ᴨод ᴄʙᴇᴛоʍ одиноᴋой ᴧᴀʍᴨы

ᴦᴧᴀʙᴀ 1. ᴧᴀʍᴨᴀ

Когда я открыла глаза, то долго не могла понять, где нахожусь.

Такое как-то случалось со мной. Мне тогда было около двадцати. Я окончила третий год обучения в университете, и мы, уже к тому времени однокурсницы и подруги, переехали в другой город для учёбы на выбранной кафедре. Наших родителей не особо радовала такая перспектива, но выбора у них не было, и они сняли нам двухкомнатную квартиру на четверых.

Дыхание свободы в далеке от родительского контроля пьянило, но нам, как часто бывает с хорошими, домашними девочками хотелось реального опьянения. Ни одна из нас никогда не пила ничего крепкого, а всё наше знакомство с алкоголем ограничивалось бокалом шампанского на Новый год или какого-нибудь коктейля где-нибудь на тусовке. Мой любимый коктейль носил крайне оскорбительное ныне название — «чёрный русский». Впервые изготовленный в 1949 году в гостинице «Метрополь» в Брюсселе, он стал символом только начавшейся холодной войны между СССР и США. В его составе всего два компонента: водка и кофейный ликер. Наверное, поэтому наш выбор крепких напитков, в тот вечер, пал на водку. Что сказать, я умею быть крайне убедительной и со мной тяжело спорить…

Последнее, что я помнила, как мы вчетвером сидели за столом на кухне и разливали по стопкам прозрачную жидкость, заблаговременно хорошо остужённую в морозильной камере. Одна, другая, третья…

А затем я открыла глаза и обнаружила себя лежащей в кровати какой-то совершенно незнакомой мне спальне. Двуспальная кровать, встроенный шкаф-купе, сушилка для белья, сероватые ковролин, на стенах светлые однотонные обои. Всё как у всех. Ничего особенного, в сравнении с ужасающей головной болью, сильнейшей жаждой и с желудком объявившем забастовку, требующим компенсации за вчерашнее «преступление». Меня дико мутило от запаха свежепостиранного постельного, от этого приторно-сладкой химозной розы кондиционера. Алкоголь ещё не выветрился и поэтому то, что я полностью обнажена не особо пугало, даже отсутствие моих личных вещей оставалось всего лишь загадкой, будто со мной кто-то игрался. И всё это на фоне полной темноты в голове. Никаких картинок способных дать хоть какой-то ответ.

Страха не было, мой девственно чистый разум, не имеющий опыта чего-то плохого и негативного, — не боялся. Я завернулась в простыню и встала — мир пошатнулся. Каждая клеточка моего тела протестовала против движения. Одновременно с этим казалось, что если я сейчас же не сделаю глоток живительной влаги, то непременно скончаюсь от обезвоживания в следующую секунду. Поэтому собравшись с силами осторожно вышла в коридор. В квартире было тихо. И как выяснилось пусто во всех трёх комнатах.

Напившись холодной воды из-под крана, я открыла холодильник в поисках таблетки от головы. Видимо в тот момент я не совсем здраво мыслила, но, как и у большинства, в нём хранились лишь мази и настойки. Пришлось методично осмотреть все кухонные шкафчики. Искомое нашлось под сидушкой кухонного уголка. Боль, конечно, не прошла, но лекарство подарило надежду на её скорое отступление. Глянула в окно. Третий этаж. С городом я плохо знакома, но точно никогда не бывала в этом районе. Я прошла к входной двери в поисках верхней одежды. Ведь, где бы я не находилась, не могла же прийти без неё в середине зимы. Отсутствие и её, озадачивало. Зато приметила замок открывающийся снаружи и изнутри только ключом. Идей в моей ватной голове не было, зато резко захотелось есть. Известно ли вам, что из-за спиртного понижается уровень сахара в крови, отсюда и вынужденный сигнал организма о необходимости пополнения энергии.

Я как раз наворачивала тарелку наваристого борща, когда в замке зашуршали, а в следующую секунду входная дверь отворилась и в прихожую ввалилась компания моих подруг под предводительством ещё одной однокурсницы. Стоило им меня увидеть, а я сидела за столом ровно на том месте, которое прекрасно видно от входа, как они разразились гомерическим хохотом.

— Настюха, ну ты даёшь! — воскликнула тогда хозяйка жилища, что выяснилось чуть позже. — Мы думали ты будешь в ужасе.

— А ты жрёшь сидишь, — добавила всегда немного грубоватая и чрезмерно прямолинейная Таня и они снова рассмеялись.

— А где вы были? — поинтересовалась я, морщась от их смеха, причиняющего боль моему мозгу.

— На пары ходили.

— А меня чего не разбудили?

— Так будили, ты не просыпалась. Полный аут, — вставила Ленка, что раздевалась последней. — Пришли до Катюхи, а тебя вырубило.

— Поэтому и решили тебя разыграть, но кажется что-то пошло не по плану, — снова Таня. — Тебе пить противопоказано. Это хорошо мы были, а то мало ли чего…

Хороший урок от хороших подруг в своё время.

То, что я испытывала сейчас совершенно не походило на похмелье. Если прислушаться к организму, то голова совсем не болела. Пить хотелось, но не до безумия. Я почему-то уставилась на потолок. Он был белоснежнее белого и словно завораживал. А ещё он был очень высоко надо мной метров пять где-то. Мой взгляд плавно переместился на совершенно неуместную для столь современного потолка рукотворную лампу, свисающую метра на два от него на тонком шнуре. Лампа, выполненная из бечёвки в виде воздушного шара, в корзинку которого была помещена не горевшая лампочка.

Мысли не то, чтобы путались, они прыгали и периодически зависали. Вот как в этот момент, когда я пялилась на потолок. Не могу припомнить чтобы я о чём-либо думала. Со мной определённо было что-то не так. Иначе как объяснить, что я не заметила капельницу в правой руке?

ᴦᴧᴀʙᴀ 2. ʙᴩᴇʍя.

В этой комнате не было часов, и вскоре время превратилось в тягучую резину. Жвачку. Давно потерявшую вкус, но от которой ты никак не можешь избавиться потому, что сунуть некуда, а выплюнуть на пол неприлично. И ты продолжаешь её жевать, смиряясь, что выбора у тебя особо и нет.

Но самым ужасающим было то, что я не имела ни малейшего понятия, сколько времени мне ещё ждать и чего? Было страшно встретиться с теми, кто запер меня тут. И ещё страшнее оттого, если никто не придёт.

Мой разум пытался найти выход, но стены комнаты были слишком крепкими, а мысли — слишком запутанными. Я потеряла ощущение, как давно пришла в себя.

Жвачка. Я мысленно перекатила её за щеку на другую сторону.

Раз — свет всё так же равномерно льётся из пластиковых окон. Он ни утренний, ни вечерний. Он просто есть.

Ещё раз перекатываю.

Два — единственный звук — это шум в ушах от бегущей по венам крови.

Три — кровотечение прекратилось, оставив после себя ужасный тёмно-фиолетовый синяк на полруки. Кожа вокруг него болезненно-чувствительна и чуть припухла.

Четыре — кровь на простыне засохла, превратившись в коричнево-бурые пятна, похожие на грязь. Это и лёгкое чувство голода были единственными признаками моего продолжительного пребывания в этом месте.

Пять — мне надоедает эта игра.

Я больше не могу жевать эту проклятую жвачку. Я хочу выбраться отсюда, но не знаю, как. А если дверь откроется — мне бежать или замереть? Не понимаю, что мне делать.

Сейчас шкафчики стояли с открытыми дверцами, зияя своей пустотой. Обыск ничего не дал. Они оказались столь же полупустыми, как и сама комната. Я посмотрела на найденные вещи, хаотично расставленные по полу: две кастрюли из нержавейки, два эмалированных тазика, несколько стеклянных колб, коробка пробирок. Сомнительный набор.

Учитывая странности моей памяти, уверена я была только в своём имени. И так, что мы имеем? Я — Михайлова Анастасия Юрьевна. У меня есть любящие родители, но их лица словно в тумане. Слышу голоса, но никак не могу разглядеть. Скорее всего, я проживаю в городе Т. потому, что все воспоминания, так или иначе, связаны с ним. Во время учёбы несколько лет прожила в другом городе, но вернулась потому, что у меня был парень старше на шесть лет.

Его образ складывается из разрозненных кусочков: он смеётся, запрокидывая голову — гортанно, с хрипотцой. Пальцы, обхватывающие мою талию, когда он подтягивает меня ближе — всегда чуть грубовато, будто боясь, что я выскользну. На среднем — шрам от пореза в том самом баре на набережной, где мы познакомились, когда кто-то затеял драку. Наша первая ссора. Я помню, как он разбил кружку об стену. Осколки разлетелись по полу, а он стоял, тяжело дыша и глядя на меня с вызовом.

В голове всплывало множество различных мелочей о нём, но только не его имя. Разрозненные воспоминания — единственное, что связывает меня с реальностью. И они же — самая ненадёжная вещь на свете.

Мне всё ещё неизвестен мой возраст. Внезапно вспомнилось, что возраст женщины можно определить по рукам. Я посмотрела на свои. Они были плохой подсказкой. На них не было морщин. Они вполне могли принадлежать как и двадцатилетней, так и тридцатилетней. Моё внимание привлекли ногти аккуратно подстриженные и чистенькие. Точно помню, что постоянно носила бордовый маникюр. Так сказать, особый пунктик в моей внешности. От осознания этого мне в раз стало жутко. Сердце застучало где-то в районе горла, грозя вот-вот выпрыгнуть наружу. Кто-то ухаживал за моими ногтями?

Я сделала несколько глубоких выдохов, успокаивая панику столь неуместно поднявшую голову. Ведь капельницу я тоже не сама ставила. Вполне логично, что тут кто-то был. Даже не знаю, отчего я так разнервничалась. Мой взгляд упал на почти зеркальные бока кастрюли. Быстро спрыгнув с постели, я опустилась на колени и ухватилась за прохладные ручки, поднося её к лицу и вглядываясь в растянутое отражение, в огромный голубой глаз. Повернула кастрюлю, и отражение изменилось на лицо, но мало похожее на моё: нос слишком длинный, подбородок чересчур заострённый.

За спиной раздался резкий электронный писк.

Дверь! Кастрюля выскользнула из вмиг ослабевших пальцев, с грохотом покатившись по полу. Застыв на коленях, чувствуя, как по спине бегут мурашки, я медленно обернулась.

В комнату вошёл высокий молодой мужчина. В белой футболке, трениках и кроссах, будто только что вернувшийся с тренировки, на доктора он походил мало. Без сомнений моя одежда была с его плеча. Его тёмные волосы были собраны в неаккуратную гульку. Увидев меня, он замер, как и я. Мы смотрели друг на друга. Я — напряжённо, он — удивлённо. Мы оба молчали.

— Ты очнулась? — выдохнул он.

— Да, — ответила я, слыша предательскую дрожь в голосе. — Где я?

Я встала, чтобы придать себе больше уверенности, но это мало помогло.

Он не ответил, бегло огляделся. Чуть нахмурился, увидев валяющуюся на полу капельницу со штативом. И совсем перепугался, взглянув на кровать. В два шага метнулся к постели, схватил простынь, и посмотрев на меня, ринулся в мою сторону с вопросом:

— Ты поранилась?!

Я инстинктивно отступила на несколько шагов:

— Не подходи! — рявкнула я, голос прозвучал резко и грубо, будто я пыталась отпугнуть дикого зверя. В такой манере обычно бросают команды собакам.