Одной ногою по ту сторону

Глава первая

Глава первая

I

Лёгкие ветви, щедро усыпанные едва проступившей листвой, оживлённо заёрзали, ласкаемые дуновениями прохладного ветерка. Он подхватывал ароматы цветущих деревьев, разнося вдоль узких тропинок парка яркие благоухания, а затем гнал запахи по пульсирующим артериям шумного мегаполиса. Въедливый дух умело обогнул вереницу омертвевших в пробке автомобилей, стремясь ворваться внутрь ползущего сквозь затор трамвая.

Борис Андреевич, уже утомлённый длительностью маршрута и стуком колёс, протискивался к запечатанной форточке, дабы впустить в душный переполненный вагон хоть немного свежего воздуха. Но, не смотря на все потуги и нечеловеческие усилия ничего из этого не вышло – недовольные лица сгрудившихся пассажиров пресекали какие бы то ни было «благие» начинания. Бросив эту затею, мужчина крепче взялся за поручни и уставился в окно чтобы не оказаться смытым всеобщей ненавистью двух противоборствующих сторон: любителей вариться в собственном масле, тут же срывающихся в крик при попытке открыть окна, и обожателей прохлады, которые в миг бы освистали робость подступившего к манящей створке человека так и не решившегося сделать задуманное. Благо, ехать оставалось три остановки.

Борис обладал средним ростом и незаурядной внешностью, отчего пользовался немалым успехом у дам: тёмные короткостриженые волосы, округлые, но в целом приятные черты лица, складное телосложение, побуждающее противоположенный пол глазеть без остановки как статная фигура растворяется на горизонте. Мужчина смотрелся гораздо младше своих лет, тем самым не редко вызывая зависть у сверстников, то и дело подначивающих: «Шмотки тоже в детском магазине покупаешь?».

Ему стукнуло тридцать, о чём свидетельствовали новенькие золотые часы – дешёвая, но качественная подделка, правда он её таковой не считал, да серо-жёлтая рубашка, отмеченная несмываемым пятном с внутренней стороны рукава – племянник постарался, а потом и мать, которая старательно силилась оттереть загрязнение со своего подарка, тщетно. Хоть Борис и справил круглую дату, но выглядел так, будто только исполнилось двадцать, а то и меньше. Однако так казалось лишь на первый взгляд. За тщательным просмотром таилась сутулость, наблюдающаяся практически у каждого офисного служащего, жидкие волосы, вынужденно состриженные почти под «ноль», отчего даже проглядывалась едва заметная плешь, которую мужчина скрупулёзно и успешно сумел сокрыть.

Многим ранее, Борис учился в институте, грезя о специальности менеджера, где и встретил любовь всей жизни – Ольгу, очаровательную брюнетку с карими глазами. Идиллия захлестнула влюбленных, словно пенная волна такого далёкого и желанного курорта, в который молодая пара не могла отправиться ввиду отсутствия средств. Воодушевлённый грёзами парень собирался получать второе образование, учась заочно, но в судьбоносный момент все пошло не так гладко, как ему бы хотелось: родился первый ребёнок и это при сплошной практике на четвёртом курсе. Часы удвоили скорость, время сделалось драгоценным даже для себя, не говоря уже о чаде и будущей жене. Чета ни с кем не делилась тайной своих отношений, посему появление дитя стало большой неожиданностью для ближайших родственников. Отец и мать Ольги, люди, придерживающиеся собственных понятий, были категорически против детей, до той поры, когда их дочь закончит учебу и обзаведётся «достойной» работой. Заподозри они о беременности, случайно заметь округляющийся живот, увидь отвращение девушки к обожаемому ею с детства запаху жареного мяса и всё – падкая на наставления родителей Ольга неминуемо бы отправилась к специалисту скрепя сердце, делая аборт. Но Славик явился на свет, чем в значительной степени расстроил бабку с дедом. Они просто указали Ольге на дверь, выгоняя из семьи, в целях какого-то дикого и показательного «воспитания» сказав, что та им больше не дочь. Борис так же не был сиротой и имел любящую мать, воспитавшую его в одиночку, и уж она бы с радостью согласилась нянчиться с внуком. Но чуть позже отказалась и Анастасия Игоревна. Решение оказалось вынужденным: её положили в больницу – травма молодости, сказалась стоячая робота и тазобедренный сустав таки подвёл. В итоге зажатому прессом со всех сторон мужчине пришлось взвалить на плечи девушку, годовалого ребёнка и мало могущую Анастасию Игоревну, так же требующую к себе постоянного внимания.

С того дня будни проходили невыносимо тяжко: походы в семейные магазины с веригами из младенца, вечный недосып, натянутые тетивой нервы, которые вот-вот могли выпустить стрелу ярости по любому подвернувшемуся человеку. Но, покорно неся груз ответственности, Борис чудом устроился на работу, дабы обеспечивать прикованную теперь к больничной койке мать и возлюбленную Ольгу, бросившую учёбу ради должного присмотра за ребёнком. Естественно молодого парня с багажом сомнительных успехов не приняли ни в одну компанию, поэтому не оставалось ничего иного как схватиться за первое попавшееся предложение, тем более ситуация не располагала к длительным капризам; сгодилась даже должность грузчика.

Когда же Борис, наконец, закончил обучение дела обстояли не лучшим образом: Анастасию Игоревну выписали из больницы, и ей предстояла длительная реабилитация, Славик неминуемо подрастал, девушка нуждалась в поддержке. Нужда подталкивала к поиску серьёзной работы, и о втором образовании можно было забыть, как о кошмарном сне при взгляде на пустую утреннюю улицу. На этом же кругу каким-то неведомым образом Ольга сумела начать учиться заочно и попутно устроиться кассиршей, снимая тяжелейший камень с усталых плеч Бориса. Постепенно жизнь приобретала новые краски, и влюблённые даже смогли отыграть свадьбу по всем канонам, становясь законными супругами.

Едва минуя собеседование, Борис устроился в более-менее крупную компанию, но чаяния о высокой зарплате компенсировались только склизкой массой надоедливой рутины, захлестнувшей его вместе с десятками штатных сотрудников. Лучшего места после окончания института так и не предвиделось, поэтому мужчина принялся честно вкалывать без каких-либо продвижений по карьерной лестнице. Похожие один на другой дни исключали всякую возможность слежки за временем, и однообразная картина терпеливо умалчивала о проведённых в стенах компании часах.

Глава вторая

Глава вторая

I

Каменное строение, объятое дрёмой и лёгким флёром надвигающихся сумерек, светилось единственным окном верхнего этажа, под которым лениво колыхались влажные ветви молодых кустарников. По двору семенили куры, клюя втоптанную в грязь скупую горсть зерна; плутал небольшой кабанчик и облезлый пёс, с интересом присматривающий за подворьем. В угасающем небе наблюдалась полная луна, ещё только готовясь освещать вечернее полотно засыпающего поднебесья.

Из распахнутых ставен высунулась голова не молодого человека, раскачивая длинными серебристыми волосами, с упоением заглатывая мокрый прохладный воздух. Мужчина улыбчиво осмотрел раскинувшийся дворник, проводил взглядом солдат, патрулирующих улицы, а затем скрылся внутри, произнося в комнату:

- Ваша милость, надобно нам всё же обратиться к мужу ворожившему. Селяне ох как его боятся, однако в силу ворожбы верят. Я понимаю ваше к тому отношение, но положение настойчиво подталкивает нас – рослый мужик прильнул к накрытому столу и наполнил серебряный бокал жидкостью алого цвета.

- И что же? Думаешь, он об исходе войны нам поведает? Подачек этот пустынник не берёт, да и власти не опасается! – повернувшись к собеседнику, отрывая взор от картины на стене, визави скрестил руки у груди, перебирая окольцованными перстнями пальцами.

- А мы зерна ему предложим, корцов так двадцать. С пустым желудком не шибко выбор велик. Голод сейчас вона какой, согласится колдун, не иначе!

- Десять, и будет с него. Нам ещё войско кормить, и самим тоже животами хрипеть надобности никакой, – упитанный мужчина, похлопывая широкими ладонями по брюху, вёл разговор с довольным лицом, мгновенно помрачнев на последней фразе, – а ежели откажется, то на плаху ведуна этого!

- Как прикажете, Ермолай Филиппович. Распорядитесь приступить? – опустошая бокал, смахивая капли вина с редкой бороды, седовласый положил длань на рукоять меча, ёжась под тяжестью массивного нагрудника.

- Идите.

Кивнув, возвращая посуду на богатый яствами стол, служивый вежливо поклонился и вышел прочь, жестом приказывая толпящейся у дверей страже проследовать внутрь. Трое молодчиков спешно исполнили волю командира, звеня доспехами далеко за спиной приказчика, который бодрым шагом удалялся из поместья.

Крупное городище, насчитывающее более сотни хат, носило название «Первоградье», и располагалось в самом центре Свободных земель, являясь предметом постоянных посягательств со стороны ближайших противников – вассалов покойного великого князя Дмитрия. Поводом тому служили многочисленные серебряные рудники да золотые шахты, в ких трудилось чуть ли не всё население. Первоградье находилось на распутье, ведущем во все владения, отчего торговля процветала наравне с преступностью, которую посадник попытался пресечь введением «тихого» часа. Шаткое положение упрочивалось покушениями соседних правителей, а затем и битвами, за руку приведёнными с северных островов.

Верне́се Тровао́ст, на наречии варваров. Острова пали под гнётом природы, буквально сгинув во льду да снегах, понуждая местное население пойти войной на континент. Спустя год после капризов миро создания, маленькое государство полностью перенеслось на материк, забравши прибрежные крепости и осадив каждый город, который отказался подчиниться власти воинственных захватчиков. Несмотря на суровые испытания, северный народ оказался невероятно стойким, вселяя страх всем Свободным землям. На Вернесе в одночасье исчезли фауна, лишая народ провизии, развитая торговля, хозяйство – всё, чем ранее промышляли выносливые дикари. Но нашёлся человек, поднявший с колен почти исчезнувший народ – Тельво Воинственный. Каким-то образом, будучи сыном обыкновенного кузнеца, самопровозглашённый ратоборец сумел сплотить остатки армии и организованным нападением занять портовый город, становясь владельцем всего прибрежного союза.

Пока война рвала земли на клочки, посадник собрал в Первоградье жителей со всех окрестных ферм и поселений, пообещав тем защиту на тот момент многочисленной армии. Наивный люд был не прочь оказаться за стенами и спинами организованного войска, могущего хоть как-то ручаться за будущее и относительную безопасность, в отличие от сына погибшего великого князя.

Владимир исчез сразу после смерти отца, скрываясь от наёмных убийц поставленных Тельво дабы проследить за соблюдением разрозненности и без того не шибко слаженной власти в провинциях. Подданные были обескуражены подобным поступком княжича, так как никто ни разу не видел Владимира, который на протяжении двух десятилетий проживал в замке с властителем Свободных земель. Надежды населения касательно беззаботной жизни развеялись, словно осенняя листва на промозглом северном ветре, и великие ожидания, возложенные на плечи Владимира, так же канули в пропасть, клеймя тавром позора молодого преемника, обязанного вести политику своего почившего отца.

Шаткое единство осталось в прошлом, и на фоне грядущих событий более смышлёные владыки прибегли к силе своего авторитета и принялись сосредоточивать под крыло разобщённый народ, неспособный самостоятельно принять сторону.

В то время как феодалы делили право обладать количеством фермеров и простолюдинов, захватчики оккупировали всё новые территории, пока не споткнулись о серединные города, в которых собралось огромное воинство разгневанного люда. Завоевательная компания встала степным сухостоем, а Тельво, раненный в схватке с командиром рати противной стороны, лишённый числового преимущества и большей части своего войска, отступил и осел в форте «Свобода», коим овладел во время набега.

Отличившегося командира, возглавившего оборону против Тельво, звали Яков Максимович. Сын генерала, в прошлом телохранитель, офицер, оставивший службу после тяжёлого ранения и занявшийся затем обучением солдат. Став учителем фехтования, своей подвижностью и твёрдостью у подопечных он вызывал зависть, граничащую с восхищением, ибо следом за травмой, причём в столь зрелом возрасте, даже лучшие из учеников не выходили победителями из тренировочных боёв с ним.

Глава третья

Глава третья

I

Влад хотел было ринуться к исчезающему в бездне оппоненту, дабы исправить досадное недоразумение, уговорами или насильно внушая воздействие случайности. Со дна донеслось смутное эхо хрипящей гневной брани, которая хоть и не свидетельствовала о прекрасном здравии спятившего Бориса, но уверяла в одном – ему мучительно больно, он почти наверняка разбился.

Набрав в лёгкие как можно больше воздуха, Владислав с силой и омерзением плюнул в зловещую чёрную пасть пропасти, напоследок одарив врага неприличным жестом, коего даже при всей охоте не сумел бы разглядеть потерпевший фиаско Борис. Несколько отрывочных криков разлетелись по сторонам вместе с порывистым ветром; Влад просто махнул рукой, возвращаясь к кострищу, которое раздражённо шипело, ёжась под мелкими каплями моросящего дождя.

Полностью затихнув, предоставляя час стихии, природа на мгновение погрузилась в ватную, неприступную звукам тишину, а затем, словно подменяя милость бешенством, зияющая рана плотных туч принялась кровоточить студёным ливнем, вмиг превратившим дружелюбную лужайку в цирковую арену, где беготня по кругу только изматывает, вселяя утомительное однообразие.

Желая насолить Борису, если тот вдруг поднимется, Влад приготовил арсенал дедовских методов, одним из которых являлось бессовестное уничтожение огнища, но нагрянувшее ненастье не менее стремительно решило данную проблему, с тем лишь отличием, что отняло у противника отвращение априори.

Радушие поляны исчерпалось вместе с пламенем костра, отчего мужчина поспешил скрыться в дебрях, прихватывая зажигалку да вставшие часы, которые Борис зачем-то снял, наверное, стесняясь столь дешёвого вида и неприглядности исшарканного корпуса.

Таинственный, хмурый, сумрачный лес встретил Владислава неприветливыми завываниями и леденящими душу скрипами молчаливых исполинов. Густая занавесь тьмы не расступалась даже с вихрем, раздвигающим пушистые кроны и вламывающимся в лесное царство, чтобы нагнать жути на местных обитателей. Взятый второпях светильник постоянно затухал, и Влад отказался от использования карманного факела после пяти попыток. Тяжёлые капли изредка просачивались под зелёный купол обрадованных влаге деревьев и каменными громадами горных обвалов ложились на землю, дрожа от касаний пронизывающего ветра.

Собачий лай более не тревожил слух, теряясь в переплетении ветвей, папоротника и могучих стволах высящихся к небу гигантов. Мерещащееся поселение стяжало вполне реальные очертания, когда Влад притиснулся к ели и съёжился из-за стыни, щурясь вдаль. От края обрыва его отделяло всего несколько метров и пара-тройка оголённых кустов, которые покорно разделись перед впечатляющими приказами стихии. Внизу виднелась малахитовая лесная петля, в кою копьём вонзалось некое подобие тропы, той самой, на которой мужчина и находился. Далее абрисы становились лишь пародиями вразумительных остовов, но у горизонта, в дне, а может и двух пути, тьму рвали на части яркие подёргивания пламени, кажущиеся десятками свечей, украшающими праздничный торт.

Влад тут же преисполнился желанием сорваться с места и в минуты покрыть столь внушительное расстояние, заочно ставя личный рекорд, однако колючее лезвие молнии и оглушительный удар грома призвали к благоразумию. Мужчина виновато сглотнул и вжался в дерево, обнимая себя, с силой растирая ладонями плечи.

Ненастье свирепствовало около двух часов, понуждая нутро сжиматься и вибрировать от гулких громовых раскатов. Наэлектризованная стрела безуспешно вперялась в землю где-то позади над головой, вызывая неестественный треск – там были горы. Стиснув зубы, Влад переносил возложенные на плечи тяготы, поёживаясь от редких обжигающих холодом капель, которым удавалось просочиться сквозь обильную листву кустарника, охватывающего ель. По коже волнами плутали мурашки, живот скрипел, будто неумелый скрипач, а высасывающий сам себя желудок пинками подталкивал тело к геройствам, пускай те и ограничивались спуском к охладевшему Борису и варварской разделкой его внушительного стана, способного кормить не одного человека в течение нескольких дней.

Чем больше урчало в брюхе, тем менее отвратным чудился выход из положения. Хоть голод и напоминал плаксивого избалованного ребенка, которому в секунду захотелось обладать ненужной вещью потому лишь, что это игрушка, он мерк в сравнении с неразрешимыми противоречиями, терзающими сердце Влада. Там боролись непримиримые соперники, в равной степени оказывающие воздействие на настроение, правда отнюдь не в одну сторону – радость и печаль. Мужчина всеми фибрами страшился навеки остаться без Марии, однако удовлетворение резкой сменой обстановки, заключающейся подобным местом, вставало непреодолимым булыжником, мешающим свету отрады освещать всё пространство, отбрасывая тёмную тень кручины. Бывшая обязанностью работа в этот дождливый и пренеприятный миг виделась комфортным гамаком благополучия, подвешенным над песчаным пляжем беззаботности, где в роли амброзии выступал сладчайший коктейль любви и согласия.

Влада разморило. Вопреки условиям он согрелся в приятных рассуждениях, на час-другой проваливаясь в сон.

Чувство озноба и промокшего седалища дерзко плюнуло соне прямо в глаза, перемешиваясь с оживляющим щебетанием незнакомой лесной птицы – неминуемо наступал рассвет.

Привыкший к спонтанным пробуждениям, сформировавшимся ещё в студенческие годы наряду с пагубными пристрастиями, Владислав без труда опёрся на ноги и с немеющим покалыванием обеих стоп, доползающим до колен, чуть ли не побежал по теперь видимой тропе, уповая на присутствие цивилизации. Кратковременный забег спустя сотню метров обернулся полосой препятствий, не поддающейся отсиженным конечностям.

Брюки превратились в обыкновенные мешковатые штаны, намертво прилипшие к окаменевшей пятой точке, сапоги лишили кончики пальцев всякой чувствительности, а не подогнанный доспех до мозолей натёр спину.

Глава четвёртая

Глава четвёртая

I

Над златом или серебром,

Но всё же льются горько слёзы,

Навечно бой добра со злом,

Как с красотой – шипы и розы.

Война со скошенным лицом

Несёт трагедии угрозы.

Борьба меж сыном и отцом,

На щит души – шипы и розы.

Ермолай Филиппович запрятался в крепи спин подтянувшихся солдат и высунул голову, с прищуром наблюдая за Мефодием, который припорашивал плешивый ковёр ведовской смесью из степных трав. Ворожей поставил три свечи вокруг себя и обвил их белой нитью, старательно присыпая каждый огарок невесомой тающей пудрой, кая пылью разлеталась от лёгкого ветра. Губы старца шевелились, верно, он что-то произносил, но беззвучно, будто общаясь с существами, населяющими потусторонний мир.

Офицер подозрительно поглядывал в сторону старика, держа обнажённый меч наизготовку, пока Мефодий не скривился, указывая на клинок:

- Не стоит вещей подобных делать, ибо вестники миру нашему не принадлежат – озлобить может это их, и уж вреда вы подавно орудием сим не нанесёте, разве что мороки нам прибавите, да диалог на корню пресечёте.

- Я защищаться намерен, а не нападать. Да и потом, раз они не из нашего мира, с чего бы им гневаться? Чувств у духов быть не может, не так ли?

- Мы будем одной ногою по ту сторону, и отчасти чувствовать станем реалиями потусторонними, как и гости наши осязать примутся чувствами сего мира. Наверняка скажу одно: намерено злить не надо их, иначе время сокрушиться может, миры переплетая! – Мефодий зловеще вскинул обе руки и широко растопырил пальцы, разводя конечности в воздухе.

- Ну, Ты, кончай страшить понапрасну! – высовываясь из-за лат, словно нашкодивший пес, передавивший дворовых кур, Ермолай сблизил брови и попытался отбиться от угрозы.

- Меня вам слушать надлежит. Нельзя ненависть питать. Злобу также умерить стоит, не то почуют духи, озлятся, завесу истончат да вспышки гнева к прорехе данной бросятся и хозяев своих за собою притянут, которые застрянут в измерениях им незнакомых.

- Послушай и ты меня! – посадник с яростью растолкал заслон и вышел в центр. – Кончай это шарлатанство и убирайся восвояси! А попробуешь чары свои в Первоградьи использовать – на плаху велю отправить!

- Не можно прерывать ритуал! – щёлкнув пальцами, Мефодий заставил пламя биться на свечах. – Стремятся духи к нам и должно им приём тёплый устроить. Ежели не будет этого – мстить возьмутся за беспокойство, и ужасами их мщение обернётся – покойников на земли нашлют. Все воины, павшие из могил – восстанут, и потерянную кровь от живых потребуют!

- Чёрт ты сивый! И зачем только тебя послушал?

- Вам помощь в войне необходима, да подсказка тех, кто истиной владеет. Духи правду знают, коей вы не имеете – таков мой ответ.

Мефодий запустил пятерню в мешок и вынул полную горсть пепла, приближая её к губам и нашёптывая:

- Мертвеца прах – живым ответы, вам не ведом смерти страх – нам поведайте секреты. Расскажите о наветах, что скрываются в живых, и в ночи, и при рассветах, про врагов, и про родных….

Гуляющий вольной поступью ветер, исследующий комнату, любезно вышел за дверь. Гобелены и карты, ранее отплясывающие со сквозняком, покорно осели на колени и склонили голову, будто приветствуя верховного владыку, который прибыл с визитом в город, измеряя лояльность своих подданных. Стража замерла, как по велению взявшись за рукояти мечей да палиц, а Яков Максимович только выдохнул голосом, словно не отреагировав на отсутствие перемен и праздность ритуала:

- Может время ещё не пришло, как думаете?

Мефодий угрюмо прорычал, с силой раздувая седые хлопья, опускаясь к полу и зачерпывая ещё одну щепоть сожжённых останков:

- Замрите все, и удивляться не вздумайте, когда случится предначертанное – он закрыл глаза, поднёс длань ко рту и продолжил. – Мертвеца прах – живым ответы, вам не ведом смерти страх….

Палата принялась изменяться, однако никто из присутствующих этого и не заметил. Скребущие коготками грызуны вмиг замолкли, из углов поползла пыль, завиваясь миниатюрными вихрями, которые сумрачными силуэтами крутились к центру треугольника, где тишком шептал чаровник, развеивающий дуновениями чьи-то останки по горнице.

Прах вился змеями, подползая к источнику света. Недвижимое пламя едва заметно дрогнуло, когда пыль вплотную подкралась к свечам, а затем сменило цвет на ярко-красный, шипя точно скворчащий над костром ломоть свежего мяса, испускающего упоительный аромат.

Постепенно, бесформенные сгустки стали обретать форму ступней, лодыжек, сгибающихся складок материи переходящей в могучий корпус человека, кой пронзительным взглядом взирал за происходящим. Чем фанатичнее Мефодий читал слова церемонии, тем скорее рваные частицы превращалась в осязаемые тела двух мужчин, оказывающихся насупротив, людей, так же знакомых друг с другом, как и ненавидящих.

Увидев лица материализовавшихся духов, все присутствующие, кроме Якова Максимовича махом рухнули на колени, потупляя взор.

Офицер недоумевающе улыбнулся, смотря на первого пришельца, но затем взбешённо вспыхнул, переводя взгляд к соседней особе. Вояка сдавил эфес и после стремительного рывка точно бы оторопел подле силуэта, приготовившись порубить призванного фантома:

- Как ты мог?! – замахнувшись, он оказался в миге от атаки.

Переполошённый Мефодий соскочил со скоростью удирающего от хозяйки кота, который нагло унёс в зубах свежую рыбу, и на удивление скоро пресёк попытку налёта.

Акт преждевременной расправы оборвал прекрасно ведомый Якову голос:

- По́лно! – властный тон подкрепился поднятой рукой и сгрудившимися на лбу призрака морщинами, каковые морскими валами пульсировали над сведёнными бровями.