Обещание закату

Солнце заходит за горизонт, песок пылает в кроваво-желтых лучах. Он еще хранит дневное тепло, но воздух уже стынул, заполняя легкие запахом морского бриза. Вода отражала золото в своих волнах, теперь напоминая больше лаву, чем некогда место для отдыха. Море шепчет успокаивающие слова, что помогает мне наконец расслабиться.

Я завороженно смотрю на увядающее багровое зарево. Оно было похоже на гигантский костер, в котором с треском и шипением сгорали ненавистные конспекты, черновики диплома, звонки арендодателя — все, что клубилось комом в горле последнее время. Я бы с радостью швырнул туда папку с «работой», будь она под рукой. Но она лежала дома. Ждала сдачи. В этом месяце. Мысль о ней была тупым камнем в животе даже здесь, на краю мира.

На пляже ни души. Чайки вдалеке кричали гортанные проклятия или приветствия — не разобрать. Глубокая, умиротворяющая тишина, нарушаемая только дыханием моря и треклятыми птицами, царила над песком. Сумерки мягко стирали границы, превращая дюны и валуны в размытые тени. Я вдыхаю полной грудью. Запах морской соли и эфемерной свободы тут же бьет в ноздри. Сейчас мне как никогда спокойно, что хочется остаться в этом моменте навсегда. Хочется законсервировать себя от проблем в миниатюре этого моря с пляжем под стеклянным куполом, где ни один арендодатель или злой лектор меня не достанет.

На периферии зрения, там, где вода оставляла на песке рельеф волн, я замечаю силуэт. Он будто вырос из самого пляжа, сливался с наступающими сумерками так, что взгляд скользил мимо, не цепляясь. Но, увидев раз, было уже невозможно оторваться.

Девушка сидела на песке, откинувшись назад на прямые руки. Ее подбородок слегка приподнят, ноги вытянуты к пенным языкам волн, лицо обращено к умирающему великолепию заката. В позе была безмятежность, граничащая с отрешенностью. Длинные волосы цвета темного каштана, казалось, ловили последние лучи солнца и само вечернее дыхание ветра. Они колыхались вокруг нее, воздушные и живые. А волны, ленивые и ласковые, подползали к ее босым ступням, омывали и отступали, словно заигрывая.

Подойти не было страшно. Это казалось таким же естественным, как необходимость дышать. Я сделал несколько шагов по влажному песку. Он легко поддавался моим босым ногам. Она не обернулась, но каждой клеточкой тела ощущалось, что она меня заметила.

Я присел рядом, не слишком близко, но и не далеко. Достаточно, чтобы видеть ее легкие черты лица, сверкающие в янтарном зареве заката. Достаточно, чтобы уловить тонкий, не морской, а цветочный аромат, пробивавшийся сквозь соленую тяжесть воздуха.

Минуту, другую мы молчали. Смотрели, как последняя алая полоска гаснет, сдаваясь синему мраку. Только море не унималось, его белые гребешки фосфоресцировали в почти полной темноте.

— Красиво, — сорвалось у меня. Голос звучал тихо, чуть хрипло от забытого навыка общения. Теперь я смотрел отнюдь не на морской горизонт, а на расслабленный профиль девушки, смутно угадываемый в сумраке.

Она наконец повернула голову. Глаза — огромные, глубокие, цвета моря в сумерках, темно-синие с отблесками угасающего золота — встретились с моими. В них не было ни удивления, ни вопроса. Только спокойное, всеобъемлющее понимание.

— Умирают всегда красиво, — ответила она, опять обращаясь к волнам. — Всегда так. Ярче всего — напоследок. Чтобы больнее было отпускать.

Ее слова повисли в воздухе. Они говорили не только о закате. Говорили о чем-то большем, вечном. О конце циклов, о неизбежности.

— Оно вернется завтра, — возразил я почти машинально. — Солнце. Его не отпускают навсегда.

Она мягко покачала головой, и пряди темных волн колыхнулись, словно живые.

— Этот день ушел. Навсегда. Завтра будет другой свет, другие тени. Этот миг… он умер. Так его больнее отпускать, правда? — Я не ответил, но ей ответ был и не нужен. — Обычно на поминках горюют, но я вот ни разу не видела, чтобы кто-то оплакивал закат. Все мы просто ждем рассвета.

Она ненадолго замолчала, будто давая мне передохнуть. К нашим ногам подступила волна, она окутала мои пальцы. Я вздрогнул и прижал колени к телу. Холодно. Летнее солнце еще не успело нагреть воду. А вот девушка даже не дернулась.

— Ты знаешь, как умирают звезды? — вдруг обернулась она ко мне.

— Они взрываются, — коротко ответил я.

— А знаешь, почему? — Вопрос повис в воздухе, давая секунду подумать самому. — Они отдают все. Весь свет, всю энергию, всю боль миллионов лет горения. Без остатка. Поэтому они не гаснут тихо. Они взрываются. Сверхновыми.

Она подняла руку, ее тонкий палец указал куда-то высоко в небо, уже усыпанное первыми робкими искорками.

— Видишь ту звезду, чуть левее? Тусклую сейчас? — Я кивнул, хотя с трудом различал указанную точку среди других. — Когда-то она была гигантом. В сотни раз больше нашего Солнца. Ярче. Жарче. И когда ее время пришло… она не смолкла. Она вспыхнула так, что затмила целую галактику. На миг стала ярче всех звезд вместе взятых. Такой была ее смерть. Ослепительной. Ужасающей. Невероятно красивой.

Она опустила руку, повернулась ко мне полностью. В ее огромных глазах отражались далекие звезды.

— А знаешь, что остается после? После этого великолепного взрыва, после этой… красоты смерти?

Я молчал, завороженный ее голосом, ее взглядом, этой странной лекцией под черным небом и шум прибоя.