Обыкновенный принц

Глава 1. Отшибленный

Очнувшись, он сразу не понял, где находится, – вокруг было темно, как если бы ночью плотно зашторили все окна, или…

Неужели, здесь догадались, кто он, и бросили в Мешок или любое другое подобие тюрьмы Алатуса? От этой мысли прошибла испарина, и Тео немедленно поднялся на твёрдом лежаке. Руки нащупали простые доски, имитирующие ложе.

Под ногами почти незаметно пружинила утоптанная земля, вокруг тоже пахло ею и сухим деревом, еловой листвой. Нет, это больше всего было похоже на могилу, изнутри. Вдобавок два мужских голоса звучали глухо и сверху.

Заставив себя успокоиться и уговаривая потерпеть организм, требующий похода на природу после вчерашнего обильного питья, Тео всего на минутку сосредоточился, подключая интуитивное зрение с помощью магических нитей. Те шли к нему неохотно, будто магический фон здесь был ниже или нечто постороннее перекрывало доступ.

Кое-как прояснилось: да, он однозначно в некоей просторной могиле, где есть стол, пеньки вместо стульев и несколько лежанок, похожих на ту, с которой сейчас поднимался. Грубо обтёсанные доски просто лежали на вырубленных ступенях в земном чреве. Из стен местами торчали обрубки корней, обугленные на краях, чтобы не прорастали внутрь человеческого жилья. И более живая, но не безмолвная энергия находилась вверху – люди и даже дракон.

«Точно тюрьма!» – пришёл к заключению Тео. Паниковать он решил позже, а пока нужно было справить естественную необходимость. Во всех тюрьмах есть особый угол, но, к удивлению, ни от одного из них мерзкого аромата не доносилось даже слегка. И Тео пошёл на выход, предполагая отдельный коридор в нужник.

По дороге его пошатнуло. Вспомнились ожоги, подаренные огненным алатусом, и боль от прикосновения сухой одежды к обгорелому телу. Однако сейчас никаких признаков наличия волдырей на коже не ощущалось. Та не пекла, не чесалась – одна слабость в теле напоминала о вчерашнем бое.

Авала объясняла быстро затягивающиеся раны природной регенерацией алатусов. Особенно действенной у тех, кто научился собирать магию. Осталось надеяться, что местные не догадаются об этом: вчера было слишком темно, а волдыри не вздуваются мгновенно, если только по прибытию сюда его не осматривал лекарь.

Тео споткнулся, пошарил руками – нащупал ступеньки, вырубленные в земле и уплотнённые сбитыми ветками. Другого выхода отсюда не было, и Тео полез наверх.

Яркое солнце плеснуло ему в глаза свои осколки, когда, наконец, обнаружился просвет – у тюрьмы не было двери, лишь тряпка, закрывающая вход от весенней прохлады. Или какой сезон здесь намечался?

Мужские голоса рядом с землянкой (Тео, наконец, понял, что за странное жилище он покинул) замолчали. На него, прикрывающего рукой глаза, обернулось двое ратников, сидящих возле каменной уличной печки. Картина выходила слишком мирной, чтобы заподозрить арест или пристальный надзор за ним, странным, взявшимся из ниоткуда человеком.

– Здорово, очнулся? – сказал первый ратник, и Тео понял только приветствие: драконий язык Авалы упрямо не хотел восстанавливаться в памяти.

– Здорово! – коряво повторил он и, махнув рукой, отправился к ближайшим деревьям.

– Я тебе говорил, что он просто пьяный? Гля, и лекарь не понадобился, – гнусаво сказал второй первому, ухмыляясь и наблюдая за отшибленным.

– Менгал лично сбивал с него горящую одежду. А палёным от него несло, как от Динасвена… Ну да, с твоим носом… – заглянув под деревянную крышку над котелком и достав оттуда на деревянной ложке варево, первый ратник осторожно попробовал горячее. – Готово… Эй, ты, голодный?

Тео возвращался, почесывая шею и выбирая попавшие за шиворот мелкие еловые иголки: спросонок не рассмотрел, возле какого дерева спрятался.

– Садись! – ему подвинули чурбан-табуретку, предлагая составить компанию возле очага.

– Моя – Тео, – он нерешительно протянул руку поздороваться и вспоминая одну из запомнившихся фраз.

Гнусавый хмыкнул и пожал ответно:

– Ну, здорово, Тео! Моя – Лалур.

– Инн, – представился первый и вернулся к обеду. – Как твои раны, Тео?

Тео уловил вопросительную интонацию, но не понял, что от него хотели. Тогда Лалур жестами напомнил: огонь – Тео – одежда.

– А!

Ему и самому было интересно, что с кожей. Кстати вспомнил, что подаренный тёплый плащ остался в землянке. Здесь, в предгорье, погода напоминала апрель, разливающийся в провинции Хэнань, в день, когда Тео ушёл оттуда порталом. Он расстегнул пуговицы на верхней одежде, напоминающей лёгкую стёганую кожаную куртку, и завернул шерстяную рубашку, чтобы посмотреть хотя бы на живот, которому, по ощущениям, досталось не меньше, чем спине.

На кубиках пресса не было ни единого волдыря – только шелушащееся покраснение. На руках тоже. Лалур хмыкнул одобрительно, видимо, порадовался за здоровье и протянул небольшой глиняный сосуд, похожий на флягу. Тео принюхался, прежде чем глотнуть, и отодвинул от себя, покачал головой: он не будет пить такое. Лалур засмеялся, глотнул сам, дал Инну и, заткнув флягу пробкой, убрал в сторону, а сам пошёл к навесу с небрежно сколоченным столом, на котором стояли корзины, большие и маленькие горшки, кувшины и чашки. Посуды было немного. Если судить по её количеству, то на этой станции (?) жило очень мало людей.

Глава 2. В заячьем царстве

Тео вдруг подумал, что, если бы магия матери продолжала бы его сопровождать, то наверняка голос Авалы воспротивился бы этому путешествию – прямо в логово Либериса без весомой поддержки соратников. Действительно, он слишком легкомысленно отдался течению событий. Разве он собирался ввязываться в бой, знакомиться с теми, кто поддерживал режим Либериса Третьего, и мчаться в столицу для знакомства с угнетателями алатусов?

Как сказала Хранительница другого мира? Либерис пьёт кровь своих детей? Своевременное предупреждение, которому он не следовал, зато искусно изображал агента под прикрытием. Даже то, что все встречные воспринимали его как само собой разумеющееся явление, на самом деле, выглядело странно, не так ли? Или притворялись, как учителя в Сиднейской школе, будто не знают диагноз Тео Уайта, и зорко следили за его поступками. Кому-то прощались самые непозволительные выходки, но только не ему, что приучило его быть всегда собранным.

Поэтому нет и не может быть уверенности, что в столице ликторы, известные по Песне об Арженти своей хитростью и подлостью, не раскусят его. И неизвестно, из чего сделаны застенки Мешка, может, из того же ираниума, который в данную минуту сдерживал драконицу и не позволял ей принимать магию, чтобы…

Спину прошиб озноб, руки сами собой разжались на одежде Менгала. Что, если дракон не совсем ездовой и не совсем животное? Ещё недавно Тео не верил, что превращается в алатуса на самом деле и летает в реальности, а не во сне. Что, если, сняв ошейник с драконицы, обладательницы женского голоса, он увидит настоящего человека?

Драконица, словно почувствовала, что о ней думают, икнула в полёте и медленно начала набирать высоту.

Построить портал прямо сейчас, на спине? Или прыгнуть и обернуться в дракона да улететь? Тео сосредоточился, прикрыл глаза. Магия шевельнулась и вязкой, тяжёлой смолой устремилась к нему. Он мысленно выругался: с такой скоростью магических нитей понадобится полчаса, не меньше, чтобы начать строить коридор хотя бы до земли. Возможно, драконица почувствовала проделки одного из всадников, ибо дрогнула, заурчала утробно и едва не завалилась на бок. Удар хлыстом поправил дело.

Тео обратился жестами к невозмутимому Менгалу, показывая на землю. Тот покачал головой и снова ткнул пальцем в сторону Аалама. Ясно, не собирался ни давать передышку драконице, ни сам отдыхать.

«Поиграем?» – когда более-менее логичный план созрел, Тео послал зов драконице.

Она откликнулась, в полёте попыталась повернуть голову, за что и поплатилась.

«Нельзя! Больно!» – отозвалась запуганным дрессированным зверем.

«Да. Будь осторожна. Слушай меня. Ты должна опуститься, когда я скажу «кхе-кхе»», – Тео кашлянул. Нужна поляна в лесу, где никто их не увидит. Он не дообъяснил, ему снова отказали: «Нельзя спускаться – больно! Лететь домой. Кушать!»

«Я помогу тебе, мы улетим туда, где тебе не будет больно», – пообещал Тео. Дать отдохнуть драконице, напоить, накормить и вернуться назад, к горам, туда, куда полетели алатусы. Там должны знать, как снимается проклятый ошейник.

«Лететь домой! Нельзя назад – больно! Дома – еда!» – рокотало внутри драконицы, и, кажется, Менгал обратил на это внимание. Добавил хлыста.

Дракона было жалко. Но что Тео понимал в этой ситуации? Эх, надо было строить портал при первой возможности, в горы, и уходить к алатусам. Там его просветили бы, и можно было бы выработать стратегию…

– Ты уже никуда не торопишься? – едко спросил сам себя.

Всего сутки прошли, он не мог привыкнуть к отсутствию чужих голосов в голове. Стоило признаться: Авала, Макс и Мэйли – все они ему так «напомогали», что после их опеки он не мог самостоятельно принимать решения.

Да. Он хотел бы здесь остаться и хотя бы понять, объяснить себе все странности этого мира. Но прежде чем начать это делать, стоило предупредить Мэйли: настолько долго в межмировом портале до этого раза он не задерживался. План действий сформировался, и Тео снова обратился к драконице.

«Хорошо. Лети домой, кушать. Если я упаду, ты быстрее долетишь. Тебе легко будет. Поняла?»

Драконица задумалась. Насчёт второго всадника, умеющего разговаривать в мыслях, хозяин распоряжений не давал.

«Я начну делать так – кхе, кхе – ты должна перевернуться. Знаешь, как перевернуться?»

Драконица дала крен, и Менгал поднял хлыст, присовокупляя к удару брань. Это не помогло: Тео за его спиной закашлялся, как если бы подавился чем-то, и драконица опять испугалась, её повело в сторону. Больно ей больше не было – Тео, «паникуя», прижался к Менгалу и судорожно схватился за его руки, не давая пустить в ход орудие устрашения. Ратник начал ругаться: паникёр мало того что пугал дурное животное – не давал вернуть над ним контроль, делая полёт опасным для обоих.

Мелькали ветки, впрочем, быстро расступившиеся – внизу оказалась очередная поляна с хижиной. Драконица сделала немыслимую петлю, чего Менгал не ожидал, и два наездника полетели вниз, распадаясь в полёте, кто куда – на пушистые макушки еловых деревьев.

Падение Тео смягчили магические нити, скрученные в самый простой, хорошо отработанный узел. Поэтому, миновав колючие ветки, он приземлился на ноги и сразу бросился к Менгалу. Тот, цепляясь за ветки одеждой, безвольно падал и не делал попыток ухватиться за древесные перекладины. Тео воздел руки, удерживая падающего от финального рывка до земли – и тело Менгала мягко опустилось на апрельскую, робкую в тени вековых деревьев траву.

Глава 3. Семья

Одиннадцатилетнему Дардену пришлось быстро повзрослеть, когда старший брат записался в ратники. Теперь, после отца, он был самым сильным семье. Мать по-прежнему болела и кашляла даже чаще, а сестра Уна, которой во время желтеющей пшеницы пошёл седьмой год, оставалась нежной малышкой и маминой нянькой. Хорошо, успели поле засеять вместе с Тео, и на плечи Дардена до осени легла всего лишь забота о скоте. Травы было много, ибо дожди один летний месяц лили, как проклятые. Мужчины еле успевали её косить, складывать на поляне за домом и ворошить, чтобы не сгнила.

Отец радовался: во-первых, не нужно уходить в лес, чтобы поднять поголовье и спасти его от пролетающих драконов. Последних стало заметно меньше появляться. Отец сказал, это потому что летуны контролировали либертанские саи[1], отправляющиеся по восточной дороге. Во-вторых, было бы сложно перевезти хворающую мать, которой требовалось тепло Глаза Алатуса, а не лесная тень. И, наконец, два месяца Тео проходил обучение, и в любой день их могли отправить на войну. И, хотя про деньги, обещанные братом, никто не упоминал, их ждали: запасы соли и муки подходили к концу, всё чаще постную похлёбку варили на молодой траве, и животы громко урчали ночами . Но никто, даже Уна, не жаловался. И не заикался, что было бы неплохо заколоть одну овцу и отъесться на её тонком жире, ибо нужно было всего лишь потерпеть…

Отец ездил в Аалам раз в неделю, но к академистам родных не пускали. От раза к разу слухи о скором отбытии саев становились увереннее, и однажды Хирам вернулся с новостью: наконец-то можно будет повидаться с сыном, когда его отряд покинет город. Дарден рвался поехать с отцом, но быстро согласился: кто, кроме него, будет присматривать за женщинами?

Отсутствовал отец дня четыре, а вернулся с долгожданным провиантом и покупкой. Теперь милый со звёздочкой во лбу жеребёнок напоминал о Тео, и Уна готова была спать с ним в хлеву, а не на полатях с родителям. Бочка заполнилась солью, сусек – мукой. Вдобавок отец прикупил курицу с цыплятами… В общем, шиковали месяц и поминали Тео добрым словом. Плохо было, что вестей от ратников не было совсем. В Ааламе говорили, будто все три сая и академисты перебрались к оборотням и успешно уничтожали их, отвоёвывая старые земли Алатуса.

А потом внезапно удача изменила семье Хирама. В один день. Сразу и бесповоротно.

Лучи Алатуса не помогали матери. Она хоть и старалась не подавать виду, но всё чаще лежала, надсадно кашляя и прося Уну принести воды. Отец с последней поездки добыл чуть ли не целый мешок лекарственной травы. Мать делала вид, что пьёт вонючий отвар, и вечером говорила мужу, будто чувствует облегчение, но Уна по секрету Дардену сказала: от травы мать уже тошнит, и еда лезет назад, поэтому она потихоньку выливает отвар за угол дома, когда отец не видит.

Когда лето закончилось и осенняя сырость всё чаще стала гулять по полу, мать умерла. Тихо, во сне. Крепко спящих под шум дождя детей разбудили отцовские рыдания. Никто не мог поверить в случившееся. Кажется, даже животные почувствовали: у хозяев беда. И блеяли испуганно.

Похоронили мать недалеко от дома, рядом с могилой отцовских родителей, в смурый осенний день, и грязь жидкими шлепками падала в могилу, закрывая мать, завёрнутую в чистую холстину, от детей.

Отец с того времени сдал. Забыл и про себя, и про детей. Пришлось Дардену кормить скотину, доить козу и корову, дававших немного, но ценного и сытного молока; топить печь и думать за троих о хлебе насущном. Уна тоже повзрослела, когда поняла, насколько тяжело брату. Порой Дарден специально уходил подальше от дома и выл, рыдал, жалуясь Алатусу на судьбу. А когда слёзы иссякали, сжимал зубы и со свежим остервенением брался за работу и учил Уну полезным вещам.

Однажды, после месяца горевания, отец, пряча стыдливо глаза, сказал, что пора отвезти последнюю часть дани и заодно узнать новости о Тео. Не взял коня, забрал корову, говоря, что им троим и козы хватит, к корове привязал двух овец-переярок, которых ещё летом хотел оставить. И ушёл. Не было его несколько дней. Дарден с Уной уже сами собирались идти в Аалам искать отца, но от этого решения удерживала забота о животных и подросшем жеребёнке.

Отец появился сам на себя не похожий – с опухшим телом, синим, будто его избивали, лицом. Положил на стол узелок с какой-то сладкой мелочью, вроде кусков сахара да чёрствых пряников, и ушёл к могиле жены, где до утра допивал кислую брагу (принесённую из города) и плакал, отмахиваясь от уговоров детей пойти в дом, поужинать и лечь спать.

Но кончилось его пойло, и Хирам словно проснулся. Жаловался Дардену, мол, после пары глотков ему становилось легче. Сын выслушивал и повторял, как заклинание, что ему и Уне нужен отец, им тоже тяжело. Постепенно Хирам начал приходить в себя, а когда утром проснулся и увидел хлопочущую возле печи дочь, замешивающую тесто, прослезился и окончательно взял себя в руки. Дарден, поняв, что отец «вернулся» по-настоящему, выдохнул с облегчением. Но и это дешёвое счастье длилось недолго.

Два или три спокойных зимних месяца. Уютные вечера втроём. Уна увлеклась вышивкой, благо что ниток осталось много. Дарден с отцом починили сани и зачастили в лес – на охоту за зайцами или кем покрупнее, если повезёт, и попутно дровами, которые необходимо было заготавливать непрерывно. Жеребёнка по прозвищу Милый брали с собой – прогуляться, дать вываляться в снегу и просто приучали к будущей тяжёлой работе, уже доверяя везти хотя бы связку хвороста.

В свой последний день он счастливо бежал за санями, и его косички, на которые так весело было глядеть из-за вплетённых Уной покрашенных жгутов, подпрыгивали вместе с ним. И, казалось, что даже старому коню в компании Милого легче тащить хозяев. Лошади перефыркивались, разговаривая по-своему. Дарден обратил внимание отца на это, и они начали смеяться. За весельем не заметили, как со стороны Аалама в небе появились знакомые драконы – мать с всадником на спине и молодой дракон.

Глава 4. Новый брат

Надо признать, появление чокнутого ликтора отвлекло Дардена от наcущных проблем. Но чем ближе они подходили к дому, тем быстрее возвращались мысли, ставшие занозой в сердце. Прежде чем зайти в дом, Дарден завёл Якуша в стойло, там зажёг лучину, снял узду. От колодца принёс воды, налил коню, добавил сена. Зерна оставалось самую малость, почти всё уйдёт на посев, значит, поголодать придётся и Якушу тоже.

Ликтор с любопытством осматривался и, наверное, задал бы много вопросов, но – это стало понятно по дороге – был слишком косноязычен, словно прибыл из другой страны.

Наконец, с заботой о единственном животном было покончено, и Дарден, не потушив лучину, а взяв её с собой, поманил рукой гостя – к двери, ведущей из хлева напрямик в дом. Перешагнув порог, мальчик остановился, прислушался. Но, к счастью, от полатей доносилось надсадное дыхание, и Дарден выдохнул облегчением. Указал ликтору на скамью возле стола, мол, садись, а сам первым делом проверил отца.

Хирам слабо откликнулся, он был рад видеть сына, только пожаловался на озноб.

– Сейчас растоплю печь, отец. Сделаю тебе отвар и сварю кашу. Потерпишь?

Хирам промычал слабо – куда ему деваться?

Дарден полез кочергой в остывшее жерло печи, где утром разжигал огонь, чтобы отцу хватило тепла до вечера. На вычищенное место положил приготовленные поленья, сухую бересту для розжига и мох. Огонь неохотно занимался, но не смел сопротивляться. Дав ему разгореться, мальчик полез в сундук, достал оттуда мешочек ааламского лавочника, скупо отмерил пшена в котелок, вспомнил про гостя, у которого, не исключено, аппетит ого-го после пахоты, вздохнул подобно расчётливому хозяину, не ожидавшему гостей, и подсыпал ещё жменю. Залил водой пшено да подвесил котелок над пока слабыми языками пламени – на специальный крюк.

А гость, тем временем, тоже не скучал. Всё доставал и доставал из своей котомки какие-то предметы, даже одеяло у него оказалось с собой. Дардена распирало любопытство, но первоочередные дела – забота об отце и ужин – не терпели отлагательств. Затем не позволила робость – Дарден сделал вид, что нужно вынести золу, которую выгреб, или повесить второй котелок, для отвара. И только когда гость удалился с пустой бадьёй на улицу, наверное, хотел набрать воду, Дарден подошёл к столу, уставленному чужими вещами.

Определённо всё это принадлежало к ликторским штукам, необычным, ярким и наверняка магическим: в доме Хирама никогда подобного не видывали. Дарден осторожно потыкал пальцем в железную маленькую бочку, странную прозрачную шуршащую бумагу, в которой лежали предметы. Единственно, что узнал – небольшой котелок, заглянул в него и пустил слюну – такой крупной рыбины в местной речке давно не водилось: заречные давно всю подъели, оттого мальков с каждым годом рождалось всё меньше. Куски хоть и были остывшими, но пахли-и-и… Дарден заставил себя отойти от стола. К тому же с улицы заглянул ликтор и поманил к себе. Он был раздет до пояса или даже весь голый, Дарден не разглядел поначалу.

У крыльца гость показал: помыться хочет. Дарден буркнул: «Сейчас, ковш возьму», – а когда вернулся, замер, заворожённый восхитительным цветочным ароматом. В темноте плохо было видно, что делает ликтор, кажется, он чем-то тёр себе лицо, шею и подмышки, потом сделал жест – лей!

Ополоснув торс, ликтор натянул рубашку под накрапывающим дождём и уже самостоятельно вымыл ноги, грязные после пахоты.

«Экий чистюля!» – то ли с уважением, то ли с завистью подумал Дарден. Так-то он тоже мылся, раз в неделю нагревал печь до красных камней внутри, а вода стояла рядом в бадейках и теплела от жара рядом, да в котелках был кипяток, его добавляли в прохладную воду. А когда-то у них ещё был большой тяжёлый чан, в котором нагревать воду можно было на улице, на треноге. Но днище со временем прохудилось настолько, что местный кузнец не взялся за ремонт и за монету переплавил его в два маленьких котелка, один из них украли прямо из кузницы. Кузнец только руками развёл и не возместил ущерб, хотя (отец говорил) сам неплохо нажился на металле – какой большой был чан и какие маленькие котелки. В том, что остался на память, теперь кипятили отвар. Вообще в доме мылись в холодное время, а в тёплое все ходили на речку, плескались там вместе с заречными.

Сейчас Дардена больше интересовало, чем пахло от ликтора. Но тот вернулся в домик, покрутил головой, осматриваясь, увидел небольшую выемку в стене, специальную для мелочей, и что-то туда убрал.

В следующую секунду по взгляду гостя Дарден догадался – всё, теперь будет приставать с вопросами. Парень по-хозяйски подошёл к очагу с деревянной ложкой, брошенной Дарденом на столе, неуверенно сказал:

– «И благостно мне видеть сытых», – сам полез в котелок с просом, попробовал на вкус и поднял одну бровь удивлённо.

«Чокнутый! – в который раз повторил про себя мальчик, не переставая удивляться странным речам нового знакомого. – Что, в Ааламе вас таким не кормят? Поди, одну рыбу да колбасу жрёте?»

– Приди, о, отрок! – гость уже стоял возле стола, шуршал обёртками, а потом поманил к себе.

К Дардену, которому пришлось сесть (ибо ликтор надавил на его плечи, тем самым настаивая на приглашении к своему ужину), придвинулся котелок с холодной рыбой, рядом в другую чашку было насыпано нечто, похожее на тонкие пряники. Затем зашелестела другая бумага, яркая, из неё ликтор вытащил кусок чего-то чёрного:

– Вкушайте, о, отрок!

Глава 5. Быт или не быт?

Уже на второй день Тео начал тяготиться бытом, в который попал. Он понимал, что так, скорее всего, живут многие, ведь по дороге сюда не заметил ни одной деревни и даже просто дома, который бы привлёк внимание своим внешним достатком. А значит, существенной помощи этому миру он не смог бы оказать так быстро, как хотелось бы. На то, чтобы накормить всех этих дарденов-хирамов, ушли бы десятилетия, если не столетия, – при условии, что Тео каждой семье будет таскать зайцев и помогать пахать поле.

Историки и антропологи давно дали ответ на вопрос, почему неохотно совершаются революции – привыкая к голоду и унижениям, народ боится оказаться в ещё худшем положении, потерять последнее. Оттого терпит и верит, что король ничего не знает, а всё его плохие слуги обирают простой люд. На второй день, наблюдая за деловитым мальчишкой, разделывающим заячье мясо на засолку про запас, пока ушастые не дошли до состояния тощего, вечно голодного коня, Тео спросил (как мог, разумеется) про отношение Дардена к Либерису. Ответ был по-детски непосредственным: король ничего плохого семье Хирама не сделал, зато ликторы – да. Поэтому королевских слуг мальчик ненавидел, а Либериса уважал.

Сознание этих крестьян было таким же, как и грязные пятки пацана. Перед тем как залезть на печь после пахоты, он просто тёр ногой об ногу, стряхивая пыль и высохшие комья грязи – вот и весь вечерний «туалет». К слову, о гигиене. Делфина страдала манией чистоты, в Шаолине не приветствовались дурные запахи, а Тео, только оказавшись в другом мире, испугался, что кусок мыла Мэйли, вероятнее всего, скоро превратится в мелкий обмылок, зубная паста – закончится. Тео недоумевал: ну, не может же этот мир обходиться без самого простого удовольствия – чувства чистоты! Он захотел для сравнения наведаться в столицу, но сделать этого пока не мог по нескольким причинам.

Два дня он ждал лётной или конной кавалькады из Аалама. Но то ли Менгал хорошенько треснулся при падении и до сих пор приходил в себя, то ли погода была нелётной для драконов, потому что дождь шёл по нескольку раз в день. Разгоняя тучи над полем, чтобы его возделать, Тео каждый раз терял часть силы. Она восстанавливалась за счёт добрых дел и позже опять обидно тратилась на поворот ветра в сторону Аалама и на восстановление выносливости тела.

Сравнив свою скорость на поле, многократно усиленную растительной и воздушной магией, и осторожное продвижении коня-доходяги, Тео сразу понял: выгоднее самому таскать плуг, чтобы быстрее вырваться из этого замкнутого круга. И он таскал, со временем привыкнув к холодной земле и колкой прошлогодней пшеничной стерне[1]. Тащил, обливаясь потом с головы до ног – противные капли лезли в глаза, мешая делать ровную параллельную колею, а спину то и дело хотелось почесать. Потом вспомнил про повязку, какую надевали спортсмены на голову, сделал себе такую же из пояса, и, по крайней мере, проблема со зрением решилась. Обиднее было то, что позже оказалось невозможным полноценно помыться в домашних условиях.

– Да ты в самом деле принц! – шутя признался себе Тео, почёсываясь утром следующего дня после первого вечера пахоты. Он не на шутку задумался о постройке чего-то вроде скандинавской басту[2] или, хотя бы, финской сауны, но потом одёрнул себя: на это не было времени и возможностей, а увязнуть в неважном сейчас нельзя.

Поэтому на второй день, ознаменовавшийся приятным событием (экспериментом с ветром, унёсшим тучи на север), Тео решил задачу проще. Как говорится, убил двух птиц одним камнем[3]: и помылся в прохладном прудике, и показал мальчишке заячье царство, веря, что это ещё больше расположит бедолагу к нему, странному гостю.

Знал ли Тео о том, что он странный с точки зрения местных? Разумеется. С первой минуты своего нахождения в мире Алатуса он понял свою непростительную оплошность – не попросил Авалу научить языку этого мира. Всё, что осталось от матери, – её советы и Песнь об Арженти, въевшаяся в память как очередной хорошо вызубренный урок. Оттуда-то он и черпал слова и выражения, сначала осторожно, с ратниками, проверяя предположения. А увидев, что его худо-бедно понимают, стал более щедро использовать фразы и их части. Да, они однозначно вызывали улыбку на лице голодного пацана, но другого варианта для обоюдно полезного диалога пока Тео не имел. Вспомнил Максимиллиана, который, впрочем, отлично говорил по-английски, допуская ошибки в согласовании. Тео не сомневался, что сейчас он выглядел таким же болваном в глазах алатусского бедняка. Поэтому соглашение между Дарденом и гостем, пообещавшим помочь, пришлось как нельзя кстати.

Помимо незнания языка и местных реалий, оставался нерешенным вопрос с собственной безопасностью. Тео то и дело проверял воздушными нитями, не летят ли сюда ратники на поиски свалившегося с дракона чужака, но даже третий день начался безмятежно. Снова с утра набежали тучи, и Тео их не торопился разгонять: Дарден ещё затемно затеял разделку доброй части ушастого улова.

Он показал, как делать из палок растяжку для шкурок, и после завтрака этим занялись все, сидя за столом. Включая выздоравливающего отца. Излечение Хирама было отдельной историей, смущавшей Тео. Он-то по наивности решил, что если бы поставил противовоспалительный укол, то больше напугал бы крестьян, незнакомых с развитой медициной. Поэтому, когда лез в аптечку, вспомнил пространное объяснение Авалы о чудодейственной крови алатусов, которой те, в том числе, лечили своих серьёзно заболевших слуг. Оттого люди охотно прислуживали своим крылатым господам. Оттого, если верить хранительнице другого мира, Либерис пил кровь своих сыновей.

Да, его поняли правильно. Дарден так и спросил в лоб: «Ты – алатус?» Кажется, испугался. Потом вдруг упал на колени, во время чтения трёх строк из Песни Авалы про Арженти: «Арженти я и ваш спаситель…» Но был удивлён – мальчишка переключился на зайцев и будто бы забыл, кто перед ним. Позже, занятый обвязыванием палок пенькой, Тео спросил, ждут ли крестьяне спасителя Арженти. Мальчишка переглянулся с побледневшим отцом и посмеялся над наивностью гостя. Оказалось, что для этих людей история об Арженти была всего лишь сказкой, мифом – Дардену, например, её когда-то рассказывала мать.

Глава 6. Испытания в Ааламе

Не так-то просто оказалось устроить поездку в столицу. Для начала, Тео плохо сам представлял путь туда. Затем – как и на чём тащить клетку с тридцатью зайцами? Где их продавать и сколько это займёт времени? Тощий конь, который в прямом смысле валился с ног от часа работы на поле, явно не подходил для перетаскивания груза. Кроме того, неизвестно, что собирался закупать на свои сокровища малолетний хозяин – Тео вчера решил, что с ним поедет один Дарден. И только утром понял: Хирам тоже собирается. Еле стоящий на ногах старик отдавал приказы своему сыну по сборам так уверенно, что Тео успокоился и переключился на решение своих вопросов.

Поскольку поднялись затемно, Дарден зажёг две лучины и принялся чистить печку, не комментируя свои действия, оттого Тео понял, будто день начнётся как обычно – завтрак, замес теста для будущего вечернего хлеба… Но с печки спустился Хирам, и Дарден бросил привычную возню, отправился в сарай кормить коня. Сам хозяин знаками дал понять, что хочет о чём-то попросить гостя, усадил Тео за стол и начал втолковывать план. Опять пришлось рисовать – половину слов «глупый алатус» не понял.

Оказалось, что на пути к Ааламу было некое местечко, где старик хотел избавиться от зайцев – то ли продать, то ли оставить, вместе с конём и телегой. Потом втроём – Хирам, Тео и Дарден – отправятся в Аалам, где займутся покупками. Кое-как усвоив это, Тео посмотрел в окно – небо ещё было порядочно тёмным, а значит, можно было попробовать обернуться.

Тело давно жаждало разминки, любимой медитативной тренировки с шестом, но этого пока Тео не мог себе позволить. Эх, если бы улететь в «заячье царство», где можно спокойно позаниматься… А оборот драконом не давал тех приятных ощущений.

– Ладно, съездим в Аалам, осмотрюсь и… – пробормотал он себе под нос, выходя на улицу. Решение сэкономить время за счёт портала утвердилось.

Не оборачиваясь на окна избы, откуда, возможно, за ним наблюдали местные, Тео обернулся и поднялся так высоко, насколько это было возможно, окунувшись в невидимый влажный туман утренних туч. Пролетев немного вперёд, увидел огонёк возле одинокого домика на перепутье, к которому заворачивала повозка с западной дороги, – всего в километрах двадцати-тридцати от хижины Хирама. Чуть дальше трепетали огни Аалама – тогда Тео понял, о чём ему толковал крестьянин.

Но днём строить порталы опасно, поэтому вернулся, а застав местных за приготовлением завтрака, сказал:

– Вкушать – поздно. Мгновенно добираться!

О чём-то тихо разговаривающие до его прихода старик и мальчик замолчали, едва гость вошёл в дом. И не посмели спорить. Разворошили поленья в очаге, не давая им разгореться, и молча, не поднимая глаз, засобирались. Значит, всё-таки видели его превращение. Чтобы немного снизить градус их тревоги, Тео положил руку на плечо вздрогнувшего мальчишки и сказал, как можно более мягко:

– Всё будет благостно… Хорошо. Спасибо. Я вам помочь – и улететь, если вы страшиться мне.

Крестьяне переглянулись, и в полумраке Тео разглядел их улыбки и облегчение. Что же это за мир был такой, созданный драконами, но в котором эти самые драконы были нежеланными гостями?

Коня всё-таки вывели из сарая. Тео гадал: его не захотели оставлять одного, или решили избавиться от этих ходячих костей в столице? В телегу положили немного сена для мягкости пассажиров и для зайцев; Хирам взобрался на импровизированное ложе, а Дарден взялся за недоуздок, собираясь идти пешком и тем самым облегчить судьбу несчастного животного. Однако Тео отправил мальчишку к отцу, и сам встал рядом с конём. Потрепал его по гриве – бедная скотина толком поесть не успела, да и то сказать – от одного сена какой жир?

Лёгкие нити ветра, насыщенная магия земли потекла к своему повелителю и через его руку – к коню. И тот, почувствовав изменения в собственном состоянии, ржанул удивлённо. Напитанный магией, Якуш сделал первые шаги и, кажется, сам обрадовался своей силе. А Дарден, не ожидавший такой прыти и расслабленно сидевший на передней доске, повалился назад, в сено, к отцу и зайцам.

Посмеиваясь над удивлением ездоков, Тео выправил телегу на дорогу, минут десять просто шёл рядом с Якушем, держась за недоуздок и призывая потоки для портала. Мерцающая пелена, которая расширялась, пропуская, подобно воротам, объёмный движущийся предмет, напугала Хирама, он едва ли не зарылся головой в сено – встал на колени, собираясь молиться. Дарден, по счастью, отреагировал спокойнее, ведь он уже перемещался с алатусом и знал о безопасности их бытового колдовства.

Выход Тео построил за полтора километра от обнаруженной хижины на перепутье – посреди густого леса, откуда начиналась более редкая полоса с лысыми полянами. А когда через час, наконец, путники выехали к первой цели, Хирам снова начал молиться, поминая древнего бога.

Заведение оказалось небольшой гостиницей, где уход ждал не только путников, но и их гужевую живность. Но прежде сытного завтрака Тео стал свидетелем ожесточённой торговли крестьян с хозяином. Конечно, какой бы ресторатор отказался от диетического мяса? Правда, потом Тео, скромно стоящий в стороне, подумал, что здесь, возможно, не особенно разделяют приоритеты – мясо здесь просто мясо. Но хозяин, мало сказать, был удивлён – видно, в этот ранний час принимать дары леса для него было в диковинку. В конце концов, результат торговли удовлетворил всех.

Опустив глаза, чтобы скрыть торжество, но не сумев спрятать довольную улыбку, Хирам взял причитающийся мешочек с монетами, и Тео вместе с вышедшим из гостиницы работником, потащил клетку на хозяйственную часть. Зайчатина здесь была редкостью – это Тео понял по восклицаниям кухарки и её помощницы-девчонки. Значит, у Дардена и его отца получилось навариться на подарке алатуса, а для Тео это значило одно – случись что, к нему будут снисходительны. «Надо им пообещать ещё наловить зайцев», – усмехнулся он про себя. Пусть такой ценой, но у него здесь будут свои люди. Мало ли что бывает в жизни…

Глава 7. Пленники

Он проснулся от того, что спине стало холодно, подтянул сползшее тонкое одеяло – и открыл глаза. Одеяло? Тео сел, и в первое мгновение показалось, будто он в своей комнате, в Сиднее. Невероятно, неужели во сне построил межмировой портал?!

Но, привыкнув к темноте, различил незнакомое убранство в небольшой комнатке, где помещалась кровать, небольшой столик, массивный шкаф в углу, и оставалось ещё немного места, чтобы перемещаться. В комнате никого, кроме Тео, не было. Он поднялся и ощутил обжигающе холодный камень под ногами, но рядом с кроватью стояли туфли, на которых аккуратно лежали портянки, заменяющие носки, а через высокую спинку кровати была переброшена одежда. Недолго думая, Тео оделся, отмечая, что ему приготовили комплект, весьма напоминающий шаолиньский. Снова накатило дежавю – а может, он в родном монастыре?

Но решетчатое окно с множеством прямоугольных рифлёных стеклышек, через которые в комнату пробивался лунный свет, доказывало – нет, Тео по-прежнему в мире Алатуса.

Одеваясь, накручивая портянки до колена и закрепляя их верёвками, он вспоминал последнее, что случилось перед темнотой, уложившей его в эту постель.

Уна молчала долго, зато полноватый крепыш-парень бросился к нему с воплем:

– Тео! Дружище! Ты живой! Ты вернулся! Как я рад тебя видеть! – радостно вопил, обнимая его, тряся и заглядывая в лицо. Тео успел поймать торжествующую и даже злорадную насмешку на лице парня, имени которого, естественно, не знал.

– Уна, я тебе говорил, что оборотни ему отшибли память, – в паузе между счастливых воплей крепыша прозвучало бормотание Дардена.

И девочка робко подошла, крепыш отстранился:

– Да что это я? Обними же свою сестрицу, дружище!

Пальчик девочки указывал вверх, на рубашку, которая ещё вчера предназначалась другому человеку, тому, кто погиб.

– Я вышивала этих птичек, голубеньких… – пролепетала малышка и обернулась на ожидающего её вердикта мужчину. – Это мой братик, старший. Его зовут Тео.

– Ну, что же ты стоишь, дружище? – самоназванный друг хлопнул Тео по спине. – Обними свою сестру!

А он вдруг поплыл – шум в голове становился всё тише и тише, умиротворяя и заставляя глаза закрыться. Тео покачнулся и осел, кажется, именно крепыш его успел подхватить…

Какая ирония судьбы – быть вечно принимаемым за кого-то другого! Тео рассматривал городской пейзаж, мерцающий в сполохах редких факелов и раскинувшийся внизу, под окном.

Вероятнее всего, комната, в которую его поместили, находилась на верхнем этаже, потому что Аалам сейчас смотрелся как с высоты птичьего полёта. Отсюда можно было разобрать и площадь, на которой на Тео напали, и городские ворота. Правее от города огней было меньше – всего пять или шесть, совсем крохотные точки, однако синее небо со звёздным полотном размыто очерчивало контур невысоких гор.

«Драконовы Пещеры!» – ахнул Тео, вдруг узнавая весь пейзаж, многократно описанный Авалой. Значит, он находился совсем недалеко от места своего рождения, вернее, появления яйца-колыбели на свет. А значит, в эту минуту он… в Академии…

Подёргал рамы, те легко распахнулись, впуская в комнату пронзительную весеннюю прохладу, и перегнулся через узкий подоконник, чтобы удостовериться в предположении.

Увиденный днём, впечатливший своей масштабностью огромный архитектурный ансамбль готического стиля протянулся в северной части Аалама, как бы завершая городскую черту. Днём Тео подивился визуальному единству его трёх частей: две крупные части по краям соединялись мостом со сторожевыми донжонами и, кажется, акведуком. Правая часть, если стоять к ней лицом, выглядела гораздо величественней за счёт мелких деталей и статуи парящего дракона в центре, и, если бы не рассказы Авалы, Тео принял бы восточное крыло ансамбля за дворец. Но по замыслу алатусов, строивших некогда это великолепие и таскавших камни с северных гор, знания и мудрость должны быть значимее власти – как напоминание бессмысленности тщеславия перед законами Создателя.

Таким образом, Тео оказался прав – он находился в Драконовой Академии. Бросив последний взгляд на несколько освещённых окон, за которыми не двигалось ни единой тени человека, он закрыл окно. Ночная прохлада прогнала остатки сна, тем более, если судить по сдвинувшемуся звёздному Треугольнику (ещё позавчера Тео наблюдал за изменениями на ночном небосводе), то было около полуночи, а значит, до утра времени оставалось слишком много для человека, который до этого отдыхал половину суток.

Он подёргал ручку двери, не надеясь на удачу, – так и есть, его заперли. А то, что при этом выход через окно для алатуса не являлся проблемой, дарило надежду на хорошие новости. Его не считали опасным пленником. Возможно, просто дорогим.

Обойдя комнату по периметру, Тео обнаружил в углу отхожую бадью с деревянной крышкой во избежание распространения «ароматов» по комнате. Неподалёку, невидимый в темноте стоял столик с железным тазом, кувшином, полным водой и плошкой с чем-то вроде мыла. Во всяком случае, шершавый кусок, помещающийся в ладонь, пах похоже на то, что приобрёл Тео в лавке «Сапонариус».

На учебном столе стояла свеча и рядом – огниво, чем, к сожалению Тео, он пока не научился пользоваться; чернильница и две плоских деревянных доски, назначение которых осталось загадкой. Зато порадовал деревянный разнос с бортиками, уставленный двумя тарелками – в одной были фрукты, во второй – подобие каши, в которую окунулся, ощупывая, палец. А так же прилагался хлеб, деревянная ложка и, внезапно, палочки. Вкусовые рецепторы определили кашу как простую пшеничную, но соли и жирности в ней хватало.

Глава 8. Прозорливость Вэйланда-эве

Три дня назад ректор Академии Вэйланд-эве Риуз инспектировал занятия первокурсников по драконоведению. Проходили они, как обычно, возле Пещер, туда-то и прилетела драконица Уафа с раненным летуном в лапах, имя которого, в отличие от клички драконицы, Вэйланд-эве вспомнил лишь благодаря обращению к артефакту, сохраняющему информацию. Вернее, имя Менгала сначала озвучил Юстин-эве, знающий всех, кто имел или имеет отношение к драконам.

Драконица осторожно опустила бездыханное тело своего хозяина и затопталась в ожидании поощрения.

– Принесите ей тушу! – скомандовал учитель Юстин-эве, пока пара студентов под руководствоам ректорам оттаскивала ратника в сторону и выясняла, жив тот или уже нет: – Неважно, насколько верно ваше животное выполнило указание. Поощрение – напоминаю, лучший способ приручения. Особенно дракониц... Умница, заслужила!

Драконовед бесстрашно похлопал чешуистую шею, подтверждая правильность её поступка. Затем Уафа занялась прожаркой и разделыванием овечьей туши, и Юстин-эве оставил её в покое, присоединился к толпе, пытающейся привести в чувство ратника, чьи плечи были залиты кровью, ещё не запекшейся основательно, стекавшей с затылка, поцарапанного лица и налившегося синевой носа.

Итак, ратник был опознан, а затем озвучено главное – Менгал являлся пограничником и вестником по очерёдности (Носили известия в столицу все из горного отряда, чтобы иногда дать своим драконам необходимую нагрузку, а затем возможность отогреться в тёплом климате, отъесться и почистить чешую от грязи). Обшарили его карманы – послания не было. Значит, вылетел Менгал спешно, с какой-то важной новостью. Раненого понесли в королевскую лекарню, а Вэйланд отправился прямиком к секретарю Ярвуду.

Через час в Межземелье упорхнули два голубя-посланца, туда, где в двух деревушках находились отряды стрелков. Мало того, едва закрыл свой Глаз Алатус, под покровом тьмы, чтобы не подавать пищу для слухов, на границу отправили почти всех свободных летунов – выяснить о происшествии или в случае нападения оказать помощь горным ратникам. В Пещерах оставили всего двух драконов, в том числе Уафу.

– А вы не боитесь “обескровить” Аалам, уважаемый? – удивлённый таким результатом, возможно, невинного переполоха, поинтересовался Вэйланд-эве у королевского секретаря: могло статься, что Менгал возвращался по своей, личной причине.

– Вчера Сирнаннос засвидетельствовал шестой узел, – перебирая бумаги, флегматично объяснил Ярвуд.

– Что, опять? – ухмыльнулся Вэйланд. – Неужели, на юге?

– Не вижу повода для иронии, – секретарь убирал в ящик пергаменты с донесениями. – Порталы всё ещё нам недоступны, зато наши враги строят их играючи. Позавчера в Трущобах видели исчезновение человека возле шалмана...

Дальше Ярвуд не стал объяснять. Про то, что какой-то пьянчужка, вышедший справить нужду в переулок, стал свидетелем ухода обортня через им построенный портал, Вэйланд уже слышал. С одной стороны, выпившему три пинты дешёвой бормотухи, ещё и не то могло показаться. С другой, – почему бы и нет? Алатусы в ярости после того, как в Межземелье надели на двоих блокирующие магию браслеты. Уже год то тут, то там видят “призраков”, исчезающих в мареве. Во дворец им не добраться: об этом ещё тысячу лет назад озаботились предки, сам Либерис Первый, повелевший укрепить стены пластинами из ираниума. В Мешок тем более оборотням не попасть. Подземелье, где содержат важных пленников, даже артефакты сбоят, оттого допросы ведутся по старинке – с подручными изобретениями Морканта.

На следующий день, опережая летунов, вернулся голубь с посланием: на границе действительно видели двух оборотней, которые, будучи застигнутыми врасплох, сбежали в драконьей личине; по словам пограничных летунов, оборотни пытались похитить ездовых драконов: был обронен артефакт, ослабляющий действие ираниума; а Менгал вёз в столицу заблудившегося академиста, отшибленного. Больше в записке, копию которой прочитал Вэйланд, ничего не говорилось. Ясное дело, ректору поручили заняться прямой обязанностью – найти академиста, возможно, напавшего на Менгала.

Но, как бы ни хотела дознавательская служба, решать вопрос с очередным отшибленным было бессмысленно до тех пор, пока летун Менгал не пришёл в себя. И Вэйланд-эве Риуз раньше времени решил не беспокоиться. Его больше интересовал момент с совпадением предвидения королевского феоманта и появления двух алатусов. Независимо от того, пришли ли они порталом или ушли, как (тьма его побери!) Сирнаннос узрел столь незначительное событие?! Или это было совпадение с другим, не имеющим отношение к тем двум? Если первое предположение – правда, то это существенный прорыв в борьбе с оборотнями, которые теперь не смогут бесследно шастать из Алатерры сюда и обратно. Ну, а если второе, то... ерунда, которую разгадать будет сложнее.

Итак, рассудив ждать восстановления Менгала-эве, который находился в бессознательном состоянии, Вэйланд спокойно занялся своими делами. Но вечером того же дня вернулись летуны, входившие в охрану дворца и Академии, а с ними – товарищ Менгала, Селебу-эве. Вэйланда и его заместителя Лестера-эве Дифатера вызвали в королевский дознавательский отдел.

– ... Говорю вам, что видел: сражался этот отшибленный весьма искусно! И поразил бы оборотня, если бы его не подпалил второй! – закончил свой рассказ Селебу-эве.

– Как говорите, он назвался? – задумчиво спросил Вэйланд, мельком взглянув на заместителя, который, конечно же, не помнил по имени всех академистов, отправленных несколько месяцев назад на битву. Зато что-то уже удовлетворённо ёкнуло в голове ректора.