает на юге, осень не спешила проститься с летом. Выглянувшее из туч солнце ласково пригревало побережье. И Новороссийск жил своей обычной жизнью. Заступали на утренние смены цементники и труженики других городских заводов и фабрик. В порту с раннего утра велись погрузо-разгрузочные работы. На рынках закипала бойкая осенняя торговля. Учебные заведения и городские учреждения привычно заполнялись учащимися и чиновниками.

Обыватели центра Черноморской губернии пока не догадывались, что подстрекаемая Германией Турция вступила в войну, и ещё в час ночи началась Севастопольская побудка. Такое ироничное название получила в Российской империи дерзкая морская диверсия турков, заставшая врасплох командование Черноморского флота. Стоит пояснить, что осуществивший успешную операцию турецкий флот был по большей части германским и находился под командованием немецкого адмирала Сушона. Но это ничуть не оправдывало тех, кто проспал и оказался не готов к неожиданному нападению врага.

Первой под удар турецких эскадренных миноносцев попала Одесса. В час ночи турецко-германские корабли беспрепятственно вошли в порт, не будучи распознанными как вражеские. Два эсминца начали обстреливать стоящие в порту суда, а также береговые сооружения. Была потоплена канонерская лодка «Донецк», погибло 33 человека её экипажа. Несколько русских и иностранных судов получили повреждения.