Огонек для холодного Юга

Пролог

Открываю тяжёлую дверь ключом и тихо пробираюсь в палату. Спать он не должен, операция была не под седацией, но мало ли. Вдруг устал после длинного дня?

Стоит мне войти, как я упираюсь в картину маслом. Лена стоит в позе нашей дворовой собаки Люси, что плодит щенков каждый год, а мой новый пациент расположился сзади, качая бёдрами взад-вперёд так рьяно, что вот-вот ножки у кровати откажут. Всё-таки местные кроватки видели ещё репрессированных Сталином и не предусмотрены для таких активных на них занятий.

- Простите… - меня парочка не замечает, хотя я пару раз сделала хе-хе, пытаясь привлечь к себе внимание и даже постучала в дверь. Понимая, что так я ничего не добьюсь, я подхожу к ним вплотную.

- Да что Вы делаете! - хлопаю папкой пару раз по спине пациента, пытаясь привлечь к себе внимание. Мужчина дергается. Лена отскакивает и начинает громко верещать. Я бы и её стукнула папкой по голове, если бы дотянулась. - Вас же час назад зашили, хотите, чтобы швы разошлись? Лена, ладно он не понимает, но ты ведь медицинская сестра! Ты должна была подумать об его здоровье и последствиях.

Нашу Леночку не в первый раз снимают с пациента. Я предлагала ей неоднократно оказать психологическую помощь, у неё же зависимость на лицо, требующая лечения, но Лена отказывается. Ещё и оскорблениями сыпет в мой адрес. Вот и делай добро людям!

- Могла бы выйти! Больная. Что ты стоишь и смотришь?

- Если я выйду, Вы продолжите. А в такой позиции напрягаются мышцы живота, что ставит под угрозу целостность наложенных швов. Если Вам так неймется, есть ведь и другие позы, которые могли бы в вашем случае пощадить труды хирурга.

Пациент остается стоять передо мной со спущенными штанами, уперев руки в боки, и глядя на меня как на пришельца. Смотрит так, будто на марсианском с ним говорю, хотя я озвучиваю очевидные вещи.

— Вот видите, уже кровит. - Касаюсь перевязки, желая убедиться, что швы не разошлись. К счастью, рана не кровила больше положенного. Вы лучше ложитесь на спину, Лена может и сама всё сделать. Ладно? - наши взгляды скрещиваются. Оттягиваю ворот халата. Жарко стало. Надышали они тут, наверное. - Лена? ЛЕ-НА! Ты куда?

Но Лены как и не было.

- Заботливая, может ты тогда сверху? Проведешь мастер-класс, так сказать…

--

Ну давайте знакомиться с новой парочкой.

Готовы к новой истории?

Отправная точка

- Юг!

Люблю и ненавижу своё имя. Двадцать семь лет назад мама назвала меня Югом в честь хер пойми чего. Я так и не разгадал её замысел, а спросить, пока она была жива – не успел. Вот теперь и гадаю на досуге – чему обязан?

- Юг! Там приехал Вадос, предъявляет за то, что ты трахнул его невесту. – не знаю Вадоса. И невесту его не помню. Но почерк мой.

- Пусть проваливает. У меня сегодня день печали. – подбрасываю попрыгунчик, отобранный у какого-то пацана во дворе, над головой. Это немного отвлекает от чёрных мыслей. – Завтра пусть приезжает, сегодня я не в настроении.

Ерема мечется. Не уходит, чем жутко меня бесит. Запускаю в него попрыгун. Хули стоит?

- Вадос – сын Парамонова, ну того, что новый Губер. Он так просто не уйдет.

- И че? Тебя учить как прогонять незваных гостей из клуба? – начинаю терять терпение.

- Он не один приехал. – продолжает тянуть резину Ерема.

Сажусь на диване. Разминаю шею.

Ненавижу этот день. Ненавижу Вадоса, что не дал погрустить и обломал весь кайф. Я настроился поплакать в одиночестве, скачал слезливую мелодраму и принес мороженного! А теперь должен идти к Вадосу и разбираться с ним, кто бы он ни был!

Просовываю ноги в сабо Birkenstock, служащие мне вместо тапок, и иду к выходу, по пути захватывая катану, которую мне удалось купить на закрытом аукционе в Японии. Ей более тысячи лет. Моя красавица.

Завораживающее изделие. Произведение искусства. Холодная стервочка, способная одним ударом разрубить любое дерьмо для меня. Она не предаст и не подведёт. Самое то, чтобы проучить кучку дерьма, решившего, что может заявиться ко мне в клуб с наездом в такой день.

Спускаюсь по лестнице, окунаясь с головой в музыку. Люди того самого Вадоса разогнали посетителей. Обычно в это время на танцполе не протолкнуться, но сейчас на цветном паркете, набычившись, стоял лишь зализанный брюнет с бычьим таблом в компании милых бритоголовых подружек в кожаных куртках.

- Ты, сука, соблазнил и трахнул МОЮ Кристинку! – вопит он истерично, стоит мне только показаться, парня пошатывает. Бухое быдло.

- Наверное. – пожимаю равнодушно плечами. Я никогда никого не брал силой, если и трахнул Кристинку, то ножки она точно добровольно расставила. А с каких пор запрещено трахать тех, кто сам даёт?

- Ты опозорил меня. – Вадос толкает меня потными ладошками в грудь, и я уже представляю как отрубаю ему кисти. – Считаешь, что можешь трахнуть мою девчонку и остаться безнаказанным?

- Ну да. – снова пожимаю плечами. - На её пизде не было замочка с заглушкой.

- Все в этом городе знают, что она моя. – быдлан стучит кулаком по груди.

Выгибаю вопросительно бровь. Видимо, знают все, кроме его Кристинки, что с удовольствием долбится во все щели с чужими мужиками.

- А кто тытакой? Почему я должен знать тебя? – спокойно интересуюсь, начиная уставать от дешевого спектакля. Прямо сейчас моё любимое мороженое превращается в молочный коктейль.

- Сученок припухший. Я тебя научу родину любить. – он делает жест рукой и его подружки идут по танцполу ко мне вальсировать. Возможно, так - даже лучше. С их помощью я смогу поднять себе настроение. Всегда любил танцевать.

Провожу рукой по волосам, приглаживаю их назад, чтобы чёлка не мешала, и заношу руку с катаной в сторону, готовясь к удару.

Ближе, сучки…

- Да ну его нахер! Это ж Джокер. – вдруг взвизгивает одна из девчонок. – Вы че не слышали о нем?

Девчата переглядываются и растерянно хлопают глазами. Приятно, когда слава опережает тебя.

- Да ладно. Вас восемь человек. А он один. За что я вам плачу?

- Я пас! - Нет, так дело не пойдет. Я уже настроился на танцы!

Когда мне исполнилось десять лет я уговорил отца найти для меня наставника по кендо. И с тех пор усердно тренировался в мастерстве владения катаной. Теперь, когда у меня есть клинок настоящего самурая, я могу попрактиковаться на живых людях в своём мастерстве.

Поэтому принимаю стойку и жду. Дальше – как распорядится жребий. Унмэй (судьба с японского языка – прим.автора).

--

--

Заботливо прохожу по лезвию рисовой бумагой, счищая остатки грязи.

- Ты хоть понимаешь, что натворил!!! – до моего сознания откуда-то издалека доносятся стенания отца. Есть у него привычка поднимать кипишь по пустякам. – Ты мало того, что нанес тяжкие телесные повреждения холодным оружием семерым… ты сына губернатора порезал и на его животе написал лезвием «быдлан» … ты о чем думал вообще! Юг! Я с кем вообще разговариваю?

То есть, их желание нанести мне тяжкие телесные мы не берём в расчет?

Пф.

Подумаешь укоротил немного амбиции папиного сынка, в следующий раз подумает головой, когда решит устроить ледовое побоище.

- Ты зачем сюда приехал?

- Я закрывал глаза на твои оргии. Говорил себе: возраст такой. Время такое. Я закрыл глаза на твои драки. На многочисленные поножовщины. Потому что моему старшему сыну положено быть сильным. Я даже не обращал внимание на то, что творится в твоем клубе, потому что считал его твоей отдушиной. Но сегодня… ты перешел все рамки дозволенности. – папа тыкал забавно пальцем в разные стороны. Странная у него манера жестикулировать. Да и для преступного авторитета он слишком ранимый, так расстроился из-за мелочи. 90-е не закалили его совсем.

Мария Мышкина - мышь.

Привычным движением возвращаю толстую оправу на место. Из-за астигматизма и большого минуса приходится носить очки с толстыми стёклами, визуально увеличивающими мои глаза до размера чайных блюдец. Из-за них не люблю смотреть на себя в зеркало.

- Мы… Маша. - чешет бороду Алексей Викторович. Удивительно, как при его благородной седине борода остаётся угольно чёрной. Такой красивый. Умный. Люблю его всем сердцем. Уже давно. С лет так четырнадцати, если быть точной. А сейчас мне двадцать три. – К нам сегодня привезут нового заключённого, нужно будет осмотреть его. Особо буйный. Успокоительное на него не жалей. Проведи тесты, освидетельствование, чтобы понять вменяемый он или нет.

Кто-то хмыкнул из персонала. Я опустила глаза, оправа снова съехала, и я вновь вернула её обратно.

В нашем посёлке городского типа было всего одно место официального трудоустройства – Дальневосточная исправительная колония. Место для содержания и лечения самых страшных преступников. У нас тут жили лишь пенсионеры и сотрудники исправительного учреждения. Все, кто мог, уезжали.

Алексей Викторович - мой благодетель и по совместительству близкий друг покойного отца. Он не бросил меня с бабушкой, помог поступить в университет, а после, когда меня никто не хотел брать на работу, взял к себе, поэтому я осталась в родном посёлке.

Куда мне ехать?

Училась я прилежно, лучшая студентка за всю историю Вуза. Ездила на научные конференции заграницу, выпустила ни одну работу, удостоенную международного внимания. Только что толку? У меня аутистические наклонности, они проявляются не сильно, я могу себя контролировать и вполне нормально существую в социуме, но людям не всегда комфортно в моей компании. Многие не хотят связываться с аутистом. Я изгой.

Даже в нашем исправительном учреждении к насильникам и убийцам проявляют больше понимания, чем ко мне.

В Алексея Викторовича я влюбилась, когда мне было четырнадцать. Бабушка говорит, что просто пора было в кого-то, вот я и придумала себе идеальный образ, но я с ней не согласна. Мне нравился его ум, как он улыбался и излагал свои мысли. А ещё меня всегда трогало его ласковые прикосновения. Особенно - как он касался моей головы, немного поглаживая по макушке. Так нежно. Никто так никогда не делал до него.

Охотно киваю три раза, конечно, я возьму пациента, пусть и такого проблемного.

Все усмехаются, коллектив забавляет, что я иногда делаю что-то странное. Им не понять, что моему организму это физически необходимо. Например, как сейчас, кивнуть три раза. Поджимаю губы. Я не злюсь на них, люди любят смеяться над тем, чего не понимают и боятся. Их дело.

- Викусик, ты возьми блатных сегодня. Сделай всё как обычно. - Алексей Викторович одаривает улыбкой свою жену. Вторую, между прочим. С первой он развелся два года назад, когда вскрылся его роман с Викторией. Я после этого долго плакала, в душе я боготворила его и представить не могла, что такой порядочный мужчина как Алексей Викторович способен изменять жене, да ещё с королевой этой богадельни.

Виктория была королевой нашего заведения, так все её называли здесь. Высокая блондинка с голубыми глазами и сочными губами. По моим наблюдениям мужчины боготворят именно таких женщин: красивая, веселая, улыбчивая, в меру глупая. Да чего уж там, Виктория была самой красивой в нашем посёлке. Многие мужчины засматривались на неё.

Блатными у нас, кстати, называли офицерский состав, командующий в тюрьме. Многим из них Виктория делала капельницы по блату: кому-то от похмелья, кому-то витаминчиков для здоровья.

Я считала это не разумным использованием казенных лекарств, но Алексею Викторовичу виднее, что лучше.

- Гриш, на тебе, как всегда, наши алкаши. Ты прокапай их там, подлатай у кого отходняки. - продолжает Алексей Викторович, раздавая задания на сегодня. На благотворительной основе мы помогали местным алкоголикам перед работой. Я этого тоже не понимала, но вопросов не задавала. – Ренаточка, на тебе обход. Если с кем-то будут проблемы – сразу ко мне.

Я переминаюсь с ноги на ногу, не люблю все эти собрания. На них чувствую себя не уютно – лишней. Это чувствуется. Меня не зовут на корпоративы, не поздравляют с днём рождения и никогда не спрашивают, если я болею, как себя чувствую. У меня нет тут друзей.

Точнее, у меня вообще нет друзей. У меня никого нет кроме бабушки. Поэтому я так сильно её люблю и ценю. И мне страшно от одной лишь мысли, что она не молодеет. После её смерти я останусь одна. Один на один со своими аутистическими прибабахами.

Отойдя немного от коллектива, я подхожу к окну с решетками. Не очень понятно, зачем в ординаторской на третьем этаже решётки. Как будто, кто-то из врачей сойдёт с ума и решит спрыгнуть. Или кто-то из больных пробьётся сюда и спрыгнет?

К больничному входу подъехало три полицейские машины с мигалками. Обычно нам привозили заключенных просто на пазике ФСИН.

Сначала вышло несколько сержантов с автоматами, потом с заднего сиденья вытолкали высокого мужчину, скованного по ногам и рукам широкими цепями. Никогда такого не видела. Он же не животное! Такое обращение нарушает права человека! Напишу жалобу обязательно, что сотрудники органов превысили свои полномочия.

Со своим зрением мне не удалось рассмотреть новенького, на нём были лишь широкие спортивные штаны и цветная курточка. Кажется, он даже босой. Потерял обувь по дороге? Его стопы резко контрастируют с асфальтом.

Будни.

- Она реально сказала, что Джокер — собачее имя? - Рената прыскает от смеха, хотя я не понимаю, что в этом смешного, понадают людям как зверям клички и радуются. С каких пор модно человека окликать как собаку?

- Да! Я думала он ей башку оторвёт или косу её обмотает вокруг шеи и придушит. – Лена делает движение вокруг шеи рукой, изображая удушение. Высовывает язык и пучит глаза, считая это смешным. - Смотрит на неё в бешенстве, злющий, а ей хоть бы что. Стоит в своей манере и глазами хлопает. Уха-хах. Сто раз одно и тоже повторяет. Я Мышь Анатольевна!

Дружный смех снова заполняет комнату.

- Блин, вот Мышь даёт. Отмороженная на всю голову. Ничего не боится. Такое убийце заявлять.

- Ну, убийца он или нет, нам неизвестно. У него абсолютно пустое личное дело. Наша задача, как и полагается, провести освидетельствование, наш клиент или нет.

- Я слышала, что его настоящее имя не раскрывается, потому что у него отец какая-то шишка. Не хотят просто компрометировать его, что у него такой сынок — идиот. – выдаёт в своём репертуаре Эльвира Рамилевна, которая всегда всё знает лучше всех. – Отсидится у нас и выйдет на вольные хлеба.

- Ой, не знаю. Как по мне редкий красавчик. Жаль, что в дурку загремел. – снова вступает Лена. – Вы бы видели его. Я такой мышечный каркас видела только у физрука в кабинете у манекена для спарринга. Весь в татуировках с голым торсом в одним штанах. М-м. Горячий секс.

- Согласна. Не похож он на психа. – согласно кивает Рената. Я училась с ней вместе и понимаю уровень её знаний, поэтому её выводам не доверяла бы.

- Конечно. У нас каждый второй не похож.

- Давайте замутим лучше тотализатор. На какой день он придушит Мышь? - предлагает тихо Лена, но недостаточно тихо, чтобы я не слышала её. - Мне кажется, он и дня её не протерпит.

Пока все скидываются, делая ставки, я продолжаю заполнять стопку карт, внося туда старательно результаты анализов и другие пометки, которые могут понадобиться в будущем. Делаю я это не только по своим пациентам. Алексей Викторович распустил коллег, они делают грубейшие ошибки: не вносят результаты анализов, исследований, забывают писать про препараты, на которые у людей аллергия. А это же важно!

Терпеть не могу, когда беспорядок, приходится подчищать за всеми.

Коллектив не замечает меня, хотя я сижу у них под носом, обсуждают меня прямо при мне, ну да и ладно. Так даже лучше, потому что я могу делать, что мне вздумается. В школе и институте было всё намного хуже.

Коллеги просто шутят надо мной, а в университете мне часто прилетало физически с последствиями. Иногда у меня крали одежду, сбрасывали сменку в использованную утку, закрывали в шкафчике… Люди умеют быть жестокими по отношению к другим – более слабым.

- Мышь, а мышь, а ты сама как думаешь, сколько времени тебя вытерпит Джокер? - спрашивает у меня Рената, подходя к столу и сдвигая все карты. Мы с ней в университете учились вместе. Обе были первые по показателям в учёбе в своем роде. Я с начала списка, она - с конца.

- У меня нет ответа на твой вопрос, но он мне не показался буйным пациентом. У него глаза ясные и слушает он внимательно. Достаточно приятный молодой человек. Считаю, что рано делать выводы…

- О-о-о. - Рената скрещивает руки и садится на краешек стола, сминая задом карту пациента пополам. - Тебе приятным показалось его лицо или пресс? Или в целом мужчина приятный? Решилась всё-таки расстаться с невинностью. Неплохой, кстати, вариант Мышь. Он связан, обездвижен и не будет тебе сопротивляться.

- Ладно, Рената, это уже перебор. - Гриша толкает её в плечо. - Мышь никогда не расстанется с невинностью. Такие как она не трахаются. Могу поспорить, что если её раздеть, там всё будет как у Барби…

Смех снова заполняет кабинет. Я смотрю на коллег, испытывая лёгкое волнение. Меня не задевают их легкомысленные шутки, я слышала их сотнями, но мне не хочется быть изгоем. Всегда мечтала найти друзей, болтать с ними на разные темы, обмениваться интересными фактами. Чтобы было всё как у всех.

Поэтому закончив с последней картой, я расставляю папки в алфавитном порядке и поворачиваюсь к Грише и Ренате. Когда я сюда устроилась, Гриша здесь уже работал. Сын кого-то там из администрации, местный завидный жених. Работал бы в области, если бы не напился и не сбил кого-то, не насмерть, но всё же. Теперь сидел у нас тут и ждал, когда скандал поутихнет. Какое-то время он ухаживал за Ренатой, и теперь, кажется, они были вместе. Но я плохо различаю все эти любовные сигналы. Могу ошибаться.

- Точно. - Рената смотрит на меня уничижительно. Неприятно, конечно, такое отношение. Я бы с удовольствием сказала ей, что лучше жить с невинностью всю жизнь, чем спать с кем попало, но просто прячу руки в карманы и, извинившись, иду в коридор. Не буду тратить свои силы и ресурсы на споры с мало интеллектуальными представителями человечества.

Отношение ко мне в коллективе возможно не было бы таким ужасным, если бы не Рената. Она меня ещё в университете как-то невзлюбила и принесла плохое отношение в больницу. Я старалась не замечать шуток, не обижаться на подколки и не отвечать на провокации. Я здесь, потому что люблю людей и искренне хочу им помочь. Даже, если это преступники.

Проверив несколько своих пациентов и пообедав в коридоре стоя, прячась от насмешек коллег за старыми шкафами, которые до сих пор не утихают в ординаторской, я решаю проведать своего нового пациента с собачьим именем. Операция должна уже закончиться.

Джокер. Он же Юг.

- И как тебе тут?

Герман – папин любимчик, подтирает ему жопу и подчищает за ним дерьмо. А так как я главная папашкина проблема, Герман сослан сюда – прибирать за мной.

- Классно. Похоже на кисловодский санаторий. – закидываю руки за голову. Злить Германа – моё любимое занятие. – Попробуй манку, привкус отпад. Никогда не ел сладкую кашу с рыбьим послевкусием. Не знаю, кто тут готовит, но он гений, заслуживающий мишленовской звезды.

Жополиз вздыхает, скрипит от злости. Сколько ему? Сорок? Пятьдесят? Ему бы сейчас удочку закидывать и рыбку ловить, а не обивать пороги тюрьмы для психопатов. Нужно было лучше в школе учиться, тогда бы не пришлось облизывать сапоги папули.

- Чего тебе не хватает, Юг? – Герман потирает кривую переносицу.

- Ощущений.

- Это последнее предупреждение твоего отца. Посмотри, что тебя ждет. Вечно отмазывать он тебя не сможет. Продолжишь в том же духе и загремишь по полной вот в такое учреждение, где с тобой не будут церемониться. – а Герман был бы рад, если бы меня прикрыли по полной. Только мы оба знаем, что папа может злиться и пытаться воспитывать меня сколько угодно, но своего старшего сына он здесь не оставит. Не посмеет.

Мы оба знаем это. Поэтому Герману приходиться засунуть свою ненависть глубоко в прямую кишку и тужиться от болезненности, пытаясь делать вид, что переживает за меня по-настоящему.

- А мне тут нравится. Врачи тут закачаешься. – губы сами собой растягиваются в улыбке, когда я вспоминаю мелкую Мышку с русыми волосиками, заплетенными в косу, и в забавных окулярах какой-то трагично погибшей бабки. Где она вообще их нашла? Там целый телескоп на лице. Есть ощущение, что в них можно рассмотреть все кратеры Луны на небе.

Мария Мышкина. Фамилия ей очень подходит. Маленькая. Юркая. Умная.

А как ляпнет что-то, хоть стой – хоть падай. Каждая встреча с ней – бесплатный концерт, за который я готов продать душу Дьяволу. Кажется, я попал в эротическую игру, миссия которой состоит в соблазнении неординарного психиатра.

- Ты пробудешь тут, пока не осознаешь, что пора меняться. И пока не успокоится Губер. – строго говорит Герман, наивно полагая, что меня могут удержать местные стены. У меня уже есть план. – Я буду приходить к тебе раз в неделю. Советую не высовываться, люди тут тоже не простые. Может прилететь даже тебе.

Встречаюсь глазами с Германом. У нас с ним удивительная взаимная любовь.

Герман обожал меня с самого детства, как и я его. Поэтому всегда, как только у меня появлялась возможность, я делал Герману подарок. Когда мне стукнуло четырнадцать лет, я отфотошопил его фотографии и расклеил их в подъезде. Соседям очень понравилось. Брутальный лысый чувак в образе куколки – стриптизерши никого не оставил равнодушным.

Чуть позже после Нового года, когда пьяный Герман вырубился, я проколол ему ухо и повесил сережку в форме мужского полового органа. К моему разочарованию дружище не сразу её заметил, долго гулял с ней, не подозревая насколько он красив. О серёжке ему сказали добрые люди, похвалили его вкус. Отец был в бешенстве. Наверное, его огорчило, что он сам не додумался до такого классного подарка Герману. Ведь рожденному угождать нужно носить соответствующие аксессуары.

Ещё через пару лет я заказал для Германа девочек, они ему пришлись по вкусу. Судя по видео с камеры, которую я повесил заранее. Горячие азиатки заставили плавиться этот ледник. Правда он их прогнал, до секса так и не дошло. Не знаю, чем ему не понравились тайские девочки и почему потом он ходил такой кислый. Начало было очень огненное. Видео у меня осталось. Я приберег его для подходящего случая.

Герман – мой любимчик. Потому что, когда умерла моя мама, он сказал охранникам на похоронах: «да и хер с ней». Его слова звучали слишком отчетливо в моей голове даже спустя столько лет. А ведь именно Герман отвечал за безопасность мамы. Он был ее телохранителем. И ему её смерть не должна быть безразличной.

- Не переживай за меня, Герман. С такими как я ничего не случается. – подмигиваю ему, растягиваю губы в улыбке.

- А жаль. – отвечает он недовольно. – Тогда бы у твоего отца было бы в миллион проблем меньше.

- Если бы ни я у тебя работы не было бы. Сидел бы в Мытищах, работал на свободной кассе шестёрочкой в Пятерочке. Спрашивал бы у клиентов, хотят ли они пирожок с вишней и положить ли им фиксика в пакет.

- Если бы не твой отец, ты дай Бог стоял бы рядом. – парирует Герман, показывая мне средний палец. Меня пробирает смех. Такой дурашка. Наивный. Если бы не мой отец, мама была бы жива. И может быть тогда я действительно продавал булки с котлетой за свободной кассой, но, клянусь, я бы был самым счастливым продавцом булок. Потому что счастье не в размере счета и не в статусе. – В другом случае сгнил бы уже в тюрьме.

- Действительно считаешь, что можешь сравнивать себя со мной? – говорю сквозь смех. – Герман, иди уже. Дай поспать. Хочу отдохнуть перед вечерней прогулкой.

Знаю, что больше всего Герман мечтает, чтобы меня придушили на этой прогулке, но я, конечно же, такой радости ему не доставлю.

--

Уныленько. Пыль. Сетка. И кучка идиотов на успокоительных. Никакой движухи.

- Чего стоишь? Двигай. – меня толкают в спину. Руки зафиксированы за спиной, а на ногах кандалы. Ничего нового в 2025 году, могли бы придумать с таким финансированием что-то более оригинальное.

Беседа

Разговоры с Мышкой отдельный вид удовольствия. Обычно люди для меня – прочитанная книга. Особенно женщины. Но доктор умеет удивлять.

- Мне нужно задать Вам ряд вопросов. Можно? – в палате кроме кровати, к которой меня настойчиво пристегивают, как будто это может меня остановить, обычно ничего не бывает. Когда приходит Мышка, надзиратели привозят старый стул на колесиках и тележку с лекарствами. После они уходят, оставляя нас наедине, что не может не поражать.

В Мышке килограммов пятьдесят максимум, как её не боятся оставлять со всем этим колоритным бомондом один на один. У них в больнице врачи бессмертные, что ль?

Мышка садится на стул, поправляя медицинский халат и раскладывая на коленях тетрадь советского образца, где мне удается рассмотреть записи, сделанные аккуратным почерком. Мышкиным, скорее всего. Уверен, что она круглая отличница, зазнайка – девственница.

Возвращаю глаза к ногам. Не траханная ещё никем Мария в белых кроксах, белых колготочках и самом не сексуальном мединском халате из всех, что я когда-либо видел. Есть ощущение, что её бабушка была санитаркой в Велико Отечественную Войну и по наследству передала внучке халатик. Так сказать, как оберег девственности.

И всё же… То ли от отсутствия секса, то ли есть что-то в этой диковинной девчонке, но член вытягивается по стойке смирно, когда я разглядываю тонкие щиколотки, упакованные в белые колготки. Не знал, что их вообще сейчас производят. И подумать не мог, что пыльный капрон может вызывать прилив крови в паховую область.

- Приступим? – она пытается привлечь моё внимание. Я киваю, устраиваясь поудобнее. Хочу хорошо видеть своего миниатюрного мышонка. Она такая крохотуля, что не покидает ощущение, что мы просто играем в доктора и пациента. Такая у нас ролевая игра. Сейчас она снимет свой халат и продемонстрирует шикарное тело. – Как Вас зовут?

- Джокер. – ей не нравится мой ответ, но она решает уступить. Чуть кривит губы и три раза сама себе смешно кивает.

Если Вам кажется, что я странная, Вам не кажется.

- Сколько Вам лет? – ручка выводит кругленькие, аккуратные буковки. В каждой «о» и «а» я вижу форму сочной женской груди. Воздержание делает меня озабоченным.

- А сколько дашь?

- Тридцать?

- Я так плохо выгляжу?

- Вы хорошо выглядите, но кто бы что ни говорил трудно определить возраст человека на глаз точно. Поэтому работники скорой определяют диапазоны возраста пациентов… - начала она очередную лекцию, поправляя тяжёлые очки. Голос у Мышки мелодичный, я бы слушал её каждый вечер вместо умной колонки. Интересно, она знает всё обо всём? Может также быстро отвечать, как колонка?

Перестаю слушать монолог, переключаюсь на сочные губы, влажные от того, что она постоянно их облизывает маленьким юрким язычком.

- Давай перейдем на ты. Мне так комфортнее общаться. – перебиваю её словесный поток, зная, то сейчас её понесет к научным фактам и интересным заключениям, а я хочу узнать конкретно про неё. Мышка заносит голову чуть вправо, готовясь отказать и отрицательно замотать головой. – И тогда я буду отвечать честно на все твои вопросы.

Забрасываю ногу на ногу, желая скрыть стояк. Как я уже понял, членом Мышку не напугать, но её внимание к моему пенису точно собьёт меня с нити разговора.

- Ладно. – охотно уступает. С одушевлением. – На ты, так на ты. Как тебя зовут?

Хитрая. Не удерживаюсь и смеюсь. Подловила меня хитрая Мышка.

- Юг. Но это не под запись. – рука с ручкой замирает. Вижу, что ей хочется зафиксировать всё в свою тетрадочку, но она обдумывает мою просьбу. Любая другая может обмануть, но Мышка чистая. По ней видно – божий одуван. Врать не умеет. На лице всё написано.

- Красивое имя. – она закрывает тетрадь, поднимая на меня свои бездонные серо-голубые глаза. Решила изменить тактику, втирается мне в доверие. Умничка. Со мной нужно ласково. Нежно. – Необычное.

- Я часто это слышу. Особенно от женщин, которые хотят меня соблазнить. – подмигиваю.

- А тебя соблазняли часто? – странный вопрос. Возможно, в её Вселенной все девочки такие как она, но там откуда я родом женщины – хищницы. – Тебе нравится, когда тебя соблазняют?

- Любому мужчине нравится, когда его соблазняет красивая женщина. – тут есть подвох. Зная Мышку, тут точно есть подвох. Только в чём?

- То есть ты пассивен? Никогда не предпринимаешь активных действий? Не добиваешься своего? Не соблазняешь? – выгибаю вопросительно бровь. К чему эти глупые, очевидные вопросы. Я владею клубом, через мою постель прошла сотня женщин. И все по своей собственной инициативе. – В детстве тебя соблазняли взрослые женщины?

- Ч-что? – у меня глаза на лоб лезут. С Мышкой и вправду никогда не предугадаешь, куда вырулит разговор. Она смотрит на меня своими невинными глазами, и я чувствую, как она сделала мне фаталити, выставляя дураком.

– Ты сказал, что тебе часто делают комплименты женщины, которые хотят соблазнить.

- А с чего ты решила, что они старше меня? И что это было в детстве?

- Просто поинтересовалась. Ты очень активно выставляешь на показ свою маскулинность. Изуродовал тело татуировками, ходишь без кофты, чтобы все смотрели и видели мышцы. Ты не уверен в себе? – изуродовал? Не уверен в себе? В позвоночнике трещит напряжение. - Говоришь как альфа-самец. Но в отношениях ты ведешь себя как женщина, хочешь, чтобы за тобой ухаживали, соблазняли, возможно, дарили подарки.

Дональд Дак

- Мышь, не крутись под ногами. - Виктория толкает меня в спину, пытаясь обогнать, от чего ноги переплетаются, и я начинаю падать на ступеньки. Сердце в момент делает кульбит, готовясь к самому страшному. Серая плитка встречает меня обжигающим холодом. Чудом не сворачиваю себе шею. Вспышка боли пронзает колени. Очки слетают с лица. - Ну еб мать, ты вообще немощная?

С детства плохо переношу боль, у меня очень низкий болевой порог. Да и в отличие от моего нового пациента физической силой я обделена, не могу поднять ничего тяжелее трех килограммов.

Слёзы сразу выступают, и я начинаю хныкать. Как ребёнок. Отползая к стене и подтягивая к себе ноги, пытаясь рассмотреть – что с коленями?

- Вы толкнули меня на лестнице. Я могла бы… - слезы тонут во всхлипах. Как же больно. Как больно!

- Как же ты всех уже тут задолбала. Честно. Уволься уже по собственному желанию. - Вика подбирает очки и цепляет их мне на лицо. Очки чудом не пострадали, я вижу на стеклах несколько отпечатков пальцев, но в остальном они целы. В нос ударяет приторный запах духов. Дёргаюсь от страха. Чувство такое, что Вика ударит меня по лицу. - Лёша не уволит тебя сам только потому, что другу обещал присмотреть за его дочерью. Работаешь тут из-за жалости к тебе. Весь коллектив уже не знает как от тебя отделаться, особенная ты наша. Не мучай ни себя ни людей, проваливай!

С этими словами Виктория переступает через меня и спускается дальше по лестнице. Мне остаётся лишь глотать слёзы обиды, прижав к себе ноги. В её словах точно есть правда. Как минимум, я так и не смогла прижиться в коллективе.

Но обиднее слова, что Алексей Викторович держит меня из жалости. Это правда или Виктория пытается манипулировать мной? Говорит так, потому что я за себя не могу постоять и вообще, за меня некому заступиться. Бабушка может крепким словцом обложить Викторию, только как это поможет мне?

Алексей Викторович всегда относился ко мне хорошо, тепло, по-своему. Он был когда-то лучшим другом покойного отца. Они сначала вместе учились, а потом работали в городской больнице до её закрытия. Папа был, по версии бабули, талантливым кардиологом. В этом я сильно сомневалась, потому что дома остались папины записи, и я нашла множество ошибок в картах его пациентов. Папа часто при назначении лечения придерживался не современных практик, а народной медицине.

У меня вообще мало было что с ним общего, ни одной черточки не унаследовала от него. Была больше похожа на маму и чуть-чуть на бабушку.

Заставляю себя через боль встать на ноги. Потираю разбитые колени. Кожа в нескольких местах треснула, возможно, я повредила коленную чашечку, придётся проверить, но ничего не сломано. Не первая и не последняя моя травма в жизни.

Взяв себя в руки, я прихрамывая пошла к пациентам, чтобы не нарушать распорядок. Периодически шмыгала носом, чувствуя себя маленьким никому не нужным человечком, до которого никому нет дела.

Да и быть обузой для Алексея Викторовича совсем не хочется. Я работала старательнее всех, чтобы помогать ему и разгружать насколько это возможно. И мне всегда казалось, что он благодарен мне за это. Но что, если Вика говорит правду? Такую вероятность нельзя исключать.

Что если моё поведение и то, что я не могу прижиться, доставляет ему много проблем?

- Мышь, ты можешь идти аккуратнее? – гаркает Гриша, чуть ли не влитая в меня в коридоре. В одной руке у него папка с картами пациентов, а в другой кофе 3 в 1. – Я из-за тебя чуть кофе не пролил. Протри уже свои стеклянные глаза. Смотри куда идешь.

- Прости. – ежусь и отхожу в сторону, чтобы Гриша мог пройти. Слезы снова прорываются. Становится так жалко себя. Чтобы никто не видел, как я плачу, захочу в перевязочную, пустующую уже много лет. Последнее годы тут Виктория ставит капельницы с витаминами.

Топчусь там минут пятнадцать, пока не успокаиваюсь, вытираю мокроту с щек и отправляюсь к пациенту.

--

- Это что? – Юг перестает отжиматься и показывает татуированным пальцем на свежие ссадины на моих бледных коленках, что торчат из-под медицинского халата. Обычно никто не обращает внимание на мои ноги, на меня вообще мало кто обращает внимание.

Юг первый кто заметил, что со мной что-то не так. И это… трогает. Я так растеряна, что опускаю факт того, что он спокойно разгуливает по палате, хотя должен быть пристегнут к кровати.

- Упала. - отвечаю, шмыгая носом. Я просидела на лестнице полчаса, горько проплакав. Мне было больно и обидно. Ну, что я Виктории плохого сделала? Я ведь часто даже приходила к ним домой и помогала с огородом, домом, делала иногда за неё работу.

Викторию я не очень любила, она мне казалась корыстной женщиной, но ради Алексея Викторовича я очень старалась. Ему было трудно совмещать работу и дом, большая часть его зарплаты уходила на алименты. А у Алексея Викторовича трое детей в первом браке осталось.

- Как? – карие глаза опасно вспыхивают. Многие мои коллеги говорили, что Джокер - психопат, но я не видела в мужчине импульсивности, напротив, он казался мне собранным и сдержанным. Ничего не делал необдуманно. Наоборот. Им двигал холодный расчет.

Вчера мне удалось узнать его, прикоснуться к нему настоящему. Юг пережил страшную трагедию, не удивительно что он прячется за татуировками и сарказмом. На вопросы он отвечал обдуманно, взвешенно. С каждым днём я уверялась, что он психически здоров.

- Меня толкнули. - правильно было бы промолчать, но сейчас я чувствовала себя особо уязвленной и слабой, а лгать не умею с детства.

Месть - любимое блюдо

Юг

- Игорек, а ты знаешь Мышкину? – спрашиваю охранника, разминая шею. Приятно выйти на свежий воздух. Не знаю какие у отца на меня планы и сколько он собирается меня тут держать, но отбывать тут срок я не планирую. Надеюсь, что выберусь в ближайшее время. – Она психиатром тут работает, если меня не подводит память.

Не хочу проявлять сильный интерес с Мышкиной, чтобы не вызывать подозрений.

- А кто не знает её? – усмехается он, раскачиваясь с носка на пятку. – Мышь знают все местные. Она же как достопримечательность. Психушка, лечащая психов.

Он осекается и косится на меня, думая, что я разозлюсь из-за того, что он назвал меня психом, но раздражение пронимает меня не от этих слов. Неприятно, что он Мышку называет психушкой и… мышью.

Она точно не псих и не безликая серая мышь.

- Психушка? – щурюсь, делая затяг. Если повторит это снова, сломаю ему правую руку.

- Ну, она же особенная. – протягивает Игорь, пытаясь оправдаться. Видимо, жесткость в голосе заставила его смягчить свою позицию. – Не такая, как все. Как что-нибудь отчебучит, хоть стой – хоть падай. Над ней все угорают.

Все угорают… Я слышу это как — все издеваются. Видел результаты угара – разбитые маленькие коленки. Синяки сильно бросались в глаза на фоне белоснежной кожи. Очень нежной, к слову, без единого недостатка.

Внутри всё воспламеняется от злости. Поборником справедливости я себя не считаю. Никогда не был образцом добродетели. Но слабых я никогда не обижал, особенно женщин. Порядочных женщин. Смерть мамы отложила на мне отпечаток, некую потребность защищать таких как она. Потому что, если бы в ту ночь рядом оказался сильный человек, мама была бы жива.

Мышка была слабая и нуждалась в защите. Любой её может толкнуть, пусть теперь попробуют провернуть со мной этот трюк.

- Её сегодня кто-то толкнул на лестнице, знаешь кто? – Игорь отрицательно качает головой. – А узнать можешь?

- Да кто угодно мог. – признается он через паузу. – Люди у нас тут жестокие, её много кто не любит. Правильная до оскомины, поэтому могли толкнуть забавы ради. – зыркаю так, что он замолкает. – Но узнать могу.

- Узнай. И организуй мне с ним встречу. В долгу не останусь. – нужно наказать того, кто посмел тронуть моего любимого доктора. Только я могу оставлять синяки пальцами на её чистой коже.

Перед глазами возникают длинные ноги молочного цвета. Охренеть. Я таких идеальных ног никогда в жизни не видел. Кожа у Мышки бархатная, а икры и бедра мягкие и упругие. Они же секс-бомба в отпугивающем чехле. Клянусь, если на неё надеть нормальное белье, чулки…

Кровь снова прилила к паху. Приходится выпрямиться.

Мышка себя красивой не считала. С ней всё понятно, у неё зрение минус миллион, судя по лупам на лице, но остальные то? Или сюда по проблемам со зрением нанимают? Она же пиздец какая красивая не только на лицо, у неё фигура отвал башки. И осваивает она там свои техники… Б-р-р!

- Да как… - пытается отмазаться Игорь.

- Смотри, можешь помочь мне и получить такого человека как я в своих должниках. А можешь отказать и лишиться глаза. Как тебе такой расклад? – Игорек бледнеет, а я больше, чем серьёзен.

- А Вы чего за неё так печётесь? У нас есть девушки посимпатичнее. – близорукий идиот. Только местные долбаебы могут смотреть и не видеть. Но это мне и на руку. Да и Мышке самой, пожалуй, тоже. Так она в безопасности.

- Нравится она мне. Доктор великолепный. Провела со мной всего пару сеансов, а я уже прозрел. На жизнь посмотрел под новым уклоном. Хочу помочь, отплатить добрым поступком.

- Она может. Говорят, она университет закончила блестяще, стажировалась даже за границей, но работу ей никто так и не предложил нигде, потому что… ну, Вы сами поняли. Вот она со своим блестящим образованием и вернулась к нам. Сжалился над ней Алексей Викторович и принял на работу. Он вообще во многих вопросах ей протекционирует, некоторые даже говорят, что она с ним спит. – сжалился прям. Он её на работу взял, потому что психиатр она блестящий.

Интересно другое. То, что Мышка с ним спит, я не верю. У неё девственная плева из-под халата торчит. Я её даже за довольной рожей диснеевской утки рассмотрел. Но вот то, что о ней говорят такое – раздражает. Откуда пошли такие пошлые слухи? И о ком? Непорочной деве Марии Мышкиной? В них совсем ничего святого нет?

- И в чём же он так ей протекционирует, что все решили, что она с ним спит?

- На работу взял. Раз. – Игорь загибает пальцы. – А её никто не хотел брать на работу. Терпит её, хотя жена его пилит каждый день, чтобы уволил. Два. Блаженная наша постоянно придумает всякую дичь для пациентов, и он это вводит. Три. С ней постоянно что-то случается. И Викторович терпит. Четыре.

- Не густо. Может он её как врача ценит?

- Не смешите меня. Викторович – продажная душонка. Ничего просто так не делает. – сообщает мне доверительно Игорь. – Да и видели бы Вы как влюбленно Мышкина на него пялится. Слюнями заливает всё вокруг.

- Прям, влюбленно? – меня лично задевает, что Мышка смотрит на кого-то влюбленно. Я, значит, не в её вкусе, а Викторович – в её? Хочется посмотреть поскорее на секс-символа больницы. Что там за ебарь-террорист, что Мышкина по нему сохнет.

Ба

- Бабуль, я принесла лекарства. – говорю бабушке, расставляя лекарство в коридоре на полочке. После чего снимаю куртку и вешаю её на вешалку. Следом стягиваю обувь и прячу в шкаф. Сейчас переоденусь и помою, не люблю оставлять обувь пыльной.

- Машунь, ты поздно. – бабушка выглядывает в коридор, она успела переодеться, нацепила своё лучшее домашнее платье. Обычно она его натягивала, когда скорую вызывала.

Поправляю очки. Судя по румяным щекам, чувствовала ба себя отлично. Не понятно тогда, что она задумала, что так разоделась.

- Чего стоишь? Проходи к нам на кухню чай пить.

- К нам? – переспрашиваю у бабушки, выходя на кухню и натыкаясь на высокую фигуру молодого человека в форме. На вид ему лет двадцать пять. Типичный славянин с серыми глазами и розоватым лицом. Обычный тюремный надзиратель. – Добрый вечер.

- Да. Ты не узнаешь Володьку? Ну, бабы Гали внука. Его недавно к нам перевели. – на столе перед парнем стоит фирменный бабушкин пирог с картошкой и сыром. Парень поджимает губы и немного играет бровями, якобы, он не виноват за это сватовство.

- Не узнаю. – говорю честно, не собираясь подыгрывать бабушке. Женихи меня не интересовали. Я смерилась с тем, что мужчин аутистические наклонности отпугивают намертво. Какой смысл знакомиться? – Бабу Галю тоже не помню.

Бабушка на меня цыкает.

- Садись, в ногах правды нет. Сейчас чаю тебе налью. Ты устала после работы, наверное, врач у меня она, Володенька. Университет с отличием закончила. И не какой-то там, а областной. Стажировалась в Китае. Очень хвалили её всё.

- Владимир скажите, пожалуйста, Вы здесь по доброй воле или Вас удерживают силой? – спрашиваю у молодого человека на полном серьёзе. – Если Вас шантажируют, то готова помочь и освободить от повинности сидеть тут и терпеть рассказы обо мне.

Бабушка смотрит на меня выразительно как на предателя, а я у меня нет желания терпеть очередного внука, который очень должен подойти мне. Потом все эти внуки рассказывали всей деревне, как ба пыталась меня им впихнуть.

- Всё в порядке. – отвечает охотно Владимир. – Бабушка попросила зайти к Вам и помочь со сломанным бойлером. Его я уже починил, а вкусный пирог – плата за него. Тем более, мне действительно приятно познакомиться с Вами.

- Почему? – мне действительно интересно. Что во мне может быть интересного?

- Что почему? – парень удивляется.

- Почему Вам приятно познакомиться со мной?

- Вы наши соседи, Варвара Семёновна – подруга моей бабушки. А тебя я немного помню из детства, когда приезжал на каникулы.

- Странно, я тебя совсем не помню.

- Ну как же, Машутка, Володя помнишь гусей гонял…

- А… - моментально вспоминаю парня. - Это Вас гусь укусил за писюн! Хорошо помню этот момент. Ухватился основательно. Вы очень плакали, боялись, что он отпадёт. Помню.

- Не помню этого… – Володенька опускает глаза и делает несколько глотков крепкого чая. Как же не помнит? По глазам вижу, что хорошо он помнит. И пусть не говорит, что память вытиснула неприятное воспоминание.

- Нет. Точно Вы. Я узнала Вас. У Вас на носу родинка, я её в детстве рассматривала, когда Вы плакали у нас во дворе. – перед глазами возникает ревущий мальчик, поглаживающий свою разбухшую мошонку после встречи с гусем через штаны. - Ну и как Ваш пенис? Укус гуся никак не сказался на половой функции?

--

- В кого ты такая у меня? Ну, почему дикая постоянно такая? Сил моих на тебя нет. – причитает бабуля, убирая со стола после ухода гостя. Не понимаю, что ей не понравилось. Мне показалось, что мы хорошо посидели.

- Всё дело, наверное, в аутизме. – пытаюсь оправдаться перед ней.

- Не списывай всё на аутизм. Ты сама, как пришла, делала всё, чтобы спугнуть мальчика! Я не вечная, Маша. Если со мной не дай Бог что-то случится, ты останешься совершенно одна. И что ты тогда будешь делать? Ты же бутылку воды даже открыть не сможешь! Бестолочь мелкая. Кто о тебе такой заботиться будет? – лицо бабушки покраснело. – Ну, старайся быть мягче к людям. Не можешь врать, молчи, мысленно проговаривай, а вслух – молчи!!!

Слова бабушки вызвали знакомый спазм в теле, предвестник панической атаки. Я не хотела представлять мир без бабули, даже думать не хотела о страшном, хотя как врач понимала, что мы все умрём. И рано или поздно, время бабушки придёт.

Опустив глаза, я поняла, что плачу. Слёзы капали на линзы очков, лишая меня видимости.

Оставаться одной я не хотела. Жить без бабули. Как жить без неё?

- Ну хватит, чего ты расплакалась? – бабушка обняла меня со спины. – Я очень люблю тебя, девочка моя. И только счастья тебе желаю. Мама твоя как сказала, что беременна тобой, я всё делала, чтобы ты была в целости и сохранности. – Ба вытирает слезы теплой ладонью. – Раньше думала, что тебе у нас будет лучше тут, спокойнее. Ну, как видишь, тут у нас всё захерело. Нет ничего. Надо выбираться тебе из этой дыры, обзаводиться отношениями. Друзьями! В нашем проклятом посёлке нет ничего. Вот ты одна тут кукуешь, свою жизнь в этой чёртовой больнице прожигаешь. Не дело это.

- Меня всё устраивает. – откликаюсь тихо.

- Ну, конечно, тебе и не надо ничего. Сутками на пролёт работаешь за спасибо, тебе самых конченых психов Лёшка пропихивает, потому что ты дурочка не умеешь нет говорить. И ты вот рискуешь своим здоровьем рядом с ними. И всем плевать. Девка двадцать пять лет одна в палате с маньяками сидит!