Обнал

Глава 1

Декабрьский воздух Карелии, хрупкий, вымороженный до звона, колол лёгкие. Четыре месяца. Катя перестала считать дни, когда поняла, что время здесь застыло, превратилось в вязкую смолу на сосновых стволах. Деревья обступали их схрон молчаливым кольцом.

Лезвие топора со свистом входило в мёрзлое полено. С каждым ударом из её груди вырывался короткий, сдавленный выдох. Сила. Ярость. Ритм. Удар — раскол. Удар — треск. Этот утренний ритуал выбивал из мышц ночную скованность и глушил тревогу. Она рубила дрова не из-за холода — дизельный генератор исправно гудел в сарае — а потому, что эта тупая, изматывающая работа была единственным, что она контролировала.

Она занесла топор, но в лесной тишине резкий, сухой треск ветки ударил по ушам.

Топор выпал, глухо ткнувшись в снег. Инстинкт, выжженный в ней за эти месяцы, бросил её на одно колено за поленницу. Вниз. Замереть, сжимая в лёгких морозный воздух. Сердце колотилось тяжело, глухо, где-то в горле. Глаза лихорадочно прошивали серую стену леса, ища аномалию, блеск металла. Разум шептал о белке, но тело, помнящее вкус пороха, не верило.

Минута. Две. Ничего. Только ветер тихо стонал в верхушках сосен. Катя медленно выпрямилась на подрагивающих ногах. Она повернулась к самому толстому, узловатому полену и принялась вколачивать в него свой застрявший страх. Лезвие топора вошло в дерево с глухим, влажным звуком. Она вырвала его и ударила снова. И снова, пока боль в плечах не стала единственной реальностью. Щепки летели во все стороны. Она молотила по полену, пока не выдохлась.

Артёма разбудила боль. Глухая, тянущая волна из раздробленного плеча прошла по всей левой стороне тела, поджигая фантомы в повреждённых нервах. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, пережидая приступ. Он давно научился каталогизировать свою боль, как вражеское вооружение: была ноющая, фоновая; острая, режущая; и вот эта, самая мерзкая — глубинная, похожая на ржавчину, что изъедает металл изнутри.

Он знал, что она скоро придёт. Её шаги по дому были почти неслышны, но он различал их по едва уловимой вибрации досок, по тому, как менялся воздух.

Сесть. Простое действие, ставшее тактической задачей. Он медленно перенёс вес на правую руку. Сжал зубы и толкнул себя вверх. Плечо отозвалось таким разрядом, что перед глазами потемнело. Он замер, тяжело дыша. Справился. Первая победа за сегодня.

Он попытался сжать пальцы левой руки в кулак. Они подчинились медленно, неохотно, и тут же по ним прошла мелкая дрожь. Этот предательский тремор был хуже боли. Боль можно было терпеть, презирать. Тремор — нет. Он с силой стиснул дрожащую левую руку здоровой правой. Челюсти сжались до скрипа. Он не издал ни звука. Не позволит ей это увидеть.

Катя вошла в комнату без стука. Часть их негласного договора. Никаких лишних звуков. Только функция. На подносе — необходимый минимум: кружка с дымящимся отваром, овсянка, таблетки. Каждое движение выверено. Она поставила поднос на тумбочку, избегая смотреть ему в лицо.

Он молча следил за ней. Она чувствовала его взгляд на затылке.

— Чай, — хрипло произнесла она.

Он не ответил. С нарочитой, ломаной резкостью протянул здоровую правую руку. Его пальцы, напряжённые до побеления, сжали горячий фарфор, но кружка накренилась, и кипяток обжёг тыльную сторону кисти. Он не моргнул, не сдвинулся, лишь замер на мгновение, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Не издав ни звука, он поднёс кружку к губам, будто выпил не горячий отвар, а собственное унижение.

Она молча наблюдала. Достала из кармана халата тюбик с мазью от ожогов, положила его на тумбочку и, не сказав больше ни слова, вышла.

Из кабинета Аслана Ташаева на сорок втором этаже «Федерации» Москва внизу казалась игрушечной, безмолвной и покорной. Ташаев сидел в глубоком кресле, медленно вращая в пальцах стакан с виски.

Напротив него, прямой и неподвижный, стоял Руслан Багиров, его новый начальник службы безопасности. Сухой, жилистый, со шрамом на шее и тяжёлым, немигающим взглядом. Он пришёл на смену Разумовскому, и всё в нём говорило о системном подходе, а не о звериных инстинктах.

— Четвёртый месяц, Руслан, — голос Ташаева был тихим, но весомым. — Четыре месяца они гуляют на свободе. Мои деньги, моя репутация… гуляют вместе с ними.

— Мы проработали все его старые контакты, — ответил Руслан ровно. — Все схроны, все явки. Пусто. Он залёг на дно. Глубоко, Аслан Ибрагимович.

— Разумовский не крыса, чтобы залегать на дно. Он хищник. Готовится к прыжку, — Ташаев сделал глоток. — А переводчица?

Руслан на мгновение замялся.

— Ястребова Екатерина Андреевна. Двадцать три года. Родители в Подмосковье, под наблюдением. Связей в криминальном мире нет.

— Вот видишь, — Ташаев снисходительно улыбнулся. — Приманка. Искать её — пустая трата времени. Она — тень. Нам нужна не тень, а тот, кто её отбрасывает.

— Аслан Ибрагимович, позвольте, — Руслан говорил осторожно. — Разумовский — профессионал старой школы. Его методы предсказуемы. Но она… из другого мира. Социальные сети, старые друзья. Это слепая зона. Возможно, стоит перебросить ресурсы на неё.

Ташаев с раздражением поставил стакан на стол.

— Руслан, ты хороший исполнитель. Но ты мыслишь, как исполнитель. Артём — собственник. Он держит её на коротком поводке. — Он отмахнулся. — Это моя партия с Разумовским. Не с его шлюхой. Сосредоточься на фигуре, а не на пешке. Ищи его. Всё, иди.

Руслан молча кивнул и вышел. Ташаев остался один, глядя на город. Его город.

Деревянный сарай, пропахший сухой сосновой стружкой, служил Артёму спортзалом. Он взял в правую руку керамбит и начал медленно выполнять базовые элементы ножевого боя. Его медитация. Сначала движения были точными. Тело помнило. Ритм. Контроль. На несколько мгновений он почти поверил, что всё, как прежде.

Но иллюзия длилась недолго. Дыхание сбилось. Струйка пота потекла по виску, и это взбесило его. Он никогда не потел на этом комплексе. Он попытался ускориться, но тело отказалось подчиняться. Левая сторона не успевала за правой, нарушая баланс. И тут левую руку снова свело. Тремор вернулся, сильнее, чем утром.

Глава 2

Двадцать первое декабря. Катя не спала.

Комната, бывшая гостиная затерянного в карельских лесах схрона, превратилась в берлогу параноика. Стол из грубого, пахнущего смолой дерева был погребён под слоями распечаток, схем и карт. Бумажный хаос, ставший системой. В центре, как единственный глаз циклопа, — ноутбук. Его экран отбрасывал на её лицо мертвенный синий свет. Рядом — кружка с застывшей на дне чёрной, липкой кофейной гущей. Кофе — говно.

Работа стала её бронёй. Способом не сойти с ума в этой деревянной коробке, запертой на четыре месяца посреди молчаливого, заснеженного ничто. Четыре месяца она штопала его раны, слушала по ночам сдавленные стоны и смотрела, как «Бетон» рассыпается в собственную тень. Теперь его тело кое-как срослось. Её разум, наоборот, вибрировал от напряжения. Началась настоящая работа. Архив Бурханова. Их проклятие и единственная надежда.

Она бросила офшоры. Это был его мир. Мир грубой силы. Она — лингвист. Её оружие — синтаксис. Она вскрывала архив как мёртвый язык, ища его внутреннюю грамматику. Имена, даты, геотеги. Она искала не деньги, а аномалии. Повторы. Эвфемизмы. То, что выдаёт ложь в речи живого человека, должно было быть и здесь, в цифровом слепке сознания мертвеца. Нудная, механическая работа перемалывала её тревогу в сухую пыль данных.

Снаружи дизельный генератор натужно закашлялся, плюнул сизым дымом и, чихнув в последний раз, заглох. Внезапный вакуум оглушил. Лампочка над столом моргнула и сдохла. Комнату поглотила темнота, разрываемая лишь холодным свечением дисплея. Она замерла. Сердце гулко стучало в рёбра. Вся их хвалёная крепость держалась на старом дизеле и канистрах с соляркой. Любая случайность — и они ноль. Тишина за стенами больше не была фоном — она стала главным событием. Вязкой и удушающей.

Он возник из темноты коридора бесшумно. Катя не услышала — ощутила сдвиг в плотности тишины. Артём стоял за её плечом, молчаливая тень, и смотрел на бумаги. Она не оторвалась от экрана, но мышцы затылка напряглись. Он не понимал сути её записей, но видел главное. Систему. Упорство. Работу профессионала.

Каждый её интеллектуальный прорыв подчёркивал его беспомощность. Его методы — сломать дверь, сломать человека — здесь не работали. Архив требовал не силы, а ума. Катя почти физически ощущала жар, исходивший от него. Жар, у которого не было ничего общего с теплом — только сжатая до предела, беззвучная ярость. Ярость на себя.

— Что там? — его голос, тихий и ровный, резанул тишину. Требование отчёта. Попытка вернуть контроль.

— Шум, — ответила она, не отрывая взгляда от экрана. Голос ровный, без эмоций. — Девяносто девять процентов — мусор. Белый шум, чтобы скрыть один процент сигнала.

Она намеренно использовала его сленг. Тонкий, выверенный удар. Она не просто выполняет приказ — она понимает игру. Она говорит с ним на одном языке. Воздух за её спиной загустел, стал плотным, как перед грозой. Пауза затянулась. Он ждал отчёта, а получил аналитику от равного.

Артём смотрел на её затылок, на тонкую шею. Он никогда бы не смог. Его хватило бы на час, потом он разъебал бы ноутбук о стену. Впервые за эти месяцы он почувствовал не только злость на свою немощь, но и острый укол страха. Она становилась слишком умной. Слишком необходимой. Из инструмента она превращалась в незаменимый ресурс. А любой ресурс, который ты не можешь контролировать, становится угрозой. Сука. Теперь без неё никак.

— Работай, — отрезал он и так же бесшумно исчез.

Ночь была глухой. Катя шла на кухню за водой, босиком по ледяным доскам. Дверь в его комнату была приоткрыта. Из темноты донёсся звук — сдавленный, рваный выдох, в котором боли было больше, чем воздуха. Он думал, она спит.

Она замерла у двери. И снова тот же звук. Глухой, безнадёжный, как будто ломали что-то внутри. Что-то холодное и острое, давно похороненное, болезненно шевельнулось в груди. Реакция была мгновенной: Катя отсекла этот импульс, как хирург — заражённую ткань. Она молча развернулась и пошла на кухню.

Утром он уже сидел за столом. Лицо серое, осунувшееся. На стол перед ним беззвучно опустилась кружка с чаем. Рядом лёг блистер с армейским обезболивающим. Её движения были точны и отстранённы. Он мельком взглянул на таблетки, потом на неё. Его взгляд, полный унижения, задержался на её лице. Он выдавил из себя короткий кивок. Акт был принят. Пакт оставался в силе.

Прорыв случился на следующую ночь, в мёртвый час перед рассветом. Накачанная кофеином и упрямством, она нашла это. Цепочка мелких транзакций, раскиданных по разным датам, вела к одной точке. Огромный, нетронутый криптокошелёк. Астрономическая сумма. Их билет на свободу.

Горячая волна азарта ударила в голову. Она сделала это. Переводчица взломала код. Впервые она почувствовала, как её знание стало рычагом, способным сдвинуть этот мир с мёртвой точки. Она дождалась утра, распечатала проводки, разложила их на столе.

Он читал долго. Потом с той же ровной неумолимостью опустил бумаги на стол.

— Это ловушка, — сказал он холодно. Голос — как удар наотмашь. — Бурханов сам мне про него рассказывал. Его любимая шутка. «Отравленная приманка для жадных крыс». Он подкинул этот адрес силовикам ещё лет десять назад, чтобы отвести их от реальных счетов. С тех пор кошелёк — красная тряпка. Любой перевод — и на тебя сбегутся все собаки из Двенадцатого центра.

Его слова обожгли холодом. Триумф свернулся, оставив после себя только горечь и стыд. Щёки вспыхнули. Сука. Какая же я самоуверенная дура. Она видела не его лицо, а своё отражение в тёмном экране ноутбука — растерянное, униженное.

Не дожидаясь комментариев, она с силой захлопнула крышку ноутбука. Резкий щелчок пластика — как пощёчина. Резко встала и вышла на крыльцо, в обжигающий, колючий воздух.

Артём остался один. Он медленно выдохнул. Напряжение схлынуло с плеч, оставив после себя жёсткую ясность. Не было злорадства. Только холодное облегчение. Блять, чуть не вляпались. Ещё шаг — и они бы зажгли над собой неоновую вывеску для всего ФСБ. Он посмотрел на закрытую дверь. Хорошо, что он заметил. Но плохо, что она вообще нашла эту приманку. Копает слишком глубоко. И хаотично. В следующий раз его может не оказаться рядом. Контроль. Ему нужно было вернуть контроль.

Глава 3

Рассвет прорезал тишину, державшуюся четыре месяца. В гостиной пахло горечью старого кофе, бумажной пылью и озоном от раскаленных плат. На краю стола — батарея грязных чашек, граница её территории. Вокруг, как воронки от взрывов, лежали стопки распечаток. Одна — транзакции по жёнам. Другая — по детям. Третья, самая тонкая, — по любовницам. Каждая фамилия, обведённая красным, — центр своей маленькой, гниющей вселенной.

Позвоночник ныл, но Катя не замечала. Боль отступила, обнажив нервы. Осталась только выжженная, неестественная ясность. Глаза на осунувшемся лице горели сухим, лихорадочным блеском. Когда дверь скрипнула, она не вздрогнула.

Артём вошёл бесшумно. В его замедленных движениях чувствовалась не слабость, а тяжесть зверя, притворяющегося раненым. Его взгляд скользнул по столу, замер на её лице. Она поймала его взгляд и не отвела свой. Он подошёл к кофеварке, налил в чистую кружку остатки вчерашней жижи и встал у окна, глядя на серый предрассветный снег. Ждал.

— Мы не бежим, — голос Кати прозвучал хрипло, будто им не пользовались много дней. — Мы остаёмся. И сжигаем его мир.

Артём не обернулся. Его отражение в стекле, до этого размытое, сфокусировалось на ней.

— Подробности.

— Убить? — Она презрительно скривила губы. — Нет. Слишком просто. — Палец ткнул в распечатку. — Вот. Они его сожрут. Сами. Его же псы. Мы просто… подкинем им кость. С его мясом.

Он повернул к ней голову, не меняя положения корпуса. Его серые глаза просеивали её план, выискивая ошибку, слабое звено.

— Самоубийство, — наконец произнёс он. — У нас нет ресурсов. Есть этот дом, дохлый генератор и интернет через раз. Ты предлагаешь выйти с ножом против танковой дивизии.

Месяц назад она бы рухнула. Не сейчас.

— Ты мыслишь как солдат, Артём. Стволы, люди. — Она постучала ногтем по столу. — А надо — как коррозия. Наш ресурс — информация. Мы не штурмуем крепость. Мы заразим её изнутри. Посеем паранойю. Когда крысы бегут с корабля, им плевать на капитана. Мы дадим им причину бежать.

В его глазах что-то изменилось. Он подошёл к столу, взял один из листов. Тремор в пальцах был почти незаметен. Война ещё не началась, но этот старый кухонный стол посреди карельской глуши превратился в алтарь их будущей бойни.

К одиннадцати утра гостиная стала похожа на камеру для допросов. Артём, приняв идею, переключился в привычный режим: искал уязвимости с методичностью сапёра, мерил шагами комнату от стены до стены.

— Допустим. Сливаем. Как? Кому? Журналисты? Продадут нас тому, кто больше заплатит.

Он не смотрел на неё, прокручивая в голове десятки провальных сценариев. Утренняя лихорадочная энергия Кати стекла, оставив тупую усталость. Она откинулась на спинку стула, потёрла веки.

— Зашифрованные сервисы, VPN… — начала она.

— Для детей, — оборвал он. — Их аналитики вычислят нас по стилю текста. Они не будут ломать шифр. Они будут ломать нас. Ташаев ударит по всем, кого может с нами связать. По моим старым контактам. По твоим…

Он замолчал. На секунду в голове прозвучал смех матери по телефону — и тут же оборвался, будто его отсекло помехами. Катя отогнала его.

— Не всё сразу, — её голос звучал ровно. — Начнём с малого. Анонимное письмо одному из них. Посеем сомнение.

— И он тут же принесёт это письмо Ташаеву, — Артём выдохнул эту фразу, словно она была пылью на языке. — И они вдвоём начнут искать. Ты дашь им точку отсчёта. Бред.

Он настаивал на быстрой, шокирующей атаке. Слить самое грязное, вызвать панику.

— Они запаникуют. Начнут выводить активы, звонить. Создадут шум, в котором мы нанесём следующий удар.

— Нет, — Катя покачала головой. — Мы раскроем главный козырь. Они поймут масштаб угрозы и объединятся против нас. Сначала разведка. Нам нужно подобраться ближе. Изучить их изнутри. Найти личные триггеры. Страхи. Любовниц. Болезни детей.

Он слушал, плотно сжав челюсти. Его пальцы сами нашли на столе один из патронов, которые он чистил вчера. Правая рука двигалась уверенно. Но когда он переложил гильзу и пулю в левую, та отказалась подчиняться. Пальцы свело судорогой, они застыли, неспособные удержать гладкий металл. Гильза цокнула по столу и упала на деревянный пол.

— Сука, — прошипел он и резко отвернулся.

На секунду Катя провалилась в сон — голова клюнула, веки слиплись, — но тут же вздрогнула, вынырнув обратно. Оба были на пределе.

Артём тяжело дышал, стоя у окна спиной к ней.

— Хорошо, — наконец выдавил он. — Твоя взяла. Но чтобы подобраться ближе, нужны ключи. А у нас нет даже замочной скважины.

Последующие часы превратились в пытку. Спутниковый интернет, их единственное окно в мир, издевался. Страницы грузились по несколько минут, связь обрывалась. Тупик стал физическим ощущением — холодным, липким.

Первая гипотеза: бить по самому сильному. В списке самой весомой фамилией был действующий генерал СВР.

— Обезглавим его генерала — подорвём всю вертикаль Ташаева, — Артём ткнул пальцем в экран ноутбука. — Эти люди боятся не тюрьмы. Они боятся внезапной, публичной деградации.

Они начали копать. Нашли зацепку — молодая модель, владелица картинной галереи, появлявшаяся на тех же раутах, что и генерал. Её инстаграм — витрина роскоши. Очевидная мишень.

— Вот она, — выдохнула Катя. — Он не может светить эти траты. Всё куплено через подставные фирмы.

Два часа они разрабатывали схему подхода, легенду для Кати. План обрастал деталями. Но что-то внутри неё, интуиция переводчика, не давало покоя. Слишком просто.

— Подожди, — сказала она, открывая новую вкладку. — Проверю её по открытым реестрам. Корпоративные связи, гранты…

Через пятнадцать минут нашла. Галерея «любовницы» действительно существовала. И даже получала гранты на культурные программы, курируемые фондом, тесно связанным со службой внешней разведки. А сама девушка была дочерью одного из заместителей генерала. Это была не мишень. Это была ловушка. Приманка для дилетантов.

Глава 4

Катя очнулась — шея и плечи окаменели. Голова, набитая песком, лежала на стопке распечаток с въевшимся запахом тонера. Комната тонула в сером предрассветном сумраке, который сочился сквозь неплотно прикрытые ставни. Она не помнила, как уснула. Память оборвалась где-то на двухсотой странице анализа транзакций, когда слова на бумаге утратили смысл, превратившись в чужой, непонятный узор.

Она выпрямилась. На щеке отпечатался рельефный след пластиковой пружины. Воздух в гостиной был спёртым, кислым: запах остывшего в турке кофе, пыль, поднятая кулером ноутбука, и едва уловимый, почти медицинский дух их изоляции.

Пальцы наткнулись на холодную, липкую керамику кружки. Кофе давно умер. От ночной победы, ещё вчера казавшейся ясной и осязаемой, не осталось и следа. Только гул в черепе и свинцовый налёт усталости на языке. Теперь, когда карта вражеской территории лежала на столе, стало ясно, что идти по ней придётся вслепую. И каждый шаг мог стать последним.

Дверь спальни скрипнула. Вошёл Артём. Его походка была выверенной — каждый шаг, маскирующий дрожь, стоил ему тотального напряжения мышц. Кожа на скулах натянулась до восковой бледности. Ни слова, ни вопроса. Он молча прошёл к кухонному углу. Стекло стакана глухо стукнуло о столешницу рядом с её рукой. Следом на дерево лёг серебристый блистер.

Он сбросил две капсулы в рот, не глядя, и проглотил всухую. Отточенное движение. Сломанное тело, работающее на химии и упрямстве.

Он опёрся руками о спинку стула, его взгляд прошёлся по хаосу бумаг. Тяжёлый, без вчерашнего восхищения. Так смотрит инженер на чертежи перед началом работ.

— Генератор. Сколько топлива?

Голос тихий, хриплый. Вся их война зависела от банальной канистры с соляркой. Катя подняла на него усталые глаза.

— Хватит на три дня непрерывной работы в сети, — ответила она ровно. — Не больше.

Обратный отсчёт начался.

К десяти утра воздух в гостиной загустел, стал тяжёлым, как в запертом архиве. Артём сидел напротив. Лицо его застыло, превратилось в непроницаемую маску. Это был «Бетон» — не тот, что ломал кости, а тот, что стирал личности.

— Забудь, что ты Ястребова, — начал он, его голос был плоским, без интонаций. — Екатерина Андреевна Ястребова умерла в августе. Испарилась. Сейчас мы создаём Алису Зотову. Наследницу. Стерву. Пустышку.

Он начал лепить новую личность. Дата рождения, Вена, частная клиника. Школа — закрытый пансион Le Rosey в Швейцарии. Университет в Женеве, брошенный из-за «острой, непреодолимой скуки». Артём не создавал след с нуля. Он активировал одну из старых «консервов» — спящую легенду, купленную несколько лет назад на случай полного обнуления. Через зашифрованный канал он отправил команду даркнет-специалистам на внесение финальных правок: имя, фото, актуальные даты.

— Твой отец, — продолжал он, не отрывая взгляда от экрана, — Виктор Зотов. Теневой. «Обнал». Погиб на Лазурном берегу пять лет назад. Мать — бывшая модель, спилась, живёт в реабилитационном центре под Ниццей. Ты её ненавидишь. Друзей нет. Хобби — винтажные часы Cartier и конный спорт. Поло. Расскажи мне о своём последнем турнире.

Катя глубоко вздохнула.

— Это было в Гштааде, в прошлом месяце, — начала она, придавая голосу ленивую, капризную интонацию. — Ужасная организация, представляешь? Лошадей привезли уставших, шампанское было тёплым. Я играла в команде с этим аргентинцем, Паоло… такой симпатичный, но совершенно бездарный. Мы, конечно, проиграли. Я так разозлилась, что…

— Неправильно, — резко оборвал её Артём. Его взгляд был точным и безжалостным. — Слишком много эмоций. Алисе плевать на результат. Она не злится, она разочарованно вздыхает. В её голосе — скука. Повтори.

И она повторяла. Десятки раз. «Мы проиграли. Скука». «Шампанское было тёплым. Какое убожество». «Этот Паоло? Милый мальчик. Не более». Он заставлял её произносить эти фразы, пока из них не ушла вся жизнь, пока они не превратились в мёртвые, отполированные формулы, в которых сквозило лишь высокомерие и тотальное безразличие.

Час спустя он нанёс новый удар.

— Твой любимый конь в поло-клубе Gstaad Palace? — бросил он небрежно.

Катя замерла. Этого не было в легенде.

— Я… я не знаю, — выдавила она.

— Алиса знает, — его голос стал ещё твёрже. Он развернул к ней ноутбук. На экране — десятки вкладок: сайт поло-клуба, фотографии конюшен, светская хроника. — Его зовут Diablo. Аргентинский чистокровный, вороной, со звёздочкой на лбу. Ты обожаешь его за норов. Лично выбирала для него седло от Hermès. Имя конюха — Жан-Пьер. У него аллергия на люцерну. Твоя задача — не врать, Ястреб. Твоя задача — знать.

Она смотрела на экран, на фотографии чужой, выдуманной жизни, и чувствовала, как её собственная реальность истончается. Она стиснула зубы и начала заучивать: имена, даты, бренды, клички лошадей, сорта вин. Она впитывала эту глянцевую пустоту, и на мгновение ей показалось, что она смотрит на себя со стороны — на чужую женщину, прилежно заучивающую чужую жизнь. А Артём наблюдал. Он перестал сражаться. Но он всё ещё мог собирать механизм.

К обеду стало очевидно: для создания легенды, покупки одежды и аренды квартиры нужны были чистые деньги. У них был компромат на миллиарды, но не было и ста тысяч рублей на расходы.

Артём несколько часов просидел у печи, глядя в огонь. Наконец, он поднялся.

— Есть один вариант, — сказал он глухо. — Грязный.

Они переместились на чердак, к единственной точке со слабой спутниковой связью. Артём, не отрываясь, работал над защищённым ноутбуком. Пальцы быстро, почти беззвучно забегали по клавишам, выстраивая цифровую крепость. Он поднял каскадное соединение через три арендованных VPS, каждый в своей юрисдикции. Конечный узел замаскировал под трафик с мобильного оператора где-то в Йоханнесбурге. Из-за тремора палец соскочил с клавиши, стерев половину скрипта. Артём глухо выругался и начал заново. Он собирался выйти из тени. Сообщить миру, что Артём Разумовский всё ещё жив.

Глава 5

Ночью их план казался идеальным. Утром от этой уверенности осталась только головная боль. Слова стали лишними, и дом погрузился в плотное, гудящее молчание. Каждый звук — скрип половицы, треск остывающего полена — резал слух. Они двигались по комнатам, как две тени в одной клетке, каждый поглощённый своим ритуалом.

Катя нашла выход в тупой, изматывающей работе. Натянула жёсткие от мороза перчатки, взяла топор. Ледяная тяжесть металла отрезвляла. Она не целилась — просто обрушивала его на промёрзшие плахи. Дерево не раскалывалось с сухим треском, а лопалось с влажным, рваным хрустом, выпуская пар.

Она работала методично, без передышек. Спину и плечи свело, по лицу, несмотря на мороз, стекал пот. Дыхание срывалось белым облаком, и топор, ставший продолжением рук, раз за разом вгрызался в дерево.

Из полумрака комнаты он наблюдал. Силуэт на белом снегу. Резкий, сильный. Он видел в ней свою прежнюю, беспощадную эффективность. Видел механизм, оружие, которое сам же и создал. Вот только теперь этот механизм действовал автономно.

На тыльной стороне его левой руки кожа пошла мелкой рябью, словно под ней проснулась чужая жизнь. Он с силой вдавил пальцы в дерево подлокотника, пока боль от впившихся ногтей не заглушила унизительную дрожь.

Артём отвернулся от окна, сел за ноутбук. Карта Москвы. Маршруты, зоны наблюдения, пути отхода. Безупречная теория, которую предстояло воплощать ей. Он попытался увеличить карту, но пальцы левой руки застыли над тачпадом, не подчиняясь. Попробовал снова. Нервный импульс прошил предплечье, заставив кисть дёрнуться и сбить курсор.

— Чёрт побери.

Он занёс над тачпадом правую, здоровую руку, но в последний момент замер. Нет. Не перед ней. В глухой ярости он ударил кулаком по столу. Чашка с остывшим кофе подпрыгнула, выплеснув на распечатанные схемы тёмно-коричневую жижу. Лужа медленно расползалась по бумаге, превращая чёткие линии в грязное пятно.

В этот момент в дом вошла Катя. Раскрасневшаяся, пахнущая морозом и смолой, она принесла с собой сухую, неуместную энергию. Их взгляды встретились над кофейной лужей. Он ждал упрёка. Но она не сказала ни слова. Просто прошла мимо к плите. От неё пахло холодом, древесной смолой и потом. Её молчание резало воздух острее топора.

Ближе к вечеру Артём достал из тайника свой Glock. Работа с металлом возвращала ему себя. Здесь, в мире выверенных допусков и холодной стали, его тело ещё подчинялось. С отработанным усилием он отделил магазин. Затворная рама, податливая и тяжёлая, отошла от рукоятки. Он ощущал кончиками пальцев каждый миллиметр натяжения пружины, и эта предсказуемость дарила хрупкий контроль. Он прочистил ствол, смазал направляющие, стирая грязь с каждой детали.

Проблема возникла при сборке. Нужно было установить возвратную пружину — деталь, требующая слитного движения обеих рук. Он зажал затвор в левой. И снова эта рябь под кожей. Дрожь превратила пальцы в неуклюжие, чужие обрубки. Пружина выскальзывала.

Он заставил себя замереть, сосредоточившись на одном вдохе.

Попробовал снова, закусив губу. Пружина соскользнула, звякнула о столешницу и скрылась под массивным столом.

Из его груди вырвался глухой, сдавленный рык. Он рухнул на четвереньки, и в тот же миг левый бок скрутило судорогой — там, под кожей, всё ещё жили осколки. Он замер, прикусив язык до крови. Боль отступила, оставив тошноту. Протянув правую руку, он нащупал на пыльном полу холодную витую проволоку. Снова сел за стол. Попытался ещё раз. И ещё. Левая рука не слушалась.

Он не заметил, как она подошла.

Катя всё это время молча сидела в кресле. Она видела его борьбу. Когда пружина упала во второй раз, она беззвучно встала. Подошла к столу, подняла деталь. Он замер, глядя на неё снизу вверх. Она не сказала: «Давай помогу». Просто взяла у него из рук затвор, и её пальцы завершили то, что не смогла его дрожащая кисть. Щелчок вставленного магазина прозвучал в тишине как удар судейского молотка.

Она положила собранный пистолет на ветошь перед ним. Его оружие, собранное её руками. Он медленно поднял взгляд от оружия на её непроницаемое лицо. Затем опустил глаза на свои руки: сильную правую и дрожащую, бесполезную левую. Он резко, как сломанный манекен, поднялся. Не глядя на неё, вышел, хлопнув дверью так, что в окне звякнуло стекло.

В это самое время, за тысячи километров от карельского леса, в выхолощенном пространстве своего кабинета на пятьдесят седьмом этаже башни «Федерация», Руслан Багиров отложил приказ Ташаева «искать Артёма». Искать человека, который всю жизнь учился исчезать, — глупо. Разумовский был ранен, лишён сети, предсказуем. Настоящей угрозой, аномалией, была она. Девочка-переводчик.

Руслан не искал человека. Он искал цифровой след. Он дёрнул за три нитки. Три запроса ушли по трём разным каналам: один — бывшему коллеге в Погранслужбу ФСБ, второй — начальнику безопасности банка-партнёра, третий — безликому контакту в даркнете, который ответил не сразу.

Ответы начали стекаться. Из сотен совпадений он методично отсеивал мусор, пока на экране не осталось два профиля. Две дорогие легенды с бэкграундом, уходящим в Европу. Одна — арт-куратор из Вены. Вторая — Алиса Зотова, двадцатичетырёхлетняя наследница покойного швейцарского банкира, приехавшая в Москву развеять скуку.

Разумовский сохранил доступ к «чёрной кассе» Бурханова. Создание такой легенды, как у Зотовой, требовало серьёзных вливаний. Это его почерк. Но главное — в другом. Арт-куратор — инструмент для тихих операций. А скучающая наследница — вектор атаки на мир Ташаева. На его жену, любовниц, слабых помощников.

Он не стал звонить Ташаеву. Старик был одержим Разумовским. Руслан нажал кнопку на селекторе.

— Слушаю, Руслан Магомедович.

— Цель — «Зотова», — его голос был тихим, без интонаций. — Полное имя — Алиса Зотова. Начать пассивное наблюдение. Мне нужно всё: счета, номера, машина.

Артём вернулся через час. Или два. Принёс с собой мороз и резкий дух виски. Не снимая куртки, прошёл в гостиную, налил себе ещё, прямо в ту же чашку из-под кофе. Весь вечер он просидел в кресле у остывшего камина. Его неподвижность гудела напряжением. От камина отвалился уголёк, прошипел на ковре в сантиметре от его ботинка. Он не заметил.

Глава 6

Тишина после насилия была другой — густой, тяжёлой. Пахло кислым перегаром, пролитым алкоголем и старым дымом. В воздухе висел металлический привкус.

Артём очнулся в кресле, рывком вынырнув из мутной дрёмы. Голову ломило. Мышцы шеи свело до каменной твёрдости. Язык распух, горло пересохло. Взгляд сфокусировался на ней. Катя. Она сидела за столом спиной к нему. Её спина — прямая, неподвижная линия. Длинные волосы стянуты в тугой узел, открывая шею, на которой грязным отпечатком темнел синяк. Она не замечала его. Или делала вид. Тишину нарушали только ровный гул кулера и едва слышные щелчки мыши — она работала.

Он поднялся, и комната качнулась. Мышцы затекли. Старые раны отозвались привычной ноющей болью, усиленной похмельем. Шатаясь, он побрёл на кухню. Прошёл мимо, не касаясь, оставляя между ними зазор в полметра. Она не шелохнулась. Но когда он поравнялся со столом, её правая рука, не отрываясь от ноутбука, медленно пододвинула к краю блистер с обезболивающим. Не забота — техническое обслуживание. Её волновала не его боль, а его работоспособность.

Он сгрёб таблетки, выдавил две в ладонь и закинул в рот, запив ледяной, ломящей зубы водой прямо из-под крана. Прислонился лбом к холодному стеклу, выдыхая пар. В тёмном отражении маячил измождённый, незнакомый мужик. Он резко отвернулся, перевёл взгляд на её руки. На костяшках алели свежие ссадины — молчаливое свидетельство его вчерашнего провала.

Налив кружку остывшего кофе, он сел напротив. Пил горькую жидкость, чувствуя, как тупая химия таблеток начинала действовать. Она всё так же стучала по клавишам, и этот механический ритм был единственным пульсом в комнате. Он ждал. Упрёка, слёз, истерики — чего угодно, что вернуло бы ему привычную роль. Но она молчала. И это безмолвие было страшнее крика. Наконец, он не выдержал.

— Отчёт, — прохрипел он.

Они вернулись к работе.

— Он бесполезен, — Катя произнесла это ровным тоном, не отрывая взгляда от экрана. На нём висела звуковая дорожка — плоская синусоида, погребённая под жирными пиками шума. Она включила запись. Из динамиков полился гул, треск и едва различимый бубнёж. Разобрать хотя бы слово было невозможно. — В любом людном месте он захлебнётся в городском гуле. Связь утонет. Скиф подсунул тебе дешёвую китайскую игрушку.

Артём долго молчал. Он не смотрел на Катю, глядя сквозь неё. Глубокий, слишком долгий вдох выдавал напряжение. На виске мелко задёргалась жилка. Провал с оборудованием был его провалом. Его контакт. Его ответственность. Она намеренно использовала то же резкое, рубленое слово, которое он так любил: «бесполезен».

— Значит, пойдёшь вслепую, — наконец произнёс он, переводя на неё тяжёлый взгляд. В голосе — не злость, а выверенное давление. — Без ушей. Ты будешь одна, в комнате с целью, и я не услышу ни слова. Одно неверное движение, один неверный ответ на вопрос, которого я не слышу, и ты труп. Понимаешь?

— Я не пойду вслепую, — спокойно ответила она, поворачиваясь к нему. Взгляд прямой, без тени сомнения. — Я буду их глазами и ушами. Я заставлю их говорить то, что мне нужно, там, где мне нужно. В тишине. В машине. В пустом кабинете. Я создам условия сама. Техника — костыль. Я обойдусь.

Она знала их страхи, их слабости, их потаённые желания. Она становилась оператором, манипулятором. И эта новая роль давала ей силу.

— Слишком в себя веришь, — усмехнулся Артём, но в усмешке сквозило раздражение. — Социальная инженерия — это долго. У нас нет времени. Топлива для генератора — на двое суток.

— Нам не нужно много времени, — парировала Катя. — Мне нужна одна встреча с Зариной. Одна. Чтобы посеять в ней паранойю. Дальше она всё сделает сама. Её страх потерять статус сильнее любви к мужу. Он станет её врагом, а я — единственной подругой. С Орловым ещё проще. Он труслив и похотлив. Я предложу ему иллюзию власти над красивой женщиной и возможность украсть у босса. Он сам принесёт мне всё на блюдечке.

Артём впился в неё взглядом. Он видел перед собой не испуганную девочку, а отстранённого, расчётливого аналитика. И понял, что проиграл этот спор. Их обманули. Ресурсы были на исходе. Их единственным козырем оставалась она.

— Хорошо, — наконец произнёс он, и это слово прозвучало как признание поражения. — Твой план. Но запомни. Если тебя возьмут… — Он наклонился вперёд, и его голос опустился до едва слышного, сухого скрежета. — Я не стану пробивать эту стену. Ты останешься там. Твоя цена — меньше, чем мой выход.

— Я знаю, — ответила она без эмоций.

Новая сделка была скреплена безмолвием.

Тренинг начался после обеда и походил на методичный слом. Артём превратился в безжалостного экзаменатора, гостиная — в допросную. Оружием были вопросы, бьющие наотмашь. Он гонял её по биографии Алисы Зотовой.

— Любимый отель твоей матери в Гштааде? — его голос был сухим и безжизненным.

— «Le Grand Bellevue», — мгновенно ответила Катя, изображая лёгкую скуку. — Ужасная дыра с претензией. Мама обожала их спа.

— Кличка её собаки?

— Принц Альберт. Йорк, страдающий метеоризмом. Отвратительное создание.

— Аллергия твоего отца?

— На дешёвый виски и честных людей.

Артём кивнул, его лицо оставалось непроницаемым. Он мерил комнату шагами.

— Любимый сорт вина? — отрезал он.

Катя на мгновение запнулась.

— «Solaia» 1997 года, — ответила она, но было поздно. Задержка была микроскопической, но он её заметил.

— Стоп, — холодно произнёс он, садясь напротив. — Любимые цветы твоей матери?

Вопрос был из её, Катиной, настоящей жизни.

— Белые пионы.

— Имя твоего первого парня?

— Дима Соколов.

— Что ты почувствовала, когда он тебя впервые поцеловал?

— Отвращение, — выплюнула она. — У него изо рта несло луком.

— Видишь? — его голос стал тихим, почти шёпотом. — Это ты. Ты отвечаешь мгновенно. А мне нужна она. Эта роль. Ты должна не помнить её жизнь. Ты должна её прожить. Снова. Любимые цветы матери Алисы? Быстрее!

Глава 7

Катю разбудил не будильник, а холод.

Не резкий уличный мороз, а нечто иное — глубокий холод, добравшийся до костей, который медленно сочился сквозь бревенчатые стены, пропитывал ватное одеяло и оседал в лёгких. Она лежала неподвижно в густой темноте, прислушиваясь. Гула не было. Привычное урчание дизельного генератора, четыре месяца бывшее фоном их существования, исчезло. Осталась только глухая тишина карельской зимы. Стазис окончен.

Она села. Холодный воздух коснулся обнажённых плеч. Дыхание выходило изо рта едва заметным облачком пара. Искать Артёма взглядом было бесполезно — она знала, что он не спит. Его боль была самым точным хронометром.

Пальцы нащупали на полу стылый пластик телефона. Двойное нажатие — резкий луч фонарика прошил темноту, выхватив из неё доски пола, раскиданную одежду и серый квадрат остывшего камина. Она медленно повела лучом. Артём сидел на краю своей кровати; его силуэт был обращён к стене — жёсткий, застывший в позе сломанной военной выправки. Он не сдвинулся, прислушиваясь к мёртвой тишине. Он тоже всё понял.

— Сколько? — Вопрос вырвался из него низким, утробным звуком.

— Часов шесть, может, семь утра, — ответила она, натягивая на себя несколько слоёв одежды. Каждое движение было выверенным, экономным. Паника была роскошью.

— Я не про время. Запас.

— Нисколько, — сказала она, направляя луч на канистру в углу. Пустая. — Сожгли всё.

Он повернулся не сразу. Когда его лицо наконец попало в дрожащий луч фонаря, в нём не было ни страха, ни удивления. Только неподвижная ясность приговора.

Сборы проходили без слов. Они двигались по комнате, освещая путь фонариками телефонов, и единственным звуком был шорох снаряжения. Она паковала еду и медикаменты, он — то немногое, что осталось от их арсенала.

Артём подошёл к тяжёлому пластиковому ящику с остатками аппаратуры и присел на корточки. Правая рука приняла вес, но левая отказала. Из его горла вырвался сдавленный выдох, похожий на скрежет металла. Мышцы спины свело. Костяшки его пальцев побелели, а затем резко разжались. Ящик с грохотом рухнул на пол, рассыпав мотки проводов.

Он замер на корточках, склонив голову. Катя молча подошла, отодвинула его в сторону, легко подхватила ящик и поставила у двери.

Последний завтрак в мёртвом доме был таким же безмолвным. Они сидели у остывшего камина, доедая остатки холодной тушёнки прямо из банки. Она ела быстро, методично. Он ковырял вилкой в банке, заставляя себя глотать.

— Пора.

Она поднялась. Он кивнул, опустив взгляд.

Протокол «Выжженная земля» был его стихией. Его тихий голос звучал в морозном воздухе дома, отдавая короткие, рубленые приказы.

— Все поверхности — спиртом. Дважды. Дверные ручки, выключатели, пол. Не пропустить ни сантиметра. Гильзы из-под камина. Тщательно.

Катя работала, подчиняясь его голосу, превратившись в последовательность действий: команда — движение. Тряпка, смоченная в спирте, методично проходила по каждой поверхности, стирая невидимые следы их жизни. Запах спирта смешивался с запахом остывшего пепла.

Она вошла в ванную, плеснула спиртом на зеркало и начала протирать. И замерла. Тусклый свет высветил отражение. Взгляд упёрся в губы. Разбитая, уже затянувшаяся рана придавала лицу упрямое, злое выражение. Скулы казались острее, чем она помнила. Это было лицо, не знающее сомнений. В глубине этих глаз она не нашла ничего от Кати Ястребовой, любившей книги и боявшейся крови. Резким, злым движением она стёрла это лицо, оставляя на стекле мутные разводы.

Сожжение улик походило на ритуал. Камин превратился в крематорий. В огонь летели распечатки, блокноты, обёртки. Катя взяла со своей тумбочки дешёвую книгу в мягкой обложке — сентиментальный роман, который она читала в первые, самые страшные недели. Она без колебаний бросила её в огонь. Смотрела, как пламя пожирало страницы, как чернели и скручивались буквы. Ничего не почувствовала.

— Теперь ультрафиолет, — приказал Артём, когда последняя бумажка истлела. Он протянул ей маленький фонарик. — Пройдись по всему дому. Кровать, пол, ванная. Ищешь органику.

Она молча взяла фонарик. В синеватом свете комната стала похожа на место преступления. Она медленно вела лучом. Чисто. Он хорошо её научил. Она уже собиралась выходить, когда что-то заставило её опуститься на колени и заглянуть под его кровать. Там, в щели между досками, тускло блеснуло. Она подцепила находку ногтем. Стреляная гильза. Пропуск.

Она подошла к нему и молча разжала кулак. На её ладони лежала маленькая, тусклая гильза. Он посмотрел на неё, потом на Катю. Его лицо не изменилось, но в его серых глазах на мгновение отразился стыд. Он ничего не сказал. Она, не дожидаясь реакции, развернулась и бросила гильзу в раскалённые угли камина.

Руслан Багиров ненавидел ждать. В его кабинете пахло не парфюмом, а горячим пластиком и пылью от кулеров серверов. На главном мониторе висела карта Северо-Запада, испещрённая точками камер. Два дня назад он скормил системе запрос на старый Land Cruiser, и теперь нейросеть прочёсывала петабайты видеоданных. Ташаев мог и дальше гоняться за призраком Разумовского. Руслан ставил на девочку. Аномалии всегда интереснее призраков.

В 11:15 система издала тихий сигнал. На карте, в районе выезда из Петрозаводска, одна из точек загорелась красным. Есть. Старый, потрёпанный внедорожник, соответствующий описанию, проехал под камерой. Руслан вывел изображение на центральный монитор. Качество отвратительное, картинку портил мокрый снег. Но он разглядел главное. Два тёмных силуэта в кабине. Они двигались на юг. В сторону Москвы.

Телефон на столе завибрировал. Ташаев. Руслан проигнорировал звонок. Отдавать приказ на перехват сейчас — спугнуть. Так работают дилетанты. Руслан открыл интерфейс системы и несколькими кликами поставил на машину тихую цифровую метку. Теперь любая камера «Потока» по всему маршруту будет автоматически отслеживать их. Он не будет их гнать. Он даст им прийти в логово.