Ора́нта, столица Э́квии, 1904 год Третьей эры.
Раздался стук. А́нтсен поднял глаза на тяжёлую лакированную дверь. Удовлетворение отразилось на его лице, очерченном жёсткими чёрными тенями из-за того, что единственным источником света в кабинете была настольная лампа.
— Войдите, — приказал он, и это единственное слово рокотом пронеслось по всему кабинету так, что не оставалось сомнений: тот, кто стоял за дверью точно его услышал. Хотя Антсен даже не прилагал для этого усилий — его голос был громкий сам по себе.
Дверь бесшумно приоткрылась. За ней оказался человек в старом свитере и неглаженных брюках. В руках он держал кожаный портфель. Рядом с ним стояли двое военных: по одному с каждой стороны от проёма. Один из них слегка подтолкнул пришедшего в спину, навстречу сидящему за массивным письменным столом Антсену, тоже в военной форме. Как только человек, едва не споткнувшись, переступил порог, дверь за ним так же бесшумно закрылась.
— А, Бальт, это вы, — произнёс Антсен, натянув на лицо улыбающуюся маску. Она ещё никого не смогла обмануть, и Антсен не только прекрасно знал об этом, но и во многом на это рассчитывал. — Я вас ждал. Садитесь.
Антсен, приглашая, указал раскрытой ладонью на стоявший перед ним стул, обитый дорогой тканью с узором. Бальт кивнул и сел на точно такой же, но чуть дальше у стены.
Внешне Антсен и Бальт были похожи. Оба немолоды. На затылках заметные лысины, виски уже давно тронуты инеем времени, лбы пересекают глубокие морщины, из-за чего кажется, что мужчины всё время о чём-то напряжённо думают, и это почти всегда было так. Их могли бы принять за братьев: квадратные подбородки, бледно-серые, почти белёсые, глаза. Оба низкие, худощавые. Но было у них и несколько значительных отличий. Например, Бальт выглядел высушенным временем, а Антсен — просто сухим.
— Как вы относитесь к тому, что люди говорят у меня за спиной? — Прогромыхал хозяин кабинета. Он любил начинать разговоры с этого вопроса и наблюдать за реакцией.
— О чём вы, господин Антсен? — Голос Бальта был едва слышен, несмотря на видимые усилия, которые он приложил, чтобы фраза прозвучала чётко. В этом заключалось их следующее значительное отличие.
— Не притворяйтесь, будто не понимаете. Конечно, после того, как я вернул смертную казнь, они боятся говорить об этом открыто, но все они думают, что эта война с Анкла́ндом бесполезна и разрушительна. А вы как считаете?
Бальт открыл рот, но Антсен продолжил, не дав ему ответить:
— Они говорят, что Тийский регион не стоит того.
Взгляд Бальта устремился за спину собеседника, туда, где наполовину скрытая тенью висела карта. Это не укрылось от Антсена, который тоже повернулся к ней. Его рука с жилистыми пальцами и резко выделяющимися круглыми костяшками, казалось, сама потянулась к желанному месту. Руки Бальта с такими же худыми пальцами и такими же крупными костяшками непроизвольно сомкнулись в замок.
— Они никогда всерьёз не задумывались, какой великой страной станет Эквия, когда я захвачу эти месторождения, — продолжал Антсен. — Но в одном они правы: мы действительно теряем позиции. Помнится мне, что вы, Бальт, говорили о каком-то проекте. Я тогда не придал ему должного значения. Биооружие, кажется?
Бальт, почти неподвижный и скованный до этого момента, заметно оживился.
— Биооружие не совсем подходящее слово. Я работаю над созданием сверхлюдей. Сверхсолдат, совершенных солдат, называйте как угодно.
— И чем же они так совершенны?
— Они будут управлять реальностью. Кто-то сможет читать мысли, кто-то — изменять облик по собственному желанию, кто-то — оборачивать время вспять. Одни будут обладать телекинезом, другие получат несметную физическую силу, третьи смогут становиться невидимыми. У вас будут идеальные военные, идеальные шпионы…
— Бальт, — Антсен прервал своего собеседника его же фамилией, резкой, как нож гильотины. — Я позвал вас говорить о делах, а вы лишь отнимаете моё время. Всё это и так подвластно бойцам из магических подразделений.
— Да, но не без помощи специальных артефактов, — возразил Бальт гораздо менее уверенно, чем минуту назад, и всё-таки продолжил, разглядев во взгляде Антсена искру заинтересованности, которую тот не успел скрыть. — Артефакты дороги в производстве, а кроме того они не вечны. Они могут сломаться, потеряться или, ещё хуже, оказаться в руках врага.
— Мне нравится, куда заходит этот разговор. Продолжайте.
— Сейчас мы с членами моей команды работаем над одним препаратом. Вы, наверное, слышали об опытах наших коллег из магического отдела, в которых они пытались передать свойства артефактов другим предметам или живым существам. У них ничего не вышло, но они сделали важное наблюдение. Во время экспериментов неорганика разрушалась практически мгновенно, органика же умирала за несколько дней. После чего работа над проектом была передана моей команде. Если по-простому… То есть я хотел сказать, если без лишних подробностей, мы разрабатываем препарат, который при единоразовом введении в организм может нейтрализовать негативные эффекты и предотвратить смерть организма. Таким образом человека можно будет наделить магической силой непосредственно, а не при помощи артефакта.
— Всё действительно настолько хорошо, как вы описываете? — Антсен выдержал паузу и, как только Бальт собрался с духом, добавил. — Перед ответом подумайте, чем для вас может обернуться ложь.
Алари́йская область, Эквия, 13 июля 1979 года Третьей эры.
И́джи грела руки над огнём, разведённым в прохудившейся внизу металлической бочке. Бензина на заброшенной заправке, весьма неподходящем месте для юной девушки, уже давно не найти, но старые сухие доски, на которые не без труда был разобран прилавок, и так неплохо горели. Спички нашлись здесь же, среди мусора. Здание, в котором раньше располагался придорожный магазинчик, нельзя было увидеть с трассы. Только если приглядеться, становился заметен чёрный провал на фоне ночного неба. Слабое подобие чувства безопасности теплилось в душе Иджи, пока постройка оставалась позади неё — с недавних пор она предпочитала не поворачиваться спиной к открытым пространствам. У её ног расположились несколько крыс. Тоже грелись, ночь выдалась холодная.
Сегодня на ужин Иджи пришлось украсть четыре незрелых, кислых яблока в чьём-то саду. Больше не успела. Эта гадость становится вполне приемлемой после двух дней полной голодовки. Погони нет. Неужели она так хорошо спряталась, или они уже нашли её и просто выжидают момент?
Ноги невыносимо болели, подошвы были стёрты до крови. Последнюю неделю Иджи нигде не задерживалась надолго. Днём пряталась от лишних взглядов в подвалах и на чердаках, отсыпалась, пока тепло, а ночью, когда холодало, выдвигалась в путь и согревалась ходьбой. Но, кажется, она ушла уже далеко, а эта заправка на выезде из маленького, захолустного городка, возможно, достаточно безопасная для того, чтобы провести там несколько дней и, наконец, отдохнуть от долгой дороги.
Следующий день предстоял непростым. В конце концов, невозможно питаться одними яблоками. Надо бы подзаработать, а для этого желательно оставаться бодрой. Значит, пора спать. Иджи накрыла бочку изъеденным ражавчиной и дырявым по краям металлическим листом, дождалась, пока огонь потухнет, и вошла в заброшенное здание. Уже миновав порог, она обернулась и, напряжённо прищурившись, посмотрела на крыс, так и оставшихся сидеть у бочки. Несколько секунд они были всё так же неподвижны, а затем, словно по команде, разбежались в стороны.
Иджи стала пробираться сквозь темноту заправки к месту, которое она получасом ранее расчистила себе для сна, но не пройдя и полпути услышала громкий звук, будто упало что-то большое и увесистое, а за ним посыпалось много предметов поменьше. Иджи тут же рухнула на пол, стараясь слиться с разбросанными вокруг обломками мебели. Здесь кто-то есть? Они уже пришли за ней? Или это просто обвалилась куча мусора? Иджи не знала, и всё, что ей оставалось делать, — это лежать как можно тише. Тело похолодело, пальцы на руках и ногах словно покрылись инеем. Она напряжённо вслушивалась в окружающие звуки. Снаружи шелестел ветер и иногда проезжали машины. В самой заправке что-то изредка шуршало, но ничего, однозначно выдававшего присутствие человека не происходило. Крысы могли бы разузнать, есть ли поблизости кто-то чужой, но из-за паники Иджи не могла сосредоточиться на них.
Она не знала, сколько уже так лежит. Наверное, минут пять или десять. За это время кто-то, если он, конечно, был здесь, наверняка бы наделал ещё больше шума. Пора бы, наконец, отправиться спать, но от страха и усталости подняться на ноги было невозможно. Что если кто-то притаился и ждёт, когда Иджи обнаружит себя? А если сознание играет с ней злую шутку, и прошло не больше минуты? Рука уже начинала затекать из-за неестественной позы, но Иджи продолжала неподвижно прислушиваться.
Теперь каждая тень казалась человеческим силуэтом. Два блика луны на металлических обломках, сваленных у дальнего окна вполне могли оказаться чьими-то глазами. Когда до Иджи долетело дуновение ветра, которое она приняла за дыхание прямо у себя над ухом, сердце рухнуло вниз. Каждый писк крысы слегка напоминал скрип отворяющейся двери. Но постепенно внимание ослабевало, а глаза от недельного недосыпа закрывались несмотря на страх.
Иджи провалилась в рваный, беспокойный сон. Неделя ходьбы напоминала о себе болью в спине и ногах. Всю ночь она то и дело просыпалась и незаметно для себя засыпала снова, и всё равно слышала окружающие звуки и не переставала думать о них даже во сне.
Когда она в очередной раз открыла глаза, уже рассвело. Вчерашних яблок как будто и не было. Желудок сводило от голода. Сегодня нужно поесть что-то нормальное. Желательно, чтобы оно хотя бы отдалённо напоминало мясо. Иджи с трудом встала, отряхнулась и вышла на улицу. Который час? Судя по солнцу… трудно было сказать что-то определённое. Кажется, полдень ещё не наступил. Нужно раздобыть денег. Иджи несколько раз в отчаянии дёрнула себя за волосы, подстриженные под каре. И ведь даже не продать.
Она встала на обочине и огляделась. Дорога была пустая и пыльная. Один её конец вёл к маленькому городку, а другой терялся где-то в лугах. И тут Иджи увидела то, чего не заметила вчера в темноте — блеск воды. «Река!» — подумала она в первую секунду, хотя почти сразу же поняла, что это скорее озеро, но не важно. Главное, что рядом была вода. Иджи хотела отправиться туда сразу же, чтобы искупаться после долгой дороги, но сначала надо было разобраться с другим делом.
Найти подходящие предметы было ещё труднее, чем Иджи себе представляла. Она обошла три помойки в близлежащем городке, прежде чем нашла пустую бутылку из-под аэрозоля и обрывки фольги, и только на пятой обнаружила птичью клетку с погнутыми прутьями. Конечно, это всё было не совсем то, что надо, но о лучшем пока не приходилось и мечтать. Вот бы ещё сменить одежду, но всё, что попадалось на свалках было гораздо хуже того, во что была одета Иджи даже после недели скитаний. Зато рядом с одним из мусорных баков оказалось вполне ещё приличное детское шерстяное одеяло, только в одном месте прожжённое сигаретой. Ночью в заброшенном здании с выбитыми окнами оно будет очень полезно.
Иджи устала и легла, свернувшись калачиком рядом, с бочкой прямо на испещрённый трещинами асфальт. Вскоре она перевернулась на спину и устремила взгляд на раскинувшееся над головой звёздное небо. Ещё недавно всё было так хорошо…
***
Тро́вэг, Орантская область, Эквия, 5 июля 1979 года Третьей эры.
Иджи с тоской смотрела из окна на то, как сухой ветер гнал по дороге пыль. Аккуратно подстриженные, уже слегка пожелтевшие от палящего солнца газоны, маленькие декоративные кустики, одинаковые частные домики с двускатными крышами — вся эта ерунда, свойственная благополучному столичному пригороду, наводила невыносимую скуку. Хотя Иджи и прожила тут все свои семнадцать лет, она так и не смирилась с местным ритмом жизни и страстно желала однажды навсегда покинуть свой родной городок.
Заняться было решительно нечем. Ю́мма, лучшая подруга, улетела с родителями на месяц в Лаока́рию. Иджи по-доброму завидовала ей и не могла дождаться возвращения, чтобы подробно обо всём расспросить. Прекрасные лаокарские горные виды будоражили воображение и отчаянно манили Иджи. Впрочем, любая девушка, которая прочитала бы столько восторженных стихов, посвящённых этой стране, не могла бы оставаться равнодушной. Вчера Иджи уже получила от Юммы первую открытку, которую не выпускала из рук весь день, а перед сном прикрепила скотчем на зеркало в своей комнате, чтобы всякий раз при взгляде туда любоваться величественной горной вершиной.
Нили́та, почти лучшая подруга, каждое лето проводила на юге страны с отцом и его новой семьёй. К началу школы она всегда возвращалась загоревшая, счастливая и с кучей подарков. Мама Нилиты в это время ходила мрачнее тучи.
Странноватые сёстры Дэ́мия и Нэ́ри, с которыми можно пообщаться, когда очень скучно, уехали в лагерь. Иногда Иджи коротала время с Сага́йрой, девушкой на три года старше неё, но в конце весны та выскочила замуж и уехала в неизвестном направлени. Даже Ве́лса, которая обычно все каникулы проводила в Тровэге, сейчас отдыхала на минеральных источниках, потому что её матери дали на работе семейную путёвку. Все! Все покинули этот несчастный городишко, а Иджи улетала на отдых только через две недели. Приходилось торчать в этой дыре в одиночестве.
Она бросила последний взгляд на унылую улицу и поднялась в свою комнату на втором этаже, но уже стоя перед дверью, вдруг вспомнила о ещё одном человеке. Сегодня ей уж точно удастся его растормошить. Иджи развернулась посреди узкого коридора, и перед её лицом оказалась вторая точно такая же дверь.
— Рэ́ин, ты спишь?! — закричала она после короткого, но громкого стука. — Я знаю, что ты не спишь! Если ты там голый, лучше прикройся, потому что я сейчас вхожу! Раз! Два!! Три!!! Всё, вхожу!
Иджи громко распахнула дверь, и оказалась в полумраке комнаты с зашторенными окнами. Где-то у противоположной стены угадывались очертания кровати, и там, под тёплым одеялом в такую-то жару, лежал человек.
— М-м-м, Иджи, имей совесть. Который час? — делано сонным голосом спросил он.
— Полдень, к твоему сведению. Хватит валяться, ленивая ты задница.
— Я не пойму, тебе что, заняться нечем, — пробурчал Рэин, хмуро глядя, как Иджи открывает шторы.
— Какой ты проницательный… Фу, ну и бардак.
Солнечные лучи проникли в комнату. В их свете невнятные очертания у стены оформились в письменный стол, полностью загромождённый книгами, в то время как три широкие полки прямо над ним были наполовину пустые. Рядом стоял шкаф со стеклянными дверцами, и в нём, судя по свободным пространствам, тоже не хватало заметного количества книг. Зато других странных предметов там было достаточно: расчёска, грязная кружка из-под чая, точилка со стружкой от карандаша, три разномастных носка, к счастью выглядевших неношенными. Остальная одежда в этой комнате тоже валялась где ни попадя. Немалая её часть бесформенной кучей лежала на стуле, отдельные рукава и штанины высовывались из неплотно прикрытых ящиков массивного комода. Иджи посмотрела на люстру, ожидая там увидеть какую-нибудь водолазку, и даже будто бы разочаровалась, обнаружив там всего лишь бандану.
Но от вида фортепиано, на котором так же бесцеремонно были нагромождены разные предметы, она пришла в ужас по-настоящему.
— Рэин, ну ты совсем? Разве можно так с инструментом? — Укоризненно спросила Иджи и начала перекладывать книги и всякий хлам на полупустые полки.
— Ты сюда нотации пришла читать?
— Нет. Просто я не понимаю, как ты можешь так обращаться со своим драгоценным пианино, которое другим даже трогать запрещаешь. Навалил всякого хлама, хотя играешь на нём каждый… Подожди-ка. — она так и застыла с очередной порцией книг, снятой с крышки фортепиано. — Ты же вот, вчера вечером играл. Ты когда успел это всё…
— Ой, хватит. Я просто кое-что искал в шкафу, и мне нужно было это куда-то выложить. Говори уже, зачем пришла.
— Пойдём погуляем.
— Хотя нет, лучше продолжай меня отчитывать.
Рэин отвернулся к стене, но Иджи не нужно было видеть его лицо, чтобы знать, что он улыбается. Начиналась их привычная игра «попробуй уговорить меня выйти из комнаты».
Рэин был на два года старше сестры, и хотя всё детство они провели бок о бок, иногда казалось, что в их характерах нет ничего общего. Да и внешность была схожа не так сильно, как порой бывает у родственников. Иджи всегда немного завидовала карим выразительным глазам брата, хотя он и уверял, что её тёмно-серые встречаются гораздо реже. Волосы Рэина были темнее и слегка вились, особенно после купания. Самое явное сходство проявлялось в мелочах: улыбке, жестах, интонациях. Одинаково прищуренные глаза сразу же делали лица брата и сестры невероятно похожими, особенно на фотографиях.
Иджи видела, как Эрвент продолжает что-то говорить. Его губы шевелились, но до неё не долетало ни единого звука. В любом случае, всё, что он сейчас ни скажет, не имеет значения, да и то, что он произнёс несколькими минутами ранее, казалось Иджи абсурдом. Она разглядывала Эрвента с интересом, как любопытную диковинку, как телевизор с выключенным звуком, и поражалась собственной бесчувственности. Иджи не могла понять, почему в ту минуту, когда она узнаёт о гибели всей своей семьи, её сильнее занимали губы Эрвента, которые растягивались, смыкались или округлялись.
Эрвент встал с кровати, похлопал Иджи по плечу и направился к выходу. Уже у самой двери он обернулся и сказал что-то ещё, но Иджи по-прежнему ничего не поняла. Будто в замедленной съёмке она смотрела, как Эрвент переступает порог и закрывает за собой дверь.
Как всё странно. Как будто не по-настоящему. Иджи знала, что осознание и боль придут позже — она уже теряла близких. Их с Рэином бабушка и дедушка ушли из жизни несколько лет назад. Это была страшная и мучительная смерть в автомобильной аварии под обломками искорёженного железа. Такое нельзя было предвидеть, к такому нельзя было подготовиться. Боль пришла потом: после опознания, после похорон, а до тех пор Иджи не чувствовала ничего, кроме пустоты. В этот раз и пустоты не было. Не было ничего, кроме ощущения искусственности.
Кто опознал тела родителей и Рэина? Разве этим не должны заниматься близкие родственники? А раз так, то никто, кроме Иджи не мог этого сделать. И вообще, почему она находится в этом месте, которое совсем не похоже на больницу? Разве после нападения террористов не нужно удостовериться, что её здоровью ничего не угрожает?
Иджи подошла к двери и поняла, что Эрвент снова запер её на ключ. Она постучала, но ответа не последовало. Она постучала вновь, дольше, громче и увереннее — ничего. Она забарабанила по двери обоими кулаками, отбив их до красноты и боли, но с той стороны не раздалось ни звука. Видимо, там никого и не было. Иджи колотила по двери кулаками и ногами, била с разбегу плечом, кричала, дёргала за ручку, в надежде, что она отвалится, и от бессилия царапала краску ногтями. Такой шум не мог оставаться незамеченным, и всё же никто не пришёл. Не оттого ли, что в этой странной зелёной комнате она заперта не ради собственной безопасности?
Обессиленная, она упала на кафель у порога и долго смотрела на тусклую лампочку под потолком. И всё-таки нельзя делать поспешных выводов. Сначала нужно поговорить с Эрвентом или с кем угодно. В любом случае, рано или поздно кто-нибудь придёт. Иначе какой смысл держать её тут? К сожалению, для убийства есть более эффективные способы, чем заморить человека голодом.
И действительно, спустя некоторое время опять раздался звук шагов. Иджи вскочила на ноги и вскоре оказалась лицом к лицу с новым посетителем, на секунду вновь впустившим в комнату яркое солнце. Это был незнакомый мужчина с едой на подносе.
— Кто был на опознании моих родственников? — без предисловий спросила Иджи.
— К сожалению, я не знаю, — ответил мужчина.
Он прошёл в комнату и поставил поднос на стол.
— Когда будут похороны? Я могу на них присутствовать? Я могу увидеть тела?
— Не знаю, — повторил человек. — Я всего лишь обслуживающий персонал.
Он вышел из комнаты, но закрыть дверь не успел — Иджи подставила ногу.
— Позовите кого-нибудь, кто знает! — воскликнула она в отчаянии.
— Хорошо, я позову, — спокойно ответил мужчина, — если вы сделаете шаг назад.
— Ладно.
Дверь закрылась. Иджи обратила внимание на то, что этот ключ не звенел, как связка Эрвента, а значит, существовал как минимум один дубликат.
Она стала ждать и просидела на табуретке не одну минуту. Это было известно точно, потому что Иджи считала. Доходя до шестидесяти, она загибала палец и начинала заново. Когда все пальцы на руках оказались загнуты она поняла, что, видимо, разговор с девушкой, недавно подвергшейся террористической атаке, в этом месте не считается важным. Надо было сказать тому человеку, будто она вспомнила кое-какие подробности. Может быть, в таком случае разговор бы всё-таки состоялся?
Только теперь она внимательно посмотрела на поднос и очень удивилась. Там было больше еды, чем она ожидала увидеть: в одной тарелке оказался гороховый суп с копчёностями, в другой — куриный окорочок и картофель, запечённый по-деревенски. В пиале был салат из томатов, лука и моцареллы. Рядом с кружкой чая лежали три кубика сахара и пышная румяная булочка. В животе начинало урчать, но Иджи решила пока не есть. Вдруг голодная забастовка окажется более действенным средством начать разговор?
Иджи могла бы смыть еду в унитаз, но всё же решила этого не делать. Полные тарелки нагляднее демонстрируют её намерения. Она отвернулась и продолжила размышлять.
Нужно было понять, сколько прошло времени. Она точно помнила, что вышла с Рэином из дома во втором часу. От этого воспоминания сердце болезненно сжалось, но Иджи колоссальным усилием воли пресекла все мысли о возможной смерти брата и родителей. Автобус на Большие озёра выехал из Тровэга в тридцать пять минут второго, ещё полчаса в пути и минут пять-десять ушло на то, чтобы обогнуть озеро и дойти до рощи. Значит нападение должно было произойти примерно в начале третьего. Террористы вырубили Иджи и Рэина, но, предположим, не успели никуда увезти, и перехват начался прямо на озере. Допустим на это ушёл час, после чего Иджи нужно было доставить туда, где она сейчас находится. Скорее всего, это где-то в столице, потому что трудно представить Эрвента с его лабораторией в каком-нибудь другом городе. Тровэг находится как раз посередине между Орантой и Большими Озёрами, значит доехать можно за час. И ещё столько же по городу. Предположим, Иджи пришла в сознание сразу, как только её поместили в эту комнату, но потом она ещё много времени провела здесь до прихода Эрвента. Конечно, в помещении без окон трудно делать такие выводы, поэтому она допустила, что прошёл всего один час.