Эпиграф
> Лимбо — это не ад.
И не рай.
Это пауза между словами «было» и «будет».
Здесь не умирают, но и не живут.
Здесь можно любить, не помня имени.
Здесь можно встречаться взглядом, не узнавая.
Здесь можно стоять под уличным фонарём и ждать,
не зная, что уже однажды прощались.
В Лимбо попадают не те, кто погиб,
а те, кого не успели удержать.
И если ты нашёл серёжку в кармане —
значит, кто-то всё ещё надеется.
Пусть даже ты этого не помнишь.
Густой туман над городом, как головной убор, мешает светофорам давать ясный обзор водителям. На дорогах — час пик: от тротуаров до транспортных артерий всё забито. Приближается вечерняя молитва, и это объясняет очередную черту города — массовый пеший поход в мечеть. Молодёжь и взрослые мужчины идут, даже если у них есть личный транспорт. На заметку: за каждый шаг — благо.
Пока я ловлю взгляды осуждающих лиц, замечаю её сквозь мутное пространство. Она поправляет золотистые волосы, откидывая их от правого уха. Туман не мешает мне разглядеть серёжку в форме Сатурна. Она тычет пальцами в телефон, как будто сообщает кому-то, во сколько прибудет. Меня это забавляет — особенно жест: сначала она подняла левую руку к лицу, чтобы точно увидеть время, а уже потом отправила сообщение.
Я проверяю свои часы. Бросаю бычок в урну. Иду дальше.
До центра города двадцать минут ходьбы. В пересчёте на мой шаг — это пять песен. И вуаля: я на месте.
Посылка в рюкзаке — засекречена. Коробка, будто ящик Пандоры. И стереотип о том, что курьеры не интересуются содержимым — чушь. За два года я понял: 90% курьеров интересуются, даже если знают, что внутри. Им не мешает страх наказания. Но мной движет другое — стыд за совершение греха.
Иногда кажется, что я — пустая фигура. Набор принятых решений. Результат бесконечной схватки между интересом и стыдом. И не только в работе — в жизни тоже.
Нажимая на кнопку "Прибытие" в приложении, я не тороплюсь звонить. Не люблю, когда отвечают, будто это самое ненужное дело на свете. Это триггер. У многих курьеров он вшит в подсознание. Потому мы и избегаем ситуаций, в которых когда-то испытали неприятные чувства.
Бульвар оживлён. Европа вперемешку с Востоком. У игровых лавок — давка. Шум, гам, огни. Световые гирлянды, софиты, лампы — они создают ощущение безопасности, даже если их цель — продажа и реклама.
Но я пришёл туда, где они бессильны.
Напротив ресторана, в ожидании получателя, я стою. Но вопреки ожиданиям, из ювелирного магазина слева выходит женщина. На вид — 30–35. Направляется ко мне. Золотые серьги в форме луны. Телосложение — завидное. Стройная, пышная. Украшения на шее и запястье подсказывают: её загар — с пляжей дорогих стран.
Она останавливается в полутора метрах и тихо, голосом-сопрано, говорит:
— Чёрный помидор, красная шапочка?
Я киваю с лёгкой улыбкой, подтверждая пароль, и передаю ей прямоугольную коробку, завернутую в крафтовую бумагу.
Но внезапность — всегда рядом.
Люди в форме спецназа появляются из ниоткуда. Меня сковывает оцепенение. Её — ни капли.
Бронированные машины въезжают в толпу, как шары для боулинга. Больше пятнадцати бойцов быстро стягиваются к ювелирной лавке, окружают территорию. Синхронно, как по сценарию, разбивают стёкла прикладами, взламывают запасной вход, черный вход — заходят внутрь.
Паника. Женские крики. Люди бегут.
А она — спокойна. Хладнокровна. Не теряя самообладания, хватает меня за шкирку, целует в засос, и в это же время незаметно прячет посылку под мой кардиган.
Я на грани.
Паника смешалась с удовольствием. Пот стекает по вискам. Сердце бьётся, как мотор. Мы прижались друг к другу. Я чувствую, как ускоряется её пульс.
Трижды она толкает мне коробку в грудь. Без слов. Я подчиняюсь. Становлюсь хранителем чего-то, о чём не имею ни малейшего понятия.
Но уже слишком поздно думать. Сцена пошла по своим правилам. А я — просто актёр без сценария.
Сюзанна, обладая врождённой внимательностью к деталям, всегда наблюдала за прохожими во время своих прогулок. Этот молодой человек сразу выбивался из потока — он выглядел совсем не как местный. Для неё он показался туристом.
Он был заметно выше большинства здешних мужчин — на 12, может, 14 сантиметров выше её, но не больше. Стройный, спортивного телосложения.
— Может, баскетболист? Или волейболист? — мелькнуло у неё в голове, пока она мысленно собирала пазл из его выдающихся черт.
На запястье у него блестели механические часы Hublot — признак безупречного вкуса и уровня.
Чёрная рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами, рукава закатаны до локтей. Под тонкой кожей выделялись напряжённые вены. Лёгкая растительность на руках и груди, мускулистая шея. Сильный подбородок, скулы — всё выдавало высокий уровень тестостерона.
Тёмные классические брюки, без ремня. Чёрные туфли, размером 45-й.
От него исходила аура загадки. Весь он — словно созданный из мрака, но с сердцем, ярким, как огонь Данко. Казалось, он хранил в себе тысячи тайн, готовый открыть их лишь достойному.
Но увы — в этот миг смелость покинула их обоих. Два утончённых, эрудированных представителя интеллектуальной молодёжи, вдруг стали застенчивыми, словно влюблённые школьники.
Словно по сценарию, каждый направился в противоположную сторону, фальшиво делая вид, что ищет книгу — любую, лишь бы занять руки и не выдать волнение.
Им нужно было время, чтобы обдумать произошедшее.
Ведь до сих пор считается слабостью — любить, влюбляться. А они не хотели показаться уязвимыми.
Ведь первое впечатление — это всё. Его хочется оставить безупречным.
Две противоположности, две крайности одного целого, должны были вернуться к своей оси. Но пока — время подумать. Решить, каким будет следующий шаг.
Но все таки проходя мимо друг друга при трёх секундном взгляд было взято большего чем не могут за годы...
Второй месяц осени.
С момента приезда прошёл уже месяц.
Но Эдвард всё ещё не мог интегрироваться в общество. Его интересы, менталитет, мировоззрение — всё это кардинально отличалось от местных.
Он чувствовал себя не на своём месте.
И всё же...
Спортзал и библиотека стали для него тихими гаванями. Там он порой находил общность — если не в словах, то хотя бы в атмосфере.
Это было как глоток свежего воздуха.
Хотя, если говорить буквально, воздух города — особенно в промышленных зонах, у фабрик и заводов — оставлял желать лучшего и, возможно, влиял даже на мышление людей.
Однажды, в один из туманных столичных вечеров, Эдвард вновь направился в библиотеку.
На третьем этаже, у порога зоны открытого доступа, он встретился взглядом с ней.
Он даже не успел ступить внутрь.
Её рост — около метра семидесяти пяти.
Глаза — широко раскрытые, проницательные. Казалось, они умели гипнотизировать.
Зрачки — тёплые, глубокие, как у ласковой кошки. В них была нежность, доверие, искренность... как будто они умели говорить.
Золотистые волосы — шелковистые и яркие, словно у Рапунцель. Они так и манили к прикосновению, как неоткрытый мир, который ждал своего первооткрывателя.
Солнечные серёжки — маленькие, почти детские, но с душой. Среди псевдоценителей искусства они могли вызвать насмешку.
Но только не у Эдварда.
В этом солнышке — его мир растаял.
Он сразу понял: она — не такая, как все. И дело не в красоте, не в шарме.
В её присутствии чувствовалось нечто большее, чем внешность.
В её личности — глубина, которую невозможно было объяснить.
Эдвард это уловил. И не смог не влюбиться.
Пускай не сразу, но со второго взгялда он понял что любит её. Но этот второй взгляд стал последним для него...