Очень плохой майор для разведёнки с прицепом

1.

- Ой, Анна Николаевна! Вы к нам, как на работу! – тянет с издёвкой дежурный Воронцов, когда я только ступаю на порог местного отдела полиции.

- Должен же кто-то, — с таким же тоном отзываюсь я, протягивая к нему в окошко заявление.

Дежурный неохотно принимает у меня его, читает, хотя знает наизусть. Как-никак уже неделю добиваюсь внимания к проблеме, и всё никак.

- Ну что? Без ошибок? – в ожидании, пока глаза полицейского, в третий раз пробегут по строчкам, спросила я.

- Вроде без, — вздыхает он тяжко.

- Тогда обязаны принять? – переступаю в нетерпении.

Кеды жмут, и я понимаю, что с утра впопыхах напялила конверсы Гришки. Надо подписывать, что ли, или вкус менять, чтобы с выбором сына не совпадал.

- Обязаны, — поддакивает уныло дежурный Воронцов, как-то по-детски оттопырив нижнюю губу, а если учесть, что он сам весь пухлый и мягкий, и глазки такие круглые, голубые, то смотрится комично. Я, даже не удержавшись, хихикаю.

- Но я вам, Анна Николаевна, сразу скажу, занимать этим, — он потряс заявлением, которое, благодаря моей настырности, всё же, наконец, приобрело официальный статус, — никто не будет.

- Это ещё почему? — подбоченилась я. – Потому что вы сами там едите? А вам не стыдно? Или они всей полиции забашляли?

- Потише с высказываниями, — надулся Воронцов, краснея и белея по очерёдности. – Если не хотите за клевету присесть на сорок восемь часов.

Я сдержалась. В тюрьму мне сейчас никак нельзя. У меня, у Гришки тройка по алгебре в четверти вырисовывается. У мамы огород. У класса итоговые контрольные.

Ну, его!

Я, конечно, за правду, но сейчас никак не могу свободой рисковать. Вот летом, в первой половине, пожалуйста!

Воронцов, видимо, оценил мой смирённый вид, и молчание, и соизволил ответить.

- Народу не хватает, — как-то доверчиво понизив тон, сообщил он. – Тут до людей-то очередь не доходит, а вы хотите ради каких-то…

И недоговорил, спрятал моё заявление в журнале регистрации, захлопнул его.

- А почему вы не убрали его в надлежащее место? – вопросила я.

- Анна Николаевна, — раздражённо протянул Воронцов, — идите домой! Я заявление принял? Принял. Вы своё дело сделали, просигналили, дальше мы сами без вашей помощи…

- Вы думаете, я не знаю, что вы его здесь задержите, а потом скАжите, что утерялось…

- Ничего вы не знаете, — уже откровенно рассердился Воронцов, — и не надо каждый день приходить и учить меня работе. Вы не в своей школе, а я не ваш ученик! Это официальный документ…

- Если это официальный документ, тогда…

Наш спор прервал визг тормозов.

Мы с Воронцовым одновременно уставились в окно. Мне, конечно, ничего не было видно, я просто на звук, интуитивно, а вот дежурный видел больше, и лицо его преображалось, по мере того как там менялись декорации, от удивления, потом неодобрения, и наконец на нём просияла победная улыбка.

- А знаете, — он развернулся ко мне, — я сейчас же приму меры по вашему сигналу.

- Да? – подозрительно протянула я, понимая, что где-то здесь подвох.

- Ага, — ответил Воронцов, и тут же шваркнула дверь, послышались тяжёлые шаги, и вскоре перед нами предстал какой-то…

- Здравия желаю, товарищ майор, — рявкнул Воронцов, так зычно, что мы с этим самым майором подскочили на месте.

- Майор? — вырвалось из меня, глядя на какого-то помятого, бородатого, лохматого, неопрятного, явно пахнущего перегаром огромного…бомжа.

- Здравия…— он икнул, рыгнул, стянул с помятой хари солнцезащитные очки, почесал свою обильную волосатость на лице и решил не договаривать.

Воронцов тем временем вышел в коридор, торжественно неся моё заявление.

- Вот, товарищ майор! – протянул ему его. - К вам гражданка. Говорит срочно.

- Н-да, — выдал хрипло, этот странный майор, сосредотачивая на мне мутный взгляд. От покрасневших белков, даже не понять, какого цвета глаза, да и заплывшие они какие-то, как, впрочем, он сам.

Воронцов впихнул ему заявление и торжествующе отбыл в свою каморку, явно осознавая, что день у него выдался отличный.

- Пшли, — махнул майор и зашагал вглубь отделения, громко топая своими ботинками.

- Послушайте, — я кинулась к окошку, силясь вспомнить, как зовут Воронцова, — э-э-э, Денис Викторович, может, мне кого-то другого, я обещаю, могу недельку подождать.

- Ну что вы! — нисколько не стесняясь насмешки, скользившей во взгляде, Воронцов, уселся в своё кресло и сложил свои пухлые ручки перед собой. – Это наш лучший сотрудник. Майор Жаров!

- Вы уверены?

- На все сто! – просиял дежурный.

Я вздохнула, и, глядя на удаляющуюся высокую фигуру, майора Жарова, который неровным шагом удалялся от нас, и прикидывала, а надо ли мне оно.

Но непоколебимое чувство справедливости, которое мне всю жизнь поперёк горла, и воспитание, туда же, не дали спасовать, хотя так хотелось.

2.

Сука, как же ярко светит солнце, и как же хочется пить!

Как всегда, кулер пустой, и вообще во всём отделении Сахара. Ни капли воды не найти.

Куда там этот стажёр запропастился?

Надо его за пивком послать, пусть сбегает.

Я вздохнул, зажмурился и уже собирался положить тяжёлую башку на руки, вздремнуть до утреннего развода, как рядом послышалось покашливание.

Такое отвратительно-деликатное, что затошнило меня с новой силой.

Я поднял голову, и удивлением обнаружил сидящую перед моим столом бабу.

Недовольную, надо сказать, бабу.

Выражение лица, как у моей бывшей жены, когда она ждала отпуск в Турции, а я ей сообщил, что всё отменяется, потому что меня отправляют в «Мухосранск» с очередной важной командировкой.

Этого наш брак не выдержал и распался.

Десять лет совместной жизни закончились в один день.

Баба между тем, продолжала меня давить взглядом.

Строгая такая как училка.

Лицо вытянутое. Бледные волосюшки в тугую гулю свёрнуты. Голубые глаза неприязненно сверкают.

Сидит, руки сложила, нога на ногу, нервно подёргивает.

- Вам чего, мадам? – слова мне давались с трудом. Пересохший язык еле ворочался.

Она недовольно скривилась, видимо, учуяв аромат моего амбре.

- Вы реально действующий майор полиции? – спросила она невпопад.

- Реально. А что не похож? – скривил я рожу.

- Ну, больше на бомжа, — пожала она плечами.

- Ну, так это жизнь, — ваще пох, что там она думает про меня. Будут мне ещё тут всякие воблы сушёные оценки раздавать. – Вопрос всё тот же. Чё надо?

Баба испытывающе на меня посмотрела, словно прикидывая, стоит ли мне доверить все свои тайны.

- Вы заявление у меня приняли, — она, наконец, решившись, указала на стол, как раз, где я прикорнул.

Я отлепился от оного, а потом и заявление от рожи, каким-то хером прилипшее к ней, настроил зрение.

От убористого почерка меня замутило, но талант хер пропьёшь, я уже неделю пробую, не получается, поэтому чисто профессионально выхватываю суть.

- Реально, у Рафика? – не верю написанному.

- Послушайте, я уже неделю обиваю порог всех инстанций, — последовал непонятный ответ. – Это же ненормально.

Я пытался припомнить, заглядывал ли на неделе в это кафе. До этого как-то не приходилось, а вот когда в загул ушёл, мог и там отобедать.

- Сделайте уже что-нибудь. Мы что в средневековье? Это же город-миллионник и такое…

- Тихо, тихо, не цекоти..те, — поморщился я. – Откуда такие сведения? – против воли во мне включился интерес.

- Потому что пропадать начали, — развела руками баба. Покраснела от праведного гнева, сидит, губки кусает.

А ни чё такая. Ещё бы лицо попроще. Хотя и вобла, конечно. Я по части пышек. Всегда любил баб в теле, чтобы бёдра, жопа…

Так о чём это я?

- …я только прикормлю, а на следующий день уже нет, — продолжает она, естественно, не ведая о моих похабных мыслях.

- А вас как звать-величать? – перебиваю я.

- Гадючко Анна Николаевна, — представилась баба.

- Гадючка так Гадючка, — проговорил я вслух.

- Что? – взвилась она тут же.

Вскочила со стула, и я моментально оценил, что у Гадючки есть за что подержаться, по крайней мере, спереди.

- Что вы, гражданка шумите? — настроил я голос на громкоговоритель, годами отработанным навыком.

Опять же хер пропьёшь.

Я, когда расходился, и распекал своих орлов, до генерала Круглова ор доходил, а он на два этажа выше сидит.

- А что вы орёте? – нисколько не смутилась Гадючка.

Надо же, закалённая.

- Я не ору, а в воспитательных целях повышаю голос, — отрезал я.

- Кого? Меня воспитывать собрались? – усмехнулась баба, — то есть Гадючко Анна Николаевна, и сложила руки на груди, опять приковывая моё внимание к оной.

Я прикинул, что на пару раз воспитательных мер вполне мог бы её взять, особенно если кляп в рот.

Но на самом интересном появляется Эдик, да и Гадючка подозрительно косится на меня.

- Товарищ майор, — салютует стажёр и начинает расчехляться.

- Комаров, тормози, — встаю, покачнувшись из-за стола, — у меня к тебе срочное поручение.

- Чё правда? — кисло тянет стажёр, уже догадываясь, о чём я хочу его попросить.

Гадючка стоит на месте, пиля нас обоих взглядом. По-моему, она тоже догадывается о моём поручении.

- Анна э…— так и тянет сказать Гадючковна.

- Николаевна, — подсказывает она.

3.

- Аня, ты своему Грине, передай, ещё раз сбежит с моего урока, оставлю на второй год, — ловит на перемене меня наша алгебраичка – Астафьева Маринка.

- Что, опять? – тем не менее, не притормаживаю, ловко лавирую мимо беснующихся учеников, держа перед собой стопку тетрадей, мысленно прикидывая, сильно ли расползлась стрелка на колготках или ещё можно будет подхватить, пока она не спустилась за подол юбки. Как назло, цепанула об стул . Эх, надо было брюки надеть.

Конец года — это просто адовое время. Дети мысленно на каникулах, ничего уже из них не выжать, учителя в мыле, в погоне за результатами, контрольные, экзамены, выпускные. В общем, каждый раз удивляюсь, как мы всё это пережили, и не свихнулись.

- Опять, опять, — не отстаёт Маринка, — совсем от рук отбился. И это только начало, седьмой класс, а что будет дальше? — продолжает нудить она под ухом, а я всё больше набираюсь бешенством на сына.

Ведь только вчера разговаривали, и снова-здорово.

Не нравится ему алгебра, наотрез отказывается её понимать, саботирует все уроки, хотя, если приложит немного стараний, на четвёрку натянет, да и Маринка не лютует. А этот оболтус ещё и сбегает с уроков.

- Ладно, Марин, спасибо, я поговорю с ним, — моя огромная стопка тетрадей опасно накренилась, когда я пропустила пробегающих мимо мальчишек.

- Да что толку, Аня? — не отстаёт Маринка, погрозив шалунам пальцем.

- Не хватает ему мужского влияния. Крепкой мужской руки…

- Марин, не начинай…— перебиваю я её. – У меня тоже не лёгкая рука, и он у меня получит, и сбегать не будет.

Маринка только вздыхает, поправляет на носу очки и придерживает для меня дверь учительской.

Сама я всё понимаю, что мальчику нужно воспитание мужчины, а не матери и бабушки. Но что мне сделать, если его отец сейчас очень занят устройством своей личной жизни, и для сына у него нет ни времени, ни желания.

Не хватать же с улицы первого встречного мужика с заданием воспитать моего сына.

Или что объявление выставить, мол, требуется исключительно для мужского воспитания, параметры там, и прочее.

Ведь бред же!

За своими раздумьями не замечаю, что в учительской довольно тихо, несмотря на перемену, да и вообще ничего не замечаю из-за стопки тетрадок.

- А вот и наша Анна Николаевна, — пугающе — радушным голосом тянет завуч Елена Сергеевна где-то справа от меня.

Её неестественно приторный тон может говорить о двух вещах.

Либо это косяк в расписании, и случилась накладка и вместо пяти уроков, у меня будет семь.

Либо, наоборот, она взбешена до такого предела, что выдавать яд может только с улыбкой.

- Да, я Анна Николаевна, — вздыхаю я, не глядя по памяти, иду к своему столу, таща эти злосчастные тетрадки.

Я тоже сейчас не в лучшем настроении, и поэтому её тон на меня не очень-то действует.

Устала как чёрт.

Гришка в своём репертуаре, подпортил матери жизнь.

Ещё и эта стрелка, не напасёшься ведь на колготки.

Так что Елена Сергеевна может пугать сегодня кого угодно, но только не меня.

Сгружаю тетради с сочинениями восьмого «Б», поворачиваюсь к ней и застываю в недоумении, глядя на...

- Добрый день, — криво мне улыбается майор Жаров.

- Здрасте, — выходит из меня сипло от удивления.- А вы ко мне?

Надо же, без мятого похмельного лица и шерсти на лице, вполне приличный мужчина, да ещё и в кителе. И глаза вон какие красивые, серо-голубые.

Другой человек просто.

Высокий, не то чтобы красавец, но намного лучше того вонючего хама, каким он был неделю назад, когда я неожиданно попала к нему на приём.

Я даже слегка взмокла, ощутив, как под блузкой по спине скатилась капелька пота.

- К вам, — кивнул майор Жаров, явно наслаждаясь произведённым эффектом.

- Григорий Васильевич, — тут же вклинилась Елена Сергеевна, тем же приторным голоском, который теперь стал мне понятен, — любезно отозвался на запрос нашей школы и согласился прочитать лекцию о губительном воздействии алкоголя.

Тут я непроизвольно хихикнула, чем смутила майора Жарова.

- Да, кому как не ему об этом знать, — не удержалась я от замечания, вгоняя майора в ещё большую краску.

Надо же тёзка моего сына.

- Что простите? – озадачилась Елена Сергеевна.

Да и все остальные чутко прислушивались к нашему разговору.

Маринка так и замерла у порога, кокетливо поглядывая на майора из-под очков.

Лаборантки, Людочка и Ирочка, тихо шушукались за дальним столом, подхихикивая.

Физрук, Матвей Егорович покручивал усы, хмыкая.

- Ничего, — отмахнулась я, желая уйти от всеобщего внимания. – Я очень рада, что полиция выделила нам такого ценного сотрудника.

- Вот же, гадючка, — процедил еде слышно Жаров.

4.

А ни чё такая, гадючка.

Особенно когда, молча, вышагивает, и прямо спиной излучает всё своё недовольство. Не зря я её с кляпом во рту представлял. Ох, не зря. Прямо идёт ей молчать.

А ещё очень юбка, потому что вид сзади тоже хорош.

Вроде тощая, а подержаться есть за что, что спереди, что сзади.

Она вышагивает чуть впереди, вроде как указывая мне дорогу, а я, без зазрения совести, которой у меня и нет, впрочем, пялюсь на её задницу.

Это в прошлый раз, всё скрывали широкие джинсы, да и я слегонца не в форме был, а сейчас любо-дорого посмотреть, ещё и стрелка широкая на чёрных колготках по ноге спускается, разбавляя её строгий образ пошлостью, но мне заходит. Я и сам пошлый. А уж кто не фантазировал о развратной училке в пубертат, пусть первым кинет в меня камень.

Впрочем, долго смотреть не удаётся.

Чувствует, что ли, мой взгляд, и за секунду до того, как я его отвожу, оборачивается и свирепо сверкает глазами.

Да, отношения у них в коллективе весёлые.

Завуч сперва с понимающей улыбочкой кивала, когда я решил заглянуть к гадючке на работу, мол, ничего удивительного, потом и сама Анна Николаевна подоспела. Завуч, возьми да про лекцию эту ляпни, я и согласился.

Щас бомжей в телефоне найду, которых мы вчера с Комаровым принимали. Всё как по учебнику. Рожи страшные, глаз не видно, губы все в струпьях, а вонючие они какие, жаль, этого телефон не передаёт. Если мне кто это показал в детстве, до чего человек опуститься может, я бы в сторону водки и не смотрел вовсе. Навряд ли, конечно, но детишкам зайдёт, думаю. Вот и вся лекция.

Заняться заявление гадючкиным получилось только спустя неделю. Был рядом, с очередного выеба мозга начальства, да ещё и по парадке, всё же официально, вот и решил зайти, уточнить детали, а тут, оказывается, весело как.

Гадючка у нас местный борец за правду. Ну, это понятно было и до этого, но оказывается руководство её не особо-то и поддерживает, и даже наоборот. А я, решив постебать её, слегка подставил, получается.

Анна Николаевна вдруг тормозит, так что я еле успеваю за её манёвром, и орёт на весь школьный коридор.

- Гриша! А ну, иди сюда!

- Так, я вроде рядом, — хмыкнул я, действительно стоя чуть ли не касаясь её. Как раз её макушка белобрысая с тугой шишкой волос в уровень моих глаз, и пахнет так вкусно от неё.

То ли вишня? То ли малина?

Я даже ближе склонился, втягивая аромат.

- Я не вам, — зыркнула из-за плеча гадючка и поспешно отошла.

- Держите себя в руках, майор Жаров – процедила она.

- Зуев! Я кому говорю! – тут же крикнула она опять в толпу детей, от которой, наконец, отделился высокий мальчишка лет двенадцати, и с неохотой пошёл к нам, таща за собой, чуть ли не полу, рюкзак.

Долговязый и лохматый, с недовольной миной, и в знакомых ярких кедах.

- Мам, ну чё за кипишь? – проворочал он, с опаской глядя на меня.

Мама? Во поворот. Гадючка с прицепом. Хотя чему я удивляюсь. Вот то, что «папы» нет, это я выяснить сподобился, а дальше неинтересно было.

- Гриша, — вздохнула гадючка, — что за сленг? Ты где вообще находишься?

- Пардон муа, — съязвил пацан, и я непроизвольно крякнул от смеха, но постарался замаскировать это кашлем.

Судя по тому, как на меня снова посмотрела гадючка, у меня вышло плохо.

- Перестань кривляться, — начала строго Анна Николаевна. – Почему алгебру прогулял?

- Ну, прогулял и прогулял, — опустил глаза пацан, — чего сразу в полицию надо бежать.

- Да это…— начала гадючка, но я её отстранил и вышел вперёд.

- Короче так, Гриша, — говорю самым строгим голосом, — собирайся, отъезжаем на двое суток.

- Что? — офигели оба, и Гриша, и мама его.

- То, — держу покерфейс. – Новые нормы воспитания, прогуливаешь школу, сидишь в тюрьме.

- Вы не имеете права, — заартачился пацан.

- Серьёзно, — выгнул я бровь и повернулся за поддержкой к Анне Николаевне.

Она быстро справилась с шоком от моей импровизации, и даже улыбку натянула.

- Возможно, если бы ты пообещал товарищу майору, что больше такого не будет, и ты постараешься сдать алгебру хотя бы на три…

- Пять, — вставил я.

- Четыре, — нажала гадючка.

- Да вы что? – совсем скис пацан. – Мне ни за что не сдать на четыре.

- Ну, тогда погнали, — протянул к нему руку. – Мне ещё, таких, как ты, из двух школ надо забрать. Будете все скопом сидеть, рассказывать друг другу, чего у вас там не срослось.

- Ладно-ладно, — отпрянул пацан и жалостливо глянул на мать, но надо отдать ей должное, она не дрогнула и не прогнулась, и он со смиренным вздохом, выдал, — я постараюсь, честно.

- Иди, найди Марину Алексеевну, — удовлетворённо улыбнулась и поправила воротник его рубашки, Анна Николаевна,— извинись и попроси задания.

5.

- Аня, что там у вас за гестапо? – вместо приветствия вышла в коридор мама, всем своим видом выказывая возмущение, когда я только ступила на порог, вечером.

Выпятила грудь, так что котята на её фартуке приобрели пугающий вид. Руки упёрла в бока, сдувая с лица седую прядку.

В общем, приготовилась к неравной борьбе за любимого внука.

- Чего? – скидываю, наконец, туфли, и с удовольствием разминаю пальцы на ногах, аж до хруста.

В прихожей вспыхивает свет.

- Григорьюшка, пришёл, говорит, у вас в тюрьму стали сажать учеников! Аня, это же непедагогично!

Всё понятно, внучёк напел бабуле, что его обидели.

Гришка в этом плане весь в отца, всегда знает, у кого можно искать поддержки.

Кидаю тяжёлую сумку на пуфик.

- А ничего, что твой Григорьюшка, алгебру в конце года завалил и ещё прогуливает, — злюсь я на эту заступницу, проходя мимо, заглядывая в Гришкину комнату.

Сидит за столом, корпит над учебниками или делает вид.

Вот охламон, хоть бы для приличия лампу настольную включил.

- И если уж жалуется, — повышаю голос, хотя он и так прекрасно слышит нас, — то заодно бы и про свои поступки рассказывал.

Сын даже не шелохнулся, типа не при делах.

- Аня, ну так же нельзя, — мама встаёт со мной рядом в дверном проёме комнаты Гришки и любовно смотрит на скрюченную спину внука.

Ох, уж эти двое!

Они если объединяются, то ничем их не пронять.

Мама считает, что наш развод с Зуевым нанёс Гришке психологическую травму и всячески его оберегает. Порой даже сверх меры.

Я, конечно, тоже не считаю, что развод родителей, положительно влияет на детей, но мама порой перегибает палку в своём стремлении уберечь внука от всего. А он очень умело, для травмированного, этим пользуется.

- А кто ему виноват? — не сдаю позиций, впрочем, уже закалённая многолетней борьбой с тиранией «бабушка-внук». – Пусть не прогуливает.

Выдавать Жарова, я не собиралась.

На Гришку хоть какое влияние. А маме по секрету не скажешь, она тут же всё ему расскажет.

- Он исправится. Правда, Григорьюшка? – мама подошла к нему и ласково потрепала по тёмным вихрам.

- Угу, — басовито ответил сын.

Такие милые.

Гришка уже высоченный, как башня, а мама маленькая, пухленькая.

Смотреть на этот дуэт без умиления невозможно, даже злиться на сына перестала.

- Вот когда исправится, тогда и поговорим, — устало отмахнулась я.

- Ладно вам, — мама его ещё и в затылок чмокнула, — пойдёмте ужинать, я там пирожков с картошкой, напекла.

- Я не могу. У меня встреча.

- Встреча? – завопили оба, после недолгой паузы, и оба же уставились на меня во все глаза.

- Что вы так на меня смотрите? – даже немного опешила я, от такой реакции. – У меня, что не может быть интересов помимо школы и вас.

- Но…Но…— мама судорожно искала аргумент. – Как же пирожки?

- А с кем встреча? – менее деликатный Гришка, не стал, ходит вокруг да около.

А я чего-то растерялась под их горящими взглядами, и мне совсем не хотелось им признаваться, что Жаров предложил мне вечером съездить покараулить живодёров, чтобы, как говорится, поймать их на горячем, тем более я знала, где они промышляли.

Мне вообще не хотелось рассказывать про Жарова.

Он отзывался во мне смешанными чувствами.

С одной стороны, было в нём что-то привлекательное, хотя бы то, как он сегодня глазел на меня и на отдельные части моего тела.

Я давно не испытывал на себе внимание мужчин, даже в браке, последние месяцы, бывший муж считал меня скорее частью интерьера, чем женщиной.

А этот смотрит, и так, что давно забытые мурашки, приятные и волнующие ползут по спине.

Хочется кокетничать, быть женственной и красивой.

Да и он оказался довольно симпатичным и обаятельным мужчиной, с юмором.

А с другой стороны, первое впечатление о нём ещё было живо. И ощущение того, что он глумится и говорит не то, что думает, отталкивало.

Не хотела я соглашаться на эту встречу, но майор Жаров ловко меня уговорил, а вот сейчас я опять сомневаюсь.

Ну что он сам не может выследить этих живодёров? Я же всё ему рассказала.

- Да так, по одному делу, — уклончиво ответила я. – Вы садитесь, ужинайте, я ненадолго.

И ретировалась в свою комнату, чтобы переодеться.

Слышу, что шушукаются, но слов не разобрать, но чувствую, сейчас скооперируются и допрос учинят. Надо поскорее сбежать.

Наряжаться не стала, сменив блузку и юбку, на джемпер и джинсы.

С колготками, увы, придётся расстаться. Стрелка на них доползла почти до щиколотки. Остаток года буду носить брюки.

6.

Вот плевать мне с большой колокольни на этих живодёров.

Я уже Комарову весь расклад выдал, как Анна Николаевна и сказала, купить шашлык, только за несколько заходов, и сдать на экспертизу, оттуда и будем плясать.

Так-то у меня дел выше крыши, и разоблачать мясного мафиози, вообще не мой уровень, но…

План затащить гадючку на свидание, созрел сам собой. Прямо не позовёшь, вон какие речи толкает «мы с вами на задании, товарищ майор». Ага, делать мне нечего, выслеживать всяких чертей, которые собак жрут. У меня для таких целей Комаров есть. Незаменимый, надо сказать, человек, он тебе и пиво купит, и перед начальством прикроет, и вот для выслеживания живодёров сгодиться. Хороший парень далеко пойдёт, если вытянет.

Гадючка сидела тихо.

Опять в балахоны эти переоделась, которые все лакомые местечки от глаз скрывают. А как ей шла юбка! И стрелка на колготках. Я бы её ещё понаставил.

Порой поглядывал на неё, пока ехали, но она не реагировала, даже если и замечала мой к ней интерес.

Так и чесались лапы заправить ей за ушко выпавшую прядь. Потрогать мимоходом. Наверняка опять покраснеет. Прикольные эмоции. Меня прямо вставляет от её румяных щёчек. Неужели такие ещё остались? Чтобы не наигранно, а вот так искренне. Глазками молнии мечет, а ведь у само́й в голове интересные мыслишки бродят, если каждый раз смущается, стоит хоть немного переступить через официоз.

И ведь странно, она не в моём вкусе.

Я после развода, конечно, вообще ему не был верен. С кем меня только не носило. Но вот такой занимательной, как гадючка я не встречал.

Было в ней что-то, что цепляло.

То ли упрямый блеск голубых глаз, то ли грудь третьего размера, которую даже эта кофта не скрывала. Но башку вело, особенно когда Анна Николаевна начинала с умным видом выдавать незаинтересованность. Так и хотелось проверить, насколько её хватит, если по-настоящему прижать.

Торможу у кафе.

- А зачем нам сюда? – тут же переполошилась она, видя, что это совсем не то место, в которое мы собирались.

- Не волнуйтесь, Анна Николаевна, на свидание я вас в ресторан приглашу, — усмехаюсь, снова наблюдая, как она вспыхивает. – А сегодня у нас задание, а я не ел с обеда, да и то…

- Да, да, конечно, — тут же затараторила она, снова палясь по полной и отстёгивая ремень безопасности.

- Вы можете подождать в машине, Анна Николаевна, я вам доверяю. Закажу с собой. А то, как в засаде и без шаурмы, а здесь готовят лучшую в городе.

В тишине салона отчётливо раздалось урчание гадючкиного живота.

- О, кого-то надо срочно накормить! — подмигиваю ей, скидывая ремень безопасности, и прихватываю с подставки телефон.- Сейчас я вас угощу…

- Не стоит, — снова включает душнилу. – Я могу сама за себя заплатить.

- Ну, это ваши проблемы, — хмыкаю в ответ. – Я так-то тоже не бедняк, могу купить красивой девушке шаурму.

И пока она переваривает «красивую девушку», придумывая ответ, выхожу из тачки и иду к кафешке.

Быстро заказываю по фирменной щаурме и зелёный чай. Пока расплачиваюсь, поглядываю в широкое окно на свою машину, в которой сидит гадючка.

Давно меня так не торкало от баб, а эта прям не отпускает. Ещё сегодня с утра думать о ней не думал, а как увидел и всё, в голове комбинация выстроилась, как затащить Анну Николаевну на свидание, и кто знает, как там пойдёт. Я вот очень замотивирован, чтобы наше задание закончилось успехом. Пусть и ни тем, о котором думает гадючка.

Выжидаю ещё минут десять, пока готовят наш заказ. Пишу Комарову, интересуюсь, пошёл ли он в кафе к Рафику.

Комаров, конечно, парень исполнительный, но без хорошего пенделя, перерабатывать не стремиться.

Вот как и сейчас, вполне ожидаемо, пишет, что хочет отложить, потому что не до кафе ему и вообще он уже не на работе, и задвигает мне ладбуду, которую я и не читаю.

Во, стажёры пошли!

Набираю и доходчиво объясняю ему, что служба в полиции - это призвание, и готов он должен быть всегда, а если нет, то может идти он далеко и долго.

После этого Эдик скисает и выдаёт вялое «так точно, товарищ майор».

Вот теперь другое дело.

Забираю ароматные свёртки, и чай в подстаканниках, иду обратно к машине.

- И что? Мы будем, есть прямо здесь? – спрашивает Анна Николаевна, когда я аккуратно устраиваю поклажу на торпедо, и отдаю ей горячий чай.

- Здесь, но не сейчас, — усаживаюсь за руль, вдруг отмечая, как приятно пахнет в салоне.

То ли вишня. То ли малина.

Так и тянет прижаться носом к тонкой шейке, чтобы понять уже, чем там пахнет. Прихватить зубами за кожу тонкую, и понаставить засосов.

Давлю пальцами на руль, а то ведь полезу проверять, что там за ягодный микс, от которого голова как в тумане.

- Не сейчас? – переспрашивает гадючка, не ведая, как близко она сейчас от вероломного нападения.

Я прокашлялся, с усилием выплывая из своих мыслей.

7.

Горячий чай обжигал руки.

Губы и язык майора, мой рот.

Надо отдать должное, целовался Жаров отлично.

Понятно, что мне, перецеловавшей троих мужчин: два парня до моего замужества и мой муж, судить трудно, но когда через секунду, как Жаров предложил перейти на «ты», вместо задуманной оплеухи, мне захотелось застонать от удовольствия, ни это ли говорит о мастерстве.

Думать о том, что майор гораздо опытней меня в этих делах и оттачивал своё умение, уж точно не на трёх женщинах, не хотелось. Хотелось наслаждаться давно забытой лаской, отдаваться на волю чувств, расслабляться под опытными губами мужчины, отвечая ему тем же.

Глаза прикрылись сами собой, по телу поползло приятное тепло.

Жаров медленно кружил губами и мягко толкался языком, а пальцы его то и дело пытались забраться ко мне в волосы, но там всё было железобетонно, и как он не пытался, у него ничего не получалось, и тогда он переключился на мои скулы.

Шершавое тепло от его рук нагло поползло ниже, на шею и плечи.

Я ещё не решила окончательно про поцелуй, хотя он мне и нравился, а это хам уже норовит потрогать меня за грудь.

Я непроизвольно дёрнулась, замычала, а потом и заорала.

- А! Горю!

- Слушай, я знаю, что хорош, но не до такой же степени, — оторвался от меня Жаров, подозрительно глядя на мои корчи.

- Да при чём здесь ты! — взвыла я, отталкивая его, одной рукой придерживая злосчастный чай, а другой, отдёргивая мокрые джинсы, чтобы минимизировать прикосновение ткани к коже.

- Придётся снимать, — выдал вердикт Жаров, забирая у меня чай.

- Серьёзно? — воззрилась на него, ёрзая по сидению. – Это твой план? Купить кипяток, облить меня им и раздеть?

- Я же говорил, держать крепко!

- Ага, а потом полез целоваться и трогать…везде!

- Скажи ещё, что тебе не понравилось!

- Не понравилось, — соврала я, будучи разозлённой и обожжённой. – Я вообще против таких нападений. И мы вроде живодёров выслеживать собирались, а не всё это… — потрясла мокрыми джинсами.

- Аня, да я тебя умоляю, — отмахнулся Жаров. – Что я этих живодёров без тебя не выслежу.

Вид у него был на редкость раздосадованный.

- Так ты это специально? — возопила я, больше не от обиды на манёвры майора, сколько от прижигающих ощущений.

- Можно подумать, это и так понятно не было, — пробубнил Жаров, и, выкинув в открытое окно так и не пригубленный нами чай, снова полез на меня.

- Что ты делаешь? – я вжалась в сидение.

- Спасаю тебя от ожогов, — хмыкнул майор, и, открыв бардачок, протянул мне тюбик пантенола. – Давай снимай штаны и мажь, а то волдыри ещё будут.

- Вырисовывается подозрительная схема, — взяла я протянутый тюбик.

- Да, и какая же? – Жаров, не дожидаясь моей просьбы, вышел из машины, встал спиной к двери, но в окно я видела его зад с потёртыми карманами на джинсах. Долго, правда, любоваться не стала, надо было спасать кожу от ожогов.

На улице уже так хорошо завечерело, что я со спущенными штанами, не должна была привлечь немногих посетителей кафе, да и стояли мы в отдалении от входа.

Смотри-ка, всё предусмотрел. А я и растаяла. Но как же приятно было, ведь меня никто не целовал уже так давно. Дура. Надо было крепче чай держать.

- Заманиваешь на несуществующее задание, — начала я, пыхтя, стягивая джинсы, приподнявшись над сидением, — пристаёшь, — с облегчением снимаю до колен джинсы, — перед этим всучиваешь свой кипяток, — на коже бёдер, алели пятна, и когда я выдавила на них мазь и размазала, тут же почувствовала облегчение, — а сам пристаёшь, — это фраза у меня вышла со стоном, и Жаров хмыкнул.

Я глянула на джинсовый зад, но, увы, таким образом, ничего не добилась. Зад Жарова, как и он сам, остался при своём мнении.

- Жертва, — продолжила я, тем не менее, — остаётся неподвижной, а если и случается казус, то у тебя вон мазь припасена на такой случай.

- Ань, тебе бы детективы писать, а не историю преподавать, — повернулся Жаров, заглядывая в салон.

Джинсы надеть я, естественно, не успела, так и предстала со спущенными штанами, благо трусы прикрывала длинная кофта.

- Ох, ё! – выдал он первым, при виде моих обожжённых ног, и всё моё возмущение сошло на нет.

- Я, конечно, люблю, когда у женщин от меня горят бёдра, но это перебор. Может, в больницу, Ань?

Смотрел он так искренне, в его серо-голубых глазах, явно читалось сочувствие и досада, да и эти его высказывания…как придумает…бёдра горят от него…в общем, злиться дальше не получалось.

Боль от ожога сошла на нет, разочарование от прерванного поцелуя притупилось, да и прав он, какой полицейский будет брать в засаду учительницу средней школы, я и сама это подозревала. И надо признать, всё красиво обставил.

Эх, надо было держать этот чай. Ну, потрогал бы он меня за грудь? Что от меня, убыло? Целуется он всё же классно, может, и трогает так же.

8.

- Вы ко мне?

Анна Николаевна смотрела не так тепло, как две недели назад, строго и холодно, прямо морозила своим взглядом.

Ну да подзадержался я с обещанным свиданием.

Комаров придурок, вместо того, чтобы накупить собачьего шашлыка и отдать экспертам, нажрался его и слёг с отравлением.

И мне вот его ни фига не жалко, потому что дурак, а дураки, только такие уроки и понимают. Я бы даже его попинал, от души, но очень уж у него вид был жалкий.

Хотя так я думал, пока на меня не навалилась целая кипа обязанностей, которые раньше выполнял стажёр. И я понял, какой это ценный сотрудник, и как я его ненавижу, потому что работал я теперь не то что за двоих, за троих, а этот гад зелёно-синего цвета, благодаря своей жадности, чилит на койке в больничке.

В общем, выздоровление стажёра откладывалось, может, из-за серьёзности отравления, может, из-за ежедневных проклятий, которые я посылал в его адрес, но моя вольная жизнь подошла к концу.

На работе я пропадал безвылазно, потом ещё и командировка нарисовалась, и с Аней прям точь-в-точь сценарий краха моей семейной жизни, только сокращёный в десять раз.

Пробовал набрать её, раздобыв номер её телефона, всё-таки она у нас как свидетель проходит, но она игнорировала мои звонки. А вот доехать смог только спустя почти две недели после нашего искромётного свидания с чаем.

И я бы плюнул, честно, но меня не отстукало, даже несмотря на усталость, я хотел её увидеть, объясниться, а то наверняка выводы неверные в голове крутит, да и обиделась явно.

Вымотался в ноль, но всё же потащился, не стал дожидаться утра следующего дня, когда у меня будет единственный за это время выходной. Заскочил только домой, помылся, побрился, а то зарос за эти дни как чёрт, да цветов купил и метнулся к гадючке.

- Э-э-э, — завис Гриня, открыв дверь, глядя на меня.

- Привет, — протянул ладонь, чтобы пожать.

Он с подозрением глянул на неё и медленно потянулся ко мне свою.

- Я же сдал алгебру, — проговорил он, когда я тряс его ладошку. – На четыре.

- Молодец! – похвалил я, заглядывая ему за плечо. – Вижу, узнал. Мама твоя где?

- Мама? – затупил пацан. – А зачем мама, я же всё…

- Гринь, расслабься, — успокоил я его, выставил перед собой цветы, поиграл бровями.

Пацан смутился.

- Она в школе, у неё родительское собрание, — пробурчал он, неприязненно глядя на букет.

- Понятно, — отступил я, прикидывая, что время к семи, и не поздновато ли для собраний. – Бывай.

- Только она вам не обрадуется, — высунулся за мной.

- Это мы ещё посмотрим, — кинул я, уже спускаясь.

К тому, что гадючка обидится я был готов, всё же я исчез надолго, а она явно там уже мне приписала, миллион любовниц и прочий разврат. А я вот впервые с моего развода, разврата хочу с определённой женщиной, так что мне предстоит постараться, чтобы приблизить этот миг.

Но Анна Николаевна, порыва моего не оценила, и цветы игнорировала, смотрела сквозь, но при этом, мило улыбаясь какому-то папашке, который увёл её в сторону, что-то горячо задвигая и косясь на вырез её блузки.

Я шагнул в опустевший, после родительского собрания класс, чтобы не видеть их милой беседы, и водрузил на стол Ани букет, ловя себя на давно забытом странном чувстве, которое редко появляется в моём очерствевшем сердце.

Увидев её бледное личико, и понял, что соскучился.

Когда я по кому скучал?

Сто лет назад, по Светке, когда дождаться не мог следующего дня, и лазил к ней в окна общежития.

Когда возвращался с учений и летел к ней первым делом на работу, обнимая так крепко, что она пищала.

Когда приходил с дежурства и нырял к ней в постель, прижимал и нюхал макушку, растворяясь в родном запахе и тепле, засыпал с ощущением полной гармонии.

Со временем мы растеряли это тепло, за склоками и скандалами.

А после развода я и вовсе погряз в мирском.

А сейчас вот увидел строгое лицо гадючки, её голубые холодные глаза, узкое личико, стройную фигурку, опять, как мне нравится в юбке, и вспомнил, как она сладко пахнет малиной, какая она вкусная, и понял, что свербит в груди этим давно забытым чувством.

- Вы ко мне? – вернулась она в класс, подошла к столу и стала складывать там тетради, старательно игнорируя мой букет.

- Ань, ну не обижайся, — шагнул к ней, но она тут же отступила, и чуть ли не пронзила взглядом.- Работы было выше крыши.

- Товарищ майор, если вы по делу, то давайте в рабочее время, я очень устала, — сухо произнесла она, складывая руки на груди.

По делу тоже особо сказать было нечего, после отравления Комарова, заниматься живодёрами мне было некогда, поэтому здесь тоже глухо, а врать не хотелось.

- Да я по делу, — сочинял на ходу. – Срочному, — надавил, видя, что она хочет возразить.

Аня сжала губы, так и не проронив ни слова, выжидающе посмотрела на меня.