Огонь Продолжить Свой Танец С Тьмой

1 часть Падение Ансаары, Ансаара

1

Часть

Падение Ансаары

Ансаара

Император Тоола,

Мечтал покорить страну Ансаара,

Страну, вознесённую духом,

Где достаток и умиротворение,

Правили её обитателями.

В Ансааре не знали ни бедности, ни богатства,

Ни зла, ни добра,

А еда и веселье были изобильны,

Словно воздух.

Страна, стоящая на высокой горе,

Окружённая белоснежными облаками,

Казалась недосягаемым раем.

Но Император Тоола,

Видел лишь то, что нельзя взять.

Ему казалось, что он ‒ лягушка,

В тёмном болоте,

Когда смотрел на бабочку.

Его мир был чёрным и вязким,

А Ансаара ‒ белым светом вдалеке.

С юности он слышал о чудесах,

Что творились там, наверху.

И завоевание Ансаары,

Стало его навязчивой мечтой.

Император, словно лягушка на дне колодца,

Мечтал о полёте,

О том, чтобы вознестись к небесам.

Но имел ли он право летать?

Или должен был смириться?

Каждое стремление —

Лишь хрупкая нить надежды.

Ударь по ней, как по тонкому стеклу,

И она рассыплется в прах.

Император Тоола,

Упрямый, как никто другой,

Раз за разом пытался покорить гору,

Но её склоны были гладкими,

Твёрдыми, как алмаз.

И его попытки разбивались,

Как хрупкое стекло.

День за днём,

Мысль об Ансааре

Захватывала его разум.

Он сходил с ума, превращаясь в монстра.

У него было всё,

Но этого было мало.

Проклятие Ансаары

Поглотило его.

Любимая жена и дети

уже боялись его.

Покой стал для него чужим,

А страдание — бесконечным.

—

Царь Алхатом.

Царь Ансаары, Алхатом,

Был счастлив.

Это было его естеством,

Как и естеством самой Ансаары.

Реки текли среди золотых чаш,

Драгоценные камни,

Валялись у берегов,

Словно простые гальки.

Искусство, культура, технологии —

Всё было на вершине,

И страна сияла, как рай на земле.

Алхатом не видел никого внизу.

Для него все за пределами Ансаары,

Были лишь тенью,

Иллюзией, словно растения.

У царя была дочь —

Ахмасералла, принцесса неземной красоты.

Её сравнивали с богиней любви.

Каждый, кто видел её хоть раз,

Мечтал умереть,

Ибо большего счастья ему не требовалось.

В день Цветения,

Ахмасералла выходила к народу.

Она радовала стариков и детей,

Читала сказки, пела песни,

Играла на инструментах.

Её голос пронзал сердца.

Знатные люди,

В этот день дарили ей подарки,

И посылали своих сыновей,

В надежде завоевать её сердце.

Но принцесса никого не замечала.

Её сердце оставалось чистым,

Руководимым праведностью.

Ахмасералла была символом,

Чистой и непорочной любви.

—

Шут

Но даже в идеальном мире,

Нашёлся предатель.

Тот, кто видел скуку совершенства,

И лицемерие его улыбки.

Шут, весельчак и актёр,

Сон Императора

Сон Императора

—

Загадка.

Загадки повсюду преследуют нас:

Знамения манят,

Ирония путает мысли,

А парадоксы шокируют.

Император Тоола,

Слег в постель,

И заболел.

Лучшие лекари не смогли,

Усмирить его недуг.

Тело оставалось крепким,

Но душа блуждала во мраке.

Император Тоола,

Потерял цель,

Цель, что грела его мечты.

Осознав невозможность своего замысла,

Забылся,

Утратил смысл,

И начал угасать.

По стране, что лежит у реки Окой —

В его Упфанаше —

Прошла мрачная тень.

Слухами наполнился воздух:

«К Императору пришёл ангел смерти».

Начались приготовления,

Погрузилась страна в скорбь.

Император Тоола,

Тщеславный, но мудрый правитель,

Был добрым царём для своего народа.

При нём закончились междоусобицы,

Прекратились раздоры,

И наступило благополучие.

Он объединил страну,

Даровал мир и процветание.

И его смерть,

Несла с собой,

Тревогу и тьму.

—

Когда все важные люди Упфанаша,

Собрались у покоев Императора,

Царица Лавгана,

Обратилась к главному советнику,

И наместнику столицы — города Архаос.

Царица Лавгана:

— Господин наместник, уважаемый Садан Рос,

Мой супруг, правитель Упфанаша,

Создатель её величия,

Император Тоола,

Сегодня, боюсь, мы теряем его.

Сердце моё скорбит,

И в этой скорби прошу вас,

Начинайте приготовления.

Организуйте похоронную церемонию,

Воздвигните хрустальный зал для прощания.

Садан Рос:

— Ваши слова,

Госпожа,

Тяжёлым бременем ложатся на душу.

Я молю всех богов —

Богов Молний, Воды, Огня, Земли и Ветра —

Чтобы услышали они нашу мольбу.

Но раз вы, спутница Императора,

Говорите, что пора,

Я не смею противиться.

—

Садан Рос покинул покой императора с тяжёлым сердцем.

Верный пёс Императора,

Он без промедления начал исполнять волю царицы.

Покидая дворец,

Садан Рос, едва сдерживая слёзы,

Сел в повозку

И велел отвезти себя в храм.

В храм Верховного Божества — Халод-Краф.

Садан Рос издалека заметил,

Как гром гремит, сверкая молнией,

Халод – Краф, бог небесный, грозный,

Храм его черный, с башнями стройными.

Башни молниями в центр стреляют,

А в центре пирамида черная,

Впитывает молнии, словно зверь голодный,

И громким ударом пронзает небеса.

Приблизишься — и ярость токов,

Молний, как рыбы в воде, срывает в вихрь,

Словно рой древесных птиц, что в небе,

Звуки их как буря, гремят в бездне.

Черный храм на чернеющей площади,

Основание его — как тень от света,

Когда Садан Рос прибыл туда,

Волосы поднялись, как живые.

В воздухе напряжение звенящее,

Молнии сгущают тучи, гром гремит,

Дань отдают Богу Неба,

Жрицы хранят его священную силу.

Пробуждение Императора

Пробуждение Императора

Удар сердца зазвучал,

Будто горный колокол,

Громкий и ясный,

Возвещающий утро.

Словно юноша,

Охотящийся в девственном лесу,

Царь воспрял с огнём, что потух было в бездне.

Новый свет зажёгся в глазах,

И Император Упфанаша поднялся вновь.

Он открыл очи,

Как странник, что видит рассвет,

И первым узрел свою супругу,

Царицу Лавгану,

Чьи слёзы текли, как ручьи весной.

Гордость её, как стальная броня, была сокрушена,

И под покровом печали,

Её сердце дрожало, словно лист под ветром.

Так впервые царица, потерявшая своего царя,

Обрела его вновь, чтобы понять:

Муж — оплот, которого не заменить,

И утрата его — как рухнувший свод небес.

Император Тоола,

Увидел также и верного слугу,

Садана Роса, чей лик сиял, как утренняя заря.

Радость и преданность читались в его глазах,

Словно в зеркале душа светилась.

Но вскоре взор царя обратился к чужаку,

Стоящему молчаливо,

Словно тень древнего дуба.

В чёрной мантии он стоял,

С лицом нездешним, с глазами,

Что таили в себе отражение иных миров.

Император Тоола:

— О, верная супруга моя,

Высуши слёзы свои,

Опасность ушла, как ночь от восхода солнца.

Но знай, царица,

Судьба нередко плетёт узоры,

Такие, что человеку их не понять.

Даже если исчезну я, как отцы мои,

Ты возьмёшь трон в руки свои.

Жизнь меняет лица,

Как осень сбрасывает листья,

И может настать миг,

Когда судьба возьмёт нас врасплох.

Будь мудра, как змея,

И тверда, как гора.

Взаимная,

И,

Всеобщая тишина.

Император Тоола:

— А ты, верный мой Садан,

Друг и советник в час радости и скорби,

Вижу я усердие твоё,

И благословляю за труды твои.

Но кто сей человек,

Кто стоит здесь, словно мраморная статуя,

С видом иным, не похожим на здешних?

Скажи мне, верный,

Кто он — и должен ли я склониться,

Перед его мудростью и руками целителя?

Садан Рос:

— О царь, повелитель земель,

Великое счастье видеть тебя вновь,

На троне жизни, сияющим, как солнце в зените.

Знай же, что молитвы народа твоего,

Достигли ушей небесных,

И сама судьба послала нам спасение.

Не один из мастеров лекарского дела,

Не смог пробудить тебя от сна глубокого.

Только этот человек,

Этот странник из иных краёв,

Смог вернуть тебя,

Как река возвращает воду в море.

Воистину, перед тобою стоит

Житель Ансаары, страны небесной.

Он спустился к нам,

Как звезда, что падает с высот,

И принёс свет, изгнавший мрак сна.

Славь его, о царь,

Ибо он не только исцелил твоё тело,

Но и душу твою вознёс к новым высотам.

И стоял Император Тоола,

Провинция Кита

Провинция Кита

Здравствуй, мир,

Здравствуй, торговля,

Связующая нить цивилизаций,

Движение прогресса,

Где через обмен рождалась гармония.

Корабли, как белые птицы, причаливали к берегам,

В бухте маленького города,

Скрытого в пальмовых зарослях.

Кита, провинция грёз и контрастов.

Город из белых камней,

Где панцири огромных черепах,

Служили бассейнами для воды,

И крышами для шатров.

По крышам же прыгали рогатые обезьяны — чури,

Не страшась людей,

Живя с ними в странной симфонии.

С виду город был мал,

Но под его землёй таился другой мир:

Мир торговцев, мир соблазнов.

Подземный город,

Где золотом платили за всё,

И где в самом сердце,

Царствовал публичный дом,

О котором знали далеко за пределами Кита.

Шут оставил Императора Тоолу,

И, направив коня,

Держал путь в эту землю,

Где он должен был найти её —

Ту, чья жажда была неутолима,

Ту, кто служил символом страсти и разврата,

Королеву блуда,

Гиззалутеззу.

—

Полная луна озаряла небо.

Это был миг демонов,

Когда тьма сплетала узоры

На судьбах людей,

Когда разум смешивался с безумием,

Вороньими чернилами писались судьбы.

И в этот час,

Шут достиг Кита,

Увидев рогатых чури,

Спящих на крышах.

Город замирал.

Огоньки фонарей указывали путь,

А жители готовились ко сну.

Но торговля в Кита не знала покоя:

Корабли, гружённые редкими товарами,

Неустанно прибывали и уходили,

Словно дыхание самого города.

Знатные люди,

Одевшиеся в ткани, блестящие, как утренний свет,

Выходили из трюмов кораблей.

Они шли к подземному городу,

К запретному месту,

Где восседала Гиззалутезза,

Королева ночей и греха.

Она украла их сон.

Она заставляла их кровь кипеть,

Её имя было заклинанием,

Её умения — легендой.

Её красота затмевала их жён,

Её прикосновение пробуждало,

Животное начало даже в самых благородных душах.

Ради неё они плыли тысячи миль,

Готовые отдать всё,

Чтобы вкусить её запретный плод.

—

Шут, наступая на белый песок,

Пройдя арку, ведущую в глубины Кита,

Добрался до массивных железных ворот.

За ними — другой мир:

Мир греха и теней,

Мир, что жил своим ритмом,

Мир, оторвавшийся от солнца,

Как луна, светящая в ночи.

Подпольный город Кита,

Царство соблазна и падения,

Раскинул свои сети,

Готовый впустить нового путника.

—

Занавес театра открывается.

Перед Шутом встала картина,

Гремучий коктейль мира,

Цирк разврата,

Где каждый вздох был напоён желанием,

Где радость смешивалась с грехом.

Это был театр веселья,

Глубинных мечтаний и темных фантазий,

Который скрывался в сердцах каждого,

Кто ступал по этим улицам.

Шут чувствовал кипящий котёл,

Гремучую смесь,

Но не для искушения —

Для тех, кто уже познал грех.

Его ироничная душа знала такие места,

Но он не искушал судьбу,

Шёл своей дорогой.

Порт возле реки Илла

Порт возле реки Илла

Путь начался — караван потянулся,

Сквозь песчаные просторы к столице Семи Звезд.

Столице Архаос,

Где во дворце своём Император Тоола,

Затворившись в тишине, считал дни.

Дни, разделяющие его от встречи с Шутом,

От обещанного судьбой мгновения.

Желания мятежных и праведных,

Жаждущих и уставших,

Дрожали, как зыбкий мираж над песками.

Ибо долг должен быть исполнен,

А караван уже двигался,

Влекомый роковым ветром событий.

Впереди,

Верхом на верблюде, ехал Шут.

Его капюшон скрывал лицо,

Но взгляд оставался устремлённым вперёд,

Словно он уже видел конечную цель,

Сокрытую за горизонтом.

За ним,

На спине гигантского шестиного ящера с оранжевой шкурой,

Величественно покоилась Гиззалутезза.

Этот песчаный исполин,

Известный как Кулканша,

Нес её маленький передвижной дворец — раковину-убежище,

Что защищала нежную кожу королевы от палящего гнева солнца.

Кулканша,

Подобно кораблю среди волн пустыни,

Шла ровно и уверенно.

Жители песчаных долин почитали этих созданий,

Обитателей бесплодных земель.

Гигантские ящеры могли вынести жар,

Который испепелял всё живое,

И превосходили выносливостью даже верблюдов.

Кочевники, торговцы и вожди слагали о них песни,

Ведь Кулканша была не просто средством передвижения — она,

Была символом власти и стойкости перед стихией.

В свите Гиззалутеззы шагали ещё несколько подобных созданий.

Их спины служили подножием для шатров,

Где отдыхали её ближайшие прислужницы.

По бокам каравана двигались солдаты,

Охранявшие королеву разврата.

Их лица оставались сосредоточенными,

А мечи подрагивали на поясах,

Словно готовые обнажиться в любой момент.

Они ехали верхом на верблюдах, которые спешили шаг за шагом,

Словно сами чувствовали важность своей миссии.

Маленький караван продвигался к порту Илла,

Сверкая на солнце,

Как мираж среди песков.

Путь был долгим,

Но в каждом шаге,

Его участников ощущалась неизбежность судьбы.

Архаос ждал,

А вместе с ним ждали перемены,

Что сотрясут основы привычного мира.

—

Ночь в пустыне Сахан

Близилась ночь, караван встал,

Шатры возводились, огни горят.

Еда варится на костре,

И фрукты, яства — на земле,

Разложен достархан, напитки пьянят,

Началась трапеза в пустыне Сахан.

Прошёл час, и молчание,

В шатре царит, где сидят все.

Гиззалутезза, Шут и приближённые,

Лишь звуки пищи — их речи немые.

Вино пьют, но слово не произнесут,

Только тень огня их мир освещает.

Вокруг костра у шатра,

Молодые крепкие воины,

С животами полными мяса,

Но вино забыто — они верны,

Служат в тени, во имя долга.

Когда трапеза подошла к концу,

Шут, молчаливый, не сказав ни слова,

Вышел из шатра, направился к бархану,

Сел на песок мягкий, ощутив бриз,

От реки Иллы — ушёл в себя.

А Гиззалутезза, ощущая жар,

В её душе загорелся огонь.

Всё утро скрывавшаяся от солнца,

Теперь её страсть бушует сильней.

Не выносившая мук любви,

Заставила девиц варить дым,

Ласкать её тело, плывущая в безумии,

В шатре началась игра плоти.

И вскоре, по зову своей королевы,

Путь к Архаосу

Путь к Архаосу

Воистину, смерть для некоторых — спасение,

Для других — мучение, для кого-то украшение,

На торте судьбы,

Затемнённые ликом,

Бедолаги заснули, разочарованные.

Зазвенели мечи, затрещали копья,

Гнев расцвел, ярко сияя в ночи.

Сородичи гадалки искали мщение,

Вместо правды — лишь угнетение.

Не примут они, что стариков убивают,

Не примут они этого позора, что мир сотрясает.

Слухи вонзались в сердца,

Тот, кто был виновен, исчезал без следа.

Словно волны, раздуло всё вокруг,

Против каравана война началась вдруг.

Сторонники разных берегов,

Стычка не знала границ,

Смерть с косой забирала жизни,

Оазис превратился в ад, в поле кровавое.

Тела падали, песок их поглощал,

Кровь рекой текла, никто не спасал.

Когда-то миролюбивые купцы,

Теперь умирали, их жизни оборваны.

Но не все было так печально,

Маленький караван уже был в пути,

Ночь скрыла их уход,

И крики людей не дотянулись до них.

За дюнами они исчезли,

И только тень их следила за уходом.

—

Полдень настал, и их история закончилась,

В пустыне, где песок встречает горизонт,

Корабль уже ждал их у реки Иллы,

Где река встречается с морем, в пределах Архаоса.

Корабль был словно плод, разрезанный пополам,

Белые паруса, зеленый орнамент,

И огненная чаша маяка,

Светил в тумане, как звезда, что ведет путь.

Посланец императора в легком шелке,

С тонким мечом на поясе,

Вежливо приветствовал путников,

Охлаждая лицо от палящего солнца.

Без долгих речей, они не нуждались в словах,

Госпожа, скрытая в красной парандже,

Служанки защищали её от зноя,

А посланец сопровождал её на корабль.

И последним на корабль шагнул Шут,

Корабль тронулся, понимая, что пора в путь.

И вот они уходили, оставив позади,

Те события, что навсегда изменят судьбы.

—

Ночь перед бурей

Ночь перед бурей

Корабль отплыл туда,

Куда была запущена стрела,

Ясность неба предостерегала от штормов,

Но судно благополучно вышло в море,

Бескрайнее, как сами мечты.

А за горизонтом, где садится солнце,

Ждала их столица — Архаос, и император Тоола.

Когда звезды засияли на небе,

И ночь принесла тишину,

Шут зашел в покой Гиззалутеззы,

Она сидела за ширмой,

Знала, что он придет,

Не спала, ждала встречи.

Шут говорил с решимостью, с тенью страха:

Я вижу мир, переплетенный судьбами людей,

Словно потерянные бусины, тысячи красавиц,

Небо звездами засыпано.

А внизу стада овец,

Пастух одинокий ведет их,

Некоторых на убой,

Жертвоприношение, чтобы очистить их разум.

Он продолжил:

Есть высота, где твои идеалы,

Твои мечты, добро и зло,

Тьма и свет,

Белое и черное,

Там не будет значения.

Так что перестань играть,

Завтра может стать последним.

Я могу сделать так, чтобы завтра решилась твоя судьба,

Но потом все уже будет решено.

Так что милая, не искушай меня.

Ты знаешь, что смерть муравьев меня не заботит,

Но излишняя шумиха осквернит разум.

Если хочешь, чтобы дерево росло,

Нужно смириться с природой.

Не порть мне настроение,

Нужно терпение, всё начинается с малого.

Гиззалутезза молча слушала,

Не проронив ни слова.

Она поняла, о чем шла речь —

Про старуху гадалку.

Смерть её была предостережением,

Шут знал о встрече и её исходе.

Из-за лишних слов, излишних поступков,

Смерть начала играть свою роль.

По глазам его было понятно,

Что если нужно, он пронзит её сердце.

Но на листке, полученном от старухи,

Было важное послание.

Она запомнила его и сожгла,

На огне, который горел в её покое.

Это было решение, от которого не было возврата.

—

Последний акт перед бурей

Прошло время,

И луна вновь уступила место солнцу,

Затем снова вернулась, наблюдая за всеми взглядами,

Что падали на её свет.

Но корабль продолжал своё плавание по спокойному морю,

И, в ночь, достиг берегов столицы.

Как полагается,

Их встретила карета, посланная самим императором.

Путники сели в неё молча, без лишних слов.

По каменистым улицам, между огнями горящих факелов,

Карета везла их в сердце города.

Но не во дворец вела дорога.

Чёрная карета направилась в другую часть города,

Где никто не знал о Гиззалутеззе.

Ей подготовили дворец,

Хотя и не такой великий, как царский,

Но достаточный для королевы ночи.

Тем временем Шут скакал к императору,

Чтобы доложить, что сделка идёт своим ходом.

Теперь пришло время императору выполнить свой долг,

Приложить усилия, и положить семена в почву.

Во славу, что туманит разум,

Бурлящая кровь, пусть решится на отвагу.

—

"И разделю я людей на части,

И столкну их против друг друга,

И буду смотреть, как они пожирают друг друга."

—

Открылись большие двери,

Зачатие Завоевателя

Зачатие Завоевателя

Удар судьбы звучал, как колокольный звон,

Когда народ ликуя кидал лепестки роз,

Приветствуя своих героев.

Но в этот раз судьба затронула запретное,

И жертвой стали все.

—

На следующий день,

В ночь, когда тело императора пылало огнём,

Он поехал.

Он пришёл туда, где его ждала она —

Та, чьё тело кипело страстью не меньше.

Гиззалутезза, облачённая в свой лучший наряд,

Встретила его.

Без слов, без паутины интриг,

Лишь на чувствах началась их прелюдия.

Гиззалутезза, как голодная тигрица,

Подкрадывалась к нему.

Тепло её тела сливалось с огнём свеч,

И звенели золотые цепи на её наряде.

С узорами, что украшали её тело,

Она не была женщиной —

Она была богиней,

Богиней утопий и похоти.

Искусительница вышла на охоту.

Император замер.

Его не пугали битвы, смерть и кровь,

Но такое зрелище было ново.

Он стоял, поражённый невиданной красотой.

Её гипнотизирующий взгляд,

Изгибы тела, отражающие свет,

Было невозможно отвести глаза.

Она повела его в постель.

Соитие произошло.

Император, охваченный жаждой,

Целовал её, теряя разум.

Гиззалутезза, стонущая и страстная,

Когтями царапала его спину.

Чёрная сила, дарованная Шутом,

Проникала по венам императора,

Находя новый дом в зачатии.

Этот момент стал началом,

Рождением силы, которой даже боги боялись.

Судьба открыла новые врата,

Но никто не знал, что пройдёт через них.

Когда всё закончилось,

Император, обессиленный, потерял сознание.

Гиззалутезза, словно обнимая драгоценное дитя,

Легла рядом.

Тяжело дыша, она уснула.

—

Тишина окутала комнату.

Лишь треск дров напоминал о недавней страсти.

Но даже он вскоре исчез,

Развеянный ветром.

А Шут, наблюдая за всем с крыши соседнего дворца,

Стоял при свете полной луны.

Убедившись, что всё произошло, как задумано,

Он поднял взгляд к небу.

В его глазах появилась печаль,

И одна-единственная слеза скатилась по щеке.

Человека делает человеком гуманность?

Или самопожертвование?

Любовь?

Или, быть может, лучше быть эгоистом

И стать зверем?

—