Оборотень

Глава 1

Пролог

Знаете, за что я люблю свою страну?

Нет, это вовсе не пост патриотизма и я не собираюсь доставать флаг и размахивать им, где придется. И вообще к государству это не имеет никакого отношения.

То, что я хочу сказать ближе к лирическому Лермонтовскому:

«…Но я люблю — за что, не знаю сам —

Её степей холодное молчанье,

Её лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек её, подобные морям;…»

О чем это я? О разнообразии. Для нас по большей части эта жизнь не проходит – пробегает. И дни мелькают, смазанные, слитые в один. Зима и лето, весна и осень – похожи, похожи…

Пока была моложе, я и внимания на это не обращала, больше погруженная в круговерть собственных переживаний, проблем, радостей.

Зато теперь поняла. Самое ценное, что у нас есть – те моменты, на которые мы не обращаем внимание. Как можно тратить их на суету? Бросьте хоть ненадолго этот город с его вечной спешкой, серостью – серой травой, серым снегом, серыми лицами. Приезжайте к нам в деревню. Где зима – так зима! Сугробы - белизна такая, что глаза режет, снег под ногами скрипит, а не хлюпает, речка до основания промерзает. И если весна началась – так ручьи по взгоркам, солнышко на опушках припекает свежую зелень, робкие ландыши. А летом – земля горячая, живая, дышит! Не асфальт этот, будь он не ладен, не бетонные коробки, а лес – березы шершавые, иголки у елей – мягкие, мятные, земляника – в руке соком брызжет… Да хоть осень! Что осень в городе? Три красивых дерева, а листья красные золой присыпаны… Если в деревне осень – это ковер на полу золотой, в который упасть не страшно, первый иней на ветках, ломкая корочка в лужах – чистая, как стекло! Запах костров, картошки печеной, пар изо рта по утрам…

- Алиса? Ты где потерялась?

Ника дернула меня за рукав, возвращая в реальность, из которой я с таким удовольствием уплыла.

Вздохнув, я обратилась взглядом к красивому платьицу нежно-василькового цвета.

- Как думаешь, мне пойдет? – сестрица захлопала глазами, старательно изображая Настеньку из сказки. В последнее время она сменила имидж на невинно-конфетный, что, по мне, было уже некоторым перебором. Лично мне казалось, что никто на это не клюнет, когда невооруженным взглядом видно, что девочка уже не девочка и лет ей…

Но я снова ошибалась. Мужчины вполне успешно клевали на эту невинность и синие глаза и губки бантиком.

- Приезжай к нам в деревню, дам тебе платок, сарафан и отправлю доить корову – очень органично впишешься. А в городе ты смотришься дико.

Ника надулась:

- Ты не понимаешь! В том-то и смысл! Мужики на то смотрят, что выбивается из общей массы, плюс у них инстинкты защитника.

- М… - невнятно-согласно хмыкнув, я поискала взглядом окно и, не найдя тоскливо уставилась на сестрицу: - Ну? Ты выбрала? Сил моих больше нет здесь торчать.

- Ладно, - отбросив платье, сестрица милостиво кивнула: - Пойдем поедим. От этих покупок у меня всегда аппетит разыгрывается.

Можно подумать, это она все пакеты таскает!

Тем не менее, я почти смирилась со своей участью, когда Ника привела меня в небольшой ресторанчик – полутьма, много зелени и тихая инструментальная музыка. Увлажнители воздуха по углам подарили легкий запах озона и влажность, как после дождя.

Устроившись в самом темном углу, я, наконец, откинула голову на спинку дивана и блаженно вздохнула.

- Видишь, не так уж плохо жить в городе! – оптимистично заявила сестрица.

Мне даже лень было открыть один глаз, чтобы одарить ее скептическим взглядом. Поэтому я ограничилась поджатыми губами.

- Это все… Суррогат. Не настоящее. И я слышу, как гудит электричество в стенах, крутятся эти чертовы маленькие моторчики, которые приводят в движение… да почти все вокруг меня! Это не нормально.

- Да вернешься ты в свою деревню! – отмахнулась Ника, подзывая официантку и делая заказ. – К курам, коровам и навозу… И холодной воде… Можно подумать, там есть что-то хорошее.

- Настоящее, - поправила я.

- Неважно, - отрезала сестрица. – Дашь завтра показания в суде и вернешься в свою дыру!

Этот разговор состоялся почти неделю назад, как и заседание суда, которое я буду вспоминать как свой позор еще лет по меньшей мере семьдесят.

Глава 1

Вжик!

Коса с громким чирканьем пронеслась по сочной зеленой траве, оставив после себя ровную полукруглую скошенную полосу.

Вжик!

Толстый жук с жужжанием вылетел из-под косы и, едва не врезавшись мне в лоб, улетел куда-то в сторону деревни, сердито гудя.

Посмотрев ему вслед, я решила, что это знак и прекратила работать. За мной уже расположилось несколько рядков скошенной травы, воздух был густой и остро-терпкий от разнотравного сока и взметенной, нагретой солнцем пыльцы.

Вытерев лоб снятым с головы платком, я тут же пристроила последний обратно. Августовское солнце ласковое, теплое, но обманчивое – не заметишь, как солнечный удар схлопочешь, хоть и светит оно недолго – не успело в зенит забраться, как уже вниз падает, заливая все последним летним теплом.

Я добралась до края поляны, где в теньке лежала бутылка с квасом, и, сделав хороший глоток, блаженно прикрыла глаза, вслушиваясь: не только я торопилась, стараясь закончить все приготовления к началу осени. Мыши, белки ежи и прочие собиратели леса так и шуршали в траве, над головой проносились стремительные последние стрекозы, толстые рогатые жуки с синей переливчатой спинкой, птицы с оглушительным гвалтом снимались с насиженных, любовно устроенных гнезд. Не раз и не два я видела огромные стаи стрижей, первыми пустившихся в долгий перелет – значит, осень близко.

Это заставляло меня торопиться – слишком многое я упустила, сначала провалявшись почти все лето в больнице, а затем завязнув в бесконечных судебных заседаниях, будь они неладны.

Это воспоминание подпортило мне настроение: как очередное доказательство, что в человеческом большом мире не место для нечисти. У нас свои законы, и главный из них – месть. А я… решила, что судить нас можно обычным судом.

Глава 2.1

Ника к моему желанию поприсутствовать на венчании отнеслась весьма скептически:

- А работа? – тут же спросила сестрица.

Я возвела глаза к потолку, обнаружила на нем паутину и от греха предпочла уткнуться в кружку с квасом.

- Да готово уже все, успокойся. Как забирать будешь?

- Завтра же приеду! – клятвенно пообещала она и бросила трубку.

Я только вздохнула – иногда мне кажется, что лучшим выходом будет отключить телефон, да и дорогу заодно перекопать – чтоб неповадно было. Интересно, настойкой от импотенции дело ограничится или по мнению Ники на мой долг успели набежать проценты?

В любом случае до ее приезда у меня появилось немного свободного времени и я решила потратить его на… нет, не на личную жизнь. Не до нее сейчас – конец августа хоть и радовал теплым солнышком, добросовестно вызолотившим окрестности, но ночные заморозки красноречиво намекали – скоро осень. А с ней придут дожди и все, что не успел сделать за лето, так и останется не сделанным. Поэтому я вновь прихватила косу и отправилась инспектировать окрестные поля. На этой половине деревни я раньше бывала редко – такого изобилия, как со стороны заповедника, здесь не водилось: так, светлые березки да луговое разнотравье, сосновый бор по левую руку от дома и тот насквозь пронизан утренним солнцем. Но после всей этой истории с хозяином леса мне как-то не слишком хотелось переходить на другую сторону реки.

Местные заречье не очень любили – далековато, да и зачем, когда под боком заповедник, где то же ведро грибов можно набрать за полчаса, тогда как с моей стороны приходится изрядно порыскать. Но мне много не нужно – я уже избороздила весь бор, дойдя до самой трассы, по которой когда-то приехала и теперь задумчиво поглядывала на заросшую высокой травой дорогу, убегавшую дальше в молодой березняк. Насколько я знала, никакого жилья в той стороне нет на ближайшие километров двести. Пара заброшенных фермерских полей, где я как раз прошлась с косой, собственно и все – местные разводили пчел, но ульи, опять же, ставили с той стороны реки.

Эта же дорога… Куда она ведет?

Я уже любопытно шагнула вперед, но резко остановилась. Заброшенная дорога посреди леса? А надо ли оно нам?

Нет. Однозначно – нет. Я обойдусь без этого знания.

***

Ника заявилась вечером перед венчанием, когда я уже извелась сама и едва не прибила Гришку, который маялся от внезапных приступов тревоги: а может, не надо? Может, я лучше так холостым и останусь? А может… Пришлось на него участкового натравить – как самого сознательного.

При виде сестрицы, припарковавшей свой новенький ниссан у самого моста, я слегка опешила:

- Это что?

- Реквизит, - скромно сообщила сестрица, волоча за собой огромный чемодан на колесиках (что не сильно помогало в условиях хронически отсутствовавшего асфальта). – Надо же из тебя перед свадьбой хоть что-нибудь приличное вылепить…

- Если меня начнет корчить от ладана, понадобится саван, а не платье, - ворчливо высказалась я, но чемодан забрала. Он оказался неожиданно тяжелым. Пока мы двигались в сторону дома, Ника рассказывала мне последние новости:

- В эфире пока все тихо, но адвокаты твоего упыря-полюбовника уже дважды ко мне заявлялись.

- Деньги предлагали? – поморщившись на ее метком определении Стаса, я впустила Нику в дом. Когда в начале августа состоялся суд, никто из нас и подумать не мог, что будут какие-то проблемы. Чистосердечное признание получено – что еще нужно? Как оказалось – нужно. Прокурор трижды вызывал нас на дачу показаний, Алексея Михайловича загоняли с отчетами, а нанятые Стасом адвокаты вцепились клещами: признание получено под давлением и действительным считаться не может, клиент передумал, его оболгали и прочее и прочее. И рефреном: а доказательства где?

С этим было сложнее. Рубинов так и не нашли, от «собачки» остались только кости, а посему суд застопорился: мы в один голос обвиняли эту парочку в похищении  и нанесении физического и морального ущерба, но мотив… Выходила странная ситуация: все знали, что они виноваты, но никто не мог доказать.

Следующее заседание было назначено на конец сентября – за это время я надеялась, что следователи выйдут на перекупщиков и те опознают либо Марину, либо Стаса.

В общем, вся эта тишь да благодать в деревне была весьма обманчива. Может, Гришка потому и беспокоился, что все мы сидели на пороховой бочке?

- Где товар? – Прервав мои мысли, Ника полезла в подпол, вещая оттуда, как из могилы: - И деньги предлагали… Вообще, поначалу надавить пытались, да так, что я даже начала подумывать, а не колдуны ли они часом?

-  И как? – я легла на пол и, перегнувшись через край, тревожно посмотрела на сестрицу.

- Люди, - авторитетно чмыхнув носом, отмахнулась она, перебирая склянки. – А это у нас что? Да ты мой хороший…

«Хорошим» оказался тонизирующий сбор. Не знаю уж, для каких целей он Нике, но расставаться с ним я не собиралась.

- Поставь на место, - приказала я. – И вылезай. У нас дел невпроворот. С чего вдруг они вообще озаботились адвокатами? Откуда у них деньги?

Разговор этот повторялся уже не раз, так что Ника меня попросту проигнорировала и прямо посреди кухни начала вытряхивать из чемодана свои тряпки, под конец со счастливым возгласом выудив медальон на простом шнурке. Я поймала его, внимательно обнюхала: осина, гладкий кусочек дерева, даже без всяких колдовских знаков. И магией от него пахло только немного – так, фонило остатками.

- Пустышка. Не поможет. И ты знаешь, на меня заклинания не действуют.

- Не спорь с сестрой, - сурово перебила Ника, подхватывая вещи и закрываясь в спальне: - Пойдем, посмотрим на вашу церковь… Может, там и магичить не придется.

Я сильно в этом сомневалась. Отношения с отцом Пантелеймоном у меня были неплохие – насколько они вообще могут быть таковыми между оборотнем и священником. Но церковную площадь я все же обходила стороной, особенно после того, как в храм торжественно перенесли иконы из кладбищенской часовни.

Глава 2.2

Венчание было назначено на два, но в двенадцать Гришка и Даша должны были регистрироваться в ЗАГСе, который находился в городе, поэтому, когда к двум часам мы с Никой честно подошли к церкви, нам тут же были вручены: рис, конфеты и рюмка водки (каждой). Последнее следовало употребить внутрь. Ника залихватски подмахнула сто грамм одной рукой и занюхала конфетой, чем завоевала почет и уважение у доброй половины деревни. За этим представлением я спокойно вылила свою порцию и скромно вернула рюмку на место – ее тут же наполнили снова, теперь уже для других «опоздавших». В общем, когда к половине третьего приехали молодожены, свадьба уже приобрела тот добродушно-шумный характер с оттенком гротеска, ради которого некоторым ведущим в городе приходится изрядно постараться. Самых активных успели тихонько отволочь к Леше в участок – проспаться. Я представила себе что он скажет, обнаружив такое пополнение и фыркнула. Участкового все не было, хотя я этому даже была немного рада – не придется терпеть шуточки Ники и прятаться от отца Пантелеймона.

Последний вышел из церкви как только подъехали Даша с Гришкой – не то в окно подсматривал, не то служку оставил караулить – и разгулявшийся народ как-то сразу притих, женщины скромно натянули платки, мужчины стянули с голов кепки. И смирно потянулись внутрь. Я зашла в последних рядах: если честно, все ждала, когда раздадутся вопли ужаса и народ повалит обратно. Все же отмывала я в темноте, мало ли где та баба успела еще намалевать? Да и окунаться в пахнущий свежей краской воздух не слишком хотелось. Окна стояли день и ночь открытыми, но запах ремонта выветривается с трудом – это каждый скажет.

Отец Пантелеймон, видимо, тоже так решил – и добавил ладана. Побольше.

Поэтому я на всякий случай встала у самых дверей (Ника протолкалась вперед, чтобы лучше видеть) и не стала их закрывать. Погода сегодня выпала хорошая – легкие перистые облака закрывали излишне ретивое для августа солнце, холодный ветерок разгонял духоту, охлаждая разгоряченные тела. Можно было надеяться, что служба пройдет без обмороков.

Была у моей дислокации и еще одна цель. Бабу с кладбища я хоть в лицо и не запомнила, зато внушительную комплекцию успела оценить и потому теперь придирчиво рассматривала гостей. Проблема в том, что деревенские вообще точеными фигурами не отличались – плотные, сильные тела, такая и коня на скаку и в избу горящую. Ника среди них смотрелась, как цыпленок, хотя удивительно быстро влилась в коллектив. Ее никто не звал, но разве запретишь? Она с раннего утра развила бурную деятельность. Ужаснувшись отсутствию электричества, притащила меня в дом участкового, нагладила старым утюгом красное платье для себя и зеленое для меня (смотрелись мы, как светофор на выгуле, но если вместе не стоять, то, может, и нормально), закрутила плойкой волосы и нанесла боевую раскраску. Затем скептически посмотрела в окно, на собиравшуюся толпу, и интенсивность макияжа умерила, что я горячо одобрила, хотя некоторых гостей можно бы и в цирке показывать, зашибали бы приличные деньги…

В общем, теперь сестрицу было хорошо видно из любой точки – мужики бродили вокруг нее косяками, а Ника, как породистая болонка, впервые оказавшаяся среди уличных кабысдохов, деланно удивленно оглядывалась.

Вот же… Роковая дамочка, тьфу! Лишь бы ее деревенские бабы потом втихую не побили.

Но о чем бишь я? Ах, свадьба. О главных героях чуть не забыла – а ведь было что сказать. Даша что, Даша и в резиновых сапогах была бы красавицей – мы, женщины, еще и не так можем преобразиться. Длинное, цвета слоновой кости платье было весьма скромным, прикрывало колени, шею и плечи – в общем, лишь бы отец Пантелеймон не придрался. Макияж тоже почти отсутствовал и все же она умудрялась прямо-таки светиться: затаенной улыбкой, счастливым взглядом, слезами, собравшимися в уголках глаз. Все это понимали и самую чуточку завидовали. А я еще и чуяла – и размышляла о том, что эта женщина пережила достаточно, чтобы заслужить хорошего мужа. Был ли Гришка хорошим? Ну… Наверное. Может быть. Другом так точно.

Самому парню явно было неловко – и причиной тому были не только чужие взгляды, но и свадебный костюм, в котором ему явно было неудобно. Он то и дело поводил плечами или нервным жестом оттягивал воротник, пытаясь ослабить галстук, отчего все попытки выглядеть престижно терпели крах. Коротко остриженные и торчавшие ежиком волосы тоже его не устраивали – он все пытался, как привык, запустить руку в вечно всколоченную шевелюру. Довершал дело ядреный красно-коричневый деревенский загар, кончавшийся аккурат по кромке обрезанных волос – из-под короткого ершика просвечивала трогательно-белая макушка. Как был балбесом, так и остался… Хорошо хоть все дурные мысли из его головы, видимо, ушли.

Но самым колоритным персонажем была Маня. О, свадьбу стоило устроить хотя бы для того, чтобы ее увидеть! Невыразимо гордая своей миссией, девчонка держала над Дашей брачный венец. Благо, росту в Машке было немало, а силушка молодецкая – она могла бы так и день простоять. Но сияла при этом как начищенный пятак – во все зубы и их отсутствие. Отец Пантелеймон ей не только благоволил, назначив хранительницей церковной казны, над которой та теперь тряслась, как Кощей над яйцом со своей смертью. Он еще и спрашивал с девицы изрядно, выбив для ее должность. Теперь Маня большую часть дня проводила в церкви: мыла полы, меняла свечи, собирала записки за упокой и здравие. За одно это я была готова отца Пантелеймона расцеловать – и к делу пристроил и деньги какие-никакие, но платят, а много ли ей надо? Уже не пропадет.

Правда, надо было все же проконтролировать ее гардероб: длинный цветастый сарафан и калоши как-то не вписывались в общую картину… Ну, хоть косу заплела. В лентах всю. С бантами…

В общем, все прошло практически идеально за исключением того, что ту бабу я так и не нашла. То есть, может быть, она здесь и была, но вариантов… Вариантов слишком много. Только все не те: одна слишком высокая, другая слишком толстая, третья, наоборот, худовата, четвертая и вовсе с рукой на перевязи, уж эту особенность я бы запомнила? Хотя вдруг она уже когда от нас убегала упала? Сиганула-то, не разбирая дороги…

Глава 2.3

Утром я поняла, что вчерашние волнения по поводу Ники были просто смешны. Вчера она просто разогревалась. Мы с участковым стояли у окна, в недоумении вытаращившись на творившийся за окном беспредел. На улице, кольцом сжимаясь вокруг одиноко стоявшей посреди дороги Даши (в длинной ночнушке и наспех наброшенном халате), плясали люди. То есть, я надеюсь, что это все же люди, потому что узнать кого-то под вывернутыми наизнанку тулупами, с измазанными сажей лицами, скрюченными (некоторые даже на четвереньках бежали, внося во всеобщую какофонию свою лепту, подражая не то собакам, не то волкам) было невозможно. И пляски эти сопровождались оглушающим музыкальным сопровождением: местная ребятня (опять же, надеюсь, что она) колотила ложками по заборам, по вывешенным кастрюлям, пыталась играть на баяне (том самом, порванном), нашла где-то несколько гитар и похоже, сняла с велосипеда отвратительно бряцающий звонок.

- Ой, молодец-молодец! – раздался внезапно чей-то звонкий голос. Он без труда перекричал всю какофонию, едва не оглушив выползшего на крыльцо заспанного Гришку. – Потерял красну девицу! Теперь будешь горевать, будешь бороду рвать!

- Алиса… - с нехорошим подозрением, переходящим в уверенность, Алексей Михайлович ткнул пальцем в сторону одинокой фигурки, забравшейся на капот его уазика. – А это, часом не…

- Ника! – сквозь зубы выдохнула я. Ну конечно, кто еще додумается до такого балагана?!

Стая чудовищ взвыла дурным голосом, сжимаясь вокруг картинно рыдающей Даши.

- Ой молодец-молодец, - снова завела шарманку сестрица. – Спасай девицу! Вызволяй красную! Вот тебе меч-кладенец… - здесь ошалевшему Гришке был с ехидством вручен надувной меч (изрядно подсдутый). – Вот тебе кольчуга непробиваемая (подбежавшие дети живо замотали героя в рыболовную сеть) и конь верный…

Один из гостей истошно заржал. Народ рухнул. Даже у меня при виде Гришки губы дрогнули.

Задача парня состояла в том, чтобы пробиться через стаю чудовищ к суженой, не забывая при этом, что конь то и дело норовит умчать к заманчиво запотевшей бутылке, а сами «чудовища» коварно отказываются падать от ударов меча. Стояли они действительно до последнего, пока осатаневший Гришка не пригрозил вылить к чертям всю самогонку, если безобразие не прекратится. После этого ряды дрогнули, цепь разорвалась и влюбленные воссоединились. За сим ораторшу сняли с уазика и на руках (как переходящий приз) отнесли к столу.

- Она часом не потребует деньги за услуги тамады? – спросил участковый, озвучив мою мысль.

- Я даже не подозревала, что она вообще это умеет! – заверила я и отправилась разбираться с чего вдруг у Ники открылись чакры массовика-затейника.

Сестрица ловко выбралась из весело гомонящей компании и подошла, буквально повиснув у меня на шее. От нее разило перегаром – вчерашним и сегодняшним, но глаза были на удивление ясные, как и речь:

- Ну что, правдоподобно вышло? – достав из кармана пачку сигарет, она закурила, облокотившись о забор.

- Слишком, - выразительно сказала я. – Что это за балаган?

- Соглашусь, в цирке бы меня помидорами закидали, - призналась она. – Но уж как получилось. Дружок твой недоделанный слишком много внимания привлек. Пришлось крутиться… А не то действительно бы украли, только уже с концами.

И, видя на моем лице абсолютное непонимание, скептически фыркнула, окутав табачным дымом: 

- Алиса, ну ты прямо как не с ведьмой росла! Сама подумай, свадьба-то чья?!

- Чья? – тупо повторила я, мысленно перебирая все Гришкины роли: бывший алкоголик, дурень, ныне примерный семьянин, мой друг...

- Ведьмачья, дурья твоя башка, - наставительно сказала сестрица. – Ты закат вчерашний видела? Нечистые на свадьбу собирались.

- Нашелся мне, ведьмак, - вполголоса выругавшись, я покосилась на улыбающегося до ушей Гришку, активно ходившего березовым веником по чьей-то спине.

- Какой есть, - пожала плечами Ника. – Раньше бы никого из деревенских звать и не подумали, тут бы такое творилось! А твой дурак лезет куда не надо, а правила узнать не удосуживается.

- И что ему теперь, до конца жизни расплачиваться? – огрызнулась я, порядком перетрухнув. По спине словно мокрым пером провели – а ну как Ника бы не стала помогать? Было бы здесь целое светопреставление.

- Да нет, - отмахнулась Ника, вытаскивая вторую сигарету. – Если больше колдовать не будет, то и выветрится через пару лет. А до того пусть с детьми погодят. А не то родится не пойми что… Нечисть она таких вот глупых да наивных страсть как любит.

- Обожаем, - ехидно подтвердила я, смотря на участкового. Надо бы вокруг его дома свои метки поставить.

- А теперь он вроде как зазнобу свою отвоевал, - продолжала Ника. – Значит, право имеет. Никто их сегодня не тронет. Так, покрутятся рядом, может, в лес кого заведут. Или залюбят до полусмерти. Вон, смотри – идут, родимые.

- ГДЕ?! – чуть не подпрыгнула я, оборачиваясь. И верно, по улице, от моста шли девушки. Все трое как на подбор – высокие, стройные, с длинными распущенными волосами, вышагивают, словно павы, бедра так и покачиваются. У местных мужиков едва слюна не закапала.

До меня с запозданием донесся знакомый запах – тины, гнильцы, стоячей воды.

- Дай им повеселиться, - остановила меня Ника. – Когда еще в вашей глуши девки на берег выберутся? А то совсем одичают, начнут на людей кидаться… Ты ж всех ведьм здесь поистребила, им и поговорить не с кем.

Во мне все восставало против таких вольностей. Будь моя воля, я бы этим троим и в калитку зайти не дала, но, скрипнув зубами, возражать не стала. Ника понимала в этом больше меня, а с русалками ссориться – себе дороже.

Поэтому я просто встала у калитки – так, чтобы они в любом случае прошли мимо меня.

- Девочки… Добро пожаловать.

В ответ раздался звонкий, как колокольчик, смех. Меня обдало родниковой прохладой, а в следующий миг русалки уже оказались за столом.