— Не отпускай меня, пожалуйста… слышишь?
Я распахнул глаза и еще долго смотрел в потолок перед собой, не совсем понимая, кто я и где. Чтобы прийти в себя, пришлось проморгаться и рывком сесть в постели. С усилием потереть глаза так, чтобы перед ними за закрытыми веками заиграли искры.
В эту ночь она снова снилась мне. Но не так, как прежде…
Я больше не бежал за скорой, сбивая босые ноги в кровь по острой ледяной корке, покрывавшей асфальт. Я стоял на месте, ища взглядом ее хрупкий силуэт в утреннем тумане. И будто бы видел… видел очертания ее лица, каждая черточка которого была навеки запечатлена в моей памяти.
Маленький чуть вздернутый нос, усыпанный веснушками, пухлый бантик вечно искусанных вишневых губ и глаза… Большие, печальные изумрудно-зеленые глаза, с такими длинными темными ресницами, что когда она их закрывала, те едва не касались щек.
Вита.
Моя жизнь, которой больше нет.
Это мое проклятье и благословение, снова и снова видеть ее во снах. Она приходит ко мне и просит сберечь ее. Не отпускать. Как тогда, в тот последний день. Столько лет прошло, а я все еще помню, как накануне ада касался вишневых губ кончиками пальцев. Как обнимал хрупкие плечи, вдыхал свежий аромат ее волнистых светло-русых волос и шептал в макушку, что мы будем вместе сейчас и навсегда.
Я солгал. Ей и себе. Обманул доверие, предал… Потому что должен был знать уже тогда, в свои шестнадцать, что счастье - это не для нас. Не для жалких оборванцев, пережеванных судьбой и выплюнутых на обочину жизни.
Любовь? Нежность? Смешно!
Мне стоило понять, что все это не для меня еще в раннем детстве. Ведь любовь - это яд. Наркотик, который, попадая в кровь однажды, начинает разъедать тебя изнутри без новой дозы.
И каждый год моя ломка становилась сильнее, чем ближе был тот день, когда я потерял Виту. Потерял свою жизнь. Я уходил в себя. Забивался в самый дальний угол своей холостяцкой берлоги. Забивал на работу, контракты, обязательства. Напивался и спал, надеясь не видеть снов… нет.
Надеясь снова увидеть ее, хотя бы во сне...
Самые жестокие дети - те, кто успел узнать, что такое любовь, но был ее лишен.
В отличии от многих в моем детском доме, у меня когда-то была нежная, любящая мать. Я и сейчас помню ласку ее рук и тепло, которое разливалось по телу, когда я видел ее улыбку. Улыбку, которая исчезала, когда домой возвращался отец.
Он запрещал ей "все эти бабские штучки", потому что хотел воспитать из меня настоящего мужика. Я слабо представлял себе, что он имеет в виду, ведь все его “воспитание” сводилось к побоям и унижению. За то, что не так посмотрел, за то, что не так ответил, недостаточно быстро сделал то, что сказано.
Мама была слишком мягкой и запуганной, чтобы уйти от него. Вечно недовольного жизнью, пьяного, винящего всех вокруг в своих неудачах. Включая ее.
А она молилась о том, чтобы он изменился и все надеялась на божью волю.
Видимо ту самую, по которой я все еще не могу забыть ее разбитую голову и остекленевший взгляд в никуда. Мой ублюдок отец просто забил ее до смерти после очередной попойки с друзьями, а я не мог даже пошевелиться, чтобы помочь ей из-за переломанных ребер.
Да… как и Вита, она тоже умерла из-за меня.
Хотела защитить от отца, когда тот принялся бить меня, решив, что я слишком дерзко посмотрел на него.
А я действительно так посмотрел. С презрением. С невыразимым отвращением. На пропахшего дешевой выпивкой и блевотиной человека без будущего - я видел его насквозь, несмотря на то, что мне было только шесть. Я видел кучу грязи и сального, пропотевшего тряпья на месте существа, считавшего себя человеком высшего сорта.
Должно быть, так было предопределено судьбой?
Матери черный полиэтиленовый мешок, ему каменный, с пожизненным видом на тюремный двор, а мне мусорный пакет, в который уместились все мои вещи.
Но и их у меня забрали, едва я пересек порог чертового детдома.
Я попал отнюдь не в самый лучший. Грязь. Голод, потому что жрать помои, которыми нас кормили, можно было только после недели натощак. Безразличие воспитателей, отчаянная жестокость брошенных на произвол судьбы детей. Многие не доживали в этом аду и до четырнадцати - скалывались, вскрывались, снюхивали от клея мозги, становились инвалидами после драк или откровенных побоев и издевательств сверстников.
Но не я.
Я заставил себя уважать. Отцовская наука помогла, а точнее годы издевательств и иммунитет к ним. Меня не трогали, а некоторые и вовсе боялись. В крысином королевстве, в которое меня забросила жизнь, я стал кем-то вроде короля. Потому что научился наконец принимать жестокость как должное. Наверное, отец гордился бы успехами сына, узнай он о них.
Но мое царствование длилось не долго.
В пятнадцать лет я влюбился.
Ей было всего одиннадцать и она, потерянная и напуганная, жалась к стенам в коридоре, боясь поднять свои большие зеленые глаза. Откровенно не понимая, что делает здесь, среди маленьких озлобленных зверят, которые очень скоро пополнят ряды преступников, бездомных наркоманов и алкашей или покойников.
Родители Виты были хорошими людьми. Они даже в автокатастрофе погибли не по своей вине. У водителя фуры на встречной заклинили тормоза и он не смог справиться с заносом, вытолкнув их машину с моста прямо на железнодорожные рельсы.
И тем более не их вина была в том, что во всем мире у маленькой Виты не осталось родственников, готовых приютить сироту.
Вита была самым чистым из всего, что меня окружало. Я хотел быть ее защитником, ее рыцарем и самым верным другом. Только она давала мне надежду на то, что где-то там, за порогом детского дома, меня ждет яркий свет, а не непроглядная тьма. Я верил, что дерьмо, в котором мы оказались волею судьбы - временное. И она мне верила тоже.
Мы часы напролет говорили о жизни, делились друг с другом теплом своих воспоминаний. О мамах, сахарной вате, съеденной на колесе обозрения, свечах на именинных тортах, новогодних подарках и ожидании чуда…
Им стал человек, которого я считал своим другом. Мишка Конусов. Михан. Считал...
Чтобы окончательно свергнуть меня с трона, он решил растоптать мою душу. Но попытаться набить мне рожу в открытую ему не хватило смелости и он решил добраться до меня через Виту.
В тот вечер кто-то настучал на меня старшей воспиталке - сказали, что я деньги спер у нянек из служебной раздевалки. И пока та таскала меня за уши в кабинете, клянясь вызвать полицию, если я немедленно не верну деньги…
Михан с подручными шавками затащили Виту в сломанный туалет на втором этаже, где жестоко избили и… я даже сейчас не могу думать о том, что еще...
Все, что я помню дальше - глаза старшей воспиталки, когда санитарка баба Даша, влетев в ее кабинет без стука, прямо при мне сообщила ей о том, что случилось с Витой Игнатьевой. Затем свои сбитые в кровь костяшки пальцев, которыми я колотил по запертой двери ее кабинета, требуя выпустить меня… пустить меня к Вите… И, наконец, спешно удаляющуюся машину скорой помощи, за которой я босиком бежал по свежей корке льда, покрывавшей асфальт перед детским домом. Она осколками битого стекла впивалась мне в кожу, заставляя оставлять за собой кровавые следы.
Наверное, по ним меня и нашли. Бредущего по дороге, замерзшего и охрипшего, но все еще продолжавшего причитать:
— Вита… Вита… верните мне Виту… не отпущу… не могу отпустить…
Следующие несколько недель прошли для меня в агонии полусна-полубреда. Ведь околев, я едва не умер от пневмонии. А когда оклемался и вернулся в детдом ни Виты, ни Михана, ни тех скотов, что были с ним, там уже не было. Что со всеми ними стало, мне, разумеется, не сказали.
Дети шептались, что уродов отправили в малолетку, а Вита… Вита умерла. Но из-за этих ублюдков или сама наложила на себя руки - здесь были разные версии.
С тех пор прошло уже двенадцать лет.
Я переехал в столицу, получил образование в сфере финансов, отслужил в армии... Потом по контракту в горячих точках... а после, когда понял, что из человека стал превращаться в бездушного робота, который без страха и сожаления может выполнить любой, даже самый бесчеловечный приказ, ушел. Потому что Вите бы это не понравилось. Она любила жизнь… и я не хотел становиться тем, кто сеет смерть.
Вернувшись, я занялся бизнесом - пополам с другом открыл частное охранное агентство, предоставляющее высококлассные услуги по защите особо важных персон. И дела как-то сразу пошли в гору. Да, теперь у меня есть большая, просторная квартира в центре с шикарным видом на город, несколько дорогих машин… несколько дорогих красивых женщин, готовых в любое время обнять меня и увлечь за собой в водоворот простых и понятных эмоций, не требующих анализа и самокопания.
Я построил жизнь почти такой, о которой мы мечтали. И надеялся, что где-то там и Вита живет так, как описывала мне, закрыв глаза… пока я гладил ее волосы, любуясь как подрагивают ее длинные темные ресницы.
После того, как переступил порог детского дома, я решил, что не буду искать могилу Виты. Потому что пока я не увидел ее, моя девочка была жива и возможно даже счастлива.
Я мечтал о том, что узнав о случившемся с ней, из ниоткуда вдруг материализовалась какая-то ее дальняя родственница, взявшая Виту под опеку и окружившая любовью. Или что ее удочерила богатая пара бездетных иностранцев, и теперь моя Вита живет в Канаде или Париже... и говорит только по-французски, думать забыв о том, что где-то небо коптит, вспоминая ее, какой-то я. Бесплотный призрак мрачной прошлой жизни, о котором лучше не вспоминать, чтобы не вернуть ту боль, причиной которой я стал.
Днем я работал на износ, а после убивался в спортзале до отказа. Чтобы выкачать из себя остатки сил и рухнуть в кровать без снов и изматывающих мыслей о прошлом.
Мыслей, в которых меня преследовал образ матери в луже собственной крови и машина скорой помощи с проблесковыми маячками, тонущая в молоке утреннего тумана… В который я вбегаю следом, босой и почти голый.
Наверное, потому у меня все еще и нет никого.
Я не хочу делиться этим, не хочу объяснять, кто эта Вита, имя которой я шепчу во сне. Почему я иногда кричу, просыпаясь, или тем более плачу, уткнувшись носом в подушку.
Это я настоящий - и совсем не таким меня знают люди, которые теперь меня окружают.
Для всех я - эталон нерушимости. Я - крепкая стена и внутри, и снаружи. Мое имя, как гарант качества, а слово крепче банковской печати.
Наверное, не просто так я связал свою жизнь с представительской охраной. В моей фирме работают лучшие из лучших! Мы гарантируем уровень защиты президентского класса по самым высоким ценам. И мне кажется, что у меня впервые в жизни все действительно хорошо.
Но я никогда не забываю, что это лишь мираж, который продлится ровно до тех пор, пока я снова не увижу ее во сне. Шепчущую: "Не отпускай меня, пожалуйста…" и растворяющуюся в тревожном сумраке вслед за вечно сопровождавшим Виту мутным туманом.
И я бы не отпустил.
Ни за что.
Если бы оказалась жива, если бы увидел ее снова…
Но я уже слишком большой мальчик, чтобы верить в сказки.
— Ян, без тебя никак. - Донесся из трубки усталый голос Грецкого. - Северов сказал, что будет решать только с тобой лично. А я что сделаю? Это же ты у нас директор компании, а не я! Так что давай, сворачивай свою ежегодную весеннюю хандру и подваливай в офис.
Ох уж эти “авторитетные” VIP клиенты. От VIP только вывеска на фасаде, зато авторитетности, хоть отбавляй. Ведь бандит в дорогом костюме какие-то новые качества, кроме более менее приличного вида не приобретает.
Но Северов, надо признать, откровенным бандюганом все же не был. С виду типичный депутат какого-нибудь собрания со счетом в офшоре и парой заводов на ближайших родственников. Сразу и не скажешь, что занимается чем-то настолько незаконным, что приходится при себе постоянно держать целую армию уркаганов.
А вот на людей его смотреть без содрогания было сложно, с такими на стрелку в каком-нибудь заводском районе или к предпринимателю с печальной новостью о том, что “его бизнес больше не его” завалиться - это да. Но в приличное общество с ними выйти - себе дороже.
Потому, наверное, и обратился к нам с просьбой подобрать максимально грамотный персонал. Чтобы и лицами в криминальных сводках не отсвечивали, и в случае серьезной ситуации знали, что делать.
Вот только подписывать контракт Северов хотел непременно со мной, а не с моим замом. Будто бы пожав мне руку, получит больше гарантий! Но тут и ежу понятно, что имея дело с такими людьми, в случае ошибки рискуешь не неустойкой или штрафом, а собственной головой.
Ну, да ничего. Хочет, чтобы я пожал ему руку - пожму. И погрязнее руки жал. Бизнес есть бизнес.
Грецкий подготовил всю информацию и выслал мне в мессенджере. Если честно, открывать не хотелось. Арсений прекрасно знал свое дело и я был уверен в том, что там все по высшему разряду. В конце концов он был мозгом агентства и занимался бумажной работой. Я же обеспечивал надежные кадры и решал все возникающие не бумажные проблемы.
Может, удастся обойтись парой общих фраз? Наверняка Северов уже получил всю информацию о людях, которые поступят к нему на службу под эгидой нашего охранного агентства. Получил и еще раз проверил их. Так о чем переживать?
Я никогда не брал отпуск. Просто по весне пропадал из вида на пару недель, если прошлое особенно давило. И Грецкий знал об этом, полностью освобождая от дел, связываясь только в экстренных случаях. Как сегодня. Но дался ему этот Северов!
Да, именно сегодня настроение было совершенно не рабочее. Все из-за того сна…
Хотелось нажраться вусмерть прямо с утра. Или лучше отправиться в зал, чтобы выбить из себя все эти душу рвущие мысли и образы.
Блять. Столько лет прошло, а болит, как вчера...
Сигнал пришедшего сообщения заставил вынырнуть из пучины невеселых мыслей.
Видимо, пояснение к присланному файлу от Грецкого: “Спецзаказ. Поставил нашего лучшего робокопа”.
Робокопами мы между собой называли телохранителей, которые занимались круглосуточной охраной объектов. Лучшим у нас был Кирилл Троицкий. Очень умелый боец, десять лет отслуживший в спецназе и побывавший во многих горячих точках, которые даже показывать на карте было противозаконно. Именно на службе по контракту мы и пересеклись с ним, а позже, когда дела моего агентства пошли в гору, я связался с Кириллом, предложив выгодную альтернативу контрактной службе.
Троицкий был ниже меня, но шире в плечах. Из-за крепкого, коренастого сложения и надежности на службе у него был позывной БМП. И все же, несмотря на бычью шею и, как говорится, “морду, просящую кирпича”, Троицкий был невероятно начитанным и умным человеком. Его мы определяли на работу только по особенным заказам, вроде охраны первых лиц крупных компаний… или первых лиц преступного мира.
Да. Наше агентстство не чуралось любой работы. Я уже говорил, что нам было все равно, кого охранять? Единственное правило - не брать под охрану конкурирующих клиентов. Одновременно.
Пожалуй, это было уже интересно.
Робокопы стоили дорого. Расточительно дорого! Они, как универсальные солдаты, в одиночку могли заменить собой целое подразделение.
Я покрепче перехватил руль одной рукой, а другую с телефоном поднес ближе к глазам. Читать файл на ходу было неудобно, но любопытство в карман не засунешь, и я набрал Грецкого.
— Ты скоро? - Раздалось в трубке вместо извечного “у аппарата”. - Северов будет с минуты на минуту. Чем мне его развлекать? Не думаю, что он оценит твою “обычную” пунктуальность. Сам знаешь, для имиджа это ничего хорошего.
— Арсений, не забывай что это ты у нас человек-часы и главный по имиджу. Я скорее “тот мрачный тип, с которым лучше не связываться”.
Тяжелый вздох на том конце дал понять, что Грецкий сегодня не в том настроении чтобы мериться остроумием.
— Я в пути. Буду вовремя.
— Ты уж постарайся!
— Лучше скажи, на кой черт Северову спецзаказ? Я думал, он у нас бригаду закажет для сопровождения, а не одного спеца.
— Странно… я думал, что отправил тебе файл.
— Отправил. Просто я не открыл.
Еще один тяжелый вздох.
— Северов в мэры решил баллотироваться, вот что.
— И что? - Усмехнулся я, сворачивая во двор нашего офисного здания. - Хочет обеспечить себе круглосуточную охрану? Чтобы спец ему одеяло ночью подтыкал и прикрывал даже в туалетной кабинке? Неужели, чтобы жопу над креслом занести, стольким на хвост наступить пришлось, что ее теперь двадцать четыре на семь беречь нужно?
— Да не ему это. Бабе его.
— Бабе? Бабе-то зачем? Видел я его жену пару раз в новостях, такая сама кого хочешь завалит.
— Да не о той бабе речь. О жене можешь забыть, он развелся уже полгода как. Северов своей новой девке робокопа берет.
— И зачем? Я к тому, что это же Северов. Кто их, этих его девок считает?
— Ты смотри при нем такого не ляпни. Даже в шутку. - Напряженно добавил Арсений. - Все серьезно у него с ней. Настолько серьезно, что боится, что через нее до него доберутся.