Ohne Kompromisse / Без компромиссов!

Предисловие

Дорогие мои!

Приветствую вас в завершенной истории, достойной Пятой звезды на небосклоне

Цикла “Адюльтер”

🌟🌟🌟🌟🌟

Мы её ждали!!! История Великого и Всемогущего

“OHNE KOMPROMISSE”. Без компромиссов…

Самостоятельная. Однотомник.

В тексте вы найдете: 🔥

И начинаем повествование под звучным девизом:

Мы рождены научиться любить…

Аннотация:

Он тот, про кого ходят Легенды. Его не знают в лицо, при этом он знает всех. Великий и Всемогущий. Рушит корпорации; наказывает давних врагов; уничтожает, растирает в пыль неугодных.

Он не привык от кого-то зависеть, но теперь его свобода и вся дальнейшая жизнь определяется

её словом.

— " Виновен... ? "

Она журналист. И он не переносит подобных ей на дух. Но всё же их сводит случай. (Или судьба?)

В одной постели. Без взаимного на то согласия, что по местным законам чревато последствиями и весьма наказуемо…

Она могла не войти в мою жизнь. Продолжить и дальше существовать параллельно. Стать чьей-то судьбой; несбыточной мечтой или заслуженным счастьем. А подвернулась мне под руку. По воле случая. Став истинным наказанием за неотмоленные грехи. И теперь именно от неё зависит моё дальнейшее существование. На грани. С трудом полагаясь на разум.

Одно её веское слово в защиту, или же обвинении в содеянном, способно нарушить хрупкий баланс между моей свободой и многолетним лишением оной. И по решению судьи, я располагаю минимальным сроком на то, чтобы по его истечению склонить незнакомую девушку к правильному выбору нужного мне ответа. Того, что непосредственно устроит не только её, но и меня.

Меж тем время уходит сквозь пальцы. А ситуация кренится далеко не на пользу. И с каждым днём, внутри меня всё больше возрастает желание вновь и вновь нарушить закон. Перешагнуть обязательства предписания. Залить сознание алкоголем. До полного беспамятства. Сродни тому злополучному дню. Почтить память о всех некогда почивших во мне демонах.

Предупреждение:

История может показаться местами жёсткой или жестокой. Но, это Всеволод, ребята. Он ещё не дорос до радужных единорогов и розовых соплей)) Хотите милашку - Welcome “ Кара для Кира”. Там Севочка белый и пушистый. Аж ослепляет своей чистотой и непорочностью))

Я очень боялась к ней приступать... честно.

Но его необходимо было написать!

И вместе мы это осилили! Вновь))

Всех обнимаю! Благодарю за поддержку ❤️

Ваша я.

Старт 15.01.2025 г

Завершение 4.06.2025 г

Цикл “Адюльтер”( все истории однотомники) включает в себя:

Глава 1. Случайности не случайны

Глава 1

-Helen-

— Undschuldigen Sie, (Извините), — протягиваю в окошко охраны своё удостоверение. Сопровождаю жест рабочей улыбкой. На посторонние эмоции наложено табу. Это после, наедине с интервьюируемым можно немного расслабиться. Позволить быть собой. Не скрывать собственную заинтересованность. Показать этого человека миру таким, каким увидят мои глаза. Опровергнуть пугающие слухи и сплетни. Баженов Всеволод Александрович здесь всего ничего, а про него уже ходят Легенды. Одна страшнее другой. Вроде детских сказок, что рассказывают провинившимся детям. Страшилок вроде истории про Гендель и Гретель, что приоткрывает завесу местного менталитета. Но, пока я не добралась до него, мне необходимо держать профессиональную маску. И улыбаться. Абсолютно не искренне. Но официально.

— Хелен Хофманн, — зачитывает охранник задумчиво. Расставляет ненужные акценты в моем имени, меняет исконный смысл. Просматривает документы, сверяется со списками и чеканит по-русски, на котором не так часто общаюсь с кем-то из посторонних. Однако, именно знание языка сегодня обеспечило меня этой работой. Выделило из штата. Непривычно сделало чем-то лучше.

— У меня записана как Елена. Русская что-ли? — уточняет с надменной улыбкой.

— Отчасти, — соглашаюсь, не замечая причин для вступления в спор.

После нескольких десятков лет проживания в чужой стране трудно определить свою истинную национальность и принадлежность. Я давно перестала быть русской. Приняла иные устои. Но и немкой в полной мере так и не стала.

"Чужой среди своих. Свой среди чужих"

Идеальное определение для дочери иммигрантки и обрусевшего немца. Христоф на деле мой отчим, но другого отца я не знаю. С семи лет перед глазами истинный ариец, что причисляет себя к русским и разговаривает на нём почти без акцента. А ещё он любит жену. Как сам уверяет "по-русски", потому что немцы на такую пламенную страсть не способны.

— Как и многие покинула Родину в поисках лучшей жизни, а в итоге снизошла всё к той же древнейшей профессии, — парень на КПП даже не уточняет. Он презрительно фыркает собирая полученные сведения воедино. Вешает на меня ярлык и осматривает тягучим масляным взглядом.

— Я журналист, — проговариваю с блестящей улыбкой. Не теряя лица под невзрачными комплиментами.

— Как скажешь, — продолжает неуважительно, набирая короткий внутренний номер. - Юлечка Александровна, вновь простите за беспокойство. Олег. Проходная. Тут к начальству пожаловала пресса. Да, конечно, — частит более нервно. Оправдывается, словно сильно в чём-то нашкодил. — Проверил. По записи. Да. Так точно. Пошлю.

— Меня соизволят принять? — уточняю не слишком надеясь на милость. Бывает так, что кажется везёт, ан нет. Всё мимо, как обычно.

— Велено послать вас к Кириллу, — выдает ровно, выписывая временный пропуск на территорию оккупированного завода.

— Это начальник охраны. Кирилл Леонидович, — поясняет бесстрастно.

— Но мне поручено..., — замечаю, получая в ответ лишь дальнейшие указания по перемещению в нужном квадрате периметра.

— Всеволод Александрович не может вас принять. На все вопросы уполномочен ответить Кирилл Леонидович. Большей информацией я не владею.

***

- Лисовская -

Трель звонка сбивает с быстрого шага. Обязует остановиться и выдохнуть. Перевести шквал мыслей в нужное русло. А ведь я была готова лишь переступив злополучный порог, обрушить ураган эмоций на того, кто решил от меня прятаться все последние дни! Да и Кирилл тоже умён! Выдернул, в мгновение ока, среди ночи, в другую страну, а теперь так же не отвечает на поступающие звонки!

— Юлечка Александровна, простите за беспокойство.

— Я вас внимательно, — выдыхаю строго и кратко.

— Олег. Проходная. Тут к начальству пожаловала пресса.

— Твою мать! — выпаливаю несдержанно. Нервы, итак, на пределе, а тут ещё эти пожаловали! Гиены! Всегда лезут на падаль! — Какой повод? — рявкаю звонко. — Не смей пропускать!

Я сама ещё только иду в покои Великого и понятия не имею, что там происходит! Без причины Кир бы меня не выдернул. Следовательно, дело пахнет керосином. Всеволод разошелся в последнее время. Как бы не пришлось подключать тяжёлую артиллерию и вновь, полностью не подчищать его личность.

— Да, конечно, — сбивается с ровного ритма. Едва не заикается, видно с тоном я всё же слегка перегнула. - Проверил. По записи.

— Это радует, — выдаю более облегчённо.

Значит, за время моего отсутствия, ничего глобального двое не натворили. Но и от присутствия жёлтой прессы я не могу быть в восторге! Баженов Всеволод Александрович не даёт интервью! Он на дух не переносит всех, кто пытается покопаться в его грязном белье! Стирает их в порошок. Находит компромат и навсегда вышвыривает из профессии. Другие не лезут. По делом. - Девушка?

— Да, — комкает сухо.

— Придержи её часик в зале ожидания. Пусть поостынет, да соберётся с мыслями. После отправь к Киру.

Что происходит вокруг, абсолютно ничего не ясно. Всё эти месяцы я курировала этот проект дистанционно. На разъезды не было времени и сил. Моя немногочисленная семья, состоящая всего из двух человек, была занята подготовкой и реализацией второго ЭКО. Попытка не увенчалась успехом и мне пришлось резко втянуться в работу. С удвоенным рвением. Чтобы не допускать в голове лишних мыслей. Но, как оказывается, что-то за этот период я всё-таки упустила. Начальник и его "главная ищейка" точно сорвались с цепи и пустились без присмотра во все тяжкие! И я их обоих сейчас...

— Так точно, — рапортует моим мыслям охранник. — Пошлю.

— Ага. Пошли, — выдыхаю устало. — Так, чтобы не сразу очухалась что к чему.

Несколько нужных лестничных пролетов жилого корпуса. Трехэтажный. Без лифта. Если маршрут указан правильно, то Сэнсэй, (он же Баженов), занимает гостевой номер за дверью напротив. Собираю остаток сил и стучу. Что ждёт за дверью? Начальство не в настроении - то ещё наказание. Виноваты в происходящем, естественно, станут все. Но не он...

Глава 2. В конце тоннеля нет света

Глава 2

- Всеволод -

Пустота. Глухая. Тягучая. И туманная. Тишина. Звон стеклянной бутылки опрокинутой на пол. Синеватый клуб дыма, вздымающийся к потолку. Философские рассуждения о бренности этого мира. Выбор: между пулей в висок и стопкой, опрокинутой в горло.

Всё пройдено. Тщетно. Раз за разом возвращаясь в исходную точку. На круги своя.

Число промилле в крови кренится к допустимому максимуму. Дальше только беспамятство. Жаль, не бездействие. Отсутствие способности мыслить; расчленять себя на живую, в желании перекроить. Обстоятельства. Жизнь. Мир вокруг. Прежде безгранично широкий. Сузившийся черным пятном. Эпицентром которого является она. Моя жизнь - скопление гнили и лжи. Беспросветная мгла. Ничтожная темная точка.

Сколько ИХ было вокруг за последние несколько лет? Наивных дур, что ещё верят в сказку? В то, что всё в этом мире можно исправить. Изогнуть так как требуется. Выправить. На свой манер. Подстроить. Под себя.

Скольким я обломал крылья? Вырвал с кожей. Изувечил связки и сухожилия. Так что не каждая после найдет силы себя залечить.

Скольких поднял с колен? Подарил эйфорию полета. Раздробив остатки иллюзий мучительным падением вниз...

Никотин выжигает язык своей горечью. Клубы дыма собираются в плотное облако. Курить больше невыносимо. Прекратить. Нельзя.

Затяжка. Вторая. Сотая. Убивает желание взять телефон; ключи от автомобиля; билет на ближайший рейс. Уехать. Или вернуться? Туда. Куда путь заказан навеки. Сломать. Её новую жизнь. Одним махом. В надежде на руинах построить что-то своё...

Все последние года я заменяю качество количеством. Последнее всегда проигрывает. А я терпеть не могу дешёвое барахло.

— Какого чёрта ты творишь? — бессовестно выпаливает взбудораженный женский голос с порога. Та, что взрастил с юных лет, воспитал и выучил всему, что умеет, пытается повышать на меня голос? Каблуки добавляют роста. Светлые волосы вокруг лица привычной копной. Сейчас и вовсе расплываются в солнечное пятно. Именно им, не смотря ни на что, эта несносная девчонка является в моей серой жизни.

Она брезгливо обходит журнальный столик, усыпанный смятыми окурками. Большинство уже выпали из переполненной пепельницы. Сил курить нет. Никотин скопился горечью на языке. Разъедает слизистую. Иссушает небо и воспалённое горло. Тянусь за бутылкой водки, способной нейтрализовать яд. Совершаю крупный глоток. Без этой дряни давно б уже сдох. Или сдох. Всё же. Уже давно. Догоняясь неразбавленным. И не смешивая чувства с сигаретами и алкоголем.

— Сэнсэй, что ты вообще здесь делаешь? — не унимается Лисовская. Рывком вытягивает диванную подушку из-под моей головы. Затылок опадает на плотную кожу, а ощущается ударом об асфальт. Скрежет её высокого голоса пульсирует в висках точно гул глухих тормозов. Искривляю губы. Она продолжает нагло стоять рядом и точно не замечает моего недовольства.

— У меня к тебе тот же вопрос, — проговариваю, с трудом узнаю свой охрипший голос. — Свали с глаз долой, пока не уволил!

— И кто ж тогда станет тебя вытаскивать из этого любовного дерьма? — фыркает и набирает на внутреннем неведомый номер. Отчеканивает без явного акцента, режущую слух команду, а после переходит в более приятную и не напрягающую родную речь.

— Здесь сейчас уберут и принесут тебе завтрак.

— Маленькая, просто свали отсюда, — прошу менее зло. — У меня всё есть.

Не слушается. Как и в большинстве случаев: давит на свою правоту и топит за справедливость. Распахивает окно. Проветривает.

— Всеволод Александрович, — льстит мягким голосом. — Как ты до этого докатился?

— Ты знаешь, что в конце тоннеля нет света? — подмигиваю устало. — Там непроглядная тьма. Топь и запах серы. Я исходил его полностью.

— Я всё же надеялась на рай. За все те заслуги, — смеётся. Просто и чисто. — Я единственная верная тебе женщина, Сэнсэй. Расскажи мне, что происходит.

— Ничего, Юль, — глушу мысли очередным щедрым глотком. Бутылка так и зажата в руке, что свисает с дивана. — Сдохнуть проще, чем жить. Когда-нибудь к этому осознанию приходит каждый.

— Причина в... , — замолкает и мнётся. Боится спросить. А я не хочу дискутировать.

— Причина во мне. Закрой тему. Я пытался отмолить грехи чистыми делами. Не моё. Не получается. Кристина замужем. Она всё же смогла забеременеть. Её нельзя беспокоить. Проехали.

— Отец...?

— Последний раз прикасался к ней, когда и не задумывался, что на земле существует Ад. Или, когда вполне мог стать его предводителем.¹

— Мне жаль... , — вызывает ярый смех, своей скорченной рожицей. Прокашливаюсь, сквозь него до изнурительной боли. Грудь выламывает. Алкоголь не становится анестезией. И ладно бы лёгкие выкручивало от никотина. Болит душа. Какая бы чёрная она у меня не была. Ноет израненное сердце.

— Отмени свою уборку и прочую ерунду, — приказываю зло, запуская по столу, в её сторону, переполненную пепельницу. В кармане ещё остались таблетки, что действуют как анальгетики. Дробят на осколки любые мысли. Кир изголился. Где-то достал. Вне закона. Закладываю одну под язык. Прикрываю глаза и заключая смиренно:

— Лисовская, поговорим завтра. Отдохни. Осмотрись. Утром буду готов ввести тебя в курс дела. А сейчас кыш отсюда. Я заказывал шлюху, а явилась ты! В ближайшем стрипбаре девчонки отменные.

— Кажется мне есть что обсудить с Киром по поводу твоего поведения.

Недовольно вздыхает, но поднимается и двигается в сторону выхода. Слышу по шагам, что теряют свою насыщенность. Дверь на автоматическом замке. У Юльки должен быть универсальный ключ. А шлюха зайдет по пропуску. Клетка откроется и захлопнется наглухо. Пока не отпущу сам. Только сейчас это совсем не заботит. Время терпит. Становится совсем невесомо. И проблемы. Тоже.

Глава 3. Как я могла упустить это из виду?

Глава 3

- Лисовская -

— А не пошли бы вы оба со своими играми?! — закрываю глаза ладонями. Пытаюсь отдышаться и успокоиться.

Номер Кира, в отличие от гадюшника Всеволода, идеально чист. Просторный люкс так же обладает широкой постелью и аналогичным мягким диваном. Только перед ним нет мусора в виде окурков и пустых бутылок, что валяются на полу. Как Кир вообще позволил Всеволоду довести себя до подобного состояния? Или это мужская солидарность в действии? Насмотрелась! Спасибо, больше не надо!

— Пошли, провожу в твой номер, — подначивает слегка подталкивая к выходу. Соглашаюсь. Немного дёргано.

Он совсем не противится моим резким нападкам. Выслушивает все пререкания и молчит. Нечего сказать? У этого парня всегда есть веские аргументы! Или компромат за пазухой. На любого, кто встречается ему на пути. Эдакая "картотека Кира", куда автоматически попадают все при знакомстве. Господин Левицкий - ищейка Всемогущего. Лучшая из всех, с кем мне приходилось работать. Человек, способный решить многие проблемы. Качественно и в самые короткие сроки. Да только на личном фронте он полный профан. Оттого и не уберёг подопечного? Или по какой другой причине не справился...?

Дорогой костюм; золотые запонки; отсутствие щетины; излишний пафосный лоск. Образ ребята проработали стояще. Придраться не к чему! Кир во многом остался собой, но и на себя не похож вовсе. Зато тянет на властителя и прожигателя жизни. На того, кем на слух представляют Всеволода Александровича Баженова. Я старательно подтираю его фото в сети. В моей команде десятки человек, которые выдают правду за фальшь; откровенную ложь за действительность. Ту, которая мне нужна.

Информация - странная штука. Это паутина. Мои блогеры, купленные репортёры известные политики плетут тонкую сеть, в которую попадается обыватель. Моя задача следить за тем, чтобы в ней не было дыр. Чтобы в свет шла лишь та информация, которую я одобрила и подготовила. И ничего лишнего! Ни про меня. Ни про Кира. Ни, тем более, про Великого и Всемогущего.

Дурацкое прозвище, прицепившееся к Сэнсэю с тех давних пор, когда в его жизни появилась очередная идея: заменить одну единственную на другую². Да только эту задачу он с треском провалил. Ставка сорвала ва-банк. Проблема в том, что фишки были расставлены на поле неправильно.

Мой номер. Типичная гостиничная трёшка. Не такой большой как у друга, но удобствами оборудован. Цвет стен и потолка навевает тоску. Радует лишь мысль, что прибывание здесь не обещает быть долгим.

Скидываю на кресло дорожную сумку. Достаю необходимые вещи.

— Где здесь можно пообедать?

— Если сегодня ты не столь притязательна, то в соседнем корпусе. Там шикарная столовая и немецкие колбаски вкуснее, чем в ресторане, — проговаривает с ощутимой улыбкой. Оттаивает. Если Кир и злился на меня за нападки, то всё в прошлом. А припоминая то, какая весомая папка у него на меня заготовлена... Наша ссора и вовсе не может быть долгой. - Если желаешь чего-то более изысканного, то права у меня на то же имя, что и паспорт.

— Господи, зачем же так искушать судьбу? — задаюсь риторическим. Этот болван лишь усмехается.

— Пятнадцать минут, — заявляю серьезно. — Я в душ и проведёшь экскурсию по всей территории. Параллельно ещё и накормишь.

— Как скажете, Юлия Александровна, — издевается, нагло присаживаясь в моё кресло. Сумка с вещами перемещается на пол. — Только не забывай кто здесь босс! — довольно смеётся, смакуя на языке непривычное слово.

- Кир, моя пятая точка редко ошибается в предвкушении настигающих ее приключений. Притормози. Я реально чувствую, как она подгорает.

- Иди туши, — отмахивается с ухмылкой. — Я пока подготовлю тебе краткий отчёт в цифрах, чтобы визуально отметила, что к чему.

Мой ноут так же без спроса оказывается у него на коленях. Вальяжно восседает, закинув ногу на ногу. Пальцы быстро стучат по клавишам, открывая необходимые страницы и папки.

Прижимаю вещи плотнее к груди. Тяжело вздыхаю. Чтобы они не задумали, а до добра это нас не доведет... Уже ночью, прощаясь с мужем точно чувствовала гнетущее. Сейчас, это ощущение увеличилось кратно.

Душ. Теплая вода приводит в спокойствие. Холодная тонизирует. Ещё бы чашечку крепкого кофе с корицей и день заиграет другими красками. Всё вокруг станет менее пессимистичным. Должно стать.

Кир начинает экскурсию с ближнего корпуса. Красивый и статный несёт в одной руке сумку с ноутбуком. Второй обнимает меня. Ради такого выхода пришлось даже принарядиться. Сменить удобные джинсы и кэжуал на более классические стиль. Встать на более высокий каблук, чтобы хоть немного ощущать себя ровней. На территории слишком много людей, да и периметр непривычно огромный. Мы в пригороде одного небольшого, но красивого немецкого городка. Милях в трёхстах от Берлина.

Кир, вернее, «Всеволод Александрович», представляет меня как представителя службы производственного контроля. И, по его словам, я осуществляю функции надзора за производственными процессами.

Держу лицо. На носу узкие очки, в которых нет надобности. Светлые волосы убраны в высокую и строгую прическу. Губы накрашены алым. Зрительно прибавляю себе значимости. Да и возраст тоже. Моё фото в загранпаспорте не имеет с нынешним лоском ничего общего. А пример старших коллег наводит на мысль, что и мне бы неплохо завести второй паспорт. Чем чёрт не шутит?

Время течет монотонно. Здесь оно и вовсе словно застопорилось на месте. Вокруг всё отлажено, как дорогой механизм. Каждый действует четко и правильно. По инструкции. Да только, свербит под ложечкой... И я никак не могу избавиться от этого противного чувства.

— Пойдём перекусим, иначе все каблуки стопчешь, — подмигивает Кир, сменяя маску бесчувственности на игривую улыбку. — Покажу тебе графики, да мои подвижки по поводу ближайшего банкротства этого монстра. Официально он уже на пятьдесят один процент в руках Всеволода, но кусок слишком сочный, чтобы делиться им с кем-то ещё.

Не болтай лишнего

- Лисовская-

Призываю себя к спокойствию. Продолжаю вести диалог с полицейскими, отвлекая их от отсутствия Кира. Всеволод задержан и отправлен в участок. Собираясь сюда, к подобному развитию событий я точно была не готова!

Выясняю детали. Идиот на КПП так же, как и все остальные, не имел понятия кто есть кто. Для него Кир - это Всеволод и прямо наоборот. В итоге получается, что именно я стала виновницей произошедшего. Рукой судьбы, направила неповинную девчонку в лапы обезумевшего зверя. Парень с КПП в точности выполнил всё по моей указке: отправил журналистку на разговор к «Киру». И только спустя достаточный период времени, пустил приехавшую по вызову проститутку. Именно последняя и вызвала полицию. Именно с её слов мы знаем детали ситуации. Именно ей я обязана тем, что Всеволод не разошелся ещё более, и вместо тяжёлых увечий, мы имеем нанесение телесных повреждений средней тяжести, а так же инкриминируемое ему изнасилование. Пострадавшая доставлена в клинику. Проститутка даёт официальные показания в участке. Кир выцепляет нашего адвоката по телефону. Всеволод за решеткой, ожидает теста на наркотики. Бл*дь, день удался!

Ставлю на рапорте свою подпись. Отношу Киру, советуя подчеркнуть максимально похожей с владельцем. Решили сыграть с судьбой? Получайте! Мы с ним, на данном этапе, числимся в списках свидетелей. Нам необходимо сотрудничать со следствием, если мы не хотим шума и огласки. А мы, естественно, её не хотим.

Первое, что я делаю: звоню спецам, которые смогут помочь проверить и подтереть все необходимые базы. Отпечатки Сэнсэя не должны проходить где-то ещё. Их снимут в участке. Тут же они и останутся. Станут отпечатками Кира. И пусть после только попробует после засветиться со своими реальными!

Далее блокирую прессу. Ничего из произошедшего здесь не должно никуда просочиться. Под моим контролем десятки программистов и чистильщиков. Всё направлены на блокировку и удаление любого поступающего контента. Весь компромат только в моих руках. Флешка на которой Кир предоставил видео с периметра самоочищается после очередного просмотра. А оригиналы уже, должным образом стёрты. При копировании. Случайно. Естественно.

Третьим пунктом на сегодня выступает тот, кто по жизни для меня всегда первый: мне грозит звонок мужу и частичное покаяние. Для полного не время и не место. Если узнает детали происходящего, то непременно сорвётся. А присутствие здесь лучшего адвоката Северной, (что не слишком лояльно относится к моему непосредственному руководителю)... Лишь усугубит ситуацию. Или запорет её на корню.

Тяжело вздыхаю, понимая, что никогда не врала мужу. А сейчас, начинаю что-то скрывать...

«От обмана до измены - один шаг».

Именно так уверяет Великий и Всемогущий. Я не обманываю. Просто утаиваю. Пока.

— Коть, я здесь задержусь ненадолго, — голос не скрывает грусти, круговертью захватившей сознание. У нас с Киром впереди куча работы, чтобы свести на нет произошедшую ситуацию. И я понятия не имею как это сделать. И как смотреть в глаза девчонке, к которой собираюсь отправиться после посещения участка. По описанию полицейского она не такая уж юная, как подумалось раньше. Ей почти тридцать два. Карьеристка. Не замужем. Её внешность и репутация далеки от того, чтобы принять с виду за проститутку. Скорее наоборот. С фотографий, что нам показали с Киром, в камеру смотрит сама простота и наивность. Блондинка со светлой кожей; с испуганным взглядом, в котором одновременно застыли боль и тоска.

— Возникли непредвиденные обстоятельства, — рапортую мужу с грустной улыбкой. Слушает и не перебивает, а я прошу его мягко: — Воспользуйся ситуацией: отдохни от меня хорошенько. Когда ещё тебе представится такая возможность?

— Карамелька, ты же помнишь о том, что я всегда жду тебя дома? — родной голос согревает теплом, присущим лишь ему одному. Обволакивает бесперебойным доверием.

— Помню, — подтверждаю кивая. Он не видит, но мне это надо. Захожусь, как китайский болванчик. Оглашаю заветное «да» на всё, что даже ещё им не озвучено.

— И про то, что наш дом - это мы с тобой, а не что - то материальное, тоже помнишь?²

— Да, Коть, — шепчу в ещё большей досаде. Вместо того чтобы находиться там, где должна, я обязана решать чужие проблемы. Несомненно - это моя работа, но... В этот раз Всеволод зашёл слишком далеко и порядком перегнул палку.

— Я люблю тебя, — доносится сквозь динамик.

— Я тебе верю, — парирую абсолютно бездумно. Моя в него всегда выше и глубже любви. Он - мой мир, в котором кручусь на своей орбите. И никто другой не способен стать большим.

— Звони и прилетай в любое время.

Прощаюсь и вытираю на щеках слёзы. Гормональная терапия не прошла даром. Я стала ещё более эмоциональной. И, в довесок, совсем плаксивая.

— Кац будет к ночи, — заявляет Кир, приобнимая меня за плечи. — Соберись, Юль. Нам нужно в участок и в больницу к этой журналистке. Если её надоумят раздуть скандал... Нет, мы её показания по - любому купим, но...

Не договаривает. Да этого и не нужно. Мы с ним давно интуитивно понимаем друг друга. Десять лет работы бок о бок. Поэтому лишь киваю и Кир, так же в обнимку, ведёт меня на стоянку. К неприлично дорогому и броскому автомобилю. Усаживает на пассажирское. Сам уходит за руль. Включает подборку любимой музыки и топит на газ.

У участка мы оказываемся раньше, чем я успеваю осмотреться по сторонам или запомнить дорогу. Серое трехэтажное здание кажется неприятным и мрачным. В него не то, что заходить не хочется. Возникает желание и вовсе обойти его стороной.

— Не болтай лишнего, — прошу Кира. — И, пожалуйста, не свети лишний раз документами. Отпечатки тоже желательно приберечь для себя. В случае чего, топишь за то, что мы ждём приезда нашего адвоката. Нам законодательно разрешается не свидетельствовать против Всеволода. Вернее, против твоего начальника охраны, уважаемый господин Баженов.

Нас ждут большие проблемы

- Лисовская -

— Привет, — протягиваю с нотками наигранного позитива. Вид у начальства из разряда "средней паршивости". Серая комната для допроса снижает градус человеколюбия и моё присутствие в ней не доставляет ему ощутимого удовольствия. — Как ты себя чувствуешь? — голос дрожит от переизбытка эмоций, но я всё же пытаюсь ему улыбнуться. Такой тет-а-тет самое худшее, что могла когда-то представить!

— Лисовская, давай по делу, — осекает тяжёлым вздохом. — На сколько я здесь?

— Надеюсь, лишь до утра. Таблетки не оставили следов распада в крови. Полиция списывает твои действия на критическое промилле, — тараторю, жестикулирую. Он в ответ ещё более недовольно корчится. Убираю лишние телодвижений, рассеивающие внимание и чеканю суше: — Кац вскоре прилетит и ты сможешь при нём дать показания. Мы сейчас отправляемся на беседу к журналистке.

— Как она оказалась в моей постели? — вспарывает острым вопросом внутренности и без того, скрученные в тугой узел.

— Сэнсэй, ты терпеть не можешь жёлтую прессу, — констатирую с трудом сохраняя мнимое хладнокровие. — Мне поступил звонок с КПП. Я приказала промариновать её час, после отправить к Киру. Но вы и тут меня переиграли, а по итогу и вовсе сделали во всем виноватой.

— Разгребай, — бросает цинично. Поднимается, сообщая этим жестом об окончании разговора и своём нежелании меня видеть. — Завтра я должен быть на свободе.
Язык еле ворочается от морального угнетения, которым он щедро одаривает. Послушно отпускаю глаза в пол и торжественно присягаю:

— Будешь, Сэнсэй. Обязательно будешь.

Не оборачивается ко мне более. Конвоир уводит его за невзрачную дверь, а я остаюсь сидеть за столом с желанием начать рвать клоками собственные волосы. Обещания надо выполнять. Я всегда держу свою слово. Поэтому и здесь. Поэтому работаю на него так долго.

— Frau... ? — не рискуя озвучить фамилию обращает на себя внимание второй конвоир. Допустить ошибку для немца непозволительно. Провернуть подобное на глазах женщины - унизительно. Каждый из них печется за собственное достоинство и репутацию. Не совершает досадных ошибок. Как Всеволод. У всех на глазах...

Поднимаюсь с улыбкой. Услужливо благодарю за вывод из собственного забвения. Прошу отвести меня к выходу. Там ожидает Кир, под маской Великого и Всемогущего. Его отпустили раньше. Его особо и не задерживали. Ему предложили навестить обвиняемого. Он отказался, сославшись на отсутствие адвоката.
И вот мы снова вместе. Остаток Dream team, или её составляющая. Кир нервно курит у входа. Подхожу, умоляя тихим:

— Поехали отсюда. Впереди тяжёлая ночь. Нам необходимо его вытащить до утра.

— Ты ведь несерьезно? — зло смеётся, даже не стараясь вести себя более адекватно. — Юль, мы не дома. Это там всё схвачено!

— Мы должны справиться, Кир. Иначе нас ждут большие проблемы.

— Бо́льшие, чем уже? Вряд ли.

Искоса смотрю на него в автомобиле. Считываю незначительные отклонения от нормы: резкие жесты; несвойственную мимику; излишнюю взбудораженность. При этом ведёт он более тихо, послушно. Реагирует с удвоенным на все встречные знаки.

— Кирочка, успокойся, — прошу мягко, укладывая свою ладонь на его колено. Тяжело выдыхает внутреннее напряжение, плавно накрывая мою своей. Так и едем дальше. Молча. Под привычный плейлист Левицкого. Каждый думает о своём, но вроде как вместе. А значит всё проще.

***

Белые больничные коридоры навивают не меньшую тоску, чем те катакомбы из которых мы до этого выбрались. Персонал государственной клиники встречает нас без улыбки. Взгляд у каждого сильнее рентгена. Потрошат на живую, презрительно отбрасывая в сторону внутренности.
Я усердно работаю переводчиком. Улыбаюсь. Кир, исходя из своего положения в обществе, смотрит на всех свысока. Отвечает полной взаимностью облаченным в белые халаты: за людей не считает.
Дежурный полицейский встречает нас возле одной из палат. Там же присутствует санитар. Студент, насколько я вижу. Светленький. Маленький. Неопределенной национальности. Скорее всего по обмену, и из абсолютно иной языковой среды. Этот парень изъясняется с нами на русском. Периодически, забываясь, переходит на английский, понятный Киру.

— Мисс Хелен Хофманн, — выписывает бодро, пытаясь правильно произнести на немецком. Аж десна оголяет в улыбке, понимая, что справился. Приоткрывает для нас дверь в палату, рапортуя: — У вас десять минут. С ней только что поработал психолог.

— Она не в себе что ли? — гримасу Кира не воспринять по другому. Она отражает разом всю ситуацию. Паршиво. Хреново. Ему претит находиться здесь. Да и к прессе он относится не лучше, чем Всеволод. — Твою мать, — присвистывает наблюдая у окна светловолосую девушку. Хрупкую. Маленькую. Морально израненную. Отрешенную. Она сидит на широком подоконнике, подтянув ноги к своему подбородку. Смотрит куда-то. К нам повернута в профиль.

Не рискую нарушить тишину стуком своих каблуков. Прирастаю ими к порогу. Смотрю на неё, а внутри передёргивает. Ощутимо измученная. Пустая. Милая оболочка за которой всё будто замерло. Как в отлаженном часовом механизме. Сломалось.

— Юль, ты это... За дверью останься, — тихо заключает Кир, проходя внутрь палаты.
Серый цвет стен. Три стандартные койки. Занята одна. Только на ней ощутимо смято постельное и откинуто в бок одеяло.

Санитар давно стёр улыбку. Стоит рядом со мной. Смотрит вперёд. Хмурится не меньше, чем Кир. Я же... Звучно выдыхаю лишь после того, как соратник закрывает передо мной дверь. Лишает дальнейшей возможности созерцать эту антиутопию. Выдыхаю. Исходя желанием закурить прямо здесь. Или позвонить мужу. Или расплакаться. Да всё сразу.

Я обещала Всеволоду вытащить его на свободу к утру? Сейчас я бы позволила ему сгнить в одиночке. Провести там остаток дозволенного. При всём моем уважении к Великому и Всемогущему. При всём былом человеколюбии.

Глава 4. Всё, что угодно. Клянусь

Глава 4

- Кир -

Воздух в палате ощущается тяжёлым и спертым. Возникает желание проветрить. Но только единственное окно уже занято. Подойти ближе реально неловко. Боязно её напугать. Ещё больше. Визуально маленькую. Совсем хрупкую и неестественно блеклую. Полуживую. Словно из неё выкачали всю энергию, что отвечает за жизненную силу.

— Мисс Хелен, — проговариваю нерешительно тихо. Сам себя не узнаю. Повторяю обращение за мед братом.
Она совсем незначительно поворачивает голову в мою сторону. И улыбается. Грустно. Болезненно. И невыносимо мягко. Так что не только, бл*дь, душу корежит. Она её обнимает и держит в руках. В маленьких ладошках. (Тёплых или холодных?) которыми обвивает свои колени. И вроде поза закрыта, но в этих глазах нет следа от замка. Она настолько же открыта миру, насколько и чиста.

Моя нынешняя миссия представляется самым поганым с чем когда-либо приходилось иметь дело. Здесь тебе не компромат нарыть на изменника мужа или перетрясти чужое грязное белье. Разговор с этой девушкой намного сложнее. Она смотрит, словно насквозь. А я в неё. Так же. Как в зеркало. Да только от отражения тянет падалью.

— Мисс Хелен, — вывожу слегка громче. — Моё имя Всеволод Александрович. Именно со мной у вас была назначена встреча сегодня.

— Мне неловко от того, что она всё же состоялась, — проговаривает тихо и скромно. — При таких обстоятельствах, — дополняет, вызывая ощущение, будто извиняется за действия Бажена. А ведь именно благодаря ему она оказалась здесь.

Светлые волосы собраны заколкой на затылке, в подобие небрежной, но элегантной прически. Фарфоровый тон бархатистой кожи словно выбелен на манер средневековья. Её щеки совершенно не имеют румянца. Кровь словно отхлынула от лица. На нем яркими пятнами выделяются бездонные большие глаза и приятные, натуральные губы; маленький носик и длинная шея... На которой сложно задерживать взгляд. Безэмоционально. Она вся в красных отметинах, которые вскоре станут болезненными синяками. И не понятно, где там следы от пальцев, а где от губ или даже зубов. Вырез ночной рубашки и больничного халата, поверх женской фигуры, скрывает остальные следы насильственных действий. Мне видны лишь ладони. Лежащие на острых коленях. Худые лодыжки также исчерчены алыми полосами и пятнами.

— Как вы себя чувствуете? — уточняю, сам не понимая зачем. Этот вопрос просто слетает с языка. Сам по себе. Даже мысли подобной не возникает.

— Спасибо, — уголки губ вновь слегка приподнимаются вверх. — Всё хорошо, — заключает на выдохе.

— Мне искренне жаль, — проговариваю, без спроса присаживаясь на первую кровать, что находится у входа в палату. Или же я просто оседаю, не в силах сохранять спокойствие и хладнокровие в вертикальном. Когда она, по сравнению со мной такая маленькая и беззащитная... — Я бы не допустил, если бы мог...

Не договариваю, сбиваясь с мысли. Руки сами тянутся к сигаретам. Кручу в руках пачку. Гипнотизирую себя ей, как маятником.

— Простите, — заканчиваю бездумно.

— Он..., — красивый голос срывается ввысь, чтобы после взять долгую паузу. — В этом нет вашей вины.

Усмехаюсь в голос, нервно потирая переносицу. Если бы она только знала. Вся эта ощутимая доброта и вера в людей, была бы раздроблена.

— Я распоряжусь перевести вас в индивидуальную палату, — чеканю сталью, не позволяя себе более приподнять к ней глаза. Смотрю в пол. Запоминаю все мелкие выбоины. — Курс реабилитации и вся необходимая материальная помощь так же будет вам безвозмездно оказана. Это не подкуп, как могло бы вам показаться. Я не стану просить вас изменить показания. Мне просто необходимо за него извиниться. Хоть как-то. Это мой человек. Это я не досмотрел за ним. Следовательно — это моя вина. Мисс Хелен, я приношу вам свои искренние извинения.

— Что у него произошло?

Её вопрос ставит в тупик и порождает приступ неконтролируемого смеха. Вместо того чтобы качать права и грозить посадить Бажена пожизненно, эта девушка, истерзанная им морально и физически, уточняет, что привело к психологическому срыву этого поганца?!

Она не комментирует моё поведение. Хотя, со стороны оно тоже далеко не выглядит адекватным. Молчит. А куда смотрит, мне не известно. Возможно в окно. Или на свои тонкие длинные пальцы. Или же на дебила, что сидит на казённой постели и запрещает себе на неё пялиться. Чтобы не листать потом кадры по памяти. Не добивать себя сильно.

— Он сломался, — парирую односложно. — Слишком много факторов. Слишком много проблем. Отсутствие желания жить.

Этот список можно продолжать бесконечно. Да только ей, как творческому человеку и без того эти чувства должны быть понятны. Апатия. Депрессия. И по спирали. С каждым витком всё хлеще и тяжелее. Антидепрессанты на поворотах также зашкаливают.

— Вы могли бы сделать для меня одну вещь? — голос остаётся простым. Не имеет ноток яда или подхалимства.

— Всё что угодно, — соглашаюсь глухо.

— Дайте мне интервью. После. Когда всё закончится. Поговорите со мной о чем-то ином. Более отстраненном.

Звучно сглатываю, смутно понимая, могу ли обещать в отношении Всеволода нечто подобное. Она не мешает мне думать. Ни давит. Ни угрожает. Ни просит. Эта девушка просто сидит на больничном подоконнике. Смотрит куда-то в окно или на своих красивые руки. Мягкие черты лица, свежесть, искренность и манерность не смог уничтожить махом даже самый Великий и Всемогущий. К чему лезть с попытками мне?

— Я сделаю всё, о чем бы вы не попросили, мисс Хелен, — присягаю. Как когда-то в былые. Перед дамой, что достойна любого обещания на свете. Клянусь. Верой и правдой. Не хватает атрибутом только кованого меча в её руках. Водруженного мне на плечи крестом. В лучших традициях.

Во имя Отца. И Сына... Аминь.

Может быть встретил своё?

- Кир -

— Пошли, — командую сухо. Лисовская не вступает в уточнения перед свидетелями. Не лезет с расспросами о проведенной беседе. Мне дали десяток минут. Я выжал из них максимум. По крайней мере, именно так это мне ощущается.

Впереди кабинет главного врача. Останавливаюсь, четко высекая приказы:

— Переведёшь всё, что бы я не сказал. Ответно глуши его сразу. Мне не нужны долгие диалоги.

— Кирочка, может быть я всё же имею право...

Пресекаю чужой порыв грозным шиканием:

— Я не стану гасить её, Юль! И сделаю всё, чтобы как можно быстрее смогла с этим справиться! Ты не видела. Реально. Её. Пусть твой адвокат приезжает и сам устраивает им мировое. Я пас. В этой ситуации сторону уже выбрал.

— Кирочка, — льстит сладко и мягко. — Я разделяю твои чувства, но Всеволод...

— Мудак Всеволод! — чеканю неразбавленной горечью. — На таких женщин молиться надо, а он её...! Бл*дь, Юль, у меня даже язык не поворачивается. Её обнять хочется и укрыть ото всех.

— Но мы обязаны его вытащить, — вторит, а сама губы кривит неестественно. Претит мысль, что зло останется безнаказанно? Борец за справедливость внутри неё, уже явно топит за то, чтобы включить зелёный девчонке! А там будь что будет. Ко всем чертям полетим оба. — Кир, а если в рамках закона?

— А если по честноку? Сам нарвался. Пусть сам с ней и разруливает. Она ему симпатизирует. Прикинь? Не то, чтобы, как мужику. Как человеку, которого жалко. Бл*дь, Юль, ей себя не жалко! — повышаю голос, сам того не осознавая. Мысль кажется дикой, но озвучиваю, потому, что она и есть правда. — Ей его жалко. Она во всем так ощущается.

— Тебе хватило для этого десяти минут? — щурит глаза недоверчиво. Присматривается. Сканирует. Словно проверяет на допинг.

— Нет, — качаю головой, отвечая бездумно и честно. Не пытаясь юлить и обманывать. — Одного взгляда, Юль. Этого не объяснить. Словно я всю жизнь её знаю.

— Ты ещё скажи, что влюбился!

— Если бы да, то именно в такую. Не меньше.

— Вот влипли, — комментирует тихо. — Давай. Загинай речь врачу. Только простыми словами. У меня уже мозги набекрень от вас обоих. Сложные обороты не вывезу. И Кир, тебе по-любому тащить Всеволода. Хоть за рога, хоть за что иное. Иначе судимость и реальный срок будет именно на тебе! Станет потерпевшая за тебя такой же горой, как и ты за неё сейчас?

Молчу. Кулаки в карманах привычно сжимаются.

— Я бы поставил всё на зеро. Сама знаешь, первое впечатление...

— Самое верное, Кир. Тогда, погнали. И пусть, если он ещё есть там наверху, то нам хоть немного поможет.

Поправляет очки на носу. Разводит алые губы в широкой улыбке. Как всегда: безукоризненная. Захочешь придраться, а не к чему. Всеволод сорвал Ва-банк, когда выбрал себе Юльку в помощницы. Не будь её рядом все эти годы... возможно Великого и Всемогущего и не было бы. А меня? Вопрос риторический. Эта маленькая зараза и меня ни раз выпутывала из критических ситуаций. Как говорится: муж и жена. Её по праву носит в Северной почетное звание адвоката Дьявола. Жаль, что сейчас его здесь нет. Но, смею верить Лисовской, что это к лучшему!

Несколько раз ударяет в дверь своим маленьким кулачком. Не дожидается ответа. Сама заглядывает за дверное полотно, осведомляясь на местном, можно ли нам войти? Кто же посмеет ей отказать? Блондинке с голубыми глазами, что соответствует мечте истинного арийца. И этот так же сдается. И улыбается ей. Настолько широко, что я вижу его зубы мудрости. Ещё в остатке. Обе пары. Которые реально хочется ему выбить, за столь вожделенный взгляд, направленный сейчас на коллегу.

— Не переигрывай, родная, — шикаю на неё, пока главный занят изучением прелестей. — Ты играешь роль проверяющей, а не моей секретутки.

— Дай мужику хоть немного слюни пустить, — льстит тихо и ласково. — Пусть расслабится. Сговорчивее будет.

Выдерживаю паузу. Стою за её спиной. Или же возвышаюсь скалой, но, походу он меня и не замечает. Всё внимание женскому полу. Муторно и непонятно. Наверное, это просто её талант: уметь обаять, вскружить голову и развести мужиков на всё что угодно, при этом ничего никому даже не обещая. Любые звёзды к её ногам, а вместо того, чтобы пользоваться, Юлька реально гордится тем, что имеет статус глубоко замужней и верной женщины.

Присаживаюсь. Сам. На небольшой кожаный диван у стены. Раз уж приглашения от главного всё равно не дождаться. Лисовская усаживается напротив немца и начинает неспешно вести разговор, в котором улавливаю лишь вежливые слова и местоимения.

— Укажи ему на необходимость перевести журналистку в платную палату и провести все необходимые манипуляции. Пусть мозгоправа хорошего вызовут. Гипнотизёра какого-нибудь, кто замажет ей память.

Юлька улыбается в мою сторону, а взглядом настаивает «не мешай». Запоздало понимаю, что власть и сила здесь ни в почине. Стоило вообще запустить её одну. Она бы смогла постоять за себя, но... Не хочется даже думать. И быть виноватым тоже не хочется. Как в случае с той девчонкой. Мисс Хелен. Эта дурацкая приписка как никому ей подходит. Указывает на хрупкость и аккуратность, с которой необходимо держать в руках. А Всеволод... Чёрт. Как тут перестанешь поминать приспешников преисподней, когда так же служишь их предводителю?!

— Юль, по делу, — осекаю вырывая из контекста отчасти понятные фразы. За два месяца здесь что-то да осело на слух. Английский, необходимый для работы и программирования чем-то схож с ненавистным мне дойтчем. На нем всё грубее и длиннее, а я терпеть не могу долгие и нудные разговоры.

Лисовская изгаляется как может. Не удивлюсь, если по утру, рядом с заводом, будет припаркован миневен с цветами. Главного даже не смущает сверкающее кольцо на её пальце. Или он просто не придаёт значение этому факту, ведь у них носят на левой, что всегда ближе к сердцу?

Маюсь в неведении и недопонимании. Достаю телефон, считывая сообщение от Каца. Старый еврей сел в самолёт. Через три часа надо быть в аэропорту, чтобы его встретить.

Глава 5. «С*чка не захочет...»

Глава 5

- Лисовская -

— Яков Исаакович, — обнимаю лысеющего мужичка, покрывающего голову национальным убором. На каблуках я заметно выше, хотя он тоже не особо высокого роста. — Вы тот ещё бунтарь! Заявиться в эту страну во всём убранстве, — заговорщически шепчу, в ответ на поцелуй, который старик оставляет на моей щеке. И улыбаюсь его классической вредной ухмылке.

— Юлия Александровна, моя национальность-моя гордость. Мне её не в долг выдали, чтобы я её прятал.

— Очень похвально, — смеюсь, наблюдая его поджатые губы. — Когда-нибудь я так тоже смогу.

— Мы с вами имеем схожие корни? — уточняет добрее. - Этого не стоит стесняться, милочка.

— К сожалению, Яков Исаакович, — извинительно улыбаюсь за ввод в заблуждение, а убрать довольство никак не могу. Видимо стресс, как и прочая гадость, выходит из организма через отголоски истерики. — Я ещё не придумала что именно на манер вам перестану прятать, но когда-нибудь я так тоже смогу!

— Непременно, милочка, — обречённо вздыхает старый еврей, откровенно проводя параллель между моим цветом волос и умственными способностями. А ведь раньше пел мне дифирамбы. — Кирилл Леонидович, вы доставите меня в участок для ознакомления с документацией?

Принудительно убираю улыбку, понимая, что иначе мальчики станут обсуждать без меня столь серьезные темы. Между тем, зал прилёта далеко не подходит для подобных дискуссии. Слишком много ненужных свидетелей. Слишком часто наторканы камеры, что пишут звук чище, чем видео.

— Не вижу в этом необходимости, — протягивает Кир откровенно зевая. Предлагает жестом направится к выходу. Сам, попутно опустошает карман пиджака, являя нашему взгляду свою знаменитую флешку. Ту, с которой, при желании владельца, всё легко исчезает, будто и не было. Но важное, остаётся всегда при нём. — Всё тут, — комментирует Кацу. — Номер вам приготовили. Устроитесь поудобнее, поужинаете и со всем ознакомитесь без спешки.

— Кир, блин, — шикаю на него и пинаю локтем в бок от негодования. — Ты хакнул полицейский участок?

Искривляет ухмылку, а в глазах пляшут черти, принимая мой комментарий на уровне комплимента.

— Одолжил информацию, — поправляет язвительно. — А ты думала я прохлаждался, пока ты смиряла с действительностью Бажена? Делать больше нечего. Мне тоже эти стены не особо понравились. К чему возвращаться в них дважды, когда можно просто унести необходимое с собой? Или я не прав?

— Кир...! - заставляю себя заткнуться под пристальным взглядом Каца. — Да чтоб тебя! — выдыхаю натужно.

— Юлечка Александровна, Кирилл Леонидович порядком подсобил старику. Не будьте с ним столь резки.

— Юль, там работы то, — оправдывается Кир своей обезоруживающей. — Никакой защиты. Пацан бы справился. Грех не воспользоваться!

— Кирочка, — наращиваю шаг, а прошу умоляюще. — Надеюсь ты не внёс своих корректировок в искомые документы?

Старый еврей на это натужно молчит и присматривается к тому, кто давно сжился с ролью хозяина жизни. Кто идёт, не обращая внимания на окружающих. При этом, привычно сканирует всех без различия.

— Скажем так, — начинает Левицкий серьезным. — Я оставил для себя незакрытую форточку, через которую беспрепятственно могу удаленно проникнуть в нужное мне помещение.

— И снести нафиг им всю базу, — выпаливаю нервно смеясь.

— Не, ну это прям жёстко, — заключает поучительно Кир, а спустя секунды от былого жеманства не остаётся и следа, потому как этот кретин реально ржёт на весь зал прилёта, вторя моим словам: — И снести им всю базу ко всем чертям! Да, Юль. А почему бы и нет? Да запросто!

— Молодые люди! - грозно осекает нас Кац. — Давайте всё же действовать в рамках закона!

— Но с документами вы ознакомитесь в номере, — недовольно чеканит непризнанный гений. — Ещё раз в участок сегодня я не поеду.

— Как скажите, — соглашается с присущей ему укоризной. Оставляя после себя странное послевкусие: недопонимание кто выиграл озвученный спор, а кого просто умело унизили. Когда-то я так тоже смогу. Пусть и не принадлежу к данной национальности, но подобное умение перенять стоит. Пока перед глазами такой ярый представитель национального колорита. Непременно стоит перенять. Вот муж то обрадуется.

***

На часах уже за полночь, а мы трое не спим. Каждый в своем номере. Устроившись с удобствами, как настаивал Кир, но подключенные к одной конференц-связи. Обсуждаем детали под наводящие вопросы Каца. Я пытаюсь припомнить фразы из разговора с полицейскими. Те, что тогда, при выплеске адреналина в кровь, не легли сразу на слух, не перевелись на родной язык. Сейчас же, более осмысленно и спокойно всплывают перед глазами картинками и складываются в разложенный пазл. Кир подробно рассказывает о проживании здесь в эти месяцы. О том, с кем «водил дружбу» Всеволод и кто может стать в досудебном на его защиту. Мы рассматриваем все варианты. И то, что дело дойдет до суда-тоже. К сожалению, мы не на Родине. К сожалению, наш клиент считает... Про то, что считает Всеволод в отношении своих действий, лучше и не заикаться! Мы все старательно обходим эту тему стороной. И каждый про себя знает, что Великий и Всемогущий не признает свою вину. Вообще. Когда-либо. Хотя... В этой моральной яме он как раз по тому, что однажды, всё же признался. Рассказал Кристине каким с ней был мудаком. Словно она и без этого не была в курсе. Недооценённый порыв быть лучше, чем есть в разы хуже осознания истинной паршивой сущности. Настигаемое разочарование в людях дробит остаток веры в них. И происходит то, что мы имеем перед собой. Попытку суицида души. Момент полного морального безразличия. Полную безнаказанность. Которую всё же пытаюсь подогнать в допустимые рамки, развесить ярлыки статей и сроки наказаний.

— Яков Исаакович, вы сможете что-нибудь сделать к утру? — повторно зеваю за Киром, словно повторяя дурацкий челлендж. Тот ржёт по ту сторону экрана. Издевается. Предлагает спеть мне колыбельную. И самое паршивое, что в данной ситуации даже не набрать мужа. Не стану же я разговаривать «напоказ»? А мне бы сейчас, сродни Кацу, кичиться своими отношениями с тем, кто дороже всего и всех на свете. Не скрывать. Не утаивать. Быть честной и гордой тем, что имею. Да, только в итоге: дело, есть дело. Как вскащао бы Великий и Всемогущий. И оно прежде всего. Приходится ограничиться отпиской, что для посторонних разговоров я слишком устала. Моральное угнетение от этого ощущается ещё ярче. Спасибо, Всеволод. Не все круги Ада с тобой под руку пройдены! Всё самое яркое у нас ещё впереди!

Закопать. Немедленно

- Лисовская -

Утром Кир отвёз нас в участок. Высадил. Проводил не наигранной тяжестью взгляда. Сам отправился в больницу. Проведать потерпевшую; удостовериться в исполнении его предписаний; узнать о чем судачит народ за нашими спинами. Логичнее бы было взять меня с собой, но его позиция в этом вопросе была непреклонной: он поедет один. Во благо ли нам и общему делу? Вопрос риторический. Отчасти спорный. Я не сторонница смешивать работу и чувства. Всеволод тоже. Поэтому, вместо моего мужа здесь Кац. Поэтому, всем доподлинно известно, что между нами с Баженовым кроме работы ничего быть не может. Адекватно ли воспринимает ситуацию Кир, проникшись к потерпевшей столь сильной симпатией? И чем на это ответит она? Когда узнает, что именно он, и его игра, выступили одним из зигзагов на маршруте судьбы, который привел её к Всеволоду.
Бред. Да? Вся ситуация в целом. От начала и до конца. Но из этой банальщины и состоит наша жизнь. Захочешь выдумать что-то круче? Ан нет. Реальность переплюнет. Пережует и выплюнет. Как не нужный элемент в глобальной системе. Такое сплошь и рядом. И вроде у меня-то всё хорошо, но почему-то из всех присутствующих на этом празднике жизни, именно я одна депрессую. Накручиваю себя. Ожидаю очередного пинка от судьбы. В то время как все пытаются заверить, что худшее уже пройдено. Причина этого состояния? Так я на всё и ответила...

В данный момент Всеволод даёт показания в присутствии Каца. Моё рядом не требуется. Наоборот. Оно неустанно раздражает начальника. Это ощущается кожей. Включает все внутренние датчики, уверяя держатся подальше. Сэнсэй ещё долго будет припоминать мне этот проступок. После прошлого раза³, когда я единожды пошла против него за правое дело, наши дорожки едва не разошлись вовсе. Что ждёт меня в этот? Пошлёт ли он единственно верную ему женщину, если я вновь стану на сторону справедливости?
Ещё один вопрос на который у меня опять нет ответа. Мельчает фантазия, а раньше уверяли в обратном.

Набираю спецов. Монотонный голос в динамике тут же начинает озвучивать всю информацию, что нарыли за ночь по журналистке: место рождения; эмиграция в детском возрасте; смена гражданства, фамилии; успехи в учёбе, грамоты, звания; неспешный подъем по карьерной лестнице; номинации за последние годы, призы, аккредитации. Откровенно скучаю. Даже перекурить эту тягомотину как-то не хочется. Моя биография куда ярче⁴. А тут и придраться не к чему! Белая на белом. Ткнешь пальцем и не испачкаешь. Грязь отвалится разом. Или вовсе отскочит.
За плечами у Хофманн пара неудачных романов. Не столь длительных, без совместного проживания. Тянет хорошую девочку на паршивых парней? Или их к ней тянет? Вопросы. Вопросы.
По документам за ней числится отдельная квартирка на окраине. Не столь дорогая, но всё же. Район, вроде приличный. Родительский дом находится в пригороде. Там живёт мама и отчим.
Ни мужа. Ни детей. Ни даже собаки к тридцати, с небольшим аккуратным хвостиком. А выглядит младше. Или виной всему наше знакомство в больнице? Её взгляд? Состояние? Описание данное Киром?
Чёрт.
Уголки губ неминуемо опускаются вниз.
Ни мужа. Ни детей. Ни даже собаки.
Если здесь считается нормой строить карьеру до тридцати пяти, а только после уже планировать личную жизнь, то у нас всё в точности до наоборот. Толерантности нет. Быть не может. Менталитет атрофирует за ненадобностью лишние функции. Незримые «женские часики» слышат все неугодные. И каждый второй, при встрече, с широкой подлой улыбкой, не забывает уточнить о моих планах на расширение семьи. Бестактно раздаёт советы по их скорейшему претворению в жизнь. А здесь проще. Спокойнее. Хоть в этом можно порадоваться за блондинку, которой не посчастливилось познакомиться с Всеволодом.

— Компромат на неё какой-нибудь есть? — осекаю монотонно вещающий голос о крайних публикациях дамочки в местных изданиях.
— Естественно, — растягивает мои губы в ожидающей и многозначительной.
— Ну...
— Неоплаченный штраф за парковку в неположенном месте. Просрочила. Уже на три дня. Начислены пени в двухкратном размере.
— Это... — Издевательство. Вот то слово, которое я опускаю! А он решает, что уточняю конкретику. Вроде как, всё?
— Да. Это всё, — уверяет серьёзно. — Не доводите дело до суда, Юлия Александровна. Если на Кирилла Леонидовича не повесят реальный срок, то как минимум оставят метку об обязательных исправительных рабочих часах. При всём уважении, у нас нет подобного доступа, чтобы искоренить данную запись. Слишком много дублирующих инстанций на пути к главной.
— Спасибо. Я вас услышала.
Задумчиво пялюсь вперёд. Не вижу картинки. Мир смазан жирным штрихом. Моя действительность и внутренняя составляющая не всегда соответствует с тем, что является перед глазами. Пальцы сами по себе набираю знакомый номер, присущий Всеволоду, что отныне выводит на Кира.
— Слушай, Кирочка, может тебе обаять её, а? — начинаю задумчиво. — Расположить к себе. Тебе же понравилось с ней разговаривать, да?
— Юль, к делу, — заставляет стереть любой остаток улыбки. Отбивает желание шутить. Вовсе.
— Она чиста как Божий агнец. А тебе грозит пометка в личном деле, которую никто не сотрёт. Из благих побуждений, Кир, а вдруг у вас вправду что и получится? Все в плюсе: ты ей за психолога; она тебе...
— За шлюху? — недовольно завершает Левицкий.
— За шлюху она уже была с Всеволодом. Сомневаюсь, что ей понравилось.
Тяжело выдыхаю. Даже телефон отстраняю от уха. Накрывает осознанием: «как же хочется спрыгнуть со всей этой ситуации!» Как же хочется оставить разбираться с ней истинного виновника! Да заставить прочувствовать на себе всю её суть!
— Ну так что, гений-креатор, ты подкинешь ещё парочку годных идей или я тут своими силами справлюсь? — Язвит Кир, без перехода, извещая серьёзным: — Кац скинул сообщение, что завтра у них очная ставка. Всеволода отпустят под подписку только после неё. И то, если мисс Хелен признает, что не ощущает для себя опасности в этом шаге властей.
— Ты же ей объяснишь...? — сглатываю, сама теряясь в продолжении фразы. Что объяснит? Будто Всеволод паинька, а ей просто не повезло? Одного взгляда на него достаточно, чтобы опровергнуть озвученное. Одного ответного презрительного на неё станет достаточно, чтобы девушка его посадила и аннулировала амнистию. Как быть? Моя голова скоро лопнет от этих вопросов, оставшихся без ответа.
— Я просто продолжу разговаривать с ней, Юль. Выходил к автомату, чтобы взять две порции кофе. Ты вовремя вписалась. Иначе бы не ответил. Приеду, как освобожусь. Найди себе пока какое-нибудь развлечение.
— Купить билет домой и не мешаться вам под ногами? — губы от обиды сводит судорогой. Дрожат. Да и зуб на зуб порой не попадает. На глаза наворачиваются слёзы. Подмывают тушь. Склеивают ресницы. Эти дни всё им не так! Словно я не стараюсь! Солидарные, мать твою!
— Купи, — осаждает Кир подрывая плотину. Ручейки беспрепятственно катятся по щекам, остужают чувства и мысли. — Если ты не можешь, то я справлюсь здесь без тебя.
— Не могу что?! — выпаливаю не своим голосом. Слишком зло. Слишком отчаянно.
— Собраться, Юль! — ответно прикрикивает Левицкий из трубки. — Сконцентрируйся на своей работе. Проверь, чтобы информация никуда не ушла. Заставь работать на тебя местные СМИ. И оставь мне девчонку, окей? Не лезь. Сюда. Пожалуйста.
— Конечно, Кирочка, — вывожу, сжимая челюсти до ощутимого скрипа. Никогда не подозревала, что можно кого-то ненавидеть всеми фибрами души. Что сгусток эмоций может носить чёткое имя. И не важно сейчас на чьей стороне справедливость. Кир сделал свой выбор. Я сделала свой.
На экране открыт общий чат для всех, кто мне подчиняется. И в него отправляется единственный короткий запрос:
— «Хелен Хофманн. Журналистка Die Zeit. Закопать».
— «Сроки?»
— «Немедленно».
_______________
³ Replay
(История Всеволода и Кристины.)
⁴ Error. Лимит попыток исчерпан
(История Юли и Кости).

Он её даже не помнит

- Лисовская -

Нельзя спорить с женщиной, имеющей власть.

Вернее можно. Тактично. По-другому опасно. Если мужчина вместо аргументов может использовать силу, то женщина хитрость. И неизвестно чей удар выйдет точнее. Но кому-то точно от этого станет больно.

— Привет, — перехватывает муж у порога серого здания. Цепляюсь за его голос, как за соломинку. В кабинет для допроса абсолютно не хочется. Но, поговорить с Всеволодом теперь просто необходимо. Внутри до сих пор что-то дребезжит. После спонтанного решения, на которое спровоцировал Кир. Внутри вибрирует. Злость всё ещё затмевает глаза. Давит на виски. Будоражит рецепторы. Всё вокруг ощущается ярче. И гнетет неизбежностью.

— Всё хорошо? — прислушивается он к дыханию в трубке. Моё не похоже на ровное. Оно отвечает за меня, поясняя, что с моральным надрывом я так и не смогла вовремя справиться. Воздух клокочет. Бьётся о динамик рывками. Проясняет моё состояние.

— Коть, я устала, — сажусь на деревянную лавочку, не заботясь об её чистоте. Прикрываю глаза, поясняя ему абстрактными фразами: — Они тут столько всего натворили. Не знаю за какую ниточку дёрнуть, чтобы быстрей всё распутать.

— Так может и не надо? — задаётся тем же проницательным, что и я. — Оставь. Пусть разбираются сами.

— Это очень заманчивое предложение. Обсужу его со своей совестью на досуге.

— Обо мне с ней тоже поговори, — издевается мягким смешком, а я впервые за этот день улыбаюсь. Оттого, что представляю его улыбку. Единственную из всех, на которой, как и прежде, до сих пор, залипаю.

— Я стараюсь оказаться дома как можно быстрее.

— Верю, — выписывает снисходительно. — Когда тебя ждать?

— Как только...

— Дергай за любые ниточки, Карамелька, — выводит отмашкой, снимающей любые запреты. — Я уже соскучился.

— Я тоже.

Ещё до того, как уехала. Ещё до того, как узнала об этой поездке. Наша связь сейчас, ощущается очень тонкой, как никогда. И нет, это не очередной кризис семейной жизни. Нет их по сути, если двое друг для друга важны. Это... Страх перед будущим. Неопределённость. Нереализованное материнство и желание подарить ему наследника. С такими же глубокими темными глазами. С тем же вредным характером. И с вечной борьбой за справедливость.

Почти тринадцать лет брака. Мало ли для реализации желаемого? Мой врач уверяет, что всё настигает нас вовремя. Тем временем, именно он вскоре начнет готовить меня к очередной попытке ЭКО. Третьей. Счастливой ли...? Очередной риторический.

Кабинет для допроса. Добредаю до него на автопилоте. Лишь каблуки чеканят привычный расслабленный. Дрессировка, которую не забыть. Конвоир на входе. Двое внутри. Захожу. Присаживаюсь рядом с адвокатом. Кратко шепотом объясняю Кацу всю ситуацию. Старый еврей задумчиво дует губы и меняется в лице.

— Что у нас будет к утру? — задаётся ответным.

— Ваш подопечный на её фоне будет выглядеть белее и чище.

— Наш общий друг в курсе?

Пересекаюсь взглядом с Всеволодом. Поджимаю губы и мысленно молю о прощении. Мажет холодом, но уже не столь категорично.

— Я выполняю свою работу, — парирую нашему адвокату с извинительной улыбкой.

— Да, милочка, — сдержанно хвалит он. — Я тоже.

— Завтра уже на свободе? — кратко осведомляется Всеволод.

Молча киваю, уверяя в неминуемом успехе моей операции. После подобного артиллерийского удара на журналистку, как бы её саму не оставили в камере по окончанию очной ставки. Заказ принят. Её карьера рухнет ещё до полуночи, а после... Кто знает?

— Хорошо, — бросает он одобрение на всё, что мной не озвучено. Сшибает остатки запретов. Всё можно. Отныне. Если ты правильно замотивирован.

— Мы с Юлией Александровной проработаем всё моменты, — уклончиво завершает Кац. — Уже завтра у меня на руках будут бумаги, позволяющие выйти вам под подписку.

— И я очень надеюсь, что мы сотрём пометку из личного дела, — дополняю с прискорбием. Если верить спецам, нам необходимо не довести дело до суда. Если верить тяжёлому выдоху Каца, надежд на это он не питает. Правосудие здесь карает быстрее. Суд может быть назначен на любое ближайшее после очной.

Государственный обвинитель покидает допросную. Показания в присутствии адвоката получены. Бумаги подписаны. Что Великий и Всемогущий всем натрепал? С его талантом в ораторском... Я не лезу смотреть документы. Не моя компетенция. Жду те пару минут, на которые нас оставят наедине. Плюс-минус присутствие конвоира.

Кац, отчаливает вслед за бумагами. Собрать копии, взять некие выписки из предыдущих. Не станем же мы признаваться, что всё это у него уже есть. Благими порывами Кира.

— Наш друг проникся чувствами к шлюхе? — безэмоциональный тон Всеволода и нейтральная маска на лице, не позволяют понять истинных эмоций, что провоцирует внутри него этот гадкий вопрос.

— Она журналистка, Сэнсэй, — поясняю с долей обиды за весь женский род. А ведь недавно сама спустила на неё своих «цепных псов». С хладнокровием. Тщеславием.

— Я так и сказал, — поясняет зевая. — И?

— Мне кажется, да. Он на меня сорвался из-за неё.

— И ты отомстила, — комментирует с лёгкой улыбкой. Она касается губ, но не доходит до глаз. Не отражается. Они всё так же затуманены другими оттенками. — Ты моя умница, — хвалит, а я не ощущаю удовлетворения. Чаши весов слишком опасно уравновешены. Где добро, где зло — уже не понятно.

— Наши проверили её вдоль и поперек. Она идеально чиста, — усмехаюсь и не представляю чего ждать от грядущего завтра. А он добивает уже сегодня. Мыслью, что станет проблемой для нормального сна:

— Была. Чиста. До тебя.

— Сэнсэй..., — обхожу имена, процеживаю болезненно.

— Расслабься, маленькая, — сжимает мою ладонь, отмеряя последние секунды, выданные на нестандартную встречу. — Марию Магдалина Господь тоже считал святой, а на деле она была обычной шлюхой. Я за свою жизнь поведал тысячи журналистов. Думаешь кто-то из них был чист? Просто уничтожь её. Ты же тоже вечно борешься за справедливость. От этого поступка мир станет лучше.

Глава 6. Вам есть что добавить?

Глава 6

- Helen -

— Вам есть что добавить? — уточняет полицейский в незнакомой мне форме. Никогда подобной близко не видела. Кажется, она присуще именно обвинителям.

Наша очная ставка продолжается уже более сорока минут. И она совершенно не похожа на то, как мне описывали её ранее.

Мой адвокат молчит. С отсутствующим видом пялится в стену, поверх плеча должностного лица. Мой адвокат... Какой бред. Собираясь сюда из больницы, вместе с конвоем, я и подумать не могла о том, что буду нуждаться в его услугах. Приняла его наличие за формальность. Согласилась на первого, кого предложили. Он молчал в ходе долгого монолога, беспочвенных обвинений, брошенных в мою сторону и доводов, вывернутых наизнанку. Он молчит и сейчас, когда у обвинения закончился поток аргументов. Когда на меня вылили столько грязи, что сразу и не отмыться.

На столе, передо мной десятки заказных статей о том, как жадная до самопиара журналистка решила взять интервью у важного человека. Именно у того, кто прежде никогда не беседовал с прессой. На столе, передо мной, есть публикации местных СМИ; есть те, под которыми красуется подпись моих коллег; есть более весомые новостные издания. Все они коверкают суть произошедшего. Вернее и вовсе переписывают общую картину. По техническому заданию и четкой методичке. По мнению данных экспертов мне сорвали сенсацию, к которой я столь долго стремилась. Работала на износ, опуская все вехи настоящей жизни. И вот, практически на пороге желаемого, вместо могущественного властителя империи, мне предоставили для разговора начальника его охраны.

В общем, сенсация могла не сложиться, если бы не моя изворотливость и желание лёгкой наживы...

Прикрываю глаза рукой. Плавно спускаю её на губы и болезненно выдыхаю. Меня учили писать по заказу. Меня учили ставить идею выше собственного мнения. Меня учили затыкать совесть. Но... Настолько аморально себя вести; вытирать ноги о журналистскую этику; нагло врать и без стеснения подписываться под заявленным своим именем, как коллеги? Нет. Этому меня не учили.

— Вам есть что добавить? — повторяет полицейский в странной форме.

— Прошу заменить моего адвоката.

— Frau Hoffman, — начинает язвительно. — Ваше прошение может быть исполнено на следующем досудебном слушании. В ходе изложенных фактов я назначаю его на послезавтра. Так же вы можете заявить присутствие своего адвоката, если вас не устраивает государственный правозащитник.

Молча киваю. Сидящий по правую руку от меня облегчённо выдыхает. Ощутимо пресмыкается перед сильнейшим, а ведь он именно тот, кто был обязан законодательно отстаивать мои права.

Заголовки газетных статей ощутимо колют глаза. Предоставленные видеоролики искажают факты. Тот, кто сидит напротив меня с каменным лицом, так же не промолвил ни слова. Только кивнул на уточнение личности и размашисто подписал протокол допроса. За него отвечал адвокат. Тот, кто при желании уболтает и мёртвого. Да ещё выбьет из него любые признательные.

— Frau Hoffman, вам есть что добавить к услышанному? — в очередной раз пытает вопросом Господин обвинитель.

— Я не стану больше ничего говорить, — ощутимо сглатываю, принимая на себя всю неизбежность. Двое суток. Позади. Мне не позвонили с работы. Семью тоже, видимо, о чём-то уведомили. Мне никто не звонил. Меня никто не тревожил. И, если я до последнего была уверена, что сидящие напротив захотят уладить всё миром... Беседы с психологом и с самим Всеволодом Александровичем не позволяли усомниться в обратном... То, сейчас... Теряюсь в ответе, в чём обвинят меня послезавтра. Проституцию мне уже приписали. Видимо.

Смотрю вперёд. На высокого мужчину перед собой. Его отличает какая-то непривычная гордая выправка. Он не похож ни на кого из присутствующих в зале. И словно занимает его целиком. Давит своей энергетикой. Никто не смотрит ему в глаза. Почему-то. Я ненароком следила. Все присутствующие словно избегают его. На подсознательном уровне. Незримо.

Он же, всё это время смотрит куда-то сквозь меня. Словно и не видит вовсе. Будто я пустота. Прозрачное облако. Нечто не стоящее или недостойное столь дорогого внимания. Ледяные глаза не отражают ни единой эмоции. Мимики на лице нет. Передо мной истукан. Холодный. Бесчувственный.

А я помню его другим. Требовательным. Жёстким. Жестоким. При одной мысли об этом тело ощутимо начинает ныть и болеть. Везде. В местах ярких отметин. Лоб нервно напрягается. Брови практически сдвигаются вместе. Исполосовают кожу морщинками, которых ещё нет. Или не было. Пару дней назад. Точно. До этого времени. В памяти ощутимо оживает фантом и эти два человека никак не стыкуются вместе! Словно существуют в параллельных вселенных. Один скупой на эмоции, а другой жаждущий их. Выколачивающий то, что ему необходимо. Силой. Под любым из предлогов.

— Frau Hoffman, — откровенно вздыхает Господин обвинитель. Я прослушала всё окончание его речи, за своими мыслями, образами. — Вы согласны с тем, что нахождение подозреваемого на свободе не несёт для вас никакой опасности?

— Не согласна, — выпаливаю и поджимаю губы. Под прицелом взгляда, что смещает фокус зрения на меня. Ни дышу. Ни шевелюсь. Ни моргаю. Даже это сейчас делать страшно.

— Вы уверены? — давит тональностью обвинитель, проставляя мне ещё один ультиматум.

— Да, — на выходе. Часто глотая тяжёлый воздух. Кивая в такт каждому вдоху. Уверена. Что хочу запереться на все замки и забраться в самый далёкий угол. Если весь компромат и обвинения против меня заготовлены в тот момент, когда он находится здесь, то чего ждать, когда окажется на свободе?

Я просто уеду куда-то на время. Заберу заявление... Уверяю себя, только ничего не выходит. Такой найдет при необходимости. В самой дальней дыре, если до этого сам меня туда не заторнет.

— Засвидетельствуйте решение, — чеканит не добро.

Мужчина в незнакомой форме подписывает документы и поднимается с места. Направляется к выходу, бросая на ходу в мою сторону: — Жду вас послезавтра, Фрау Хофманн, на досудебном слушании. Надеюсь, вы будете в добром здравии.

Как вы себе это представляете?

- Кир -

Хелен. Встречаю её на выходе из серого здания. Идёт вся в своих мыслях. К груди прижаты газеты и распечатки. Замечает меня за несколько метров. Резко останавливается. И даже пошатывается по инерции. Красивое лицо сводит судорогой. Глаза начинают блестеть. Неестественно. Ни от радости встречи уж точно.
Закусывает губы. Нервно осматривается по сторонам. Никого. А словно ожидала облаву.

Лисовская и Кац давно греют задницы в автомобиле. Отослал их на парковку. Подальше из виду. Прибить обоих было бы гуманнее. Честнее. Ей Богу. Если бы только имел на то позволение! Без зазрения совести избавился бы от обоих. Сейчас это кажется проще, чем то, на что меня нынче сподобили: делать вид, что всё хорошо; закрывать глаза на хаос, что эта троица сотворила вокруг!

Она стоит. Почти не дышит. И не шевелится. Светлые волосы девушки элегантно убраны вверх. Красивую фигуру подчёркивают строгие брюки и темная водолазка. Наряд скрывает от прямого взгляда шею, плечи, руки и ноги.
Едва не сплевываю от всей этой маскировки. Хотел как лучше. Для неё. Поручил санитарке купить что-нибудь подходящее к выходу. В итоге одежда визуально скрывает всё самое важное: те синяки на которые не поскупился Всеволод; то моральное унижение, которому её подверг; и даже тот страх, которым сполна наградил. На контрасте с темным её лицо не смотрится слишком белым, но и живого румянца на щеках почти незаметно.
Приметив меня, она ещё крепче прижимает к груди бумагу. Ощутимо напрягается. Словно и не было всех этих часов, в которые мы увлеченно болтали. И бумажных стаканчиков из-под кофе, тоже не было. Ими не заставлен пустой подоконник в палате.

— Мисс Хелен, — проговариваю неспешно. Мне казалось, она даже привыкла к данной формулировке. Не столь правильной да, но уж лучше, чем моё имя, что звучит в её исполнении.
Нервно мотает головой и поджимает губы в нежелании ничего отвечать. Опускает взгляд. Отводит голову в сторону и буквально пробегает мимо меня. Только маленькая сумочка, надетая через плечо, глухо отбивает ритм хлопая хозяйку по бедру.
— Я бы хотел всё объяснять, — бросаю вдогонку. — Я не причастен, — усмехаюсь, процеживая остаток себе под нос.

Она исчезает за поворотом. Там дорога. Остановка общественного транспорта. Такси. Чёрт! Убил бы этих двоих. Троих. Ей Богу! Для чего люди вообще создают себе правила, если не собираются их соблюдать?! Для чего существуют моральные нормы?! Да, я сам не из тех кто соблюдает законы! Но подобные подлости даже для меня уже слишком.

Возвращаюсь в машину. Занимаю водительское. Лисовская пытается подать голос. Схлопываю перед её лицом пятерню пальцев. Дублирую тихо:
— Молчать.
Включаю музыку и топлю газ в пол. Никто не спорит. Все знают свои грехи. К чему сотрясать небо озвучиванием известного?

— И всё же ты с*ка, — не выдерживаю тягомотину молчания. Выпускаю с протяжным смешком.
— Кирилл Леонидович, я бы вас попросил..., — тактично затыкает мне рот Кац.
— Сам напросился, Кир, — недовольно парирует Юлька.
— Ты прошлась по ней не по приказу Бажена, а из-за меня?
Озвучиваю. И не верю.
Она кратко кивает.
Начинаю ржать в голос. Так что кажется машина сотрясается от вибрации. Руль держу одной. Слёзы от смеха вытираю второй рукой. С*ка! Очередная, бл*дь мелочь и всё пошло по накатанной!

— Свали на хрен отсюда, — выдаю в её сторону позже. Тише. Слежу за дорогой, а сам её будто не вижу. — Я уже не шучу, Юль. Реально советую. Иначе подлетишь под горячую руку.
— Я свидетель. Как и ты, Кирочка, — отражает нападки мнимым бесстрашием. — Уеду, как только закончится. Вообще уволюсь. Достали.
— Побыстрее бы, — подначиваю, получая ощутимый удар в бок.
С курса не сбивает. На реакцию не влияет. Но желание разобраться с ней, и отомстить при возможности, естественно оставляет.
— Отзови своих и выдай опровержение. Девчонка, итак, морально раздавлена и сильно напугана. Не дай Бог что с собой натворит. Это останется на твоей совести.

Лисовская молчит, отвернувшись к окну. Дует губы и думает. Игнорирует услышанное. Но слышит. Умеет. Даже сквозь шум. При многозадачности. Умеет. Улавливать важное.
— Отзови своих. Пусть оставят её в покое.
— Не могу. Уже, — кусает губы, и нервно сотрясает мыс туфельки. — Если так переживаешь, то сам присмотри за ней эти дни. Я обещала Сэнсэю и доведу дело до конца. Её карьера накрылась. Может расслабиться и выдохнуть. Подпишет бумаги и свободна на все четыре. Впереди ещё целая жизнь. Может благодаря Всеволоду ещё и остаток её не успеет профукать!
— Реально так думаешь? — смеюсь. Параллельно музыке. Отчего-то уже без злости. Последняя озвученная ей фраза цепляет. За живое. Бажен ловко меняет жизни всех тех, кто непосредственно стыкуется с ним на пути. К сожалению, мисс Хелен не становится исключением из привычных мне правил. Пожалуй и впрямь проще до неё донести исход присказки «всё, что не делается», чем лезть на рожон и бороться с чудовищами в виде ветряных мельниц.

— Довезу вас до места и уеду, — не понятно перед кем объясняюсь. Юлька всё так же сидит отвернувшись к окну. Кац, кажется и вовсе уснул.
— Слишком сильно глаза не мозоль окружающим. Это могут расценить как давление, — советует со знанием дела. Сама же устроила ловушку, а теперь бросает ниточку по которой возможно выйти из лабиринта.
Не благодарю. Она и не требует. Молча следуем до пункта прибытия. Так же молча высаживаю пассажиров у нужного корпуса. За забором и за КПП. Разворачиваюсь и вновь отчаливаю в сторону города. Мне известен её номер, адрес. Я даже могу проследить точно ли она находится дома. Установил на мобильный маленький маячок. Не приметную программу. На всякий случай. Да только проверять не берусь просто еду. И пытаюсь разобраться: зачем? Что я жду от этого разговора? Будет ли он? Соизволит ли вообще ко мне выйти? И какие чувства вызывает во мне её присутствие рядом?
Последний вопрос самый сложный. На него нет ответа. Есть лишь ощущения и ассоциации. Тепло. Свет. Мягкость. Нежность. С ней просто. Никогда ни с кем рядом так не было. Легко. Спокойно.
Набираю спецов. Громкий гудок заставляет вибрировать динамики. Сжимаю челюсти и жду. Второй. Третий.
— Я могу лишить всех полномочий Лисовскую? — рявкаю на короткое нейтральное «да», что прозвучало ответом.
— Кирилл Леонидович, как вы себе это представляете?
— Хочу перекрыть ей любые доступы к вседозволенности над Хоффман, — начитываю приказным список желаний. — Хочу, чтобы моё слово тем, кто ей подчиняется, стало весомее. Хочу, чтобы полетели опровержения.
— Мы подумаем до завтра, что можно сделать, — заявляет безэмоциональный голос, похожий на механический. Секунда и салон вновь наполняется музыкой. Тот, кто принял задание сам разберётся с его исполнением. Сам спишет с моего счета круглую сумму. И надеюсь, что сам не откажется тем, что оно не под силу.

Выдыхаю. Руки по автомату выкручивают руль в нужном направлении. Я знаю этот район. За пару месяцев объездил всё вдоль и поперек. Просто катался от нефиг делать. Сейчас пригодилось. Возможно.

Пальцы всё же тянутся к телефону. Запускают на экране отслеживание. Адрес совпадает с тем, на который я еду. Значит дома. Значит не всё потеряно. Всё возможно.
Купить цветы? Банально и в этой ситуации звучит перебором. Конфеты, сладости? С этим проще к Лисовской. А тут... Останавливаюсь возле кафе. Набираю разнообразие готовой еды и заказываю плитку-подстаканник на четыре порции вареного кофе. Если откроет разговор у нас будет долгий. Если нет? Придётся заехать ещё и в кондитерскую. Подмазаться к Юльке её же методами, да притупить бдительность, пока спецы работают над решением и устранением моей проблемы.

Теперь это проблема Кира

- Всеволод -

Досудебные прения. Очередная тягомотина, но уже в новой локации. Расширенное пространство вокруг. Незнакомые лица. Допрос. Заезженная тема, не требующая столь тщательного обсуждения. Ноющая головная боль от нехватки никотина в крови. Отсчёт в висках на секунды. И писк. Противный. Как перед детонацией.

Четвертые сутки. Отсутствие нормального сна, отдыха. Жизнь по режиму. По команде. Осталось только кому-то озвучить громогласное «фас» и я среагирую молниеносно. Разнесу к чертям эту клетку и уничтожу причину своего заточения. Ту, что осознанно вижу второй раз в жизни, и уже ощутимо не переношу на дух. Ту, что Лисовская грозилась раздавить, но на деле лишь слегка потрепала. Она всё ещё продолжает сидеть напротив. Приняла скромную и закрытую позу. Нерешительно смотрит в стол. Прячет от меня взгляд.

— Юль, — зову тихо, комментируя слова обвинителя об обязательном прохождении потерпевшей ежедневных консультаций с психологом, в рамках предписанной ей реабилитации. — Скажи-ка на милость, тебе бы тоже потребовался мозгоправ, если я бы я с тобой переспал?

— Всеволод Александрович, — шикает Кац, используя возможность обратиться по настоящему имени, пока нас не слышат.

— В этом случае скорее психиатр понадобился бы тебе, Сэнсэй, — тихо, но весело заключает моя представительница.

— И я о том же, — вздыхаю, задолбавшись искать ответ на банальный вопрос. — Какого чёрта я всё ещё тут? Вы не способны купить её заявление, что всё произошло по-взаимному? Так заставьте её замолчать. Перекройте кислород. И делу конец.

— Мы делаем всё возможное, — бурчит старый еврей, натягивая на лицо маску презрения ко всем окружающим.

Обвинитель продолжает зачитывать список деяний, в которых меня подозревают. Краем слушаю. Рассказывает. С выражением. Манерно. Вызывает истошное желание встать и жеманно поклониться, за столь беспристрастное признание моей многогранной личности.

От скуки рассматриваю девчонку из-за которой оказался по эту сторону решетки. Маленькая и тихая с виду, а осанку держит манерно. Даже с опущенной головой. Как знамя, что ещё развивается на макушке флагштока. Она не признаёт за собой поражение. И если сейчас ей вновь зададут вопрос о моём освобождении, наверняка ответит повторным отказом.

— Я не пойму где он прохлаждается, — тревожно выводит Лисовская, то и дело отвлекаясь на телефон. — Обещал быть, а сейчас поставил меня в полный игнор.

— Ни с проста, маленькая, — хмыкаю, а горло подпирает осознание неизбежного. Восприятием тошнотворной действительности. В воздухе уже витает зловонный запах предательства.

Сложно сказать, что именно нашёл или приметил Левицкий, в той, что продолжает сидеть напротив. Почуял своё? Внешне она и в правду не похожа на проститутку. В адекватном я бы это заметил. Скорее это типаж учительницы, переводчика или одного из этих богохульных, что вечно ищут всех обиженных и обделенных. Послы доброй воли, волонтеры и прочие отбитые на голову, для кого деньги — ругательство или возможность помочь окружающим. Люди, уверяющие, что счастье не купишь за шелест купюр. А сами? Где бы они были без таких, как я? Что с ними стало, если бы я не отмывал капиталы, сбрасывая процент на дурацкую благотворительность?

Не было бы их и подавно. Погрязли бы в своих проповедях и мистификациях глобального заговора.

А я... Что я? Билет в рай уже давно оплатил. Цена за него нереально завышена. Вот только отчего-то туда вовсе не хочется. Глушит тоска. Скучно быть хорошим. Для всех ещё сносно, но для себя...

Обвинитель просит о подаче ходатайства и прикреплении к делу вновь открывшихся обстоятельств. Вышепоставленный разрешает озвучить.

Присматриваюсь к потерпевшей. Именно этого она и ждала всё это время. На это надеялась. Так или иначе.

Одномоментно вытягивается по струночке, распрямляет плечи и поднимает взгляд.

Первая заявка касается смены адвоката. Тот, что предоставлен государством с поклоном поднимается с места и направляется к выходу, оставляя на столе нетронутые бумаги. В зал заявляется тот, кто не сопоставим с прежним гос защитником. Его костюм пошит на заказ. Идеально сидит в плечах. Не стесняет движений. Работа этого типа стоит дорого. И вряд ли обычная журналистка способна потянуть подобную плату. Однако, тот, кто ступает следом за ним вполне может позволить себе раскошелиться и посерьёзнее.

— Вот же сволочь! — шипит Лисовская, эмоционально, встречая холодным взглядом коллегу.

Тем временем обвинитель прикладывает к делу пакет документов: исправленную характеристику потерпевшей, подписанную, точно петиция в тысячу и одну подпись; опровержения статей и прочих материалов, компрометирующих её как журналиста и как личность. В общем, заметно путает карты и явно ведёт к послаблению между двумя сторонами.

Кац хмурится. Знатно. Крутит ручку. Искоса посматривает на меня.

— Так же, мне бы хотелось принести перед всеми свои извинения за действия моего человека, — манерно и статусно вещает Кир. Скупо наблюдаю за глобальным перевоплощением в мою личность. Внутренности дребезжат от злости. С трудом удерживаю маску безразличия. Не показываю градус кипения. А мысли осаждает громогласным матом. С*ка! Правду говорят, не кусай руку, которая тебя кормит! Именно я его всему научил, а в итоге этот м*дак, рискнул восстать против?! Да ещё прикрываясь моим именем? Личностью, что, бл*дь, безнаказанно себе присвоил?

— Сэнсэй, — боязливо шепчет Лисовская. — Он перекрыл мне весь доступ. Все выкатили объяснение, что отныне подчиняются только тебе. Вернее... Ты понял. Я не могу откатить назад и надавить на какие-то рычаги.

Сидит, едва не плача. Обиженно. Кусает губы. Оправдывается.

— Всё нормально, — подмигиваю с лёгкой ухмылкой. Хочет сыграть, заявляя, что знает правила? Я в этом дерьме поболее. Да в шахматные партии Кир со мной никогда не выигрывал.

Заготовь последнюю речь

- Лисовская -

Судебное заседание. Его взаправду назначили на завтра. Всё как просил, или к чему склонял Великий и Всемогущий, решивший с размаху снести башку Киру своим походом ва-банк. Да только, красуясь с новым именем в паспорте, он будто и не задумался над тем, что исполнение наказания и все предписания суда
лягут именно на его плечи! Или это мне лишь показалось?

Да, по итогу Кир заляпает свою репутацию. Фактически. И поделом засранцу! Не фига вести себя так, будто способен тягаться со Всеволодом! Но, блин, бл*дский! Терпеть-то и пресмыкаться перед законом обязан именно вышестоящий! Так и хочется уже опустить дискурс о том, кто реально виноват в происходящем. Слишком многое закрутилось вокруг одной случайности!
Мат — единственное, что приходит на ум, в кратком описании имеющейся ситуации. Или же ситуации, которая жёстко отныне имеет нас! А ещё говорят, что от перемены слагаемых сумма не изменяется! Ага. Как же! Не зря Всеволод недолюбливает журналистов! Вернее, не переносит и вовсе. Стоило вмешаться одной и сплочённый коллектив тут же разбежался по разные стороны баррикад!

— Юлия Александровна, — занудно вещает Кац и сует мне под нос бумаги, которые после необходимо передать Всеволоду. — Возможно вам удастся его образумить. Ему не выйти чистым после всего, что сегодня было заявлено. Они обязаны поднять пробы и провести новые анализы. Если найдут хотя бы намек на наркотические вещества...
— Я жена адвоката, Яков Исаакович, не тратьте нервы и силы, мне эта кухня знакома не меньше, чем вам.

Перебиваю, желая немного побыть в тишине. Медленно раскуриваю сладкую сигарету. Какую подряд? Вторую. Или же третью. За постоянным шумом в ушах уже не понятно. Жду позволения вновь войти в серое здание и переговорить с Всеволодом один на один. Каких-то пару минут.
Дышу никотином и просто отвлекаюсь на привычку, что дарит немного спокойствия, занимает руки и не позволяя позвонить мужу.

Левицкий подходит со спины абсолютно бесшумно. Проговаривает тихим шёпотом рядом с ухом:
— Ты должна меня понять. Я не мог поступить иначе.
— Да пошёл ты! — выпаливаю громче положенного. Отстраняюсь от него, как от прокаженного. Всем своим видом уверяю, что не хочу видеть, но и слышать этого наглеца. Нервы с ними, итак, шалят, а он, зараза, ещё подкрадывается в своей привычной манере!
— Это было глупостью с его стороны, — протягивает задумчиво. Мозгует. Точно прокручивает перед глазами ходы сложной партии и думает, на каком из них мог облажаться. — Бажену оставалось поставить подпись и с него были бы сняты все обвинения. Я всё просчитал, Юль. Откатил назад. По возможности. Проплатил.
— Ты лишил меня права голоса, а Сэнсэю навязал свои правила игры. Считаешь, что теперь просто достаточно извиниться и всё станет как прежде?

Мой голос переполнен откровенной издёвкой. Его серьёзен и холоден, а ведь когда-то я была уверена, что Кир не способен общаться подобно Сэнсэю. Казалось он и вовсе не повзрослеет! При всех своих умениях и способностях останется всё тем же мальчишкой, готовым под*бнуть любого при первой возможности. Однако, время не властно и над чувством юмора. При нашей работе оно атрофируется за ненадобностью. А после всей этой заварушки... Боюсь мы и вовсе разойдемся в разные стороны.

— Я просчитал..., — начинает устало.
— А он привычно взял и переиграл тебя, да? Всё. Хватит нелепых объяснений. Сейчас я передам бумаги и вернусь сюда только завтра. Не хочу на сегодня больше, — тараторю, не позволяя ему вставить и слова. — Ни его. Ни тебя. Ни всей этой х...
— Юлечка Александровна, — осекает Кац выкинуть истлевшую сигарету. — Вы обещали старику такси. Прошу вас, как можно быстрее избавиться от этого тяжкого бремени. Быть обязанной кому-то слишком накладно. В наше время лучше вообще не обещать. Так вы не окажетесь понятой превратно, в стремлении создать о себе благоприятное впечатление. И не прослынете...
— Лицемером, — дополняю с улыбкой. А взгляд так и спрыгивает со старого еврея на Кира. — Вы правы, Яков Исаакович. Даже я не опустила бы нашего общего знакомого так тактично. Кстати, ты заметил, что нашему адвокату даже западло с тобой поговорить, после всего, что ты натворил? — ласково уточняю у Левицкого, что стоит скривив губы. — То-то же. Боюсь даже представить, чем тебя по головке погладит Сэнсэй, когда выйдет!

Разворачиваюсь перед ним на каблуках и устремляясь к дверям из которых не так давно вышла. Перед ними стоит конвоир, позволяющий вновь попасть внутрь. Очередной контроль. Прописываю краткую опись «посылки» для передачи. Досматривают, словно в бумагах так легко пронести монтировку. Ощупывают. Нервируют. И добивают короткой речью:
— Обвиняемый отказался от встречи. Оставьте бумаги. Ему передадут их позже.

Натужно улыбаюсь и прошу карандаш. Вывожу быстрым почерком поверх одной из бумаг:
«Не заставляй меня поседеть раньше времени. Как твой референт — я готова терпеть некие неудобства, но, как единственная верная тебе женщина, требую к себе большего послабления. Имей совесть, Сэнсэй. Выйди победителем, а не побежденным.»

Передаю документы мужчине в форме. Кокетливо улыбаюсь на лёгкую поволоку во взгляде. Задираться нельзя. Подрывать репутацию тоже. Если Всеволод, что-то вбил себе в голову, его не переубедишь и не остановишь!

Такси. Заказываю по пути на выход. Кир молчаливо стоит рядом с Кацем. Старый еврей делает вид, что устал. Или же откровенно презирает приемника хозяина? Одно другому не мешает.
— Я вас отвезу.
— Спасибо, не стоит. Всеволод отказался меня принять, — проговариваю нарочно медленно, чтобы этот идиот наконец-то осознал, чего добился своими благими намерениями. — А это значит, ты влип намного серьёзнее, милый, — давлю интонацией и показным спокойствием. Меня учили держать лицо и не в таких ситуациях. В разговоре с Киром это вообще даётся легко. Я знаю его не первый десяток лет. Мне заметны любые блоки, что он выставляет в ответ. — Задумайся, — добиваю заговорщическим. — Или заготовь свою последнюю речь. Если Всеволод пойдёт до конца и раскроет карты перед судьей, то на хороший срок влетите вы оба. Подделка документов — серьезная статья.
— Он не зайдет так далеко, — парирует Кир, с меньшей уверенностью, на какую способен.
— Что ты знаешь о его прежней жизни, до переезда в Северную?
— Ничего, — констатирует глухо.
— То-то же, — заключаю ехидно. Наслаждаюсь своим превосходством, впервые за вечер. — Нам ничего не известно, кроме факта о его разводе с бывшей женой. Кем он был? С чего начинал? Всеволод досконально стёр свою личность.
— Намекаешь, что легко проделает это дважды? — усмехается, а сам понимает, что такое вполне возможно.
— Всё зависит от тебя и твоего следующего хода, — отворачиваюсь к такси, в которое уже молча садится Кац. — Кстати, Сэнсэй проболтался, что ты вечно проигрываешь ему шахматные партии. Потренируйся, милый. До завтра ещё есть время.

Глава 7. — Виновен...?

Глава 7

- Хелен -

День спустя.

— Виновен? — адресует судья в мою сторону и я теряюсь в ответе. Дрожь проходит от макушки по позвоночнику. Сжимает спазмом горло. Заставляет приоткрыть рот и расширить ноздри, чтобы вдохнуть прежнее количество воздуха. Противный холодок и вибрация спускаются ниже. Отражаются в кончиках пальцев. Леденят влажные руки. Новый эпицентр разрастается в районе груди. Сковывает лёгкие. Давит на рёбра. Выворачивает внутренности, которым становится тесно, под грудой сокращённых мышц. Волна накатывает и зажимает нервные окончания. Подкашивает колени.

— Фрау Хофманн, — выводит из оцепенения голос судьи. — По вашему мнению подсудимый виновен?
Еле стою у трибуны, не в силах перевести взгляд на того, кто заставил здесь оказаться.
— Ваша честь, я могу подать ходатайство о переносе судебного слушания? — влезает мой адвокат, одномоментно оказываясь рядом. Протягивает стакан воды.
Благодарно принимаю и пью, прикрывая глаза. Сердце безудержно бьётся. Как вольная птица в клетке, что ранит сама себе крылья. Оно исходит несдержанным спазмом. Стучит. На разрыв. А я... Хочу умыться остатками воды... Лучше ледяной. Освежающей.
— Всё хорошо, — успокаивает серьезный голос правозащитника. — У вас будет время ко всему подготовиться.
Монотонно киваю, опуская голову в пол. Моя жизнь уже не станет прежней. И заявления психолога о том, что «всё переменно» остаются высказанными, но не услышанными. Город маленький. Моё окружение нескоро забудет этот скандал. И как я могу ответить на главный вопрос, когда все вокруг заставляют колебаться с ответом?

— Прошу всех встать! Суд удаляется на перерыв. Пятнадцать минут, — вещает судья, кратко осматривая бумаги. Отбивает решение деревянным молоточком по плахе. Громко. С отголосками эхо.
Крепкие мужские пальцы обхватывают мои плечи. Красивый и сильный мужчина помогает мне спуститься с небольшого приступка. Тот, кто выбрал возможность... Или же оставил себе право... Путаюсь даже в понятиях, как правильно пояснить эту ситуацию! Тот, кто принял решение самолично представлять свои интересы в суде, сегодня ни разу не высказался в свою защиту. Он подтвердил свою личность и сидит с постным видом, ожидая окончания слушания. А меня выворачивает наизнанку. От той тяжёлой энергетики, что расползается по просторному залу. Он словно отравляет пространство. Собой. Давит морально, не совершая физически и малейшего выпада. Он ощущается тяжестью, что подкашивает мои колени. Заставляет опускать взгляд. Вызывает желание и вовсе склониться. Интуитивно. Перед сильнейшим. Так заложено где-то внутри. На уровне выживания. Само... Слова не идут на ум. Отворачиваюсь. Словно никогда не работала по профессии. Вот тебе сенсация, Лена! Хватай! Раскручивай! Что ж ты...

Самосохранение... Точно. Слово, которое вертелось на языке и никак не шло в мысли.

— Я могу ненадолго выйти на воздух. Здесь душно, — улыбаюсь. Трачу на это последние силы. Не пускают. С двух сторон сразу тысячи аргументов. Адвокат. Начальник обвиняемого. Голова кругом...
— Я просто со всем соглашусь и давайте покончим на этом. Не могу больше. Ожидание хуже...
— Фрау Хелен, ваша защита выстроена таким образом..., — пытается образумить блюститель закона.

— Прошу всех встать! — прерывает голос судьи, поднимая нас с места. Грозный мужчина в мантии вернулся с подопечными так же внезапно, как и решил выйти на перерыв. — Суд рассмотрел ходатайство и считает его обременительным. Решение по данному делу будет вынесено сегодня. Точнее: немедленно.

Непроницаемая маска моего адвоката даёт сбой. Она, словно взломанная матрица, начинает медленно рассыпаться на части. Пиксель за пикселем. Оголяет нутро, что было скрыто от глаз. По мужской щеке проходит заметная судорога. Под кожей играют желваки. Его уверенность тает на глазах, не уменьшая счёт, который за неё оплатили.
— Очень плохо? — задаёт ему вопрос мужской голос. Сосредоточенный, а на проверку намного проще, чем любой из присутствующих. За короткий период знакомства я уже провела с ним десятки часов. И ни разу не чувствовала себя столь напряжённо. Его присутствие рядом позволяет ощущать себя... Собой. Это редкий талант. Человек — способный принимать людей такими, как есть. Тот, кто не прогибает окружающих под себя и не обязует меняться. Пожалуй, я слишком мало знаю подобных людей. И ещё с меньшим количеством из них настолько легко разговаривать.

— Давайте выслушаем судью, — уходит в несознательные мой адвокат. Вновь принимает сосредоточенное выражение лица и смотрит вперёд. Аккурат на главенствующего в зале.
Мы включаемся в длительный монолог. Слушаем. По возможности, не перебиваем.

— Ознакомившись со всеми материалами дела, характеристиками, соглашением о применении сторон и заявленными ходатайствами стороны потерпевшей, суд выносит обвиняемому Административное наказание в виде обязательных работ и пометки об их прохождении в личном деле.

— Что? — несдержанно выпытываю у правозащитника.
— Тише, — сосредоточенно пресекает в ответ.

— Обязательные работы заключаются в выполнении физическим лицом, совершившим Административное правонарушение, в свободное от основной работы, службы или время бесплатных общественно полезных работ, — монотонно вещает судья избитые истины, подписанные законом. — В ходе выявления отягощающих обстоятельств, при совершении деяния, повлекшего за собой вред средней тяжести, обязательные работы устанавливаются для подсудимого на срок до ста пятидесяти часов и отбываются не более четырех часов в день. Местом прохождения обязательных работ назначается фактическое рабочее место потерпевшей. В ходе консультаций со специалистом психологического профиля было принято решение, что именно этот аспект повлияет на восстановление потерпевшей должным образом. Подсудимый, на срок обязательных общественных работ направляется в полное подчинение Фрау Хофманн. Любое нарушение правил прохождения обязательных работ и жалоба со стороны потерпевшей на подсудимого будет рассмотрена судом, как отягощающие обстоятельство и неминуемо повлечет за собой пересмотр дела. Подсудимому запрещены любые попытки встреч или физических контактов с потерпевшей, кроме взаимодействия в те временные рамки, которое требует исполнение обязательных общественных работ. В другом случае это будет расценено нарушением предписания суда и действующего законодательства. Снятие административной ответственности будет произведено судом, после предоставления потерпевшей табеля об удовлетворяющем исполнении подсудимого возложенных на него часов обязательных общественных работ.

Всё закономерно

- Лисовская -

— Что это было вообще? — уточняю постно, слегка отойдя от шока. Лёгкое и непритязательное настроение быстро улетучилось. Осталось смятение, недоумение и прочая неприглядная гадость.

— Что лучше всего отворачивает женщину от мужчины? — парирует Всеволод вопросом на вопрос. — Конечно наличие другой женщины. Тем более такой, как ты.

— Даже не надейся получить прощение такими дилетантскими комплиментами.

Улыбка на его губах становится шире. Я прекрасно знаю на что способен начальник при общении с женщинами. На моем веку рядом с ним была ни одна. Сотня. Кто-то с достаточным постоянством, кто-то крайне поверхностно. Большинство не фигурирует в моём блокноте и картотеке Кира. Нам о них ничего не известно. Это те, кто был снят Баженовым на одну ночь. Те, кому не обязательно после отсылать презенты или цветы с извинениями за грубость. Те, кому сойдут и такого рода «комплименты». А других он мог часами убалтывать. Ради эстетического удовольствия. И прочей более извращённой фигни. Ведь любая из них, находясь словно под гипнозом леденящих, властвующих глаз, уже спустя секунды общения тет-а-тет, была готова опуститься перед их хозяином на колени.

Исключением из правил стали двое: бывшая жена, подарившая Всеволоду наследника (та ещё сука, истрепавшая даже мне большое количество нервов), и Кристина(идентичная копия внешне и полная противоположность Алисе. Единственная женщина, что на протяжении всех последних лет порождала во Всеволоде какие-то светлые чувства; желание делать добро, пусть и номинально, для галочки, но всё же...). Боюсь даже представить какой станет третья женщина в его жизни. Судя по всему ждать этого момента мне придётся достаточно долго. Настроение Баженова не позволяет надеяться на то, что в ближайшее я смогу переложить с себя заботу о нём на чьи-то хрупкие плечи.

— Моя совесть теперь далеко не чиста, Сэнсэй, — фыркаю, не находя себе оправдания.

Столько лет рука об руку. Всеволод научил меня доверять ему и безропотно подчиняться приказам. Возможно, поэтому я и ответила. На поцелуй. Столь разительно отличающийся от родных и привычных. Приняла его жест как приказ. Хочешь-не хочешь — исполняй. Надо!

— Придётся найти повод и покаяться перед мужем, — выдыхаю натужно и схлопываясь морально. Закрываюсь. Как тот краб, в своей ракушке. Не хочу больше лишних эмоций. Не сегодня. Хватит. Достаточно.

Кац остался на территории завода. Осматривается. Присматривается. Так же исполняет озвученные приказы. Кир? Кто знает. Этот, передо мной, за свои финты теперь не отчитывается. Возможно успокаивает журналистку. Надеюсь, хотя бы с защитой.

— Твой муж далеко не идиот, чтобы поверить в подобную постановку, — голос начальника звучит спокойно и ровно. Всеволод не извиняется за содеянное, а повторяет, интонацией, в паузах, давит без слов:

« Так было надо».

— Что дальше? Отпустишь меня домой и разыграешь перед ней сольную партию? Выведешь на эмоции? Сделаешь меня сукой, которая всё же предпочла тебе мужа? Тебя вообще не смутило, что все эти дни она наблюдала моё кольцо? — выдыхаю пулеметную очередь слов, он слушает, не перебивает. Продолжает неспешное движение. На улицу. По лабиринтам из серых, невзрачных стен.

— Это не твои проблемы, — отзывается тихо. Тяжёлая дверь глухо хлопает за нашими спинами. Выходим на воздух. Я привычно. Он впервые за эти дни. Останавливается у входа. Глубоко вдыхает. Визуально наполняет полную грудь. Вздымает вверх. Широкую. Крепкую. Выдыхает с чувством. Упоительно. Красивый. Статный. Тяжёлый. Именно этим сочетанием когда-то он покорил меня с первого взгляда. Не как сексуальный объект. Как мужчина. От созерцания которого невозможно оторваться. В нём столько тайн и загадок. Настоящая головоломка. Задачка повышенной сложности с максимальным количеством звёздочек. Как я могла не захотеть с ним работать? Пришлось придумать целую схему, чтобы и он захотел этого тоже.⁴

— Как много мы не замечаем за серостью повседневности, — философствует, искривляя мои губы гримасой.

— Ты ещё скажи, что за эти дни всё осознал и отныне станешь жить абсолютно иначе? Капиталы свои спустишься в утиль. Вернее, от чистой души раздашь на благотворительность простым людям. Безвозмездно. Начнёшь волонтерствовать как Кристина. Станешь уважать весь женский пол, а не только меня. И то, когда слишком прижмёт и не останется никого рядом. Общаться станешь на равных со всеми, а не с высоты своего улётного статуса?

— Лисовская, ты себя плохо чувствуешь? — задаётся с реальными нотками переживания, а взгляд так и пронзает меня насквозь острым сарказмом. Не стоило разглагольствовать так беспечно. И женское имя припоминать, тоже. — Язык сегодня излишне подвешен. У меня есть сын на то, чтобы спускать в унитаз заработанное по́том и кровью. С какой стати я должен раздавать своё тем, кто умеет лишь ныть, а ради дела не пошевелил и пальцем?

Тяжело вздыхаю, не находя аргументов. Да, Всеволод не святой. Далеко даже. Но он умеет работать. Пахать. С ним мало кто сравниться в тонкости склада ума. В умении увидеть. Услышать. Усвоить. Проанализировать.

— Я стольких поставил на колени, и стольких заставил испытывать животный страх, при одном только упоминании о себе; заставил исходить желанием без ропота, до блеска вылизывать мои ботинки... — затихает, без продолжения. Недовольно качает головой. — Ради чего, Юль? Чтобы к преклонным годам остаться ни с чем, но при этом иметь чистую совесть? Мне ею что, подтираться после?

— Поехали на завод. Тебе надо отдохнуть от всего...

— Наотдыхался, — хмыкает членораздельно. — Поехали в бар, там и обсудим стратегию на ближайшие дни.

— А если тебя...? — затихаю под взглядом, что проводит ещё один тест на мою адекватность.

— Считаешь потерпевшая в свободное время подрабатывает в стриптиз-клубе? С этой сучьей породы, конечно станется, но насколько я помню, подобным шлюхам из инфополя в трусы деньги я ещё не пихал.

У меня аж мурашки по коже...!

- Helen -

Редакция газеты «Die Zeit». Привычно здороваюсь на входе с охраной. Прикладываю пропуск широкому к турникету.

Знакомый парень в форме неловко отводит глаза и словно краснеет от моего присутствия рядом. Стараюсь делать вид, что не замечаю, а про себя лишь тороплю зелёную кнопку быстрее загореться, открыться заветную дверку.

Иду. Выдыхая метров через десять. В пустом коридоре, где на удивление никто не встречается. Иду. Отбивая четкий ритм невысокими каблуками. Облаченная с утра в привычно строгое сочетание белого с чёрным. Водолазка под самое горло скрывает тёмные отметины на шее; прямая юбка чуть выше щиколоток, так же прячет под собой неприглядные фиолетовые разводы; темные чулки; классические лодочки. Обо всём, что скрывает мой наряд, не хочется думать и вовсе. Выравнивающий слой на лице должен прятать зардевшиеся алые щеки. Главное выдержать первые дни. Как-то. Дальше должно быть проще и легче.

Память — она словно сито. Моя задача — отфильтровать неугодное. Оставить приятное. Пока, с лёгкостью даёт только обратное. Подсознание то и дело крутит перед глазами картинки, которые стараюсь забыть. Упоминает лица и имена тех, кто меня предал. Они тут. Буквально за стенкой. Работают. Или прячут от меня взгляды? Кто знает. Знакомо ли им ещё понятие совести? После всего, что я прочитала о себе в разных статьях... Большая удача, что родители не в том возрасте, чтобы читать публикации жёлтой прессы на просторах интернета, а в бумажном варианте выходили статьи не столь крупных изданий. В пригороде их особо не купишь.

Кабинет начальства прямо напротив. Дохожу до двери. Замираю. Стучусь. Приоткрываю полотно, наблюдая за работой главного редактора. Небольшой лысеющий мужичок, привычно одет в твидовый костюм горчичного цвета. Его тяжёлые очки практически сползли на кончик длинного носа. И теперь он сидит и периодически дёргает им вверх, вместо того, чтобы оторваться от разложенных на столе бумаг и поправить их пальцем.

— Господин Вебер, — протягиваю учтиво, чтобы засвидетельствовать свой приход.

Моя улыбка намертво приклеена к накрашенным губам. Стараюсь держаться перед ним привычно нейтрально. Спокойно. Выглядеть уверенной и привлекательной.

— Фрау Хофманн, — услужливо кивает в ответ. — Проходите, присаживайтесь. Как вы себя чувствуете?

Не удосужившись ответа, протягивает в мою сторону ручку и белый лист.

— Благодарю, — продолжаю расточать улыбки, перехватывая подачку. Глупо спрашивать чего именно он от меня хочет, но я всё проявляю должное уважение. — Что изволите на нём прочитать?

— Заявление по собственному желанию, — криво извиняется морщинистыми губами. Пытается даже приподнять уголки, чтобы сгладить сложившуюся ситуацию. — Я законопослушный гражданин, Фрау Хелен. Я оставлю вас в редакции на те сто пятьдесят часов, что назначили этому мужчине в виде отработки. При этом, не могу подрывать незапятнанную репутацию компании, поэтому вы будете временно отстранены от выполнения должностных инструкций. Отныне, и на ближайшие дни, вашим рабочим местом является архив в подвальном помещении редакции газеты. Сто пятьдесят часов. После вы будете абсолютно свободны. Я лично подпишу вам характеристику и составлю рекомендательное письмо, но в нашей редакции вы работать уже не будете.

— Конечно. Я всё понимаю, — опускаю взгляд и прописываю в свободной форме заявление на увольнение. Пальцы пробивает дрожью. Ручку несносно ведёт, а я продолжаю держать губы в улыбке. В отличие от десятка коллег, моя совесть чиста. Оправдываться не перед кем. Единственное, так и хочется фыркнуть на словосочетание «незапятнанная репутация» столь издевательски озвученное им. После того, что сделали все вокруг, ополчившись против меня по одну лишь приказу...

Заканчиваю размашисто. Подпись. Дата.

— Я могу приступать к своим новым обязанностям?

— Да. Эмма введёт вас в курс дела. Ваш подопечный уже у неё в кабинете. Пунктуален. Безукоризнен. Будете за него отчитываться передо мной. Изначально. Все отчёты на стол. Одобряю — дублируйте их в полицию. И никак иначе. С этим всё ясно?

— Конечно, Господин Вебер, — заключаю с улыбкой. Восемь лет под его началом. Это не срок. Сколько их ещё могло быть? Стало бы это движением вперёд или топтанием на месте о котором повсеместно уверял бывший? Волей случая мне не удастся это узнать.

— Не держите на меня обид. Я делаю всё возможное, — поправляет очки, задумчиво вытягивая напряжённые губы. И я ему верю. От него тоже ничего не зависит. Он исполнитель, который боится потерять насиженное место. Потому что до пенсии уже не так далеко. Потому что его, в отличие от меня, уже мало кто возьмёт на иное место работы. Но и меня, с такой репутацией, теперь тоже. — Эти люди настолько прижали нас..., — рассуждает со вздохом. — Этот масштаб вам даже сложно представить, Фрау Хофманн.

— Я могу идти?

— Идите, — взмахивает сморщенной рукой без должного на то удовольствия. И бурчит по старчески, буквально себе под нос: — Скорее бы завершились эти сто пятьдесят часов. Ведите себя хорошо. Возможно за это ему скостят срок и я сброшу груз с души раньше.

Эмма перехватывает меня у двери своего кабинета. Выходит из него сама не своя. Глаза горят. Щеки пылают огнем. Дыхание сбито. А улыбка... Такую и описать то сложно. Мечтательная. Довольная. Открытая.

— Какой мужчина, — выводит с придыханием, обхватывая свои хрупкие плечи. — У меня аж мурашки по коже. Какая сила! Какой взгляд, Господи! Какая энергетика! Да от него лампочки перегорать должны, стоит только поднести ближе!

Поджимаю губы, наблюдая за чужим помешательством. Разделяя, разве что... Да, про энергетику это она загнула далеко не напрасно. Я тоже её ощущаю. Холодным могильным камнем, что продавливает грудную клетку.

— Он просил сделать кофе, — поясняет невнятно, отрицая наличие секретаря, в чьи обязанности входит подобный функционал. Остаётся только нажать кнопку вызова из кабинета и пояснить какое именно кофе возникло желание выпить.

Может у нас всё было по-взаимому?

- Хелен -

— Черный, пожалуйста, — прошу задумчиво у секретаря, дополняя бессвязно. — Два. Нет. Три. Я тоже выпью.

Рука так и тянется к телефону. Словно в паршивом сидкоме с дурацким смехом за кадром. Именно под этот ассоциативный ряд набираю бывшего.
— Привет, у меня...
— Я всё читал, Лен, — некрасиво перебивает с оттенком лёгкой брезгливости.
Словно даже он, когда-то близкий мне человек, мог поверить в написанное. Он. Журналист с широкой аудиторией и самыми скандальными текстами. Однако именно его фамилии я не увидела в списке тех, кто по наводке, с усердием, вымерли об меня ноги.
— Я предлагал тебе перебраться в столицу, — чеканит серьёзно, припоминая былые обиды.
Он предлагал. Да. Серьёзные отношения. На тот момент я была к ним совсем не готова. Или же подсознательно чувствовала, что выбранный мужчина не тот, с кем готова разделить свою жизнь.
— Ты отказалась, — резким порывом дыхания оглушает мне ухо. Уходит в шепот. Уточняя цинично: — Что тебе теперь от меня надо?

Натужно вздыхаю, принимая в руки первый готовый стаканчик с кофе.
— Мне нужна работа. Любая официальная. Ты же понимаешь, — перебираю мысли и фразы. Он понимает. Знает. Лучше меня. Он старше на десять лет и лучше меня разбирается во всей этой кухне. — Моих сбережений хватит на первое время, но огромную часть съест страховка, а без неё..., — теряюсь в цифрах, выставляя внутреннею галочку в пункте «узнать цену, которую придётся отныне вносить самой». — Я не хочу говорить родителям... — заключаю по-детски не смело.
— Они тебя поймут и простят. Репутация шлюхи ничто, по сравнению с тем, что ты могла стать моей женой. Этот удар судьбы они перенесли бы с большим потрясением.
— Феликс..., — качаю головой и машинально дую на кофе. Выдыхаю. Бесцельно дую. Рефлексы сбоят, когда мозг не успевает анализировать такой объем мыслей. Сто пятьдесят часов... Увольнение... Оплата счетов... Работа... Родители... Виски начинает нещадно ломить.

— Твоя репутация теперь тоже далеко не чиста. Решишь вернуться — приму, — нахально издевается он. — Себе. Но не так, Хелен. Ни по-дружески и ни за спасибо. Я тебя люблю. Тебя нельзя не любить. Существовать в разных городах можно. Забыться можно с кем-то другим. Но не работать вместе и постоянно находиться поблизости. Свихнусь. Понимаешь? Или обладать или никак.
— Я тебя поняла. Спасибо.

Нажимаю отбой, продолжая смотреть в одну точку. Задумчиво дую на поверхность стакана, так и не сделав ни одного глотка.
— Давай я выплачу тебе компенсацию за увольнение, — доносится с лёгкой хрипотцой у самого уха. Он подкрался настолько бесшумно, что я не успела это заметить. Эта интонация, голос пробирает холодом так, что замираю на месте. Запах, бьющий в нос, подгибает колени. Он терпкий. Сильный. Концентрированный. Но приятный, в противовес ощущению, что вызывает рядом его обладатель. Не моргаю. — Хватит и на страховку, и на всё остальное. А ты избавишь меня от ожидания кофе и своей непунктуальности. Больше всего в жизни я ненавижу ждать. Хотя нет, — дополняет с ухмылкой. — Больше всего я ненавижу журналистов, а уж потом ждать. И, кстати, хотелось бы прояснить один малозначительный момент. Сейчас я тебя даже пальцем не тронул, а ты уже дрожишь и вспыхиваешь как спичка. Так может у нас было всё по-взаимному и проще апеллировать постановление от всего отказаться?

Перед моими глазами тут же проносится кинолента минувших событий. Его требовательные губы на моем деле. Выворачивающие под собой губы, связки и мышцы, в особо реагирующих местах. Крепкие мужские руки, обладающие какой-то нечеловеческой силой. Пересекающие любые попытки к сопротивлению. Заменяющие стальные оковы. Они давят. Натирают. Царапают. Режут. Вес чужого тела, под которым остаюсь совершенно распластанной. Словно мотылек для коллекции. Насаженный на острую иглу, в агонии перед смертью.
Ощущая его внутри мне тоже хотелось сдохнуть. Страх сковывал так, что не удавалось даже молить о пощаде. Он проткнул меня. Менее гуманно, чем беззаботного мотылька. Пригвоздил меня. Жёстко. Больно. Сильно. Буквально разорвал в клочья душу.
Мы всегда верим в лучшее и считаем, что подобное не может случиться. А потом...

Он отстраняется. Секретарь подаёт ему кофе куда расторопнее. А мой стаканчик беспрепятственно летит вниз. Легко выскальзывает из-под дрожащих пальцев. Наблюдаю за падением, словно в замедленной съёмке. Замечаю момент, когда сравнялся на уровне талии. Ниже бёдер. Практически коснулся колен. Секунда. Две. Я вновь причина всеобщего внимания. Я глобальный взрыв. Я его эпицентр.

Светлая плитка в районе полутора метров залита разводами темной жижи. Часть стены. Мои ноги и туфли. — Всё забрызгано кофе. Крепким. Черным. Без сахара.

— С вашего позволения, наши стаканы я заберу сам, — отзывается ехидством мой подопечный. — Уж больно вы неловкая для хваткой журналистки.
— Я не такая..., — роняю своё самолюбие вслед за стаканчиком с напитком. Оно так же становится непригодным. После него.
— Я заметил, — доносится обидным ответом из-за спины. Он не соизволил повернуться. Предложить свою помощь. Он просто ушёл в сторону кабинета Эммы. Удерживая в руках два стаканчика с черным, насыщенным кофе. А я осталась стоять истуканом. Часто хлопая ресницами. Звучно резко дыша. И пытаясь понять: что делать? Как от этого разом избавиться?

— Ураган, а не мужчина! — восторженно комментирует мало знакомая девушка. — Как я вас понимаю! У самой при одном его взгляде коленки подкашиваются! Как же вам повезло, Фрау Хофманн! — щебечет, не переставая использовать в интонации довольные нотки. — А у него кто-то есть? Вы не в курсе? А вы сами да...? Господи, какая я дура! Но, какой мужчина! — сладко припевает, словно растягивает тягучую карамель. — Я всё уберу. Не переживайте. Туалет за углом. Вам бы освежить туфли. Идите, — тараторит, сменяя тысячи эмоций в одном монологе: от обожания объекта девичьих грёз, до презрения меня, и признания недостойной общения с небожителем.
Аккуратно переступаю, пытаясь, ко всему прочему, не расселиться на плитке.
— Повторите, пожалуйста, кофе.
— Черный, без сахара?
Мотаю головой, желая отрезвляющей дозы глюкозы, что пройдёт по организму ударной волной.
— Латте. С карамельным сиропом. С шоколадкой крошкой. Молочной пенкой и двойной порцией сахара.
— Судя по всему у вас сильный стресс, — замечает предвзято. — Я учусь на психолога и излишняя тяга к сладкому указывает на недостаток...
— Благодарю за заботу, — пресекаю, не в свойственной манере. Никогда не ввязывалась в конфликты. Не участвовала в обсуждении сплетен и домыслов. И сама же стала главной темой о которой ещё долго будут судачить со всех сторон. — Латте, пожалуйста, — напоминаю более пресно.
— Конечно, — отвечает так, что без того ясно: считает меня законченной стервой.
Не спорю. Ни сегодня и ни с кем более. Четыре часа. Далее просто уйду домой. Плевать на штрафные санкции. Заявление по-собственному оформлено, а закон держит меня здесь только несколько часов в день. В остальное время вполне можно озаботиться поиском хоть какой-то новой работы.

Засмотрелись... Заслушалась

- Хелен -

Поведение людей в разных ситуациях — это критерий, складывающийся из воспитания, принципов, образования. Здесь, как в известной пословице: «Счастливый человек не станет обсуждать недочёты окружающих. Он просто их не заметит.»
Мои же видны всему окружению. Толи пословица врёт, толи счастливцев среди них раз и обчёлся.

— Хелен, — радостно повышает голос одна из коллег, стоит мне только переступить порог кабинета Эммы. Имя этой блондинки не единожды примелькалось мне в списках тех, кто с остервенением обслюнявил все подробности произошедшей со мной ситуации. И сейчас, ей будто невдомёк, что она выдернула суть из контекста; щедро облила меня грязью и прочей субстанцией от которой так и хочется быстрее отмыться.

Монотонно киваю, ожидая продолжения её монолога. Девушка буквально ёрзает на стуле, желая высказаться прилюдно «в свою защиту». Обелить репутацию. Или же торнуть меня носом ещё сильнее? Такой исход видится более явным.
Эмма и вовсе сидит какая-то отстранённая. Откровенно любуется мужчиной «в моём подчинении» и ничего не замечает вокруг. В который раз ловлю ассоциацию, что этот тип обладает талантом пудрить мозги, сродни гипнотизёру.

— А мы с Кириллом как раз обсуждали твои новые обязанности, — сладко протягивает блондинка, изгибаясь перед мужчиной мартовской кошкой. Материал её рубашки в районе груди так и натягивается, грозясь произвести пуговицами предупредительный выстрел. Или артиллерийский залп, если девушка согнётся над мужчиной слегка пониже. — Как хорошо, что ты теперь помогаешь в архиве, — обращается она ко мне с явной издёвкой. — Писать ты никогда не умела. Весь материал запарывала своими пацифистскими взглядами, а тут хоть руки будут при деле.

— Так я пойду? Если вы уже всё обсудили, — уточняю с рабочей улыбкой, пытаясь не падать в своих же глазах. Не скатываться так же низко, заключая сделку с собственной совестью. Однако, моему оппоненту и этого мало. Она пытается растоптать меня ещё жёстче. Пройтись по горлу острыми каблуками. Не забывая при этом улыбаться в глаза.

— За что тебя только Феликс любил-то, а? Тянул за собой вечно. Подкидывал самые острые темы. Уехал и правильно! Хоть жизнь теперь себе не испортит!
Истерично фыркает и едва ли не сплевывает сквозь идеально белые зубы. Брызжет ядом. Именно это ощущение она вызывает, при взгляде со стороны. Человек, от которого ранее слышалось лишь прилюдное лебезение сейчас предстает передо мной откровенно невменяемым и жестоким. Или прав бывший, утверждающий, что я до сих пор слишком доверчива и наивна в отношении людей?

— Тебе такое простое задание дали! — повышает она голос, убеждая гостя в правоте своих слов. Словно другие аргументы, кроме крика, ей уже не подвластны. — А ты опорочила репутацию хорошего человека, да ещё и редакцию втянула в громкий скандал!

— Нас часто недооценивают окружающие, — цитирую в философской манере лекции психолога, что обязали посещать. — Однако, это не всегда наша вина.

Хмурится, приоткрывая искривлённые губы.— Это к чему...? — принимает на свой счёт, в миг ощетинившись и сбросив остатки маски в которой так хотела понравиться невольному зрителю.

— Благодаря этому делу мне назначили десятки часов для общения с удивительным человеком, — поясняю, стараясь не уводить в сторону взгляд. Он наблюдает. Как охотник. За каждым мимолётным движением. Чувствую. Кожей. Вместе с опасностью, что витает вокруг него в воздухе. Это как сирена, вопящая всему окружению: отойти, не приближайся! Но все так и льнут, словно не слышат! И мне приходится. Рядом. Держаться. В противовес тому, что кожа под одеждой покрывается слоем ощутимым, противных мурашек. — Я пойду на своё новое место, — заключаю смиренно. — Не стоит огорчать моего психолога. Удивительный человек. Просто слов нет. Мертвого поднимет, при желании! Пятьдесят часов. Не представляю, сколько бы я заплатила за подобные консультации! Если хочешь, дам контакт, — роняю в сторону девушки, что ощутимо прокручивает в мыслях чем же меня ещё уколоть. — Только боюсь ты не потянешь, — всё же на эмоциях опускаюсь до грубости. Заключая с нервным смешком: — Но рядом есть тот, кто может устроить тебе череду бесплатных сеансов.

— Да пошла ты! — бросает несдержанно. Раскрасневшись сразу. Словно я озвучила совершенно не то, чего она хочет.

Наперекор всему единственный мужчина в кабинете молчит. Будто привыкший к постоянным женским разборкам вокруг своей личности.
Он вообще по большей мере молчит при всех наших встречах. Сколько их ещё предначертано впереди? К сожалению, немало. Только, отчего-то это молчание рядом с ним даётся сложнее, чем самый изматывающий монолог. Я трачу силы ежесекундно. На то, чтобы укреплять броню. А он сносит её к чертям одним взглядом. И я раз за разом пытаюсь восстать из пепла. Пребываю на грани раздрая.

Пытаюсь доказать Кириллу... Как же не стыкуется с ним это имя. Словно пиджак с чужого плеча. Какое-то слишком слащавое, неподходящее. Тёплое. А в его глазах лёд, а от имени должно веять холодом. Диссонанс. Легче просто про себя звать его по фамилии.

— Напомните мне ваше имя, — обращается он к моей коллеге, что так браво держала ответ. Голос звучит манерно. Натянуто. И пугающе тихо.

— Миа Фишер, — проговаривает дерзко, вновь пытаясь включить режим обольстительницы. Опускает полное имя, но именно этим подписывается. Фамилией и инициалами.

— У меня есть несколько вредных привычек, — начинает нарочито медленно мужской голос. Выводит фразы с лёгкой хрипотцой, обращая в слух двух из трёх присутствующих вокруг женщин. Я единственная, стою с закрытым ртом. Двое, на лету глотают каждое озвученное им слово. — Одна из них: я читаю новости с самого утра. За последние два месяца фамилии успели примелькаться перед глазами.

Фишер улыбается, ожидая похвалы, как собачка, вовремя принесшая тапочки. Эмма в досаде кусает губы. Её фамилия наверняка будет ему не знакома.

— Банально. Жалко. Убого. Пожалуй все ассоциации, что вызывает у меня прочитанное под подписью М.А.Фишер.

Блондинка широко распахивает глаза. Ресницы заходятся судорожным танцем. Если бы не уточнение, она бы посмела опротестовать. Но он произвёл контрольный в голову. Без вариантов. Мария-Августа Фишер. Глупо даже подавать голос.

— При этом, — продолжает бесстрастно, не обращая на поднятый градус эмоций. — Я помню так же и Хофманн. — Невольно хмыкает, словно пропуская мышечный спазм. — В последние дни, пришлось ознакомиться с этой фамилией даже поболее. Но факт, остаётся фактом: это читаемо. Просто, но в то же время изысканно и утонченно. В ней чувствуется стиль письма, а предыдущее идёт под копирку. Единственное, с чем, пожалуй, я соглашусь — она освещает не то что должна. Обыденность не ровня Искусству.

— Спасибо, — невольно роняю, понимая, что тоже стою с приоткрытым ртом. И слушаю. Глотая каждое слово.
Очнувшись, резко увожу взгляд, спотыкаясь об его усмешку.

Глава 8. Удиви меня

Глава 8

- Helen -

«Даже среди пыли и грязи виден настоящий алмаз...»
Философствую про себя, замыкая цепочку идущих в архив. Мужская походка отличается особой статью и выдержкой. Уверенностью. И это странно, но для меня она непривычно тихая. Абсолютно беззвучная, если быть честной. Я специально прислушивалась. На его дорогих и изысканных классических ботинках есть небольшие каблуки. Это заметно при ходьбе. Они должны чеканить тяжёлый шаг владельца. Только он словно призрак.

Человек, о котором мне практически ничего не известно. Тот, о ком я пыталась хоть что-то узнать... Расспросить его начальника. Безуспешно. Даже он уклончиво и с опаской обошёл эту тему. Заводить её повторно отчего-то было неловко. А ведь он прожил здесь несколько месяцев, но о нём никто ничего не знает. Он не заводит лишние знакомства. Не поддерживает чужие разговоры. И, кажется, не нуждается в том, чтобы поделиться с кем-то чем-то своим... Реальный призрак. Или тот, кто ощутимо контролирует каждый свой шаг. А оступился он лишь со мной. И речь тут уже далеко не об обуви.

Классической. Изысканной. Баснословно дорогой. Как и сам владелец. Именно этот шлейф тянется за ним повсеместно. Незримо. Во что бы он ни был одет.

— Прошу, — провожает нас Эмма с лёгкой небрежностью.

Приоткрывает массивную дверь. Щелкает выключателем, озаряя светом бесконечно длинные катакомбы, заставленные деревянными стеллажами. Здесь хранится вся история нашей редакции. Каждый выпуск, подборка. Здесь материалы, с которыми работали для статей. Всё сложено и подшито в отдельные папки. Здесь же есть и своя картотека, которую сейчас пытаются оцифровать. Столько десятков лет не разгребёшь в один день. Тем более, с учётом того, что ежедневно выходят новые выпуски. Правда, их сразу дублируют в электронный архив, но и этот печатный пополняется новыми материалами. Никто не знает как долговечен технологический прогресс. А бумага... Правильно сохранённая бумага, порой куда более благонадёжна.

— Сейчас на цифру идут семидесятые. Отметки в журнале соответствуют последнему газетному номеру. Помимо самого выпуска отсканированы должны быть все соответствующие ему документы, — монотонно зачитывает Эмма наш список обязанностей. — В архиве поддерживается определенные параметры воздуха. Пожалуйста, воздержитесь от курения, и всего прочего, что повышает общую влажность и температуру.

— Значит трахаться здесь нельзя, — задумчиво изрекает ей в такт мужской голос, спустя некую паузу. Констатирует факт. Философствует. Сродни тому, чем занималась я на подходе сюда.

Огромным усилием воли останавливаю руку в желании стукнуть нахала. Неловко откашливаюсь, обращая на себя внимание Эммы. Натыкаюсь на его смеющийся взгляд.
А мой в миг теряет напор. Становится озадаченным, отчасти испуганным. Вижу, что он подмечает мои часто хлопающие ресницы. Невольное желание оправдаться перед коллегой за чужие слова.

— Успокойтесь, Фрау Хофманн, — провоцирует ехидным подмигиванием. — Я пошутил. Можно. Если растягивать удовольствие и никуда не спешить. Тогда в окружающею среду не высвобождается большой выброс ощутимой энергии.

Недоуменно хватаю воздух, поражаясь чужой вседозволенности и наглости. А сказать ничего не могу. В горле точно пустыня. Дышу часто. Дергано. Аргументы в свою защиту вообще не идут на ум. Да и затыкают уже с другой стороны. Женский голос. Не менее лестно:

— Давайте вы оставите свои шашни на свободное от обязательств время, а я закончу с инструкцией! Протокол обязывает пребывать в границах архива не более троих человек одновременно, — обращается уже ко мне с откровенной усмешкой. Злой. Совершенно непривлекательной. Переношенной ненавистью.

Этот мужчина уникум, не иначе! Он словно срывает один за другим слои с привычного мне окружения! Вспарывает. На живую. Заставляя коллег показать свою сущность. Позволяет рассмотреть привычный женский коллектив с разных сторон: вначале сплошь милых, скромных и тихих; после истинных обольстительниц; а далее... Далее и вовсе приходит ощущение, что все эти годы я работала рука об руку с десятками гарпий.

— Хелен, после того как ты станешь отпускать нашего гостя, у тебя будет возможность оставаться здесь не более чем на два часа, — надменно продолжает коллега, осматривая меня сверху до низу, словно только что сняла с... Вернее застукала за чем-то не особо приличным. — После начинает работу другая смена и её состав уже полон. По-хорошему Миа права, — язвит с откровенной усмешкой. — Вебер оставил тебя только из-за условий судьи о неминуемой отработке обязательных общественных часов. Если бы трактовка в постановлении судьи была иной, он бы выпер тебя задним числом. Ты пятно на репутации редакции, Хелен. Он, как один из руководителей, постарается оттереть его как можно скорее. И если ты накосячишь, а ты наверняка накосячишь! — заходится усмешкой в широком оскале, подтверждая догадку повышением голоса. — Поверь, Вебер первым подпишет рапорт, и самолично передаст донос на рассмотрение судье. А после ещё и выпустит серию статей с громогласным разоблачением никудышной журналистки, подрабатывающей проституткой. Рейтинг газеты взлетит вверх. Репутация редакции будет восстановлена. А ты — уничтожена и забыта, как дурной сон. Аллилуйя.

— Спасибо, — отправляю мужчине, что наблюдает за её монологом со скучающим видом.

— Обращайтесь, — парирует исключительно ради приличия.

А мне уже плевать на них. Разворачиваюсь на каблуках, грозя свернуть себе шею на пыльном полу. Ухожу в сторону рабочих столов и нагромождением техники.
Эмма ещё чем-то бахвалится, а после с тем же скрипом и грохотом закрывает массивную дверь. И я невольно ежусь, толи от холода вокруг, толи от страха. Оставшись с ним один на один. Как минимум на три ближайших часа.

Он оказывается рядом так же бесшумно. Я даже не успеваю ойкнуть. Просто вздрагиваю всем телом, ощущая чужое присутствие в своём биополе. Я ещё не услышала его, а мельчайшие волоски уже встали дыбом. И вся кожа покрылась слоем мурашек, словно бронёй.