Обними мою ненависть

☾

Снова посвящаю этот рассказ - тебе.

Спасибо, что разбил моё сердце вдребезги.

Глава 1. Ева.

Воздух в Санкт-Петербурге оказался плотным и влажным, словно пропитанным столетиями чужих историй. Я вышла из такси на проспекте Просвещения и вдохнула полной грудью. Не московский выхлопной газ, а что-то другое — запах мокрого асфальта, Невы и легкой тоски. Идеальный фон для работы с травмированной психикой.

Спортивный комплекс «Заря» не впечатлил. Типичная советская коробка, облупленный фасад, кричащие рекламы спортивного питания. Мой каблук звонко щелкнул по кафельному полу вестибюля. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Не из-за места, нет. Я привыкла входить в чужие миры и наводить в них порядок. Беспорядок в чужих головах был моей работой.

Меня ждал Вадим Анатольевич. Мужчина лет шестидесяти, с лицом, высеченным из гранита, и пронзительными глазами, видевшими на ринге всё.

— Ева Викторовна? — его голос был низким, хрипловатым от многолетних криков в качестве тренера. — Рад вас видеть. Спасибо, что согласились приехать.

— Спасибо за приглашение, — я пожала его мощную, шершавую ладонь. — Расскажите о проблеме. В письме вы были немногословны.

— Проблема в том, что мой лучший боец превращается в мясника, — отрезал он, провожая меня по длинному коридору. Запах пота, льда и антисептика висел в воздухе густым туманом. — Станислав Лученко. Вы его бои видели?

— Изучила. Раньше — умный, быстрый, техничный боксер. «Луч». Сейчас… — я подобрала слово. — Разрушитель. Но неэффективный. Он тратит слишком много сил на ненужную агрессию.

— Именно. Раньше его злили поражения. Теперь его злит всё. Даже победы. Он ломает спарринг-партнеров, не слышит меня в углу. Последний бой… его чуть не дисквалифицировали за удар после гонга. Я боюсь, что в следующий раз он кого-нибудь покалечит. Или сам сломается.

Он остановился перед тяжелой дверью с табличкой «Раздевалка №1».

— Он внутри. Будьте готовы, Ева Викторовна. Он не ждет гостей и не хочет их.

— Со мной так часто бывает, — я выдохнула и расправила плечи. Мой деловой костюм был моей бронёй. Психолог Ева Белова, специалист по коррекции поведения спортсменов, была готова к бою. В свои двадцать два года я уже научилась не показывать страх.

Я вошла первой.

И застыла.

Воздух здесь был гуще, чем в коридоре. Пахло кожей, мужским потом, разогревающей мазью и чем-то еще… металлическим. Страхом? Яростью?

Он сидел на скамейке спиной к двери, сгорбившись, как раненый зверь. Мускулы на его спине играли под влажной от пота майкой. Плечи были напряжены до предела. Вся его поза кричала: «Уйди».

— Лученко, — голос Вадима Анатольевича прозвучал как хлыст. — К нам пришла Ева Белова психолог из Москвы.

Он медленно, очень медленно обернулся. И его взгляд ударил меня с ног до головы.

Сначала я увидела глаза. Голубые. Не небесные и безмятежные, а ледяные. Как осколки арктического льда. В них не было ни любопытства, ни интереса. Лишь плоская, безразличная враждебность. Они обшарили меня с головы до ног, оценивая, прикидывая вес и угрозу. В них не было ни капли человеческого тепла.

Потом я разглядела все остальное. Темные, почти черные волосы, сбитые в мокрые пряди на лбу. Высокие скулы, упрямый подбородок с ямочкой, густой бровный валик, на котором выделялся свежий шрам. Он был красив. Жестокой, испещренной битвами красотой. И абсолютно пустой. Ему было всего двадцать один год, но взгляд принадлежал старику, познавшему самое дно.

— Москва? — его голос был низким, сиплым. Он прозвучал как скрежет камней. — Приехала умных книжек поначитать? Рассказать, как быть счастливым?

Я не дрогнула. Я привыкла к защитным реакциям.

— Я приехала, чтобы сделать вашу работу эффективнее, Стас. Ваш гнев мешает вам побеждать.

Он фыркнул и повернулся к своему шкафчику, демонстративно показывая мне спину.

— У меня и так всё получается. Я выигрываю.

— Вы выигрываете ценой собственного ресурса, — сказала я, делая шаг вперед. — Вы истощаете себя. Ваши последние бои длятся на раунд дольше, чем должны. Вы пропускаете больше ударов. Это статистика.

Он резко обернулся. Теперь мы были на расстоянии вытянутой руки. От него исходил жар, как от раскаленной печи.

— Ты хоть раз стояла на ринге? Хоть раз тебе разбивали лицо? Нет? Тогда не учи меня, как делать мою работу, девочка.

— Моя работа — это работа с сознанием. А им, судя по всему, кто-то основательно потоптал, — парировала я, глядя прямо в его ледяные глаза. Мои зеленые, я знала, в гневе становились цветом ядовитого изумруда.

В воздухе запахло грозой. Вадим Анатольевич сделал предупредительный жест, но было поздно.

Стас встал. Он был выше меня на голову. Его тень накрыла меня целиком.

— Убирайся к черту из моей раздевалки. И из моей головы.

— Ваша голова, к сожалению, прикреплена к телу вашего клуба, — я скрестила руки на груди, чувствуя, как учащенно бьется сердце. Не от страха. От вызова. — И пока вы здесь, я буду делать свою работу.

Он наклонился ко мне. Так близко, что я почувствовала запах его кожи — соли, пота и чего-то горького, почти отчаянного.

— Хочешь поработать? — прошипел он. — Спроси у Вадима, что случилось с последней «любознательной» журналисткой, которая полезла в мою голову. Я вышвырнул ее из здания, и она больше не писала про спорт.

Угроза была очевидна. Но за ней я увидела другое. Мгновенную вспышку чего-то кроме ненависти. Боль такую оголенную, что у меня внутри всё сжалось. Это была не просто агрессия плохого парня. Это была агония.

— Я не журналистка, — тихо, но четко сказала я. — И я не испугаюсь. Ваша боль не делает вас особенным, Лученок. Она делает вас уязвимым. А на ринге уязвимых бьют.

Его лицо исказилось. Он отшатнулся, будто я его ударила. Слово «Лученок», уменьшительно-ласкательное от его позывного «Луч», должно было вывести его из себя. Но, кажется, я попала куда-то глубже.

— Вали, — выдохнул он, и в его голосе впервые прозвучала не ярость, а усталость. — Просто свали нахуй.

— Хорошо. Первая сессия окончена, — я кивнула, сохраняя ледяное спокойствие. — Мы установили контакт. До завтра, Стас.