Одна ночь из жизни Вильяма Тальморе

Наследник

— Ставлю целый тал, — ухмыльнулся Керр, откинувшись на спинку кресла, — что сегодня принц вырубится раньше, чем шлюха успеет стащить с него штаны!

За столом раздался хохот. Девка на коленях у Вильяма тоже прыснула и, запрокинув голову, коснулась губами его шеи. Принц притянул ее ближе и лениво усмехнулся:

— Целый тал? Надеюсь, ты его с собой принёс. А то скажешь, что кошель забыл, как в прошлый раз.

За окнами борделя гудел вечерний город, пахло жареным мясом, потом и сладкими духами.

Стоило Вильяму допить кубок — и он тут же оказывался полным снова. Принц не знал, кто наливает, но был почти уверен: в конце вечера платить придется ему. Что ж, справедливо — в таком заведении по-другому не бывает.

— Да ладно вам, — выкрикнул Арден. — Гляньте на него, наш принц явно не собирается спать!

Смех становился всё громче, разговоры — всё бессвязнее. Керр уже целовал свою девку, забыв про весь свет; кто-то из его людей поднялся, шатаясь, и под общий гогот потащил свою за руку в соседнюю комнату.

Шлюхи визжали, переговариваясь и хохоча, одна тянулась за вином, грудь выскользнула из корсета, другая, согнувшись от смеха, чуть не упала на пол. Вильям смотрел и чувствовал, как всё внутри ноет от желания.

Дверь приоткрылась, и в проёме показалась хозяйка — пышная, в алом платье, с кольцами в ушах. Она оглядела беспорядок, задержала взгляд на принце и чуть склонила голову.

— Ваше Высочество. Может, позвать к вам ещё одну красавицу? Чтобы вечер был по-настоящему королевский.

— А почему бы и нет, — ответил он хрипловато. — Сегодня я щедр.

Через несколько минут в комнату вошла новая девица — тёмные волосы, узкая талия, глаза как уголь. Она медленно опустилась на колени перед принцем, провела ладонью по его бедру — дерзко, уверенно. Та, что сидела сбоку, скользнула ниже, к завязкам на брюках, и медленно ослабила узел. Вильям почувствовал, как по коже прошел жар. Ночь только начиналась.

Всё смешалось — запахи, тепло, дыхание. Девушки шептали что-то, одна обвила его за шею, другая прикусила мочку уха, и в какой-то момент принц перестал различать, где чьи руки.

Он уже собирался встать и увести обеих туда, где их никто не потревожит, когда дверь приоткрылась. Вильям сначала не обратил внимания — решил, что хозяйка вернулась, предложить еще вина, но в проеме стоял один из его стражей: трезвый и бледный.

— Принц… простите, — он запнулся, — человек из дворца. Срочно.

Вильям нахмурился. Шлюха на его коленях обиженно фыркнула и потянула за ворот, зовя обратно. За спиной кто-то запел — пьяно и фальшиво.

— Пусть ждёт, — бросил принц.

— Он сказал… не может ждать.

Вино сразу стало противно сладким. Вильям выдохнул, мягко сдвинул одну из девок и нехотя поднялся.

Коридор тянулся между приоткрытых дверей, откуда доносились смех и стоны. Принц шёл быстро, волосы липли к вискам, ремень сбился набок.

«Что, старик опять бесится? — раздраженно мелькнуло в голове. — Может, кто донес, где я, и он велел меня притащить?»

Вильям выдохнул, но жар не уходил — кровь все еще пульсировала ниже пояса, будто тело само напоминало, чем он собирался заняться, прежде чем его дернули.

Он спустился вниз, перепрыгивая последние ступени. У стойки стоял молодой человек из дворцовой службы — запыхавшийся, взволнованный. Едва завидев принца, тот шагнул вперёд.

— Ну? Что там опять?

— Его Величество… вальдарВальтер — король по-венейски скончался, — выдохнул посыльный. — Вас ждут во дворце. Немедленно.

Смех и разговоры вокруг отошли на второй план. Вильям смотрел на юношу, пытаясь осознать услышанное. Потом коротко кивнул и одёрнул рубаху.

— Проклятье. Ладно.

***

Карета покачивалась на неровной мостовой. Принц сидел, откинувшись на спинку, один — в темноте, где пахло кожей, лошадьми и пылью. Вино давно выветрилось, но тело всё никак не успокаивалось, и это казалось неуместным, почти неприличным — когда в голове уже крутились совсем другие мысли.

Он провёл рукой по лицу, чувствуя, как подсохший пот стягивает кожу, и попытался собраться.

Король мёртв.

Вильям не чувствовал ничего — ни боли, ни жалости. Только вязкую пустоту, похожую на выдох после долгой болезни. Он ведь ждал этого — и, как бы стыдно ни было признаться, ждал с облегчением.

Жизнь под властью отца была невыносимой: вспышки ярости, вечный страх, жестокие наказания за малейший проступок. С каждым годом тот становился всё безумнее, всё яростнее, словно сам медленно горел изнутри. В последние месяцы он чах на глазах — не ел, не спал, метался между бредом и гневом. Принц догадывался, что конец близко. Но все же не думал, что настолько.

Для Тальморе это было почти законом: мужчины их рода не доживали до пятидесяти. Когда-то богиня Шаэрин прокляла их кровь — с тех пор каждый новый король рождался от неё и, вступая на трон, должен был подтвердить этот союз, зачав следующего. Так проклятие замыкало круг: за жизнь, что богиня дарила, она брала рассудок и силу. Один за другим Тальморе сходили с ума — кто быстрее, кто медленнее, но все одинаково неизбежно. И теперь наступала очередь Вильяма.

Еще недавно это казалось чем-то далеким, вроде сказки, в которую не веришь, пока не коснется тебя.

Мысль вспыхнула сама собой:

«Вот бы остаться просто принцем. Без трона, без всей этой дряни. Отец мёртв — и ладно. Я бы пил с Керром, шатался по борделям, махал мечом. Просто жить — и всё».

Карета замедлила ход. За окном вырастали мрачные стены замка — тёмные, влажные, пропитанные солью и ветром с моря. Вильям невольно поежился: он так и не понял, почему здесь всегда холодно, даже в зной. Казалось, камни сами источали сырость и этот ледяной воздух полз под кожу, будто дворец дышал чем-то мертвым.

Сейчас всё начнётся. Последние секунды спокойной жизни, последние вдохи, когда он — просто Вильям, а не король самой ненавистной страны на материке.

Династия богов

— Ну и устроили, — тихо сказал Керр, подходя ближе. — Будто святого хоронят.

Вильям молчал, не отрывая взгляда от тела короля — золочёные доспехи, меч на груди, губы сжаты, словно и в смерти отец злится. Свечи вокруг дрожали, и их отражения плясали на металле, превращая мёртвое лицо в маску.

Воздух в храме был густым, пах ладаном и воском. Принц терпеть не мог это место — слишком пышное, построенное для того, чтобы напоминать каждому, кто здесь главный.

Всюду золото, мрамор, зеркала между колоннами, и одна и та же женщина — на стенах, под сводами, даже на полу. Богиня в венце, богиня с мечом, богиня в огне. Казалось, каждая деталь шептала: смотри на неё, только на неё.

В дальнем углу возился живописец — тихий, седой, с кистью в дрожащей руке. На стене позади сияющей Шаэрин, выстраивались короли рода Тальморе. Теперь там появлялся и Вильям. Принц замер, разглядывая свежую фреску. С неё смотрел высокий, безупречный мужчина — гордый, спокойный, не знавший сомнений. Он не узнал в этом лице себя.

Рядом — десятки таких же благородных профилей: вот она, династия богов. Каждый из них — сын Шаэрин. Ни матери, ни жены — только ритуал от которого рождается следующий наследник.

«Если я и божество, то, пожалуй, самое жалкое из всех. Без дара, без веры, без сил. Страна трещит по швам, народ голодает, совет разобщен, а я стою под этим золотым потолком и даже не знаю, с чего начать».

Говорили, первые Тальморе могли управлять огнем, вызывать штормы, обращаться в зверей. Теперь же от их «божественной силы» остались лишь безумие и разруха. Веней гнил изнутри: очередной король восходил на трон, клялся принести мир — и через несколько лет сходил с ума, бросая страну в новую резню.

Так было уже несколько веков, и Вильям не мог винить остальных правителей за то, что они мечтали, чтобы его род наконец перестал существовать. Он и сам бы не хотел иметь таких соседей.

— Тебе хоть чуть-чуть его жалко? — Голос Керра выдернул Вильяма из мыслей.

Принц снова взглянул на тело, словно не сразу вспомнил, о ком идёт речь.

Жалко?

Наверное, должно быть. Всё-таки отец… И ведь он не выбирал безумие — никто из них не выбирал. Может, и сам мучился.

Но перед глазами резко вспыхнуло недавнее воспоминание: королевские покои, он на коленях, тяжелая трость в руке отца, ярость, вопли, удары — не за что, просто потому что безумец решил, что сын за ужином смотрел «слишком дерзко». Так было сотни раз. Потом он спал сидя — лежать было невозможно.

— Да пошел он, — выдохнул Вильям. — Сдох и сдох.

Керр понимающе кивнул, будто обрубая разговор, и глянул в сторону — туда, где на стене Шаэрин стояла посреди пламени, вознося руки к небу. Над ней — солнечный диск, под ногами — преклонённые фигуры смертных.

— Ну что, — негромко произнёс он, — готов к своему божественному дебюту?

Вильям проследил за взглядом друга, и уголок его рта нервно дернулся.

— Да справлюсь как-нибудь. Остальные же справлялись. Хоть и кончали плохо.

Керр фыркнул, склонив голову чуть набок:

— А как ты думаешь, это… ну, как с обычной бабой? Или там всё по-другому — молнии, свет… — Он говорил вполголоса, но в интонации слышалась смесь любопытства и неловкости. — Может, она даже не настоящая, а какой-нибудь призрак? Или дым?

— Надеюсь, не дым. Не хочу трахать облако.

Керр хохотнул, но быстро стих.

— Ну, а если серьёзно? — спросил он уже тише. — Ты хоть представляешь, что там будет?

Вильям пожал плечами. Он и правда не знал, что его ждёт. Никто не знал.

Может, когда боги ещё ходили среди людей, и один из первых королей Венея, Аэран Тальморе, встретил Шаэрин — прекрасную, живую, из плоти и крови, между ними были страсть и тепло. Но потом он ей изменил. И богиня, оскорблённая и гордая, прокляла его род, покинув этот мир и отбросив человеческую личину.

Теперь она являлась лишь в ночь ритуала, когда жрицы звали её из-за пределов видимого. Принц смутно понимал, как именно это происходит, — говорили, свет меркнет, воздух густеет, и она сходит из самого мрака, как тень, сотканная из огня.

«Вряд ли божество, преданное моим предком сотни лет назад, придёт, чтобы доставить мне удовольствие», — подумал он.

А вслух сказал с привычной бравадой:

— Не представляю. Но надеюсь, что спустится с небес, встанет на колени и отсосет мне.

Керр согнулся от смеха, закашлявшись, а Вильям поднял глаза — и обомлел: богиня на ближайшей фреске больше не улыбалась.

Ещё мгновение назад её лицо казалось светлым, величественным — теперь же черты словно заострились, тень легла на глаза, губы сжались в тонкую линию.

Он моргнул, нахмурился — может, просто копоть от свечей или свет так лег?

Но стоило отвернуться, как из-под соседнего свода глянул другой образ. Та же Шаэрин — в золотом венце, в окружении лучей, осыпанных самоцветами. И всё же в этом сиянии теперь было что-то иное. Её глаза — неподвижные, выжидающие — смотрели прямо на него.

Принц шагнул в сторону — взгляд следом. Сердце ударилось о ребра. Он быстро потупился, чувствуя, как леденеют пальцы, и сипло выдавил:

— Да ладно тебе, Керр… я же шучу.

Друг продолжал смеяться, не замечая, как Вильям осунулся.

***

Голос жрицы напоминал шелест ткани — тихий, убаюкивающий, как будто она рассказывала не о ритуале, а о сне.

Вильям сидел напротив, стараясь слушать, но всё чаще ловил себя на другом — как в её глазах вспыхивает безумное восхищение при каждом упоминании богини, как дрожат губы, когда она произносит имя Шаэрин. В каждом движении, в каждом взгляде чувствовалось: она не просто верит — она одержима.

Жрицы Храма Пылающей всегда казались ему существами из иного мира — не обычные женщины, но и не монашки. В толпе их несложно было узнать: красные одежды, затканные узорами и оберегами; руки, исписанные знаками, будто языком, понятным только им.