ЕВА
Прошло пять месяцев
— Каталина, милая, что сегодня будешь брать? — чётко произносит по-испански Мария, пожилая женщина за прилавком с фруктами.
Я улыбаюсь и киваю в сторону одной из корзин. Только увидев её, у меня сжимается горло, а рот наполняется слюной.
— Un kilo de… meloco… melokotós (в пер. с исп.: Один килограмм… пер… персиков)... — медленно говорю я на своём ломаном испанском, но женщина понимает меня и добродушно улыбается.
Вот проснулась сегодня — и так захотелось персиков, что еле терплю. А ведь ещё надо дойти домой, чтобы их помыть. Ох, скорее бы…
— Melocotones, cariño (в пер. с исп.: Персики, милая), — мягко поправляет меня Мария.
— ¡Ay… sí, sí! ¡Melocotones! (в пер. с исп.: Ой… да-да! Персики!) — восклицаю я, прикрывая рот ладонью и немного краснея. Каждый раз, когда путаюсь в словах или произношении, становится ужасно неловко.
Женщина смеётся, берёт пакет, ставит его на весы и начинает складывать внутрь персики.
— Не переживай, cariño (в пер. с исп.: красавица). Учить испанский — дело непростое. Сейчас, милая. У нас они невероятно сладкие, — улыбается она, выбирая самый крупный плод и укладывая его в бумажный пакет.
Мария закрывает пакет сверху и протягивает мне.
— Может, хочешь ещё что-нибудь? Сегодня очень хорошие апельсины для сока. Дать пару? — спрашивает она, и мне нужно секунд тридцать, чтобы переварить все слова и составить ответ.
— Sí, por favor (в пер. с исп.: Да, пожалуйста), — улыбаюсь и, оглядев всё, добавляю, медленно выговаривая: — И парочку лимончиков тоже.
— Un momento, cariño (в пер. с исп.: Минутку, милая). — женщина радостно бросает несколько фруктов в пакет и протягивает его мне.
— Сколько с меня? — спрашиваю, доставая кошелёк.
— Пять евро, cariño.
— Это дёшево… У меня есть деньги…
— Нет-нет, с меня хватит. Прибереги деньги, когда родится малыш — они тебе пригодятся. Давай, бери и не нервируй меня.
Я отдаю ей пять евро, беру пакет, машу рукой и направляюсь к выходу. До этого я уже купила свежую выпечку, а всё остальное заказала доставкой вчера, чтобы не таскать тяжёлое. Хотя и фрукты, и выпечку тоже можно было бы заказать, но мне нравится приходить на рынок. Самой выбирать и подтягивать разговорный испанский с местными. Становится легко, и на минуту веришь в спокойную жизнь, полную витамина D и йодистого воздуха.
Испания… Невероятная страна, в которую влюбляешься с первого взгляда.
Я медленно иду по узким улочкам. На плече — вязаная сумка с покупками, рука лежит на округлившемся животике.
Можно сказать, я уже почти местная. По легенде, я — Каталина Эспосито, девушка из Америки, которая унаследовала небольшой домик неподалёку от юго-западного побережья Испании. Отец оставил его мне, пытаясь перед смертью искупить вину за то, что когда-то бросил меня и маму.
И это выглядело правдоподобно, не привлекало лишнего внимания. Но когда спустя пару месяцев я узнала, что беременна… я стала заметнее. Женщины на рынке стали обращать на меня внимание, многие расспрашивали о ребёнке и сочувственно качали головами.
Со временем они перестали акцентировать на этом, когда видели, как меняется моё лицо. Я и сама не хотела вспоминать. Хотела забыть. Хотела поверить в легенду, которую сама и придумала. Но я всегда буду знать: я не Каталина. И дом получила не по наследству, а за предательство человека, которого считала… Который, впрочем, тоже предал меня.
Наверное, момент, когда я поняла, что беременна от Эрнеста, должен был стать для меня роковым. Но нет. Я разрыдалась — от осознания, что не одна. Всё это время внутри меня росла новая жизнь, которая дала смысл вставать и идти дальше. Ради неё… Неделю назад я узнала, что будет девочка. А ещё — что мне стало намного лучше. Токсикоз прошёл, как и всё остальное. Я наслаждалась моментом.
А конец лета делал прогулки по городку ещё приятнее. Солнце уже не палило, туристов стало меньше. Тут вообще говорят, что и зима мягкая — не такая, как в других странах. Я ни капли не жалею, что, когда Генрих спросил, куда бы я хотела поехать, я ответила: туда, где тихо, тепло и рядом море… Наверное, это было одно из самых правильных решений в моей непростой жизни.
— Каталина, ты так быстро? Ты вообще ночами спишь или только читаешь? — весело спрашивает Альберто, испанец лет сорока, когда я захожу в прохладный книжный-магазин-библиотеку.
— Роман оказался слишком увлекательным, — улыбаюсь я и кладу прочитанную книгу на прилавок.
— Ну, я рад. Даже спрашивать не буду, возьмёшь ли ещё что-то. Нам как раз подвезли новинки на английском — то, что ты любишь, — он тоже говорит отчётливо, терпеливо дожидаясь моего ответа.
— Gracias, (в пер. с исп.: Спасибо) — улыбаюсь я и иду к полке. Сразу её замечаю и беру одну из книг.
— Возьми две, чтобы каждый день не бегать.
— Хорошо, но me gusta mucho (в пер. с исп.: мне очень приятно) к вам заходить, Альберто, — отвечаю я.
— Лестишь, hija (в пер. с исп.: дочка), но твой испанский уже хороший, — говорит он.
ЕВА
Дыхание застревает где-то внутри, и я не дышу, глядя на него. Сжимаю дверную ручку ещё сильнее и спиной прижимаюсь к двери. Сердце рвётся наружу от слишком сильных эмоций, причиняя боль.
Как? Как он меня нашёл? Зачем? Что ему здесь нужно?
Все эти вопросы пронеслись в голове, пока между нами было пять метров.
Как же я не заметила его? Он будто из воздуха появился. Так незаметно и совершенно неожиданно.
Резкий морской ветер вдруг становится пронзительно холодным, хотя ещё минуту назад он был мягко тёплым. Моё тонкое платье тут же прилипает к телу, как и взгляд Эрнеста, что внезапно скользит вниз по мне и замирает.
Всё вокруг на секунду замирает, и ветер стихает, словно выполнил своё и теперь отпустил нас.
Эрнест долго смотрит на меня, на мой округлившийся живот, который всего за месяц-полтора стал заметен, независимо от того, что я носила.
И когда его взгляд снова сталкивается с моим — шокированным и испуганным — грудь пронзает насквозь. В его глазах я вижу шок. Мы стоим так ещё минуту, будто оба боимся сделать шаг.
Но Эрнест делает его. И это заставляет меня очнуться.
Я действую быстро и, наверное, жалко. Я знала, что уже ничто не спасёт меня от него. Но всё же быстро запираю дверь на все возможные замки. Ещё бы что-то подставить… но я не могу.
Потому что я беременна.
От того, от кого убегала. От того, кто сейчас прямо за дверью. Потому что он нашёл. Нашёл…
Пришёл, чтобы причинить боль. По-другому он не умеет…
— Ева! Открой эту чёртову дверь. Ева! — закричал Эрнест с той стороны, резко дёргая ручку.
Я вздрогнула. Боже, как я отвыкла от его грубого, сильного голоса. С губ сорвался запоздалый всхлип. Я прикрыла рот рукой и обернулась.
Отбежала от двери и быстро поднялась наверх. Захлопнула дверь спальни.
Обернулась и просто залезла на кровать, прижав колени к животу, оцепенело уставившись на дверь. А что я могла сделать? Убежать? Куда? Всё равно не убегу. Только отсрочу неизбежное.
В дверь стучали, и я вздрогнула, когда по ней снова прошёлся громкий удар. Я дрожала от страха и… от того, что увидела его.
Вспомнила ту боль, что накрыла меня, когда я узнала, как он использовал меня. Хуже не бывает.
Мне нужна была минутка, а лучше несколько, чтобы прийти в себя… Я не ожидала этого. Расслабилась, подумала, что жизнь наконец-то наладилась, но, похоже, это было лишь затишье. И теперь либо меня накроет штормом, либо я сама возьму стихию в свои руки.
Когда дверь с громким хрустом распахнулась, и тяжёлые шаги раздались на первом этаже, я уже дышала ровнее.
За то время, что я была здесь и узнала, как мои решения влияют не только на меня, я была вынуждена повзрослеть и отрастить шипы, чтобы выжить. Перестать дрожать, как тонкая ветка, а вцепиться в жизнь, как корни дерева в землю.
Поэтому я не стала ждать и ставить себя в ещё более уязвимое положение. Я встаю, подхожу к двери, открываю её — и в следующую секунду его громоздкое тело оказывается меньше чем в метре от меня.
Я поднимаю глаза на Эрнеста. Он тяжело дышит, зрачки расширены, по скулам проходят желваки.
— Ева, ты… — рычащим, низким голосом говорит он.
По предательскому телу проносится табун мурашек. Только из его уст моё имя может звучать с такими разными оттенками.
— Дай мне пройти, — сухо говорю я, не позволяя себе расклеиться или выдать своё состояние. Хотя знаю — он всё прекрасно видит насквозь, я всё равно держусь изо всех сил.
— Чтобы ты снова где-нибудь заперлась? — кладёт руки по обе стороны дверного проёма, ещё сильнее загораживая путь.
— Нет. Жалко дверь, — отвечаю и делаю шаг. Мой живот оказывается слишком близко к телу Эрнеста.
Он смотрит на это сокращённое расстояние. Можно подумать, что так я становлюсь уязвимее. Но нет… Кажется, я стала сильнее. Потому что он делает то, что меня удивляет. Эрнест отступает ровно на один шаг — широкий — так, что я могу пройти мимо, не задев его.
И я, держа руку на животе, будто одалживая смелость у своего ребёнка, начинаю спускаться по лестнице. Медленно и уверенно. Почему-то я уже знаю, что даже если бы он и захотел — он не сделает мне ничего. Потому что я ношу его ребёнка.
Глаза упираются в сломанную дверь и амбалов, что стоят по обе стороны, и ещё двоих, которые осматривают мой дом.
Я останавливаюсь, отойдя от лестницы, и поворачиваю голову к Эрнесту.
— Я не хочу, чтобы в моём доме были посторонние.
После моих слов Эрнест бросает острый взгляд на своих людей, и они покидают дом за считаные секунды. Но дверь продолжает висеть. Как она ещё не обвалилась…
— Ты беременна, — произносит Эрнест, стоя слишком близко, и я вздрагиваю. То ли от близости, то ли от того, как он это сказал. Зло, почти не веря и… с осуждением.
— Ты всё ещё здесь? — огрызаюсь я, резко разворачиваясь к нему.
ЕВА
— Это не имеет значения, — говорю я.
С трудом сглатываю ком в горле и отступаю, поворачиваясь к нему спиной. Не в силах смотреть на Эрнеста. Прижимаю ладонь к животу, поглаживая его.
Меня словно током прошибает, когда он говорит:
— Так ты из-за этого сбежала? Поэтому тогда подставила меня? — спрашивает он так, будто это была моя вина.
Я шумно выдыхаю, резко разворачиваюсь к нему и натыкаюсь на до боли знакомое выражение лица.
— И это всё, что ты мне скажешь?
— Не только у тебя полно вопросов. Я хотя бы их задаю. А ты, как оказалось, вместо того чтобы поговорить со мной, совершила эту глупость, — рычит Эрнест, импульсивно прикладывая пальцы к виску. — Связалась с кем-то и уехала черт знает куда. Даже не подумав о последствиях. О том, что можешь этим подвергнуть опасности себя и моего ребёнка.
— Глупость?! Говоришь, я подвергла опасности твоего ребёнка?! — ошеломлённо переспрашиваю я, глядя на него.
Держа правую руку на животе, я тычу в него пальцем на последних словах:
— А знаешь, ещё не факт, что мой ребёнок сейчас бы вообще жил! Потому что одно только твоё присутствие делает мне плохо!
— Может, если бы ты ничего не скрывала… — едва сдерживая крик, рычит Эрнест, сжимая кулаки, сдерживаясь, чтобы не шагнуть ко мне.
— Ааа, значит, это я скрывала? Ну, как видишь, я с тобой слишком откровенна. Так что теперь твоя очередь! Говори! — истерично смеюсь я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, а болезненная усмешка не сходит с лица. — Говори, правда ли, что ты спал с моей мамой?! Говори!
Я низко рычу, больше не улыбаясь, и смотрю на него, тяжело хватая воздух. Слёзы катятся по моим щекам.
— У меня было прошлое до тебя, если ты вдруг не знала...
— Я задала тебе вопрос, — глухо перебиваю его, сжимая в руках ткань платья на животе.
— Это было, чёрт побери, до тебя…
— Ты, блядь, себя слышишь?! Какая, к чёрту, разница — до или после?! Нет никакой разницы! Ты… — голос срывается и дрожит, но я всё же выталкиваю из себя следующие слова: — Ты прикасался ко мне, в то время как твои руки были на женщине, которая родила меня!
Судорожно хватаю воздух дрожащими губами.
— Мне плевать, кто она тебе. Для меня важно только то, что ты моя жена, — глухо рычит он и делает шаг вперёд.
Я качаю головой и отступаю.
— Нет… Нет! Нет! Нет! Я никогда не была тебе женой! Я была игрушкой! Я была чёртовым рычагом в твоих расчётах! Но… — раскидываю руки по бокам и резко опускаю их, в отчаянии проживая каждое слово: — Моего отчима больше нет, моего родного отца тоже… Так что ты можешь спокойно быть с ней!
Я останавливаюсь, судорожно вдыхаю и шепчу:
— Вот почему я сбежала. Я даже знать не хочу, что у вас там... Мне противно! Так что оставь меня в покое, ради Бога!
Последние слова произношу медленно, тяжело закрывая глаза.
Слёзы текут по щекам, а нос щекочет от переизбытка болезненных чувств.
— Нет, — тихо, но пронзительно говорит Эрнест, спустя минуту тяжёлого молчания.
— Ты меня не слышишь?! — тяжело спрашиваю я. Горло сдавливает, слёзы не останавливаются, а лицо судорожно дёргается.
— У тебя нет выбора. Сегодня ты возвращаешься со мной в Нью-Йорк, — холодно говорит Эрнест, разрывая меня этими словами на тысячу осколков.
— Тебе плевать на мои чувства, да? Хотя... хотя когда-то ты хоть раз думал обо мне? Думал, что можешь причинить боль? Или ты специально... Господи, зачем я тебе?
Мой голос срывается на глухой шёпот.
— Отстань от меня! Я не могу… Я не хочу тебя видеть!
— Ты права. Мне плевать. Мой ребёнок будет рядом со мной. Как и его мать. Ты ошиблась, если подумала, что я развернусь и оставлю вас.
— О боже… — едва слышно дрожащим голосом говорю я, всхлипывая и прижимая ладони к глазам. Затем опускаю их к шее и смотрю на скалу, в которую превратился мой муж — неподвижный и жестокий. — Ты не можешь… Ты не можешь заставить меня. Я никуда не поеду.
— Я не буду спрашивать, — говорит он, не обращая внимания на мои слова, и резко хватает меня за плечи. Я понимаю, что он хочет увезти меня силой.
— Нет! Отпусти! Я не поеду! — кричу, отталкивая его, яростно колотя, как бешеная кошка, выпустив когти.
— Не неси чушь! Ты поедешь…
— Ни за что я не вернусь туда… Ни за что! Ни за что… — качаю головой, а он уже наклоняется, чтобы поднять меня на руки. И вдруг…
Меня пронизывает холод и резкая боль.
— Ахх… Ааа!
Я вскрикиваю, сгибаясь, и паника сжимает грудь, когда боль пронизывает низ живота.
— Больно… Господи! — оседаю на пол, и только его сильные руки не дают моим коленям коснуться его.
— Ева? Что с тобой? Где болит?! — доносится сквозь шум в ушах и стену боли голос Эрнеста — наполненный паникой и растерянностью.
ЭРНЕСТ
Сбежала, ничего не сказав. Казалось, всего вчера умоляла меня не уходить, а сама… предала. Обманула. Вонзила нож прямо между рёбер — туда, где начинало прорастать странное, тёплое чувство.
Но это было совсем не вчера. Нож, который она вогнала, уже пять долгих, ужасных месяцев врезался всё глубже, а злость и обида только росли.
Меня недолго продержали в камере, но и этого хватило, чтобы моя жена исчезла с этой чёртовой земли так, будто её никогда и не существовало. И было только одно объяснение — ей помогли. Но кто?
Я так и не узнал. Как и того, кто прикончил ублюдка Милтона. Что-то подсказывало мне, что всё это — дело рук одного человека. И это только сильнее разжигало моё желание найти её, наказать, стереть с лица земли. Но прежде всего — найти Еву.
Найти. Покарать за предательство. И больше никуда не отпустить...
Но чего я вообще хотел? Она ведь сама стремилась сбежать от меня. Использовала женскую хитрость, обвела вокруг пальца, очаровала, заставила потерять бдительность.
И всё же только страх перевешивал ярость из-за её побега. У меня было слишком много врагов, и если бы они нашли её первыми… мне страшно представить, что они могли бы с ней сделать.
Так что пусть лучше будет на стороне врага. Пусть станет моим врагом — лишь бы осталась жива.
Я найду её. И не отпущу. Даже если будет кричать, вонзать в меня тысячу кинжалов — я, словно мазохист, буду наслаждаться болью, лишь бы она была рядом.
Пять месяцев я горел яростью, становился всё жестче. Даже Кир уже не мог утихомирить мою злость. Найти её казалось невозможным… пока…
Мои люди искали повсюду, даже на порносайтах. Перелопатили всё. И вот — нашли. Но не там, где я боялся.
Первая зацепка привела нас к блогу какого-то путешественника, который фотографировал всё подряд.
И среди его снимков была она.
Девушка на берегу моря, её волосы развевались на ветру, светлое платье, словно подобие ангела, обвивало её талию.
Я узнал её сразу. Она была худее, но без единой царапины. И выглядела… спокойно.
Сначала я затаил дыхание от восторга. А потом внутри что-то сорвалось.
Мы быстро нашли фотографа. Он не стал скрывать, что снимку уже три месяца. Фото сделано в Испании.
Но самое странное — мы проверили все рейсы, всех пассажиров, и ни одна женщина, даже отдалённо похожая на Еву, не вылетала туда.
Но мне было уже плевать, как она туда попала.
Через несколько часов я уже летел первым рейсом со своими людьми и Киром, который не оставил меня в таком состоянии.
Мы тщательно проверили всех, кто находился в том месте последние пять месяцев. И в конце концов нашли некую Каталину Эспосито, которая осталась сиротой и переехала в дом отца…
Было очевидно, что это Ева. И так же очевидно — никакой он ей не отец. И вовсе не отец.
Я не бросился к ней, когда увидел её на рынке. Наблюдал. Шёл по следу, как хищник, и только когда она уже открывала дверь в тот самый дом, окликнул.
Не понимаю, как так получилось, что, наблюдая за ней, я не заметил очевидных изменений во внешности. Возможно, дело было в ракурсе, под которым я смотрел, или в бесформенном платье... Моя Ева беременна.
Моё состояние в тот момент трудно назвать просто шоком. Это было полное оцепенение — и одновременно возрождение чего-то внутри, чего-то тревожно-неизвестного, что вдруг заколотилось в груди. Ни на секунду не сомневался: это мой ребёнок. В том числе и потому, что, по слухам, которые я успел собрать, она ни с кем из местных парней не связывалась.
Так что когда я сделал шаг к ней, к нашему ребёнку — взбесился, когда она захлопнула дверь, снова спрятавшись от меня. Снова сбежала. Я не знал, что делать дальше, но знал одно — я должен снова её увидеть и забрать.
Выбить дверь казалось первым эффективным способом. Думал, придётся ломать ещё какие-то, но она сама открыла ту, за которой пряталась.
Эмоции бушевали, когда я увидел её вновь. Уже не напуганную девчонку, а собранную женщину. Она изменилась. Это было видно по глазам.
Я отступил, когда она попросила, не отрывая взгляда от её руки, которая будто заслоняла от меня живот… От меня!
Она пригвоздила меня к месту, когда почти прямо сказала, почему сбежала. Я видел по глазам: именно из-за этого она и совершила всю эту глупость.
Глупость, чёрт возьми! Почему не спросила? Почему не дождалась и не сказала мне всё это тогда, почти полгода назад?! Внутри всё рвалось на части.
Да плевать мне на эту мразь Меланию. Мне плевать, что она её мать. Если бы тогда кто-то спросил меня: приблизился бы я к ней, зная правду? Сделал бы своей? Привязался бы остатками души?..
Ответ был бы — да.
Нет жизни без неё. Даже сейчас, несмотря на боль в словах и отвращение во взгляде, я снова могу дышать.
Отталкивает, не хочет видеть? Всё равно. Я больше не отпущу. Запру с собой и заставлю забыть всё. Мне не важно, что было до. Потому что с того самого момента, как я впервые увидел её — не существовало больше ни одной женщины. Ни в сердце, ни в голове, ни в члене. Я весь — в ней. И я не позволю ничему и никому снова нас разлучить.
ЕВА
Я уже несколько часов как проснулась и успела убедиться у медсестры, что с моей доченькой всё в порядке. Но мне придётся оставаться в больнице ещё неделю. Я не возражала и спокойно лежала, не двигаясь, пока была одна в палате. Гладила живот и облегчённо улыбалась. Ни о чём не думала. Для меня главное было, что с моей девочкой всё хорошо, а остальное… второстепенно.
Ближе к послеобеденному времени дверь в палату открылась, и я засияла, когда Мария вошла ко мне.
— Mi hermosa, ¿cómo te sientes? (в пер. с исп.: Моя красавица, как ты себя чувствуешь?) — спросила она, обняв меня, а потом села рядом на табурет.
— На удивление хорошо. Я не… делаю лишних движений… и, наверное, поэтому чувствую себя хорошо, — ответила я, подбирая слова.
— Это прекрасно, — кивнула она и потянулась к сумке. — Я принесла тебе немного фруктов и вкусняшек, которые тебе разрешены… А это передал Альберто, чтобы ты здесь не скучала.
Я радостно взяла две книжечки, которые протянула Мария.
— ¡Ooo, gracias! Es muy lindo (в пер. с исп.: Ооо, спасибо! Это очень мило)...
— Ну что ты, cariño (в пер. с исп.: дорогая), как же иначе?
Мария приходила ко мне каждый день, а иногда вместе с ней навещали и жители городка, с которыми я успела наладить хорошие отношения. Единственный, кто не приходил, — это он…
О Эрнесте не было никаких вестей. Мария о нём не говорила, другие тоже… Будто договорились молчать на эту тему. Да и я не спрашивала. Наивно думалось, что он просто уехал. Или никогда и не приезжал, и всё это были лишь мои галлюцинации.
Так прошло шесть дней. Сегодня мой последний день перед выпиской, и я уже едва терпела эту палату. Хотелось домой, к морю…
Но именно в этот день, когда я меньше всего этого ожидала, состоялся тот самый разговор.
— Cariño (в пер. с исп.: Дорогая), почему ты не говорила, что у тебя есть муж? — спросила Мария ласковым, ровным голосом, чтобы я поняла её вопрос.
В тот же миг у меня всё похолодело, а потом бросило в жар. Я слишком внимательно смотрела на свои руки, которые крепко сжали край тонкого одеяла.
— Потому что он не тот, кого я могла бы так назвать… — медленно ответила я, ощущая, как тревога поднимается внутри.
Мария заметила это и накрыла мою руку своей тёплой, мягкой ладонью.
— Вижу, у вас тяжёлые отношения. Вижу, что были обиды, что он причинял тебе сердечную боль… Сначала я думала, что он нанес тебе физический вред, но врач сказал, что у тебя нет никаких повреждений. Просто перенервничала… И мне кажется, вы тогда здорово поссорились.
— Он хочет забрать меня. А я не хочу… Не хочу возвращаться туда. Но ему всё равно — он всегда такой.
— И не заберёт, пока сама не захочешь. Поверь, мы ему этого не дадим, — уверяет она, а потом добавляет что-то, что меня смущает: — Да и сам он уже никуда не спешит.
— В каком смысле? — нахмуриваюсь я.
— В прямом, — говорит она и вдруг улыбается… — Твои соседи все вдруг уехали на курорты… А на их месте появились новые… Понимаешь, о чём я?
Понимала… И вдруг стало трудно дышать.
— Он никогда не даст мне покоя, — обречённо качаю головой, закрывая глаза.
— Не даст. Те, кто любят, а особенно такие, как он, успокоятся только тогда, когда уйдут в тот мир.
— Тогда почему вы мне всё это сейчас говорите? Если он был здесь всё это время…
— А зачем было тебя нервировать? Да и не думай, что он не заходил сюда, потому что ему всё равно. Я просто не позволила ему тебя беспокоить…
— И он просто вас послушал? — с недоверием переспросила я.
— Ну, не сразу, но он человек прагматичный. Я привела ему аргументы, и он успокоился. Тебе не только трудно контролировать свои эмоции… Но сейчас я тебе это говорю, потому что, как только ты выйдешь… проблемы сами собой не исчезнут.
Она делает паузу, а потом мягко добавляет:
— Отношения — это работа, а брак — это ещё в трое большая работа. Для обоих, pequeña mía (в пер. с исп.: маленькая моя). Бежать — не всегда хороший выбор.
— Не думаю, что из этого когда-нибудь что-то выйдет.
— Не стоит быть такой категоричной, пока не попробуешь. Ты, mi niña (в пер. с исп.: дитя моё), будь мудрее. Я не знаю, что у вас случилось, но вам стоит поговорить. Ты пока оставайся здесь, делай то, что и раньше, и его не выгоняй. Не прощай сразу, даже если он будет ползать на коленях по горячему песку. Но знай: даже если мужчина не виноват, иногда не стоит прощать сразу. Это полезно для тонуса в отношениях — чтобы не расслаблялся, — играет бровями Мария в последнем предложении.
— Вы ничего не знаете… — качаю головой, не сдерживая улыбку, но всё же не спорю.
— Ты права, не знаю. Но я повидала muchas historias de amor (в пер. с исп.: немало историй любви)… И ваша любовь такая же — невероятно сильная, как и неправильная. Но, моя Ева… Да-да, знаю, что Каталина — не твоё имя… Поэтому вместо того, чтобы слушать его слова, просто наблюдай за ним. Дай Эрнесту показать, на что он готов ради тебя и вашего ребёнка…
ЕВА
Долго не могла уснуть, размышляя над словами Марии. Невозможно было сразу стереть ту боль, что преследовала меня всё это время. Так же, как и начать смотреть на Эрнеста, не вспоминая ужасный факт его прошлого…
Поверить, что он сможет измениться… Поверить, что то, что между нами, называется любовью. Безумной и неправильной, но любовью…
За несколько дней до того, как я узнала эту страшную правду, я действительно была счастлива… Впервые за долгое время. Но это счастье длилось слишком недолго.
Утром мне принесли документы на выписку, и я смогла покинуть больницу раньше. Не хотелось, чтобы кто-то меня встречал. Я хотела пройтись до самого берега, вдохнуть полной грудью чистый морской воздух. Слушать шум волн, что плескались о берег, вновь возвращаясь в море.
Это успокаивало. Казалось, что и доченька чувствовала себя лучше в этом месте.
Я села в трёх метрах от влажного песка, всматриваясь в даль.
В какой-то момент я почувствовала его взгляд. Ни секунды не сомневалась в этом. Ещё раз глубоко вздохнула и робко повернула голову. И действительно…
В десяти метрах он стоял, засовывая руки в карманы светлых брюк. Верхняя часть тела была обнажена, не скрывая подтянутые мышцы, покрытые татуировками. Я тяжело сглотнула и отвела взгляд к морю, ощущая, как сердце хочет выпрыгнуть прямо в морскую глубину.
Через минуту громоздкое тело опустилось рядом на песок. Я задержала дыхание, когда его аромат смешался с морским, становясь слишком привлекательным — в отличие от того, каким он должен был быть для меня.
— Следишь за мной? — спрашиваю, чувствуя горечь во рту.
— Наблюдаю… — произносит он, и я лишь крупицами воли заставляю себя не вздрогнуть от его низкого, крепкого голоса.
— Разве это не одно и то же? — хмыкаю, сильнее обнимая округлившийся живот. Взволнованно дыша, украдкой слежу за его неподвижной позой.
Раньше он уже схватил бы меня, не стесняясь прикосновений. А сейчас… Сейчас он даже не смотрел в мою сторону. Просто сидел рядом, словно этого ему было достаточно. И я не знала, что чувствовать — облегчение или ещё большую горечь.
Сомнения одно за другим прокрадывались в мой мозг.
— Наверное… — всё же произносит он, и я вздрагиваю, возвращаясь в реальность.
— Я не верю, что ты вот так просто решил оставить меня в покое и позволить жить здесь, — качаю головой, опуская взгляд на песок.
— Я рад, что ты всё же начинаешь вспоминать, какой я, Ева… Для меня это решение было… сложным, — Эрнест подбирает слово после нескольких секунд колебания. — Но если здесь ты и ребёнок чувствуете себя лучше, я не буду заставлять тебя покидать это место.
Замираю, пытаясь осознать, правильно ли я услышала то, что он только что сказал. Хмурюсь и поворачиваю голову, не веря, всматриваясь в его профиль.
— Ты сейчас серьёзно? — медленно спрашиваю я. — То есть ты уедешь и оставишь меня в покое?
В моём голосе должна была звучать надежда, но почему-то её там не было. Я не могла объяснить то разочарование, что всколыхнулось во мне.
Почему, когда он снова появился в моей жизни, я начала сомневаться?.. Он ужасен. Он использовал меня… Он — он — он… И ещё много раз. Но почему мысль о том, что он вот так просто уйдёт, причиняла боль?
Его брови сходятся на переносице, и Эрнест всё же поворачивает ко мне голову, сводя с ума одним прищуренным взглядом тёмно-синих глаз. Смотрит молча, долго минуту, а потом украдкой, но чётко произносит:
— Нет. Я не уеду без тебя, Ева.
Его голос ровный, но взгляд… Такой же был и раньше — одержимый и обжигающий.
— То есть… не уедешь? — смущаюсь я, и догадка вдруг вызывает во мне гнев, который не могу объяснить. — Думаешь, я сама соглашусь вернуться?
— Надеюсь, — пожимает плечами Эрнест, наклоняя голову в сторону, наблюдая за мной.
С наполовину открытым ртом фыркаю, облизываю губы. Кусаю их и снова ошпариваю его взглядом.
— Тогда ты ошибаешься, если думаешь, что я вернусь! Здесь мой дом, который я получила в наследство, когда, как ты говоришь, подставила тебя. Так что не трать время и уезжай! — громко кричу ему в лицо, замечая, как желваки напрягаются на его скулах.
Резко встаю и быстро топаю по песку. По крайней мере, пытаюсь быстро, но получается не очень — с каждым шагом ноги проваливаются, а шлёпанцы только усложняют ситуацию. Не удивительно, что Эрнест мгновенно догоняет меня и хватает за руку.
Резко разворачиваюсь — и натыкаюсь на его взгляд. Зажжённый. На грани гнева.
Ярость и обида скрежещут во мне, и я удивляюсь, как сама стала такой вспыльчивой. Хотя ещё минуту назад мысль, что он уйдёт, вызывала совсем противоположные чувства…
— Что?! — вырывается из меня, эмоции бурлят, и удержать их невозможно. Всё рвётся наружу одним потоком.
— Что тебе опять не так? Я же сказал, что не буду заставлять, — рычит он, едва сдерживаясь.
Но я будто хочу ссору, не могу спокойно с ним говорить. Боже, неужели рядом с ним я становлюсь такой сумасшедшей?
ЭРНЕСТ
Раньше моя жена боялась даже заговорить со мной. Но потом привыкла — и начала доводить меня до бешенства.
И именно сегодня Ева решила поиграть с моими нервами, которые и так трещали, как сухая ветка в костре.
Мария убедила меня, что лучше не приходить к Еве в больницу, чтобы не волновать её, пока не поправится. Да и, если честно, мне самому нужно было угомонить своих демонов. Я наблюдал издалека и делал всё, чтобы у неё было самое лучшее: палата, уход, еда… Абсолютно всё.
И вот меня уже всего колотило — так хотелось увидеть её сегодня. Хотел сам забрать её из больницы, чтобы она не перетрудилась. Но когда узнал, что она выписалась раньше, меня накрыло раздражение, и я пошёл за ней.
Шёл следом, когда она уже подходила к пляжу. А потом снова смотрел, как она умиротворённо глядит в море. И только после этого дал ей почувствовать моё присутствие.
Ева сразу же занервничала. Я ещё минуту стоял позади, колебался — не станет ли ей хуже, если подойду… Но махнул на всё рукой и сел рядом.
Её насыщенный аромат ударил в нос, и я бы с радостью задохнулся в нём. Я, блядь, как скучал по этому…
Я делал всё как надо… Или, точнее, как сказала Мария. До сих пор не понимаю, какого хрена я её послушал. Но что бы она мне ни советовала — всё, сука, летело к чёртовой матери!
Ева будто не хотела говорить спокойно, а наоборот. Моя беременная жена жаждала ссоры и получала кайф, выдирая из меня волосок за волоском.
Так что я сорвался.
Поцеловал, чтобы заткнуть этот ротик — такой острый, как и сладкий. И утонул в ней… Наш поцелуй ещё никогда не был таким отчаянным, агрессивным и заводящим до взрывов в груди.
В штанах стало до безобразия тесно, даже когда Ева влепила мне пощёчину. Сердце чуть не выскочило, когда я увидел, как она споткнулась. И, слава моему отточенному рефлексу, я успел её подхватить.
Я злился на неё так же сильно, как и возбуждался. И видел, что моя девочка тоже. Воздух между нами насквозь пропитался сексом.
Я всеми силами гнал из головы картинки, как бы оттрахал её прямо здесь — на этом песке, в этом море, но не был уверен, что это полезно для беременной девушки.
Зато я точно найду безопасные места, где мы получим то, чего хотим.
Даже если моя девочка пока что отталкивает эти желания…
Именно это и дало мне ещё больше стимулов пробиваться к её сердцу. Только не с кувалдой, а с улыбкой и цветами.
Ева до сих пор хочет меня. До сих пор что-то ко мне чувствует — несмотря на всю обиду и ненависть. А значит, у меня ещё есть надежда… Хотя она и так моя, но скоро она снова это примет. Я об этом позабочусь.
Ева вся надутАя, но держит меня за шею крепко, пока я несу её.
И только когда я открываю дверь её дома, украдкой замечаю, как у неё округляются глаза, а сочный ротик приоткрывается и через секунду выдает возмущённое:
— Почему у тебя ключи от моего дома? И дверь… — она смотрит на новую, более крепкую дверь, которой заменили старую.
— Когда я их ставил, у меня, как ни крути, были и ключи. А вот мне тоже интересно: ты, любимая, когда уходила, думала, как будешь их открывать? Или считала, что я оставил те гнилые доски болтаться на косяке?
— Я… я… Да ты мне надоел! Отпусти меня! — Ева начинает лягаться, не найдя, что ответить.
Я вынужден отпустить её, хотя жутко не хотелось. Но ещё больше не хотелось, чтобы она снова перенервничала.
Она за две секунды ловит равновесие, ставит руки в бока, хмурит брови и смотрит на меня так, будто хочет поджечь одним взглядом.
— А теперь уходи!
— Ты меня сейчас дрессируешь? — усмехаюсь и иду… но туда, куда сам хочу. К ней.
— А ты поддаёшься дрессировке? И я имела в виду — уйди из моего дома. Немедленно! — её губки надуваются, она возмущённо фыркает и задиристо вскидывает подбородок.
— Дай сначала отдышаться, а то ещё чуть-чуть — и я свалюсь с ног прямо… — подхожу ближе и выдыхаю ей в раскрасневшееся лицо. — Прямо в твою кровать…
— Свалился он… — фыркает она, отводит взгляд, дышит чаще, а потом снова метает в меня свои глазки. — Моя кровать в ограниченном доступе, и ты — за её пределами.
— Звучит как приглашение, любимая… — хищно улыбаюсь, делая шаг к ней.
Ева, поёжившись, отступает назад, но быстро берёт себя в руки и гордо задирает подбородок.
— Сейчас будет звучать как тревога! — в её глазах вспыхивает пламя. Она сжимает кулачки, пытаясь оттолкнуть меня.
Я мгновенно перехватываю её запястья и наклоняюсь ближе — настолько, что наши носы касаются. Дыхание у обоих тяжёлое и сбивчивое. Медленно скользну взглядом по её лицу.
Грудь Евы, заметно округлившаяся, ровно поднимается. Только высшие силы удерживают меня от того, чтобы не коснуться… не провести языком по тугому бугорку соска, сорвав с её губ стоны удовольствия. Говорят, в этот период женское тело особенно чувствительно. И я собираюсь это проверить.
Если не сегодня — то очень скоро.
ЕВА
Я сбежала. Пожалуй, это было единственное, что у меня действительно хорошо получалось.
Эрнест снова довёл меня до такого состояния, что хотелось разодрать его наглую рожу, а потом заставить сделать то, о чём он говорил… Так что да, я сбежала.
С грохотом захлопнула дверь и осталась стоять, прижимаясь к ней, пытаясь сквозь грохот собственного сердца расслышать, как входная дверь внизу тоже захлопывается, оставляя меня одну в доме. Сначала не верилось, что Эрнест ушёл так просто, но проверять желания не было.
Тело горело, а гормоны решили устроить бунт.
Даже во сне меня преследовала слишком реалистичная сцена, как наглый нос Эрнеста уткнулся в мои лепестки, и каждое его прикосновение разносилось возбуждением по нервам. Как его нос тёрся о клитор в тот момент, когда язык вылизывал меня…
Я проснулась вся в поту и задыхающаяся от оргазма, даже не заметив, как начала ласкать себя. Ещё минуту моя рука оставалась в насквозь мокрых трусиках, пока я дрожала и хватала ртом воздух.
— О, Боже… — выдохнула я, уставившись в потолок.
Я не могла поверить, что только что кончила, представляя Эрнеста. Того, кого должна была ненавидеть. Того, от кого мне должно было не просто не хотеться, а тошнить от одной мысли… Но когда он приехал, всё начало меняться. Я больше совершенно не понимала себя.
Только когда вытащила руку из трусиков, стараясь ничего не испачкать, я наконец поднялась и пошла в душ. Это было то, что мне сейчас нужно. Ноги дрожали, и я прислонилась спиной к холодной стене.
Сейчас было всего лишь пять утра, но я легла ещё в десять вечера, так что выспалась. Несмотря на все эти эротические сны…
Я читала, что беременные женщины чувствуют сильнее сексуальное влечение, но не думала, что окажусь одной из них. Думала, что после всего точно не захочу — особенно Эрнеста. Но вот такой сюрприз подкинуло мне собственное тело.
Господи, лишь бы Эрнест не узнал… Потому что тогда он набросится и не даст мне покоя. В этом я была уверена.
Единственный выход — не думать о нём и избегать. Но и то, и другое казалось нереальным.
Я приготовила себе завтрак — аппетит, несмотря ни на что, у меня был, и ещё какой! В семь утра, собравшись, я вышла из дома и пошла на рынок за выпечкой.
— ¡Buenos días, Catalina! (в пер. с исп.: Доброе утро, Каталина!) — здоровались прохожие, с которыми я была хоть немного знакома.
— ¡Buenos días! (в пер. с исп.: Доброе утро!) — автоматически отвечала я на испанском.
Это было одно из первых выражений, которое я выучила мгновенно, и какое-то время оно было единственным, что я могла произносить. Сейчас же, за последние месяцы, мне удивительно хорошо удалось освоить язык.
Иногда знакомые женщины останавливались на минутку и спрашивали, как я себя чувствую. Это было приятно, но в то же время неловко. Казалось, весь городок знает, что со мной произошло. Их взгляды… Они были уже не такими, как раньше.
И когда я вошла в пекарню, мои догадки подтвердились.
— ¡Oh, Dios mío! (в пер. с исп.: О, Господи!) ¡Catalina! (в пер. с исп.: Каталина!) — Миранда, хозяйка пекарни, быстро заговорила по-испански. — Родная, как я рада тебя видеть! Как ты себя чувствуешь?
Миранда редко обслуживала клиентов — у неё было две помощницы. Но несмотря на всю очередь, я в ней не стояла. Наверное, я была одной из немногих, кого она обслуживала лично. Ну и, конечно, она была очень разговорчивой. И немного сплетницей. Но, знаете, не из тех злых. Да и вообще, почти все здесь были такими. Городок маленький, местных не так много, в основном туристы, поэтому все всех знали, а новости распространялись с поразительной скоростью и обрастали с каждым пересказом новыми выдуманными подробностями.
Вот и сейчас я узнала, что весь город говорит только обо мне и моём муже, который не просто нашёл меня, но уже и поселился здесь, и чуть ли не стал местным «королём». Местные богачи и боссы теперь вьются вокруг него, как хвостики.
— Dicen que te fue infiel y que tú huiste, y ahora él te está suplicando perdón (в пер. с исп.: Говорят, он тебе изменял, и ты сбежала, а теперь он умоляет тебя о прощении), — живо тараторила Миранда. — Сначала дверь тебе выломал, а потом сам же и ремонтировал… А наши девки всё ходят и заглядываются, потому что приехал он не один, а с мрачными парнями. Но, говорят, красавцами. Да и сама видела — большинство ничего так. Ну и твой заходил, расспрашивал про тебя, узнал, что ты моя постоянная клиентка. Ооо, и дорогуша, убирай кошелёк, платить не нужно.
— Почему? — недоумённо спрашиваю я.
— Ну, твой-то мне кассу как следует пополнил, чтоб я тебе отдавала всё самое лучшее. За то, что переживает за тебя и ребёнка — это хорошо, но не спеши таять у него под ногами, это базовый минимум, милая, так что давай, прячь свой кошелёк.
— Мне от него ничего не нужно… — хмурюсь я.
— Всё-таки изменил, гад, да?.. Чтоб он на ежа наступил. И чтобы его медуза щёлкнула за то, что чешется! Тем более, не отказывайся. На твоём месте я бы его до нитки обобрала. Хотя, глядя на него, может, и жизни бы не хватило. Ты смотри, дорогая, если не хочешь брать для себя, то бери ради ребёнка. А то наделал дел, а всё на тебе? Нет. Это не гордость, а глупость. Береги деньги, что у тебя есть — сейчас особенно нужна подушка безопасности. Может, сока хочешь с пирожным? Заодно посижу ещё с тобой, отдохну…
ЕВА
— Что ты здесь делаешь? — выдыхаю я через минуту.
— Живу, — скупой ответ Эрнеста.
— Отпусти меня, — прикладываю ладонь к его груди, отталкивая.
— Чтобы ты снова навернулась на ровном месте?
— Я не падаю на ровном месте! — огрызаюсь я и хлопаю его по груди. — Отпусти, я сказала!
— Твоё желание для меня закон… — фыркает он, но всё же отпускает. Я сразу отступаю на шаг.
— Говорит тот, кто в принципе закона не придерживается, — тоже фыркаю я, а Эрнест только улыбается.
— С недавних пор я перековался, — пожимает он плечами, засовывая ладони в карманы тёмно-синих брюк, не отрывая от меня внимательного взгляда, почти раздевающего.
Кожа тут же покрывается тысячами мурашек, а приятная тяжесть усиливается внизу живота. И как бы хорошо это ни было, я не хотела забывать, почему оказалась здесь.
Сжимаю зубы, поворачиваюсь к нему спиной и быстро иду дальше, не сказав ни слова. Пройдя метров десять, всё ещё ощущаю его тяжёлое присутствие и неотрывный взгляд. Не сдерживаюсь и оборачиваюсь. Конечно же, Эрнест идёт за мной.
Лениво, не торопясь. Один его шаг — как три моих, и сердце начинает биться чаще. Поворачиваю голову и стараюсь ускориться. Господи, ну что ему от меня нужно? Я не вернусь к нему! Не хочу возвращаться туда, откуда убежала. И пусть его поведение изменилось — я не верю, что он всегда будет таким.
Рано или поздно вернётся тот Эрнест, что заставил выйти за него, не выпускал из дома и даже телефон не давал. Я ни с кем не общалась, кроме Марты и изредка Кира. И он правда думает, что после жизни здесь я сама захочу вернуться туда?
Но никак не могу избавиться от чувства, что он идёт позади и внимательно смотрит мне вслед. И это странным образом волнует…
Ещё раз оборачиваюсь — как и ожидала, Эрнест ни на шаг не отстал.
Меня прорывает раздражение, и я останавливаюсь.
— Не ходи за мной!
Он поднимает брови и склоняет голову, останавливаясь в двух шагах.
— Я? — указывает на себя пальцем. — Ты что-то путаешь, любимая. Я иду к себе домой.
— Ну да, — фыркаю я, сжимаю ладони в кулаки и смотрю на него исподлобья. — Ты ведь выгнал всех моих соседей и занял дома вокруг моего. Не кажется ли тебе, что это уже перебор?
Резким движением отмахиваюсь в сторону, а второй рукой до побелевших пальцев сжимаю ручку вязаной сумки.
— Нет. Я дал им то, чего они хотели, и получил то же самое. И тебе тоже, разве нет? Я дал то, что ты хотела.
— И что же это? Уточни, пожалуйста, а то я чего-то не заметила.
— Время, пространство, выбор.
Я фыркаю со смехом. Отворачиваю голову, выдыхаю и снова смотрю на него.
— Так мне тебя ещё поблагодарить надо? Или похвалить и по головке погладить?
Глаза Эрнеста вдруг вспыхивают, и меня бросает в жар.
— Можешь просто по головке погладить, — мурлычет он, как кот, делая шаг ко мне.
Я резко краснею от того, как он извратил мои слова. Дышу тяжело и, не собираясь больше ничего ему говорить, фыркаю и отворачиваюсь, снова направляясь к дому. В этот раз даже не оборачиваюсь. Чуть ли не считаю брусчатку, лишь бы не дать подлым мыслям просочиться в голову. Видите ли, погладить его можно… Извращенец! Но несмотря на весь гнев, жар вспыхнул не только в щеках. Чёрт!
Подхожу к двери, грудь быстро вздымается, а руки дрожат вместе с связкой ключей, когда ни один не хочет входить в замочную скважину.
— Чёрт! — выкрикиваю, когда они и вовсе падают на землю.
Приходится нагнуться, чтобы их поднять, но с животом это непросто. Вздрагиваю, когда рядом опускается мужская фигура. Вскрикиваю и чуть не падаю на пятую точку, но руки Эрнеста снова успевают меня подхватить. Гляжу на него во все глаза.
— Ты слишком часто начинаешь падать рядом со мной. Настолько ножки подкашиваются от возбуждения?
— Что? — ошеломлённо спрашиваю, почти вонзаясь ногтями в его предплечья, прикрытые лёгкой рубашкой.
Воздух застревает в груди, когда подлая память подкидывает утреннее воспоминание — как мои ноги действительно дрожали от бешеного возбуждения. Я едва ощутимо сжимаю бёдра вместе и чувствую, как тёплая влага пропитывает трусики. Господи…
— Ещё чего! Не трогай меня, — выдавливаю.
Отталкиваю его, но он не реагирует. Просто берёт меня подмышки, словно куклу, и с лёгкостью ставит на ноги. Его настроение выдаёт только нахальная улыбка, пока он вставляет ключ в замок, проворачивает его и приоткрывает дверь.
Сжимаю губы в линию, прохожу внутрь, вырываю у него ключи и собираюсь захлопнуть дверь перед его носом, но этот гад… он её придерживает.
— Что тебе ещё нужно?! — срываюсь я. Меня всю трясёт — и вовсе не от нервов, а от возбуждения, смешанного с раздражением.
— А где «спасибо»? — поднимает он брови, склоняя голову.
Сегодня его волосы не такие идеально уложенные, как обычно, и на секунду я зависаю, любуясь тем, как они выглядят в прямом солнечном свете. Мигаю, прогоняя это из головы, и сердито смотрю ему в глаза.
ЕВА
— Ты сейчас серьёзно? Снова не собираешься меня слушать? Так где же тот выбор, Эрнест? — устало выдыхаю я, остановившись на кухне и стараясь держаться от него как можно дальше.
Эрнест оборачивается. Он и правда налил себе стакан воды из-под крана и пил её, когда я вошла. Этот мужчина точно сумасшедший.
— Неужели тебе жалко стакан воды? Знаешь, ты выбрала довольно жаркую страну, — пожимает он плечами, будто ничего не случилось.
И это бесит больше всего. Создаётся ощущение, что всё, что произошло — пустяк. Что можно просто так явиться ко мне и вести себя… вот так!
— Стоп! Что ты опять затеял? Ты не можешь после всего, что было просто зайти в мой дом и пить, чёрт возьми, грёбаную воду из-под крана, даже не удосужившись ничего объяснить! — взрываюсь я, чувствуя, как закипает кровь, и вот-вот случится извержение вулкана.
Эрнест прочищает горло после последнего глотка и пару секунд не реагирует на мои слова.
— Насчёт воды я бы поспорил, — говорит он, ставя полупустой стакан на стол. — Она вполне неплохая...
— Эрнест, — строго произношу я, ставя руки на бёдра.
Он внимательно следит за моим движением, и сердце готово выскочить из груди. Даже сейчас я реагирую на него совсем не так, как должна.
Эрнест вздыхает, и вся улыбка, вся непринуждённость исчезает с его лица. Передо мной снова тот самый мужчина, к которому я привыкла.
— Зачем тебе сейчас эти объяснения? Чтобы ты снова пролежала неделю в больнице? Я не уверен, что в твоём нынешнем состоянии ты готова спокойно воспринять этот разговор.
— Если ты так переживаешь за моё «состояние», то просто уйди. И не придётся поднимать эту тему, — поднимаю бровь и бросаю на него взгляд.
Он прищуривает глаза и склоняет голову.
— Ты прекрасно знаешь, что я этого не сделаю. Так что у нас два варианта. Мы продолжаем жить, как ты говоришь, «будто ничего не случилось», до твоих родов. Или же садимся и говорим — но при условии, что ты постараешься не нервничать и слушать…
Я с трудом сглатываю и отворачиваю голову, на мгновение задумываясь.
— То, что мы поговорим, ничего не изменит. Это не изменит тот факт, что ты спал с моей матерью, Эрнест.
Кажется, я слышу, как скрипят его зубы, а кости на руках хрустят от того, как сильно он сжал их в кулаки.
— Я это знаю, — говорит он сквозь зубы. — Но ты всё равно рано или поздно должна меня выслушать. И сейчас ты можешь выбрать, когда это произойдёт. Но неважно, когда и как ты примешь правду — потому что я не отпущу тебя, Ева.
Пульс грохочет в ушах. Я считаю удары сердца, прежде чем принять одно из решений.
— Ладно, — киваю, не глядя на него.
Он молчит. Я не выдерживаю этой паузы и иду в гостиную, сажусь на диван, до боли сжимая руки в кулаки.
Ожидаю, что Эрнест подойдёт, но он делает это только через минуту. Его тело замирает напротив меня, и прежде чем я поднимаю на него взгляд, вижу, как он протягивает мне стакан, а в другой руке держит таблетку.
Я хмурю брови.
— Что это?
— Прежде чем мы начнём говорить, я хочу, чтобы ты выпила это. Это эффективное успокоительное для беременных, я проконсультировался с врачом, и оно не навредит нашей дочери.
— Вижу, ты подготовился, — нервно усмехаюсь я, но всё же беру то, что он предлагает. Потому что в первую очередь волнуюсь за ребёнка. Она не виновата в том, что у неё такие вот родители…
Эрнест забирает стакан, ставит его на столик рядом и садится напротив в кресло, которое пододвинул ближе к дивану. Мы молча сидим две минуты, пока я, наконец, не решаюсь сказать:
— Говори…
ЕВА
Сердце бешено колотилось, когда Эрнест всё-таки начал свой рассказ.
— Думаю, лучше начать с самого начала…
На губах Эрнеста появляется совсем не радостная улыбка, а взгляд, устремлённый в никуда, словно он сам вернулся в то самое начало.
— Мне было пятнадцать, когда я познакомился с твоим отцом, Эдвардом. Тогда я перевёлся в школу, где он учился. И нет, мы не сразу стали друзьями — сначала были врагами. Мне понравилась одна девчонка. Она писала в школьной газете и подошла ко мне взять интервью. После пары встреч Эдвард подошёл ко мне — но явно не для знакомства. Короче говоря, он дал понять, что я должен от неё отстать, если не хочу проблем. Я не отстал. И не потому, что влюбился — это было вопросом принципа. После того как мы изрядно набили друг другу морды, выяснилось, что у этой девчонки уже есть парень… И тогда мы как-то начали дружить. Делились первыми опытами, везде были вместе, потом и поступили в один престижный универ. Казалось, нас уже ничто не сможет разлучить. Мы были как братья…
В университете я и встретил твою мать. Она подошла к нам вместе с подругой, и, как бы банально это ни звучало, я начал встречаться с Меланией, а твой отец запал на Карину — ту самую подругу. До конца первого курса мы ходили парами…
Эрнест делает паузу, а у меня всё внутри переворачивается, когда он говорит о моём отце, которого я не знала, и матери… Которую я тоже не хочу знать.
Осознание того, что они когда-то были парой… Боже, это невыносимо.
— Всё случилось на одной из вечеринок в квартире какого-то парня, — продолжает Эрнест, сцепив руки в замок и опершись локтями о колени. — Короче, Эдвард трахался с Меланией в туалете на верхнем этаже. Мы с Кариной застукали их там. Сначала Карина, потом и я…
У меня перехватывает дыхание от резкой смены хода этой истории… Эрнест рассказывает всё сухо, будто это просто факты, но меня пробирает до дрожи от того мёртвого голоса, которым он это говорит.
— Они были пьяны в хлам, так что можно было бы закрыть на это глаза… Но для меня это всё равно имело значение. Потому что, блядь, в тот день мне изменила девушка, которую я любил, и предал друг, который был мне как брат. Я тогда как следует ему навалял, а он даже не ударил в ответ. Это взбесило меня ещё больше, меня еле оттащили. Как бы это ни было грустно или смешно, наша дружба началась из-за девушки — и из-за неё же закончилась. Тогда я ушёл из университета. Я знал, что убью его, если увижу. И её тоже. Боль и ненависть затуманили разум, и я, как и ты, Ева, спасся в побеге…
Он делает паузу, тяжело сглатывает и проводит рукой по лицу.
— Ты ведь действительно его убил… — всхлипываю я, зажмурив глаза.
Боже, меня начинает тошнить, а сердце разрывается от… всего, что я только что услышала. Господи…
Я вздрагиваю, когда Эрнест продолжает:
— Мы не виделись год. Я сменил номер и просто уехал к чёрту из того города. Но даже несмотря на то, что я бежал и хотел всё забыть — мы всё равно встретились… Я тогда отдыхал в одном баре и вдруг увидел его. Он подошёл ко мне. Я врезал ему в лицо. И снова — он ничего не сделал в ответ. Я накричал на него и пошёл к бару напиться вусмерть. И Эдвард пошёл за мной. Мы молча пили, пока он не заговорил…
Эрнест сжал руки так, что хрустнули костяшки, и хрипло, сквозь зубы, продолжил:
— Как оказалось, у него с Меланией всё было всего один раз — в том самом туалете. После этого она забеременела. Он женился на ней. У них родилась дочь… Эдвард старался быть хорошим отцом и мужем… Но любви между ними не было. Как и преданности. За неделю до той ночи он узнал, что Мелания переспала с другим, с тем, кто был богаче, хотя у твоего отца тоже был приличный капитал. Эдвард подал на развод, и это, само собой, Мелании не понравилось.
Его слова расплывались, я не успевала сосредоточиться, пока он не заговорил о…
— Эдвард много говорил о тебе… — его голос дрогнул, и только когда он прочистил горло, смог продолжить. — Говорил, что ты — самое прекрасное, что он когда-либо видел. Что, глядя в твои глаза, он мог дышать легче… и забывать о вине. Мелания была с тобой холодна, и это его бесило. Потому что, как можно так равнодушно относиться к самому милому ребёнку на свете?..
А потом Эрнест делает ещё одну паузу — длиннее — и мне становится тяжело дышать, когда он продолжает…
— Вдруг в баре началась перестрелка. Мы ничего не заметили, и когда я понял, было уже поздно. Пуля в голове Эдварда. А пистолет… в моей руке. И, блядь, как он туда попал — я не помню. Как я уже говорил, я нажрался как свинья. Обвинили меня быстро. И я сам начал верить, что сделал это… Я ведь его ненавидел… И тогда Мелания пришла с тобой — маленькой, заплаканной. Меня тогда и посадили. Но лет через шесть ко мне в камеру подсадили главу одной банды. Его заинтересовала моя история, и позже он накопал кое-что и показал мне доказательства. Было ясно — я не стрелял в твоего отца. — он сжимает переносицу пальцами и почти рычит следующее: — Это не я убил друга… Не я… За шесть лет я настолько поверил в это, что только через месяц до меня дошла вся правда.
Я всхлипываю, закрывая лицо руками.
— И узнал я тогда очень быстро, кто это сделал, — его голос становится грубее, и от этого становится холодно до дрожи. — Виновата была та тварь. Твоя мать, Ева. Она решила убрать Эдварда ради денег. Я всё время вспоминал тебя с чувством вины. И тогда я приказал узнать о том мужчине, с которым ты была. Я поклялся, что заберу тебя, как только выйду, чтобы эта сука больше никогда не дотронулась до тебя. Но… мне сказали, что ты умерла. Умерла через полгода после смерти Эдварда.
ЭРНЕСТ
Возвращаться в прошлое, даже мысленно, было невыносимо. Но я понимал: рано или поздно должен был настать момент, когда мне придётся рассказать всё Еве. Особенно после того, к чему привело молчание.
Но сначала я как следует подготовился. Не скажу, что мне нужно было выстраивать в голове цепочку всех событий, что потянули за собой фатальные последствия. Но я должен был знать, как всё это пересказать Еве — моей чувствительной жене, которой категорически нельзя волноваться.
Правильнее, с точки зрения здоровья — и её, и ребёнка — было бы отложить разговор до конца беременности. Но последние дни дали понять: так не получится. Не из-за её эмоционального состояния или настроения…
Всю неделю я думал об этом, заранее взял у врача лекарства и не трогал Еву, давая ей восстановиться. Возможно, было бы лучше, если бы я действительно уехал, но я знал, что не смогу. Поэтому должен был найти способ быть рядом, но не слишком близко.
Не думал, что рассказать всё это будет настолько тяжело. Ком в горле не отпускал ни на секунду, и ещё чуть-чуть — мне тоже понадобилось бы успокоительное. Особенно в тот момент, когда Ева начала плакать. Её слёзы рвали моё сердце на части сильнее всего, что я когда-либо переживал. А я пережил много дерьма. О котором теперь знает и Ева.
И скажите, нахрена было добиваться этой грёбаной правды, чтобы потом чувствовать себя ещё хуже?..
Бля-я-я…
Не мог больше оставаться на расстоянии. Если я её не коснусь — сгорю заживо.
Через несколько секунд я уже рядом. Прижал к себе её дрожащую, хрупкую фигуру. Мне было плевать, если она начнёт отбиваться или прогонит меня. Я не отпущу эту девочку ни на секунду, пока она в таком состоянии. Даже если виноват в этом я сам…
Ева замерла в моих руках, всхлипнула и прижалась ко мне крепче, не в силах сдержать слёз. Я подхватил её под колени и усадил на себя, чтобы телом к телу… Уткнулся носом в шёлковистые волосы, вдыхая успокаивающий аромат.
Закрыл глаза, не в силах слышать её рыдания. Где эффект от таблеток? Меня уверяли, что они подействуют быстро, но она всё ещё плачет…
Минут через десять я почувствовал, как её плач затихает, как она начинает расслабляться в моих объятиях. Тяжело вздохнул. Наконец-то.
Врач говорил, что ей вскоре захочется спать, а во сне человек восстанавливается. И я надеялся, что этот сон станет для неё именно таким… По крайней мере, этот сон я охраняю. И надеюсь, что когда-нибудь получу разрешение охранять и следующие… А сегодня я снова тот, кто не спрашивает и не даёт выбора. Но я рядом.
Сижу так ещё, наверное, полчаса, откинув голову на спинку дивана, поглаживая Еву по волосам. А правой рукой держу возле округлившегося животика. Не глажу, просто держу. Не знаю, имею ли я право прикасаться к ней здесь… после всего.
Поэтому просто быть рядом с ней и ребёнком — это самая большая награда, на которую я могу надеяться.
Но всё же встаю и иду в её спальню.
Не заметил, как уснул рядом. Перенёс её в спальню, сел рядом — и уснул…
Проснулся только от того, что на мне что-то зашевелилось. Точнее — она зашевелилась.
Открыл глаза, прищуренно глядя на Еву. Сонную, немного опухшую от слёз и растерянную.
— Что ты здесь делаешь? — хрипло от сна и вчерашних рыданий спрашивает она.
И только сейчас я понял, как сильно скучал по таким утрам. Где мы вместе. Где её голос хриплый только потому, что она кричала подо мной от наслаждения. Или от того, как глубоко брала меня в рот… Мой член тоже это вспомнил.
Твою ж…
ЕВА
Первое, что я почувствовала, — подушка жёстче и теплее, чем обычно. Второе — это вовсе не подушка, а Эрнест. А третье… моя рука покоится прямо на его ширинке, и она тоже твёрдая…
Проснувшись, я не сразу это осознала, поэтому ещё какое-то время не убирала руку, просто смотрела туда. Щёки обдало жаром, и только тогда я резко отдёрнула ладонь, быстро приподнялась на локтях, а потом отползла, сев на противоположный край кровати. Я сразу заметила, что на мне та же одежда, что и вчера, правда, плечо чуть обнажилось — видимо, потому что я спала на нём. Значит, он просто лежал рядом… и между нами ничего не было. Правда?
Сердце грохотало в груди, и я начала вспоминать всё, что произошло вчера. Как я не переставая плакала, пока в итоге не уснула… Наверное, поэтому я и оказалась здесь, рядом с Эрнестом. Он перенёс меня, но почему-то остался. В груди вспыхнула тёплая боль. Я с трудом сглотнула и всё же подняла на него взгляд. Он уже сидел, опершись руками о колени, и не сводил с меня глаз.
Пальцы задрожали, и я вцепилась в простыню. То, что я вчера узнала… разбило мне сердце. Но и… не знаю… С одной стороны, мне тяжело принять, что он был с моей матерью в таких близких отношениях. С другой — я испытала облегчение, когда узнала, что он не убивал моего родного отца, того единственного, кто, возможно, по-настоящему меня любил. И мне больно за него. За то, что он пережил, полюбив женщину, которая была моей матерью… За то, что именно она виновата в смерти моего отца…
Умом я понимаю, что виновата она, но сердце разрывается от противоречий. Эти чувства одновременно тянут меня к Эрнесту и отталкивают… И это так тяжело… и эмоционально, и физически. Я устала… Очень. Хочу всё забыть. Но такое не забывается. Это невозможно…
Глаза снова наполнились слезами. Я опустила взгляд на колени и быстро заморгала. Не хочу снова плакать при нём… Вообще не хочу больше плакать. Я устала от слёз…
Я почувствовала, как подо мной прогнулся матрас — мужское тело оказалось рядом, в поле зрения. Затаив дыхание, я увидела, как его рука потянулась к моей, зависла… но спустя несколько долгих секунд отдёрнулась. В груди защемило, и мне так захотелось схватиться за неё… Но я не сделала этого.
— Ева… — прозвучал хриплый, надломленный голос Эрнеста.
Я зажмурилась, тяжело дыша под натиском всех этих чувств.
— Ты… Ты говорил, что Ева — это не моё настоящее имя, а Каталина…
— Да… Я не считаю его настоящим, потому что Ева Милтон умерла восемнадцать лет назад… — ответил Эрнест с напряжённой паузой.
— Т… тогда как меня на самом деле зовут? Полное имя… — добавила я, пытаясь дышать ровнее.
Эрнест помолчал, но всё же ответил:
— Каталина Беккер…
— Боже… — выдохнула я, опуская голову ещё ниже. — Не могу поверить…
— Но ты веришь? — совсем тихо спросил Эрнест.
— Верю, — прошептала я и подняла на него глаза. — Но хотела бы, чтобы всё это не было правдой. Не хочу, чтобы это оказалось реальностью… Чтобы моя мать была убийцей моего отца, а… а ты — её бывшим любовником, который использовал меня. И неважно, что ты думал, будто я — какая-то другая девушка… Ни одна невинная девушка не заслуживает такого.
Мой голос был пропитан болью, и Эрнест сжал зубы так сильно, что на его скулах заходили желваки.
— Я не хороший, Ева…
— Не хороший, — киваю я. — Но, по сравнению с остальными, ты и не самый худший… И это ещё хуже. Возможно, если бы ты был таким же, как они, я бы тебя возненавидела.
— Значит… ты вернёшься? Если ты не чувствуешь ненависти ко мне…
— Нет, — резко качаю головой. — Похоже, ты не понимаешь. Я тебя не ненавижу, но и быть с тобой не могу. Не после всего, что я узнала. Так что… оставь меня. Пожалуйста.
Прошло четыре месяца
КАТАЛИНА
Я всю ночь не могла нормально спать. То в туалет хотелось, то пить, то снова в туалет… Утром, как и ожидалось, лучше не стало. Ещё и живот опять потянул.
Он у меня уже несколько дней ноет, так что ясно — скоро рожу… Раньше сама эта мысль вызывала у меня лёгкий ужас, но сейчас я мечтаю об этом. Мечтаю, чтобы всё это наконец закончилось. Ведь потом должно быть легче, правда?
Ну хотя бы пятнадцать килограммов не придётся таскать с собой. Только четыре, а потом и больше… Но девочку свою можно будет хотя бы рядом положить, а не всё вот это.
Честно, я уже чувствую себя каким-то шаром. Ног будто нет, только один большой живот. И отёки… И лишний вес. Не считая бусинки, конечно. Она у меня не лишняя. А в зеркало я в последнее время почти не смотрю. Сегодня даже глаза с трудом открываю…
Врач сказала, что как только малышка родится, все отёки обязательно сойдут… Так что я жду этого момента не меньше, чем появления своей крошки.
После утренних процедур я медленно спускалась на первый этаж, крепко держась за перила. Но вместо полной тишины меня встретил лёгкий шум из кухни.
Я уже и не удивляюсь этому, а в последнее время вообще перестала психовать из-за… ну, из-за кое-кого, кто никак не хочет уйти из моей жизни.
Я натыкаюсь взглядом на спину Эрнеста. Он, как всегда, весь в чёрном, и даже его свитер не может скрыть стальные мышцы… Шуршит очередной бумажный пакет — он достаёт из него ещё какой-то продукт.
Стоять становится всё труднее, поэтому я, шаркая тапками, плетусь к столу и сажусь на табурет. Даже это даётся с трудом.
Хотя Эрнест заметил меня ещё на лестнице, голову в мою сторону поворачивает только сейчас.
— Доброе утро. Как ты себя чувствуешь? — первым нарушает тишину, как всегда.
— А как ты думаешь? — огрызаюсь я.
Вот сейчас он меня особенно бесит. Что, не видно, что я как пожёванная жвачка, надутый шарик, который вот-вот лопнет?
— Неважно, что я думаю. Я не могу чувствовать то, что переживаешь ты… — медленно и спокойно говорит он, как будто с сумасшедшей. Это бесит ещё сильнее.
— Хм, ага, точно не можешь… — отвожу взгляд, опираюсь локтем на стол и подпираю ладонью правую половину лица.
Краем глаза вижу, как Эрнест опускается у моих колен и внимательно, не отрываясь, смотрит на меня.
Не выдерживаю и всё-таки смотрю на него.
— Тебе не надоело? — устало спрашиваю, и он понимает, о чём я.
Потому что он каждое утро приходит и что-то приносит. И всегда держит меня в поле зрения, куда бы я ни пошла, хоть и не навязывается.
— К твоему великому сожалению — нет, — сдержанно отвечает он.
Я тяжело выдыхаю, но неожиданно дыхание сбивается, а из горла срывается писк, когда низ живота тянет сильнее.
— Каталина… Что с тобой? Уже? — Эрнест резко меняется — и в голосе, и в лице.
— Откуда мне знать?.. — пищу я, в лёгкой панике…
Грудная клетка быстро поднимается. Пытаюсь встать, меняя положение. Не отказываюсь от помощи Эрнеста, и потому, когда поднимаюсь, не падаю, а резко сжимаю его руку, ощущая… что только что написалась.
Или?..
— Это?.. — медленно спрашивает Эрнест, глядя вниз.
— Похоже, началось… — пищу я, сжимаю его руку ещё сильнее.
Он напрягается, но, как ни странно, действует быстрее меня. Даже представить себе не могла, что Эрнест знает, что и как нужно делать в такой момент. И только когда меня уже усадили в машину, я вспоминаю о сумке для роддома, которая до сих пор дома…
— Боже… Эрн, сумка с вещами для родов… в гостиной… — поворачиваю к нему голову.
Он сидит рядом, крепко прижимая меня к себе — то ли чтобы меня не трясло, то ли просто потому, что хочет держать меня вот так.
— Кир заберёт. Так что будет две…
— Две?.. — переспрашиваю я, одновременно стараясь дышать, как учили.
Привыкаю к боли, которая только усиливается, но всё безуспешно. Мысль о том, что дальше будет хуже, окутывает разум пеленой паники.
— В багажнике есть ещё одна. Там всё нужное, — коротко отвечает Эрнест, напряжённо глядя то на меня, то на дорогу.
Когда до меня доходит смысл его слов, я на мгновение закрываю глаза.
До больницы мы доезжаем очень быстро. Эрнест не даёт мне идти самой, а без лишних слов осторожно поднимает меня на руки.
Любое движение вызывает либо сильную боль, либо хотя бы ощутимый дискомфорт — пока продолжаются схватки. И когда они затихают, я расслабляюсь… до следующего удара боли, будто кто-то сковывает меня наручниками из огня.
Честно говоря, я думала, что после всех процедур меня положат в палату вместе с другими такими же беременными. Ну и что Эрнеста точно не впустят…
Но, похоже, я оказалась вовсе не в больничной палате, а в номере какого-то отеля для взрослых девушек… Только совсем не в эротическом смысле — даже несмотря на то, что я здесь с таким мужчиной.
ЭРНЕСТ
Когда врачи закончили с Каталиной, за это время нашу малышку привезли в палату. Моя любимая уже спала крепким сном после тяжёлого дня. Она прекрасно справилась. И хоть я знал, что всё уже позади, руки всё ещё дрожали — от того, что не мог остановить её боль.
Даже захотелось закурить, но я бы никогда этого не сделал. Не тогда, когда мне предстоит взять на руки нашу крошечную дочь — такую одновременно беззащитную и сильную.
Впервые взять Мию на руки было страшно... Даже не стану отрицать. Боялся, что прикоснусь — и она сломается, такая она хрупкая… Но как только прижал её к себе, понял: никогда не смогу отпустить. Как и её мать.
Они вдвоём взяли меня в плен, даже не догадываясь, какую власть имеют надо мной.
Сижу на диване у кровати Каталины, держу Мию на руках и смотрю на свою жену. И пусть кольцо до сих пор не на её пальце, я никогда не переставал считать её своей женой. Даже когда всё это время её позиция по отношению ко мне оставалась непреклонной... Но сегодня.
Сегодня она не отвернулась, принимала мою помощь и позволила дать имя ребёнку... Я понял, что что-то начало меняться. Но я всё равно не собирался настаивать. Боялся разрушить тот мостик, который снова начал выстраиваться между нами. И я готов ждать ещё дольше, пока он не станет прочным. А потом я перейду по нему и крепко обниму свою любимую. После чего уже никогда не отпущу.
Так что да, я готов ждать. Ещё.
Через какое-то время малышка начала поскуливать, и это разбудило Каталину. Хотя, когда заходили медсёстры, она даже не шевелилась. Материнские инстинкты?
Эта мысль легла на сердце тёплым чувством. Я никогда не сомневался, что моя жена будет самой лучшей мамой в мире.
Каталина сонно огляделась, и только когда её глаза встретились с моими, она замерла и опустила взгляд на Мию. Я поднялся и подошёл к ней.
— Миа захотела есть… — говорю я.
— Ааа, — выдала Каталина и чуть приподнялась на локтях.
Я тут же помог ей, подложив подушки под спину. Когда она уже облокотилась на них, её лицо немного расслабилось. Похоже, обезболивающее начало отходить. Надо будет сказать, чтобы дали ещё. Невыносимо видеть её боль и не иметь возможности забрать её себе.
— Дай её, — говорит Каталина, протягивая руки к дочке.
Я осторожно передаю ей ребёнка. Каталина вздыхает, прижимает Мию к себе, целует, вдыхает её запах и тихо шепчет:
— Сейчас мама попробует тебя покормить…
Сердце защемило от того, с какой нежностью она это сказала. Стою, не отводя взгляда. Каталина замечает это.
— Так и будешь стоять? — тихо спрашивает она, и я замечаю лёгкий румянец на её щеках.
Я киваю. Всё ещё стою. Потом снова киваю и возвращаюсь на диван, но даже сидя там, не свожу с неё глаз. Каталина заливается краской, но всё же продолжает начатое.
У меня перехватывает дыхание, когда она освобождает грудь и подносит Мию к соску. И дышать забываю, когда наша дочь обхватывает губками сосок и, после нескольких попыток, начинает сосать молоко.
Я вздрагиваю, заметив на лице Каталины слабую тень боли. Вскакиваю в ту же секунду.
— Тебе больно? Позвать врача?
— Что?.. Нет… — растерянно отвечает она и опускает взгляд на дочку. — Мне говорили, что сначала может быть дискомфорт при кормлении. Мне не больно…
Понимание накрывает меня, и я замираю.
— Мы можем перейти на искусственное кормление, если тебе будет слишком тяжело.
— Хорошо, если будет слишком… — тихо отвечает она и качает головой.
Перед тем как вернуться на диван, я замечаю на её губах лёгкую улыбку.
Прошло три месяца
КАТАЛИНА
С момента рождения Мии прошло ровно три месяца, и за это время многое изменилось. В жизни, и во мне самой…
Одно лишь появление этой крохи перевернуло всё. Я уже и представить не могу свою жизнь без Мии. Теперь кажется нормой просыпаться утром от крика голодной малышки, думать о ней каждую минуту и быть всё время рядом. День кажется неполным, если не слышу её голос или не вижу её личика, когда она спит. Что до сна — у нас уже почти режим, так что я могу лучше распределять своё время… А дел хватает, даже если большинство из них решает Эрнест.
Эрн… Здесь тоже кое-что изменилось.
С самого первого дня после рождения Мии он не отходил от меня. Не оставлял меня одну дольше, чем на час. И я перестала его отталкивать. Я начала позволять ему быть рядом с нами, а потом поняла, что мне этого хочется.
Так получилось, что после больницы мы как-то начали жить вместе. Не как пара, скорее как родители Мии. Сначала этого было достаточно, ведь все мысли были о ребёнке, и мне просто нужен был кто-то рядом… Ну, не просто кто-то. Но месяц назад я осознала — мне нужен именно Эрнест. И никто другой.
Эрнест сильно изменился. Порой я ловила себя на мысли: а вдруг его подменили? Как вообще можно измениться так быстро? Хотя некоторые его «заводские настройки» остались, даже они стали мягче.
Никогда бы не подумала, что он станет таким. Может, на него так повлияло рождение ребёнка? Хотя даже до этого я замечала перемены. Но сейчас они стали очевидными.
Вот даже сейчас… Захожу на кухню — а там новые продукты. Даже те, о которых я не упоминала, но он всё равно их купил. Мои любимые сладости, свежая порция фиников и фисташек. В последнее время я их обожаю, так что он буквально заваливает меня ими.
А на столе, сбоку, лежит новый букет цветов. Не знаю, что на него нашло в тот вечер, когда он принёс первый букет. Раньше он никогда не дарил мне цветов. А теперь… Каждый день — новый. И с каждым разом всё красивее.
Одной рукой придерживая Мию, удобно устроившуюся в слинге, я беру букет. Шуршит упаковка, и я, даже не поднеся цветы к лицу, чувствую их нежный аромат.
Удержать улыбку просто невозможно.
Но всё это… Он просто окружал нас с Мией вниманием, дарил всё, чего мы только захотим — и даже то, о чём не просили… И всё равно сердце наполняется тревогой и страхами.
Эрнест не прикасался ко мне. То есть, он не избегал обычных прикосновений, но и не больше… Эрнест, которого я знала, тот, что всегда находил повод коснуться или поцеловать, неважно — с моего согласия или без, перестал это делать.
Но в этом нет ничего удивительного. Моё тело изменилось за это время, и… Я сама себе уже не кажусь такой привлекательной и свежей. Так что неудивительно, что он утратил влечение… Иначе я не могу это объяснить.
Все эти… сомнения начали терзать меня совсем недавно. Хотя по поводу привлекательности — ещё раньше. Но… Боже, даже стыдно вспоминать. Во мне проснулись желания… и они стали сильнее, чем когда-либо.
И потому, когда вечером ты не можешь остановиться, доводишь себя до оргазма, а утром причина этого избегает двусмысленных прикосновений — это невыносимо. Можно было бы первой сделать шаг… намекнуть. Но после всего — это невозможно без того, чтобы сердце не выскакивало из груди.
Чёрт, как же это тяжело.
Я вздрагиваю, услышав шаги за спиной. Резко оборачиваюсь — и замираю. Пульс начинает грохотать в ушах, когда мой взгляд скользит по влажной, обнажённой груди Эрнеста. На плече полотенце, а спортивные штаны спущены низко на бёдрах, обнажая V-образную линию мышц. Я с трудом сглатываю слюну и поднимаю глаза. Меня пробивает током, когда я встречаю его взгляд.
— Доброе утро, — произносит он низким, глубоким голосом.
Я делаю более глубокий вдох и отворачиваюсь, стараясь сосредоточиться хоть на чём-то, только не на его теле.
— Доброе… — выдыхаю и, не находя ничего лучше, засовываю в рот один из фиников.
Вздрагиваю, почувствовав его рядом. Опускаю глаза — его большая рука обнимает Мию.
— Моя принцесса сегодня такая тихая, — шепчет он ей, но мне кажется, что эти слова обращены ко мне. Его дыхание обжигает мою обнажённую шею, и по телу пробегает дрожь.
Я с трудом проглатываю финик и, прочистив горло, киваю:
— Да, она уже успела поесть, — говорю просто, чтобы что-то сказать.
— Ну, неудивительно, что после такого вкусного завтрака принцесса довольна, — мурлычет он ей.
Я моментально вспыхиваю ещё сильнее. Мы не перешли на смесь, и Мия всё ещё на грудном вскармливании…
Господи…
Образ того, как Эрнест касается губами моих сосков, слишком яркий. Тело мгновенно откликается, соски твердеют, и меня спасает только то, что Мия плотно прижата ко мне, скрывая мою реакцию…
— Кэт? — его голос звучит у самого уха, и я вздрагиваю.
— Что? — резко поворачиваю к нему голову.
— Я спросил, ела ли ты что-нибудь. Кроме фиников, — улыбается он, но его внимательный взгляд будто сканирует меня.
КАТАЛИНА
— А кто это у нас такой! — восклицает Миранда, хлопая в ладоши и подходя к нам, едва мы заходим в кафе.
Я улыбаюсь, стоя у коляски с Мией, а рядом — Эрнест, он держит её и внимательно оглядывает кафе.
Принципиальный, как всегда... Словно нам здесь может угрожать смертельная опасность.
— Привет, мы не помешали? — спрашиваю я женщину, которая уже склонилась над коляской.
— Шутишь? Нисколечко! Я так рада вас видеть. Правда, моя хорошая? Ты тоже рада видеть тётю Миру? Да-а-а, — Миранда улыбается ещё шире, когда Мия весело улыбается ей в ответ. — Сладенькая ты моя...
— Мы к вам за выпечкой и чем-то вкусненьким, — говорю я, пока Миранда, выпрямившись, тепло обнимает меня.
— О-о-о, у нас этого добра предостаточно! Выбирай, что хочешь. Присядешь со мной?
Я удивлённо приподнимаю брови и, прежде чем ответить, оборачиваюсь к Эрнесту. Мой взгляд с приподнятыми бровями — немой вопрос.
— Полчаса хватит?
— Думаю, да…
— Хорошо, Кир с ребятами будут рядом. Я отъеду и приеду за вами, — кивает он, наклоняется к Мие, целует её и выходит из кофейни.
В груди разливается горечь — мне чего-то не хватило… Эрнест даже не обернулся, просто ушёл, его хищная походка заставила людей расступиться. Я не могла оторвать взгляд, пока он что-то говорил Киру, а потом и вовсе исчез из виду.
— Катали-и-и-на-а-а, — доносится до меня настойчивый голос Миранды.
Я вздрагиваю и перевожу взгляд на неё.
— Что? — переспрашиваю, глядя на женщину.
Она прищуривается и склоняет голову.
— Ты хорошо себя чувствуешь? Я уже несколько раз спрашиваю, присядешь ли ты за стол.
— А-а-а… Прости, я в последнее время немного рассеянная. Да, давай присядем, — киваю я и иду к столику в глубине зала.
Сажусь на диван и ставлю рядом коляску. Расстёгиваю ремни безопасности, вытаскиваю Мию и сажаю себе на колени. Тем временем Кир с двумя ребятами занимают столик неподалёку, а я знаю, что охрана есть и за нашими спинами.
Через десять минут мой заказ уже на столе — вместе с пакетом выпечки, которую мне упаковали с собой.
— Ну рассказывай, что случилось? — спрашивает Миранда, прихлёбывая латте и внимательно глядя на меня.
— Не совсем понимаю, о чём ты, — хмурюсь я.
Но уже через секунду, уловив её выразительный взгляд, догадываюсь. А после следующих слов убеждаюсь — моя реакция не осталась незамеченной.
— Ну как это… Я заметила, что ты начала по-другому реагировать на поступки своего мужа.
Я краснею и отвожу взгляд.
— Всё как всегда, — бормочу, поправляя одежду Мии и следя, чтобы она не смахнула со стола что-нибудь своими ловкими ручками.
— Врать ты не умеешь, хоть и очень стараешься. Ты простила его? — спрашивает она после короткой паузы.
— Я уже не держу на него зла, но… — начинаю я и запинаюсь, не зная, как продолжить.
— Но?..
— Всё слишком сложно, — вздыхаю я отрывисто.
— А по-моему, тут нет ничего сложного. Сколько времени вы уже ходите друг вокруг друга и до сих пор не можете сойтись. Каталина, посмотри на меня… — говорит Миранда твёрдо, и я всё же поднимаю на неё взгляд. — Скажи честно. Ты хочешь к нему вернуться?
— Я уже с ним, — качаю головой.
— Ты понимаешь, о чём я. — Миранда прищуривается.
— Я… Наверное, и хотела бы, но…
— Ох, опять это твоё «но». И что на этот раз? — стонет она и откидывается на спинку дивана, буквально сверля меня взглядом.
— Он не обращает на меня внимания, — выдыхаю я. Она смотрит скептически, но я продолжаю: — Раньше я чувствовала, что интересую его, а теперь… Будто остыла к нему. В его прикосновениях осталась только забота и доброта… Но нет… — запинаюсь и уже тише добавляю: — Он не прикасается ко мне как к женщине. Мне кажется, я ему больше не нравлюсь.
С каждым моим словом её брови поднимаются всё выше и выше. После короткой паузы Миранда жестом показывает на меня.
— Это ты сама до такого додумалась или кто подсказал? Нет, не отвечай. Вижу — сама. Серьёзно? Перестала нравиться? Пф, — фыркает она. — Девочка, да он чуть слюной не захлёбывается, когда смотрит на тебя! Этот мужчина уже который месяц рядом с тобой, не отходит ни на шаг и даже после родов не ушёл. И не говори мне, что это только потому, что ты родила ему дочку. Нет, ни один мужчина не будет таким — только ради ребёнка. Но чего ещё ты от него ждёшь? Даже спрашивать не буду, давала ли ты ему хоть малейший намёк, что хочешь… вернуть его. А как он должен это понять? Ты же сама его отталкивала. И правильно делала — пусть пострадает, пусть знает, что будет, если снова накосячит. Но ты не думаешь, что уже хватит? Ты же видишь, что он с тобой честен. И я тебе говорю: ты ему очень сильно нравишься. Только ты сама должна показать, что готова дать ему шанс. Понимаешь?
— А если ты ошибаешься? Если я ему и правда больше не нравлюсь?.. Я не хочу унижаться, — тихо говорю я.
КАТАЛИНА
С тех пор как мы поговорили с Мирандой, прошло немного времени, но мысль о том, что Эрнест может уйти к другой, так глубоко засела в моей голове, что я буквально начинала дергаться от нервов. Поэтому за неделю я наконец-то дозрела до того, чтобы действовать.
Оставался один вопрос — что именно делать?
Серьёзно. Хоть я уже давно не святая (спасибо стараниям Эрнеста), инициатором всех наших близких моментов всегда был он. А теперь — хоть бы что-то от него… Я уже молчу про ласки.
Так что, пылая от стыда, я пошла с этим вопросом к Миранде.
— Ну наконец-то! — воскликнула она с блеском в глазах и начала давать наставления...
Первое — визуал. Моя цель — сменить образ «мамочки» на сексуальную молодую маму. Что-то лёгкое, но не слишком откровенное. Да я бы и не решилась начать с чего-то слишком смелого.
Второе — поведение. Я долго тренировалась перед зеркалом, чтобы мой взгляд стал таким, как показывала Миранда — глубоким и соблазнительным, тем самым, который будто бы случайно раздевает... Это было сложно. Хотя не так сложно, как научиться изображать случайное прикосновение. Оставалось лишь немного уверенности.
И последнее — сюрприз. Нужно было сделать что-то такое, чтобы у Эрнеста снесло крышу.
Сегодня был идеальный день, чтобы воплотить мой план.
Я начала с самого утра, ведь вечером нас ждала кульминация…
Поправляя ткань мужской рубашки на голом теле (если не считать трусиков), я выхожу из ванной, а затем — из комнаты.
На первом этаже слышны голос Эрнеста и радостные крики Мии. Он сидит на ковре рядом с дочкой, играя с ней, но, услышав мои шаги, машинально поворачивает голову… и почти сразу снова смотрит на Мию.
Но через три громких удара моего сердца его взгляд резко возвращается ко мне. На этот раз — совсем не машинально.
Он медленно скользит вниз, выбивая воздух из груди, заставляя мурашки пробежать по телу. А потом так же неторопливо поднимается к моим глазам… и меня мгновенно пронзает ток.
Я замираю, не в силах отвести взгляд от того, как нервно дергается кадык Эрнеста. И вдруг его реакция дарит мне ту самую смелость, о которой говорила Миранда.
Глубоко вдыхаю. Спокойно выдыхаю. И продолжаю двигаться к мужу и дочке так, будто на мне обычная широкая толстовка и джинсы. Уверенно покачиваю бёдрами, не прикрываясь и не думая о том, что ещё одно неосторожное движение — и он увидит кружево моих тёмно-синих трусиков.
Ровно того же цвета, как и его глаза сейчас.
Я останавливаюсь сбоку от дивана — так, чтобы он мог свободно любоваться моими бёдрами.
— Ты же не против, что я одолжила твою рубашку? Вся домашняя одежда в стирке, так что между тем, чтобы прийти в одних трусиках или в рубашке, я выбрала рубашку, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Слышу, как Эрнест тяжело сглатывает и ещё на долгую секунду опускает взгляд.
Жар охватывает всё тело, когда он хрипло, низким голосом произносит:
— Хочешь сказать, ты только в рубашке?
И я действую без плана…
— Нет, вот, — слегка приподнимаю край рубашки, приоткрывая пояс трусиков. — У меня их полно. Хватит рвать хоть каждый вечер… Не закончатся.
Господи, что я только что сказала?
Глаза Эрнеста расширяются, грудь начинает тяжело подниматься. Это знак — пора отступать…
Но не убегать. А оставить его на взводе. Ведь мне же удалось его задеть, правда?
— Пойду сделаю чай. Хочется чего-то горячего… — тихо говорю и поворачиваюсь к кухне.
С грохотом сердца захожу на кухню и начинаю закипячивать воду. При такой температуре тела, которая подскочила от одного его взгляда, мне бы, скорее, лёд, чем чай.
Сердце бьётся, как пойманная птица в клетке, когда я слышу сзади его шаги, вперемешку с лепетом дочери. Стою, согнув одну ногу и покачивая ею, будто невзначай — заманивая его взгляд.
Кажется, это срабатывает. Они мгновенно нагреваются. Как и вода в чайнике.
Я беру чайник, наливаю воду в чашку. Но, ставя его на место, вздрагиваю — сильные руки неожиданно обхватывают меня сзади.
— В какую игру ты играешь?
— Не понимаю, о чём ты… Чаю хочешь? — спрашиваю, дрожа всем телом, когда он склоняется ближе, и горячее дыхание обжигает ухо.
— У меня и без него достаточно горяченького, — бормочет он.
И я забываю, как дышать, когда его пальцы скользят по боку вниз, пока не касаются обнажённого бедра.
Шумно вдыхаю, вцепившись пальцами в кухонный стол. Похоже, всё получается…
Господи, если я к этому стремилась, то почему же сердце так бешено колотится? Наверное, потому что я не ожидала, что он откликнется настолько быстро.
Но теперь нужно закрепить эффект.
— Тогда не мешай, — хриплю и беру чашку.
Перед тем как отойти, «невзначай» тыльной стороной ладони провожу по его бедру. Чувствую, как он резко вдыхает. Только после этого спокойно отхожу к столику.
ЭРНЕСТ
Клянусь, если я не трахну её сегодня, мой член выстрелит спермой без всякой стимуляции. Уже год на сухом пайке, и вот такие внезапные демонстрации… Боже, только наличие дочери на руках удерживает меня от того, чтобы не наброситься на Каталину.
Я сразу замечаю, когда женщина хочет меня. И если на внезапные взгляды Каталины за последний месяц я не обращал особого внимания и совсем не воспринимал их как приглашение, то сейчас… Сейчас моя девочка буквально умоляет, чтобы я нагнул её, отшлёпал по сочной попке, а потом трахнул…
И всё это я представлял, пока штурмовал её взглядом, в то время как она спокойно пила чай, бросая на меня взгляды из-под густых ресниц. Её щёки были тёплого розового оттенка, а сладкие губицы клубничного цвета слегка дули на чай, прежде чем сделать глоток.
Ток пробежал по телу вниз, оседая в паху, когда я представил, как её губы обхватывают головку члена, втягивая его глубже в рот. У меня во рту пересыхает от этой картинки, и я с трудом сглатываю.
Опускаю взгляд, стараясь не смотреть на эти соблазнительные губы, но он скользит ниже, пока не останавливается на полоске трусиков, прикрывающих её киску… Бля-я-я… Готов жизнь положить, что она там мокренькая. И это манит ещё сильнее. Прикоснуться к ней поверх ткани, отодвинуть её, а лучше — разорвать и зарыться лицом между её бёдер.
Член туго впивается в штаны до боли… Мои яйца, по ощущениям, уже фиолетовые, и только быстрая разрядка в ванной хоть немного ослабляла это. Я, блядь, хотел эту девчонку, как зверь, и только то, что я человек, спасало её…
Каталина допила свой несчастный горячий чай, в то время как Миа начала погружаться в сон.
— Дай мне её сюда, — прошептала Каталина, наклонилась ко мне и взяла дочку на руки.
Когда её глаза ненадолго задержались на моих коленях и выше, они едва заметно округлились. Ооо, да… Она была поражена моей эрекцией. А мне казалось, что я сейчас кончу от одного её взгляда.
Она встретилась со мной глазами, затем поднялась и вышла с кухни.
Жестоко…
Я сидел, тяжело опираясь на спинку стула. Клал руку на пах и сжимал, пытаясь ослабить возбуждение. Бля-я-я… Ничего не выходит! Хоть под ледяной душ лезь…
Проходит ещё несколько минут, и я, поправляя штаны в паху, медленно поднимаюсь наверх.
Подхожу к двери спальни Каталины. Всё во мне встаёт дыбом, когда я открываю дверь. Тело пронзает насквозь, когда я вижу, как она сидит на кровати, склонив голову к спящей дочери. Её ноги согнуты в коленях, а сорочка приподнялась, обнажая сочную попку в трусиках. Член дёргается, когда она резко поворачивает голову, и взгляд натыкается на меня.
Дыхание учащается, её глаза скользят вниз по моему телу. Она сводит меня с ума за секунду.
Прохожу внутрь, не в силах держаться подальше от такого соблазнительного тела…
Каталина с затаённым дыханием наблюдает, как я приближаюсь и сажусь на край кровати. Наши колени соприкасаются, и я вижу, как по её коже выступают капельки пота. А меня охватывает огонь, будто от самого откровенного прикосновения.
— Зачем зашёл? — едва слышно спрашивает она, то ли потому, что ребёнок спит, то ли из-за эмоций, переполняющих её.
А я, чёрт возьми, хочу её всё сильнее и едва сдерживаюсь, чтобы не перекинуть на мягкий матрас и не ворваться в её тугую горячую плоть.
— Проверить, уснула ли Миа, — отвечаю не громче.
Её ресницы дрожат, когда она задерживает взгляд на моих губах, пока я говорю. Рука сама дёргается от желания вонзить пальцы в её густые волосы, прижать к себе и ворваться языком в её ротик.
— Понятно. Проверил? — глухо спрашивает она, едва заметно наклоняясь ко мне ближе.
Грудь сжимается, член пульсирует сильнее, требуя внимания.
— Да, — хриплю в ответ, сам наклоняясь к ней, преодолевая большую часть расстояния между нами.
— Тогда зачем ты здесь? — тяжело сглатывает девушка, не отрывая взгляда от моих губ.
Когда я молчу, она поднимает глаза выше, смотрит в лицо и глубже вдыхает воздух.
— Хочу проверить кое-что ещё, — говорю, выдыхая каждое слово ей в лицо, пока её губы приоткрываются.
Каталина вздрагивает, как только моя ладонь ложится на её колено. Она задерживает дыхание, когда я медленно веду руку выше по её нежной разгорячённой коже.
— Эрн… — выдыхает она моё имя, не делая ни единого движения, чтобы остановить меня.
— Тссс… — прижимаю палец другой руки к её губам. — Будь тихонькой, чтобы не разбудить ребёнка и не заставить меня остановиться… Ты же не хочешь, чтобы я остановился? — спрашиваю, когда подушечка большого пальца впивается в её горячий пульсирующий центр сквозь ткань.
Девушка тяжело сглатывает, замирает, кажется, даже перестаёт дышать, когда я провожу пальцем вдоль её киски, чувствуя, как трусики промокли насквозь от её желания.
— Твои трусики настолько мокрые, что стоит их скрутить — и влага закапает с них, образуя лужу на простыне… — шепчу ей в губы, опуская палец ниже.
Каталина опускает взгляд и едва слышно стонет, когда я надавливаю на её клитор. Зажмуривает глаза, приподнимает бёдра, чтобы мне было легче касаться её.
— Обопрись руками о кровать, — говорю твёрже, но так же возбуждённо.
Она нехотя, но подчиняется. Моя рука скользит от её лица к шее, дальше — к талии, а другой отодвигаю трусики и погружаю палец в её скользкие губы.
— М-м-м… — стонет она, прикусывая губу, пододвигает бёдра ко мне, заставляя киску впиваться в ребро ладони.
КАТАЛИНА
Грудь бешено вздымается, пока я в полулежачем положении ошеломлённо смотрю на Эрнеста. Этот мужчина довёл меня до крышесносного удовольствия всего лишь пальцами, а в конце окончательно выбил из равновесия, разорвав трусики на очень чувствительной коже.
Господи, ведь это я его соблазнила, но ощущение такое, будто это он меня. Так, что свёл с ума. И его слова о том, что я его… Они вызывают во мне не возмущение его самоуверенностью, а жажду и желание сказать и показать, что это правда…
Я попробовала, как это — без него, и больше не хочу. Да, между нами всё слишком сложно, но без него уже невозможно. Без него тяжелее.
Но прежде чем сказать ему это, я хочу немного подразнить моего самоуверенного мужчину.
— Думаешь, наличие моего белья в твоём кармане делает меня твоей? — тихим, взволнованным голосом спрашиваю я, поднимаясь на колени и медленно, демонстративно опуская подол рубашки.
Эрнест неотрывно следит за моими руками на бёдрах. Его обжигающий взгляд скользит вверх, пока не останавливается на моих глазах. Тело пронзает жар, и я заставляю себя не наброситься на него прямо сейчас.
— Однозначно. Только у меня есть этот трофей.
— Хм… Это может измениться… — медленно произношу я и перехватываю дыхание, когда Эрнест хватает меня за затылок, прижимая к себе.
Я прикусываю губу, хаотично переводя взгляд с его глаз на губы, оказавшиеся так близко. Моя рука скользит на его бедро в попытке удержаться, и я прекрасно ощущаю его твёрдую эрекцию.
— Это не изменится, Каталина… Даже через тысячу трупов, — хрипло уверяет меня мужчина, но я уже почти не слушаю его слова.
Я затаиваю дыхание и медленно скольжу рукой к самому эпицентру, заставляя Эрнеста замолчать и напрячься, как тетива лука.
— Кэт… — произносит он после тяжёлого глотка. Я заворожённо смотрю на его губы, на шею, где напряжённо дёргается кадык, и медленно опускаю взгляд к его руке, обхватывающей поверх штанов свой член.
— Что? — мурлычу я, заворожённая действием собственной руки, которая медленно скользит под резинку пояса штанов.
— Ты хочешь, чтобы я взорвался? — горячо спрашивает Эрнест, когда мои пальцы дотягиваются до лобка.
— Нет…
— Тогда прекрати, — перебивает он меня, хватая за запястье, но не спешит убирать мою руку.
— Ты не дал мне договорить. Нет, пока мой рот не окажется на твоём члене, — шепчу я ему в губы и продвигаю руку дальше, обхватывая уже готовое к действию основание, заглядывая в глаза, вспыхнувшие огнём.
Хватка Эрнеста на моей руке ослабевает, когда я склоняюсь к его бёдрам. Опускаю штаны так, чтобы освободить лишь его орган… Наблюдаю, как его мошонка подтягивается от моих прикосновений.
— Бля-я-я… — рычит Эрнест, когда моё горячее дыхание касается его головки.
Громко сглатываю, облизываю губы кончиком языка и провожу им по набухшей, твёрдой головке. Солоноватый вкус взрывается во мне тысячами искр похотливого желания. Наклоняюсь и провожу языком по напряжённой вене, вызывая приглушённый стон сверху.
— Твою ж мать… Если ты сейчас не возьмёшь его в рот… Боже… — стонет Эрнест, когда я, втянув щёки, принимаю его глубже.
Рука мужчины сжимается на моей голове, вцепляясь в волосы.
Я пульсирую диким желанием, жадно облизывая и посасывая его член, одной рукой держась за его ногу, а другой помогая там, где не достаю.
— Да… Чёрт, ты так горячо берёшь меня в свой маленький ротик… — стонет он, тяжело дыша. Собирает мои волосы в хвостик и наматывает его на руку. — Я долго не выдержу…
Я стону вслух, не желая отрываться от процесса. Чувствую себя распущенной, но, Боже, как же я хочу его всего… Как же мне нравится слышать его дикое удовольствие. Кровь кипит. Его быстрая кульминация подстёгивает меня ускориться, и в следующий миг, вместе с его рычанием, я принимаю в себя его семя.
Едва не захлёбываюсь, но проглатываю до последней капли. Его так много, что остатки стекают по его члену, и я не могу удержаться, чтобы не слизнуть их. И пусть со стороны я сейчас выгляжу, как грязная, возбуждённая девка, но каждая частичка меня ловит экстаз от реакции Эрнеста на мои откровенные действия.
Склоняю голову, облизывая последнюю каплю на его яйцах, и поднимаю взгляд на мужчину. Его грудь тяжело вздымается, а взгляд пожирает меня. Он резко подхватывает меня, удерживая за волосы, и сажает к себе на колени. Обжигает горячим дыханием, проводит большим пальцем по распухшим губам, любуясь…
— Высосала меня до последнего, девочка… Вместе со способностью мыслить… — низким голосом произносит он, склонившись ко мне и заполоняя мой рот своим…
КАТАЛИНА
Казалось, ничто не может остановить нас сейчас. По крайней мере, я так думала секунду назад. Ведь разорвать поцелуй нас заставило лишь одно — шорох со стороны дочери позади Эрнеста.
С обрывистым выдохом мы отрываем переплетённые губы. Раскрываю глаза, фокусируя взгляд на мужских устах, обжигающих жаром, который разливается по телу по венам, впечатываясь в кровь, как клеймо обещания продолжения…
Прикусываю собственную губу и замедленно отстраняю лицо от Эрнеста. Поднимаю глаза, заглядывая в его потемневший взгляд, в котором просыпается понимание, что стоит разомкнуть стальной захват рук на моём теле и отпустить. Эрнест на миг закрывает глаза, тяжело вздыхает и отпускает меня. Пока он не передумал, я соскальзываю с его колен и, заправив выбившуюся прядь за ухо, беру на руки проснувшуюся дочку.
— Похоже, недо-папаши потревожили сон принцессы, — мурлычет Эрнест, касаясь щёки недовольной дочери.
— Всё вина отца, правда, дочка? — целую её в носик, укачивая.
— Возражать не буду, жизнь дорога. Но можно поинтересоваться, почему у моей королевы такое мнение? — спрашивает мужчина со смешком в голосе.
Я фыркаю от такого неожиданного обращения. Королевой меня ещё никто не называл. И хотя это чуть-чуть заставляет меня смутиться, я отвечаю:
— Потому что у нашего короля слишком умелые руки и рот, — шепчу, косо взглянув на него и стреляя игривыми искорками.
Густая бровь мужчины приподнимается, а на губах появляется задорная улыбка.
— Что ж, тогда я весь к вашим услугам… — шепчет он низким глубоким голосом, аж до мурашек, и добавляет ещё тише: — в личных апартаментах, ваше светлейшество.
Эрнест покинул нас, когда ему вдруг кто-то позвонил. Так что засыпала наша принцесса уже в тишине, и никто больше не собирался тревожить её сон. Чудо, что она вообще уснула. А когда это произошло, я ещё немного побыла с ней и вышла, прихватив радионяню. Часик у меня точно есть. Я хотела ещё принять быстрый душ и переодеть бельё, которое стало липким после Эрнеста…
Но когда я увидела себя в зеркале, отметила, что мои глаза уже совсем не понурые, а интенсивно сияют, словно звёзды. Губы — до неприличия припухшие, а волосы — не слишком аккуратно уложенные. Руки Эрнеста постарались не только между моих ног.
Когда я вышла из душа, заметила, что мой телефон вибрирует от звонка на стойке в гостиной. После рождения дочери до меня стало труднее дозвониться, так что неудивительно, если это уже не первый звонок за сегодня от этого абонента. Кстати, о нём. Звонит мне, как ни странно, Миранда.
— ¡Hola, cielo! Como siempre, no hay manera de comunicarme contigo (в пер. с исп.: Привет, солнышко! К тебя, как всегда, невозможно дозвониться), — раздаётся в трубке звонкий женский голос.
— Кхм, да, я укладывала Мию. А ты почему звонишь? — спрашиваю я, опершись на стойку.
Оглядываю весь этаж и прислушиваюсь к звукам. Но дома никого не слышно. Похоже, Эрнест вышел на улицу.
— Напомнить тебе про вечеринку по случаю открытия сезона. Ты так и не ответила, придёшь ли, — говорит Миранда.
Брови сдвигаются на переносице, и через несколько секунд я вспоминаю, что мне уже раньше говорили об этой вечеринке на побережье, в одном из популярных заведений под открытым небом. Но я совершенно забыла об этом после всего, что произошло.
— Я забыла. Нужно поговорить с Эрнестом. А когда вечеринка?
— Сегодня же. Эх, девочка, тебе ведь не за тридцать, чтобы забывать об отдыхе вне дома. Давай-ка быстро спрашивай разрешения у своего альфача — и лучше бы он отпустил тебя и сам пришёл.
— Ну, даже если мы и придём, то с кем нам оставить Мию?
— С кем… — говорит она и запинается. На заднем плане слышны голоса на испанском, но я не могу разобрать, что говорят. — Мария вот говорит, что посидит с вашей дочуркой. Она как раз не любит такие мероприятия, так что мы это уже решили. Поэтому ждём вас в восемь вечера. Не опаздывайте там… — я буквально слышу, как она подмигивает, и внезапно краснею.
Неужели она что-то услышала в моём голосе?
— Хорошо, постараемся прийти, — говорю я и прощаюсь с Мирандой.
Так что, сосредоточенная на этом разговоре, я вздрагиваю, когда позади меня раздаётся голос, и резко поворачиваю голову.
— Куда мы постараемся прийти? — спросил Эрнест, держа ладони в карманах и пристально наблюдая за мной.
КАТАЛИНА
Я на мгновение зависаю под внимательным взглядом Эрнеста.
— Эм-м-м, я… кхм, нас приглашают на вечеринку, — отвечаю я, едва собрав себя.
— А-а-а, — протягивает он и делает медленный, широкий шаг ко мне, — слышал о ней. Хочешь туда пойти? — спрашивает глубоким голосом, стоя рядом на расстоянии вытянутой руки. Еще немного — и наши груди коснутся друг друга.
Сжимаю ладонями край кухонной стойки, затаив дыхание, когда он приближается.
— Наверное, да, нежели нет, — тихо отвечаю я. — Мария предложила побыть с Мией, пока мы будем там…
— Тогда идём, — улыбается он и опирается одной рукой сбоку от меня на стол.
Я задираю голову, чтобы продолжать смотреть ему прямо в глаза, а не на шею. Глаза, что неотрывно наблюдают за мной и буквально пожирают меня. Память вместе с телом мгновенно приносит воспоминание о том, как он так смотрел на меня, когда я стонала от наслаждения.
По телу пронзает жар с тысячей мурашек. Прекращаю дышать, когда Эрнест подносит ладонь к моему лицу и нежно касается места возле уха. Тяжело глотаю, опуская взгляд на кадик мужчины.
— Ты так легко согласилась, — рассеянно произношу я.
— Мне просто интересно, как танцует моя жена. Так же ловко покачиваются её бёдра во время танца…
Щёки горят, в горле становится жарко, и проглотить не выходит. Выпускаю прерывистый вздох, хватая спасительный глоток воздуха.
Сердце бешено колотится в груди от его близости, но хочется ещё больше.
Я подаюсь навстречу его прикосновению и ощущаю кожей, как его взгляд вспыхивает, и он смелее обнимает меня руками. Делаю шаг к нему и опираюсь подбородком ему на плечо, поднимая взгляд.
— Боюсь тебя разочаровать… Я не очень умела в танцах… — отвечаю, когда могу адекватно реагировать на его слова, а не воспламеняться от них.
И это было правдой. Мои… Люди, что меня воспитывали, отправляли на десятки кружков и нанимали немало репетиторов. Но танцы, как бы меня ни учили, не были моими. Это их злило. Ведь я должна была хорошо танцевать, чтобы не опозорить их. Но тело не слушалось меня на уроках, движения были слишком скованными, и один из учителей сказал, что палка — и то гибче меня.
Сердце нервно подскакивает от предчувствия, что Эрнест разочаруется во мне. Он-то точно за жизнь видел красивых женщин, что чарующе и умело танцуют.
— Я уверен, что ты просто ещё не полностью раскрыла свои возможности, — рокочет он, и его рука, внезапно оказавшаяся на моей ягодице, сжимает её, прижимая к себе.
Я залилась краской, поэтому не стала спорить. И так — он скоро всё увидит…
До вечера Эрнест был занят делами по работе, а я — усиленной работой своих тараканов, что заводили меня ещё сильнее, чем бигуди.
— Тебе точно будет удобно остаться с Мией? — спрашиваю я Марии в очередной раз.
— Если ты сейчас не пойдёшь к своему мужу, я заставлю тебя надеть то платье, — поднимает брови женщина, ставя руки в боки.
Мои глаза округляются, и я поднимаю руки в жесте поражения. Мария помогала мне подобрать одежду, но мне удавалось отвергать все слишком откровенные варианты. Но и та, что была на мне, слишком скромной тоже не назовёшь.
Она была полупрозрачной — через вязаную текстуру — с глубоким вырезом на спине. А под ней был завязанный белый купальник, подчёркивающий прозрачность и одновременно закрывающий все важные места. Но казалось, будто наоборот, они открыты.
— Ладно, — вздыхаю я и, поцеловав Мию в лоб, выхожу из дома на сумеречную улицу.
Эрнест стоял недалеко от своей машины, и когда услышал мой появление, резко повернулся ко мне. Мужчина хотел сделать шаг, но когда свет фонарей осветил мой наряд — он застыл.
По коже пробегают сотни горячих иголочек. Я чувствую каждый удар сердца, словно прикосновение Эрнеста. Его взгляд жадно скользит по телу.
— Это весь наряд? — хрипло спрашивает Эрнест, и мои ноги едва не подкосились.
— Да, — отвечаю я, почему-то сильно нервничая, и неуверенно добавляю: — Тебе не нравится?
— Нет ничего, что мне в тебе не нравится. Но этот наряд — одна из тех вещей, что заставляют меня терять разум. Прямо как пятнадцатилетний мальчишка.
До места вечеринки мы подъезжаем на машине. Всю, хоть и короткую дорогу, я едва выдержала под пристальным взглядом Эрнеста. Это одновременно нервировало и возбуждало. Особенно когда я вспоминала сегодняшнее утро…
Громкая музыка и яркий разноцветный свет снаружи сообщали, что мы подъехали к самому заведению.
Я немного замешкалась с выходом, из-за чего Эрнест успел сам обойти машину и открыть дверь с моей стороны. Не переставая кусать нижнюю губу изнутри, я схватилась за его протянутую руку и ступила на твёрдую землю.
Аромат моря ударил в ноздри, а плеск волн — в уши.
— Готова?
— Да… — медленно отвечаю я, поднимая на него глаза.
— Хорошо, ведь к нам бежит твоя подруга, — хмыкает Эрнест, а через секунду позади раздаётся звонкий женский голос.
КАТАЛИНА
Я всё ещё пребывала в шоке, стоя с завязанными глазами посреди зала для розыгрыша, когда громкий звук заставил меня нервно вздрогнуть.
— Участницы, все помнят, что нужно делать? — прозвучал вопрос ведущего.
По разным сторонам от меня раздались возбужденные возгласы, а я молчала, нервно пытаясь хоть что-то разглядеть за туго завязанной широкой лентой, но всё было напрасно. Миранда завязала очень крепко…
Боже, я сама не понимала, как могла на это согласиться.
А если я упаду или сделаю что-то не так и все будут смеяться? Или выберу не того…
Да. Первое задание конкурса — выбрать партнёра, с которым дальше будешь проходить конкурс. И выбрать нужно на ощупь.
Мы должны были идти по очереди, чтобы никто случайно не врезался в какого-либо мужчину или мы не покалечили друг друга. И что было хуже всего…
— Первая участница, прошу, пройдите пять шагов и выберите одного из десяти партнёров слева направо.
…я была именно этой самой первой.
Я сильнее зажмурила завязанные глаза, сделала два медленных вдоха и пошла. На пятом шаге резко остановилась и дала себе ещё несколько секунд, после чего нерешительно протянула руку. Но когда кончики пальцев коснулись тёплой оголённой кожи, рука дернулась, и я отдернула её назад. Они… Они были одеты! Щёки пылали, и казалось, моя реакция была слишком очевидной.
— Смелее, обещаю, эти мужественные парни пальцы не откусят, — захохотал ведущий, после чего раздался гул со стороны публики и участниц.
Чёрт… Я надеялась понять, где Эрнест по одежде, но, похоже, организаторы всё продумали. Я пыталась вспомнить какие-то точные признаки Эрнеста, но мысли были рассеяны.
Я досчитала до трёх и медленно начала водить рукой по рукам, груди, шее, и поняла, что это не Эрнест. Не знаю… Он был какой-то худощавее, чем Эрнест.
Сделала шаг в сторону, вздохнула и начала ощупывать другого участника. Так я прошла ещё троих.
И на пятом я замерла. Рост и мускулатура такие же, а ещё… Эти духи, они слишком похожи на Эрнестовы, но что-то в них было не так, и я не могла понять, что.
Но этого мне сделать не дали, потому что нетерпеливый гул участниц усилился, и прозвучал голос ведущего:
— Участница, вы, конечно, можете каждого потрогать, но более активно…
И, наверное, именно это подгоняние, нервы и сходство участника с Эрнестом заставили меня сделать то, что признаётся, когда участница выбирает партнёра. Я снимаю повязку и открываю глаза, замирая, когда встречаюсь с заинтересованным взглядом незнакомых зелёных глаз.
Мои глаза медленно округляются до предела.
Это не Эрнест, а совершенно незнакомый мне мужчина.
— Первая пара определена! Следующая участница, прошу пройти вперёд, а вас, молодые люди, приглашаю на другую сторону… — но он не успевает договорить, как я замечаю движение сбоку, а в следующую секунду меня мгновенно отрывают от незнакомца-партнёра.
Охаю и лишь через мгновение понимаю, кто меня притянул к широким грудям, что вздымались от гнева.
— Она со мной, — раздаётся над головой рычание Эрнеста.
Тело покрывается мурашками от его резкого, гневного тембра. Ноги подкосились, и только его крепкое объятие не дало моим коленям встретиться с землёй.
— Это против правил, участница выбрала другого…
— Я не собираюсь соблюдать тупое правило в тупом конкурсе. Она не будет в паре ни с кем, кроме меня, — шипит Эрнест.
— Что ж, тогда вы выбываете из этого тупого розыгрыша, — возмущённо и обиженно заявляет ведущий.
— Какая потеря, — фыркает Эрнест и вдруг поднимает меня на руки и уходит из центра.
Я крепко вцепилась в обнажённые плечи Эрнеста и шею, прижимаясь к его груди. Я настолько шокирована, что всё, что могу, — это молча моргать глазами.
Вокруг нас раздаются оханья и шёпоты, и я замечаю, как к ведущему подбегает Миранда и начинает что-то эмоционально ему говорить, но он лишь ещё больше раздражается и так же эмоционально отвечает ей.
Но чем дальше мы отходим, тем меньше я вижу людей и понимаю, что мы уже вышли из заведения. Эрнест не останавливается даже после того, как мы обошли автомобиль.
— Эрн, куда ты идёшь? — растерянно спрашиваю я.
— Остудиться. Если ты не хочешь, чтобы я вернулся и не повбивал всех, к кому ты прикасалась, — говорит Эрнест сквозь зубы, ни на мгновение не замедляя шага.
И, судя по тому, где мы находимся и куда он идёт, мы направляемся к воде…
ЭРНЕСТ
Убийственный жар разгонялся по телу, пока я, стиснув зубы, смотрел, как моя, черт побери, жена лапает мужиков в этом идиотском конкурсе. Я держался до последнего, чтобы не поставить её в неловкое положение и не сорвать этот грёбаный конкурс. Но когда Каталина выбрала другого прямо у меня на глазах, даже не дойдя до меня, я взорвался. Да пошли они к черту со своими правилами. И все вместе.
Я сгреб ошеломлённую жену в охапку и понёс прочь, зная: ещё пару секунд и от них живого места не останется.
Сердце грохотало по всему телу, а адреналин уже переполнял меня. Я нёс Каталину как можно дальше от людей, чтобы не сорваться на глазах у свидетелей. А она, явно придя в себя, начала колотить меня по плечам, умоляя остановиться и отпустить её. Но я бы ни за что этого не сделал. Не смог бы.
Когда мои ноги уже погружались в песок, замедляя шаг, я сбросил обувь, швырнув её куда-то в сторону. Шум волн становился всё громче, ноздри забивал морской аромат, слегка студя меня. Но этого было мало. И я знал, что мне нужно. Только вот понравится ли это Каталине? Не уверен. Но я не в силах сопротивляться.
— Эрнест, поставь меня на землю, — снова, уже в который раз, звучит с её губ.
Но я упрямо игнорирую и продолжаю идти к морю.
— Да стой! — пищит Каталина, когда я уже в сантиметрах от волны и не останавливаюсь.
Первое прикосновение воды ледяное, но с каждым шагом становится почти незаметным. Вот только не её писк у моего уха, когда она крепче вцепляется в шею, пытаясь забраться выше по моему телу, чтобы не коснуться воды. Но брызги достают её Каталина пищит ещё громче.
И когда я делаю то, о чём она просила всю дорогу — она срывается на крик.
— Не-е-ет!
Отпускаю её ноги — и она буквально падает в воду. Но я держу её за талию, чтобы не ушла под воду. Похоже, Каталина не оценила моего старания.
— Боже! Холодно! Ты дурак! Не нормал… — она бьёт меня по голой груди и я срываюсь.
Закрываю ей рот самым лучшим способом. С жадностью впиваюсь в её сладкие пухлые губы. Протискиваюсь внутрь языком, вызывая её оханье. Она ещё сильнее цепляется за меня, а я ещё крепче прижимаю её к себе, обнимая её тело и сверху, и под водой.
Каталина стонет, когда моя рука оказывается под её юбкой и сжимает округлую, мягкую ягодицу. Её тело дрожит в моих объятиях, а я уже не могу остановиться. Её дыхание становится тяжелее, и когда я прижимаю её ближе, она охает, пытаясь отвернуться, но я не отпускаю.
— Боже, прекрати… — хрипит Кет, но я глух к её словам.
Её кожа на шее сладко вкусна, я облизываю, целую, сосу так, что на губах остаётся привкус боли, заставляющий её шипеть. А я чувствую, как её тело горит, как между бёдрами становится нестерпимо жарко и влажно и не только от воды.
Моя рука медленно скользит дальше, под трусики, между половинок ягодиц всё ниже. Я касаюсь её лепестков, где её желание бьётся в ритме с моим сердцем. Кет стонет моё имя, но не может договорить её голос ломается. Я скользну пальцем по её лону, не проникая, лишь дразня, и вижу, как она сама пытается прижаться сильнее, глубже.
Её тело просит больше. Всю мою руку, мою силу, мою страсть. И я тоже хочу её всю без остатка.
Мой член больно упирается в штаны, и я сжимаю зубы, прижимая пах к низу живота — чтобы она почувствовала, что я хочу её, как дикий.
Тело горит, разум затуманен. Едва сдерживаюсь. И только то, что мы находимся в холодной морской воде, удерживает меня от того, чтобы сорвать с неё трусики и ворваться в неё до конца. Грубо и быстро, выбивая из неё следы всех остальных. Кончая в ней снова и снова. До предела. Наполняя её только собой.
Чтобы не было ничего — кроме меня в ней. Чтобы она запомнила только меня. Мои прикосновения. Мой вкус. Мой ритм. Мою силу.
— Ты больше никогда и ни при каких условиях не будешь трогать других мужчин, поняла? — прошептал я ей в ухо, чувствуя, как Кет вздрагивает от моего хриплого голоса.
— М-м-м… — только стон в ответ.
— Не слышу, — требую, ускоряя движения.
— Боже, та-а-ак… не останавливайся, — рвёт её изнутри.
— Ты — как вечно пылающий огонь на мою голову… — хриплю я, ощущая, как её тело изгибается, подчиняясь каждому моему прикосновению.
КАТАЛИНА
Сознание затуманивается, а ощущение безмерного наслаждения усиливается в десятки раз, разгоняя по телу горячую кровь. Вместо холода, который вызывает вода, приходит непреодолимое желание наконец сделать шаг за край — тая в умелых движениях Эрнеста и крепких, тёплых объятиях.
Крепче цепляюсь за плечи Эрнеста, двигая бёдрами, стону, прикусываю губу. Между бёдер сводит судорогой, и каждый его толчок лишь приближает меня к долгожданному оргазму.
— Кончай, любимая, — шепчет Эрнест напряжённым тоном, когда из меня вырывается тяжёлый стон. И это становится спусковым крючком.
Я запрокидываю голову, глаза закатываются, когда меня пронзает разряд, и всё тело содрогается в дикого экстазе оргазма.
— Бо-о-оже… — тяжело выдыхаю я, едва дыша, спустя несколько минут.
— Благодарить нужно не его, милая, — раздаётся у уха голос Эрнеста, и я кладу лоб на его плечо.
Я снова закатываю глаза, только уже медленнее, и прижимаюсь щекой к его горячему обнажённому телу.
— Спасибо за оргазм, любимый, — хмыкаю я, не сдерживая улыбки.
— Я бы с радостью принял твою благодарность ещё как-нибудь… — произносит Эрнест, нежно целуя меня, пока его член плотно прижат ко мне и ощущается так же сильно, словно освобождён от ткани брюк. Рука мужчины сильнее сжимает ягодицы, и с моих губ срывается прерывистый выдох.
— Думаю, я не в состоянии замёрзшими руками ласкать тебя, а мой рот не дотянется через воду… — дразню его я, но и стараться не приходится, потому что мужчина вмиг срывается и, подхватив меня на руки, несёт к берегу.
— Сейчас тебе будет тепло, — уверяет меня он, и я смеюсь, заметив, каким напряжённым стало его лицо.
Кусаю губу, чувствуя, что она холодная. Экстремальный оргазм, похоже, я получила. Но несмотря на все детали, я не жалею о методе охлаждения Эрнеста. Хотя ему это знать необязательно.
— Ага, сначала заморозил, а теперь греть будешь? Отмороженные ноги и руки — это ещё ничего, а вот то, что у меня может пропасть молоко, — уже будет проблемой, — говорю я и сразу замечаю, как меняется лицо Эрнеста. Всё возбуждение исчезает, и на его место приходит понимание и тревога.
— Чёрт, я идиот… Потерпи, милая, сейчас всё будет… — уверяет Эрнест, ускоряя шаг.
И хотя за десять минут пребывания в воде вряд ли что-то случилось бы, я всё равно не стала успокаивать мужчину. А что? Пусть я и получила удовольствие, но не в таком состоянии, чтобы всегда выдерживать его вспышки…
У нас уже есть ребёнок. И если он хочет, чтобы у нас всё было хорошо, — должен научиться держать себя в руках. Даже после того, как видел, как я лапала чужих мужчин. Так что завтра у меня будет слегка болеть горло… Ну да, для закрепления урока.
Хочу сказать, что Эрнест действовал очень быстро. Уже через две минуты я была в машине, укрытая и завернутая в плед — перед этим, конечно же, меня раздели догола, потому что с моей одежды можно было кого угодно запросто напоить.
Так я и сидела, закутанная в одеяло, в машине печка была включена на максимум, а в моих руках откуда-то появился термос с тёплым чаем. А ещё один из плюсов, от которого волосы вставали дыбом и наслаждение разливалось по телу, — это то, как Эрнест растирал мои ноги: нежно и сильно одновременно, чтобы кровь начала циркулировать. И ради такого кайфа — и, чего скрывать, оргазма — стоило немного помёрзнуть.
Но этого мы Эрнесту не скажем. Даже если мне уже жалко смотреть на его пересохшее от забот лицо.
КАТАЛИНА
— Ты как? — в который уже раз спрашивает Эрнест, едва мы добрались домой. Он заставил меня залезть в тёплую ванну, потом уложил в постель с горячим чаем и чуть врача на ночь не вызвал. Но я сумела его остановить.
И вот теперь снова слышала один и тот же вопрос.
— Да… нормально, — говорю правду, но таким тоном, что муж хмурится ещё больше.
— Я идиот, — вздыхает он, качая головой и склоняясь надо мной.
— Почему? — спрашиваю я. Слишком уж мне нравится, какой он сейчас. Жестокая я женщина, оказывается.
— Не смог себя сдержать, и вот в каком ты теперь из-за меня состоянии, — злится он, рыча и терзая себя изнутри.
Я прикусываю губу. С одной стороны, мне его жалко, а с другой — едва сдерживаю смех. Смогу ли я долго так продержаться?
Мария ушла уже около часа назад, а Мия всё ещё спала, так и не проснувшись. Стоило бы и мне поспать. Веки уже почти слипаются, и, кажется, Эрнест это заметил.
— Тебе нужно поспать, во сне люди лечатся…
— Ага, если только не проснусь хриплой и с заложенным носом, — улыбаюсь я во весь рот.
Оооо, Эрнест нахмурился ещё сильнее. А что? Разве я не правду сказала? А уж как будет на самом деле — завтра увидим. А то, что чувствую себя на удивление хорошо, ему знать ни к чему. Только спать хочу.
— Тогда… я пойду. Спокойной ночи, — говорит он и склоняется ближе, преодолевая расстояние, целует меня в лоб. Задерживается, будто измеряя температуру, ещё и вдыхая мой запах.
По телу пробегают мурашки, сердце бьётся как сумасшедшее, и я действую на инстинктах: когда он поднимается, чтобы покинуть мою постель, а потом и комнату, я ловлю его руку, удерживая.
Эрнест замирает. Дышит тяжело и не оборачивается, ожидая моих слов.
— После того, что произошло, ты обязан… греть меня всю ночь, — почти шёпотом произношу я, чувствуя, как под конец дрожит голос.
Плечи Эрнеста напрягаются, твердеют, грудь тяжело поднимается. Потом он медленно поворачивает ко мне голову. Встречается взглядом с моим. Сон мгновенно уходит на второй план.
— Ты уверена, что хочешь этого? — хрипло спрашивает Эрнест, не отрывая взгляда.
— Хочу или не хочу, но ты обязан, — выдыхаю я прерывисто, прикусывая губу и глядя на Эрнеста из-под ресниц.
Его глаза вспыхивают, кадык нервно или возбуждённо дёргается. Эта реакция заставляет между ног запульсировать ещё сильнее.
— Для меня всё, что связано с тобой, никогда не бывает вынужденным. Главное — потом не пожалей, потому что если я сейчас окажусь с тобой в одной постели… меня никакая сила из неё не выгонит, — предупреждает Эрнест, прищурив глаза.
— Ещё бы я тратила на это силы, — фыркаю я, не сдержав улыбку, что так и просилась на губы.
Он ещё миг смотрел на меня, после чего обошёл кровать и, не отрывая взгляда, стянул штаны вместе…
Я охнула от неожиданности, когда мои расширенные глаза уставились на эрегированный член, направленный прямо на меня. С трудом сглотнула, едва решившись поднять взгляд на бесстыдного мужчину.
— Ты что делаешь?! — вырывается из меня больше возбуждённый, чем шокированный возглас.
— Готовлюсь ко сну, — невозмутимо отвечает он и бросает вещи на диван рядом.
— Г-голым? — голос срывается, пока глаза всё норовят скользнуть по его рельефному телу вниз, туда, где вздутые вены и красная твёрдая головка так и просятся к ласкам.
— Трудно уснуть, когда что-то жмёт, — пожимает плечами Эрнест и становится коленями на матрас, преодолевая расстояние между нами.
Я затаиваю дыхание, когда он откладывает мою чашку и со стуком ставит её на тумбочку. Всё это — молча и не отрывая тяжёлого взгляда. А потом он… медленно поднимает полы мужской футболки, что была на мне.
— Подними руки, — коротко приказывает он.
— Зачем? — шёпотом спрашиваю я хриплым от волнения голосом.
— Чтобы я мог тебя согреть. Это мой долг. У нас нет выбора.
Я гулко сглатываю. Грудь вздымается от бешеного стука сердца, и я медленно выполняю приказ Эрнеста. Через пару секунд футболка летит в сторону. Соски тут же твердеют под вниманием мужчины, и я вздрагиваю, когда его большой палец касается одного из них. Дёргаюсь, и разряд бьёт между ног, так что трудно сдержать стон.
— Моя девочка возбуждена?
— Э-это от… холода. Ты плохо справляешься со своим долгом.
Глаза Эрнеста пронзают меня своим потемневшим океаном.
— Что ж… — хмыкает он.
Эрнест гасит основное освещение, оставляя лишь мягкий свет ночника. Поднимает одеяло и забирается под него. Я тихо охнула, когда он обхватил мои плечи и уложил меня на свою грудь, прижимая и накрывая до самой шеи. Сердце бьётся безумно, кончики пальцев дрожат, скользя по телу мужчины, ища место, куда деть руку.
— Как же ты вкусно пахнешь, — мурлычет Эрнест, глубоко вдыхая мой аромат и зарываясь носом в изгиб шеи.
По коже пробегает дрожь, и я крепче сжимаю его предплечье, прикусывая нижнюю губу.
ЭРНЕСТ
Сказать, что я был на грани, – слишком мягко. Если после слов Кет о том, что она может заболеть и о возможных проблемах с кормлением ребёнка нижняя часть меня и весь я словно остыли, то сейчас… Когда она голая, горячая, шелковистая прижималась ко мне под одеялом, я сходил с ума.
Девочка искусно дразнила меня и дёргала за ниточки. Я понял это буквально несколько минут назад. И из-за этого закрались сомнения, что, может быть, она чувствует себя прекрасно… Ведь никаких симптомов простуды нет, а розовые щёчки я теперь воспринимаю как смущение и возбуждение. Так что да, мой член встал мгновенно, как только пазл сложился в голове. Она ещё и предложила лечь со мной…
Эта девочка реально думает, что я сейчас удержусь? Или наоборот – хочет этого?
Кончиками пальцев скольжу по нежной коже ягодицы, и Каталина шумно втягивает воздух носом. Я жду её ответа, лениво лаская её и прижимаясь членом к бедру. Как же я хочу, чтобы её рука, замершая на моём предплечье, опустилась ниже и обхватила меня.
Вспоминаю, как сегодня её ротик обхватывал мой член, и меня тут же бросает в огонь, а фантазия о том, как я хочу взять её прямо сейчас, застилает все мысли.
— Возможно, — короткий и тихий голос звучит мне в ответ, вырывая из меня глубокий выдох.
Опускаю кисть ниже, проникаю под ткань трусиков. Дыхание Каталины сбивается, и она сильнее цепляется за меня, слегка раздвигая бёдра, срывая стоп-кран.
Двумя пальцами скольжу по её влажной середине.
— Ты вся течёшь, — шепчу ей на ухо, наслаждаясь её тяжёлым, громким дыханием. — Твоё лоно прямо просит, чтобы я погрузил туда язык…
— М-м-м… нет, — качает она головой, склоняя её набок от наслаждения, прикусывая губу.
— Ты ещё можешь спорить сейчас? — хмыкаю я и погружаюсь сразу двумя пальцами в неё, вырывая громкий стон, заставляя её задыхаться от медленных, глубоких толчков.
— Боже, нет… Я… Я хочу большего, чем твой язык.
Я замираю. Н-не ожидал этого…
— Я правильно понимаю, малышка? Ты хочешь мой член глубоко в себе?
— Бо-оже-е-е, да! Сейчас… Хочу кончить, когда ты во мне…
Су-ука-а-а! Я гортанно стону и, обхватив её затылок, поворачиваю лицо к себе и врываюсь в приоткрытый рот глубоким поцелуем. Каталина стонет, вонзаясь в мою кожу ноготками, когда наши языки переплетаются. Кожа к коже трётся, разжигая и без того жгучий жар между нами, что неизбежно вспыхивает синим пламенем.
Вмиг и она изменилась. Откидываю одеяло в сторону, чтобы не мешало касаться её. Меняю угол поцелуя, углубляя его, и сам улетаю в иной мир от страстного ответа жены. Нежные маленькие ручки скользят от плеч к пояснице и обратно; она закидывает ногу мне на бедро, чтобы быть ближе, трётся промежностью о мой стояк.
Рычу, опуская руки к её бёдрам, и срываю, не жалея, клочок белья. Девочка охает, но не отрывается. Не возражает, а льнёт ко мне ещё сильнее.
— Боже, Эрн-н-н, — хрипло стонет она, задыхаясь с открытым ртом. Пухлые губы сладко манят снова коснуться их моими, и я это сделаю, как только войду в неё. Обхватываю твёрдое горячее основание ладонью и медленно провожу вдоль лона Кет. Девочка охает и стонет, раздвигая ноги шире, приподнимает бёдра ближе к моему касанию, и головка глубже погружается в её сочные лепестки.
— Уверена, что хочешь этого? — тяжело сглатываю после этих слов. Но я должен услышать её согласие ещё раз. Убедиться, что она хочет меня телом, разумом и сердцем… Это до безумия нужно мне.
— Ты издеваешься? Да, хочу, — кивает она, притягивая меня руками за плечи, а ногами — за бёдра.
— Е-ёб твою, — не сдерживаюсь я ни словесно, ни физически, когда мой член скользит в её тугую влажную дырочку.
— Ах-х-х! — вырывается из Кет. Девочка запрокидывает голову, рот широко открыт, и из него вырываются жаркие стоны, пока я двигаю бёдрами.
Выхожу из неё до самого кончика головки и вхожу снова — до самых яиц. Беру её ладони и вдавливаю в подушку по обе стороны головы, наклоняясь над ней.
— Не больно? — хриплю я, едва удерживаясь, чтобы не сорваться на быстрый ритм.
— Н-не-е-ет, — отрицательно качает головой и подталкивает бёдра, вбирая в себя мой член.
Стону и глубоко целую её, когда резко врываюсь в неё — до самых звёзд в глазах. И уже невозможно сдержаться. Толчки всё сильнее и глубже. Ритм безумный, спинка кровати стучит о стену, но нам не остановиться. Каталина крепко сжимает мои пальцы, дрожа от каждого движения, на миг затаивает дыхание и судорожно сжимает меня мышцами.
Рычу, когда она бурно кончает, задыхаясь. Обхватываю её шею и прижимаюсь лбом к ней, продолжая толкаться ещё сильнее. Член всё увеличивается, пульсирует, и поясницу пронзает острое, словно нож, наслаждение вслед за любимой.
КАТАЛИНА
Как же я скучала по таким утрам. Просыпаться в объятиях Эрнеста после ночи любви — это… невероятно.
Вдыхать ноздрями аромат его тела и наш, смешанный, в котором бурлит всепоглощающее наслаждение. Вчера между нами всё произошло слишком быстро, но, думаю, нам хватило самой прелюдии, что длилась не один день, а даже целый год.
На миг я даже подумала, что это сон, но биение сердца мужчины под моим ухом было таким реальным, что я перестала сомневаться. Мне хотелось вечно вдыхать его, касаться, целовать и исследовать повсюду. Но, думаю, даже вечности было бы мало.
— Чувствую, ты уже проснулась, — вдруг раздаётся над макушкой хриплый после сна голос мужчины.
Затаиваю дыхание, тяжело сглатываю и поднимаю взгляд на Эрнеста. Сразу замечаю, что глаза у него закрыты, а губы едва заметно изогнуты в улыбке. И эта деталь касается моего сердца, заставляя его бешено колотиться.
— Как узнал? — спрашиваю я с неприкрытым взволнованным придыханием.
— Твоё дыхание и похотливые, любопытные пальчики выдали тебя, — хмыкает Эрнест, после чего ловит мою руку, что находилась ниже его пупка.
К слову, насчёт того, что ниже пупка… У него довольно заметное возбуждение и оно просит внимания моих похотливых, любопытных пальчиков. Но почему-то этот мужчина не даёт им воли, и это выглядит довольно забавно.
— Но ведь тебе это нравится, — хихикаю я, поддразнивая его, и кончиками пальцев провожу по его каменному прессу.
— Так же, как и тебе — мучить моё терпение, — произносит сквозь зубы, поднимает бровь и всё же распахивает веки, устремляя на меня цепкий горячий взгляд.
Прикусываю губу, глядя на него из-под ресниц.
— С этим не поспорю, — растягиваюсь в широкой улыбке и вскрикиваю, когда меня вдруг обхватывают за талию, переворачивают на спину, нависая надо мной.
— Может быть, ты и не станешь спорить, что так и напрашиваешься на наказание? — глубоким, низким голосом спрашивает Эрнест, и пальчики моих ног безумно вздрагивают в предвкушении.
Грудная клетка бешено движется, от чего кончики моих твёрдых сосков касаются его груди, вызывая мега приятное трение.
— Наказание? — возбуждённо выдыхаю я, скользя взглядом вверх-вниз — от его глаз к губам. — И какое же? Что-то мне подсказывает, что я не смогу воспринимать это именно как наказание.
Эрнест щурит глаза от моих слов и сильнее вдавливает меня в матрас, его губы — в сантиметре от моих. Я приоткрываю свои, едва заметно тянусь ему навстречу… Но он, вместо того чтобы прижать свои манящие губы к моим, прижимает палец. Я хмурюсь, не понимая, почему он не даёт мне его поцеловать…
— Вот это моё наказание, крошка, — хмыкает он и проводит по моим губам подушечкой пальца. — Никаких поцелуев… два дня.
Мои глаза широко округляются, а губы, несмотря на его палец, выгибаются в букву «о».
— Д-два дня? Ты серьёзно? — выдавливаю я вопрос.
— Вполне, — отвечает он, но его взгляд всё же скользит вниз к моим губам, что наводит меня на некоторые догадки.
— А не станет ли это и для тебя наказанием? — вызывающе поднимаю бровь.
Эрнест сжимает челюсть и долгие секунды гипнотизирует мои губы. Его взгляд настолько интенсивный, что вмиг заставляет их пересохнуть, и я медленно облизываю их. Взгляд Эрнеста темнеет. Мужчина тихо ругается и сильнее прижимается ко мне, от чего его член плотно вдавливается в моё тело.
— Ты права. Это будет чертовски трудно, — хрипит он мне в губы. И я уже жду, что он откажется от этой идеи и прижмётся губами к моим, но он… — Так что посмотрим, кто первый не выдержит…
И вмиг соскальзывает с меня, встаёт с кровати и направляется, сверкая голыми ягодицами, в ванную. Оставляя меня одну, наедине с бешено пульсирующим возбуждением.
КАТАЛИНА
Сначала меня охватило глубокое замешательство, после которого пришло сильное возмущение. Этот мужчина снова заставил меня испытать невероятное возбуждение, а потом просто исчез.
Но я не стала лежать и переживать эти чувства в одиночестве. Что ж, мой дорогой мужчина, если ты хочешь узнать, кто продержится дольше, я не останусь позади.
Я поднимаюсь с кровати и проверяю, спит ли ещё Миа. И лишь убедившись в этом, иду в сторону ванной, откуда доносятся звуки воды. Тихо приоткрываю дверь и взглядом сразу ловлю фигуру мужчины в душе. Прикусываю губу, мгновение любуясь налитыми, словно сталью, мышцами, перекатывающимися на теле при каждом его движении. То, как капли воды стекают по бёдрам мужчины и дальше…
Душевая кабина в этом доме довольно небольшая по сравнению с той, в которой привык мыться Эрнест, так что нам двоим там должно быть тесно. Я вообще удивляюсь, как долго Эрнест выдержал жить в таком маленьком доме. Хотя с его приездом он кое-что изменил в жилье, и оно стало удобнее. Но это точно не касалось душа и ванной.
Прохожу дальше, не слишком заботясь о том, заметит ли он моё появление. Ведь Эрнест и так давно понял, что я здесь, судя по тому, как каждый его мускул напрягся.
Захожу в душевую кабину, заставляя Эрнеста сделать один шаг в сторону, но даже это не дало достаточно пространства, чтобы наши тела не коснулись друг друга. Охнула от струй холодной воды, что обрушились на меня.
— Ты решил вспомнить вчерашний вечер? — говорю я, потянувшись к переключателю, чтобы хотя бы немного сделать воду теплее.
— Наоборот, — процедил Эрнест сквозь зубы. — Что ты здесь делаешь?
— Разве не видно? Принимаю душ после тяжёлой ночи, — отвечаю я, проводя ладонями по лицу, волосам и всему телу, особенно сосредоточиваясь на тех частях, которые сильнее всего испытывают выдержку Эрнеста.
И это срабатывает, потому что вдруг его огромная ладонь ложится мне на поясницу, кончиками пальцев доставая до ягодиц. Я тяжело сглатываю, но, не показывая никакой реакции на это прикосновение, кроме мурашек по коже, выдавливаю гель на мочалку и провожу по телу лёгкими массажными движениями.
Воображение тут же подкидывает картинки, что вместо мочалки могла быть рука Эрнеста, но он упрямо стоит сбоку, удерживая ладонь на одном месте. Словно сдерживает меня или себя. Но я здесь не для того, чтобы дать ему легко удержаться.
— Обычно ты принимала его отдельно, — вкрадчиво произносит он, неотрывно наблюдая за моей рукой.
— Ну, а сегодня это изменилось, — пожимаю плечами, не собираясь так просто раскрывать ему свои намерения. Но думаю, он и сам прекрасно всё понимает.
— Хм… И что же именно привело к таким изменениям? — так же напряжённо спрашивает Эрнест, но его лицо приближается ко мне на несколько сантиметров, и в голосе проскальзывает терпкость и интимность.
Н mimоволь сжимаю бёдра, горячее тепло окутывает изнутри, стоит ему лишь провести кончиками пальцев по впадинке над ягодицами, дохнуть на меня своим жарким дыханием… Да просто быть рядом. Этого достаточно, чтобы я стала его. Но… Не сегодня. И не после его «наказания».
Облизываю губы, закрываю глаза и на несколько мгновений становлюсь под прямой поток воды. Отступаю, вдыхаю воздух и откидываю волосы с лица. Поворачиваюсь лицом к мужчине, от чего наши тела трутся друг о друга. Особенно ощутимо скользит по моему животу его эрегированный член, который, похоже, не понимает, зачем его хозяину эти проклятые игры в «кто первый».
Медленно прикусываю губы, глядя ему в лицо. Глаза Эрнеста становятся ещё темнее и маньячески прикованными к моим устам. Кадык дёргается, рука на мне тяжелеет, а другая упирается кулаком в стену душа. Его голова склоняется ближе ко мне.
Моя ладонь ложится на его бок. Эрнест дёргается от этого прикосновения и ещё напряжённее смотрит на меня.
— Даже не знаю… — выдыхаю я, моя рука скользит вверх по его мышцам к лопаткам и ниже с каждым следующим словом: — Я не могла остановить собственное тело, когда думала об этой кабине, горячих «струях», что попадают не только на тело, но и в него. Этот тёмный жар, что окутывает меня…
Мой голос был хриплым, тяжёлым и горячим, как взгляд Эрнеста, пока я говорила всё больше и касалась его всё ниже. Останавливаюсь, когда мои пальцы оказываются на лобке мужчины. Его глаза прожигают во мне дыру, а челюсть сжата до скрипа. Прекрасно вижу, как он жаждет, чтобы я наконец коснулась его там. Взяла в руку твёрдый, горячий член, стремящийся к грубым и быстрым ласкам.
Я в шаге от этой искушающей черты, ведь сама горю желанием прикоснуться к нему. Так же, как хотела, чтобы он поцеловал меня. До безумия. Но…
Отвожу руку вверх под тяжёлым взглядом Эрнеста и тыкаю в него ноготком указательного пальца.
— А потом я подумала, что не хочу позволить этому случиться так быстро. Возможно… двух дней будет достаточно, чтобы обойтись без горячих струй во мне… — шепчу я, глядя из-под ресниц на мгновенно изменившееся лицо Эрнеста.
Растягиваю губы в улыбке, наслаждаясь выражением осознания на его лице. Отступаю на шаг, прерывая прикосновение своей руки к его груди, и разворачиваюсь, чтобы выйти из кабины. Но за секунду до этого обе руки Эрнеста внезапно притягивают меня к себе, вжимая в каменные груди, что тяжело вздымаются.
ЭРНЕСТ
С этой женщиной можно за один день взлететь до звёзд — и в тот же день свихнуться. Решила поиграть со мной, а потом свалить. Но так не выйдет. Я не стану играть по её правилам.
Я пиздец как хочу её, но мы тут будто соревнуемся — кто кого первый. Придётся продолжить эту игру, которую сам же и начал. Корю себя за это, но в то же время это как отдельный вид удовольствия — подводить нас к кульминации, а потом обрывать. Хочу увидеть, как долго мы продержимся. Потому что лично я, кажется, уже на грани. Поэтому и включил ледяную воду. Но стоило Кэт войти в эту жалкую крохотную душевую — и все старания коту под хвост. Член снова стоял колом, а сердце колотилось по всему телу, гоняя кровь вниз.
Моя девочка охнула, оказавшись снова в моих объятиях. Прямые струи воды падали на нас, заставляя зажмурить глаза. Но мне и не нужно было смотреть, чтобы понять — она тоже вот-вот сорвётся. Провожу губами по её шее, втягивая туда, где жилка бешено пульсирует. Шершавые подушечки пальцев мгновенно находят её твёрдые соски, что могли бы сейчас поцарапать меня, — и сжимаю их, выкручивая.
— А-а-ах, — срывается с губ Каталины, и она сильнее сжимает пальцы на моём запястье. — Ты же вроде хотел меня наказать.
— Я тебя и наказываю.
— Неужели? То есть ты сейчас не сорвался?
Пф. Она думает, что победила… Хотя нет — она победила ещё даже не начав. Но ей это знать не стоит. Немного изменим правила.
— Я сорвусь, милая, если нагну и трахну тебя, — рокочу ей в кожу, и она вздрагивает, а тело мгновенно покрывается мурашками. Так бы и сожрал её сейчас.
— Я думала, это и поцелуев касается…
— Так… Если я трахну тебя или своим членом, или языком — я проиграю. Но, как видишь, я тебя ещё не трахаю ни тем, — скольжу бёдрами по её пояснице, трясь членом, — …ни другим, — облизываю кончиком языка за ушком, вызывая стон.
— Ты садист, мистер Вейн… — рычит Каталина, выгибаясь и вжимаясь в меня бёдрами. Шиплю… Ещё одно такое движение — и я зальюсь на неё без всякого проникновения.
— Вижу это в вашем отражении, миссис Вейн, — шепчу ей в шею и кусаю её — не слишком больно, но так, чтобы заставить вскрикнуть и застонать от мучительного наслаждения. — Так что знай, милая: если хочешь проиграть — я с радостью позволю тебе меня трахнуть.
— Даже не надейся, — вяло отказывается она, дрожа в моих объятиях и прильнув ко мне.
Улыбаюсь, отхожу и, неожиданно для неё, шлёпаю по ягодицам.
— Ой! За что? — широко округляет глаза, прижимаясь руками к стене и глядя, как я выхожу и обматываю бёдра полотенцем.
— Ты чуть не трахнула меня своей попкой, — пожимаю плечами, едва сдерживая улыбку, и выхожу из ванной — пока и вправду не трахнул её задницу, которая будет мерещиться мне при каждом удобном случае.
Выхожу из комнаты. Мия ещё спит, а Каталина всё ещё в ванной. Так что, чтобы не поддаться искушению и не затащить её в постель, выхожу из дома. Захожу в соседний — тот, где остановились несколько моих ребят и Кир. До рождения дочери я и сам тут жил.
Захожу внутрь и сразу вижу Марка и Серхио. Ребята поворачивают ко мне головы и кивают.
— Доброе утро, босс, — откликаются они.
Марк сидит в кресле, склонившись над ноутбуком, что стоял на столе напротив. Он у меня хороший хакер и даже с одного компа может многое сделать и узнать. Я уже молчу о том, что он способен с несколькими…
— Босс, кофе с сэндвичами будете? — спрашивает Серхио, который обычно готовил для наших. Он у нас не только на кухне мастер с ножами, но и с людьми неплохо управляется — так, что за минуту они готовы рассказать всё, что нам нужно.
Киваю в знак согласия и опираюсь бёдрами о стол.
— Что там снаружи? Есть что-то новое? — обращаюсь к Марку, глядя на коды, что постоянно меняются, и на несколько окошек с разными программами. С первого взгляда ничего не понять, так что лучше спросить.
— Нет, босс, пока всё тихо, — отвечает чётко Марк, не отводя от меня глаз.
Скрежещу зубами. Казалось бы, это хорошо, но я знаю: если сейчас всё тихо, то ненадолго. И это мне ой как не нравится. В мыслях пересчитываю, сколько охраны приставил к своим девчонкам — и немного отпускает, но… всё равно паранойя, что из-за каждого угла может выскочить опасность, не отпускает из своих тисков.
— Окей. Ешьте и дальше фиксируйте всё подозрительное и непоказательное, — говорю я и отталкиваюсь от стола. — Кир наверху?
— Да, отсыпается, — доносится сбоку от Серхио, который нарезает ветчину или колбасу слайсами.
— Понятно, — вздыхаю я и иду в сторону комнаты Кира, добавив перед этим:
— Серх, ему тоже кофе, покрепче.
— Сделаю, босс, — звучит мне вслед.
Захожу в комнату, распахивая дверь. Кир лежит в одних боксерах, животом на кровати. Одеяло где-то у ног, он обнял подушки, лежа щекой на одной. Хмыкаю и резко открываю шторы, впуская в комнату свет.
— Какого хуя! — раздражённо рычит он, утыкаясь лицом в подушку.
— Большого и синего, дружище. Подъём, у нас полно работы, — хмыкаю я с кривой усмешкой.