Дождливая осень портила и без того плохое настроение. Свободный, как он сам себя называл, художник брёл к странствующему цирку.
Щебеталкин специально оставил дома зонт, чтобы промокнуть и отвлечься от бытовых забот. Но несмотря на это, он благоразумно надел одну из любимых шляп. Головные уборы хорошо смотрелись с его тёмными волосами. А вот на хорошую обувь денег часто не хватало, так что вода попадала внутрь.
По дороге мужчина встретил знакомую бездомную кошку, для которой заранее купил пачку корма. Они могли не встречаться неделями, но при этом никогда не обвиняли друг друга, а радовались каждому свиданию.
— Гримёр? — спросил хмурый толстяк у входа для артистов.
— Щебеталкин. Вас, — он презрительно покосился на собеседника, — должны были предупредить обо мне.
— Ну залетай, птенчик, — толстяк усмехнулся своей шутке.
«Ну и придурок», — подумал художник и нахмурился ещё сильнее. Он рад бы отослать его куда подальше, но денег на еду совсем не хватало.
— А вот и вы! — навстречу выбежала женщина с носом клоуна. — Как раз вовремя. Сперва загримируйте наших гимнасток. Потом — фокусников и жонглёров. Есть вопросы?
— Ни одного.
— Тогда до встречи на представлении, Аскольд Валерьянович, — красноносая сделала реверанс и быстро упорхнула.
— А вы профессионал? — спросила одна из выступающих.
— Безусловно. Я художник.
Она рассмеялась:
— С каких пор художники гримируют артистов цирка? Если бы наш гримёр не прыгнул с моста, вам бы сюда ни за что не попасть.
— В этом месте и не такое сделаешь. К вашему сведению, скоро я стану знаменитым человеком, и вы, артистка, — он подчеркнул последнее слово, — ещё будете рассказывать знакомым, что когда-то я вас раскрашивал для сцены.
— Ну-ну.
«В цирках все такие противные?» — подумал он и решил сделать ей кривой грим. Но голодный желудок напомнил о пустых карманах, и эта мысль улетела так же быстро, как и появилась.
Когда работа была закончена, Аскольд не занял оставленное ему место, а вышел на улицу. Он был уже далеко от шатра, и снова начался дождь, да такой, что никакая шляпа не упасёт. Убежище нашлось быстро. Это был полуразвалившийся фургончик фокусника.
Дождь всё яростнее бил по крыше. Свободный художник на ощупь продвигался в тесном помещении. Он ударился головой о что-то выпирающее и выругался как истинный человек искусства.
Тщательно пощупав предмет, Щебеталкин убедился, что это якорь.
«Какого чёрта он здесь делает?» — мужчина начал двигаться по его цепи вглубь фургона. Так он шёл, пока не добрался до рыхлого дерева.
«Они и корабль сюда запихнули? Оригинально, ничего не скажешь», — его мрачный настрой уступил место любопытству.
Моргнув очередной раз, Аскольд не поверил своим глазам: вокруг светились…
— Звёзды?! Отлично, я врезался сильнее, чем думал. Лежу сейчас в старом фургоне, истекаю кровью и вижу галлюцинации. Зато в бреду не хочется есть. Наверное.
Желудок по-партизански молчал.
Света звёзд хватало, чтобы разглядеть догнивающее судно и воду, казавшуюся бесконечной. Берег ничем не отличался от всех других, разве что был почище, а точнее — совсем без мусора. Песок и камни — вот и всё, что здесь было.
— Тут хотя бы прибрано. А то Лёва говорит, что у меня в голове настоящая свалка, а нет! Красота-а, — он посмотрел на волны и улыбнулся впервые за неделю.
— Итак, начнём с… — мужчина заметил огни позади себя. — Вот к ним и пойдём, — художник бодро зашагал к далёкому свету, а после побежал изо всех сил.
У одного из домов стоял одинокий велосипед, темноволосый поправил шляпу и залез на него верхом. На улицах горели фонари, освещая двухэтажные дома и клумбы. Машин на улицах не было, как и людей. Щебеталкин решил, что всё так и должно быть: он несильно любил людей, а точнее не переносил большинство из них, так что им не было места в его голове.
Покатавшись по городу, Аскольд решил всё же перекусить. Дверь кофейни была не заперта. Хоть внутри также никого не оказалось, зёрна терпеливо ждали на полке. Он прекрасно готовил кофе и потому справился со всем сам. Напиток получился что надо: ароматный, насыщенный, бодрящий.
— Остаться бы здесь навсегда! Вот он рай. И никаких тебе богов.
Свободный художник заглянул в пустынный бар и выбрал себе алкоголь покрепче. На закуску пошли бутерброды с сыром и колбасой.
— Сюда бы Лёву. Вот он — настоящий друг. Никого больше не надо, чтобы быть счастливым. Разве что девушку… Вот ты, — он обратился к полупустой бутылке, которую поставил напротив себя, — знаешь, что такое любовь? Я вот, — он икнул, — знаю. Это взаимоуважение, это поддержка. Это помощь друг другу. Идеальная жена — красивая домохозяйка с фигурой модели. Вот как, друг мой, — он снова икнул и откупорил молчаливого собеседника.
— Если подумать, человеку для счастья надо совсем мало. Я хочу быть знаменитым. Хочу, чтобы меня любили и уважали — ик! Да, сам я не люблю людей, но ведь я неплохой, правда? — теперь он беседовал со стулом. — Если бы мне чуть-чуть подфартило, я был бы самым счастливым на свете! Да, — с этими словами он опустошил третью бутылку и заснул прямо за столом.
Во сне к нему приходила бездомная кошка, оставшаяся в обычном мире.
Проснулся деятель искусства от телефонного звонка.
— Кто там трезвонит? — он кое-как раскрыл глаза и сонный поплёлся на звук. По дороге нашёл графин с водой, который тут же опустошил.
— Алло, — пробормотал он, едва сдерживая зевоту. Но ему никто не ответил: в трубке уже слышались короткие гудки. — Вот сволочи. Опохмелиться бы, — Аскольд отыскал холодильник с холодным пивом.
Придя в себя после ночной попойки в компании мебели, Щебеталкин стал размышлять вслух. При этом он расхаживал по бару, то и дело присаживаясь на стулья.
— Если это всё и правда из-за обморока, то почему меня до сих пор не откачали? Или я так врезался, что впал в настоящую кому? — он почесал затылок, тот ответил болью. — Допустим, черепу и правда не поздоровилось, — художник помолчал.
— Тогда почему я смог напиться? Если это мой собственный мир в моей же голове, то я как его хозяин должен сам делать законы. Так? — Аскольд обратился к стойке. — А я бы точно не стал создавать похмелье. Кому же оно нужно? Получается, что это не мой мир? Тогда я в другом мире?! Чёрт побери! — свободный художник снова выругался и вышел из помещения.
Он хотел ещё пораздумывать о своей беде, но желудок активно запротестовал. Пришлось отложить печальные мысли и отправиться на поиски завтрака. На улочках по-прежнему никого не было, но мужчина этого даже не заметил. В первом же магазинчике он нашёл хлеб, бутилированную воду, консервы и, конечно, кошачий корм. Касса тоже пустовала, но Аскольд Валерьянович — порядочный гражданин, поэтому он прикинул стоимость продуктов и полез в карман. Денег там хватало разве что на хлеб с водой.
— Раз я здесь первый посетитель, мне положена скидка, не правда ли? — он говорил со своим товаром. — И она будет составлять… девяносто процентов от покупки, — художник оставил мелочь на монетнице и бодро вышел наружу.
Он утроил трапезу прямо на траве. С небольшого возвышения открывался вид на поблёскивавшее море.
— Как странно. Здесь совсем нет голубей, — Щебеталкин питал особую любовь к уличным созданиям вроде птиц и бездомных животных.
Он доел завтрак и уже собрался уходить, но тут заметил движение на воде. Приглядевшись, мужчина смог разобрать белый паром, плывший к берегу.
Любопытство одержало верх, и любитель животных пошёл к водному транспорту. Он подошёл поближе и заметил тонкий мост, соединяющий землю с крупным городом. Ещё на море виднелись острова.
Паром не стал подплывать близко, вместо этого — сменил курс в противоположную сторону. Спустя некоторое время он вернулся и в точности повторил маршрут.
— Что за ерунда? Зачем плавать туда-сюда? — он разозлился оттого, что ничего не понимал, и решил вернуться в бар.
Откупорил вино и вспомнил о телефоне. На этот раз аппарат молчал. Щебеталкин поднял трубку — гудки. Он стал набирать номер лучшего друга.
Долго не отвечали, но наконец послышался женский голос.
— Алло, слушаю вас.
— Я звоню Льву Александровичу. Он близко?
— Львёнок работает, — Аскольду показалось, что он знает эту девушку. — Ему что-нибудь передать, когда он вернётся?
«Красноносая из цирка! Так вот почему меня взяли гримёром. Теперь понятно».
— Вы меня слышите? Не молчите.
— Да-да, слышу. Передайте ему, что я… чтобы он почаще кормил кошку у моего дома.
— А кто звонит?
— Неважно, он сам поймёт.
— Больше ничего не нужно?
— Ничего. Заранее благодарю, — он раздосадованно повесил трубку и закурил впервые за утро.
— М-да, теперь ему не до меня. Ладно, звонить всё равно больше некому, поищем-ка людей. Должен же здесь кто-то быть, кроме меня.
Но никого не было ни в соседних домах, ни в отдалённых. Настроение портилось сильнее с каждым пройденным километром. Наконец он вымотался и уселся под деревом.
— Ни людей, ни животных, ни транспорта, кроме одного велика. Если меня не найдут, будет очень фигово. Но вообще-то я всегда был одиночкой, ненормальным, как меня звали. Так что по сути ничего нового. Но моя рыженькая Мари… Наши прогулки всегда грели мою израненную душу…
Аскольд нашёл художественный магазин со всем необходимым и отдался творчеству. Природа очаровывала, а отсутствие людей создавало таинственную атмосферу с ноткой жутковатости. Рисуя, он всегда отвлекался от реальности, сбегал от неё, создавал свои собственные миры. Вот и в этот раз каждый мазок был пропитан отрицанием.
«Разве может человек попасть из фургона в пустой пригород? Нет, не может… — он надавил на инструмент, и на бумаге появилась толстая линия соседнего берега».
— А раз не может, то это всё просто сон. Поэтому я и смог дозвониться до квартиры Лёвы, — Аскольд вслух закончил мысль.
Когда пейзаж был закончен, художник почувствовал сильную тоску по дому.
— Петербург, Питер — это город, о котором мечтают. А я вот так просто отказывался от него. Прятался в своих никчёмных рисунках, закрывался в самом себе, вот и закрылся наконец, — Щебеталкин со злости пнул ствол дерева.
— Так и помру никому не нужным! В тридцать пять поздно начинать карьеру. Это надо делать с раннего детства. И не художник я никакой. Учился у старика, за которым прибирался в мастерской. И девушки у меня нет, одна только кошка со мной гуляет. Даже Лёва — тот ещё оболтус — захомутал клоунессу. Тьфу, что за чёртова жизнь! — он хотел повторить удар, но напала такая тоска, что и это желание исчезло.
Аскольд даже подумывал утопиться:
— Если это сон, просто проснусь. Если обморок или кома, ничего не случится. А если я влип, то лучше помереть, чем торчать здесь.
Он даже спустился к морю, чтобы воплотить задуманное, но снова увидел ненавистный паром. На этот раз он подплыл ближе, чем раньше, и остановился на некоторое время. Щебеталкин решил понаблюдать за ним и пока не умирать.
Весь день художник просидел на берегу в компании еды и, конечно, вина. Мужчина следил за водным транспортом, но он больше не подплывал так же, как в тот раз.
— Раз паром пока далеко, попробуем мост, — с таким настроем он отправился в путь.
Был уже вечер, а город не становился ближе ни на шаг. Всё было как положено: пейзаж менялся, полусгнивший корабль оставался позади, но вот дорога никак не сокращалась. Бег тоже не помог: в животе резко кольнуло, сердце заколотилось, дыхание сбилось.
— Надо… бросать… курить, — выдохнул он и остановился.
Вдали горели манящие огни города, а внизу плескалась вода, по которой гулял паром.
Когда небо усыпали звёзды, он пошёл обратно. Эту дорогу Аскольд прошёл всего за пятнадцать-двадцать минут.
— Вот почему говорят, что мосты строят сами черти. Кстати, а я давно говорю вслух с самим собой?
В эту ночь Щебеталкин не стал напиваться. Вместо этого — лежал под небосводом и смотрел на созвездия. Он не увлекался астрономией, поэтому не знал, те ли это звёзды, что светят над его домом в Петербурге.
Так художник и заснул. На этот раз ему снился мост с привидениями и бесами, которые норовили сбросить его в воду.
Утром птицы не запели. Не было и будильника. Несчастный начинал всё больше сознавать свою трагедию. Хотя были, кончено, и плюсы: товары в магазинах бесплатные, так что думать о деньгах не надо, никто не отвлекает от рисования…
— Рано падать духом. И не такое было, — у него уже появилась привычка общаться с мебелью и деревьями, теперь к ним присоединились вообще все предметы.
Аскольд пошёл к пирсу и начал ждать, когда паром подплывёт ближе. Временами ему мерещился собачий лай, но он был слишком далеко, чтобы казаться реальным. Перед глазами замелькали болезненные картинки.
Маленький Асик со слезами просит взять щенка, обещает, что будет о нём заботиться до самого конца. И вот на день рождения родители дарят ему чёрненького пёсика. Они гуляют по утрам и делят невкусные обеды. Мама всё говорит, чтобы он погулял с друзьями, но мальчик всегда отвечает одно и то же: «Мой лучший друг — Бимка».
Но как-то раз питомец потерялся. Асик бегал по дворам до самой ночи, но поиски не принесли успеха. Через несколько дней, возвращаясь со школы, мальчик заметил знакомую шерсть рядом с кустами. Водитель не придумал ничего лучше, как бросить несчастное создание под шиповник.
Наконец паром приплыл. Художник стряхнул с себя воспоминания и погрузился в воду. Волны приятно охлаждали тело, развеивая грусть.
Судно спустило трап прямо на воду. Аскольд кое-как забрался по скользким ступенькам и ступил на заветный борт.
«Надо найти капитана и поговорить с человеком, а не деревом», — подумал Щебеталкин и отправился на поиски.
— Есть здесь кто-нибудь? — прокричал он, проходя мимо пустующих кают.
В одной из них послышался вой, похожий на собачий.
«Ну слава богу! — он ускорился, ожидая встретить хозяина пса. Но нигде не было видно ни животного, ни его владельца. — Как странно».
Зато Аскольд добрался до рубки. В ней маячила расплывчатая фигура капитана. Щебеталкин потянул дверь на себя — та не отворилась. Толкнул — тоже ничего.
— Капитан! Не могли бы вы поговорить со мной? Я только что сбежал с пустого берега. На нём совсем нет людей.
Ответа не было.
— Эй, вы меня слышите?
Снова молчание.
Тогда он начал изо всех сил дёргать ручку, надеясь сорвать её и ворваться внутрь. Но установкой, видимо, занимались специалисты, и та никак не поддавалась.
Фигура в кабине совсем не реагировала на кричавшего, будто Аскольда там и вовсе не было.
От двери его отвлекло жужжание: над головой художника завис осиный рой.
— Вот же чёрт! — он не переносил жалящих насекомых.
Однажды из-за пчёлки, летавшей в подъезде, художник не смог выйти из дома и пропустил заказ на несколько тысяч рублей.
Аскольд медленно начал отступать к ближайшей каюте, но та оказалась заперта. Осы следовали по пятам. Следующая дверь тоже не открывалась, хотя пару минут назад были отворены все помещения, кроме рубки.
Щебеталкин уже не пытался сохранять спокойствие. Он бежал со всех ног, дёргая каждую дверцу. Рой зажужжал ещё громче и тоже ускорился. Одна из ручек повернулась, и мужчина влетел в прибежище.
Каюта отличалась от всего парома: она была светлее и просторней. Аскольд сделал пару дыхательных упражнений и немного успокоился. Звук ос заглушил детский крик:
— Это моя комната!
Художник так вздрогнул, что чуть не выронил собственное сердце.
— Тише ты, — он повернулся и пожалел об этом, — всё… хорошо…
— Ты плохой! Я накажу тебя! — мальчик с красными вытаращенными глазами достал нож и пошёл прямо на него.
— Ядрёна мать! — мужчина ударился ногой об угол тумбочки. — Да стой ты! У меня есть для тебя подарок, — ребёнок действительно остановился, но оружие не опустил.
— Подарок? Что это?
— Это когда тебе дают что-то очень хорошее. За просто так, — в карманах нашлись сигареты, зажигалка и пробка от вина. Курить он ещё не бросил, да и ребёнку, даже такому, это будет вредно. Потому Аскольд выбрал пробку.
— Вот, возьми. Но сперва опусти ножик, ладно? Будь хорошим малышом.
— Я не малыш! — мальчик снова обозлился и пошёл на художника.
— Ладно-ладно. Признаю вину, — позади была стена, и места для отступления больше не осталось.
К огромному счастью Щебеталкина, в этот момент кто-то пронзительно закричал и ребёнок отвлёкся. Художник воспользовался шансом и прошмыгнул к двери.
К этому моменту паром уже подплыл к берегу. Аскольд с превеликим удовольствием сбежал по трапу и погрузился в солёную воду.
Доплыв до земли, он хорошенько проматерился: неподалёку стоял догнивающий корабль.