Одушевлённые

Пролог

Тихий шорох во дворе заставил его застыть и навострить уши. Как он и ожидал – за ними пришли в самый тёмный час ночи. Глазами он обшаривал окна, стараясь не крутить башкой. В доме было темно, и разглядеть, что находится внутри, было непросто. Только движущийся объект мог привлечь внимание, вот он и не двигался.

В боевой обстановке, услышав подозрительный звук, он бы давно уже бухнулся на пузо и по-пластунски пополз к окну, но сейчас он медлил. Он корил себя на все лады, но всё-таки не хотел пугать свою женщину попусту. Она и без того напугана, а если он будет её тормошить из-за каждой пробежавшей во дворе кошки, то она может запаниковать.

Может, он, и правда, откровенно параноит? Нет. Шорох повторился чуть ближе, под чьей-то подошвой хрустнул камень. По двору ходил кто-то гораздо тяжелее кошки. И это точно не их друг, тот бы не крался, как вор. Или убийца.

Мысль эту он додумывал, уже подлетая к спящей девушке. Он резко, а оттого грубо накрыл её рот ладонью, чтобы она не смогла закричать, и так же жёстко тряхнул её за плечо, почти стаскивая с дивана на пол. Сейчас ему нужно было действовать быстро, за синяки он извинится потом. Она умная, она простит.

Девушка не взвизгнула, она нелепо взмахнула руками, хрюкнула в его ладонь и попыталась отпихнуть её. Он придавил мельтешащие руки и ноги своим телом, и только тогда она толком проснулась и посмотрела на него.

В её глазах не было страха, только безмерное сонное удивление. Молодец. Он приложил палец к своим губам, приказывая ей молчать, та кивнула коротко и бросила настороженный взгляд на открытое окно. Сообразительная.

Он отнял ладонь от лица девушки и кивнул в дальний угол. Она попыталась подняться на четвереньки, но он придавил её к полу. Сопротивляться она не стала и неуклюже, но старательно поползла в указанном направлении. Он последовал за ней, стараясь прикрывать её своим телом.

Он притиснул её к стене, заставив лечь и сжаться, а сам поднялся на одно колено и застыл, закрыв её собой. Может, её даже не заметят. Стало тихо, слышалось только её чуть учащённое дыхание. Сам он дышал ровно. Он был в своей стихии. Это ощущалось, как возвращение домой.

Он напряжённо прислушивался к малейшим шорохам. Ничего не происходило, но он не обманулся. К ним кто-то проник и теперь подбирает наилучший путь в дом. Вот бы пришедший не знал, с кем имеет дело! В этом случае он легко поверит, что в доме все спят, и не будет так уж осторожничать и проверять тёмные углы.

Но он в это не верил. Тот, кто за несколько часов нашёл их здесь, явно умеет добывать и анализировать информацию. Вполне возможно, он не особенно старался ранее, но теперь, когда обе стороны показали друг другу зубы… Нет, нечего и надеяться. Более того, в прошлый раз за ними пришли дилетанты, а теперь, вполне возможно, вокруг дома ходит профессионал. Может быть, даже не один. Костя на такой ход событий совершенно не рассчитывал и на секунду пожалел, что прогнал друга подальше от опасности. Лишние руки сейчас бы пригодились.

Вот оно! В дальнем окне, том самом, из которого отлично просматривался диван, где недавно спала девушка, мелькнула тень. Кто-то заглянул в окно так, как это сделал бы он сам. Коротко, резко. Он видел достаточно бойцов, чтобы по манере просто заглянуть в окошко понять, что перед ним не обычный браток, а подготовленный воин. Дерьмо!

А потом по бетонной отмостке застучали аккуратные шаги. Минимум двое людей обходили дом, выискивая брешь. Их, похоже, пришли убивать, он был один, а под его ногами съёжилась его женщина. Дважды дерьмо. Звякнуло разбитое стекло, по полу покатилось что-то жёсткое, и он, не думая, бросился на неё всем телом, закрывая от взрыва.

БУМ!

Глава 1

Костя привычно сжимал руль. Служебный внедорожник легко слушался водителя и мягко шёл в своей полосе. Косте нравилась эта машина гораздо больше того, на чём он привык ездить в прошлой жизни. Гораздо!

Костя недавно свернул с Варшавского шоссе и нырнул в тоннель, в таких местах ускоряться было нельзя, и он вёл машину ровно и аккуратно. Шум шин в тоннеле был особенный, отражаясь от стен, он превращался в почти самолётный гул, заслоняющий все остальные звуки.

Фонари неслись ему навстречу, бликуя на лобовом стекле и погружая салон то в тёплый уютный свет, то во тьму. Светло-темно, светло-темно. Мелькание вместо медитативного состояния вызывало у Кости тревогу.

Помимо его воли уши наполнились фантомными криками, а в нос ударил характерный запах. Ощущение было таким сильным, будто Костю за шкирку выдернули из этого времени и места и отбросили на несколько лет назад, жестоко и больно приложив лицом о землю.

Огни. Огни, несущиеся на него в темноте под шипящий звук, и воздух, пахнущий соляркой и выхлопом. Руки Кости сжались крепче, а плечи невольно напряглись. Когда внедорожник наехал колесом на люк, Костя от знакомого звука вздрогнул всем телом и едва не дёрнул руль. Только отсутствие характерного свиста следом позволило ему сохранить остатки трезвого рассудка.

Силой он заставил себя отбросить воспоминания и вернуться в реальность. Водитель должен быть внимательным. Эта борьба за контроль над собственным сознанием стала настолько привычной рутиной, что сторонний наблюдатель не заметил бы, что Костя только что сражался с собственными демонами и вышел победителем. На этот раз.

На заднем сиденье машины Костина начальница, Ирина Константиновна, цокотала маникюром по клавиатуре ноутбука. Казалось, эта женщина вообще никогда не прерывает свою работу, именно поэтому в машине никогда не включалось радио.

Сегодня Косте было муторно. Вроде, обычный день, всё, как всегда. Утром проснулся по будильнику, сунул морду под холодную воду для бодрости, натянул привычные брюки и рубашку и потопал на работу. Идиллическая картина. Именно такая, как он мечтал. Тихое утро, и Люда вертится на кухне, гремя туркой, на всю квартиру пахнет кофе с перцем.

Кофе с перцем и гвоздикой, странное пристрастие, которое Костя привёз из одного из своих «путешествий». Обычно он старался как можно скорее забыть всё, что с ними связано, а эту придурь вот почему-то не забыл.

Правда, сегодняшнее утро было омрачено Людиным ворчанием. Впрочем, как и многие в последнее время. Скоро будет уже три года, как Костя устроился в «Гермес» простым водителем, и почти три года с недолгими перерывами этот утренний бубнёж встречает его с завидным постоянством.

Впрочем, как и вечерний. Кто-то говорит – это базовая женская настройка, но Косте это набивало оскомину. Он хотел приходить к себе домой, чтобы отдыхать душой, а не добирать негатива до критического уровня.

– И кофе заканчивается, блин, – едва слышно бурчала Люда. – Всегда что-нибудь заканчивается. Лето на дворе, а мне выйти не в чем… Три года, блин, только на мои и живём… И чего всё не может быть, как раньше?

Костя по привычке бесшумно приблизился и встал в дверном проёме, опершись о косяк. Он смотрел на неё, такую родную, привычную, и не знал, что он чувствует в этот момент. Люда мялась у кухонного стола в одной длинной футболке, стоя спиной к двери.

Костя дал себе мысленного пинка и подошёл к девушке.

– Доброе утро, – прошептал он ей на ухо и попытался обнять.

– А… Встал? Кофе будешь?

Люда говорила рвано, раздражённо. Не дожидаясь ответа, она бахнула на стол перед ним чашку с остро пахнущим напитком и вывернулась из его объятий. Костя оперся о стол обеими руками и вздохнул, опустив голову. Он всё-таки взял чашку и пригубил кофе. Было горько.

Костя чуть тряхнул головой, отгоняя видение. Эти воспоминания оттеснить было не в пример легче, чем те. Другие. Машина вынырнула из тоннеля, и солнечный свет залил салон, вымещая тягостные мысли. Думать стало немного легче, да и дышать – тоже. Тоннельный шум мигом пропал, уступив место обычным звукам.

Костя не признавался себе, но в последнее время начал впадать в какое-то бабовато-депрессивное состояние. Он вообще считал всю эту хандру с умными психоназваниями женскими выдумками, и чувствовать на себе её зловонное дыхание было особенно обидно.

Всё чаще и чаще он замечал, что задумывается ни о чём и обо всём сразу, останавливается, потирая подбородок и слепо глядит в окно машины, ожидая свою начальницу. Его накрывала меланхолия, и в голову лезли дурацкие мысли, которых он там совсем не хотел.

Ведь у него всё хорошо! Хорошо! Именно так, как он и хотел, даже мечтал! Тишина, спокойствие, дом, женщина рядом, стабильная понятная работа. Всё было именно так! И не так в то же время.

Вообще, пора была уже и продвинуться в их с Людой отношениях, Костя сам считал, что пяти совместных лет было вполне достаточно для того, чтобы приглядеться друг к другу. Костя часто задумывался о том, чтобы наконец съездить за кольцом. Но так и не съездил. И от этого тоже было мерзко.

– Подъезжаем к Каширскому. Скоро будем на месте, – тихо сказал Костя.

– Ага, – отозвалась Ирина Константиновна, не переставая клацать по клавиатуре.

Привычным взглядом Костя осматривал всё вокруг. Он не мог отделаться от этой привычки, мозг помимо его воли фиксировал всё, что происходит. Даже то, что не касалось лично его. Когда-то полезная привычка в нынешнее время только перегружала голову.

Тем не менее, Костя упорно сканировал улицу. Это помогало сбить тревогу, маленькая уступка его воспоминаниям, не позволяющая им завладеть его разумом. Проигранная битва ради выигранной войны. В этот раз привычка наблюдать ему всё-таки пригодилась.

На встречной полосе творилось что-то неладное. Машины странно дёргались, будто огибая какое-то препятствие, и препятствие это двигалось, приближаясь к ним. Костя нахмурился и вгляделся в поток машин, пытаясь определить, что его так насторожило. Его правая нога помимо его воли отпустила педаль газа, и машина послушно сбросила скорость. Костя прищурился, невольно вцепляясь в руль, и наконец увидел, в чём было дело.

Глава 2

Бум. Бум! Бум!!! Да закрывайся же ты!

Дверца узкого металлического шкафчика никак не хотела захлопываться, и Саша начала раздражаться. Она зверски устала и просто хотела домой. Домой и всё! Бум!!! Она снова шваркнула дверцей и только теперь заметила торчащий язычок замка. Вот чёрт! Она пыталась захлопнуть дверь, не повернув ключ.

Саша закрыла глаза, подняв лицо к пололку, и несколько раз глубоко вздохнула, в голове немного прояснилось. Она с усилием потёрла лицо, стараясь отогнать сонливость. После ночной одиночки получалось плохо.

Похоже, она слишком часто выходит в ночные смены в последнее время. Добрая душа, блин, не может отказать коллегам и легко соглашается поменяться дежурствами. Впрочем, кого она обманывает? Просто у всех её коллег есть семьи и дети. Семьи, в которых постоянно что-то случается, что требует их присутствия. У Саши же такой проблемы нет.

Но вообще, с этим альтруизмом пора подвязывать, иначе мозг у Саши от недосыпа выльется через глаз сам. А потом её запрут в какой-нибудь кунсткамере, и к ней будут водить студентов, чтобы показать первого в мире человека, сделавшего самому себе лоботомию. Без инструментов.

Она выверенным движением аккуратно закрыла шкафчик и прислонилась лбом к его холодной дверце. Может быть, так её гудящая голова хоть чуть-чуть остынет? Не открывая глаз, Саша провернула ключик в замке и аккуратно заперла её.

– О! Привет! Домой собираешься? – раздался за её спиной бодрый мужской голос.

Это был Славик, её коллега. Саша сразу узнала его по голосу, они все привыкли узнавать друг друга в масках, по голосу ли, по манере двигаться, даже по походке. Вообще-то Саша должна была передать Славику смену, но он опоздал, и Саша решила переодеться, не дожидаясь его прихода.

– Угу, – ответила она, не оборачиваясь.

– Ты завтра опять в ночную? – спросил он.

– Ну вообще не планировала. У меня по графику отсыпной и выходной намечаются, – ответила Саша недовольно. У неё появилось нехорошее предчувствие.

– Слушай, а ты не выручишь меня? – чуть смущённо начал Славик.

М-да. Предчувствие не обмануло. Саша молча ждала, когда Славик вывалит на неё свою просьбу. Она уже знала, что он скажет через минуту. Всегда знала.

– Ты завтра в день меня не подменишь? Мне дочку из летнего лагеря забрать надо, у них там смена заканчивается, а ехать далеко, её в автобусе укачивает, – затараторил Славик.

– Да. Конечно, – перебила его Саша.

Его трескотня действовала ей на нервы.

– Ой! Спасибо! Ты настоящий друг! Я буду должен! – заверещал Славик, будто Саша не помогла ему, а наступила на ногу.

– Как и весь коллектив, – едва слышно выдохнула Саша.

– Что? – Славик уже начал вытаскивать форму и не смотрел на Сашу.

– Нет, ничего, – нарочито бодро ответила она. – Я дела передала Оле. С ночи новенький только один. Топором промахнулся мимо чушки. Привезли вечером. Ничего сложного. Тихая ночь выдалась.

– Да? А в приёмнике сейчас шумно, – усмехнулся Славик. – День будет жарким.

– А что там? – полюбопытствовала Саша. Никогда не могла отделаться от желания всё знать в родной травматологии.

– Как я понял, там где-то то ли крыша обвалилась, то ли что-то в этом роде. Всех к нам привезли. Не объяснили, а я так только, заглянул. Там не до меня было, бегают все, – пожал плечами Славик.

– Понятно. Лето перестаёт быть тихим сезоном, похоже, – вздохнула Саша. – Хорошо, хоть днём. Рук поболее.

Она ощутила секундный порыв остаться и помочь товарищам с наплывом пациентов, но потом поняла – если она сейчас не пойдёт домой, то просто уснёт в ординаторской через полчаса. Не давая себе времени на раздумья, она подхватила сумочку и быстрым шагом направилась в сторону выхода из отделения.

Прощаясь с коллегами на бегу, она привычно спустилась на первый этаж по лестнице. В приёмном покое и правда было столпотворение. Саша окинула жужжащий, как растревоженный улей, коридор профессиональным взглядом. Ой и туго придётся ребятам… Одних разбитых голов навскидку было больше десяти. И это только приоритетные.

Нет! Стоп! Она пойдёт домой и никуда больше! Ей нужно отдохнуть! Три ночные смены подряд любого сшибут с ног! Она сейчас, как сонная муха, просто будет бесполезна, даже, наверное, будет мешать. Хирург должен быть свеж и бодр!

Хотя, ассистировать – это не так уж сложно. Нет-нет-нет! Домой! У неё и так в глазах двоится. Она всю ночную смену искренне и страстно мечтала о том, как приедет в свою квартирку, примет короткий душ, чтобы смыть больничный запах, отключит телефон и рухнет лицом в подушку.

Спать. Как же ей хочется спать…

Август встретил её жарой. Утреннее солнце, бившее прямо в глаза, заставляло щуриться, тёплый ветер ласкал лицо, будто хотел убаюкать. Саша невольно застыла на ступеньках и полной грудью вдохнула. Простой московский воздух без запаха хлорки и лизола ощущался, как дорогой парфюм.

Саша, почуяв свободу, пошла бодрее, напряжение, оставленное ночной сменой, потихоньку начало её отпускать. Она почувствовала, как плечи её понемногу расслабляются. Она больше не в отделении, нет нужды всё время быть настороже.

За забором, ограждающим территорию больницы, от остановки отходил автобус. Блин. Саша, автоматически пробежала несколько шагов, но потом поняла, что не догонит его, и замедлилась. Теперь следующего ждать не меньше пятнадцати минут, бежать на остановку незачем.

Она махнула охраннику на пропускном пункте и приложила магнитный пропуск к считывателю турникета. Всё. Свобода. Пусть всего на два дня, но всё-таки свобода. Саша неспешно плелась на остановку и оглядывалась по сторонам.

Вдруг её внимание привлекло странное бурление на дороге. Всё произошло в какие-то доли секунды. Какой-то ненормальный вылетел на встречную полосу и понёсся против движения. Машины бросились в рассыпную, раздался визг шин, сигналы клаксонов, а потом – оглушительный удар. По асфальту зазвенели осколки стекла, какая-то женщина на остановке вскрикнула.

Глава 3

В третий процедурный бокс с выпученными глазами влетела Варя с гремящим биксом[1] в руках. Видимо, Олегыч придал ей знатного ускорения. Саша мельком взглянула на неё, намыливая руки и вернулась к своему занятию.

Она на скорую руку зафиксировала лоскуты кожи шапкой Гиппократа[2], не доверив санитару перехватить их руками. Риск инфицирования таких обширных ран от её нестерильных рук и так был слишком велик, незачем узнавать, какую бесценную микрофлору сможет привнести туда санитар.

– Ох батюшки, – пискнула Варя. – Чем это его так?

Девушка, перебравшаяся в Москву из глубинки, никак не могла отделаться от специфического говорка, хотя очень старалась.

– Физраствор, систему, гепарин, деприван, бетадин, альбуцид[3], – скороговоркой выдала Саша, проигнорировав вопрос.

Варя перевела непонимающий ошалелый взгляд с пациента на Сашу.

– Так он же и так в отключке… – пролепетала она.

– Живо!!! – гаркнула Саша.

Санитар подпрыгнул, а Веру будто ветром сдуло. Она вывалилась обратно в коридор, вышибив дверь собственным телом. Саша сама надела маску, шапочку и стерильные перчатки и горько хмыкнула.

Процедурный бокс не был стерильным, операции на открытых ранах здесь проводить было нельзя. Разве что гипсы накладывать или суставы вправлять. Если этот мужчина выживет и не выдаст инфекцию, это будет чудо. А в чудеса Саша не верила очень давно.

Саша окинула взглядом пациента, и её прошибло холодным потом. Руки внезапно задрожали, а дыхание сбилось. Вид окровавленного тела для неё не был в новинку и не вызывал особых эмоций.

Но этого человека она своими руками несколько минут назад вытащила из искорёженной машины. Это будило в Саше воспоминания, которые ей совсем не хотелось выпускать на поверхность. Это – не Витя. Это – совсем другой человек.

Саша повторяла про себя эту мантру. Ей сейчас совсем ни к чему колотящееся в горле сердце. Этот мужчина – не Витя. А чёрт… Она ясно видела разницу: тёмные, почти чёрные волосы, острые черты лица, атлетическое, крепкое тело бойца или спортсмена – ничего общего.

Её пациент совсем не был похож на Витю. Но всё равно, старая рана внезапно открылась, и в сознание хлынули давно задушенные переживания и мысли. У Саши была всего пара секунд на то, чтобы взять себя в руки, и Саша справилась. Не имела права не справиться. Но за эти секунды что-то всё-таки изменилось. Непозволительно.

Спасение этого пациента стало для Саши личным. Чёрт знает, почему.

Совершенно ненужные эмоции. Врачам не просто так запрещают лечить и оперировать друзей и родственников. Не из вредности, а потому, что врач должен сохранять твёрдый рассудок и холодную голову. Эмоции мешают, заставляют ошибаться, подчиняться чувственному, а не аналитическому. И если Саша сейчас же не возьмёт себя в руки, то она просто нечаянно зарежет своего пациента или проколет ему глаз дрогнувшей в ненужный момент рукой.

О господи…

Всё! Отставить панику! На размышления времени нет. Обо всех своих моральных трудностях она подумает потом. Сейчас её первоочередная проблема – порванный сосуд, а потом – скальпированные раны. Ожог на плече можно поручить той же Варе, намазать и забинтовать она справится. Нужно осмотреть всё остальное на всякий случай.

Саша встряхнулась, открыла бикс и вытащила ножницы. Как раз успеет, пока Вера притащит всё, что нужно.

– Ремень расстегни, пожалуйста, – попросила она санитара.

Мужчина понятливо кивнул и обошёл стол. Пока он сражался с брюками пострадавшего, Саша резала рукава его рубашки – переворачивать тяжёлое тело не было никакого желания. Мало ли, какие ещё повреждения они не заметили.

Авария!

После аварии Саша бы с удовольствием загнала пациента на МРТ всего от макушки до пяток, чтобы удостовериться, что у него нигде ничего не сломано! Машины! Сколько от них бед! Саша так и не удосужилась получить права. И не получит.

Толстый манжет было резать особенно трудно, но Саша поднажала и смахнула ткань с распростёртого тела. Когда лоскуты рубашки опали на кушетку, санитар присвистнул, а Саша на миг замерла. Грудь и руки мужчины от самых запястий до плеч были покрыты татуировками. Армейскими, насколько она могла судить.

Саша такого никогда не видела, но догадаться было нетрудно. Татуировки были сделаны не для украшения. Часть из них выглядела, как своеобразные зарубки, послужной список, внесённый чернилами прямо в кожу. А часть носила утилитарный характер.

На левой стороне груди у пациента была набита последовательность букв и цифр, видимо, личный номер, под ним – группа крови. Вторая положительная. Это хорошо, её всегда хоть залейся. На правой стороне над соском, задрав хвост, стоял скорпион. На руках у мужчины вились какие-то чёрные символы, Саша не могла разобрать. Только летучая мышь на плече выделялась ярко.

Всё, что не было покрыто татуировками, было украшено шрамами. Там было, кажется, всё. Два огнестрельных, в плечо и в живот, несколько ножевых, пара осколочных. На руке был след от старого ожога. Какой кошмар… Этого человека жизнь пожевала, но, похоже, подавилась и выплюнула.

Саша испытала невольный укол сочувствия к этому мужчине. Она точно знала, сколько боли доставляют такие ранения. Каждое из них. И насколько трудно после них реабилитироваться. Но этот эпизод Саше очень помог. Теперь отличие пациента от Вити стало настолько видимым и радикальным, что это помогло ей отделаться от навязчивых эмоций, мешающих думать.

Саша тряхнула головой. Плевать, как он разукрашен, она – врач, её обязанность – осмотреть его на предмет повреждений. А беглый осмотр говорил Саше, что, кроме хорошей гематомы от ремня безопасности, ниже шеи на нём повреждений нет. Неплохо бы сделать снимок и посмотреть, не сломало ли ему рёбра, но это не горит. Вроде, смещений нет.

А вот мордашка «горела», шапка Гиппократа уже пропитывалась кровью, Саша всерьёз опасалась тромбоза и шоковой реакции на кровопотерю. Даже при незначительной, но резкой кровопотере организм не успевает включить компенсаторные механизмы, и пострадавший может умереть. Утонуть в стакане, если можно так сказать. Санитар уже прилаживал к руке пострадавшего манжету тонометра.

Глава 4

Мир качался вокруг него и был неподвижен одновременно. Точно такое же ощущение бывает в поезде или на корабле, когда глаза говорят тебе, что ты твёрдо стоишь на ногах, но ты всей кожей ощущаешь, что реальность танцует вокруг тебя пьяный вальс.

Первое, что пришло к Косте – ощущение лёгкой качки и бьющего в глаза света. Его что, транспортируют? Нет, не похоже. Нет привычной жёсткой тряски, нет натужного рёва движка, да и соляркой совсем не пахнет. И никто не болтается рядом, не треплется, не лязгает оружием.

«Спокойно, солдат. Ты не там больше»

Нежный женский голос всплыл в его памяти. Голос, лишённый лица, запаха и возраста, зато наделённый мягкими, тёплыми, но уверенными руками. Может, ему померещилось? Ему чего только не мерещилось, особенно, под обезболом…

Всё выше плеч надоедливо болело, в висках пульсировало, кожу тянуло и жгло. Веки его будто склеились, и Костя не мог осмотреться и понять, где он, и что с ним, и это вызывало глухую панику. Он постарался оторвать руки от постели, отчаянно боясь ощутить себя связанным. Но нет, руки спокойно поднялись в воздух, и Костя первым делом потянулся к лицу.

– Аккуратно, Кость, – послышался рядом твёрдый женский голос, и его кисти кто-то мягко перехватил.

Это был не тот голос, что он помнил из своего полузабытья, но этот голос он знал! И он никак не вязался с тем, что он сейчас чувствовал. Этой женщины просто не могло быть в госпитале! Костя разлепил пересохшие губы и всё-таки спросил:

– Ирина Константиновна? – голос его был хриплым, будто он орал несколько часов.

– Нет! Это совесть твоя!

В голосе начальницы смешался гнев и облегчение, а в тоне прорезались столь знакомые строгие нотки, что Костя убедился – это точно она. Ошибки быть не может.

– Напугал меня! – посетовала она.

Чем это? Пугать Костя никого не планировал, это он помнил точно! А что вообще было? И тут в памяти Кости всплыла авария. Летящая на него машина, рывок руля, а дальше всё было, как в тумане.

– Я не хотел, – буркнул Костя. – Где я?

– Не хотел он… – чуть брюзгливо передразнила начальница. – В больнице мы сейчас.

– А Вы чего здесь делаете? – спросил Костя.

– Чего-чего, тебя жду, – раздражённо ответила Ирина Константиновна.

– Сильно меня помяло? Почему я глаза открыть не могу? – Костя постарался задать этот вопрос будничным тоном и надеялся, что у него это получилось.

– Погоди, я сейчас, – ответила Ирина Константиновна, голос прозвучал чуть ближе. – Надеюсь, меня не прибьют за это. Врач у тебя ух! Может и утюгом запустить…

Костя почувствовал прикосновение к лицу, и с его глаз аккуратно сняли какие-то наклейки. Он тут же открыл глаза и заморгал. Свет резанул сетчатку и, казалось, поджёг сам мозг, глаза немедленно заслезились, но Костя упорно пытался проморгаться. Невозможность осмотреться пугала его больше, чем боль.

Боль и темнота отбрасывали его в один их самых ненавистный дней его жизни. Для полной картины не хватало только запаха сырой земли и дыма. От этих воспоминаний у него начинали подрагивать руки, а расклеиться перед начальницей было нельзя.

Глаза болели, будто в них насыпали песка, слёзы беспрестанно текли по щекам, но к счастью, картинка вокруг него начала обретать чёткость. Первым, что он увидел, было уставшее, обеспокоенное лицо Ирины Константиновны.

Одета она была в медицинский халат с чужого плеча, сползший на одну сторону, на скуле бланш, волосы её были в беспорядке, которого он не видел никогда. Костя даже опешил. Если бы он не услышал голос начальницы, он бы её просто не узнал.

Она с тревогой в глазах пыталась поймать его взгляд. Непривычно лишённая макияжа, без своих стильных дизайнерских очков, она впервые за время их знакомства выглядела на свой возраст.

– Вы похожи на нормальную… – брякнул вдруг он.

– А иди ты, – тут же озлилась Ирина Константиновна. – Я и была нормальная!

Костя смутился, вскинул руку к голове, намереваясь привычным жестом взъерошить волосы, и наткнулся на бинты. Ирина Константиновна притихла, а Костя начал аккуратно ощупывать себя.

Вся левая сторона физиономии была укутана в бинты и болела, как, собственно, и темечко, на носу было что-то приляпано. Словом, выглядел он сейчас, наверное, как Рамзес Второй в натуральную величину. Не в лучшие свои годы.

– Как ты? – непривычно мягко спросила Ирина Константиновна.

– А хрен его знает… – уклончиво ответил Костя. – Что было-то? Я толком и не понял ни черта…

Костя окинул взглядом помещение, где он лежал. Типичная больничная палата с крашенными в бежевый стенами, дверь санузла в углу. Комфорт плюс! Хоть не на другой конец этажа ковылять и не стоять в очереди, почти курорт. Лежал Костя на больничной койке, тоже весьма продвинутой, никакой панцирной сетки.

Перед его глазами встала картинка, которую он не хотел вспоминать. Промелькнуло ощущение жёсткой койки под спиной, запах дешёвого порошка, хлорки и хозяйственного мыла ударил в нос, на грани слышимости пронеслось эхо многоголосого храпа и тихих безнадёжных стонов.

Там пахло совсем иначе. Болью вперемешку со смехом. Где-то безразличием и истерикой. Где-то криками и страхом. Эти ощущения были настолько концентрированными, что их можно было почувствовать на языке. При глубоком вдохе они заливались в глотку, как вонючая болотная жижа.

К реальности его вернул голос начальницы:

– ДТП было. Тот человек вылетел на нашу полосу, полетел прямо в нас. Я видела. Врач твоя видела. Он потом с места происшествия скрылся.

Видение пропало, и Костя пару раз моргнул, прогоняя его остатки. Он нарочито медленно втянул воздух, вбирая и смакуя незнакомый букет ароматов. Непривычный, а оттого успокаивающий.

– Кто скрылся? – переспросил Костя.

– Виновник аварии! – выплюнула начальница.

Ну скрылся и скрылся. Стоп! Что?! Это же лишение прав…

– То есть как, скрылся? – опешил Костя.

Ирина Константиновна фыркнула и возвела глаза к потолку в возмущении. Даже сухим кулачком с наманикюренными, но поцарапанными пальцами потрясла, грозя неведомо кому.

Глава 5

Саша повесила ключи на крохотный крючок у двери и с долгим выдохом привалилась плечом к стене в собственной тесной прихожей. Наконец-то этот бесконечный день закончился. Она прикрыла глаза и откинула голову, упершись затылком в косяк.

Её вдруг посетило странное чувство, будто для неё больница – родной дом, а эта квартира – место, куда нужно приходить по расписанию. Странное ощущение. И ведь абсолютно оправданное. В больнице она проводила больше времени, чем дома.

Саша отпустила рюкзак, и тот гулко грохнулся на голый пол, застеленный линолеумом. В квартире было тихо. Никто не заливался задорным лаем при виде хозяйки, никто не топал встречать её в прихожей, не разговаривал по телефону. Молчал телевизор, нигде не лилась вода. Только холодильник вдруг вежливо заурчал, и этот звук в тишине разнёсся и громом отразился от голых стен.

А ещё здесь ничем не пахло. Обычно хозяев в прихожей, а иногда и на лестнице, встречает запах жареного лука, свежеснятых ботинок, дорогих духов, чистящего средства, цветов, ну или на худой конец – неубранного кошачьего лотка. У Саши дома не пахло абсолютно ничем.

Она скинула кроссовки и поплелась в свою спартанскую ванную. В ней – лишь два полотенца разных размеров, единственная зубная щётка, минимальный набор бутылочек на бортике ванны, никакой косметики. На зеркале остались застарелые следы от капель. Плевать.

Саша поплескала себе в лицо тёплой водой и в зеркало взглянула на собственное лицо, по которому стекали крупные капли. Та пара часов, что она провела в отключке в сестринской, не стёрла до конца следы усталости с него. Она по-прежнему была похожа на восставшего зомби. Сама себе доктор Франкенштейн, даром что током себя не бьёт для бодрости, но какие её годы, всё к тому идёт. Саша хмыкнула и отвернулась от зеркала.

Вся квартира была ей под стать. Никаких плюшевых медведей, картин, ковриков на полу, никакой скатерти и любовно выбранных светильников. В Сашином жилище всё было предельно функционально и практично.

Плоские лаконичные поверхности, которые было легко убирать, немаркие цвета, вместительная мебель, голый пол, по которому так легко бегал робот-пылесос. Отдохновение для глаз и натруженных в операционной рук.

Саша сбросила мешковатые спортивные штаны и кофту, вынула медицинскую форму и сунула их к таким же кофтам, штанам и формам в корзину с грязным бельём. Прелесть её гардероба состояла в том, что его абсолютно не нужно было сортировать по цветам и типам ткани. Просто сунул в машинку, и всё.

Саша с сомнением посмотрела в сторону кухни, где в проёме был виден холодильник, но плюнула и пошла в единственную комнату. Еда подождёт. Как и уборка, которую Саша откладывала уже несколько раз. И корзина с бельём подождёт до утра. А может, и подольше. Всё равно на устроенный ею бардак смотреть некому, а Саше состояние её дома было безразлично.

Её односпальная кровать пребывала ровно в том же состоянии, в котором Саша оставила её позавчера. Или это было ещё раньше? Кровать пахла Сашиным гелем для душа, никакого запаха одеколона.

В этой кровати никогда не спал мужчина. «И не будет», – со злостью подумала Саша и плюхнулась лицом в комковатую подушку в съехавшей наволочке. Она двести двадцать к своей кровати подключит, чтобы в неё не проник никто несанкционированный.

Забравшись под толстое одеяло, Саша хрустнула каким-то позвонком и протяжно, с облегчением выдохнула, предвкушая долгожданный отдых. На тумбочке у кровати завибрировал телефон. Саша нехотя приоткрыла один глаз и потянулась за аппаратом. На экране высветилось «мать». Не «мама».

Сашу прошило волной негативных эмоций. Она знала – если не ответит сейчас, то звонки будут продолжаться. Даже если она не снимет трубку несколько десятков раз. Понятия «занята» для её родителей не существовало.

Саша, поколебавшись секунду, ткнула кнопку отключения звука и повернулась лицом к стене. Она прекрасно знала, что мать хочет сказать. Она говорит ей одно и то же каждый день в течение пятнадцати лет, прошедших с окончания школы.

Постоянная Сашина занятость была извечной темой для родительских придирок. Что сказать? Врачи, и правда, учатся и работают долго и упорно, с утра и до позднего вечера, а иногда – и по ночам. А у Саши ещё в период учёбы были отношения… Которые, естественно, тоже не нравились родителям. А им в принципе ничего не нравилось. Такая натура.

Саша наперёд знала, что польётся на неё из телефона. Когда она только поступала в академию, родители всячески ей препятствовали, уговаривая идти на экономический. Саше пришлось сражаться за право выходить из дома на вступительные. Практически с кулаками и побегами через окно, благо было невысоко.

Как только она поступила, тут же выбила в академии право поселиться в общежитии, чтобы съехать из этого дурдома. Как ей это удалось – до сих пор было загадкой для неё самой, не иногородняя же. Когда ей удалось съехать, и учиться, и подрабатывать стало в разы полегче, и Саша немного выдохнула. Но ненадолго.

Потом, во время учёбы, родители просто засыпали её звонками, применяли шантаж, угрозы и манипуляции, чтобы Саша бросила то дело, в котором хотела стать непревзойдённым мастером. Она была счастлива, что они не имеют на неё никаких рычагов физического давления.

Когда, много позже, они смирились с тем, что из меда Саша не уйдёт, они начали увещевать её пойти на стоматологический. Истинная правда, что стоматологи с частной практикой зарабатывают больше хирургов-травматологов в городской больнице, но у Саши была цель, и к этой цели она шла.

У неё была совершенно конкретная вершина, на которую она карабкалась, не жалея рук, ног, времени и здоровья. В конечном итоге, к двадцати семи годам она этой цели достигла. А потом всё рухнуло. Её Эверест оказался карточным домиком, осыпавшимся под её пальцами в один миг. Цель, которую сдули одной фразой, как соломенную хижину Ниф-Нифа

И больше всего она ненавидела то, что и эту цель родители не одобряли. Было совершенно понятно, что они ругали её за всё, просто за компанию, но сам факт, что всё оказалось зря, заставлял Сашу огрызаться на всех. Было больно оказаться неправой и преданной. Больно и чертовски обидно.

Глава 6

Костя просматривал оповещения на своём мобильном. Три пространных сообщения от Ирины Константиновны, по одному от двух сотрудниц из «Гермеса». От абонента «Люда» не было ни одного сообщения или звонка. С позавчерашнего утра.

В мыслях было пусто. Костя просто проматывал ленту с оповещениями туда и назад, хотя знал, что ничего нового там не найдёт. Проведя за этим занятием около получаса, он всё-таки открыл окно диалога с Людой и написал:

«Привет»

Даже интересно! Рядом с его отправленным сообщением быстро появились две синие галочки. Доставлено и прочитано, значит, телефон внезапно не сдох и не утонул в Москве-реке. Его не украли пришельцы и не съела бродячая собака.

Отвечать Люда не торопилась. Костя упорно смотрел в окно диалога, ожидая, когда в нём появится сообщение, что «Люда печатает». С каждой секундой его пальцы сжимались на аппарате всё сильнее и сильнее. Через десять минут Костя нарочито выверенным движением погасил экран и положил телефон рядом с собой, уставившись в потолок.

Вчера вечером к нему в палату привезли какого-то мужичка, слетевшего с приставной лестницы на даче. Тот попытался было начать весёлую беседу, но и обычно не сильно разговорчивый Костя сейчас будто совсем онемел. Ему совершенно не хотелось ни с кем контактировать. Особенно, в таком весёлом ключе. Сейчас его настроение было далеко от радужного.

А уж после просмотра списка сообщений разговаривать Косте расхотелось окончательно. Он смотрел сквозь потолок и не видел вообще ничего. Только пустота и тяжесть в груди нарастала с каждой минутой.

Телефон вжикнул, сигнализируя о входящем сообщении. Костя не сразу протянул к нему руку, почему-то смотреть на то, что ему прислали, не хотелось. Он разблокировал аппарат и взглянул в окно диалога.

«Привет»

И всё. Костя прикрыл глаза и сосчитал до десяти.

«Я в больнице»

Доставлено и тут же прочитано. На этот раз до сигнала об ответе прошло тринадцать минут.

«Что случилось?»

«В аварию попал.»

«Скоро выпишут?»

«Сегодня днём.»

«Я задержусь на работе»

Чувств не было, будто их выжгло вчера в машине. Даже удивительно. Костя улыбнулся одним уголком губ, тем, что ещё мог двигаться, и заблокировал телефон. Больше в нём ничего интересного не было.

Сосед по палате громко и задорно хрумкал печеньем и шуршал чем-то, Косте не хотелось на него смотреть. Он ждал. Ждал чёрт знает чего. Может быть, эту докторшу, что вчера собирала его лицо, может, медсестру, что снимет с него бинты и покажет, как он теперь выглядит… Он не знал.

Время тянулось медленно, вокруг ничего не менялось, и Косте казалось, что он застыл в реальности, как муха в янтаре. Только танцующие в луче света пылинки подсказывали ему, что время всё ещё течёт вперёд.

Он слушал перекличку бегающих по коридору врачей, санитаров и санитарок, сестёр и редких пациентов. Это было почти как смотреть телевизор, который включают для фона. Ничего не значащий шум, немного отвлекающий от безрадостных мыслей, крутящихся в голове.

По коридору пргромыхала тележка, и дверь в палату со стуком открылась. Медсестра этой самой тележкой толкнула створку, и та шмякнулась ручкой в стену. Судя по имеющейся на стене вмятине, она делала так каждый день.

На тележке звякали бутылки, а рядом с ними высились упаковки бинтов и пластырей. Костя приподнялся на локте и с надеждой посмотрел на улыбчивую женщину.

– Та-а-ак, Витязев кто у меня? – возопила она так, будто обращалась к целому стадиону.

«У меня», – улыбнулся про себя Костя. Как воспитательница в детском садике. И почему медсёстры везде одинаковые?

– Я, – отозвался Костя, и женщина позвенела в его сторону.

Одно колесо тележки судорожно дёргалось, и всё, что на ней стояло, подпрыгивало и позвякивало. Такой знакомый звук ударил Костю в мозг, и снова картины из другой реальности попытались пробраться в его сознание.

Тёмная палата, чей-то стон боли, разговоры вполголоса с какими-то похоронными нисходящими интонациями, и точно такое же звяканье.

– Константин Вадимович, давайте посмотрим на Вас, – раздался знакомый голос его хирурга, и Костю будто выдернуло в настоящее.

Он тряхнул головой и сфокусировал взгляд на вошедшей девушке. Сегодня она выглядела более отдохнувшей и показалась Косте если не красивой, то очень симпатичной. Привлекательной – точно. Она подошла к нему и уверенно, как-то по-хозяйски, но осторожно приподняла его лицо за подбородок и, наклонившись, заглянула в ему в глаза, будто хотела что-то по ним прочитать.

Косте вдруг отчаянно захотелось похулиганить. Их поза была настолько специфической, что он не удержался, вытянул губы трубочкой и чмокнул воздух, будто Диснеевская принцесса, готовящаяся к поцелую. Александра открыто хохотнула и сказала:

– Проверяю, одинаковые ли зрачки. Если нет – никуда Вы сегодня не пойдёте. Как Вы себя чувствуете сегодня?

– Пойдёт, – привычно ответил Костя.

– Рада, что у Вас так стабильно, – так же смешливо отозвалась девушка и отстранилась, предоставляя доступ коллеге.

Медсестра подкатила тележку к Костиной койке, обработала руки в перчатках какой-то вонючей жижей и взялась за ножницы. Костя едва рефлекторно не шарахнулся, когда она поднесла инструмент к его лицу, но заставил себя остаться на месте. Он не любил, когда кто-то резко подносил всякие железяки к его лицу. Кажется, этот его едва уловимый жест не остался незамеченным для его доктора.

Медсестра аккуратно разрезала что-то у него над ухом и начала методично разматывать бинт, скручивая его в неопрятную мочалку. Сначала полотно было белым, но очень быстро на нём стали попадаться буро-коричневые пятна запёкшейся крови. Под конец бинт почти полностью окрасился в ржаво-грязный цвет и начал ощутимо потягивать на отрыв.

– Ничего-ничего, я аккуратно, потерпи, мой хороший, – бормотала медсестра.

Глава 7

Саша видела в окно, как из главных дверей вышел мужчина с повязкой на голове, и почему-то ей стало грустно. Но шёл он твёрдо и бодро, а значит, держать его здесь у Саши просто не было причин. Есть множество людей, которым его койка нужнее.

Она проводила взглядом машину, что увозила этого Витязева с территории больницы, и повернулась спиной к окну. Её ждали другие пациенты и другие дела. В её плотном графике совершенно не было места для вздохов по каким-то мужчинам. Совсем-совсем.

В её жизни вообще не было места мужчинам, она так решила очень давно. К мужчинам обычно в придачу идут проблемы, разочарования, боль и тоска. Вон, их Славик пару раз в неделю перед выходом с работы тщательно бреется и брызгается одеколоном. Кто бреется перед тем, как поехать домой к жене? Там более, через раз.

И это б ещё полбеды. Их санитарку, пожилую женщину, уже двадцать лет поколачивает муж. От врача-травматолога трудно скрыть постоянные повреждения, так что санитарка слывёт очень неуклюжей женщиной. То оступится, то поскользнётся, то дверь неудачно откроет. Словом, живёт в поразительно агрессивной среде, из которой почему-то наотрез отказывается уходить и на которую отказывается писать заявление. И все всё понимают.

И это только те примеры, за которыми не надо далеко ходить. И этот Витязев тоже! Наверное… Явно же военный, значит, точно контуженный. Со всеми вытекающими! Да и вообще, может, он вообще…

Саше вообще не нравилось, что она по какой-то причине о нём думает! Она пыталась найти какую-нибудь достойную причину, чтобы поставить его в один ряд со всеми остальными мужчинами мира и выкинуть мысли о нём из головы. И не находила.

Вот не залипала же она на том дядечке, которого прооперировала вчера. Сделала обход и всё. А что с этим Витязевым было не так? Хотя, Саша подозревала, что не так. Две звезды сошлись в одном флаконе.

Во-первых, то, что Витязев был пострадавшим именно в автомобильной аварии, а она к таким пациентам испытывала особое участие, от которого безуспешно пыталась избавиться. А во-вторых, этот его игривый тон и дурачество с поцелуем. Будто он увидел перед собой в первую очередь женщину, а потом уже доктора. Даже будучи её пациентом. Это было так странно.

Саша как-то незаметно для себя открыла выписку, которую собственноручно заполнила, распечатала и подписала всего час назад. Константин Вадимович Витязев, двадцать восемь лет, поступил бла-бла-бла, временно нетрудоспособен, дата и подпись. Ещё и младше на пять лет.

Саша рыкнула и закрыла документ, шваркнув по кнопке мыши со всей ненавистью. Всё! Уехал! То, что он симпатичный даже с этими ранениями и весь такой из себя брутальный, совершенно не означает, что Саша должна тут же сделать на него стойку!

Кстати, а кольцо у него было? А чёрт!

Саша вышла из кабинета и потопала в сторону сестринской, вгоняя пятки в пол. Надо попить чего-нибудь горячего. Или в трусы себе вылить. Отвлечься, словом. В кармане её рубашки зазвонил телефон. На экране высветилось «мать». Ну, вот и отличный отвлекающий фактор! Разговор с ней надолго выбьет любую другую информацию из головы. Ментальная кастрация её обеспечена.

К тому же, Саша уже дважды проигнорировала её звонки, а значит, скоро их частота и настойчивость начнёт возрастать и когда-нибудь дойдёт до критической отметки, до которой Саша доводить не любила. Она сняла трубку:

– Да?

Она почему-то патологически не могла произнести слово «мама». Избегала его. Вообще избегала какого-либо обращения к этой женщине.

– Доченька! Наконец-то ты ответила! Мамочка очень скучала! Я волновалась, два раза уже пустырник пила, сердце колотится до сих пор! Почему ты не брала трубку? Я тебе звонила уже четыре раза! – мать тараторила, не давая вставить ни слова.

– Я была занята, а вчера отдыхала после нескольких ночных смен, – максимально ровным голосом ответила Саша.

– Ох уж эти твои ночные смены! – мать тут же подхватила одну из любимых тем. Саша явственно услышала, как мать встала на воображаемые рельсы, и изготовилась к очередному штурму. – Никакого спасу с твоей работой нет! Смены, смены, смены, дежурства эти! Нельзя ли как-то без них?!

– Нет, это – часть моей работы, – так же ровно ответила Саша.

– Ну а перейти куда-нибудь?..

Ой опять… Саша вздохнула и села на кушетку в сестринской. Чаепитие спокойным не будет.

– Мы с папой давно тебе говорили – переходи в частную клинику! Столько мест хороших, а ты сидишь в этой своей… Как её? А могла бы на денежном месте и без ночных! Ты же опытный доктор, стаж пока, правда, маловат, но ничего! Попробовала бы!

Саша, не удержавшись, потёрла висок, занывший от пронзительного голоса, несшегося из трубки, и сбавила громкость динамика.

– Мне здесь всё нравится, – так же ровно ответила Саша.

Эти фразы у неё были заготовлены пачками.

– Да что там может нравиться? – тут же вскипела мать. – Не говори глупостей! Вот в частной практике…

– У врачей-травматологов с частной практикой не особо хорошо, – перебила Саша.

– Вот я о том и говорю! – радостно подхватила женщина. – Зачем ты только туда попёрлась?! Из-за этого твоего… Как его там? А могла бы в офисе сидеть и в ус не дуть! А теперь что? Переучиваться поздно, возраст уже…

Саша скрипнула зубами. Мать говорит про тридцать два, будто это – приговор, и Саша уже престарелая.

– Я узнавала, можно за два года на челюстно-лицевого хирурга переучиться! Пошла бы в стоматологию, там денежки… – снова завела старую шарманку мать.

– Я не хочу в стоматологию, – так же уверенно ответила Саша в тысячный раз.

– Опять ты за своё! – запричитала мать. – А так бы нам с папой помогала! И деньгами, и с лечением! Столько деньжищ Леониду Васильевичу отваливаем за зубы!

– Я не хочу в стоматологию, – повторила Саша, закипая.

– А куда ещё твоё медицинское образование приложить?! – взорвалась мать. – Говорили-говорили, а тебе всё без толку! Сильно умная! Родители не указ! А я всю жизнь на тебя положила, столько денег потратила!..