Огневица и дракон

Глава 1 Семеро по лавкам

Жара стояла несусветная. Дикие травы, что выросли мне до пояса, начали желтеть и шуршать как-то тревожно.

— Ежели сухая гроза будет, то сгорит и поле, и лес, — с тревогой сказал дед, с сомнением косясь на меня. Я спрятала глаза. — А следом и вся деревня.

Отец пожал плечами. Он вообще был крайне немногословен. Зато мать тут же заголосила:

— Что ж ты, дедко Егор, тьму из омута тянешь? Языком-то не болтай, слово-то сильнее дела порой!

— Ну вот и молчи, Серафима, не лезь в мужские разговоры!

— А что не лезь, что не лезь? Вижу я, как ты на Янинку мою смотришь! Подумаешь, девка лес спалила! То один раз и было, по первости. Теперь-то она себя в руках держит.

Я мучительно покраснела и сжалась, желая провалиться сквозь землю.

— Янинка твоя — слезы наши! И неча тут оправдывать ее. Вчера лес, завтра поле, а потом что? Весь Южный Окрай сожжет?

— Так твоя же кровь дурная, дедко! У вас в роду то ведьмы, то огневицы испокон веков нарождались! Мать-то у тебя знахаркой была, я все помню.

— Тьфу на тебя, виздопряха, чтоб ты облысела! Вот уж у кого язык как метла пыль поднимает!

— За собой бы следил, старый! А то нашел, кого виноватить, развел грязюку! Нет бы косить выйти…

— А ну тихо! — рыкнул отец, и все замолчали.

Грозно поглядел на меня, потом на братьев моих.

— Серафима, как со старшим разговариваешь? Стыдно. А ты, отец, и в самом деле позабыл, что в Янинке наша кровь нечистая. Моя в том вина, что дочь порченная уродилась, не жены моей.

— Вина твоя в том, что ты ее в колодце не утопил, когда узнал, что девка-то — огневица!

— Так дочь моя, не щенок какой! Да уж и взрослая была совсем, десять годков. Сам бы смог дитя свое жизни лишить?

— Смог бы, — твердо ответил дед. — Дело-то нехитрое. В колодец не можешь — так в лес завести да к дубу привязать. Дальше волки всю работу сделают.

Мать покраснела и открыла было рот, но под тяжелым взглядом отца смолчала.

— Нынче ведьм не убивают, а отвозят в стольный град. А кто убьет, так тому голову рубят.

— Да кто узнает-то? Одной девкой больше, одной меньше…

— Не о том думаешь, отец. Доставай косы, завтра на рассвете выходим в поле.

— Раненько еще, — попытался возразить старший мой брат Евсей. — Не было указа царского.

— В Китеже дожди всю седмицу стояли, а у нас с прошлой луны ни капли не упало. Не скосим теперь — сгорит.

— Так царь…

— Царь там, трава здесь. Молчи и иди за косой.

— Понял, — надулся Евсей.

Я улыбнулась про себя. Евсею шестнадцать, он у нас старший сын, батюшкина гордость. Выросло дитятко, уже усы бреет, вот и думает, что лучше отца знает. Ему одному слово поперек прощается, а он и рад. Не понимает, что у кого язык длиннее, тому руками больше делать придется.

Сейчас бы косы дед правил. А Евсей своими руками работу лишнюю набрал.

— Машка, Демьян, Янина — в поле со мной идете. Евсей и отец тоже. Вшестером управимся за три дня.

— Янинку бы дома оставить, — осторожно попросила мать. — Поле-то сухое. Пусть обед готовит да за малыми смотрит. А я ужо вместо нее косить пойду.

— Вздор, — буркнул отец. — Сухое и сухое, она взрослая уже. Под небом не обернется. А малого грудью кормить она не сможет уж точно.

Мы с матерью переглянулись тревожно. Знали: обернуться я могла. Помимо того, самого первого случая в лесу, я оборачивалась трижды. Всегда дома, от страха или от злости. Отца, деда и братьев при этом не было, а Машка знала и молчала. Ей это было выгодно.

Замуж меня никто не возьмет, я порченная. На всю жизнь в отцовском доме останусь. А это значит, что Машке можно не волноваться и спокойно ждать жениха. А еще — если в роду есть ведьма, то пока она жива, проклятье на ней одной лежать будет. Она этот камень на плечах до смерти носит.

Я обернулась птицей-огневицей ровно через семь лет после смерти прабабки Евдокии, и с тех пор знала: судьба моя сладкой не будет.

Ведунья, та, что зверей понимает, или знахарка, в травах да зельях сведущая, — это еще ничего, не страшно. Так хоть и боятся, да чтут. Ежели не злить их, то пользы больше, чем вреда.

А вот птица-огневица — горе горькое. Раньше таких как я сразу убивали. Оно и понятно: оборотится девка жар-птицей, да полетит над лесом. А там сразу и пожар, и звери-птицы гибнут, и поля выгорают, да и деревни бывало. В общем, лежать бы мне в колодце со сломанной шеей, если б отец настрого не запретил меня трогать. То ли царский указ тому был виной, то ли и в самом деле любил меня, но дед хоть и злился, хоть и норовил меня обидеть при любом случае, но не смел ничего поделать.

Впрочем, и в Китеж меня не отправили, ибо лишние руки в хозяйстве не лишние. Правильно отец говорил: царь далеко, а поле — вот оно.

Семья у нас большая, справная. Дед, отец, мать да семеро по лавкам. Старшая сестрица Авдотья уже замужем и своих деток нянчит. Я, стало быть, вторая. Потом Гришка — он в Китеж подался в цареву дружину. Когда к нам в Макеевку прибыл гонец за новыми рекрутами, Гришку первого и взяли: сильный да красивый. А братец и рад — не любил он поле да лес, тесно ему в деревне было.

Другое дело Евсей. Этот спит и видит, как отцовское дело продолжит, коней разводить будет. Кони у отца справные.

Потом Машка, ей двенадцать. Скоро женихи вокруг дома хороводы водить будут. Красивая она, темнобровая, румяная, с глазами яркими.

После Машки Степка, младший, последний. Это мы все так думали, пока мать на старости лет не затяжелела. Вот уж кого не ждали, так это еще одного младенца! Оттого и назвали братишку Нежданом.

Семеро — хорошее число, ладное, благословенное. Милостивы к нам духи небес, стало быть. Только почему тогда меня так обидели?

Глава 2 Птица-огневица

Работа в поле куда тяжелее, чем в огороде. Там хоть от жары под деревом укрыться можно, да и колодец рядом. И мать то лепешку вынесет, то молока попить. А тут — как с утра размахались косами, так до полудня и идешь. Пот разъедает глаза, во рту пересохло, спину ломит, пальцы онемели. Рубашка мокра насквозь. Машка давно сомлела: побелела, закачалась. Отец усадил ее под яблоней отдыхать. Отец глянул встревоженно на меня, но я слабости не показывала. И без того меня в семье меньше всех любят, так еще и жалеть будут? Нет уж, я справлюсь!

И справилась ведь! Степка к полудню прибежал, обед принес — каши с мясом, да репы вареной, да квасу. Я ела неохотно, через силу. Устала очень. Даже жевать сил не было. А Машка уж отдохнула, посвежела. Вот уж и смеется, зубами белыми сверкая. Мы и сами, на нее глядя, улыбаемся: до чего ж хороша!

— Устала, Янушка? — спрашивает отец. — Посиди еще. А то домой бегите, хватит с вас.

— Да мы вилы возьмем сейчас, равнять будем.

— Добро.

Степка все еще сидел под яблоней. Ему домой не хотелось, там мать заставит за малышом смотреть. Больше-то некому. А тут отец косится, но молчит. Можно и на траве полежать, и палочкой землю поковырять, и жуков половить, и ворон посчитать. Машка тоже не спешила ни за вилы хвататься, ни домой бежать: дома-то для девки работа никогда не заканчивается.

Я же понимала, что мужчины тоже устают, им помощь нужна, поэтому стряхнула с плеч усталость и поплелась ворошить укос.

Когда небо закрыла черная тень, я подняла голову первой и ахнула: к нам приближалось древнее злобное чудище: огромная крылатая япшурица, зеленая, что трава в низине. Не как в сказках, с одной только головой, и огнем не пыхала, но я все же испужалась до икоты. Особенно потому, что мчалось чудище поганое на детей: на Степу и Машу. Отец, дед и братья были далече, они подняли косы и с криком помчались к нам, но я была ближе. Отбросила вилы в сторону, завопила дурным гласом и вспыхнула вся от страха, круто на злости замешанном. За себя не боялась, а младших в обиду не дам!

Что чудищу огромадному наши косы и вилы? Оно же размером с несколько домов, а чешуя у него — железная! Не убить его вилами. Огнем тоже не убить, да только я внутри птицу-огневицу удержать не сумела. Она сама вырвалась, как из клетки, замахала крыльями, заклекотала грозно и словно муравей на волка — ринулась на недруга.

Поле сухое вспыхнуло разом, затрещала вокруг стена пламени… и разом трава зеленая восстала, спутала меня, к земле прижала силою. Неприятно, даже больно. Я завопила, растопырила пальцы, вскочила… и вдруг поняла: стою я совершенно голая (и рубашка, и сарафан сгорели мигом) супротив незнакомца, высокого и синеглазого, в черном как ночь одеянии. Трава опала, огонь потух. А ни япщурицы летучей, ни птицы-огневицы нет больше.

Вскрикнула, присела быстро, волосами укрываясь. Подбежал отец, на ходу скидывая потную рубаху и меня укутывая, следом дед и братья. Встали стеной, меня от взора незнакомца закрывая.

— Жар-птица? — выдохнул синеглазый. — Откуда? Они же давно вымерли! Вот уж диво!

Я зажмурилась.

— А ну, кто такой? — грозно спросил отец, тыкая в синеглазого косой. — Что от детей моих хотел?

— Убери железку, пока цел, — посоветовал незнакомец. — С миром прилетел. Не признал, что ли? Дракон я. Из дома Темного леса. Не трогал я твоих детей. Спросить хотел…

Медленно и неохотно отец склонил буйну голову. Кланялся в ноги он только батюшке-царю, а больше никому.

— Спрашивай, владыко.

— Засуха у вас? Дождя просите?

— Не то, чтобы засуха, — проворчал отец, выдыхая. — Но дождь надобен давно. Колодцы уж измельчали, лес сухой стоит. Одна искра и…

— Жар-птица пролетит, и не будет леса. Поля, наверное, тоже, — хмыкнул дракон. — Ишь ты, какая грозная!

— Нравится девка? — отец вскинул голову. — Забирай взамен на дождь!

Что? Как это — забирай?

— Одни беды от нее, огнем пыхает, ночами полыхает. Избы горят, люди злое говорят. Скоро соберутся и выгонят девку в лес, а то и в колодце утопят.

— Отец! — простонала я, не веря. — Да что горит-то?

Не было ведь ничего, я осторожная! И не видел никто! И лес однажды только горел, так я ребенком еще была!

— Молчи, ведьма, — не преминул меня одернуть дед. — Голову не поднимай, проклятая!

— Не пойму что-то, зачем мне жар-птица? — скучающе протянул синеглазый.

— Так вы ж все равно красивых да одаренных дев забираете. Нешто некрасива? Аль силы в ней мало?

— Красива, — признал дракон. — Только…

— Так чего ждать смотрин? Тебе — дева-птица-огневица. Нам — дождь да урожай.

Я посмела поднять глаза, выглянуть из-за отцовской спины. Дракон выглядел растерянным.

— Утопят в колодце, — повторил отец, упрямо набычившись.

— Ладно, я понял. Забираю красавицу в обмен на хороший урожай. Честная сделка.

Я стояла ни жива ни мертва. Не думала ни гадала, что меня в чистом поле беда поджидает. Родная семья отдает чудищу поганому!

— Помилуй, батюшка, — повалилась я в ноги родителю. — Своей рукой убей, только прочь не гони!

Дед звучно сплюнул на землю, а отец рывком схватил меня за плечи и поставил на ноги, оправляя задравшуюся мужскую рубаху.

— Не позорься, Янинка. Для твоего же блага. Здесь тебе жизни все равно не будет. Или ты деревню спалишь — и в омут. Или ждать не станут, убьют по-тихому. У драконов спокойнее. Служить им будешь, терем мести или деток нянькать. Глядишь, и научишься чему полезному.

Я поняла, что жалеть меня никто не будет. Отец, наверное, желал мне добра, но от его предательства в груди жгло огнем, а кончики пальцев покалывало. Видно, и взаправду подчиниться нужно, не то поле спалю. Очень хочется.

Глава 3 Драконье гнездо

— Что же, птичка, верхом ездить умеешь? — угрюмо спросил дракон.

— Кто ж не умеет-то?

— А без седла?

— И без седла. И на лошади, и на осле, и на козе, и на поросе пробовала. На драконе, чай, не сложнее.

Взгляд странного мужчины стал еще темнее, он дернул щекой и скомандовал:

— В сторону отходите!

Мы его послушались, шарахнулись. А потом вдруг высоко взметнулась из сухой земли зеленая трава, оплетая дракона, скрывая его. Миг — и нет боле человека, только япшурица поганая лапами сучит.

— Полезай верхом, дочь.

— Да поняла уже.

Не обнявшись, не поклонившись отцу напоследок, я упрямо вскарабкалась чудищу на загривок. Горькая обида застилала глаза, не верилось мне, что никогда больше я матушку и младенчика ее не увижу. Дед откровенно улыбался щербатым ртом, отец хмурился. На лице Евсея тупое удивление. Ко мне он любви никогда не питал, но и не задирал, защищал даже порою. Впрочем, вряд ли он бы стал меня из омута вылавливать. Машка же со Степкой смотрели с любопытством и даже восторгом. Им все было в новинку.

Япшурица взмахнула крыльями, я крепко вцепилась в костяной нарост на ее башке, прижалась грудью к шее — словно и в самом деле на неоседланном жеребце сидела. И мы скакнули — чисто как через канаву, только вверх. Не приземлились на землю, а наоборот — выше и выше забирались. Ну, я однажды тоже так пробовала, да вовремя опомнилась. Мне над лесом нельзя: ежели хоть одно перышко упадет, то все, был лес — и нет его. Поэтому, как бы ни хотелось расправить крылья и слиться с ветром, я заставила себя вернуться.

Драконам всяко проще. У них чешуя холодная и не сыплется.

А я решила, что ну их всех в баню — и деда, и батьку жалостливого, и всех соседей, которые на меня пальцем показывали, и детишек, что любили из-за угла на меня ведро воды выплеснуть. Ни по кому скучать не буду, только по матери, но у нее еще детки остались, потоскует и забудет. Да и неизвестно еще, не сожрет ли меня эта тварь, на спине которой я лечу.

А небо — вон оно подо мною. И мы летим прямо в облако, и никогда в жизни со мной чудес подобных не бывало, а потому я закидываю голову и хохочу от восторга. Ветер выплел ленту из косы и растрепал волосы. Отцовская рубаха хлопает на мне, рвется прочь. Зябко? Да. Но в этом тоже есть восторг и счастье. Я лечу над облаками, я устремляюсь выше и выше, и внизу уже не разглядеть даже нашей деревни. И оказывается, что мир куда больше, чем я думала, он не заканчивается за лесом, за рекою. И Китеж — вовсе не центр всего мира. Да его вообще сверху не видно.

Летели долго. Восторг окончился, остался лютый холод и тьма. Больше всего я боялась задремать и свалиться в бездну, но видно не судьба умереть столь легкой смертью, потому что вдруг перед нами возникла огромная зеленая гора, плавающая по небу. Я и раньше видела замки за облаками, но мне не верили, смеялись. А теперь знаю: все чистая правда. Вовсе я не лгунья и не выдумщица!

Дракон летел прямо в гору, и я зажмурилась, но ничего страшного не произошло. Мы просто опустились на каменной площадке. С удивлением я увидела, что то, что казалось мне горой, вовсе и не гора, а ступенчатый сад дивного великолепия. На нижней площади росли всевозможные деревья. На некоторых были цветы, на иных — спелые плоды.

Дракон нетерпеливо выгнул спину, явно предлагая мне спуститься, да вот незадача: я пальцев расцепить не могла. Мало того, что они заледенели, так еще и застыли от усилий, что я прилагала, удерживаясь на костлявой спине. А ноги? Я ж на ноги не встану, упаду!

Раздался громкий хлопок, и меня будто отбросило в сторону, прямо в кусты. Впрочем, упругие ветви не позволили мне упасть, бережно приняв в свои объятия.

— Велизар! — раздался возмущенный глас, и из каменного дворца выскочила девчонка не старше меня на вид. — Кого ты приволок?

Никак, жена? Ох, что будет!

— Да вот, пришлось, — буркнул недовольно дракон — уже в облике человека счищающий с черных рукавов пылинки. — Сказали, или забирай невинную деву, или мы ее в жертву тебе, великому и могучему, принесем.

«Сестра», — сразу поняла я. С женами так не разговаривают, а этот вот точно так же, как Евсей, смотрел и красовался. Не то шутил, не то дразнился, кто их, мужиков, разберет?

— В же–е-ертву? — ахнула девушка. Надо признать, прехорошенькая, с толстой косой до пояса, с ясными синими глазами и румяными щечками. — Ах, бедняжка!

И бросилась ко мне.

Я сделала шаг назад, запутываясь в кустах, вскинула руку — мало ли, что этой… драконьей сестрице в голову придет, а братец рявкнул:

— Не подходи, это огневица!

Синеглазая так и застыла на дорожке, хлопая ресницами.

— И девица, и жар-птица? — изумленно переспросила она.

— Именно. Большая, сильная, горячая.

— Понятно, почему ее в жертву решили принести, — усмехнулась девушка, отступая. — Много деревень сгубила?

— Не успела, кажется.

— А почему она… не одетая?

Щеки у меня вспыхнули. Стыдно стало, что не передать. Хоть и не голая, а в мужской рубахе, но уж не в сарафане.

Девица-драконица была в парчовом платье, лазоревом, золотой нитью расшитом. На ногах — сапожки, тоже лазоревые, в косе лента желтая, как солнышко. Ох и хороша! Царевна, не иначе.

— Сгорела одежда, — брюзгливо скривил губы дракон. — Обычная, не зачарованная. Да и обращаются огневицы обычно спонтанно, бессознательно.

Я хотела было сказать, что я в облике птицы разум не теряю, особливо если страх или гнев унять, но промолчала. Меня ведь не спрашивал никто ни о чем. Место свое знать надобно, так дольше проживешь. Они — драконы, маги, наши благодетели. Выше царя стоят. А я кто — девка деревенская, да еще и порченная.

Поэтому норов свой усмирила да в ноги синеглазой поклонилась:

— Прости, что оскорбляю твой взор, царевна. Лишь по милости братца твоего я здесь. Не серчай, я тебе служить верно буду, коли пожелаешь.

— Однако! — хмыкнула синеглазая. — Вот это поворот! А что ж мне, а не Велизару?

Глава 4 Сиротка

Царевна оказалась славной. Нос не задирала, меня не понукала. Улыбалась ласково, разговаривала терпеливо.

— Ты Велизара не бойся, — журчала она. — Он только снаружи грозный. А внутри…

— А внутри красный, — пробормотала я. — Ну, если кожу снять…

Не подумайте, я не кровожадная, просто совершенно растерялась от такого поворота событий.

— Точно, — прыснула Велеслава. — Но мы проверять не будем. Он как собака — рычит и лает, но кусаться не станет, пока причины нет.

Это меня тоже нисколько не успокоило. Собакам не всегда причина нужна: их блохи за хвост покусают, они и кинутся. Или силу показывать будут.

Я собак очень боялась, а они, чуя во мне оборотневую природу, всегда нападали, норовя цапнуть или хоть подол порвать. Если этот самый дракон ко мне кусаться полезет, то я не знаю, что и сделаю.

— А где я жить буду, госпожа?

— На самом верху, пожалуй. Туда гости не заходят, тебе спокойно будет. Пойдем, покажу тебе наше скромное жилище.

Насчет скромного она, конечно, приврала.

Дворец у драконов был диковинный, я даже в сказках про такое не читала. Остров, на острове сад — с яблонями, грушами и прочими плодовыми деревьями. В середине квадратный дом… или не дом, но как назвать — не знаю. С белыми колоннами, увитыми виноградной лозой, с огромными окнами, с высокими потолками. А на крыше этого дома — еще один дом, поменьше. И тоже сад, цветущий и благоухающий. Я таких дивных цветов и не видела никогда — и розовые, и красные, и даже голубые. На крыше этого дома — еще дом. И еще сад. С ягодами. Я чернику усмотрела, ежевику, малину. Куст брусники видела и даже клюкву. А еще — желтые, красные, розовые и голубые ягоды, мелкие и крупные. И все они в одно время поспели, вот уж чудо из чудес! В природе разве такое бывает? Магия как она есть!

На крыше того дома — еще дом, теперь уже последний. Кажется мне, что вся наша деревня в том доме бы поместилась. И здесь не сад, а огород с травами душистыми и всякими овощами. Тут мне больше всех и понравилось.

— Ой, а там у вас свекла, да? И морковка? И репа? А вот то, с голубыми и белыми цветами, что это?

— Картофель.

— Слышала я про заморский овощ, да говорят, что он ядовитый. Кто-то у нас в деревне пытался его вырастить, но плоды у него горькие… так и выкинули.

— Под землей у картофеля клубни… — рассеянно пробормотала Велизара. — Снова земля пересохла. Эх, сразу видно, что матушки нет, она бы дождик вызвала. Придется самой.

— Неужели ведра из колодца таскать? — ахнула я.

— Вот еще. Мы же не в деревне.

И она подошла к белой каменной стене и крутанула медное колесо. И в тот же миг из земли взлетели водные струи! Я только ахнула, руки к груди прижав: колдовство!

— Вот бы и нам в деревне такое чудо! А то все таскаем и поливаем! А бывает, что вода сама приходит!

— Не сама, — деловито пояснила царевна, вытирая ладони об подол роскошного своего сарафана. — Там трубы в земле. И насос.

Я закивала, хотя ничего и не поняла. Трубы — это кирпичные, что ли? Как в печке? Но откуда в них вода, в них дым должен быть… Ну да ладно, потом разберусь, если нужда будет.

— Пойдем уже. Голодная? Ой, а звать тебя как?

— Янина, — поклонилась я. — Янка.

— Хорошо. Сейчас подберем тебе что-нибудь из одежды, и я тебя накормлю.

— Благодарствую, царевна.

— Я не царевна, а драканна. Можешь звать меня Велеславой.

— Повинусь, драканна Велеслава, — поклонилась я. — За милость и ласку благодарю.

Та только хмыкнула.

Привела меня в палаты каменные, светлые, просторные. Думаю, у самого царя глаза б от зависти повылазили, коль он бы узрел цветы алые и золотые на стенах, да солнышко и облака на потолке! А печки не было, зато была постель высокая и широкая, о четырех резных столбах да с перинами пуховыми.

— Не обессудь, комната маленькая, для гостей. Зато уборная своя имеется с водопроводом. Так, платье тебе… Ростом ты меня повыше будешь и в груди побогаче. Сейчас погляжу, что можно придумать. Ты пока умойся там… Не стесняйся. Теперь это твоя спальня.

Я только головой вертела, не смея даже с места сдвинуться. Ощущала себя тараканом, нежданно заползшим в горницу к боярышне. Никак тапком пришибут!

А на светлом деревянном полу остались пыльные отпечатки моих босых ног. Ой, мамочки, какой позор!

Я очень осторожно, на цыпочках, прокралась к белой двери возле постели и приоткрыла ее: за нею была баня. Нет, мыльня, мне братец рассказывал, что в богатых домах есть специальная комната с корытом, где мыться можно. Вот и тут корыто имелось, только не деревянное, а фарфоровое. И все было белоснежным — аж глаза резало. Над корытом имелся медный носик, как у самовара, а поверху колеса малые. Я не утерпела, подошла и колесики покрутила, уже догадываясь, что увижу очередное чудо. И взаправду, из носика прямо в корыто полилась водица. Сначала ледяная, а потом — теплая, как в бане! Неужели богатые люди вот так вот моются? Но корыто-то дырявое: вода в нем не задерживается!

Но тут уж я сообразила быстро, чай не совсем дура, а лишь прикидываюсь. На бортике корыта нашлась пробка на цепочке, ей я дырку и закрыла. Подумала немного и скинула рубаху. Царевна-драканна велела мне искупаться, я ее ослушаться не посмею. Тем более страх как хотелось опробовать дивное корыто!

Забралась в воду, с огорчением замечая, что от моих ног она помутнела. Ничего, мы не грязнули какие-то, даже поросят моем, чем я-то хуже? Уже осмелев, я нашла на полочке возле корыта и мыло в горшочках, и щетки-мочалки, и до скрипоты намыливалась и терла пятки. Волосы только мыть не стала, не умела сама. Мне обычно матушка помогала. Вылезла разомлевшая, поскользнулась на белокаменном полу: сама же, пока плескалась, воды налила. Не упала, удержалась за стену. С восторгом обнаружила большой кусок пушистой ткани и завернулась в него. Старой рубахой вытерла пол и вышла в спальню.

На постели обнаружилась длинная льняная рубашка с рукавом до локтя, расшитая по подолу и вороту синими васильками. Рядом — понева лазоревая, с желтыми шелковыми лентами по подолу. Дорогая и очень красивая вещь, у нас в деревне такая роскошь только у жены головы была. И еще — штанишки на ленте из тонкого, почти невесомого батиста. Я догадалась — это под рубашку надевается. Никогда такого не носила, но раз царевна принесла…

Глава 5 Нескучно

Велислава называла свой замок Гнездом, хотя никакого сходства я не заметила. Да и драконы вовсе не птицы. Я покивала, запоминая. Сначала было страшно и непонятно, но потом я увидела, что до меня нет никому дела. Выйдя в огород, я встретила лишь молчаливых служанок в белоснежных сорочках и широких юбках. Они вообще не обращали на меня никакого внимания.

С любопытством я разглядывала незнакомые растения. Какая магия заставляет их плодоносить круглый год? Желтобокие шары на грядках назывались тыквами, длинные зеленые плоды — кабачками. Репу, морковь и горох я узнала без труда. Нашла и брюкву, и капусту, и много-много другого. Пыталась предложить свою помощь — полить, прополоть, собрать — но Велеслава строго приказала ничего не трогать. А сидеть без дела было так непривычно, что я сунулась на кухню — и тоже получила от ворот поворот. Здесь везде царила магия, и мне места не нашлось.

А что делать весь день? Спать, что ли?

Впервые в жизни меня кормили до отвала, не требуя ничего взамен. От такой свободы я взвыла через три дня. Верните лучше домой, там хотя бы живые люди имеются, а не эти их… япшурицы!

Именно в таком настроении и нашел меня Велизар.

— Ну что, птица-огневица, не сожгла пока наше гнездо? — с серьезным видом поинтересовался он.

— Зачем я вам, господин? — тут же затараторила я. — Только зря хлеб ем! Приставьте хоть к какому делу, а то совсем я одичаю!

— Странно, — удивился дракон. — Впервые вижу такое рвение к работе. Ну уж нет, в Гнезде наша матушка заведует хозяйством. Соваться в ее дела не стоит. Подожди немного, скоро она вернется и решит, что с тобой делать. А пока вон книжку какую почитай…

— Так я не умею.

— Читать не умеешь? — удивился Велизар. — Серьезно?

— Я бы и хотела выучиться, да матушка сказала, что девице это не нужно. Баловство одно — эти книжки.

— М-да, интересная позиция. Впрочем, людям без магии и в самом деле не до книг. Особенно женщинам. Ты же работала в поле наравне с мужиками, а потом, поди, еще бы готовила, стирала, ходила за скотиной…

— И рожала б в год по ребенку, — усмехнулась я. — Такова женская доля.

Дракон долго смотрел на меня, а потом вздохнул:

— Хочешь, научу читать?

По страдальческой гримасе было ясно, что он пожалел о своем предложении раньше, чем вылетело последнее слово, но мне было все равно:

— Очень, очень хочу, господин!

— Велизар. Или просто Зар.

— Я поняла, господин Велизар! Я буду стараться! Когда можно начать?

— Давай уж завтра поутру? Часов в десять приходи в беседку в саду, я принесу книги.

Я хотела захлопать в ладоши от радости, но удержалась. Поклонилась низко, до земли, вымолвила:

— Век вашей доброты не забуду, батюшка дракон.

Он снова скривился, покачал головой и быстро ушел. Наверное, книги искать. Странный он, конечно. Угрюмый, молчаливый как бирюк. Словно не молодец красный, а дед старый. На миг мне подумалось, что он нарочно так себя ведет, чтобы я не привыкала к привольной жизни. Пройдет какое-то время, и он меня сожрет и косточек не оставит. Но потом решила, что яблоки да курятина все ж вкуснее, если он как человек ест, то как дракон может и не голодным быть.

В тот день я Велизара больше не видала, он, наверное, на нижних этажах был, а наутро я в беседку прибежала на рассвете. Никого, конечно, там еще не было. Ничего, я подожду. Села прямо на пол, даже задремала. Когда Велизар с несколькими книгами в руках все же явился (я уж не ждала, но готова была тут сидеть до вечера), он удивился и спросил:

— Ты зачем так рано? Я же сказал: в десять.

— В десятом часу — это уже вечер, — возразила я. — Вы сказали, что утром. Вот я и не знала, десятый час откуда — от рассвета ли, от заката…

— Так, — дракон опустился на лавку, с любопытством меня разглядывая. — Часами ты тоже пользоваться не умеешь, да?

— Ась?

Он достал чистый лист бумаги и нарисовал на нем колесо. Потом две палки и цифры по ободу.

— Это что?

— Колесо. Только ненадежное. Почему спицы такие странные и только две?

— Глупая. Это часы. Устройство такое механическое.

— Там внутри механизм, да? А зачем?

— Чтобы считать время.

— А зачем его считать? Можно ведь на солнце взглянуть. Если высоко стоит — то день ясный. Если нет его — то ночь, спать пора.

Велизар поглядел на меня странно, пожалуй, с сомнением, и я тут же исправилась:

— Научите меня, господин, я постараюсь понять. Цифры же я знаю.

В общем, до книжек дело так и не дошло. Я училась определять время. Удивительное дело, раньше я думала, что зимой дни короткие, а летом — длинные. А оказалось — что день длится всегда двадцать четыре часа. Почему столько? Почему не тридцать или не двадцать? Считать-то я толком умела лишь на пальцах, мне теперь сложно было.

А рисовать тонкой чернильной палочкой завитки цифр оказалось делом чрезвычайно трудным. Велизар аки сокол надо мной нависал, поправляя, указывая, смеясь над моими кривобокими кругами, пока у меня рука не заболела и голова в придачу. Честное слово, морковь полоть — и то легче, чем все его цифры! Потом он счел мои страдания законченными, собрал книги и ушел, приказав мне завтра к полудню (это когда солнце над головою стоит, а на часах обе стрелочки показывают на цифру 12) прийти в беседку. И задание дал, жестокий — на листе многократно выписать цифры, да так, чтобы понятно было, где какая. И чтоб в строчку они ровно ложились.

Что ж, зато скучно мне теперь не было. И это мы еще читать учиться не начали!

До самой ночи я выводила на бумаге червячки, кружочки и палочки — пока пальцы не перестали слушаться. Не сказать, что мне это дело нравилось, но я понимала, что иначе тут никак. К тому же господин дал задание. Как его не сделать?

Глава 6 Учеба

В моей комнате часы тоже были, просто я не обращала на них внимания. А еще там была маленькая беломраморная баня, которую Велеслава называла уборной или мыльней. Как справлять естественную нужду, я сообразила быстро, а фарфоровое корыто привело меня в полный восторг. Я пролежала там пол ночи и вынырнула лишь потому, что начала засыпать.

Драконы живут очень роскошно! Есть ли такие мыльни в богатых городских домах? Раньше меня это совсем не интересовало. В деревне у всех избы были одинаковые. Больше или меньше, но с печью, крышей из дранки или соломы, огородом и баней. Те, кто победнее, ходили в баню к соседям. Моя семья считалась довольно зажиточной, баня у нас была своя и даже кровати у каждого имелись отдельные. Я всегда этим довольствовалась, а теперь понимала, что нищета бывает разная.

Поутру молчаливые служанки, смотрящие на меня свысока, принесли новое платье — с разноцветной юбкой и расшитыми рукавами. Такое в наших краях не носили, но я, конечно, спорить не стала. Облачилась, взглянула в зеркало и чрезвычайно себе понравилась. Румяна, умыта, свежа! Волосы блестят золотом, даже косу заплетать жаль. Эх, ленту бы!

Взглянув много раз на часы, на этот раз я не упустила момент, когда стрелки приблизились к 12. Побежала в сад и с радостью увидела, что Велизар только лишь приближается к беседке. Как всегда в черном, хмурый, даже сумрачный. А день такой славный!

— Господин, я здесь!

— Вижу. Вовремя. Садись, будем буквы учить. Я тебе азбуку принес.

И начались по-новой мои мучения! К счастью, учителем Велизар был милостивым, терпеливым. Не гневался, меня не ругал, а больше даже хвалил.

— Быстро схватываешь, Янина. Ты умная и усердная.

Я краснела от его похвалы, а потом невольно вздрагивала, когда он склонялся слишком низко, чтобы провести пальцем по буквицам.

Что он в благодарность потребует? А что я согласна ему дать?

Он красивый, загадочный, сильный. В жены меня не возьмет, это ясно, но все остальное…

Я не была еще с мужчиною, хотя в хоровод меня брали. Только кто ж на огневицу взглянет? Боялись меня. Другие-то девки с молодцами и на сеновалах кувыркались, и в баню ходили, а я и не мечтала. Думала, что нетронутой и помру.

А дракон-то точно не испугается. Вот бы он меня поцеловал!

— Янина, о чем думаешь? Буквы читай.

— Простите, господин. Устала.

— Тогда закончим на сегодня. Азбуку тебе оставить?

— Да, я сама попробую еще.

Мне хотелось вызвать на его узких губах улыбку, чтобы он понял, что возится со мной не зря. Чтобы похвалил, чтобы взглянул одобрительно! Но сегодня, видимо, я не была на высоте. Во всяком случае, Велизар все еще хмурил брови и отворачивался.

Ничего! Я выучу все буквы и платье надену самое красивое! И попрошу царевну мне заплести волосы так, чтобы ему понравиться!

***

Гром грянул спустя неделю. Я уже довольно сносно читала по слогам и все чаще ловила на себе одобрительные взгляды своего господина. И буквы в тетради у меня получались ровные, округлые. Он был доволен. Вот только улыбаться чаще не стал, но это и не важно. Я научилась угадывать его настроение по жестам, по повороту головы, по движению бровей. Чувствовала, когда он встревожен или устал.

— Завтра занятий не будет, — сказал он мне в один день.

— Почему?

— Родители возвращаются.

— Это… нехорошо? — осторожно спросила я, понимая, что господин напряжен и взволнован.

— Будут вопросы, — коротко ответил он.

— Какие вопросы, о чем? — засуетилась я. — Обо мне? Они меня прогонят? Ругаться будут? Сожгут? Сожрут на ужин?

— Не тарахти, Ян, — он осторожно прикоснулся к моим волосам, а я от неожиданного жеста замерла, как испуганная птичка. — Я никому не позволю тебя обидеть.

Лицо у него было совершенно пустое, да и голос звучал ровно, но я все равно обрадовалась. Он будет меня защищать! Я ему нужна зачем-то! Может быть, даже нравлюсь немного! Какое счастье!

— Сиди в своей комнате и не высовывайся, пока не позовут. Возьми вот книжки с собой, чтобы не скучать.

— Благодарю за заботу, господин, — низко поклонилась я. — Вы так добры ко мне.

— Иди уже, — в голосе дракона вдруг прорезалось раздражение.

Я поспешила уйти, дабы еще больше не прогневать господина. Что сделала не так? Недостаточно низко поклонилась? Слишком много болтаю? Мало почтения в словах? Я исправлюсь, непременно исправлюсь! Только не бросай меня, Велизар… Я только начала привыкать к новой жизни, и вот опять — перемены.

Весь день я просидела в своих покоях и даже не завтракала и не обедала. Только воду пила из крана. Надела самое нарядное из трех платьев, заплела скромную косу, прочитала всю азбуку. Старательно выписывала буквы и выглядывала в окно — не придут ли за мной? Но ни дракона, ни его сестрицы-царевны, ни даже молчаливых служанок не увидела. Про меня словно бы все забыли. Есть хотелось ужасно, я начала уже придумывать, как ночью прокрадусь в огород Велемиры и украду там хотя бы морковку, но не успело стемнеть, как дверь в мою комнату распахнулась.

— И где твоя игрушка, сын? — звонко провозгласила прекрасная и величественная женщина в платье из чистого серебра.

Царица, как есть царица! Мне хотелось грохнуться ей в ноги и не поднимать глаз, пока не позволят, но отчего-то подумалось, что Велизару это не понравится. Поэтому я степенно встала и поклонилась.

Молча.

Синие глаза царицы опалили меня холодом.

— Красивая девочка. Огневица, значит? Совсем еще молоденькая. Жаль, что ей недолго жить осталось.