Я всегда восхищалась Эйнштейном, он научил людей получать уравнения, описывающие, как собственное время одного события развивается по отношению к собственному времени другого. Он показал, что у нас нет одного общего времени, всякая жизнь развивается в своем собственном времени, своем собственном ритме.
И мое время подошло к концу – этого не избежать, такова моя энтропия, течение моего времени. Я и так практически совершила подвиг – столько прожить, да при такой работе – потому скоро я умру, окончательно, насовсем. А как же хорошо все начиналось...
Попала я в контору в момент ее расцвета, покорения новых высот. Работы было катастрофически много, причем у всех были перекуры, а у меня постоянная сплошная суета – выслушай, поди еще пойми, что от тебя надо, сделай, выдай результат – уф-ф, как вспомню то время, так до сир пор не пойму, как справлялась со всем, но ведь справлялась же.
Потому что, с первых минут появления в коллективе, у меня был друг – он заботился обо мне, защищал, объяснял остальным, что со мной надо нежнее, не так, как с предыдущими, по-особенному. Ой, девки, я вот так сразу и влюбилась, он был весь такой здоровенный, брутальный, мордатый, но со мной очень нежный и внимательный, уууух-х-х, в каких только грезах он мне не являлся… я частенько вздыхала невпопад в его присутствии. Любимому всегда старалась помочь – делала все быстрее и лучше, чем для остальных.
Еще запомнились два неадеквата: приходили вдвоем, поочередно объясняли мне, что надо сделать, хоть не перебивали друг друга и то ладно (так бы вообще их не понимала), забирали результат работы, но минут через сорок-час приходили снова, и, главное, за тем же самым. Поначалу думала наркоманы, но нет, оказались просто такими вот…загадочными. Хотя они по-своему обо мне заботились, и никогда не хамили.
Наркоманы, правда, тоже были, они приходили по пять раз на дню за одним и тем же – с одними и теми же словами, как будто не помнили, что уже заходили ко мне сегодня – я слушала, делала, выдавала, зачем таким что-то говорить и доказывать, себе дороже выйдет. Одна знакомая попыталась, так на нее наорали, забрызгали всю слюнями и выгнали с работы – представляете, просто за напоминание, что они ей это уже сегодня поручали, и она с блеском это выполнила, причем не один раз!! А вот мне повезло, у меня был любимый, он организовал рабочее место, наладил снабжение по высшему классу, окружил заботой.
Но, однажды, когда мой друг и защитник уехал по делам, ко мне заявилась ужасная пародия на человека разумного – мужчина с опухшим лицом, неопрятный и дурно пахнущий – он попытался объяснить, что от меня хочет, получилось откровенно плохо. Он мычал, тыкал пальцем, водил руками, но пантомима также не способствовала взаимопониманию – и, осознав всю тщетность своих усилий, он меня ударил, не сильно, но очень унизительно.
– «У сильного всегда бессильный виноват» – Иван Андреевич написал бессмертные строки, я онемела и зависла. Просто не смогла понять, как можно свое откровенное слабоумие и неумение общаться вымещать на других, тем более, не имеющих возможности дать отпор. Очнулась я в центре реабилитации, оказалось, что любимый приехал, увидел мое состояние, забрал и отвез сюда. Две недели меня приводили в чувство, собрали заново мозги и, взяв еще неделю отпуска, я вышла на работу.
Служить на прежнем месте, даже после «мозгоправов», мне было откровенно неприятно, и я попросила друга – да, уже друга – перевести меня поближе к производственникам. Он незамедлительно выполнил мою просьбу, ведь на прежнем моем месте у него уже была новая сотрудница – работа есть работа, она сама себя не сделает. Производственники оказались людьми неплохими, да и обращений ко мне стало значительно меньше, ведь теперь мы делили работу уже на двоих. Снабжение, правда, откровенно ухудшилось, но и совсем уж отвратительным его назвать было нельзя. Полетели трудовые будни, дни походили один на другой, откровенных провалов, как и взлетов, у меня не случалось, все шло своим чередом. Из запомнившегося – неадекват остался только один, и, без пары, стал вполне нормальным человеком – провалами в памяти более не страдал. Наркоманы также никуда не делись, хотя их число заметно уменьшилось.
Предательство любимого и переход его в состояние «друг» что-то надломило во мне – да, он никогда не признавался мне в своих чувствах, я сама все выдумала, но ведь он был таким нежным и заботливым, так хотелось верить и любить, но что уж теперь – пепел, один пепел...я опять тяжело заболела. На этот раз в реабилитационный центр меня отвез просто хороший человек, которому это поручили – он выполнил свою работу: привез, сдал, получил подтверждение, уехал – я осталась одна.
В этот раз, даже под присмотром опытных специалистов, приходила в себя все же дольше обычного, около трех недель. Но пришла – эх, едрить-колотить, нам ли быть в печали.
На работу я вышла опять на новое место – старое, как и в первый раз, оказалось уже занято. Дело есть дело, ничего личного. Спустилась на этаж ниже, «поближе к кухне, подальше от начальства» – простые истины доходят до сознания лишь в конце жизненного цикла. Жаль, что так, скольких ошибок можно было бы избежать, но… ведь из них и состоит жизнь – без ошибок она лишь формула, хоть сложная, но банальная и неинтересная.
Коллеги опять сменились, и не скажу, что в худшую сторону. Новые лица были моложе, меньше тупили, да и я набралась жизненного опыта, стала лучше понимать людей. Время потянулось в работе, кстати, рядом со мной обнаружился исчезнувший неадекват, как и первый, в одиночку, оказавшийся вполне вменяемым человеком, просто теперь он ко мне не обращался, у него изменились интересы. А вот второй из них, как ни странно, проявил верность и со своими просьбами приходил только ко мне, несмотря на то, что рядом находилась новая работница. Это стоило поощрять и я, как и когда-то для любимого, выполняла его заявки с повышенным вниманием.