Няня для (дочери) босса

1.

Москва встретила меня не хлебом-солью, а ледяным душем. Причем, в самом буквальном смысле.

Обняв себя за плечи – жест, который, по идее, должен был символизировать тепло и надежду, а на деле больше напоминал отчаянную попытку не рассыпаться на миллиард мелких кусочков – шла по промокшему московскому асфальту и всхлипывала. Героиня, блин, мелодрамы. В главной роли – я, Настя Нестерова. И сюжет, как назло, трагикомедийный.

Переехала, называется! Гордость мамы и папы, покорительница столицы! Ага, щас.

За неделю Москва меня так приложила, что мне казалось, будто я не в Первопрестольной, а на ринге с самим Ковалевым. И это при том, что с боксом у меня отношения не сложились еще в детстве – когда я попыталась защитить плюшевого кота от дворового хулигана и получила песком в глаза.

Первый «звоночек» прозвенел сразу по прибытии. Мой парень, ради любви к которому я, собственно, и решилась на этот отчаянный шаг – сбежала с насиженного родового гнезда в провинциальной Алексеевке – оказался не таким уж и рыцарем.

Точнее, рыцарем он был, но с очень своеобразным кодексом чести. Буквально через пару дней после моего прибытия в его «холостяцкую берлогу» (читай: однокомнатную квартиру, заставленную коробками из-под пиццы и носками) он привел… другую.

– Ой, это моя бывшая одногруппница, ей просто переночевать негде было! – промямлил он, когда я застукала их мило воркующими на кухне рано утром.

В тот момент я поняла, что мои представления о московской романтике несколько расходятся с суровой реальностью.

Второй удар под дых прилетел от подруги детства, к которой я героически сбежала после предательства «рыцаря».

Она великодушно приютила меня на неделю, за что я готова была расцеловать ее в обе щеки. Но счастье мое было недолгим.

– Прости, Настюх, но мне нужно срочно съехать. Хозяйка решила поднять цену дико и сдает квартиру посуточно, а мне тут больше нечего ловить. Держись, ладно?

И все. Подруга испарилась, оставив меня наедине с моими московскими проблемами.

Хорошо, что мои вещи, которые я собирала транспортной компанией, задержались где-то по пути. Теперь это даже подарок свыше, но тогда я лютовала! Ведь я как была в рюкзаке, так неделю и протусила в том, что в нем было.

Жить мне теперь негде. ВООБЩЕ. Под мостом я, конечно, надеюсь, не окажусь, но перспектива ночевки на вокзале меня пугала не меньше, чем перспектива снова увидеть лицо бывшего.

А зарплата, которую я еще даже не заработала, маячила где-то на горизонте, словно мираж в пустыне. Я же всего лишь стажер. Бедный, несчастный стажер в огромной, равнодушной Москве.

И вот, я брела под этим мерзким, моросящим дождем, направляясь к офисному зданию строительной компании, в которой меня, несмотря на все мои провинциальные комплексы, приняли на работу. Устроилась, называется, на свою голову.

Единственной моей радостью за весь этот день стал круассан с шоколадной начинкой, купленный в кофейне по акции «Вечерняя скидка». Правда, по иронии судьбы, именно этот круассан и оказался последним, что я могла себе позволить на свои скудные сбережения.

Жуя этот сладкий кусочек грусти, стоя под козырьком офисного здания – единственным сухим местом в радиусе километра – я отчаянно думала о том, где же мне, черт возьми, ночевать сегодня.

Возможно, стоит попробовать устроиться вахтером в здании?

Или пойти в массовку на «Мосфильм»? Тут до студии недалеко.

А может, написать душераздирающую историю о своей нелегкой московской судьбе и попытаться продать ее какой-нибудь желтой газетенке?

Вариантов, конечно, масса. Проблема лишь в том, что ни один из них не кажется мне хоть сколько-нибудь привлекательным.

Но что делать? Придется выкручиваться.

В конце концов, я же гордость своих родителей! Не могу же я вернуться домой, посыпая голову пеплом и признавая свою полную и безоговорочную капитуляцию перед Москвой? Ни за что!

Вот только где бы найти хоть какую-нибудь крышу над головой на ближайшую ночь?

И желательно, чтобы эта крыша не принадлежала бывшему, его одногруппнице или хозяйке квартиры, внезапно решившей сделать из нее бордель.

Задачи, прямо скажем, не из легких.

Но я справлюсь. Я же покорительница столицы! Да?

Дайте только дождаться, когда этот чертов дождь закончится и я перестану чувствовать себя главной героиней самой дешевой мелодрамы, когда-либо снятой в Москве.

Вот бы поскорей жилье найти. Все готова отдать за крышу над головой!

Привет, мои хорошие!

У нас прекрасная новиночка про провинциальную, но очень добрую и талантливую девушку Настю и ее подопечных: малышку Карину и ее папу-грубияна и большого босса - Тимура.

Визуалы

Настя Нестерова 22 года.

Только что окончила универ на архитектора, неделю назад переехала в Москву с мечтой покорить столицу.

Баженов Тимур Артурович, 35 лет. Владелец крупной строительной компании «АртСтрой Групп».

Властный, грубый, не знающий жалости. Неделю назад у него умерла жена, оставив с маленькой дочерью.

Баженова Карина, 3 года.

2.

Итак, я все еще тусовалась под козырьком здания «АртСтрой Групп», как неприкаянный призрак.

Дождь, зараза, и не думал прекращаться. Казалось, московское небо решило устроить личный потоп, и я, как назло, оказалась в эпицентре.

Забавно, всего неделю назад, я представляла себя покоряющей этот город, а не отмокающей под крышей, словно забытый овощ на овощной базе.

И вот в этот самый «звездный» момент моей жизни из дверей «АртСтрой Групп» выплывает ОН.

Мужчина в черном костюме.

Нет, серьезно, только представьте: черный костюм, черный плащ – ну просто вылитый персонаж из комиксов про Бэтмена, только без ушей и с более выраженными скулами.

Я не фанат всех этих киношек, но мой парень... Пардон, бывший парень был. Я всегда лишь с успехом засыпала под эти все: «Где детонатор!» или «Че ты такой грустный?»

Так вот, наш персонаж: высокий, статный, властный… Да он просто воплощение всех клише про «плохих парней» из дешевых романов.

Водитель – да-да, у него даже водитель есть! – услужливо держал над ним зонт, словно над коронованной особой.

Он, словно гепард на охоте, быстро проследовал к роскошному авто – наверняка, с подогревом сидений и массажем поясницы, чтобы еще больше подчеркнуть контраст с моим плачевным положением – и нырнул на заднее сиденье. В тепло. В уют.

Тимур Артурович. Так его звали. Нашего генерального. В этом имени чувствовалась сила, власть, и вместе с тем – отголоски какой-то внутренней, скрытой боли.

Изумительно правильные черты лица, словно выточенные из слоновой кости. Высокий лоб, прямые брови, под которыми скрывались бездонные, серые глаза – холодные, пронзительные, опаляющие одним лишь взглядом.

В этих глазах читалась усталость, печаль, но и непоколебимая сталь, решимость идти вперед, несмотря ни на что. Высокие скулы, тонкий, чувственный рот, плотно сжатые губы, выдававшие волевой, неуступчивый характер. Лёгкая небритость придавала ему чуть брутальный вид, намекая на неукротимую силу, скрытую под внешней респектабельностью.

В каждом его движении чувствовалась уверенность, владение собой, но и еле уловимая скованность, как будто он старался держать дистанцию со всем миром, воздвигая вокруг себя невидимую стену.

Он двигался плавно, бесшумно, как пантера, готовая в любую секунду к прыжку. В его походке читалась грация, аристократизм, и в то же время – внутренняя пружина, напряжение, готовое в любой момент вырваться наружу.

Его красота была запретной, опасной, обжигающей. Он был тем, о ком можно только мечтать, но к кому нельзя прикоснуться. Он был тем, кто никогда не взглянет в мою сторону, кто никогда не заметит моего существования. И эта мысль причиняла мне нестерпимую боль.

Я никогда раньше не видела нашего большого босса, и лучше б не видела. Великолепен, как сам дьявол во плоти.

А почему дьявол? Его боялись все: от личного помощника до курьера. Не удивлюсь, если еще и соль по кругу под ковром в офисе посыпают, чтоб нечистый не прошел. Ха!

Даже имя произносили шепотом. «Тимур Артурович…» – будто это заклинание какое-то. Подумаешь, блин, Тимур Артурович! Как будто он вселенское зло, а не просто красивый мужик в дорогом костюме.

А еще я знала, что у него, бедняги, недавно жена умерла. И он, скорбящий супруг, пару дней назад вышел на работу и уже успел всех довести до слез.

Вот это я понимаю, целеустремленность! За два дня превратить офис в филиал рыдающей долины – это талант, я считаю.

Забавно, но я, стоящая под дождем, голодная, бездомная и никому не нужная, вдруг почувствовала к нему… жалость.

Представляете? К нему! К человеку, который едет в тепле, в крутой тачке, с водителем, в то время как я мокну, хочу есть и понятия не имею, где сегодня буду ночевать.

Абсурд? Возможно. Но что-то в его взгляде, в этой спешке скрыться от окружающего мира, заставило меня почувствовать какое-то странное, нелогичное сочувствие.

Наверное, дело в том, что мы оба сейчас в какой-то степени несчастны. Просто его несчастье измеряется дорогими костюмами и персональными водителями, а мое – мокрыми туфлями и перспективой ночевки в подъезде.

Но, как говорится, богатые тоже плачут. Хотя, подозреваю, у него вместо слез течет Hugo Boss, а у меня – обычная водопроводная вода, разбавленная дождем.

И все же… как же это лицемерно с моей стороны. Жалеть человека, который, скорее всего, даже не подозревает о моем существовании. Который, если бы знал, что я здесь стою и тайком любуюсь на него, скорее всего вызвал бы охрану, чтобы меня прогнали подальше.

Но, знаете, иногда мне кажется, что даже самым сильным и властным людям нужна капелька сочувствия. Хотя бы от такой неудачницы, как я.

Автомобиль, словно черный зверь, плавно тронулся с места и исчез в потоке московского трафика.

А я осталась стоять под дождем, продолжая обнимать себя за плечи и размышлять о превратностях судьбы. Может, мне стоит написать книгу?

«Московские слезы стажёрки»? Или «Как я жалела большого босса, стоя под дождем»? Наверняка стала бы бестселлером.

Правда, для этого нужно, чтобы у меня было где эту книгу писать. И чем писать, кстати, тоже вопрос.

3.

Ну, что ж, пришло время для инвентаризации моих «богатств». Я с театральным вздохом полезла в карман джинсовки, надеясь обнаружить там хоть что-то, кроме дыры и засохшей конфеты.

И, о чудо! Вместо ожидаемого разочарования, мои пальцы наткнулись на что-то твердое и прямоугольное.

Да это же… Мой пропуск в «АртСтрой Групп»! Мое удостоверение личности как серой офисной мыши, совершенно незаметной для высших сфер этой строительной иерархии.

Момент! А что если?..

В голове, как искры фейерверка, начали зарождаться шальные идеи. Ну а что мне терять?

Ночевка на вокзале, под бдительным оком суровых полицейских, меня совсем не прельщала. А вдруг в этом огромном здании найдется какой-нибудь тихий уголок, где я смогу переждать эту ужасную ночь? Рискну!

С этой мыслью я, как ниндзя в юбке, направилась к зданию «АртСтрой Групп».

На моё удивление, охранник, этот суровый страж порядка, уткнувшись в свой смартфон, даже не взглянул в мою сторону.

То ли он слишком устал от бесконечной смены, то ли просто моя мышиная натура сделала меня невидимой. В любом случае, я, словно тень, проскользнула мимо него и оказалась внутри.

Внутри было тепло и сухо. Уже неплохо.

Правда, царила какая-то странная тишина, нарушаемая лишь тихим гулом работающих компьютеров. Похоже, все нормальные люди уже давно разошлись по домам, оставив меня наедине с этим огромным, пустым зданием. Ну и ладно, тем лучше.

Недолго думая, я начала исследовать территорию в поисках укромного уголка. Поднялась наверх, темно хоть волком вой. А я могла.

Послышался шум на лестнице, и я, перепрыгивая через ступеньки, взлетела на пару этажей. На каком по счету – понятия не имею. Но, судя по одышке, самый последний – тридцатый. Но это не точно. У страха глаза, сами знаете какие…

Я шла на цыпочках, оглядывалась в поисках какой-нибудь открытой двери.

И, о чудо из чудес! За одной из неприметных дверей, я обнаружила… чулан! Нет, конечно, это был не роскошный будуар с шелковыми простынями и видом на Кремль, но в моем нынешнем положении он казался мне пятизвездочным отелем.

Внутри чулана царил творческий беспорядок. Коробки, какие-то строительные инструменты – в общем, полный набор кладовщика-любителя. Но главное, здесь было сухо и относительно тепло.

Я, недолго думая, скинула с плеч свой видавший виды рюкзак, вытащила из него влажную джинсовку и решительно улеглась прямо на коробки. Комфорта было мало, но зато я была в тепле и под крышей. А это уже огромный прогресс.

Закрыв глаза, я попыталась отвлечься от урчащего живота и сосредоточилась на мыслях о прекрасном. О красивой жизни, о роскошных нарядах, о мужчинах в черных костюмах, с персональными водителями и дорогими духами. О том, как я когда-нибудь стану успешным архитектором и буду диктовать свои условия этому миру.

В этот момент мой желудок издал такой жалобный и громкий звук, что мои фантазии, словно мыльный пузырь, лопнули, оставив меня наедине с суровой реальностью.

Да, я еще стажер. Да, у меня почти нет денег. Да, мне негде ночевать. Но, черт возьми, я жива!

И у меня есть крыша над головой (пусть и в чулане «АртСтрой Групп») и красивый, пусть и очень голодный, желудок.

Засыпая, я думала о «Тимуре Артуровиче». Интересно, ему когда-нибудь приходилось ночевать в чулане? Наверное, нет.

Но, кто знает, может, и у таких, как он, бывают свои маленькие трагедии. В любом случае, я решила, что с завтрашнего дня начну смотреть на жизнь более философски. И постараюсь не попадать под дождь хотя бы раз в день.

Ну, а пока – спокойной ночи, мои коробки. Надеюсь, вы сегодня хорошо поспите. Потому что я, честно говоря, не очень на это рассчитываю. Потому что все мои несчастья поют мне колыбельную.

≽ܫ≼

Будильник? Нет, не слышала.

Меня разбудил мужской голос. Бархатный, как дорогое вино, приятный, как мурлыканье сытого кота, но властный, как удар молота.

И еще – раздраженный, как пчела, которой наступили на крыло.

Голос ворчал. Он ругался на кого-то по телефону, что-то про сорванные сроки и безответственных подчиненных.

И еще с маниакальным упорством требовал найти «обычные влажные салфетки». Кажется, без этих волшебных тряпочек мир для этого мужчины просто переставал существовать.

Голос был настолько близко, что мне показалось, будто он звучал прямо у меня в голове.

Точнее, за дверью чулана, в котором я умудрилась заснуть на неудобных коробках. Тут кто-то (видимо, секретарь или особо преданный адепт) пропищал, что эти самые салфетки, видимо, затерялись в кладовой рядом с кабинетом «босса».

«Рядом с его кабинетом…» – эхом отозвалось в моей голове. «Кладовая…»

Инстинкт самосохранения взвыл дурным голосом, заставляя меня судорожно озираться по сторонам. Кладовая! Эта же та самая кладовая! Где я, собственно, и нахожусь.

И, судя по нарастающей громкости ворчания, обладатель бархатного голоса вот-вот должен был сюда пожаловать.

4.

Вопрос был задан таким тоном, как будто я только что украла у него как минимум секрет вечной жизни, а как максимум – его любимый черный костюм.

Я встала на ноги, отряхнулась от пыли, поправила растрепанные волосы и все равно чувствовала себя замарашкой.

Еще бы! Я перед самым красивым и влиятельным мужчиной, которого я когда-либо видела, и пытаюсь сообразить, что бы такое ему ответить, чтобы не отправиться прямиком на улицу с волчьим билетом и пожизненным проклятьем от «АртСтрой Групп».

Да начнётся игра под названием «Выкрутись, как сможешь!». И, судя по всему, правила этой игры мне еще только предстоит выяснить.

Что ж, будем импровизировать. Ведь что еще остается бедной, голодной, бездомной и наглой стажёрке, случайно уснувшей в чулане у большого босса? Только импровизировать и надеяться на чудо.

Я взяла с полки треклятые влажные салфетки и вручила ошарашенному биг-боссу, тем самым доказав, что я еще и подслушивала. Гениально, Настя.

Звони в транспортную компанию, пусть не приезжают и не привозят вещи! Тебя не только из офиса выпрут, но и из Москвы.

Пришлось изобразить максимально невинное выражение лица, на которое я только была способна (наверное, получилось что-то среднее между перепуганным оленем и пойманным на месте преступления хомяком).

Вытянувшись по стойке «смирно», я пролепетала:

– Я… я стажерка вашей компании.

И, чтобы подтвердить свои слова, судорожно вытащила из кармана злополучный пропуск, протягивая его боссу как индульгенцию.

Но, как назло, в этот самый драматичный момент моей жизни, мой предательский желудок решил подать голос. Он издал такой душераздирающий, такой громкий вопль, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

Тимур Артурович, не дрогнув ни единым мускулом на лице, лишь слегка приподнял бровь.

В этом жесте было столько хладнокровного презрения, что я почувствовала себя тараканом, которого собираются раздавить.

Он, словно не замечая моего конфуза, забрал у меня салфетки, развернулся и направился к своему кабинету.

А я осталась стоять в коридоре, как оплеванная, не зная, что делать дальше. Бежать? Умолять о прощении? Притвориться, что ничего не случилось? Вариантов было много, но ни один из них не казался удачным.

В тот момент, когда я уже собиралась тихонько слиться с пейзажем, из кабинета донесся его голос:

– Идите за мной.

Приказ прозвучал как приговор. Поджав хвост (в смысле, поправляя помятые брюки), я посеменила на своих ненавистных каблуках вслед за ним. Кажется, я даже начала оправдываться, прежде чем переступила порог кабинета.

– Простите, пожалуйста, я… Мне просто негде было сегодня ночевать. Моя подруга, у которой я жила, резко попросила меня выселиться, а был уже вечер, и там был полный холодильник еды, я-то думала, что буду жить хотя бы до первого аванса… – выпалила я на одном дыхании, тараторя, как заведенная. – Я сейчас же уйду!

Тимур Артурович отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Кажется, он даже не слушал. Он аккуратно достал салфетку, наклонился и вытер с носа идеального черного ботинка каплю грязи. Одну. Каплю.

А потом с выражением брезгливости выбросил салфетку.

И кажется, только после этого действия дьявола немного подрасслабило. Он сел в свое шикарное биг-боссовское кресло и больше не выглядел так, словно сел на велосипед без седла.

А у меня от шока слова вылетели из головы. Нет, серьезно, этот человек – псих.

Тимурович взял телефонный аппарат (или что-то похожее на телефонный аппарат, только с кучей кнопок и непонятных символов) и начал что-то быстро набирать.

Судя по напряженному выражению его лица, он явно вызывал не службу доставки пиццы.

В животе похолодело.

Кажется, ему ответил пульт охраны.

Ой-ёй! Сейчас приедут суровые дядьки, скрутят меня и выкинут на улицу, как бездомную кошку. Но хуже всего – меня внесут в черный список всех приличных работодателей.

Прощай, карьера архитектора! Привет: чемодан, вокзал, Алексеевка!

– Соедините с начальником охраны, – сухо бросил он в трубку.

Мои опасения подтвердились. Все кончено.

– Да, здесь у нас… – продолжал он добавив с брезгливостью: – …инцидент.

Прекрасно! Я – инцидент. Как же грубо и обидно!

И тут он запнулся. Словно забыл, кого именно собирался сдать под конвой.

– Повторите имя, – произнес он глядя на меня в упор.

Я судорожно сглотнула. Сейчас все решится.

– Нестерова Анастасия… – пролепетала я, стараясь не смотреть ему в глаза.

И тут случилось нечто странное.

Бровь моего босса слегка дернулась. Едва-едва, но я заметила. Невероятно, но факт: кажется, он узнал мое имя! Быть не может! Откуда ему знать серую мышь-стажерку? Да, ну! Это простое совпадение.

Но следующее его действие заставило меня окончательно потерять дар речи. Он, извинившись, сбросил вызов охраны. И набрал другой номер.

5.

Босс указал на кресло, будто я была надоедливым миражом. Только если я сяду, он избавится от мигрени.

– Присаживайтесь, прошу.

Только вот грации балерины во мне столько же, сколько у бегемота в пуантах. Поэтому я скорее рухнула в это кожаное ложе, чем села.

Кресло подо мной тихо скрипнуло, будто жалобно умоляло хозяина кабинета не использовать его для моих посиделок.

Именно в этот момент мой желудок решил устроить переговоры. Он заурчал так, словно там поселился миниатюрный медведь и требовал немедленно подать ему меду.

Я инстинктивно прикрыла живот рукой, надеясь, что этот протест пищеварительной системы останется незамеченным. Но, зная мою удачу, босс, наверняка, уже подумывает вызвать гастроэнтеролога. Или экзорциста.

Дальше – больше. В голове возник мучительный вопрос: куда деть рюкзак?

С этим вещмешком я выглядела, как турист, случайно забредший в офис корпорации зла.

Я водрузила рюкзак на колени и обняла его. Вид получился идиотский, будто я не на ковер к большому боссу пришла, а на встречу анонимных любителей плюшевых рюкзаков. С тяжким вздохом я все же скинула его на пол.

Босс смотрел на меня с выражением… О, это надо видеть! Он будто мысленно перебирал в памяти все свои прегрешения, пытаясь понять, за что я сейчас трачу его драгоценное время.

Причем буквально. Я наслышана, как тяжело попасть к нему на аудиенцию.

Ха, а я придумала чуланный лайфхак! Не благодарите.

И вот, когда я, наконец, собралась с духом и уже открыла рот, чтобы объяснить, какого лешего я делала в его кладовой, в дверь постучали.

Вошла личная ассистентка генерального. Или одна из.

Лена была воплощением офисного совершенства: безупречный костюм, прическа волосок к волоску, взгляд, сканирующий все вокруг. Она окинула меня взглядом, полным…чего? Презрения? Сочувствия? Удивления? Скорее, всего вместе взятого.

Поставила на стол поднос с двумя чашками кофе и… круассаном. Не тем жалким подобием круассана, что я вчера вечером купила на последние копейки, а настоящим, воздушным, словно телепортированным прямиком из парижской кондитерской.

Он источал аромат сливочного масла, миндаля и чего-то еще, неуловимо французского. Мой круассан пах голодом и безысходностью, этот – как рай.

Лена, эта воплощенная мисс Эффективность, проплыла мимо, оставив за собой шлейф дорогого парфюма и ледяного спокойствия.

– Тимур Артурович, вам срочный звонок из Красной Поляны, – пропела она своим идеально поставленным голосом и исчезла за дверью, оставив меня один на один с искушением.

С круассаном! А вы о чем подумали?

Искушение лежало прямо передо мной, золотистое, хрустящее, словно насмехалось над моей нищетой.

Я представила себе, как это будет выглядеть: я сцапываю эту французскую булочку со стола босса, как мой кот – селедку со стола, и одним махом отправляю её в желудок.

Не будет же он из меня ее выколачивать?

Тимур Артурович, тем временем, взял в руки свой «коммуникатор» и принялся что-то там сосредоточенно тыкать.

И вот тут-то мой предательский организм снова подал голос. Живот заурчал так, словно я проглотила целый оркестр.

Босс вскинул брови и посмотрел на меня с выражением одновременно умоляющим и брезгливым.

– Я вас умоляю, ешьте! Я больше не могу это слушать, – процедил он сквозь зубы.

Что ж, если настаивают…

Я потянулась к круассану с видом, будто делаю величайшее одолжение в его жизни.

Первый укус – и мир заиграл новыми красками. Воздушное тесто таяло во рту, оставляя божественное послевкусие. Я закрыла глаза от удовольствия, мысленно прощая Москву за все её недружелюбие.

Пока я блаженствовала, Тимур Артурович вел какой-то напряженный разговор. Хмурил брови, пил кофе маленькими глотками и говорил короткими, отрывистыми фразами.

Из обрывков фраз я поняла, что он должен срочно вылететь в Сочи, в Красную Поляну, на какой-то крупный объект.

Видимо, там случился какой-то форс-мажор, требующий немедленного вмешательства высокого начальства. Мои проблемы с чуланом, кажется, отошли на второй план.

Тимур Артурович бросил трубку, взгляд его мгновенно метнулся к дорогим часам на запястье.

Я про себя сосчитала, сколько мне придется выплачивать ему по гроб жизни за его потраченное драгоценное время. Наверное, лет двести, не меньше, если выплачивать почками и роговицами.

Допив кофе (бесплатный, между прочим, кофе!), я выдавила из себя что-то вроде благодарной улыбки и тихо, но искренне прошептала:

– Спасибо.

Кажется, босс слегка удивился. Но потеплел.

Может, его в жизни вообще мало кто благодарил? Все только просят, выслуживаются, лебезят… Бедняга!

Он потер переносицу, вид у него был такой, словно он только что выиграл в лотерею билет на работу в две смены без выходных. Пожизненный.

6.

– В вашем личном деле указано, что вы стажируетесь на должность ассистента-проектировщика… – начал было Тимур Артурович, но раздался звонок с его личного телефона.

Тимур Артурович, словно очнувшись от транса, стремительно вернулся к своему столу.

Он ловким движением включил телефонный вызов на громкую связь.

На другом конце провода раздался плачущий голос пожилой женщины.

– Тимур Артурович, миленький, я упала… ногу сломала….

Справедливости ради, ломать ногу – это то еще удовольствие.

И тут же на заднем плане прорезался звонкий детский голосок:

– Это не я няне ножку сломала, папочка, не злись!

Меня прорвало.

Я не удержалась и расхохоталась.

Нет, я, конечно, сочувствую сломанной ноге и прочим жизненным неурядицам, но эта детская непосредственность… Это было гениально!

Я прикрыла рот рукой, осознав, что мой смех привлек внимание босса.

Он смотрел на меня с таким выражением лица, словно я только что призналась, что ногу его няне сломала именно Я.

– Простите, – пролепетала я, пытаясь изобразить на лице скорбь. – Я просто… оценила юмор вашей дочери.

Но на этом комедийный талант маленькой наследницы не иссяк. Она снова что-то выдала в трубку, от чего у меня задергался глаз и плечи непроизвольно начали подрагивать от сдерживаемого смеха.

– Еще раз простите, – пробормотала я, чувствуя, как щеки заливаются краской. – Я… постараюсь быть серьезной.

Босс, судя по всему, мой внезапный приступ веселья оценил не так высоко. В его глазах читалось отчаяние.

– Так, – сказал он, отрывисто бросив в трубку, – Тамара Павловна, вам нужно в больницу. Вызывайте скорую. Затем, повернувшись ко мне: – А мне… Мне нужно ехать к ребенку. И тут же добавил с отчаянием в голосе: – Но я не могу! Мне нужно срочно вылетать в Красную Поляну!

Он снова что-то пробормотал в трубку, пообещал «что-то непременно придумать» и, наконец, уставился на меня.

Ну, что? Доржалась, Настенька?

Взгляд был оценивающим? Нет, скорее, обреченным. Я замерла, прекрасно понимая, о чем он сейчас меня попросит.

Сдаётся мне, моя «стажировка» только что резко сменила направление…

– Вы приняты, – Тимур Артурович возвышался надо мной, словно гранитная скала, и не удостоил меня даже взглядом. Он как бы между прочим уточнил: – На должность няни.

Няни? Правда? Я? Да я сама еще ребенок, как он и заметил, и не могу о себе даже позаботиться.

– Н-но… я совсем не умею ладить с детьми. – Мой голос вибрировал от страха.

Он же взрослый человек, должен понимать, что для ухода за маленькими детьми нужна соответствующая квалификация. Желание это делать, в конце концов!

– У меня нет времени на обсуждения, Нестерова. Мне нужно срочно в Сочи. К тому же, ассистент проектировщика – это не ваш уровень. А вот няня мне нужнее.

А вот это было очень обидно! Знал бы он о моем проекте…

Два года назад я отправила свой проект дома на архитектурный конкурс и неожиданно выиграла. За эту работу мне вручили грант от компании… Его же, между прочим, компании! И теперь её руководитель говорит, что я не подхожу на должность ассистента?

Лучше бы он оскорбил меня как женщину, сказал бы что-то вульгарное о моей попе или груди, но когда меня не ценили по заслугам – меня всегда это жутко триггерило.

– Это временная обязанность, за которую я буду вам платить, – на слове «платить» он сделал акцент. Как будто это весомый аргумент. Хотя… да. В моем положении – очень весомый.

– Насколько «временная»? – спросила я, надеясь на пару дней.

– Пока я не вернусь из командировки и не найду вам замену, идет?

Я колебалась, взвешивая все за и против. Давайте будем честными, как будто у меня вообще был какой-то другой выбор.

И пока я думала, босс решил добить меня последним весомым аргументом:

– Вы будете жить в моем доме.

И вот тут-то строгий взгляд босса неожиданно скользнул по мне с головы до ног, оценивая уже не мои профессиональные навыки, а, скажем так, товарный вид.

Я всегда говорила себе, что мне плевать. Что мнение мужчин о моей внешности – это пустой звук, не имеющий никакого отношения к моему интеллекту, к моим достижениям.

Но сейчас, когда этот взгляд, холодный и цепкий, прошелся по мне, словно сканер, я вдруг осознала, что это не так. Чертовски не так.

Мне было важно. Важно, что он увидел. Важно, насколько я соответствую его… чему? Ожиданиям? Фантазиям? Или просто какому-то абстрактному образу женщины, которую он хотел бы видеть рядом.

Самолюбие, конечно, задето изрядно. Потому что я, видите ли, недостаточно хороша для чертежей и сложных расчетов, но вполне сгожусь для… чего? Для чего, Тимур Артурович, я сгожусь? Жить в его доме и нянчить его дочку?

Ответ тонул в непроницаемом выражении его лица. На нем не было ни тени эмоции, ни намека на мысль. Кирпичная кладка, возведенная годами успешного бизнеса, надежно скрывала все, что могло выдать его истинные намерения.

7.

Ну вот я и стою на пороге «АртСтрой Групп».

Сама, своими ногами. Честно говоря, до последнего момента ожидала, что меня выведут под белы ручки, с табличкой «враг народа» на груди и под улюлюканье злорадствующих коллег.

Но нет, обошлось. Видимо, даже у Тимура Артуровича не хватило наглости устраивать публичные казни.

И вот она, «ласточка». Та самая черная бестия, в которую вчера вальяжно уселся строительный король в черном плаще.

Двери, словно по мановению волшебной палочки, распахнулись, являя миру вышколенного водителя с лицом, на котором можно было бы смело писать диссертацию по стоицизму.

Он, словно дворецкий из старого фильма, учтиво пригласил меня занять место внутри. Как будто ничего и не было. Как будто я – долгожданная принцесса, а не пойманная мышь в кладовой.

Стиснув зубы, я вплыла в салон.

Вау! Кожа, дерево, тишина, звук закрывающихся дверей, напоминающий вздох дорогого коньяка.

Да, комфорт – это его второе имя.

Незаметно для водителя, а то еще высадит где-нибудь в промзоне, сделала пару селфи. На память. Когда еще доведется покататься по городу в таком лимузине?

Час. Целый час мы колесили по столице, пока я судорожно пыталась понять, куда меня везут. А точно в загородную резиденцию? А то, может, не дай бог, в бордель какой? Моя фантазия разыгрывалась не на шутку.

А потом мы съехали с трассы и оказались в элитном районе Подмосковья. Здесь воздух, кажется, пах деньгами, а деревья, наверное, платят налоги. И вот, наконец, мы подкатили к подъездной дорожке… и у меня отвисла челюсть.

– Да ла-а-адно!

Дом. Тот самый дом. Мой дом!

Вернее, дом, спроектированный мной. Мой проект. Моя мечта, воплощенная в бетоне, стекле и стали.

– Бо-о-ожечки!

Я выскочила из машины за пару секунд до того, как ее собрался открыть передо мной водитель.

Не могу поверить! Неужели это не сон? Неужели я и правда смотрю на дом, который когда-то был лишь набором линий и цифр на ватмане, 3D-моделью в компьютере, бессонными ночами, проведенными за чертежами и бесконечными спорами с куратором.

Дом, в который я вложила не только талант и умение, но и частичку своей души.

Именно за этот проект я получила грант. Грант, конечно, смешной по меркам строительного бизнеса, но для меня тогда – целое состояние. Состояние, которое я, не задумываясь, отдала маме, чтобы хоть немного облегчить бремя долгов, тяготевших над нашей семьей.

Тогда я думала, что, скорее всего, мой дом так и останется жить только в моей голове и в архивах жюри конкурса молодых архитекторов, который он, кстати, выиграл. Вот ведь ирония судьбы!

А теперь он стоит передо мной, во плоти. Живой. Настоящий.

И смотреть на него… это как писателю держать в руках свою книгу, изданную огромным тиражом, с прекрасной обложкой и восторженными отзывами критиков.

Но только гораздо, гораздо сильнее. Потому что это не просто текст на бумаге, это воплощенная идея, материализованная мечта, часть меня самой.

Дом именно такой, каким я его задумала. Минималистичный, но не холодный. Геометричный, но не скучный.

Панорамное остекление, словно стирающее границы между внутренним пространством и окружающей природой. Фасад, облицованный натуральным камнем, гармонично вписывающимся в ландшафт.

Асимметричная крыша, придающая зданию динамику и оригинальность. Все продумано до мелочей: расположение окон, направление солнечного света, циркуляция воздуха.

Дом дышит, живет, словно у него есть свой характер, своя история.

Входная дверь, массивная и неприступная на вид, но при этом приветливая и гостеприимная. Она как будто говорит: «Добро пожаловать. Здесь тебя ждут уют, тепло и безопасность».

Терраса, скрытая от посторонних глаз зарослями декоративных кустарников. Идеальное место для утреннего кофе или вечернего вина. Балкон, с которого открывается потрясающий вид на окрестности. С него можно наблюдать закаты и рассветы, не покидая собственного жилища.

А внутри… я могу только догадываться, но уверена, что там все так, как я и планировала. Просторные комнаты, наполненные светом. Высокие потолки, создающие ощущение свободы. Открытая планировка, объединяющая кухню, гостиную и столовую в единое пространство.

И камин, конечно, камин! Без него дом – не дом, а просто коробка.

К горлу подкатил ком. Слезы незваные, непрошеные, но такие искренние. Слезы радости, гордости, облегчения. Слезы, которые я так долго сдерживала. Слезы триумфа.

Тимур Артурович узнал мое имя – как автора проекта его собственного дома!

Черт бы его побрал! И не сказал мне об этом!

Любуясь совершенством линий, гармонией форм, я наконец заметила её. Сначала – проблесковый маячок, отражающийся в панорамных окнах. Потом – саму машину скорой помощи, замершую у парадного входа.

И носилки. На них лежала женщина, скорчившись от боли, её лицо искажено страданием.

8.

Сердце сжалось от боли. Эта малышка только что пережила сильнейший стресс, потеряла маму. Да еще и няня, к которой она привыкла – тоже уходит.

Теперь ей предстояло остаться одной. А я, в её глазах, была очередной чужой, вторгшейся в её маленький, хрупкий мир.

Я попыталась дотронуться до её ручки, но она отдернула её, словно от огня.

– Не трогайте меня! – закричала она. – Я не хочу, чтобы вы были моей няней! Я хочу маму!

Экономка обняла её крепче, пытаясь успокоить.

– Тише, тише, солнышко, – шептала она. – Всё будет хорошо. Это хорошая няня, вот увидишь, твой папа не стал бы нанимать тебе плохую.

Она как-то странно зыркнула на меня и снова обратилась к ребенку, продолжая ее успокаивать.

Но я видела, что Ирина сама не верит в свои слова.

И тогда до меня дошло, что передо мной стоит задача гораздо сложнее, чем просто присмотр за ребенком. Мне нужно завоевать её доверие. Мне нужно стать для неё другом.

Во мне взыграл какой-то потаенный азарт, который я раньше в себе не замечала. Я здесь не просто так. И я докажу это. И Карине, и Ирине, и, в первую очередь… Тимуру Артуровичу.

Вот же хитрый жук!

Почему не сказал, что знает мое имя? Почему обозвал меня недостойной ассистентки-проектировщика? Это было еще обидней, ведь он жил в доме, который спроектировала я, и он об этом знал.

Чертовщина какая-то!

И вдруг меня осенила идея: я нашла способ пробраться сквозь броню детского отрицания. А для этого нужно задействовать то, что ещё не успело покрыться слоем цинизма – веру в сказку.

– Кариш, знаешь что? Я – волшебница, – выпалила я с невозмутимым видом, будто каждый день заявляю о своих сверхспособностях. Подняла бровь, изображая вселенскую мудрость. – Я знаю, где твоя комната, хотя ни разу там не была. И еще… я знаю большой секрет этого дома!

Уголки губ девочки дрогнули. Интерес, пусть и едва заметный, промелькнул в её заплаканных глазах.

– Правда? – прошептала она, все еще прячась за экономкой.

– Конечно! А хочешь, я тебе кое-что покажу? Я могу передвигаться по этому дому с завязанными глазами! Ты будешь мне говорить, куда идти, а я буду туда приходить. Как тебе такое, а?

В глазах ребенка разгорелся настоящий, неподдельный восторг. Она отцепилась от экономки и сказала:

– Хочу. Сейчас, я принесу повязку.

Пока девочка, путаясь в собственных ногах, умчалась на поиски подходящего реквизита, экономка устремила на меня взгляд, полный испепеляющей ненависти. И, что-то мне подсказывает, не только детской ревностью.

– Вы уверены, что вам стоит этим заниматься? – процедила она сквозь зубы, даже не пытаясь скрыть презрение. – Мы здесь всего пару дней. Переехали, как только умерла Наталья Игоревна…

Наталья Игоревна. Мама малышки, её имя повисло в воздухе, словно тяжёлый ком. В глазах Ирины читалось невысказанное обвинение.

– Вы знаете, Наталья Игоревна была хорошей, верной женой Тимуру Артуровичу, – продолжила она, не сводя с меня глаз. – И я начинаю подозревать… что вы с ним знакомы с этим домом не понаслышке.

Ах, вот оно что! Я, значит, любовница! Тайная пассия, разлучница, коварная соблазнительница… Ох уж эти шаблонные мышления! Да на Тимура Артуровича у меня аллергия в радиусе пяти метров!

– Поверьте, моё знакомство с Тимуром Артуровичем ограничивается исключительно рабочими моментами, – отрезала я, стараясь сохранять ледяное спокойствие. – И мне совершенно неинтересно, что было между ним и покойной Натальей Игоревной. Я здесь ради Карины.

Ирина смотрела на меня, как на кусок… Не буду уточнять, чего именно. В её взгляде читалось: «Врёшь! Не верю! Знаем мы вас, охотниц за чужими мужьями!»

Ну да, конечно, в её глазах я, наверное, выглядела как опытная куртизанка, забывшая надеть маску невинности.

Но тут подоспела Кариша, зажимая в руках цветастый шарфик. От злобной Ирины пришлось отвлечься, надевая на себя образ доброй феи.

Завязав мне глаза, девочка начала командовать:

– Теперь… покажите, где моя комната!

– Будет сделано, капитан! – весело откликнулась я и послушно двинулась в дом.

Шарфик, к слову, оказался на редкость неплотным, так что я скорее прищуривалась, чем действительно ничего не видела.

Мебель, расставленная не совсем по моему проекту, доставляла массу неудобств. Пару раз я наступила на валяющиеся на полу игрушки, чуть не перевернула вазу (хорошо, что пустую!) и зацепилась за какой-то подозрительный пуфик, который не вписывался в общую концепцию дома.

Но в целом, скажу я вам, справилась я процентов на 80.

Когда, наконец, добралась до финишной точки – комнаты Карины – и развязала глаза, девочка смотрела на меня с неподдельным благоговением. Реально как на волшебницу.

Но магия длилась недолго. Через мгновение восторженное выражение сменилось печалью.

– Всё равно, вы не моя мама, – прошептала она, опустив голову. И, глядя куда-то в пол, добавила: – Уходите!

9.

Ирина не без сарказма в голосе показала мне мое место. Точнее, мою комнату для персонала.

Для няни выделили отдельную спальню, которую я, в общем-то, планировала под гардеробную.

Ха! Забавно. Я все-таки буду жить в чулане. Правда, этот по-элитней и побольше.

Какие-никакие семь квадратных метров и окно в пол. Дома в Алексеевке у меня и того меньше было.

Эх, сейчас бы маме по видеосвязи набрать и показать ей где я!

Это же мой дом. Тот самый! Каждая линия, каждый изгиб, каждый чертов оконный проём – плод моей бессонной фантазии, рожденный в муках креатива и бессонных ночей.

И здесь, посреди всего этого великолепия, живет мой босс Тимур Артурович – человек, который до сих пор не удосужился сообщить, что вообще-то знает мое имя. Ах да, и что живет в доме, который я с маниакальным упорством проектировала.

То есть, серьёзно? Он, Тимур Артурович, с его-то изысканным вкусом, с его статусом гендиректора «АртСтрой Групп» выбрал ИМЕННО МОЙ проект? И после этого он имеет наглость говорить, что я недостойна своей должности? Я, видимо, в этой жизни уже ничего не понимаю…

Наверное, поэтому меня и взяли в няньки!

О, насчет няни – тут такое дело…

Я думала, приглядывать за детьми и находить с ними общий язык – проще простого. Смотришь, чтобы он не самоубился обо что-то, и играешь с ним. Вовремя кормишь, моешь и спать укладываешь.

А вот и нет! Это целая эпопея! А мне еще предстоит найти подход не просто к ребенку, а к малышке, которая только что потеряла маму…

Лучше бы я спроектировала еще один дом. На Луне.

Карина – это отдельная песня. Не знала, что у детей бывает такой умный взгляд. Она как будто бы умудренная женщина, заточенная в тело трехлетки.

И смотрит на меня, как на таракана, заползшего в её личный розовый мир. И я ее понимаю. Я бы тоже не обрадовалась внезапному появлению незнакомой тетки, пусть даже и заявленной как "временная няня".

Предчувствую, что к вечеру этот дом будет меня ненавидеть. Главное, чтобы к ночи меня не выставили за дверь, оставив снова мокнуть под дождём.

≽ܫ≼

Комната, превращенная в убежище для бедной, несчастной няни (то есть меня), ванной, разумеется, не предусматривала.

Зато, наверняка, когда-нибудь там будет восхитительный гардероб для Карины. Ведь, как мы знаем, когда твой папа – ходячий банкомат, гардероб – это вопрос времени.

Пришлось плестись в ванную в конце коридора на втором этаже. И, о чудо, она там была! Правда, с интересным сюрпризом в виде двери, которой по плану быть не должно.

Не стала выяснять, чью спальню она теперь украшает. Возможно, это гостевая. Такое ощущение, что там вообще никто не живет – стерильная чистота просто резала глаза.

Зато душ был просто божественный! Пусть это будет компенсация за чуланные страдания.

Ночь в подсобке – это, знаете ли, не пятизвездочный курорт. Особенно, когда перед этим провел кучу времени под дождем и был вымочен, как чайный пакетик.

Чистая одежда тоже порадовала. Но дальше начался квест под названием «Куда деть мокрые вещи?». Спросить у экономки? Ха, слишком просто! Тем более после того, что она обо мне подумала и как на меня смотрела, мне было тупо страшно к ней обращаться.

Так что я, как истинная Золушка двадцать первого века, постирала все вручную. А потом развесила на батарее, чтобы к утру все высохло и можно было это великолепие водрузить обратно на себя.

Теперь, чистая и почти счастливая, я готова приступить к своим обязанностям. Чувствовала себя прямо-таки супергероем. Нянька – недоархитекторша! Спорим, такой у Карины еще не было?

Зазвонил мой телефон, высветив на экране предательское «Неизвестный номер», я невольно поморщилась. Ну началось! Очередной кибер-гастролер, решивший нажиться на моей доверчивости.

Предвкушая увлекательную беседу с «представителем службы безопасности Сбербанка» (ага, как же!), я с наслаждением отклонила вызов. Пусть учатся новым фокусам.

Но кибер-гастролер оказался на редкость настойчивым. Звонок повторился. И еще раз. И еще!

Настойчивость – это, конечно, похвально, но не в таких количествах. На четвертый звонок я уже была готова к более изобретательным способам избавления от назойливого внимания.

Внезапный стук в дверь прервал мои стратегические размышления. На пороге стояла Ирина, наша всевидящая и всезнающая экономка, со льстивой улыбкой и ее личным мобильным телефоном в руках.

– Анастасия Викторовна, тут вам звонят… очень просят.

– Кто? – скептически переспросила я, но телефон взяла. Потому что кто бы это ни был, он явно настроен серьезно. Вон, через Ирину меня нашел! – Алло?

И тут – бац! – голос. Нет, не так. Голос. Бархатный, как выдержанное бордо, тягучий, как гречишный мед с пасеки дяди Васи, и… до чертиков сексуальный. И усталый. И злой. Смесь гремучая, должна вам сказать.

Тимур Артурович, собственной персоной.

– Анастасия Викторовна, – начал он, и в этом «Анастасия Викторовна» слышалась целая симфония раздражения. – Когда вам звонят, особенно в рабочее время и, что особенно важно, с номеров, с которых с вами пытаются связаться по рабочим вопросам, принято отвечать.

10.

Первым делом записала номер босса в свои контакты. Угадайте как?

Черный кот. Почему? Потому что ходит в черном. А кот? Просто видели бы вы его грацию движений и слышали бы его голос – вопросов бы не возникло.

Итак, набравшись храбрости и вооружившись чашкой крепкого кофе (а как иначе переживешь встречу с реальностью?), я открыла электронную почту от нашего дражайшего Тимура Артуровича.

И знаете что? Мне кажется, моя челюсть до сих пор где-то валяется в районе колен.

Что это, собственно, за расписание для трехлетнего ребенка? Это же режим дня космонавта, готовящегося к полету на Марс, а не маленькой девочки!

В понедельник, значит, у нас «развивающие занятия по системе Монтессори».

Во вторник – «углубленное изучение английского языка с носителем».

В среду, чтоб ему икалось, – «синхронное плавание в бассейне с морской водой».

Четверг – «уроки живописи маслом в стиле импрессионизм».

Пятница – «мастер-класс по игре на арфе».

Серьезно? На арфе? Трехлетний ребенок и арфа? Да у нее пальцы еще до струн не дотянутся!

Выходные, видимо, отведены на «восстановление после трудовой недели» и «подготовку к новым свершениям».

А где, простите, время на то, чтобы просто поваляться в грязи, построить шалаш из подушек и посмотреть мультики, поедая шоколадное мороженое?

А список рекомендованной литературы? О, это отдельная песня!

Никаких вам «Курочки Рябы» и «Репки». Только «Сказки о толерантности», «Философские притчи для самых маленьких» (да она еще слова-то все не выговаривает!) и «Учебник по квантовой физике в стихах» (ладно, последнее я придумала, но готова поклясться, что скоро до этого дойдет).

Список разрешенных продуктов поразил своей заумностью не меньше. Никаких вам конфеток, печенек и прочих детских радостей. Только киноа, авокадо, органические овощи с фермы и безглютеновые маффины на стевии. Да она, наверное, слова «глютен» и «стевия» выучила раньше, чем «мама» и «папа»!

Это не ребенок, а какой-то подопытный кролик в лаборатории у сумасшедшего ученого! Или дрессированная собака, которой за каждую правильно выполненную команду дают кусочек… авокадо.

И знаете, что я вам скажу? Мне стало ужасно жалко эту маленькую Карину!

За этой горой развивающих занятий и полезных продуктов совершенно не видно ребенка. А ведь у нее такое классное чувство юмора! Я же слышала тогда по телефону.

Ей ведь всего три года! Ей хочется играть, баловаться, пачкаться и чувствовать себя просто ребенком. А ее превратили в маленького робота, запрограммированного на успех. Боюсь, как бы у нее в один прекрасный день просто не перегорел предохранитель.

Отложила телефон в сторону – с таким чувством, будто только что избавилась от чего-то ядовитого.

– Капец! – громко возмутилась я, обращаясь скорее к мирозданию, нежели к конкретному лицу. – Я, что, работаю в секретном НИИ по выращиванию гениев?

Ирина, шуршавшая у плиты и колдовавшая над чем-то явно полезным и безвкусным, тихонько кашлянула.

– Что-то не так, Анастасия Викторовна?

– Да тут все не так! Боже, хоть бы кто-нибудь объяснил, зачем трехлетнему ребенку занятия по… синхронному плаванию? А потом, внимание! – прогулка во дворе. Ровно час. Ну, а если она заиграется с кем-то из детишек? И чтобы я, видите ли, следила, с кем она общается! И какие слова слышит! Да они что, всерьез думают, что я буду стоять с блокнотом и записывать?

Я демонстративно закатила глаза.

– Уже представляю, как буду отчитывать какую-нибудь соседскую девочку за неправильное произношение слова «коллайдер».

Ирина, кажется, давилась смехом, но старательно делала вид, что сосредоточена на помешивании чего-то в кастрюле.

– Ах, да! Чуть не забыла! – продолжала я, жестикулируя рукой. – Там еще список тем, которые нельзя обсуждать в присутствии Карины! Политика? Да ей три года, какая политика! Финансовые вопросы? Ох, уверена, ее очень расстроит падение акций Газпрома. И, конечно же, личная жизнь Тимура Артуровича. А там есть что скрывать?

На этом месте Ирина не выдержала и прыснула, но тут же спохватилась и попыталась изобразить на лице скорбь.

Раньше она была уверена, что мы с боссом… близки. Но после инцидента с неотвеченным звонком она осознала, что нас ничего не связывает.

Не скажу, что у меня отлегло от сердца, когда меня перестали причислять к любовницам Баженова. (Ах, да, не припомню, чтобы я называла его денежную фамилию!) Если бы она продолжила так думать мне бы это даже польстило.

Тимур Артурович – элегантный мужчина и дорогой, словно космический корабль Маска. Если бы у него действительно была любовница, она, без сомнения, соответствовала бы его статусу… а не я.

Ирина покачала головой и со свойственной ей твердостью произнесла:

– Не нужно так о Наталье Игоревне. Она была очень… утонченной женщиной. Из интеллигентной семьи. Всегда следила за воспитанием Карины. Хотела, чтобы у девочки было все самое лучшее.

11.

Наконец-то маленькая принцесса проснулась и соизволила покинуть свою царственную опочивальню.

Я, с готовностью и полная энтузиазма, вошла в детскую.

О, это, безусловно, была самая странная детская, которую я когда-либо видела!

Никаких тебе плюшевых мишек, разбросанных кукол, кубиков, раскрасок. Ничего, что намекало бы на присутствие в этом помещении трехлетнего ребенка.

Зато – телескоп (видимо, изучать созвездия), микроскоп (для самых продвинутых исследований), стеллаж с энциклопедиями (наверное, читает на ночь вместо колыбельных) и какая-то непонятная интерактивная доска, назначение которой я даже не рискнула выяснять. Скорее это напоминало филиал научного музея, нежели комнату для игр.

Карина, стояла посреди комнаты, величественная, как юная королева, ожидающая указаний.

– Доброе утро, Карина, – сказала я, стараясь вложить в голос максимум приторности.

– Вообще-то сейчас день, – ответила она, словно герцогиня, принимающая донесение от посыльного. И для трехлетки у нее офигеть как получалось! – Полагаю, нам следует собираться на занятие по синхронному плаванию?

– Абсолютно верно, Ваше Величество. Сегодня покоряем водную стихию! – ответила я, внутренне закатывая глаза.

Одевалась Карина, надо сказать, с какой-то недетской манерностью. Каждый жест был выверен, каждое движение отточено.

Она натягивала свой дорогущий купальник (наверняка, из коллекции от кутюр для самых маленьких) так, словно готовилась не к плаванию, а к коронации.

И выражение лица у нее при этом было соответствующее – надменно-серьезное. Умора!

В машине, конечно же, ехали с водителем. Я – с ребенком на заднем сиденье, как положено образцовой гувернантке.

Карина, устремив взгляд в окно, с видом глубоко погруженной в мысли особы, созерцала проплывающие мимо пейзажи.

Я попыталась ее разговорить, пошутить, рассказать какую-нибудь глупость. В конце концов раскопать ее смешливость наружу. Но в ответ – лишь надменный взгляд и молчание, красноречивее всяких слов.

Ну, хорошо, – подумала я. – Не хочешь общаться – не надо. Зато у меня есть рилсы!

И, достав телефон, я погрузилась в увлекательный мир коротких видеороликов про котов. Да, это мой персональный вид релаксации, за который мне бывает стыдно. Ну, а что поделать, я люблю котиков.

Надо сказать, котейки сегодня были особенно хороши. Я ржала в голос, как ненормальная, над каждым их неловким движением и забавной мордашкой.

Я быстро заметила, что девочка краем глаза посматривает на мой экран. Принцессу заинтересовали мои плебейские развлечения, как же!

Сделав вид, что ничего не замечаю, продолжала увлеченно хохотать над очередным котом, застрявшим в коробке. И позволяла ей смотреть. Позволяла ей медленно, но верно, заражаться моим искренним весельем.

К моменту приезда в бассейн, Карина уже не просто поглядывала украдкой на рилсы, а откровенно хохотала вместе со мной.

Да, мир спасет не красота, а котики!

≽ܫ≼

Пока ждала Карину с тренировки, решила позвонить домой.

Вздохнула, набирая номер мамы. Алексеевка. Господи, вроде бы, всего неделю, как уехала, но в свете всех событий казалось меня не было уже год!

Вспомнила, что за это время почти не звонила. Родители, наверное, думают, что я в Москве наслаждаюсь жизнью с Костенькой и делаю им внуков. Как бы не так.

Удивительно, но мне не хотелось разочаровывать их и признаваться, что мои мечты о жизни в Москве с парнем, как в сказке, обернулись совсем иной реальностью.

– Алло, мам? Это я, твоя непутевая дочь, решила наконец вспомнить о существовании родителей.

– Ой, доченька! Здравствуй! А мы тут как раз…

Я слышала, как они там перешептываются.

– Мам, давай лучше по видеосвязи? Хоть лица ваши увижу.

Включила видео звонок. Два подбородка: папин и мамин, настойчиво лезущих в камеру. Классика.

Они так и не разобрались, как пользоваться фронталкой. Хотя о чем это я? Для того чтобы научиться чем-то пользоваться, нужна практика. А с той регулярностью, с которой я звоню, я обречена лицезреть своих родителей в камере лишь частично.

Стыдно, блин. Всего неделя в этой златоглавой, а уже зазналась, королева.

– Мам, пап, ну что вы там, как дела?

– Да вот, козы замучили, – пожаловалась мама. – В огород лезут, капусту всю пожрали, заразы. Дед Петрович вчера чуть не прибил одну лопатой.

Я представила эту картину и не смогла сдержать смех. Дед Петрович с лопатой, гоняющийся за козой… Эх, Алексеевка! Как же я скучаю по этому дурдому!

– Мам, а что с капустой-то? Жалко же!

– Да плевать на капусту! Главное, дед Петрович жив остался. А то с его давлением потом опять скорую вызывали.

– А ниндзя-коза жива?

– Ой, та, живее всех живых, падлюка! – вздохнула мама. – Как ты там в Москве? Работа-то как?

12.

Когда же, наконец, объявили об окончании тренировки и из раздевалки выползла Карина, красная и мокрая, как помидор, я вздохнула с облегчением. Но рано радовалась, как оказалось.

Переодевание, мытье и собрать вещи – это был какой-то ад перфекциониста.

Я, как человек, у которого собственных детей в обозримом будущем не предвидится, естественно, понятия не имела, как правильно застегивать эти микроскопические молнии на детских гидрокостюмах, куда складывать мокрые полотенца (в специальный мешочек, разумеется, а где он?), и как отличить детский шампунь от геля для душа (а это вообще имеет значение для трехлетнего ребенка?).

Я носилась по раздевалке, словно угорелая, путая все на свете, роняя вещи, ища этот чертов мешочек для полотенца, и чувствуя, как моя самооценка стремительно летит в направлении дна этого самого бассейна.

Карина же, наблюдала за моим хаотичным метанием с видом олимпийской чемпионки, оценивающей выступление начинающей спортсменки.

Но апогеем всего этого безумия стала сушка волос.

Боже, этот фен – орудие пыток! То ей, видите ли, горячо, то дует слишком сильно, то волосы непослушные, и вообще «Анастасия Викторовна, вы совсем не умеете сушить волосы!».

Да, я не умею! Потому что у меня нет трехлетней принцессы, которую надо высушивать и выглаживать, словно дорогую скатерть!

В общем, из бассейна мы вышли: Карина – в слезах, я – в состоянии, граничащем с истерикой.

И в голове у меня пульсировала только одна мысль: работа няней – это самое сложное, самое изматывающее и самое неблагодарное занятие в мире!

Вечерняя прогулка, казалось, не предвещала ничего хорошего.

Качели скрипели жалобно, словно поддакивали моему внутреннему нытью. Карина, трехлетняя принцесса с хвостиками-антеннами, сидела на них, как маленький Будда, погруженный в нирвану самосознания.

Вокруг – галдящая ватага детей, строящих замки из песка и выясняющих отношения из-за ведерка, а моя подопечная – словно с другой планеты. Рассеянно толкала ногами землю, создавая еле заметное движение вперед-назад.

Я не могла на это спокойно смотреть. В конце концов, она же смеялась с моих рилсов с котиками. Может, и сейчас получиться ее развеселить?

– Каринушка, – прощебетала я, присаживаясь рядом на свободные качели. – А давай мы с тобой познакомимся с кем-нибудь? Посмотри, вон там мальчик с ведёрком, может, он поделится с тобой песочком?

Карина посмотрела на меня с выражением лица «оставьте меня в покое, смертные», но я была непреклонна. Сняв её с качелей, повела в сторону песочницы, полная решимости сломать этот хрустальный кокон интроверсии.

– Привет! – бодро сказала я, обращаясь к кучке детей, сосредоточенно копающихся в песке. – Как ваши дела? Может, Карина с вами поиграет?

Дети посмотрели на нас, как на пришельцев. Один мальчик, лет пяти, с грязными коленками и воинственным взглядом, процедил сквозь зубы:

– Лопатку я не дам! – сразу обозначил пацаненок лет пяти. – И, блин, вы слишком старая для песочницы.

Спасибо, дорогой, я как раз сегодня утром думала, как бы мне поднять самооценку.

Но, кроме оскорбленного самолюбия, я вдруг вспомнила один пункт из должностной инструкции: «Следить за речью окружающих детей и пресекать любое проявление агрессии и нецензурной брани в адрес подопечной». Этот пункт, казалось, вспыхнул неоновым светом прямо перед глазами. И я с ним была солидарна. Полезный пункт.

– Молодой человек, – ледяным тоном произнесла я, – следите за своими словами! Или я сейчас позову вашу маму, и мы вместе обсудим ваши манеры!

Мальчик, кажется, немного испугался, но огрызнулся:

– Сама ты… – дальше последовало нечто нечленораздельное, но вполне читаемое между строк.

Вмешательство в детские разборки, как оказалось, дело неблагодарное и унизительное. Карина, воспользовавшись моментом всеобщего внимания к моей персоне, тихо слиняла обратно на качели. Миссия «Социализация» с треском провалилась.

Я, чувствуя себя полной идиоткой, вернулась к качелям, по пути бросив испепеляющий взгляд на юного хулигана. Родители, как назло, нигде не наблюдались.

Только мы с Кариной снова устроились на качелях, как на горизонте замаячила новая опасность. На площадку вошел мужчина. Высокий, темноволосый, с легкой небритостью, придающей ему вид этакого «плохого парня», и с печальными глазами. В одной руке он держал за руку молчаливого мальчика лет шести, а во второй – футбольный мяч.

«Отец-одиночка», — моментально промелькнуло у меня в голове. «Будет сейчас драму разыгрывать».

Но драма не состоялась. Мужчина просто сел на скамейку неподалеку и стал наблюдать, как его сын ковыряется в песке. И все бы ничего, если бы он не начал так откровенно на меня смотреть. Сначала – вроде бы случайно, потом – все более и более пристально.

Мне стало не по себе.

Наконец, он решился. Подошел к нам с Кариной, ослепительно улыбнувшись.

– Здравствуйте, – сказал он, – Я – Андрей. А это – мой сын Максим.

– Здравствуйте, – ответила я, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. – Я – няня Карины, Настя.

13.

Я затроила.

С одной стороны, давать свой номер телефона совершенно незнакомому мужчине – это немного странно. С другой – отказать ему было бы совсем уж невежливо.

– Хорошо, – сказала я, – Вот мой номер. Но я не уверена, что смогу вам чем-то помочь.

Обменявшись номерами телефонов, мы еще немного посидели на площадке, разговаривая ни о чем. Андрей оказался довольно приятным собеседником.

Но время шло, и Карине, кажется, начинало надоедать наше общество. Она начала капризничать.

– Нам пора, – сказала я Андрею, поднимаясь с качелей. – Было очень приятно познакомиться.

– Мне тоже, – ответил Андрей, – Надеюсь, мы еще увидимся.

– Может быть, – уклончиво ответила я, беря Карину за руку.

И мы ушли. Оставив Андрея и Максима на детской площадке.

Домой я возвращалась с чувством облегчения. Наконец-то этот сумасшедший день закончился! Детские площадки – это, конечно, весело и интересно, но иногда хочется просто тишины и покоя.

Дома Карина еще больше загрустила, кое-как поужинала (конечно же, только органической брокколи и безглютеновым супом), стала какой-то совсем уж печальной и попросилась спать пораньше.

Я, с чувством выполненного долга, но с ощущением полного морального истощения, прочитала ей какую-то странную сказку про принцессу, которая дружила с инопланетянами (сомневаюсь, что эта книга была в списке рекомендованной литературы от Тимура Артуровича, но меня это мало волновало).

Уложив девочку в кровать (наконец-то!), я, выжатая, как лимон, рухнула в свою постель.

Да, работа няней – это точно не мое. И, кажется, мне срочно нужен отпуск… на необитаемом острове… вдали от бассейнов, безглютенового хлеба и трехлетних принцесс с претензиями.

Я никак не могла уснуть. Такое часто случалось, когда я сильно уставала. Вместо того чтобы заснуть, я мучилась бессонницей.

В потолок смотрела как в бездонный колодец, полный сомнений и безмолвных проклятий в адрес Тимура Артуровича.

В комнате тихо, если не считать назойливого тиканья часов. А он-то, небось, сейчас где-нибудь в Сочи дорогой виски потягивает, в то время как я тут с трехлеткой в песочнице воевала.

Телефон лежал на прикроватной тумбочке, словно бомба замедленного действия. Звонить? Не звонить? Инструкции он мне прислал – вагон и маленькую тележку. А вот сам ни разу не удосужился поинтересоваться соблюдаю ли я эти самые инструкции.

В конце концов, любопытство и профессиональная гордость (да, оказывается, и у временно исполняющих обязанности нянек она есть) пересилили.

Набрала номер. После двух гудков, как-то обреченно вздохнув, ожидала услышать знакомый злой голос.

– Да? – прозвучало в трубке. Голос был приглушенным, будто хозяин находился в какой-то дальней комнате или, судя по эху, на балконе.

– Тимур Артурович, добрый вечер. Это… Настя. То есть, Анастасия Викторовна.

– Нестерова? – в голосе прозвучало удивление, граничащее с раздражением. – Что-то случилось?

– Случилось? Нет, ничего особенного. Просто подумала, вам, как отцу, будет интересно узнать, как прошел день вашей дочери.

В трубке повисла тишина. Слышно было только приглушенное дыхание и какие-то отдаленные звуки.

– Вы решили позвонить, чтобы… – наконец обрел дар речи Тимур Артурович. – Чтобы просто рассказать как дела у Карины?

– Да. Вы же ее отец. И единственный ее родной человек. А кому я еще должна звонить с докладом?

– Выкладывайте, – тихо и как-то обреченно, что-ли выдохнул Баженов.

И я начала. О тренировке, о качелях, о площадке и злобном мальчике, о провалившейся миссии по социализации, о рилсах и единственном моменте, когда девочка смеялась. Вся история была приправлена густым сарказмом, который, я надеялась, Тимур Артурович оценит.

– …и, представляете, она так искренне смеялась! – закончила я. – Но я никак не смогла добиться ее улыбки снова, как тогда с котиками. Может, ей котенка завести?

В трубке послышался тихий вздох.

– Ни в коем случае, – сказал Тимур Артурович.

– Почему? Ребенок очень одинок. Вы думали напичкаете ее занятиями на арфе и ее жизнь превратиться сплошной Диснейленд? – съязвила я. – Она же еще совсем кроха. Ей любовь нужна. Кругом одни экономки и чужие люди. А вы всегда на работе.

– Животные – лишняя привязанность и… моей дочери она ни к чему, – сказал как отрезал босс.

– Как и внимание отца, простые карусели, обнимашки и нормальное человеческое детство… – тихо проворчала я уже не в трубку.

Может он устал и собрался отдыхать после тяжелого дня и тут я со своим звонком такая говорливая… Ну, простите, мне за ребенка обидно.

– Я звонил в агентство по подбору персонала, – сухо констатировал Тимур Артурович. – Спрашивал как скоро найдут замену нашей няни. С ее травмой она не сможет приступить к обязанностям еще пару месяцев. Сказали – кадровый голод, будут искать, сделают все, что могут…

14.

Резкий, истошный крик выдернул меня из сна. Я подскочила в кровати, словно меня ударило током.

Секунду-другую тупо таращилась в темноту, пытаясь сообразить, где я, кто я и, собственно, что происходит.

В голове царила полная каша из обрывков снов и бессвязных мыслей. «Откуда здесь дети? И вообще… Кто все эти люди?» – пронеслось у меня в голове, прежде чем я окончательно не пришла в себя.

Ах, да, Карина! Работа. Я – няня. И вот это все безумие, которое я по собственной глупости ввязалась.

С трудом нашарив в темноте тапочки, я пулей вылетела из своей комнаты и помчалась в детскую.

Крик не утихал, а, наоборот, становился все громче и отчаяннее. Сердце колотилось в груди, как бешеное.

Влетев в комнату, я увидела Карину. Она сидела на кровати, вся в слезах, бледная, как полотно, и кричала. Кричала так, словно ее режут. И это был не просто детский плач, это был какой-то животный, первобытный ужас, вырывающийся из самой глубины ее маленькой души.

– Мамочка, не умирай! Мамочка! Не надо! У тебя кровь! Мамочка, я не хочу! – выкрикивала она сквозь рыдания, задыхаясь от слез.

И тут меня, как обухом по голове. Стало понятно, что ей снится. Что она видит во сне смерть своей матери. Это объясняло все. Весь этот недетский надрыв, весь этот ужас.

Я, конечно, знала, что мама Карины умерла, но обстоятельств смерти мне никто не рассказывал. И, честно говоря, я не особо этим интересовалась. Пока вот это не увидела… не услышала…

Стояла, как парализованная, не зная, что делать. Что говорить? Как утешить ребенка, который заново переживает самую страшную трагедию в своей жизни?

Я, конечно, не психолог и не настоящая няня, но ситуация требовала немедленных действий.

Собрав всю свою волю в кулак, я подбежала к девочке и, недолго думая, просто взяла ее на руки.

Карина вцепилась в меня мертвой хваткой, продолжая рыдать и завать маму.

И вот тут-то меня прорвало. Внутри что-то сломалось. Вся моя ирония, весь мой сарказм, вся моя показная отстраненность – все это исчезло, как дым. Осталась только жалость. Жалость к этому маленькому, беззащитному существу, потерявшему самого дорогого человека в своей жизни.

Я начала ее укачивать, как младенца. Тихонько, еле слышно, напевая какую-то старую колыбельную, которую помнила еще из собственного детства. Слова вылетали сами собой, словно всплывая из глубин памяти.

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю… Придет серенький волчок и ухватит за бочок…

Волчок, конечно, не пришел. Но постепенно, очень медленно, Карина стала успокаиваться. Ее рыдания стихли, дыхание выровнялось. Она по-прежнему крепко держала меня за шею, но в ее движениях уже не было той судорожной паники.

Уложив ее обратно в кровать, я не рискнула уйти. Легла рядом, обняла ее и продолжила тихонько напевать колыбельную. Она, кажется, уснула практически мгновенно. А я так и лежала рядом с ней, боясь пошевелиться, боясь спугнуть этот хрупкий сон.

Так мы и проспали до самого утра. Я, в неудобной позе, с затекшей рукой и ноющей спиной. И Карина, уткнувшись носиком мне в плечо, спокойно и безмятежно.

Проснувшись утром, я почувствовала себя какой-то опустошенной. И, одновременно, какой-то другой. Словно что-то изменилось внутри меня. Я больше не смотрела на Карину, как на избалованную принцессу, доставляющую мне одни неприятности.

Я видела в ней просто маленькую девочку, пережившую страшную трагедию. И нуждающуюся в любви и заботе. Как бы пафосно это не звучало.

Наверное, чтобы понять это, нужно было проснуться посреди ночи от детского крика, услышать отчаянные слова, и просто обнять этого ребенка. Просто побыть рядом. Просто дать почувствовать, что она не одна.

Осторожно высвободившись из детских объятий (боялась разбудить), я тихонько спустилась вниз. В доме еще царила утренняя тишина.

Только на кухне, как всегда, шуршала Ирина. Она разливала кофе, и по ее покрасневшим глазам сразу было видно – ночь тоже выдалась неспокойной.

– Доброе утро, – тихо сказала я, стараясь не нарушать утреннюю идиллию.

Она вздрогнула от неожиданности и обернулась.

– А, Анастасия Викторовна. И вам доброе. Карина как?

– Спит. Спокойно спит. Слава Богу, – ответила я, присаживаясь за стол. – Ирина, можно вас попросить? Расскажите мне… что случилось с Натальей Игоревной? Как она погибла?

Ирина замерла, кутаясь в свой цветастый халат. В ее глазах плескалась какая-то обреченность. Видно было, что ей тяжело говорить об этом. Очень тяжело.

– Зачем вам это? – тихо спросила она, избегая моего взгляда.

– Думаю, я должна знать. Я видела, как Карина плакала ночью. Что ей снилось… Ей было очень страшно. Я думаю, что если я пойму, что произошло, мне будет легче ей помочь.

Она вздохнула, тяжело и протяжно, словно собираясь с духом. Поднесла чашку кофе к губам, сделала маленький глоток, и, наконец, начала свой рассказ.

– Наталья Игоревна болела с самого детства, – голос ее дрогнул, и она замолчала на некоторое время, собираясь с мыслями. – Какое-то аутоиммунное заболевание.

15.

Несколько минут мы молчали, каждая погруженная в свои мысли. Я пыталась осмыслить услышанное, представить себе эту ужасную картину…

Боже мой! Это было невыносимо.

Я поняла, откуда у Карины эта недетская серьезность, эта надменность, эта замкнутость. Поняла, почему ее мучают ночные кошмары. Поняла, почему Тимур Артурович так холоден с ней. Откуда эти слова про излишнюю привязанность. И, наконец, поняла, почему в ее расписании так часто стоит посещение психолога.

Теперь это казалось очевидным.

Я думала о маленькой Карине, и в груди рождалась щемящая смесь жалости и предостережения. Наталья Игоревна словно хотела заложить в этот хрупкий сосуд все сокровища мира, все нереализованные амбиции, все мечты, которым не суждено было сбыться для нее самой.

Кружки, секции, репетиторы – Карина, едва научившись ходить, уже небось штудировала языки и танцевала в балетном классе.

Ее мама следила за каждым ее успехом, фиксировала каждую медаль, каждый триумф, словно отвоевывала у судьбы кусочек счастья для своей дочери. Но… для дочери ли?

За этой кипучей деятельностью, за бесконечным списком занятий, скрывалась какая-то болезненная суетливость, какая-то неутолимая тревога.

Но она забыла о том, что детство – это не только учеба и достижения, но и беззаботная игра, искренний смех, простые радости. Карина росла в атмосфере постоянного напряжения, словно на нее возложена какая-то непосильная миссия.

Она не дала ей шанса просто быть ребенком, баловаться, дурачиться, пачкаться красками и смеяться до колик в животе.

И самое горькое – она словно отгородила Карину от Тимура Артуровича. Она, что, боялась делиться ею, боялась позволить ему в полной мере проявить свои отцовские чувства?

Ведь если бы Наталья Игоревна смирилась со своей неизбежной участью, если бы она поняла, что ей суждено уйти, то разве не логичнее было бы сделать все, чтобы ее муж стал для Карины настоящим отцом, другом и опорой на всю жизнь?

Разве не лучше было бы научить их любить друг друга, доверять друг другу, поддерживать друг друга в трудную минуту? Зачем создавать из Карины идеальную копию себя, если можно просто подарить ей любящего отца, который сможет заменить ей мать, когда ее не станет?

– Спасибо, что рассказали, – тихо сказала я, нарушая тишину.

Она подняла на меня заплаканные глаза.

– Вы знаете историю Натальи Игоревны и должны понять одну вещь: что бы вы ни думали, как бы ни относились к девочке, к ее отцу (на этих словах она почему-то сделала акцент), но вы здесь временно. В этом доме, в этой семье уже свои порядки и свои правила. И вашим вмешательством можете запустить необратимый процесс…

– Я это понимаю. Но… И сидеть сложа руки я точно не буду. Я выросла в другой семье, где все души не чают друг в друге. И не могу спокойно смотреть.

– У вас нет педагогического опыта, практики, да что там говорить, у вас детей своих нет даже! Что вы можете сделать?

– Зато у меня есть сердце, – серьезно посмотрела на Ирину, как бы предупреждая, что ей не удастся меня переубедить. Я просто не прощу себе, если буду сидеть сложа руки. – А еще у меня шило в… – вдруг вошла Карина, и я быстро исправила то, что хотела сказать: – В одном месте!

– Кариша, как дела? – залепетала Ирина, суетясь с кастрюлей и бесвкусной кашей.

Малышка прошла на кухню.

Хотя, нет, скорее, просочилась, как сонная улитка. Ей, бедняжке, всю ночь кошмары снились!

Волосы, как после взрыва на макаронной фабрике, пижаму еще не переодела – полный комплект утренней драмы. И, разумеется, она капризничала. Как же без этого?

Ирина запричитала:

– Ах, боже мой, опять пижама! Опять не причесана!

Ну, конечно, Ирине же больше заняться нечем, кроме как следить за соблюдением придворного этикета трехлетним ребенком.

– Ирина, – произнесла я своим самым слащавым голосом, который, я уверена, вызвал у нее нервный тик. – Разве вы забыли? Сегодня же у нас особенный день. Сегодня – День Пижамы и Непослушных Волос!

Широким жестом я торжественно выбросила расческу из рук Карины в мусорное ведро. Девчушка посмотрела на меня с нескрываемым удивлением. Еще бы! У нее, наверное, в голове сейчас крутится мысль, что ее няня сошла с ума.

Я многозначительно посмотрела на Ирину, демонстрируя свою собственную пижаму в кислотно-зеленый горошек.

– Ирина, я думаю, вам тоже стоит переодеться. Не хотите же вы пропустить такой праздник жизни?

Молюсь про себя, чтобы она хотя бы не покрутила у виска, но нет, Ирина просто молча поджала губы. Победа!

– А еще, Карина, – продолжила я, пока Ирина, все еще в униформе, наливала девочке кашу, – сегодня День Варенья! Это значит, что мы добавляем в кашу любое варенье, какое только захочешь!

Карина села за стол, как приговоренная к казни. Ковыряла кашу с выражением вселенской скорби на лице.

Я подвинула к ней банку малинового варенья. Она осторожно попробовала. Добавила еще. И еще. И вот, через минуту, тарелка пуста, а маленькая принцесса облизывает ложку с таким видом, будто она только что открыла секрет вечной молодости.

16.

– Вы, что, совсем из ума выжили, Нестерова?

Звонок от Тимура Артуровича, моего горячо «любимого» босса, которого я «совершенно не боюсь» (сарказм!). Судя по тону, он сдерживался – и, подозреваю, весьма плохо, – чтобы не сорваться в ультразвуковой вопль.

– Я, конечно, понимаю, – продолжил он, ядовито процеживая слова, – что вы у нас работаете всего сутки, но чтобы так сразу плевать на мои указания… Это, знаете ли, выходит за рамки всякого приличия!

Ага, сутки! Целые двадцать четыре часа я героически притворялась няней-волшебницей, попутно изображая образцовый объект для насмешек экономки Ирины.

И самое страшное, что мой босс даже не подозревал, насколько эти «сутки» изменили мою жизнь!

В этот момент, как по заказу, в поле моего зрения появляется лохматое чудо с одним ухом.

Котенок! Тот самый, которого мы с Кариной подобрали в приюте. Шерсть торчит во все стороны, как у испуганного ёжика. Бедняга смотрит на меня своими огромными, полными надежды глазами.

Я легонько почесала его за оставшимся ухом (оно у него всего одно, представляете?) и с придыханием произнесла в трубку:

– Тимур Артурович, а вы знаете, как Карина его выбрала? Она сказала, что он самый бедненький, самый несчастный и больше всех нуждается в любви.

Мой голос предательски дрогнул. Я чуть не расплакалась, рассказывая это.

Я осознала ту гениальную аналогию что он, Тимур Артурович, как человек наделенный властью, абсолютно слепой ко всему и видел лишь свои проблемы, никак не замечал.

– Давайте теперь каждого помойного кошака в дом притащим, чего уж там… – ворчал он.

Продолжила, стараясь говорить максимально спокойно:

– Разве вы не понимаете, Тимур Артурович? Это ведь она о себе говорила…

В трубке повисла пауза.

Я даже перестала дышать. Неужели до него дошло? Неужели хоть капля понимания пробилась сквозь броню его офисного цинизма?

Наконец, босс прокашлялся и, заметно смягчившись, спросил:

– Хотя бы в ветеринарку этого… блохастого, возили?

– Его зовут Матроскин, – улыбнулась я. – Ваша дочь назвала. Оказывается, она любит «Простоквашино».

Это была победа. Пусть маленькая, пусть всего лишь полуоттенок, но все же победа.

И он не вышвырнул меня на улицу вместе с котенком! Уйху!

– Конечно, возили, – ответила я, чувствуя, как отпускает нервное напряжение. – Ветеринар сказал, что он здоров, просто очень нуждается в хорошем питании и… любви.

И тут я заметила, как Карина, забыв обо всех своих капризах, сидит на полу и завороженно наблюдает за котенком. Она бережно гладит его по спине, что-то шепчет ему на ухо, и он в ответ мурлычет, как маленький трактор.

Я приложила палец к губам, чтобы босс не шумел, и показала ему телефон экраном к девочке.

– Смотрите сами!

Даже Ирина, наша суровая экономка, стояла в дверях и украдкой вытирала слезы.

Карина покормила его из маленькой мисочки, тщательно выбирая самые мягкие кусочки.

Она соорудила ему домик из картонной коробки и старого свитера. Она даже попыталась расчесать его лохматую шерсть, несмотря на яростное сопротивление котенка.

А еще пообещала прочитать ему сказки на ночь, укрывала его своим одеялом и делилась с ним своими игрушками.

И знаете что? Котенок, который еще вчера был затравленным и испуганным существом, начал расцветать. Он играл, прыгал, мурлыкал и дарил Карине свою безграничную любовь.

Вид этой идиллии, конечно, вызывал у меня приступы умиления. Но, должна признать, в этом было что-то настоящее, что-то доброе и светлое. И, возможно, именно это было нужно Карине больше, чем дорогие микроскопы и идеальный порядок.

– Видели? – я тихо вышла из комнаты Карины, оставив ее с питомцем. – Вы когда-нибудь видели ее такой?

Босс устало провел рукой по переносице. Похоже, признать ошибку и извиниться за крик казалось ему труднее, чем вынести физическое наказание.

Игриво подергав бровями в экран телефона, я выжидающе замерла.

Ну же, Тимур Артурович, ну же! Признайте поражение. Признайте, что я, наемница, за один день разбираюсь в детских радостях лучше, чем вы, воротила бизнеса с многолетним стажем.

И, о чудо, он сдался. По крайней мере, попытался.

– Ладно, – пробубнил он что-то невнятное, больше похожее на извинение, чем на признание вины.

Но я-то слышала! И, что самое интересное, я чувствовала, как за его хмурым голосом прячется… улыбка? Не может быть! Тимур Артурович, улыбающийся? Это же как увидеть единорога, катающегося на роликах.

– Ну вот и отлично, – сказала я, стараясь скрыть довольную усмешку. – Значит, все-таки есть у вас человеческие чувства.

И тут началась, наверное, самая странная часть этого разговора. Мы… разговорились. О Карине. Он, оказывается, внимательно слушал мой рассказ о том, как она несла этого одноухого котенка, словно самое драгоценное сокровище.

17.

Ну, наконец-то. Чудо случилось!

Не то чтобы я верила в сказки… Но в силу котиков – очень даже верила. Хотя какая разница, во что я верю, главное, что Карина, моя маленькая временная подопечная, проспала, как ангел. Всю ночь. Тихо. Мирно. В обнимку с Матроскиным.

Заглянула в ее комнату. Естественно, на цыпочках. Боялась, что один неверный шаг – и вся эта хрупкая идиллия рассыплется в прах, а я снова буду слушать ее душераздирающие вопли.

Малышка спала. Сладко. Безмятежно. Матроскин, как ёж и без уха, лежал рядом и, казалось, охранял ее сон.

Сентиментальность так и лезла наружу. Еле сдержалась, чтобы не пустить слезу умиления и не сфотографировать этот трогательный момент для ее папы. Но я и так ему звоню чаще, чем он рассчитывал. Теперь еще и писать начну и фоточки пилить – это прямая дорога на улицу под дождь.

Хотя! Нафиг! Это его дочь, в конце концов!

Сделала фото и отправила ему с надписью: “Ну, разве это не мило?”

Сообщение было получено, но не прочитано. Опять умотал на свои важные боссовские дела.

Посмотрела на время. Черт! Мы должны были выехать на прием к психологу Карины еще полчаса назад.

И что теперь? Будить это чудо? Нарушать эту идиллию? Ради чего? Ради того, чтобы выслушать очередные пространные рассуждения о детских травмах и тревогах? Ради того, чтобы заплатить кучу денег (ну ладно, пусть и не моих, и с чего бы мне тогда их экономить?) за то, что и так очевидно?

Нет уж. Спасибо. Матроскин, без сомнения, справился со своей работой на пять с плюсом. Даже лучше, чем этот пресловутый психолог, который, между прочим, берет за час консультации больше, чем я зарабатываю за неделю.

И главное, у кота изъяснительный процесс проще: «Мяу» – и ребёнок доволен. Гениально!

Может, ему стоит открыть частную практику? «Матроскин – кототерапевт. Индивидуальный подход к каждому ребенку. Гарантия крепкого сна и отсутствие ночных кошмаров». Звучит неплохо, правда? Я бы ему даже платила процент.

В общем, решила отменить прием. Пусть спит. Пусть наслаждается покоем.

А я… а я пойду выпью кофе. Крепкого. Очень крепкого. Чтобы не заснуть от умиления. И заодно подумаю, как бы запатентовать этот чудодейственный метод кототерапии. А вдруг это мое призвание? Вдруг я – новая Монтессори, только с уклоном в кошачью тематику?

Ладно, хватит мечтать. Пора возвращаться в реальность. Хотя, постойте… если Матроскин так хорошо справляется с ролью снотворного, может, мне стоит попробовать его на себе?

Вдруг и я смогу спать всю ночь, не просыпаясь от мысли о том, что мне надо что-то сделать, кому-то помочь и вообще, спасти мир? Или, хотя бы, малышку Карину… и ее папу.

Прежде чем отдаться во власть кофейного блаженства, решила, что необходимо привести себя в порядок.

Вечером, после ночного бдения и всех этих кототерапевтических изысканий, сил на душ просто не осталось. А сейчас я вся была в какой-то странной смеси собственной усталости и кошачьей шерсти. Эстетики ноль.

Схватила приготовленные с вечера чистые вещи – мои любимые пижамные штаны с дурацкими енотами и огромную футболку, которую я когда-то позаимствовала у бывшего и так и не вернула.

На цыпочках, чтобы не разбудить спящую красавицу и ее кото-охранника, пошла в гостевую ванную.

У этой ванной была какая-то странная архитектурная особенность, которой в моем проекте не было – две двери: одна – в комнату, а вторая зачем-то прорублена прямо в коридор. Зачем? Кто это придумал? Ладно, сейчас не до философских размышлений о странностях планировки.

Надела наушники, включила любимый плейлист – смесь инди-попа и старого доброго рока, чтобы хоть немного взбодриться – и, тихонько пританцовывая, распахнула дверь настежь.

И тут… все мои планы на бодрящий душ и утренний кофе мгновенно испарились.

За слегка запотевшей стеклянной стеной душевой кабины стоял мужчина. Голый.

И сказать, что у него была шикарная спина – это ничего не сказать. Это была симфония мышц, рельефа и безупречных линий.

Широкие плечи, плавно переходящие в узкую талию, и… о, эти ягодицы! Высокие, упругие, идеально округлые. Я в жизни не видела ничего подобного.

Это было что-то из области искусства, скульптура, высеченная кем-то очень талантливым и очень… голодным.

Он стоял, повернувшись ко мне спиной, и вода стекала по его телу, подчеркивая каждую мышцу, каждую линию.

Я просто замерла, приоткрыв рот от восхищения и… ну, чего уж там скрывать, не только от восхищения. Это было что-то первобытное, инстинктивное. Желание, которое вспыхнуло мгновенно и охватило меня целиком.

В голове проносились сумбурные мысли, и главная из них: «Это вообще законно?»

С одной стороны, меня одолевало чувство неловкости и желание немедленно убежать, захлопнув дверь и сделав вид, что ничего не было. С другой – абсолютно парализующее восхищение и неудержимое желание рассмотреть все это великолепие поближе.

Я стояла, как загипнотизированная. Забыв про душ, про кофе, про все на свете. В этот момент существовал только он и его невероятная спина и эта задница. И моя челюсть отвисла.

18.

О. Мама. Мия!

Вопрос, конечно, интересный.

Особенно учитывая, что я все еще держу в руках пижаму с енотами и стою посреди коридора, как олень, попавший в свет фар.

Присоединиться к нему? В душ? С моим боссом? Голым? Это уже не просто странное утро. Это какая-то эротическая фантазия, ставшая реальностью…

И вдруг меня накрыло. Не волной страсти, не всплеском восторга, а приступом истерического смеха.

Я начала хихикать, потом смеяться в голос, не в силах остановиться. Смеялась над нелепостью ситуации, над его невозмутимым видом, над собой, стоящей в коридоре с пижамой идиотки, над енотами и песней «Педро, педро, педро…», под которую они танцуют…

Сквозь смех выдавила:

– Простите, Тимур Артурович. Почему вы здесь?

Он не улыбнулся. Просто выжидающе посмотрел на меня.

– Это – моя ванная, почему бы мне не быть здесь?

Я откашлялась, пытаясь взять себя в руки. Теперь, после смеха, начала краснеть. Горело все лицо, шея и даже кончики ушей!

– Простите, еще раз, Тимур Артурович, я этого не знала, – я попятилась назад. И чтобы как-то замять неловкость оттого, что хохотала в то время как он стоял передо мной голым, добавила: – И, кстати, вы потрясающе выглядите.

Он чуть выше приподнял бровь и потянулся за полотенцем, а потом неспешно обмотал его вокруг своей талии. Те самые косые полоски, уходящие V-образно под полотенце теперь казались еще соблазнительней и отчетливей.

– Вы уверены, что не собираетесь присоединиться?

– Нет! – пискнула я. – Ой, то есть да, уверена!

Его бровь чуть поднялась еще выше, кошачья морда стала хитрее.

– Тогда почему вы все еще здесь?

Хороший вопрос.

– До свидания! – бросила я.

И, развернувшись, я пулей вылетела из коридора, захлопнув за собой двери.

Сердце колотилось неумолимо, как заведенное. Как мне теперь смотреть этому мужчине в глаза и не вспоминать сегодняшний инцидент? Катастрофа!

Дурацкая дверь!

М-да, день еще толком не начался, но уже обещал быть незабываемым.

И кофе мне понадобится не просто крепкий. А очень-очень крепкий. И, возможно, еще что-нибудь покрепче. Чтобы пережить все то, что меня ждет.

После того, как я увидела своего босса голым.

Да уж, Матроскин со своим целительством – это просто детские шалости по сравнению с тем, что творится в моей жизни.

Кажется, мне пора вызывать не психолога, а экзорциста. Иначе как изгнать из памяти этот идеальный пресс, а эта задница, ммм! И почему он не моется в своем идеальном черном плаще? Это преступление иметь такую красивую…

Ой, ну все. Теперь это никак не вычеркнуть из памяти.

И он приглашал меня присоединиться? Он так проверял меня? Типа одна ли я из тех, кто будет спать со своим боссом ради каких-то привилегий? Или зачем он это сделал? Просто дразнил? Или пытался таким образом смутить меня, вместо того, чтобы самому смущаться?

≽ܫ≼

Кофе, обычно успокаивающий, сегодня почему-то не справлялся с задачей. Может, дело в утреннем «сюрпризе» в ванной?

Или в том, что «сюрприз» в лице Тимура Артуровича собственной персоной сейчас с самым невозмутимым видом входит на кухню…

– Доброе утро, – бодро и деловито заявил он, с мордой кирпичом, словно не пытался пять минут назад затащить меня в душ.

Мое лицо, подозреваю, выражало смесь шока и легкой истерии.

– Тимур Артурович, доброе, – промурлыкала я, старательно пряча дрожь в голосе.

Ирина промолчала, только что-то подозрительно долго изучала свое отражение в блестящем боку кофеварки.

В воздухе висело напряжение такой плотности, что его можно было резать ножом для масла. Или, например, обливать ледяной водой.

Наши взгляды встретились. В его – деланная невинность, в моих – нескрываемое любопытство. Ну и, чего греха таить, легкое смущение. И воображение услужливо подсовывало картинку его… гм… утренней свежести. Господи, да он как будто ничего и не было!

– А почему Анастасия Викторовна, вы не на приеме у психолога? – вдруг резко спросил Тимур Артурович, и тон его не предвещал ничего хорошего. Голос был строг, как у надзирателя в тюрьме для особо непослушных блондинок.

Ирину как ветром сдуло.

– Ой, у меня там как раз пирог вот-вот подгорит! – пролепетала она, исчезая в коридоре быстрее, чем я успела моргнуть.

– Женская солидарность налицо… – пробормотала я, глядя ей вслед.

Психолог, психолог! Он бы, знаете ли, и мне сейчас не помешал! После того, что я сегодня утром имела честь лицезреть…

– Что-то душно так, выйду на террасу, подышу свежим воздухом, – заявила я, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие достоинства.

Но не тут-то было. Тимур Артурович, как привязанный, последовал за мной. И сейчас, стоя у перил, он собирался прочитать мне нотацию о дисциплине и порядке.

19.

Чай, как ни странно, оказался неплох.

А вот ситуация – как раз наоборот. Я хитро поглядывала на Тимура Артуровича, а он делал вид, что не замечает моего взгляда.

Карина, слава богу, была занята Матроскиным, настойчиво предлагая ему кусочек пирога. Котенок, впрочем, отказывался с достоинством.

Но долго держать язык за зубами – это не моя сильная сторона. Особенно когда меня распирает любопытство, приправленное щепоткой ехидства.

– Тимур Артурович, – протянула я, притворно невинным голосом. – У меня тут возник один вопрос… любопытства ради. Если ванная, как вы говорите, ваша, то зачем там две двери? Одна в вашу комнату, а вторая – в коридор? Это чтобы… гости могли свободно посещать ваши водные процедуры?

Лицо Тимура Артуровича слегка побагровело. Он явно не ожидал такого прямого вопроса. Особенно в присутствии ребенка. Хотя, честно говоря, я и сама удивилась своей наглости.

– Карина, – вдруг сказал он, отвлекаясь от неловкой темы. – Не хочешь пойти покормить Матроскина чем-нибудь вкусным и… предназначенным для котов? Уверен, он проголодался.

Карина с готовностью подхватила котенка и умчалась в дом, приговаривая что-то ласковое.

– Тактичный способ избавиться от детских ушек, – похвалила я его, когда дверь за Кариной закрылась. – Мои родители так часто меня за водичкой отправляли, когда им становилось неловко от чересчур откровенных сцен на экране. Ну, или передачи с рейтингом восемнадцать плюс и…

Я поджала губы, понимая, что своей болтовней делаю только хуже, а его лицо становилось лишь мрачнее. Ой, я, кажется, затронула какую-то запретную тему…

Он вздохнул.

– Эта дверь… она была сделана для того, чтобы быстро реагировать, когда Наталье нужна была помощь.

И тут атмосфера на террасе сгустилась до предела. В воздухе повисла тишина, прерываемая лишь щебетанием птиц где-то вдали. В глазах Тимура Артуровича я увидела такую грусть, что мне стало чертовски неловко за свой вопрос.

Наталья Игоревна. Его покойная жена. Женщина, о которой он никогда не говорил. Та, чья тень, как мне казалось, витала над всем этим домом.

– Она умерла до того, как мы переехали в этот дом, – тихо добавил он, глядя куда-то вдаль.

Я пожалела о своем любопытстве. Настроение Тимура Артуровича улетучилось вмиг. Он словно окаменел, погрузившись в воспоминания. И я понятия не имела, как себя теперь вести.

– Мне очень жаль, – сказала я, искренне. Это было все, что я могла сказать. Любые другие слова показались бы пустыми и неуместными.

Тимур Артурович кивнул, не отрывая взгляда от горизонта.

– Она ненавидела этот дом, – произнес он спустя какое-то время. – Как будто знала, что не доживет до момента, когда его достроят… А я верил, что успею.

Господи, да тут даже самый закоренелый циник прослезится! Я, конечно, далеко не святая, но видеть его таким… таким уязвимым… это было выше моих сил.

Ну и зачем, спрашивается, меня понесло языком молоть? Сидела бы тихо, пила свой чай с кошачьей шерстью и не лезла в чужую душу. А теперь вот сижу и корю себя, как школьница за разбитую вазу династии Мин.

Я окончательно почувствовала себя последней сволочью. Мало того, что в душ завалилась, так еще и докопалась до самого больного.

– Тимур Артурович, – начала я, стараясь говорить как можно мягче (что для меня, признаться, задача не из легких). – Я знаю… я расспросила Ирину. Про Наталью Игоревну. Про ваш брак.

Он вздохнул.

– И что вы узнали? – спросил он, глядя на меня с какой-то странной усталостью.

– Что вы очень благородный человек. Зная, что она умрет, вы женились на ней. Вы подарили ей ребенка. Вы сделали ее последние годы счастливыми.

Он хмыкнул.

– Счастье – понятие относительное, Анастасия Викторовна. Наш брак… это была скорее сделка между взрослыми людьми. Мы оба знали, чего хотим. Или думали, что знаем. Наталья хотела семью, ребенка. Я мог ей это дать.

– Но вы ее любили? – выпалила я, сама не зная зачем.

Чувство такта? А что это, да, Настя?

Ну как можно задавать такие вопросы? Если он за это отругает меня или выгонит – я не удивлюсь.

Но он долго молчал, а потом сказал… как-то задумчиво. Без злобы в голосе.

– Любовь… это слишком громкое слово. Мы уважали друг друга. Мы заботились друг о друге. Но настоящей любви… наверное… не было.

– Наверное? – повторила я, словно пробуя это слово на вкус. – Если «наверное», то точно не было. Потому что, когда любовь есть, ее сложно не узнать.

И тут до меня дошло. Он, как мужчина, не был по-настоящему счастлив. Не был по-настоящему жив. И поэтому стал таким роботом. Сухим, хмурым, скупым на эмоции.

Он просто погрузился в работу, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие удовлетворения в личной жизни. Бедняга.

Хотя, стоп. Жалеть миллиардера? Да это уже перебор.

Но вот уже в который раз убеждаюсь, что не в деньгах счастье. Да, определенно свои бонусы, но не панацея. Я бы предпочла снова спать на коробках, но чувствовать, любить, дышать…