— Добро пожаловать... — директриса замолчала.
Да. Неправильно подобрала слова для приветствия нового жителя. Вообще-то Раиса Степановна хотела сказать "Добро пожаловать домой!"
И с ее точки зрения это бесспорно так и было. Потому что в этом месте каждый, кто здесь оказывался, находил свое последнее пристанище.
Именно отсюда они и отправлялись в свой финальный путь...
Еще пятнадцать минут назад из окна своего кабинета Раиса Степановна Кондрашова наблюдала, как к воротам подъехал автомобиль, видимо, новейшей модели. Мужчина в строгом костюме вышел и хотел помочь выбраться своему отцу. Тот, отказавшись от помощи, с трудом опираясь на два костыля, медленно шел за сыном не поднимая головы. Видимо, старик не хотел перебираться на другое место жительства. Что поделать... Многие не хотят. Можно сказать, таких большинство. Оно и понятно... Трудно менять свою устоявшуюся жизнь. Но иногда приходится.
Это был дом для престарелых людей, расположенный в деревне Волково Nского района. Название красивое, звучное! "Радуга".
Кто придумал так назвать это место, было загадкой. Но и менять его никто не решился. Огромный особняк был расположен у самого леса. Из окон открывался вид на чудесное озеро. Ухоженная территория с клумбами и скамеечками для отдыха. Парковая зона для прогулок. Все для того, чтобы жители не скучали. И чувствовали себя, как дома.
Иллюстрация из открытого доступа Просто картинка, но в моей фантазии так может выглядеть "Радуга" — Дом для старичков
"Разве может быть как дома, если ты не дома..." — подумала Раиса Степановна. Десять лет она уже здесь работала директором, но так и не привыкла... Жалела всех и каждого в отдельности.
Была бы ее воля, она бы не называла такие места "домами престарелых". Существует же "Дом малютки". Почему бы не быть "Дому старичков"? Задумавшись, не услышала, как в дверь уже дважды постучали.
Они вошли. Отец и сын. Так похожие друг на друга лицом и фигурой. Вот в этот момент чуть не сморозила ту глупость с приветствием.
— Здравствуйте, Раиса Степановна. Вот мы и приехали, — бодрым голосом сказал тот, который назывался сыном.
— Ну, что ж... Рада вас приветствовать. Пойдемте я покажу комнату, где будет жить Николай Васильевич.
Не оглядываясь, Раиса Степановна вышла в коридор и пошла, изредка здороваясь с персоналом и постояльцами. Дойдя до двери с табличкой №7, остановилась и выдохнула.
Постучав и получив разрешение войти, женщина представила старика:
— Знакомьтесь. Это Кораблев Николай Васильевич. Будет вашим новым соседом. Вот ваша кровать. Есть индивидуальная тумбочка. К сожалению шкаф один на троих. Располагайтесь... А я пойду.
Видеть эти моменты прощания или расставания у Раисы не было сил. Сколько их она навидалась! И всегда щемило сердце и подступали слезы.
Сын Николая Васильевича молча выложил вещи отца на пустую полку в шкафу. И топтался на месте, не зная что говорить и что делать.
Отец и не старался ему помочь. Он молча сел на кровать, прислонил к ней свои костыли и уставился в одну точку на стене.
— Ладно. До свидания, отец. Как только вернусь, сразу же навещу. А так буду звонить. Телефон у тебя есть...
Не оглянувшись больше ни разу, он вышел и тихо прикрыл за собой дверь. В комнате воцарилась тишина.
— Ну, сосед, давай знакомиться. Меня зовут Коломиец Леонид Гаврилович. Бывший военный. А это Татарский Сергей Матвеевич. Из деревни он. Так уж случилось, что на данный момент мы люди одинокие. И теперь государство о нас позаботится. Короче... одиноким предоставляется... вот такой чудесный дом! "Радуга"...
Николай Васильевич поднял голову и посмотрел мрачным взглядом на говорившего. Действительно. По выправке было заметно, что некогда он был военным. Седая шевелюра. И усы. Рубаха заправлена в брюки со стрелочками. Мужчина, лет семидесяти с лишним, остановился перед ним.
— Одиноким... говоришь? Но я не одинок! У меня есть сын! — Васильич махнул рукой и лег на кровать, повернувшись лицом к стене. Больше не сказал ни слова.
Закрыв глаза, он старался ни о чем не думать. Но у него плохо получалось.
"Вырастили сыночка на свою голову. Хорошо хоть Любушка не дожила до такого позора. А ведь как я мечтал о сыне... Думал будет опора и поддержка на старости лет. Оказывается, права была бывшая теща... Не о сыне надо было мечтать, а о дочке. Уж она бы меня точно не сдала в интернат".
Николай Васильевич слышал, как соседи пошли на обед. Его не звали. Да и не хотелось есть вовсе.
Хотелось плакать. Но при незнакомых людях, тем более мужиках, стеснялся. А теперь оставшись один, дал волю слезам. Так ему казалось. И они скупыми двумя дорожками потекли по морщинистым щекам.
Кто говорит, что мужчины не плачут?
Еще как плачут...
Когда нет сил терпеть боль.
Когда задыхаешься от предательства.
Когда теряешь близкого человека. Так он плакал, когда покинула его любимая и верная жена Любовь Петровна.
А теперь он плакал от того, что при живом сыне был зачислен в категорию одиноких. Это было еще больнее.
Но было еще одно живое существо, о котором плакала его душа.
Это его друг. Преданный пес Верный. Он остался совершенно один в городе. Как он будет жить дальше? Что будет есть? Теперь каждый сможет его обидеть. "Вот, хоть и не по собственной воле, я тоже предал".
Вернулись соседи.
— Ты... это, Васильич, прекращай хандрить. Надо поесть. Мы тебе обед принесли. Небось и утром маковой росинки у тебя во рту не было. А до ужина еще далеко.
Леонид Гаврилович и Сергей Матвеевич, чтобы не смущать соседа, вышли на прогулку. У них это уже вошло в привычку: прогуляться перед тихим часом.
"15 апреля... Этот день я запомню надолго", — думал Николай Васильевич, проснувшись утром следующего дня от звонкого пения птиц. Все тело затекло от неудобной позы, в которой он лежал.
Соседи по комнате пошли приводить себя в порядок. Утренние процедуры. Звали на завтрак, но Николай Васильевич сделал вид, что спит. Хотя уже проголодался. Глоток горячего чая не помешал бы. Придется вставать и идти на обед в столовую.
Когда ушли на завтрак Леонид и Сергей, встал тихонько и подошел к окну. Долго смотрел через стекло на ухоженный дворик.
Весна набирала обороты, ворвавшись в людскую жизнь звоном ручьев, пением птиц, ароматом распустившихся почек. Свежий ветерок ворвался через открытую форточку, пошевелив прозрачную тюлевую занавеску.
Потом Кораблев открыл дверь шкафа. Его вещи аккуратной стопкой лежали на средней полке. Несколько рубашек. Спортивный костюм. Брюки. Нижнее белье и носки. Он насчитал целых десять одинаковых пар.
Заглянул в другое отделение. Там на вешалках висели мужские куртки. И брюки. Выглаженные, со стрелочками, они, видимо, принадлежали Леониду, который представился бывшим военным. А вот его собственной куртки не было. И ботинок зимних тоже не было.
И у него вдруг появилась надежда: "Может быть сынок просто съездит на пару месяцев в командировку за границу, а потом вернется и заберет меня опять домой. Дома хорошо... Там меня ждет Верный... Мой верный друг".
Но в этот момент дверь распахнулась, и вошла женщина средних лет в белом халате. И мужчина не успел спрятаться у себя на кровати, приняв лежачее положение.
— Меня зовут Анна Ивановна. Я работаю медсестрой. Правильно, Николай Васильевич, что, наконец-то, встали. Вот вам с курьером доставили зимние вещи. Сейчас я повешу их в шкаф. Да, зима не за горами... И приходите уже обедать в столовую.
Дверь хлопнула, и медсестра исчезла, словно и не было ее. Только на вешалке появилась одежда. Его одежда.
Николай Васильевич сник: "Значит, все-таки не временно меня сюда определили сынок с невесткой. А на вечное проживание". Хотел опять лечь на кровать и отвернуться к стене. Но передумал. Устал смотреть в пустую стену.
Так прошло две недели. Его соседи по комнате Леонид и Сергей озабоченно переглянулись:
— Иди, Сережа, погуляй один сегодня. У меня есть серьезный разговор к Николаю.
Иллюстрация из открытого доступа
Не зная, как начать, Леонид Гаврилович ходил по комнате из угла в угол. Он, нервничая, то покашливал в кулак, то в который раз приглаживал волосы рукой.
— И к каким выводам ты пришел за это время, Николай Васильевич? — спросил Леонид.
— Можно просто Николай или Коля... А выводы у меня неутешительные: сдали меня сюда навсегда, как ненужную вещь, — мужчина тяжело вздохнул.
— И?
— Что и?
— Жалеешь себя?
По больному ударил. Да. Николаю Васильевичу было себя очень жаль. Что вот так встретит закат своей жизни. Не с родными людьми. А в казенном доме.
— Понимаю... Но что дает тебе эта жалость? Что? Ни радости, ни пользы, ни удовольствия... Это если посмотреть с одной стороны. А если с другой, то конечно... сам себя не пожалеешь, кто ж тебя пожалеет?
— Теперь уж точно жалеть себя нет смысла... Что толку? А ты? Ты как здесь оказался, Леонид Гаврилович? Или все сюда приходят по одной и той же причине? — начал заводиться Николай. Он не хотел сдавать своих позиций. Пусть признается, что его тоже...
— Не все. У каждого своя причина. А ты должен радоваться, что тебя поселили на первом этаже, а не на втором. Значит, надеются на то, что ты вычухаешься, станешь ходить без этих костылей.
— А какая разница, какой этаж... Что там на втором? — заинтересовался мужчина.
— Там те, кто уже никогда своими ногами отсюда не выйдет. Лежачие там. У каждого своя болезнь. Так что радоваться должен.
— Послушай, Леня... но ведь это же не правильно, чтобы дети своих родителей вот так сдавали государству? — не сдавался Николай.
— А это смотря как посмотреть. Я вот сам изъявил желание перейти сюда жить. Хотя смею заметить у меня есть дочь и внучка. Но у них своя жизнь. У дочери ответственная работа. Внучка уже замужем. Не хочу мешать им жить полной жизнью. Я ведь тоже не совсем здоров. Это только с виду вроде еще ничего. После инсульта за мной Оксана, моя дочь, долго ухаживала. Отпуск за свой счет брала. Но ведь жить на что-то надо. Не хочу быть никому в тягость. У меня вот правая рука так и не восстановилась до конца. А здесь хорошо. Уход. Медицина. Друзья появились. Можно еще пожить немного. Слышь, Коля, а пошли прогуляемся?
— Наряжаться нужно? Или можно в спортивном костюме? Смотрю ты весь с иголочки! — Леонид засмеялся, радуясь тому, что, наконец-то, лед тронулся. Раз шутит, значит, начинает оживать сосед.
— Тебе сейчас нужно побольше ходить, чтобы сила в ногах опять появилась. Возможно, бегать не будешь, как рысак, но с тросточкой ты в нашем доме можешь оказаться завидным женихом.
— А что и невесты имеются? — поинтересовался Николай Васильевич, вспомнив, видимо, что в молодости был первым парнем на деревне.
— Женщины есть везде. Без них никак нельзя, — Леонид почтительно поздоровался с дамочкой, сидевшей на скамеечке с книгой в руках.
Николай усмехнулся, но посмотрел с интересом по сторонам.
Мужчины медленно шли по дорожке. Николай опирался на свои костыли, и вдруг понял, что пора приводить свое здоровье в норму.
— Вот, Николай, ты как считаешь, что такое жизнь? Я сравнил бы ее с дорогой. И мы должны двигаться дальше, пока не дойдем до конечной остановки. Так что сейчас все зависит только от нас. Как прожить этот оставшийся отрезок. Глупо жалеть о прошлом, которого уже нет, и не ценить настоящее.
— В общем-то, Леня, есть в твоих рассуждениях логика. Вот мне только жаль друга, который там остался. Я в этой жизни оказался. А он в той остался, — загрустил Кораблев.