За круглым столом тёмного цвета сидели четверо мужчин. Откинувшись на спинки кожаных кресел, трое из них смаковали алкоголь, обмениваясь любезностями. По правую сторону от них стояли молодые люди. В основном они смотрели прямо перед собой, иногда нагибаясь к мужчинам, чтобы выслушать их просьбу или приказ. Никаких эмоций, лишь трезвый рассудок. Они — новое поколение, будущие преемники в мире, погрязшем в алчности и жестокости.
Он, в отличие от остальных, занимал место, которое ему не принадлежало. Но приказ есть приказ. Как бы Егору ни претила данная компания, он помнил, что цель собрания намного важнее, чем его неприязнь.
Взгляд скользил по мужчинам, изучая их поведение. Ашот Вазгенович, глава СКН, как обычно забрал себе всё внимание рассказами о расширении своего «бизнеса». Открыв рот, его внимательно слушал барон Гырцони — глава Цыган. И только Владимиру Анатольевичу было скучно. На его лице, изрезанном морщинами, проявлялось отвращение, стоило кому-нибудь из присутствующих обратиться к нему с вопросом.
Пустовало лишь одно место — кресло Короля; причина, по которой Мясник отправил Егора сюда. В ресторане «Домино» бывшая Семёрка собиралась полным составом в экстренных случаях, и отказ Короля от бизнеса и передача власти другому человеку — событие, которое требовало срочной встречи.
Ресторан поистине был величественным. За свою вековую историю он много чего пережил и много кого повидал. В начале двадцатого века это было место, где собиралась местная богема. Под расписанными позолотой потолками, среди античных колонн, окружённые зеленью и предметами искусства, творцы того времени не просто приходили сюда попробовать изысканные яства знаменитых поваров. Здесь они жили и творили, устраивая пышные банкеты. Со сменой власти поменялся не только контингент, но и интерьер.
В послевоенное время ресторан обнищал. Холл — бывший когда-то оранжереей со стеклянным купольным потолком — опустел. Картины, статуи и мебель были растасканы по домам ушлого населения. Остались фонтан, пыль с облезлыми стенами и пустые оконные рамы. Вскоре над интерьером поработал именитый архитектор, и «Домино» снова стал обитаем.
Советская власть ушла на страницы истории не только из страны, но и из залов «Домино». Вечерами, когда на сцену ресторана выходили танцовщицы, за одним столом можно было встретить политика и бизнесмена, которые перекраивали общественный строй в свою пользу.
Но время малиновых пиджаков закончилось. Пока за беспредел на улицах города сажали неугодных власти, Сан Саныч — лидер Ленинских — решил действовать иным образом. Он вернул ресторану былой шарм. На смену безвкусице, навеянной Западом в девяностые годы, пришли расписанные позолотой потолки, деревянные столы и исконно русская кухня. Холл расцвел новыми цветами, пустовавшие стены завесили картинами, а в фонтан вновь запустили золотых карпов. Больше не было танцовщиц, по вечерам выступали музыканты, развлекая власть имущих. Ресторан «Домино» вновь стал дышать, возвращая себе первозданный вид.
Сан Саныч не только смог перетянуть большинство политиков на свою сторону, выполняя грязную работу, но и создал сообщество из бывших бандитов. Назвал Семёркой, поделив город на части, и жил припеваючи. Именно в то время «Домино» стал центром дел криминальных авторитетов. Здесь главы группировок обсуждали свои проблемы, придумывали новые тёмные схемы и просто отдыхали.
Именно за этим круглым столом Сан Саныч и его Семёрка когда-то решали судьбу Диких Псов. И после падения Ленинских — из-за неправильного решения их лидера — Король сел на законный трон хозяина города. Теперь же он пустовал, а решение о том, что будет дальше, ещё не было принято. Точнее, никто не догадывался, насколько плохи дела у Псов, только Егор знал обо всём.
Ресторан «Домино» был не просто заведением с отличной кухней и красивым интерьером. В «Домино» и создавалась история.
Егору ресторан не нравился точно так же, как и лидеры группировок. Поистине он уважал лишь Мясника, хотя и к нему имелись некоторые вопросы. Например, почему вместо того, чтобы подмять под себя отделившихся Псов, он решил урегулировать ещё не начавшийся конфликт? Будь Егор на месте лидера, то давно бы посадил бандитов на привязь, указал, как им работать. Мясника же это не интересовало. На протяжении двадцати лет их группировка занималась продажами на чёрном рынке и довольствовалась малым. Кровавая, но высокооплачиваемая работа.
Зато конфликт между новым владельцем Global Company и Дикими Псами мог заинтересовать других людей — лидеров бывшей Семёрки. Один Ашот Вазгенович чего стоил. Жажда наживы текла в его венах вместо крови. Пытливый ум искал способы, как подставить кого-либо из товарищей. Личность весьма скользкая и неприятная.
Во всех начинаниях ему всегда поддакивал барон Гырцони. Ещё один человек, с которым лучше не иметь дел, в копилку. Мелкий торгаш наркотиками на окраинах города, заведующий всеми попрошайками и вымогателями, любитель воровства даже в такое спокойное время. Именно его люди заведовали рынками левого берега, где продавали свой товар.
Из всех собравшихся Егору импонировал — до определённого момента — только Владимир Анатольевич. Как и Мясник, он не любил конфликты. Вкладывал все силы и душу в своё детище — фармацевтическую компанию. Неуловимый, неприступный, а самое главное — не отступающий от своих принципов, он как минимум заслуживал должного уважения. И было бы всё прекрасно, если бы Егор не знал о том, что и его рыльце в пушку.
Сам Егор, как бы ему ни хотелось, не отличался особыми достижениями в мире криминала. Выпускник факультета международных отношений с подвешенным языком, он оставался пешкой в руках своего начальника. Давно не новичок — в бизнес пришел в возрасте двадцати пяти лет, — но роль его была столь скудна, что хотелось рвать волосы на голове. Переговорщик. За пять лет своей скрупулёзной работы он заслужил лишь это звание. Мясник всегда посылал его на встречи с этой шайкой вместо себя. Иногда по отдельности с каждым. Иногда на общие собрания, как сегодня. И, присутствуй его лидер здесь, по правую сторону стоял бы совсем другой человек.
Кошмаров больше не было. Они отступили, стоило принять из белой баночки одну таблетку, по вкусу напоминающую мел, хотя вкусов она давно не различала. Еда, напитки, лекарства — всё казалось пресным. Разве что сигареты, оседающие горечью на языке, имеющие шлейф шоколада на выдохе, приносили удовольствие.
Лежа на кушетке, она смотрела в потолок. Сизый сигаретный дым уходил спиралью вверх, напоминая туманное облако. Разглядеть сквозь него очертания люстры или гардины было невозможно, и даже открытая настежь форточка не помогала. Но здесь было спокойно, как во сне, ведь там тоже всё белым-бело.
Умиротворение дарили солнечные лучи, просачивающиеся сквозь жалюзи. Приятно пахнущая зелень в цветочных горшках. Стены светло-оливкового оттенка, на которых она мысленно рисовала чёрной краской. Упорядочивала мысли. Раньше её привлекал книжный шкаф, но, увидев коллекцию книг по психологии, она в тот же миг потеряла к нему интерес, как и к дипломам, что висели около стеклянного стола с компьютером. Та часть кабинета для неё была фальшивой и холодной. Там нельзя спокойно подумать.
Кошмары не снились, они стали явью. Она заново училась жить. Первый месяц реабилитации восстанавливала организм с помощью еды и лечебной физкультуры. Старалась не думать о том, что будет потом, но завтрашний день был неизбежен. Она погрузилась с головой в мир большого бизнеса, впитывая в себя новые знания. Тяжело. Мозг не выдерживал нагрузки, и она срывалась. Снова морила себя голодом, разбивала руки в кровь, просила прекратить эти пытки, а потом, когда казалось, что уже приноровилась, пришло время следующего испытания.
Попав в мир, далекий от её прошлой жизни, она была вынуждена соблюдать правила, диктуемые старыми мужчинами в строгих костюмах. Они уничтожали её своими разочарованными взглядами. Никто не хотел работать на молодую девушку, которая поддавалась своим эмоциям. Ей пришлось проглотить ком гнева, научиться добродушно улыбаться и думать наперёд. Она быстро приняла правила новой жизни. Здесь не место эмоциям. Холодный рассудок, хитрость и ложь — вот что помогло ей прожить лишние полгода.
Этот кабинет стал райским уголком в её мрачной жизни. Здесь можно было отключить мозг, растечься тёмной лужицей на бежевой кушетке и ничего не делать. Не шевелиться, наблюдая, как серый пепел падает на чёрную кофту. Но на каждую бочку мёда находилась своя ложка дёгтя.
Реальность не отпускала её отдохнуть. Реальность подселила в её бренное существование пышную женщину в ситцевом платье, которая занимала всё пространство кабинета. Её удушливые духи не мог перебить сигаретный запах. Карие глаза, на свету казавшиеся оранжевыми, смотрели проницательно, а толстые линзы очков делали их ещё больше, ещё опаснее.
Варвара Николаевна — врач высшей категории, высококвалифицированный специалист по работе с убийцами и психопатами — любила совать свой острый нос в чужие дела. Пухлыми пальцами, похожими на сардельки, она слой за слоем снимала её оболочку, пытаясь пробраться к той маленькой девочке, которая сидела за глухой стеной и плакала.
— Что вас беспокоит, Дина?
Проще было перечислить, что приносит ей удовольствие. Музыка стала частью жизни, избавляющей от внешнего шума. Тёмная мешковатая одежда позволяла скрыться от посторонних глаз, делая её невзрачным прохожим. Тренировки ослабляли желание разбить кому-нибудь голову, в них она находила успокоение. И, конечно же, сигареты — но это лишь вредная привычка.
Всё остальное её раздражало. Поэтому Дина молчала. Не повернулась к врачу, находясь в стадии тотального игнорирования. Проще притвориться немой, чем объяснять, что у неё в голове, хотя именно сейчас там был вакуум.
— Ваша любимая игра. — Варвара Николаевна сделала глоток чая, наблюдая, как в кружке Дины плавают бычки. — Слово — серебро, а молчание — золото, это не ваш случай.
Дина изо дня в день разрушала привычный уклад своего лечащего врача. За пять месяцев терапии закурила её кабинет. Не открывалась, как другие пациенты, лишь изредка жаловалась на кошмары — которых не было, — чтобы получить рецепт на таблетки. Врач негодовала, но стоило вручить ей увесистую пачку денег, и терапия продолжалась. Финику нужна была здоровая Дина, а не овощ с приступами агрессии.
— Честно? — Дина внимательно изучала потолок, будто увидела на нём что-то интересное. — Меня беспокоит ваш парфюм. Не хотите сменить?
Снисходительным взглядом она посмотрела на врача. Было интересно, как среагируют на её слова, но Варвара Николаевна лишь скупо улыбнулась. Привыкла к нападкам.
— Я учту. Но всё же я хотела поговорить о вашем внутреннем беспокойстве.
— Внутреннем… — протянула Дина. — Со мной всё в порядке.
Правда в том, что она сама в это не верила. Можно соврать кому угодно, но только не себе. Понимание того, что Дина уничтожает себя, пришло в тот момент, когда Финик раздобыл её историю болезни. Ту самую, которую скрывала мать. Папка стала увесистей: к диссоциативной амнезии и вспышкам агрессии прибавились аутоагрессия и склонность к суициду. Этот список психопата можно было скрыть, если бы она погибла вдали от глаз людей. Где-нибудь в степи. Там бы её тело нашли по весне и вряд ли смогли бы опознать. Всего лишь безымянный труп, не представляющий ценности. Но врачи вытащили её с того света, а потом забили тревогу, увидев исполосованное тело. Дине даже не дали возможности всё объяснить, поставив на ней клеймо самоубийцы.
Тогда же и оказалось, что жизнь её представляет ценность. Финик взял Дину под контроль. Нашёл Варвару Николаевну. Стал её обучать. Следил за режимом питания. Первые месяцы новой жизни она чувствовала себя младенцам, за передвижениями которого неустанно следят, но вскоре ей надоело. Она начала выстраивать личные границы, правда, надзор продолжался до сих пор, пусть и с меньшими усилиями.
Дина и Финик заключили договор, в котором ценой были их жизни. Тяжело сопротивляться, когда знаешь, что от принятых тобой решений зависит многое. Например, благополучие друзей.
Он стоял около плиты, следя за тем, чтобы суп не убежал из кастрюли. В наушниках слушал лекцию по обществознанию, одетый в фартук с цветочками, а мысли были далеко за пределами квартиры. Улыбался, вспоминая её заразительный смех, такой редкий в эти тяжёлые времена. Раньше она сидела на столешнице, болтая ногами: шутила про фартук, пробовала на соль еду, делилась проблемами. В такие моменты Саша понимал, что роднее человека, чем Дина, у него нет, но всё изменилось. Он остался один. Одиночество поглощало, словно зыбучие пески, а рядом не оказалось человека, которому он всецело доверился бы.
Необоснованная тревожность заполонила не только его сознание, но и кухню. Саша посмотрел на наручные часы — восемь вечера, — и паника окончательно завладела его рассудком. Да, работа допоздна была не в новинку, но не в воскресенье — единственный день, когда они проводили ужин в маленьком семейном кругу. Традиция оставалась нерушима до сегодняшнего дня. Дня, когда всё пошло наперекосяк.
Задумавшись о том, что что-то случилось, он не заметил, как суп залил плиту. Саша обжёгся, убирая кастрюлю, но боли не почувствовал. В этот момент перед глазами стояла картина полыхающего завода, обездвиженных тел и плачущего мальчика, тянувшего ручки к своей матери. Саша с ужасом вспоминал день, когда его семья разрушилась, а та, что была ближе всего, находилась между жизнью и смертью. Больше всего на свете он боялся потерять Дину. Что тогда, что сейчас.
«Беспокоиться не о чем, — успокаивал он себя, пока искал аптечку. — Григорий Анатольевич бы позвонил. Нужно просто подождать!»
Вынув наушники, Саша обработал ожог и сел на подоконник, прихватив с собой кружку с крепким чаем. Долго смотрел в окно, пытаясь с тридцатого этажа распознать знакомую машину.
Раньше самой большой проблемой были полиция или передозировка у лучшего друга. Теперь это казалось сущим пустяком, ведь от правоохранительных органов можно было откупиться, а здоровье Антона могли поправить врачи, но смерть — неотвратима. Тех, кто ушёл, обратно не вернуть. Саша больше не хотел ездить на кладбище и наблюдать, как в холодную землю опускают гроб с человеком, ставшим ему родным.
Он попытался отвлечься. Анализировал. С Диной они остались вдвоём, но это ничуть не помогло их сближению. Она по обыкновению запиралась в своей комнате, не впуская никого на порог. Отдыхала после шестидневной рабочей недели. Он же сидел в коридоре, прислушиваясь к шорохам в её спальне, потому что так было спокойнее. Монстров из темноты отпугивала одна мысль, что подруга рядом. Какой бы холодной она ни казалась, Саша знал: Дина придёт к нему на помощь. Спасёт от кошмаров.
Потом наступило воскресенье.
Ранним утром Дина за завтраком объявила, что едет к Варваре Николаевне, а потом на тренировку. Сашу она не взяла, сославшись на важные переговоры, — это стало первым тревожным звоночком. Какая работа без Григория Анатольевича? Да, Дина многому научилась, но её проблемой оставался взрывоопасный характер, из-за которого Финик всё чаще налегал на алкоголь. Впрочем, они друг друга стоили. Ссоры между двумя членами его новой семьи — обыденность, по большей части касающаяся работы. В те дебри Саша не лез, желая сохранить здоровье, как физическое, так и ментальное.
После занятий с репетитором он всё же поехал на тренировку, надеялся застать подругу, но вместо неё его встретил обеспокоенный Расул. Как оказалось, Дина и Игорь снова заигрались на ринге, но не об этом волновался мужчина, а о Псах. Негодовал, что она не хочет полноправно завладеть группировкой, ссылаясь на некий мирный путь. Уговаривал повлиять на положение вещей. Правда, выбрал не того человека, ведь Саша вообще не имел никакого влияния. Зато он знал, у кого есть право приструнить Дину.
Первым делом он позвонил Григорию Анатольевичу, что следовало сделать ещё утром, но тогда Саша сомневался, стоило ли беспокоить его по пустякам. Дина могла соврать и посвятить день собственной персоне. Догадки ушли на задний план, как только он услышал о её новых брачных играх с Игорем. Уж кому-кому, но этому парню Саша не доверял.
Игорь ненавидел Дину с первого дня их знакомства — она тогда порезала ему шею ножом. Правда, Саша осознал нелюбовь Игоря в полной мере на заброшенном заводе, когда узнал, что подруга хотела покончить с жизнью, а «новый приятель» её в этом поддержал. И каково было разочарование Игоря, когда он услышал, что Дина очнулась. А потом попытки проникнуть в корпорацию и их удивительно быстрое сближение. Он занял место Саши на тренировках, став её опорой и поддержкой. Ревность — сущий пустяк. Саша боялся, что Игорь мог как-то повлиять на Дину. Развратить её и без того безумную сущность. И, кажется, эти страхи имели основание.
Григорий Анатольевич не отвечал на звонки. Это не просто тревожный звоночек, а колокол, оповещающий об опасности. Саша заволновался сильнее. Мало ли что могло произойти в глуши, учитывая, в какое нестабильное время они жили. Отдых — это хорошо, но здесь и сейчас он был необходим, потому что его ученица могла наворотить таких дел, что проблем не оберёшься.
После пяти непринятых звонков и десятка непрочитанных сообщений Григорий Анатольевич перезвонил. Осипшим голосом он жаловался на головную боль и ломоту в теле. Саше было не до его жалоб. Он кратко обрисовал ситуацию и получил весьма нецензурный ответ, что было странно для человека, выражающегося всегда литературным языком. Саша согласился со словом «пиздец» и доверил решение проблем уже протрезвевшему — за несколько минут — Григорию Анатольевичу.
Оставалось надеяться и ждать, что всё разрешится.
После тренировки Саша вернулся домой и принялся за учёбу. На носу были экзамены и поступление в университет. Дина несколько раз предлагала свою помощь, мол, всё можно решить деньгами, но он хотел поступить, надеясь только на себя. Даже если не попадёт в университет мечты — альма-матер Григория Анатольевича, — любой другой станет для него достижением. Получить высшее образование — это способ утереть нос отчиму и матери, которые никогда не верили в его способности.