Одной долгой ночью

*

Далеко-далеко, за Крутовец-горой, стоял дивный лес. Дивен он был не просто так. Обитали там звери невиданные, чудные: мяса в них - на целую неделю, мех их паволоки нежнее, а рот откроют - так тут же песню запоют. Да такую красивую, что и ветер утихнет, и человек на месте застынет, обо всём мирском позабыв. И вот ходил средь люда слух - кто зверя такого поймает, тот счастье сказочное обретёт.

Ходили-ходили, да до князя Ярослава слухи дошли. Был князь этот молод, но мудр не по годам. Вёл свои войска смело, правил людьми справедливо, да вот только в любви ему всё не везло. За невестами дело не стояло, и все девицы при дворе были, словно на подбор: красны, умом пригожи, в глазах любовь горела к князю. Дело то простое - бери любую и хоть сейчас под венец тащи. Да вот только медлил Ярослав. Не сыскалось средь них той, что сердце князя смогла бы растопить.

Услыхал вот князь о силе дивных зверей и двинулся в дорогу, за Крутовец-гору, дабы счастье своё поймать. Отговаривали его поданные, ведь места эти дремучие, тропы нехоженые, немало народу сгинуло там. Не слушал их Ярослав - из сотни битв победителем он вышел и сейчас выйдет живым. И отец его останавливать не стал: матушке велел хлеба испечь да молока в дорогу дать, сам же сыну нож отдал. Не простой тот был, расписной, с рукояткой резной да золотой. Был он товарищем его в боях многих, удачу ему приносил. Вот и Ярославу сгодится, в трудную минуту подсобит да о доме родном напомнит.

Лес встретил Ярослава вьюгой злой да стужею лютой, ветви когтистые склонились над тропой при виде гостя. Конь пыхтел устало, закрывал глаза от снега и уши прижимал, точно беду чуял. Да и сам князь, видя непогоду, призадумался - не пойти ли вспять? Только делать нечего: уж долгой была дорога и возвращаться без победы он не желал.

Спешился Ярослав, лук со спины снял и коня повёл за собой. Ступал он аккуратно, медленно и тихо, чтобы не спугнуть зверьков. Знал, что в такую погоду будут прятаться они по норам и укрытиям, но тем легче будет их застать врасплох. Снег под ногами тихо скрипел, ветер завывал, сотрясая верхушки деревьев, а где-то впереди, еле уловимо, раздался шорох - кто-то мимо пробежал.

Князь тут же напрягся. Отпустил повод и с замиранием сердца вскинул лук. Зверь был рядом. И вьюга, словно по благословению богов, затихла, обнажая неясный высокий силуэт. Всего на мгновение. Но видел Ярослав, что то была птица большая, опереньем своим она снега лесные оттеняла. Не летела чудная, а прочь бежала, лапками своими ловко по снегам ступала.

Не хотел князь шанс свой упустить. Натянул тетиву, и через мгновение — выстрел.

Убивать Ярослав и не думал. Знал, что зверь нужен живым, и потому целился ни в голову, ни в сердце. Но горе-судьбинушка иначе решила: вонзилась стрела птице прямиком в средину души, и рухнула она на снега, девичьим криком лес дремучий накрывая.

Окоченел Ярослав от ужаса, кинуться к погибшей даже не поспел. Да и ветер затихший взметнулся с большей силой, колючим снегом его ослепил.

Глаза он закрыл лишь на миг, а как открыл - лес и не узнать. Обернулся ясный день ночью тёмной, и вьюга вновь стала лёгким ветерком. Руку с луком он расслабил, и тот пропал, провалился сквозь снега. Этакий растяпа! Вокруг него берёзы встали – длинные, стройные, стояли они и молчали. Под тонким платком ветви свои скрывали, будто от княжеского нрава себя защищали.

А тот ведь нападать и не думал. Глядел на них, глазам поверить не мог, и всё гадал что ж такое приключилось. Убил ли зверя он? Почему кричал тот, как девица молодая? Да и откуда ж берёзы появились, что путь ему прикрыли?

Впереди была просека, и вела она к огромному костру. Вокруг него, в вихрях снега, кружили тени. Разглядеть их Ярослав никак не мог и потому дальше кинулся, берёзы раздвигая. Те двинулись покорно, проход ему открыли, и там увидел князь танцующих чертей. Они скакали гогоча, копытами отбивая ритм на снегу. Шёрстка их блестела при огне, глянцем были покрыты их рога, а на лице, ох, а на лице была гримаса пострашней, чем у упыря, подкравшегося к тебе в ночи. Князя это, конечно, не спугнуло, но забилось его сердечко в сто крат быстрее, когда разглядел он тело у кромки страшного костра.

То была девица. Белокурая, с кожей, словно ранний подснежник, губы алые да пухлые, точно вишни спелые. Лежит она, ещё не тронутая хладом, а из груди её торчит стрела. Бьётся у несчастной кровь потоком бурным, шубку её уж окрасила в багровые цвета.

Тук-тук - точно молоточком ударил кто-то по стекляшке. Схватился Ярослав за сердце от боли чудной, да быстро заставил себя о ней позабыть. Он рывком к погибшей, рану стал руками прикрывать, а поздно было! Не дышала девица больше, неспроста бледно стало её лицо.

– Да как же… это… так? – прошептал виновный князь и шапку медленно спустил, обнажив своё чело. – Я… не хотел! Не хотел я, слышите?! Не в неё стрелял! Да и она сама... зверем диким притворилась…

Гоготали громче черти, столпились рядом с ним. Не было в руках у них ни вил, ни дьявольских ножей, но кололо остро их присутствие. Сжался князь в клубочек, тихо он заплакал. Настолько стало жаль погибшую девчонку! А черти взвыли, радости полны. Стали они тянуть его за ворот, шапку отбирать и весело толкаться. Издеваться – для них одна услада. Только Ярослав не дал себя в обиду. Вскочил он на ноги и принялся крутиться, ловко раскидал хвостатых князь.

– Да чего я… каюсь… перед чертями?! - слова его воздуха полны, отдышаться после боя никак не мог. Князь шапку поспешил надеть и прочь пошёл, всё дальше от убитой. – Не моя вина! Всё это… проказа ваша!

**

Шли они молча. Лес всё не заканчивался, и ночь крепчала, а с нею и мороз. Ярослав кутался в покрывало из снега, только не грело оно, а холодом обжигало. Вымерз давно уж он, но молчал - не хотел стыдиться перед Гулей. Шла та хоть и медленно, но бодро, словно мороз её не брал совсем.

– Ты, Гуля, расскажи-ка мне, – начал князь, надеясь за беседой о морозе позабыть. – Как в лесу оказаться умудрилась? Чай, тоже за счастьем сюда пришла?

– Не из таких я, княже. Не может счастья быть в чужой неволе, я б зверей пытать не стала. За хворостом я в леса ушла, от дома далеко забрела случайно, да вернуться не смогла.

– Живёшь ты недалеко отсюда? Не припомню деревень вблизи.

– У западных холмов мой дом.

Призадумался князь, тихим стал совсем. Было то в стороне другой от леса, в днях пути от Крутовец-горы. А Гуля дальше всё болтала, не закрывался её рот:

– Видать не зря наказывали мне от дому не ступать. Жила у леса я всегда, беды не видела я в нём. Поговаривали старые, что девицам туда идти не стоит, мол, старый Карачун себе в жёны заберёт. Да разве верить я могла? Говорят ведь всё подряд! Слушалась, конечно, да только в этот раз зима такая лютая, что дом не протопить нам было. Предки на рыбалке и охоте, а я с братишкой в стенах сидела. Угасла печь, закончились дрова, и я за хворостом пошла. Думала, уйду на пять минут, соберу совсем немного, чтоб родителей дождаться. А тут пурга и знойный снег, и Карачуновы сани предо мной явились! Я от него едва сбежать сумела, да толку то? Всё равно его невольница, да хоть душа моя на месте.

Складно говорила Гуля, да вот только князь других раздумий полон был. Слушал он её вполуха, а когда замолкла та, он невпопад сказал:

– Это что же, он, выходит, меня с девицей перепутал?

Не нашла что ответить ему Гуля. Дальше по тропе она пошла, князя обогнав немного. Не понравилось ему, и он из последних сил её нагнал, попытался обойти. Но тщетно было всё! Больше сил было у неё, и тогда наш князь за руку её схватил.

– Ладно, Гуля, не тащись! – промолвил важно он. – Давай сядем, отдохнём немного.

Не успела Гуля вымолвить и слова, как он пень ближайший отряхнул и сел, а её саму себе на колени усадил.

Сидели они и молчали, друг на друга не глядели, а вокруг всё тот же пейзаж: берёзки стройные, сугробы высокие да тропинка узенькая, по которой они шли. Долга была дорога, но не менялся лес, будто по одному месту они бродили. Как же выход тут искать? Приуныл немного Ярослав, голову спустил. Дома на подмоге был отец: он всегда подскажет и расскажет, в беде любой решение найдёт. А здесь помочь никто не может, только на себя надеяться ему.

– Княже, – Гуля нежно позвала, рукой плеча его коснулась. – Я же вижу, ты устал, замёрз совсем. Отдохни, поспи немного, а я твой сон посторожу.

– Да что ты, Гуля! – возразил он тут же. - Не устал я. И не холодно ведь мне! Это ты сиди и грейся.

Обнял Ярослав девицу и сидит дальше. Только не Гуля греется, а он об неё. Перья её тонкие, но греют лучше шубы плотной. Стало так тепло и уютно, что сон на глаза накатил, но держался князь. А Гуля всё продолжала:

– Княже, поспи, всего пару минут! Из нас двоих лишь ты сможешь выход из лесу найти. Тебе трезвый нужен ум и силы. Ты спи, а я колыбельную спою, чтобы тебе спокойней было.

Не успел он возразить, как запела Гуля. Слов князь понять не смог, да и не пытался. Пела она красиво и дрёму нагоняла колыбельною своей. Сидел Ярослав, со сном боролся, да победить не смог. Закрылись его очи и прямь на пне он сладко задремал.

Виделись ему во сне края родные, отец с матушкой живые, да Гуля, тоже живая и здоровая была. Воображал князь, как приведёт её к себе домой, женится на ней и станут они счастливо жить-поживать. И был тот сон коротким, да хорошим, пока батька вдруг не обозлился и не тюкнул его дубинкой по башке.

Очнулся Ярослав, тут же с пня вскочил, Гулю за собой потянул. Заболела черепушка, будто в самом деле ударил его батька. Только вот за что? А Гуля рядом встала, глаза свои большие на него уставила:

– Что ты, княже, сон дурной?

– Не спал я, Гуля, – он соврал. - Думал, как дорогу нам домой найти.

– И что же, княже, ты придумал?

Растерялся он, не хотелось глупым перед девицей быть. Потёр ещё немного он макушку, поправил шапку, да на небо решил взглянуть. Небеса же тёмные стояли, смоли чёрной они полны. И на них звёзды мелкие дрожали, морозом скованные те были. Была одна средь них такая, что мерцала чаще всех, и взором князь за неё зацепился.

– Гуля, ты взгляни! – он руку к небу протянул, улыбка на его лице блеснула. – Звезда там яркая горит. Она дорогу на север нам укажет, на родину мою. По ней к дому мы вернёмся.

Гуля взор свой подняла, а там и правда путеводная горит. Она рот открыла от удивления и, князя за плечо схватив, к нему припала:

– И правда, княже, ты не врёшь. Отчего же сразу не сказал, что небеса читать умеешь?

Ярослав потерянно моргнул. Глядел он теперь не на небо, а на Гулю. На её широко распахнутые глазки, щёки отчего-то румяные и губы, едва шевелившиеся от мороза. Хотелось бы ему правду сказать, ведь одну только звезду он и знает. Да вот только гордость такая взыграла в нём, что сил не нашёл признаться.

– Знаю немного, но... Знаешь, в походах выручало.

И дальнейшая дорога шла куда веселее. Ярослав следил за путём небесным и много болтал о жизни своей: о доме родном, о Сивке, коне верном, о родителях и о том, как наставления отца не раз его из беды в детстве выручали.

А Гуля молчала. То ли рассказать ей было нечего, то ли она настолько увлеклась историями князя, что о самой себе позабыла.

Немало часов прошло, а кромки леса всё было не видать. Да ещё и тучи то и дело набегут, луну собой закроют, звёзды от взора Ярослава спрячут. Злился князь. Думал он, что решение нашёл, а лес его хитрил. А ещё голод дикий наступил, а припасов нет, всё в походной сумке, что на Сивке, он оставил. Так что хмуро шёл вперёд по памяти, образ звёздный из головы убирать не смел.