Новый зомбигод

12. Элегия пустоты

Дверь в приёмную главного редактора издательства «Вершина» была тяжёлой, обитой потертой кожей цвета запёкшейся крови. Георгий, прижимая к груди увесистую папку, обёрнутую в два полиэтиленовых пакета от дождя, сделал глубокий вдох. Воздух здесь пах старым паркетом, пылью с библиотечных полок и подводными тонами дорогого кофе. Он чувствовал, как под футболкой на спине расползается холодное мокрое пятно пота от волнения. Но это не имело значения. В папке – его спасение. Его воскрешение. Роман «Будь собой».

Секретарша, девушка с идеально гладкой булочкой на затылке и взглядом, выверенным на координатной сетке, скользнула по нему глазами, не отрываясь от монитора.

— Георгий Горский к Александру Петровичу. У него есть… пять минут, — произнесла она, сделав паузу перед «пятью», будто это было не время, а уступка, на которую шли только из вежливости.

— У него есть вся жизнь, чтобы благодарить меня за эти пять минут, — буркнул про себя Георгий и толкнул дверь.

Кабинет Александра Петровича был пространством иного порядка. Здесь пахло не книгами, а властью. Дорогой кожей кресла, лаком на идеально пустом столе из тёмного дерева и лёгким, едва уловимым ароматом сигарного дыма, въевшегося в шторы. Сам Александр Петрович, крупный, грузный мужчина с сединой, уложенной будто из мрамора, сидел, откинувшись в кресле, и смотрел в огромное окно на крыши города. На столе перед ним лежал единственный предмет – новенький, тонкий как лезвие планшет.

— Вот он, — отрывисто сказал Георгий, ложа папку на край идеального стола. Внутри всё пело и ликовало. Сейчас. Сейчас он увидит.

Александр Петрович медленно, с некоторым усилием, словно его голова была из камня, повернулся. Его взгляд, серый и непроницаемый, как гранитная глыба, скользнул по полиэтилену, по дрожащим от волнения рукам Георгия, по его лицу, на котором смешались надежда, усталость и торжество.

— Георгий. Новый роман? — голос был ровным, без интонации.

— Да, Саш. Я… я написал. Вот, — Георгий с трудом расстегнул пакеты, дрожащими пальцами извлёк стопу листов, исписанных убористым почерком, и с почти религиозным благоговением положил перед редактором. Бумага, пахнущая кофе, дешёвым виски и одиночеством, казалось, излучала слабое тепло.

— «Будь собой». Это… это всё. Я выложился. Полностью.

Александр Петрович молча вздохнул, взял первые десять страниц. Его пальцы, толстые, с коротко подстриженными ногтями, казались неуместными на этой хрупкой плоти мысли. Он начал читать. Минута. Две. В кабинете было тихо, слышно только шипение радиатора и отдалённый гул города. Георгий стоял, не смея дышать, ловя каждый микрожест на лице редактора. Но лицо было маской. Ни восхищения, ни интереса, даже скуки. Лишь сосредоточенное, методичное поглощение текста.

Потом Александр Петрович отложил стопку. Не дочитав. Он взял следующую, наугад, из середины рукописи. Пролистал несколько страниц. Положил. Взял последние двадцать. Его глаза бегали по строчкам, и вдруг Георгий уловил это – едва заметное сужение глаз, легчайшее движение брови. Не одобрения. Нет. Это было движение человека, нашедшего то, что искал: подтверждение своей догадки, ошибку, клише.

— Ну что, — хрипло спросил Георгий, голос предательски сломался.

Александр Петрович откинулся в кресле, сложил пальцы домиком и уставился на Георгия. В его взгляде появилось что-то усталое, почти отеческое, и от этого стало ещё хуже.

— Гоша. Ты знаешь, я тебя всегда уважал. За «Тихие Переулки», за ту самую, первую повесть. Была в ней… искра.

— Она и сейчас есть! — вырвалось у Георгия. — Это новый уровень! Это…

— Это триста восемьдесят страниц литературного онанизма, — спокойно, без злобы, перебил его Александр Петрович. — Экзистенциальные метания пятидесятилетнего мужчины. Пейзажи. Воспоминания. Поток сознания. Бесконечные диалоги с призраком умершей жены. Гоша, милый. Кому это сейчас нужно?

— Мне! — крикнул Георгий. — Миру! Это же о вечном! О боли, о…

— О боли уставшего от себя человека, — редактор вздохнул и потянулся к планшету, проведя по экрану. — Смотри. Тренды. Аудитория. Запрос. Сейчас время быстрых историй. Ярких героев. Социальных срезов. Или лёгкого, очень лёгкого чтива, чтобы отвлечься. Твоя «Будь собой»… Она не первое и не второе. Она — тяжёлый, непродаваемый артефакт. Музейный экспонат.

Каждое слово падало на Георгия, как удар кувалды по свежевылитому изваянию его надежды. Он чувствовал, как внутри всё рушится, трещит и осыпается.

— Ты… ты не понял, — прошептал он. — Ты не дочитал. Там, в третьей части, там прорыв! Там…

— Я понял достаточно, — Александр Петрович жестом остановил его. Его взгляд стал твёрже. Деловым. — Я просмотрел ключевые моменты. Сюжетных точек — кот наплакал. Динамики — ноль. Герой статичен, как валун. Читатель заскучает на пятидесятой странице и закроет книгу. А издательство понесёт убытки. Мы не благотворительный фонд, Георгий.

Георгий смотрел на свои пальцы, впившиеся в край стола. Они были белыми от напряжения. В ушах стоял гул. Весь его путь — боль в ноге, звёздное небо, бессонные ночи, лихорадочный бред письма — всё это сжималось сейчас в комок грязной бумаги в глазах этого сытого, циничного человека.

— Так… что? Редактировать? Я могу… я перепишу финал, — он услышал в своём голосе жалкую, унизительную нотку, ненавидел себя за неё, но не мог остановиться.