Охота на Трясогузку

Пролог

21 декабря

Санта-Барбара (США, штат Калифорния)

Вадим Рябинин

Замуж?.. Моя Сашка?!

Новость бьёт под дых, выбивая весь воздух. Тупо уставившись в глянцевый потолок, я с силой сжимаю в ладони мобильник и бормочу внезапно осипшим голосом:

– Пап… это такая херовая шутка?

Уже и сам понимаю, что нет – отец не станет стебаться на больную тему, и его слова звучат, как приговор:

– Да я и сам сперва не поверил. Я ж только сегодня вернулся… буквально час назад. Звоню Айке, чтоб завтра с утра состыковаться, а она занята – на свадьбу собирается. И ведь никто ни полслова, даже намёка не было! И когда только успели, партизанки?

– А сколько сейчас времени? – я подпрыгиваю на кровати, озираясь в поиске часов, но отец понимает, куда направлены мои мысли.

– Вадим, не дури, у них регистрация через три часа, ты даже к финалу банкета не успеешь. И о разнице в часовых поясах не забывай. Чёрт, наверное, зря я тебе сказал. Но я подумал, может, ты ей позвонишь? Вряд ли это поможет, но чем…

– Перезвоню, – рявкаю, уже сбросив вызов, и с раздражением смахиваю обнимающие меня руки.

– В чём дело, Вадим? – обиженно пищит Тина. – Что-то случилось?

– Случилось, – цежу себе под нос и сдёргиваю с кровати простыню.

Обмотав ею бёдра, я открываю список избранных контактов, и жму на впаянный в подкорку номер.

«Аленький».

Александрина… Сашка… Аленький мой. Она всегда первая в этом списке. И всегда для меня недоступна. Моя бывшая жена… моя первая, единственная и почти фанатичная любовь… ведьма, отравившая мой мозг и шипастой занозой засевшая в сердце. Я ещё не забыл, как она умеет любить… и убедился, что не умеет прощать.

Как же безмозгло всё вышло…

Что значили для меня все эти вертлявые куклы? Так – мимолётный пшик удовольствия, и никакого послевкусия. Но для женщин это всегда измена – лютая трагедия и самый тяжкий и непростительный грех. Я не хотел об этом думать в восемнадцать, и в девятнадцать не думал. А потом стало слишком поздно.

Твою ж мать! Аленький, не делай этого, прошу!..

В динамике короткие частые гудки. И снова… и снова, и снова! Отлично – я в чёрном списке!

– Нет, сука! Не-т! – падаю в кресло и со всей дури бью кулаком с зажатым в нём телефоном по стеклянной столешнице. Стол вдребезги, кулак – в тонусе.

– Ты что творишь? – взвизгивает Тина. – С ума сошёл?!

Давно сошёл.

– Извини, – бросаю ей, не вполне осознавая, за что.

– Извини?! – звучит возмущённое, но тут же испуганное: – Ой, у тебя рука…

С моих пальцев на осколки стекает кровь, и я с удивлением разглядываю руку – больно совсем не здесь. И всё же я подбираю с пола бутылку с остатками скотча и плещу горючим на ладонь. Теперь ощутимо. Цепляю с подлокотника кресла белый лоскут и прижимаю к ране.

– Вадим, ты совсем уже? Это мои трусики! – голая Тина истерично приплясывает напротив меня, а я не сразу понимаю, что она имеет в виду этот лоскут.

– Извини, – повторяю я и, а когда пытаюсь вернуть ей трусы, Тина отпрыгивает, будто ужаленная.

– Ты псих ненормальный!

Как будто психи бывают нормальными.

– Слушай, уйди отсюда, а, – бросаю с раздражением и, прошлёпав босыми ногами по осколкам, выхожу на балкон.

– Ты совсем идиот? Вообще-то это моя квартира, – летит мне вслед, а я с досадой морщусь.

Так и есть, из окна моей квартиры видок намного скромнее. Абстрагируясь от справедливых нападок Тины, я прикрываю балконную дверь и таращусь на почерневший океан. Ветер хлещет по лицу солёными брызгами и остужает голову.

Так… а что я могу сейчас сделать? Позвонить отцу? А смысл? Вряд ли он сможет как-то помешать. Да и не станет. И никто, кроме меня, даже пытаться не станет.

Хотя…

Айка, зараза мелкая! Она же всё знала и ничего не сказала. А ведь мы только три дня назад созванивались. Кляня эту упрямую чертовку последними словами, я всё же набираю её номер. Да возьми же ты трубку!

– Вадик? – звучит удивлённое после пятого гудка. – У тебя что-то срочное?

Айка говорит очень тихо, почти шёпотом и это выбешивает ещё сильнее.

– У меня охренеть как срочно! Сашка где?

– Она сейчас занята, – деловым тоном секретарши отвечает эта коза.

– Догадываюсь, чем она занята – фату на кудри нахлобучивает?

– У неё нет фаты, – Айка непрошибаема, как скала. – Что, папа уже успел доложить?

– Вот именно – папа! А должна была ты! Да какая ты мне сестра после этого?

– Хочу тебе напомнить, что Сашке я тоже сестра, и гораздо дольше, чем твоя. А следуя твоей логике, бра-тик, мне надо было исключить тебя из родственников ещё шесть лет назад. Напомнить, когда? Или из женской и сестринской солидарности мне следовало рассказать обо всём Сашке? Так вот, Вадик, я не лезла тогда, не стану и сейчас. Ясно тебе? Ты знал, что я не хотела вашей свадьбы, но не мешала. А ещё больше я не хотела развода, ты сам постарался. И знаешь, у тебя было достаточно времени для примирения – и что ты сделал? А теперь какие ко мне претензии?

Глава 1

22 декабря

Воронцовск

Александрина Скрипка

– М-м-да-а… должна сказать, что не каждая женщина может позволить себе маленькое белое платье, – задумчиво тянет Инесса Германовна, рассматривая меня сквозь изящный золотой лорнет, как энтомолог бабочку.

– Большое белое у меня уже было, – огрызаюсь я и придирчиво разглядываю себя в ростовом зеркале.

И как разобраться, что эта странная дама имеет в виду – могу я себе позволить такое платье или нет? Но одно могу сказать с уверенностью: я – не каждая женщина!

Инесса Германовна, кстати, тоже редкостный экземпляр. Явно склонная к театральным эффектам, эта необычная миниатюрная дамочка сегодня здесь в роли моего стилиста. И надо отдать ей должное – с причёской и макияжем она справилась отлично. Правда, едва не проткнула мне глаз своим метровым мундштуком, который и сейчас продолжает жевать.

– Сашуль, выглядишь просто волшебно! – с чувством выдаёт Эллочка.

Подружечка моя ненаглядная, как же я рада, что она здесь. Ладошки к груди прижала, глазки разномастные блестят – вот сразу видно, что человек говорит искренно. Айка, конечно, тоже врать не станет, но там фонтана эмоций не дождёшься, у неё две оценки – либо трындец, либо круто. Ну или трындец как круто.

Зато, глядя на мамину кислую мину, я понимаю, что она не в восторге. Это она ещё платье для банкета не видела. Но дело вовсе не в платье, а именно во мне – слишком много веснушек на теле, да и самого тела. Это по мнению мамы. Однако, поймав мой недобрый взгляд, она улыбается и спешит с комментарием:

– Хорошо, что Шурочка немного похудела и теперь может позволить себе такой смелый наряд.

Немного?! Да я почти на пять кило растаяла с этой свадьбой!

– И зря худела, – фыркает худосочная Инесса. – С такими роскошными формами Александрина украсит собой любой туалет.

Моё отражение в зеркале гордо расправляет обнажённые плечи, и я дарю Инессе Германовне благодарный взгляд.

– Ну да, – некстати хихикает мама.

Уж, не знаю, что она себе вообразила, услышав слово «туалет», но сейчас я настолько заведена, что ей лучше помалкивать.

Наша мама – невысокая стройная блондинка без царя в голове, а если на неё не смотреть, иной раз можно подумать, что и вовсе без головы, а звуки исходят из задних уст.

– Но с шубкой это платье будет выглядеть ещё лучше, – продолжает мама, томно вздыхая. – Белоснежная норочка – просто мечта! Это Шурочке наш Егорушка подарил.

Эллочка улыбается, Инесса закатывает глаза, а я закашливаюсь, поперхнувшись воздухом – наш Егорушка?! Да его наверняка с младенчества так не называли. К тому же имя Егор – только для избранных. А для всех остальных мой Егор Горский – просто Гор. Хотя нет, совсем не просто, поскольку мой жених – самая загадочная фигура среди известных и влиятельных персон нашего города.

Несколько лет назад Гор появился из ниоткуда и очень быстро заработал себе славу жёсткого и опасного дельца. Хотя я подозреваю, что Айке о нём известно куда больше, чем мне. До сих пор не понимаю их странной дружбы. Но мою сестрёнку опасности только заводят. Впрочем, как и меня. А Горский… даже не знаю, как поточнее охарактеризовать... вроде бы спокойный мужик, весь из себя элегантный и вовсе не впечатляющих габаритов, но в глаза посмотришь – прямо оторопь берёт. И это, когда он одет.

А по мне – самое опасное кроется у него в штанах. Последний раз мы кувыркались с ним в постели два дня назад, а у меня до сих пор ощущения, будто Гор кое-что во мне забыл. Правда, ту памятную ночь он словно с цепи сорвался – как будто в последний бой ломанулся. Иногда рядом с ним бывает очень страшно.

– А я иногда как вспомню… – снова врезается в мои мысли мечтательный голос мамы. – Воздушное белое платье, море цветов и мы с Валиком, такие юные и влюблённые. Как же я тогда была счастлива!

Му-гу, аж на четвёртом месяце от счастья. А бедный папа – на валерьянке.

– Да-а, приятные воспоминания, – с тонкой улыбкой произносит Инесса, поигрывая лорнетом. – Я тоже когда-то троих осчастливила… царство им небесное.

– Как это… царство? – сдавленно блеет мама и с суеверным ужасом пялится на загадочную даму в элегантном чёрном платье, но та лишь беспечно отмахивается:

– Ай, милая, это уже дела минувших дней, – и, развернувшись ко мне, ласково воркует: – Сашенька, присядь-ка на минутку, я поправлю тебе локоны.

Давясь смехом, я усаживаюсь в кресло, а в этот момент распахивается дверь, и в комнату входит Айка. С нечитаемым выражением на лице она протягивает мне свой мобильник.

– Это тебя, – объявляет будничным голосом.

– Кто? – спрашиваю одними губами и вытягиваю шею, пытаясь разглядеть имя абонента, но Айка, зараза, отворачивает экран, а до меня вдруг доходит: – Рябинин?

Сестрёнка кивает и, улизнув от моей протянутой руки, прикладывает мобильник к моему уху. Я раздражённо отмахиваюсь и всё же перехватываю из её руки телефон, чтобы с яростью увидеть, что это совсем не тот Рябинин, а из динамика уже звучит до боли знакомый голос:

– Аленький! Только не отключайся, прошу, послушай меня…

Глава 2

Александрина Скрипка

Гор ожидает нас напротив распахнутых ворот. Как чёрный ворон на белом снегу. Весь в трауре, включая черную рубашку – весь такой неприступный и одинокий. Правда, в лимузине торчит водитель, а ещё трое бойцов-охранников сидят в джипе, но на этом и всё – никаких друзей-товарищей или коллег. Мне даже немного не по себе, как-то траурно.

Зато мама в экстазе:

– Шури-ик, одобряю! – возбуждённо шепчет она и нетерпеливо приплясывает. – Знаешь, Рябинина – неплохая фамилия, но Горская – звучит очень мощно!

Здрасьте, Настя! Проснулась!

– Мам, к твоему сведению, я перестала быть Рябининой три года назад!

– Серьёзно? – громко изумляется она, но тут же меняет тему: – Слушай, Шурка, а выкупать тебя будут?

На морозце её щёки раскраснелись, глаза сияют, и я уже боюсь, что она готова завопить: «У нас товар, у вас...» Капец, короче! Поэтому во избежание неожиданных финтов, я придерживаю первую Скрипку за локоть.

– Никаких дурацких выкупов, и даже не вздумай открыть рот на эту тему, – шиплю ей. – Иначе пешком домой потопаешь. И учти, если назовёшь моего жениха Егорушкой, он отстрелит тебе язык. Поняла?

Мама вздрагивает, часто-часто кивает (даже жалко её становится) и доверительно шепчет мне на ухо:

– А я давно поняла, что он бандит, – она хитро улыбается и восторженно добавляет: – Но так даже лучше.

По каким признакам она это поняла, и кому от этого лучше, я даже спрашивать не берусь. Мы осторожно спускаемся по скользкому крыльцу, поддерживая друг друга за локти. Только бы не грохнуться со ступенек!

– О, ещё одну шалашовку пристроили! – неожиданно раздаётся каркающий голос нашей соседки, бабки Туси, и я, стиснув зубы, озираюсь в поисках старой калоши.

Кутаясь в старый тулупчик, она выглядывает из-за джипа, а я крепче сжимаю мамину руку, пока моя боевая родительница не рванула выдирать космы противной старушенции. Айка тоже не дремлет.

– Молчи, – приказывает она маме. – Нам ещё свары тут не хватало.

– Какая прелестная непосредственность! – со смешком выдаёт Инесса, а мама негодующе шипит:

– Да я сейчас порву эту старую проститутку!

Но бабка и сама уже улепетывает, подволакивая ногу, когда из окна джипа выглядывает квадратная морда охранника. Цирк с конями!

Айка, не дожидаясь пока мы цыплячьими шагами дотопаем до жениха, ловко спрыгивает с крыльца и, приветственно махнув рукой Горскому, бежит к своему «броневику». Компанейские покатушки в лимузине – это не про неё. Хорошо хоть Эллочка со мной.

А между тем Инесса времени даром не теряет.

– Сашенька, а твой жених, оказывается, очень интересный молодой человек, – мурлычет эта старая хищная кошка, нацелив свой зоркий лорнет на моего Гора.

«А иначе он не был бы моим женихом», – думаю я со вспыхнувшим раздражением и бросаю на Инессу подозрительный взгляд. Кажется, её любовнику, ещё и тридцати нет, а Гору как-никак уже тридцать три – староват будет для такой избирательной дамы. И всё же её оценивающий взгляд начинает меня нервировать.

– Хороший мальчик, – задумчиво произносит Инесса и одаривает меня ласковым взглядом. – Но ты, деточка, бесподобна!

Мама с радостью подхватывает хвалебную песнь и поэтому не слышит, как Инесса бормочет себе под нос:

– Оба хороши, но по-отдельности.

Элла, не отстающая от нашей процессии, бросает на Германовну предупреждающий взгляд, а мне и вовсе хочется тюкнуть её по башке, но в глубине души я всё же вынуждена признать, что она права – идеальной парой мы с Гором не выглядим. Он – невысокий и худощавый, а рядом я – сисястая кобылица, обгоняющая его в росте как раз на высоту своих каблуков. Но не в тапочках же мне замуж выходить!

А тем временем мы приближаемся к моему жениху, и он, дёрнув губами в подобии улыбки и коротко кивнув всем присутствующим, протягивает мне букет кроваво-алых роз, единственное яркое пятно на фоне его мрачной фигуры.

– Спасибо, – ни с того ни с сего смутившись, я улыбаюсь и подношу цветы к лицу.

Надо же, они совсем не пахнут... но красивые – как раз в тон к моим туфелькам для банкета. Мне хотелось ещё сделать алыми губы, однако Инесса Германовна наотрез отказалась и, заявив, что это будет выглядеть очень вульгарно, вставила мундштук в свой ярко-красный рот. Что ж, ей, наверное, виднее.

Гор притягивает меня к себе и целует в щеку, и в этот момент обе наши собаки начинают дружно выть. Ох, не к добру это. Но горюющих псов тут же заглушила мама, едва не втискиваясь между нами.

– Ой, ну какая же вы чудесная пара! Горько!

Ещё как горько!

– Настенька, а давай мы не будем опережать события, – Инесса придерживает маму за руку и, взглянув на нас с Гором сквозь свои гламурные стёкла на палке, сердечно напутствует:

– В добрый путь, дети мои! И, главное, не забывайте любить себя.

И тут мой Гор, сделав шаг к Инессе Германовне, неожиданно приникает губами к её руке, обтянутой ажурной перчаткой. Вот так номер!

Инесса принимает этот галантный жест, как само собой разумеющееся, зато я очень даже удивлена. И всё бы ничего, не будь это Горский. Но я сроду не помню, чтобы он целовал хоть кому-нибудь руки. Даже мне! А уж меня куда он только не целовал. Но почему-то не руки.

Глава 3

*Две недели назад*

– Александрина Валентиновна, вы уже видели претензию от «Альянса»? – расстроенно пропищала трубка голосом моей помощницы Анечки.

Вот твари! Договорились же с ними!

– Пусть себе в зад забьют свою претензию, – рявкнула я. – Я им уже сказала, что деньги будут двадцать девятого.

– Я тоже им говорила, но они хотят видеть движение средств и график погашения платежей.

– Значит, организуем им движение, – я взглянула на календарь. – Составляй график – с завтрашнего дня ежедневно по пятьдесят тысяч… хотя, нет – по тридцать, а остальные три миллиона – двадцать девятого.

– Они нас проклянут, – нервно хохотнула Анечка и отключилась.

Нас и так уже прокляли, а я скоро ночевать стану на этой работе. Хотя конец года никогда не бывает лёгким. Устав бестолково таращиться в монитор, я достала из сумочки таблетку от головной боли, но встать за водой сил не нашлось. Прижала ладонь к ноющему затылку и зажмурилась… вот так бы и не двигаться до конца рабочего дня. Но стук в дверь заставил меня вернуться к действительности.

– Можно? – в кабинет скользнула Анечка с листочком в руках. – Подпишите, пожалуйста.

Я пробежала взглядом по дерзкому графику и со злорадством поставила размашистую подпись.

– Ставь печать и отправляй этим вымогателям, – распорядилась я и, встав из-за стола, подошла к кулеру.

– А если «Альянс» озвереет и сократит нам отсрочку? – осторожно предположила Анечка.

– Не сократит. Или мы выведем из сети всё их пойло, – парировала я и, стоя спиной к помощнице, незаметно закинула в рот таблетку и запила водой.

– Александриночка Валентиновна, я от Вас балдею! – захихикала Анечка.

Я оглянулась на эту балдёжницу и поощрительно улыбнулась. Иногда, если всё идёт гладко, я и сама от себя балдею. Особенно, когда осознаю, что почти все сотрудники этой компании старше меня, а я здесь самая главная. Не считая Рябинина, конечно.

Но гораздо чаще мне кажется, что меня окружают сплошь безответственные прыщавые идиоты, и только я здесь самая выносливая и придавленная работой старая кляча.

Вообще-то я люблю свою работу и горжусь ею, но в последние пару месяцев столько всего навалилось!.. Мне даже стало казаться, что мой бывший свёкор, когда посадил меня в директорское кресло «Воронцовск-снаба», таким образом отомстил мне за сына – мол, получи командирскую должность и напрочь забудь о личной жизни.

– Александрина Валентиновна, а Вы, случайно, не заболели? – с беспокойством поинтересовалась Анечка, – а то Вы сегодня что-то бледненькая.

Да, что-то мне не очень хорошо… и как же не вовремя сейчас эта Анечка! Ну, надолго она здесь застряла? С досадой покосившись на помощницу, я прижалась спиной к стене и поняла, что мне совсем нехорошо. В глазах всё поплыло, а пол стал уходить из-под ног.

Очнулась я мгновенно, но почему-то уже сидя на полу. Спасибо хоть не мордой в пол. Порывистый ветер, завывая, хлестал по щекам… Ах, нет – это Анечка размахивала перед моим носом папками с моего же стола и при этом громко причитала.

– Ань, да не кричи так, а то сейчас вся база сюда сбежится, – я отмахнулась от летающей перед носом папки и взяла Анечку за руку. – Лучше помоги мне подняться.

– Ага…

Помощница стойко приняла мои семьдесят кэгэ на свои хрупкие плечи и помогла мне дошаркать до кресла.

– Вам надо скорую вызвать…

– Не надо! – отрезала я.

– А вдруг у Вас что-нибудь… Ой! А может, Вы беременны? – страшным шепотом предположила Анечка.

– Не может! – я резко отмела эту дикую версию, а сама крепко задумалась. И даже в голове просветлело.

Похорошело мне так же быстро, как и поплохело – с перепугу, наверное. Быстро избавившись от суетливой помощницы, я извлекла из дамской сумочки «деловой» календарь и, внимательно его рассмотрев, захирела вновь. Почти неделя задержки, а я даже ни разу не вспомнила, не подумала. Ой, караул!

В тот момент я даже не знаю, чего испугалась больше – будущего материнства или предстоящего разговора с Гором. Но потом здраво рассудила, что сперва надо выяснить наверняка, а уж потом поднимать панику.

Свой рабочий день я закончила сразу же и бегом рванула в аптеку. А уже дома началась паника – это залёт, Сашок! – результат оказался отвратительно положительным.

О детях я никогда не мечтала – вообще не представляла себя матерью. Может быть потому, что нас у родителей четверо, и мне не повезло быть самой старшей. Даже мой брат-близнец ухитрился родиться на несколько минут позднее, и едва ли не с пелёнок я слышала, что он младше, здоровьем слабее, ранимее. Говнистее – так точно!

Но сложнее всего было с Айкой. Она была совершенно неуправляемой, и на мне с детства лежала ответственность за её поведение, за оценки, за внешний вид. И, понятно, что я не справлялась, злилась на эту засранку, но, как ни странно, любила её. Наверное, потому что больше никто не любил. И потому что она была моей единственной защитницей. А потом мы с ней обе дружно ненавидели нашу младшенькую – Стефанию, потому что её любили все.

Глава 4

В погоне за красивой фигурой можно сесть на жёсткую диету или заняться спортом. В идеале – и то, и другое. Сперва бывает нелегко, но потом привыкаешь и даже начинаешь получать удовольствие от процесса. То же самое и с карьерой. Высокооплачиваемая работа и престижная должность – это серьёзная ответственность и большая самоотдача. Взбираться наверх тяжело, но если не сдаться в начале пути, то постепенно начинаешь адаптироваться и ускоряешься.

Наверняка это правило должно работать и в личной жизни. И привлекательный внешний вид, и высокий социальный статус, и счастливый брак – это всегда большой труд, необходимость чем-то жертвовать и, конечно, это только наш выбор. Вот и я, сделав, на мой взгляд, правильный выбор, продолжала верить, что при должных обоюдных усилиях мы с моим избранником станем идеальной парой. Ещё немного потерпеть – и нервы успокоятся, и на душе станет легче.

Но легче не становилось, и я спасалась, как могла.

Спасалась на работе, в которую впрягалась с таким рвением, что двое моих подчинённых спешно написали заявление по собственному желанию. А ещё меня спасали танцы – до упаду, до бесчувствия. И, конечно, мои любимые девчонки – терпели меня, поддерживали и, как всегда, прощали. Как непослушного ребёнка или домашнюю сумасшедшую, которая не ведает, что творит. Мне очень часто казалось, что я не заслужила их любви, и тогда я просила прощения… но от накопившейся обиды и горечи все больше исходила ядом.

А в последние дни перед свадьбой я превзошла саму себя – всех искусала. И чтобы хоть как-то реабилитироваться перед своими близкими, пригласила их всех в свадебное путешествие. Маму я, понятное дело, позвать не рискнула, хватит с неё и того, что я позволила ей украсить своим присутствием уже вторую мою свадьбу. А впрочем, и не жалко – пусть Гор видит, с кем связался. К тому же мам не выбирают!

Зато страну для свадебно-новогоднего путешествия выбирают очень даже придирчиво, и именно это я поручила сделать Стешке. Почему-то я была уверена, что младшенькая захочет в Австралию, она ведь там ещё не была, но, помнится, очень мечтала. Я и сама очень хотела побывать там снова, но… сестрёнка всех удивила. От её выбора даже у Айки загорелись глаза, правда, ненадолго, и они с Кириллом быстро соскочили – работа-дети-работа!

Зато Гор даже глазом не моргнул, и в тот же день заказал большой тур на шесть персон. За это я особенно ему благодарна, потому что на данный момент предстоящее путешествие – это самый позитивный момент в нашем супружестве. Только бы больше никто не слился.

Невидящим взглядом я смотрю в окно лимузина и едва сдерживаю слёзы. Что же я творю?! Но плакать никак нельзя, Инесса не простит мне испорченный макияж. Да и не поймёт никто.

– Шурка! Шурик! – шипит мне на ухо мама.

Всё же не выдержала тягостного молчания.

Витая в собственных мыслях, я даже не заметила, когда она успела перебраться со своего сиденья и приклеиться ко мне.

– А Степашка-то когда будет? – беспокоится наша заботливая наседка. – Она хоть на свадьбу успеет?

– Успеет, они уже в Москве, – я с неохотой отрываю взгляд от окна.

На слове «они» мама кривится, но недовольства не высказывает. Я ведь уже упоминала, что она сегодня на редкость покладистая? И даже её платье выглядит почти приличным – всего лишь на ладонь выше колен и со скромным вырезом, открывающим только заманчивую ложбинку, а не всё вымя. Взрослеет мамочка.

– Шур, как же ты могла не позвать Алекса, – в сорок пятый раз сокрушается она. – Он обиделся, между прочим.

– Когда ты снова станешь выходить замуж, непременно его пригласишь, – огрызаюсь я и снова отворачиваюсь к окну.

С Алексом, моим братом-близнецом, мы не были близки даже в детстве, а сейчас и вовсе чужие люди, поэтому нечего ему делать на моей свадьбе. Да и встреча с нашей Айкой для него чревата неприятностями. Но маме, как всегда, обидно за своего любимчика.

А дальше она начинает спрашивать про папу, бабушку, про моих коллег (этим уж точно не место на моей свадьбе), но я ограничиваюсь кивками, гримасами и односложными ответами.

– А Павлик-то будет? – наконец-то озвучивает мама свой главный вопрос. С него бы и начинала.

Пф-ф, Павлик! Как своего начальника, его, конечно, можно было пригласить, но как бывшего свёкра – совершенно неуместно.

– Нет, – отрезаю я, и мама, обиженно пыхтя, выдаёт совсем некстати:

– Ну, хоть бы музыку тогда включили.

Да какая к чертям музыка – подъезжаем уже. Но Горский всё слышит, поэтому снимает трубку внутреннего телефона и командует водителю:

– Дмитрий, организуй музыку.

Однако наш извозчик то ли пьян, то ли забыл, по какому поводу праздник, потому что салон наполняется зверским рычанием:

«Границы ключ переломлен пополам,

А наш батюшка Ленин совсем усоп,

Он разложился на плесень и на липовый мёд,

А перестройка всё идёт и идёт по плану…»

Гор кривит губы в усмешке, Элка с мамой в культурном шоке, а я в ярости. Нет, я ничего не имею против «Гражданской обороны», но-о…

Глава 5 Гор

Егор Горский

В последний раз я чувствовал себя таким идиотом, когда брат вынудил меня приехать в этот чёртов город, чтобы присматривать за его чокнутой девчонкой. Вот так всё бросить и рвануть из столицы в какой-то Голожопинск. Бесился я, конечно, люто – нянька я, что ли?!

«Мне очень дорога эта девочка, Егор. Айка мне как дочь», – сказал тогда брат, и я не смог ему отказать. У меня ведь никого, кроме него. Однако в Воронцовске я зацепился и довольно быстро поднялся, а потом и вовсе решил здесь осесть. Когда в моей жизни появилась Айка, у меня не было шансов остаться равнодушным к этой малявке, и тогда же я понял своего брата. Но к неугомонной девчонке прилагался её сумасшедший табор.

Я впервые увидел Александрину, когда она выходила замуж за своего молокососа. Впрочем, тогда они оба были детьми. Но пропустить Сашку я не мог. Во-первых, свадьбу гуляли в моём ресторане, а во-вторых, я всегда неровно дышал к рыжим бабам. Есть в них что-то дико притягательное. А Сашка оказалась натуральной рыжухой, в полный рост. И с чертинкой! И спустя пару лет я смог в этом лично убедиться – огнище, а не девка!

Не скажу, что потерял из-за неё голову, но и перестать о ней думать не мог. Да и не хотел, если честно. И тот факт, что Сашка предпочла дистанцироваться от меня, здорово нервировал и подстёгивал. Ну не мог я оставить её в покое! Четыре года осаждал эту крепость – сам с трудом верю. Раз десять пытался соскочить, но стоило лишь мельком увидеть, и я снова начинал осаду – терпеливо и размеренно, без лишнего давления. Не сомневался, что Сашка однажды сдастся, и не ошибся.

Однако ни в одной моей фантазии я не рассматривал себя в роли мужа. И дело даже не в Сашке – я в принципе жениться не планировал. В моём понимании люди вступают в брак ради детей, а поскольку отцовство мне не светило, я не видел смысла связывать себя ненужными обязательствами. Вернее, не видел его раньше.

Сказать, что новость о Сашкиной беременности меня удивила – это ни о чём. Я охренел! Но возможность измены с её стороны даже не рассматривал. Не тот она человек – слишком прямолинейная и открытая. И что тогда – ошибка? Сашка была слишком взвинченной и уверенной, что в её случае никакой ошибки нет. Оставалось одно – проверить собственный диагноз.

Перспектива стать отцом меня не вдохновляла, но и не отпугивала. Пусть будет так.

Но то, что Сашеньку не обрадовало моё предложение пожениться, задело ощутимо, да и подстегнуло неслабо. Я даже сам от себя не ожидал, но решил, что у неё будет всё – платье, свадьба, гости, путешествие. И, конечно, деньги – пусть скупает всё, что захочет и творит всё, что нравится. Пусть крутится в этой предсвадебной суете, планирует отпуск, пусть хоть весь рабочий коллектив пригласит и на свадьбу, и в путешествие, а потом кайфует в предвкушении. Я надеялся, что у неё не останется времени на сожаление и, в конце концов, когда-нибудь Сашка осознает, что сделала правильный выбор.

Но всё пошло по пизде!

Какой же идиот! Мне следовало сразу всё проверить, и прежде чем планировать эту чёртову свадьбу, самому отвезти Сашку к врачу. Как же она, дурочка, обрадовалась, что не придётся носить моего ребёнка, и ей сразу стали на хер не нужны и эта свадьба, и путешествие… и я заодно.

Ух, как меня ломало!

И отчего-то снова вспомнился тот день, когда я впервые увидел Сашеньку. Она меня не заметила, да и не могла, потому что не сводила глаз с Рябинина-младшего, своего новоиспечённого муженька. Вот за него она о-очень хотела замуж, аж вся сияла от восторга. Потому что любила.

Меня же она всегда боялась. А мне хотелось иного.

Мне давно следовало вычеркнуть эту рыжую чертовку из своей жизни. Забить и забыть – это было бы самым верным решением. А можно было и подождать, потерпеть, приручить… вариантов не так чтобы много. Но я поступил по-другому – просто отказался отменять нашу свадьбу. Зачем я так поступил… – не знаю, к настроению пришлось. Однако я был готов к тому, что Сашка взбунтуется и пошлёт меня с этой женитьбой, ну а я уступил бы, конечно – никуда бы не делся.

Но Сашенька неожиданно смирилась и стала готовиться к свадьбе. Правда, готовилась она как-то совсем уж без энтузиазма. И хотя сравнивать мне было не с чем, я полагал, что счастливые невесты ведут себя куда более активно. Сашка же будто потухла – ничего не просила, не спорила, не плакала и больше не смеялась рядом со мной. Это была уже не та девочка, от которой у меня сносило башню – она будто стала тенью себя самой. А я…

Я трахал свою невесту до звёзд из глаз, наказывая её за равнодушие и ненавидя себя за это.

А сегодня взглянул на неё, и так хреново стало – кукла безвольная. Будто не замуж, а на казнь собирается, и старая змея Инесса это снайперски подметила. Не скажу, что её наблюдения стали для меня неожиданностью, скорее уж, я упорно не хотел замечать, насколько моя Сашенька несчастна рядом со мной. А сейчас вдруг в полной мере осознал, что не готов принимать эту жертву. Вот только поздно я об этом подумал.

– …А поскольку регистрация брака является действием добровольным… – с раздражающей торжественностью толкает свою заученную речь регистратор, а я не свожу глаз со своей самоотверженной невесты. Гнетущее зрелище.

Какое там добровольно действие, она же от ужаса едва на ногах стоит!

А тем временем главная по брачным делам продолжает:

– …Я прошу каждого из брачующихся выразить своё согласие вслух. Егор Анатольевич и Александрина Валентиновна, согласны ли вы на этот шаг?.. Прошу ответить жениха.

Глава 6

Александрина

22 декабря, вечер

Ночной клуб «Трясогузка» призывно подмигивает иллюминацией и так сильно манит в свои тесные объятия, что мне уже не терпится покинуть машину.

– Саш, да погоди ты, – Василий удерживает меня за руку и умоляюще смотрит в глаза. – Слушай, ну давай я тебя домой отвезу, а? Там же одно дурачьё пьяное.

– Ой, перестань, кого мне там бояться? Я давно уже не маленькая наивная девочка. Я, чтоб ты знал, взрослая циничная тётка, и связываться со мной – себе дороже, – заявляю воинственно, но мой друг смотрит на меня с сомнением и жалостью.

Такой хороший и милый дядя Вася. Когда-то мы познакомились в результате конфликтной ситуации. Виновата была, естественно, я. Сто раз себе обещала – сперва думать, а уже потом говорить и делать, но, когда эмоции захлёстывают с головой, думалка отключается напрочь.

Однако добродушный дядька не только не стал отвечать грубостью на мои несправедливые нападки, но даже извинился и предложил свою помощь. Сперва мне стало жутко стыдно, уж лучше бы он нагрубил, чтобы я не чувствовала себя такой сукой. Ну а потом мы подружились. Бизнес дяди Васи непосредственно связан с моей работой, и мы неоднократно выручаем друг друга.

Именно в его баре я и укрылась после побега из загса. И, уж конечно, ни через какой чёрный ход я не сбегала оттуда, просто заметила, что охрана Горского рванула за мной, и попросила бармена с официанткой меня прикрыть. Дядя Вася и стал моей первой жилеткой. Я выплакалась вдоволь и неожиданно для себя выложила ему всё как на духу. Он внимательно выслушал, посочувствовал, но не стал назначать виновных, а мне всё равно стало немножко легче.

Потом дядя Вася сытно меня накормил в своём кабинете, налил мне утешительную стопку, а я, уставшая от слёз и разомлевшая от алкоголя, так и уснула в его уютном кресле. А проснулась от жары и дискомфорта в затёкшем от неудобной позы теле. Посмотрела на себя в зеркало, воскресила в памяти недавние события… и расклеилась.

Бедный мой Гор! Ему ведь сейчас, наверное, ещё хуже – он же знает, как я не хотела выходить за него замуж, и даже не упрекнул ни разу. Столько лет он был рядом со мной… и помогал всегда, и подарки дарил, а я шарахалась от него, как от чудовища. А он такой гордый и одинокий, и ведь никто его не пожалеет, потому что ему даже пожаловаться некому. Да он и не умеет жаловаться. А ещё… Ох! У него ведь никогда не будет детей!

Вспомнила я об этом и заплакала горючими слезами – бедный, бедный Гор. А потом восполнила потерю жидкости забористым коньячком и озверела.

Проклятый Змей Горыныч! Я ведь просила его отменить регистрацию! Даже вчера было ещё не поздно это сделать. Но не-эт, этот садист дождался момента, чтобы ударить побольнее – так, чтоб размазать. И чтобы я уж наверняка никогда не смогла об этом забыть. Какая же он жестокая сволочь! Вот потому-то он и одинокий – ни один нормальный человек не уживётся с таким монстром! А то, что бездетный – так это божий промысел, чтобы не плодить подобных себе бездушных змеев. Ненавижу!

Мне страшно хотелось расколотить бутылку, представляя, что бью по башке Змея, но в голове щёлкнуло – нет, дядя Вася не заслужил такого отношения. Мне казалось, меня разорвёт от внутреннего диссонанса и бурлящей, рвущейся наружу энергии. Вот в таком растрёпанном состоянии меня и обнаружил мой добрый друг Василий. А в его баре не очень-то порезвишься, разве что караоке… Но из меня такая певица, что бедный Вася будет потом до китайской Пасхи собирать обратно своих разбежавшихся посетителей.

И вот… мы напротив «Трясогузки».

– Сашуль, может, не надо?

– Надо, Вася! Мне правда очень надо.

– Ты такая красивая, – бормочет он застенчиво, – но только не очень трезвая. А вдруг обидит кто?

– Пусть только попробуют! Да мой жених здесь камня на камне не оставит, всех тут по ветру развеет!

– Саш, так у тебя же это… нет жениха, – очень осторожно напоминает дядя Вася.

Блин, точно! Ведь этот козёл меня бросил – вот гадство! Ну ничего-ничего, отольются Змею Сашкины слёзки.

– Не переживай, Вась, я здесь всех знаю, – успокаиваю друга. – А Витёк, хозяин заведения – это хороший друг моей лучшей подруги. Так что «Трясогузка» мне почти, как дом родной, – я сбрасываю наброшенную на мои плечи куртку и берусь за ручку двери, намереваясь покинуть авто.

– Да куда ж ты полуголая? – причитает Василий. – Куртку хоть не снимай.

– Спасибо тебе, мой дорогой, – я чмокаю колючую щёку. – Куртка у тебя хоть и тёплая, но она не очень подходит к моему платью. Да тут и пробежать-то всего ничего. Всё, пошла я.

И пошла сквозь метель! Плечи и спина обнажённые, чулочки в сеточку! Среди городских сумасшедших – это безусловное первенство.

Народ, что тусуется у клуба, конечно, в шоке. Оглядываюсь – дядя Вася на страже и наверняка на измене. А я, как гордый ледокол – грудь вперёд, мороз по хрену! Только бы не поскользнуться. Терпеть не могу выглядеть неуклюжей коровой.

Но удача по-прежнему со мной – дошла красиво и даже замёрзнуть не успела. Да какое там замёрзнуть, у меня огонь струится по венам, даже на людей дышать боязно. Подхожу к большому зеркалу в фойе и победно улыбаюсь своему отражению. Отлично выгляжу! И кудряшки лежат идеально – Инесса Германовна своё дело знает. Даже мейк ещё жив, разве что реснички самую малость осыпались… да и похер на них!

Глава 7 Александрина

Танец на пилоне – это дивное изящное искусство, в котором так эффектно сплетаются сила и грация. И далеко не каждому по силам такое исполнить. Эллочка в этом настоящий профи, а я почему-то всегда соскальзываю. То ли руки слабы, то ли задница тяжела, но, скорее всего, и то и другое. Однако Элка говорит, что я очень способная ученица, и уже на пути к успеху.

И прямо сейчас, глядя на блестящий хромированный шест и ощущая небывалый прилив сил, я думаю, что без труда смогу взлететь на эту палку!

Лёгкая, словно птица, и вдохновлённая восторженным рёвом толпы, я разбегаюсь… взмываю ввысь…

А-а, блядь, чуть жопу себе не отбила! Чёртово земное притяжение!

Ох, кажется, я ещё и каблук повредила. Правду говорят: «Курица – не птица», а уж пьяная курица… Господи, какое позорище! Ну почему я сразу домой не поехала?

Мой слух пронзает издевательский свист, ещё один и ещё… и по залу прокатывается взрыв хохота. Худшего финала для этого отвратительного дня даже представить себе невозможно. Дура, какая же я дура! Сейчас бы втянуть голову в плечи и отползать к выходу, но… это для слабаков. А Скрипки никогда не сдаются! Даже отвергнутые! И главное сейчас – прекратить полировать задницей пол. И адреналин мне в помощь!

Я цепляюсь ладонями за проклятый шест, рывком подбрасываю своё тело вверх и, нащупав равновесие, рисую провокационную восьмёрку бёдрами. И ещё, и вот так! Смех в зале мгновенно сменяется одобрительным гулом, и свист звучит уже в другой тональности. Это вдохновляет, и я, стремительно наращивая темп, начинаю в ритм с битами интенсивно вращать и потряхивать своей самой подвижной, самой танцующей и выдающейся частью тела. Толпа в неистовом восторге – то-то же!

Жаль, прикид у меня не самый подходящий – сейчас бы шортики. Но чем богаты, а моё свадебное платье, плотно облегающее бёдра, не скрывает движения мышц, и, судя по ликованию зрителей, я на верном пути. И осечек больше не будет.

После четырёх лет почти ежедневных тренировок меня можно смело величать королевой твёрка, во всяком случае, в данной локации. О-о, как это символично – трясти гузкой в «Трясогузке».

(От автора: Твёрк (твёркинг) – танец ягодиц.)

Скажете, позорище? Пошлятина? Да пошли к чёрту, благопристойные святоши! Это настоящий танец, что бы вы там не думали! А ещё это огромная работа над собой, мой антистресс, моё спасение и освобождение. А потому тверкала, тверкаю и буду тверкать!

От стыда и волнения больше и следа не осталось, сейчас я в своей стихии, и на пике азарта даже получается пару раз красиво крутануться вокруг шеста, пролетев над полом. Йеху-у-у! Но взбираться выше я пока не рискну – не сегодня. Тут ведь главное – вовремя остановиться.

Стоит оборваться треку, как я с кошачьей грацией поворачиваюсь к шесту задом, а к безумствующей публике передом, и… с трудом удерживаю на лице победную маску, заметив, как охрана оттесняет толпу от подиума – охрана клуба и гвардейцы Горского (их узнаю сразу). А ещё встречаю целый фейерверк вспышек от направленных на меня камер мобильных телефонов. Вот же гадство! С какого момента они начали снимать... и почему я об этом не подумала?

Да потому что пьяная дура! И в подтверждение собственным мыслям, едва я начинаю спускаться по ступенькам с подиума, как покачиваюсь на шатком неустойчивом каблуке… и валяться бы мне здесь, задрав копыта на потеху зрителям, если бы не подхватившие меня руки. В нос мгновенно шибает потом и перегаром, а мою задницу сжимают чьи-то похотливые лапы. Что за нахрен?!

Крепко впечатанная в вонючего мужика, я даже возмутиться не успеваю, как совсем рядом раздаётся знакомый трубный бас:

– Слышь, обморок, уплясал отсюда в темпе!

Только один человек способен так зверски рычать – Геныч, гроза всех беспредельных упырей и по какой-то нелепой иронии судьбы – муж моей младшей сестрёнки.

Грубые руки мгновенно исчезают с моей пятой точки – их сносит в сторону вместе с их вонючим обладателем. А рядом вырастают двое охранников Гора – большие, надёжные и невозмутимые.

– Вы опоздали, бойцы, – насмешливо бросает им Геныч, ловко подхватывая меня на руки. – Александрия, да ты сегодня у-ух – прямо жар-птица! Ай, молодца, как всех зажгла! А теперь полетели домой.

И он, как танк, попёр сквозь толпу. Тот редкий момент, когда я по-настоящему рада Генычу. В его руках я мгновенно расслабляюсь, обвиваю руками могучую шею и, вдохнув приятный мужской запах, невольно всхлипываю от облегчения. Геныч реагирует незамедлительно:

– Какой гондон посмел обидеть мою маленькую беззащитную гулюшку? – дурашливо причитает он, заставляя меня собраться и настроиться на оборону.

– Твой приятель Змей Горыныч, – шепчу Генычу в ухо. – Накажешь его за меня?

– Ха-га-га!.. – раскатисто грохочет он. – Да ты уже и так наказала бедолагу, когда заставила поверить, что станешь его женой.

– Придурок!

– Вот-вот, – охотно подтверждает Геныч. – А я с придурками не воюю.

– Всё, замолкни уже, я с тобой больше не разговариваю!

– Обещаешь? – радостно рычит Геныч, и я всё же не выдерживаю и прыскаю от смеха. Вот же родственничка Бог послал!

– А тебе не очень тяжело, маленький? – я мстительно щиплю его за мочку уха.

Глава 8

Александрина

Открываю глаза и тут же жмурюсь от яркого света за окном. Организм отзывается на моё пробуждение мгновенно и жестоко – во рту жуткий сушняк, а внутри черепной коробки интенсивно долбят отбойные молотки. От боли в затылке и висках я даже не могу сообразить, какой сегодня день. Совершенно ясно одно – я в собственной комнате. Об этом мне сообщают шуршащие стрелки настенных часов… и всё – больше никаких звуков.

Для нашего дома такая тишина – очень необычное явление. Куда привычнее просыпаться от грохота, топота, пронзительного визга племяшек и собачьего лая. И хотя обычно это бесит, но сейчас мне немного не по себе – как будто меня все бросили. Полежав несколько минут с закрытыми глазами и восстановив в памяти последние события, я с горечью признаю – а ведь меня действительно бросили. Прямо в загсе.

Но это было вчера. И все слёзы по этому поводу уже пролиты, стопки выпиты, глупости сделаны. После моего возвращения из «Трясогузки» домой слёз больше не было. Было много еды, выпивки, смеха и танцев. Никто меня не жалел и не осуждал, мы как будто просто отмечали пятницу и возвращение Стешки с Генычем – веселились, лепили во дворе снеговиков и планировали предстоящее семейное путешествие. И лишь под утро все устали и разъехались по домам. Я же, отбросив печаль и злость, отрубилась, едва коснувшись подушки.

Зато сейчас вчерашние злоключения вспыхивают в голове очень ярко, и молотки колотят ещё жестче, наказывая меня за неумеренное гулянье. Я снова осторожно открываю глаза и осматриваюсь. Первое, что попадает в поле зрения – стоящий на столе большой пивной бокал до верху наполненный прозрачной водой. Я приподнимаюсь, морщась от головной боли, и тянусь к вожделенной воде, как замученный путник в пустыне. И только сейчас замечаю две спасительные таблетки, лежащие рядом со стаканом и… ура! – моя потерянная сумочка с мобильником. Конечно, это Айка, умничка моя золотая, обо всём позаботилась.

Проглотив таблетки и жадно выпив вкуснейшую воду, я снова укладываюсь и жду, когда полегчает. И думаю. А куда мне деваться от мыслей?

То, что Гору уже известно о моей выходке в «Трясогузке», я нисколько не сомневаюсь. Но это меньшее, о чём мне следует волноваться. Даже не так – я очень хочу, чтобы он об этом знал и не думал, что я весь вечер скулила и зализывала раны. Куда сильнее меня беспокоит, о чём известно моему боссу. Знает ли Рябинин, что регистрация сорвалась, а главное – по какой причине это произошло? Понятно, что, убегая из загса, я не додумалась проверять, стоит ли его машина на прежнем месте, не до того было. Но если обо всём стало известно Рябинину-старшему, значит, и младший уже в курсе, что меня бросили.

Вот гадство!

Последние полтора года мне успешно удавалось избегать с ним встречи – то к морю рвану, а то внеплановую командировку себе организую. Чтоб глаза мои его не видели! Отвыкнуть хотела, чтобы забыть и не думать больше. И каждый раз выла, как раненая собака, и порывалась вернуться обратно, презирая себя за слабость… да сколько же можно?!

Я где-то слышала, что любовь без подпитки живёт полгода. Какая хрень! Не удивлюсь, если этот срок мужики придумали. Хотя для нашей мамы это был бы личный рекорд. Иной раз я даже завидую той лёгкости, с которой она забывает о своём очередном избраннике. Мне бы её талант.

Как-то раз я поинтересовалась у мамы, любила ли она хоть одного мужчину в своей жизни. А она выдала, что всю жизнь любила и продолжает любить Павла Рябинина. И как реагировать на этот бред? Так сильно любила, что, встретив спустя годы, не признала в нём любимого? Так страдала, что не разглядела в нём отца своей дочери? Но временами я думаю, что куда легче жить вот такой безголовой.

А мне-то, умнице, как теперь быть?!

С улицы доносится задорный собачий лай, и я с облегчением улыбаюсь – всё же я не одинока. Головная боль почти стихла, поэтому я осторожно поднимаюсь с кровати и, подойдя к окну, выглядываю во двор. За ночь снега намело – немерено, а наши солидные псы, как разыгравшиеся щенки, кувыркаются в сугробах и выглядят абсолютно счастливыми. Можно только позавидовать вольготной и сытной жизни наших собак. И я совсем не удивляюсь, заметив рядом с хвостатыми бездельниками орудующую снеговой лопатой Айку. В лёгкой курточке нараспашку она работает с упорством трактора – вот же неугомонная девка!

А где, интересно, Кирилл? Может, он к своей мамаше за мелкими Кирюшками умчался? Вот, кстати, тоже странное дело – когда двойняшки дома, от их сумасшедшей активности мне хочется сбежать как можно дальше, а без них – тоска. А ещё я жутко ревную племяшек к Кирюхиной маме, какой бы замечательной тёткой она не казалась. Зато наша, блин, мамаша… за два с половиной года даже не удосужилась запомнить имена своих внучек, а о том, чтобы уделить им внимание, даже говорить нечего. Такое зло берёт!..

Спустя полчаса, бодрая и свежая после душа, я спускаюсь на кухню, в которой очень не хватает ароматов Стешкиной стряпни, зато продуктов – с большим избытком.

– С добрым утром! – улыбается Айка.

– С недобрым, – бросаю в ответ и отмечаю, что она успела не только от лопаты избавиться, но и принарядилась как на выход.

Похоже, мне снова грозит одиночество.

– А ты куда собралась-то? – спрашиваю ворчливо, но Айка игнорирует моё недовольство, так же, как и вопрос.

– Слушай, завтрак немного остыл… сама разогреешь, ладно? – торопливо выпаливает она. – И ещё, Сань, отвези маме продукты, хорошо? Она уже раз пять звонила – о тебе, кстати, беспокоилась.

Глава 9

Поездка к маме и обратно отняла у меня не больше получаса. Удивительно, но, получив долгожданные харчи, мама не оставила попытки меня приласкать, правда, начала она с того, как паршиво я выгляжу. В общем, задушевного разговора у нас не вышло.

Домой возвращаюсь злющая на весь мир. Ох, уж лучше бы я задержалась у мамы.

На обратном пути, когда до дома остаётся всего ничего, в ушах снова звучат мамины слова: «О, Господи, Шурик, что у тебя с лицом?» А самой непонятно? Или каким, по её мнению, должно быть лицо брошенки – глуповато-счастливым?

Но вот же закон подлости – стоит только один разочек выползти из дома ненакрашенной, и встречи с бывшим не избежать. Спасибо, что здесь не оба моих бывших. И, как не прискорбно, а мама была права – мне следовало быть в боевой готовности. И что делать?.. Я, может, и притворилась бы что не замечаю огромный броневик Горского, если бы он не пёр мне навстречу по единственной снежной колее.

Вытянув шею, я пытаюсь разглядеть в зеркале заднего вида своё отражение и от души матерюсь на рыжее лохматое пугало. И тут же в наказание за невнимательность едва не увязаю в сугробе. Этого ещё не хватало на потеху Гору! Его машина совсем уже близко, и теперь я с удивлением вижу, что Гор в салоне не один.

За все годы, что я с ним знакома, не могу похвастаться, что достаточно хорошо знаю этого человека, но всё же некоторые его привычки и предпочтения за день из памяти не вытравишь. Я помню, что Гор очень редко ездит с водителем, потому что не выносит компании, предпочитает водить сам и, в идеале – в тишине. Но ещё реже он берёт на борт пассажиров. Насколько мне известно, исключения он делал только для меня и Айки… но, похоже, мне известно не всё.

Та-ак, и кто это у нас там? Друзьями Горский не богат, а родственников у него отродясь не водилось. Я могла бы ещё предположить, что кто-нибудь из деловых партнёров рискнул нарушить его личное пространство, но то расплывчатое пятно, что маячит за лобовым стеклом рядом с моим, недомужем, никак не может быть партнёром… разве что половым. Из-за солнечных бликов на стекле мне сложно рассмотреть лицо, но у меня нет никаких сомнений в том, что оно женское.

Гор занялся развозом своих шлюх?! А какие тут ещё варианты, если он держит путь из своего притона?

Я даже не сразу осознаю, что больше никуда не еду и, распахнув варежку, во все глаза таращусь на встречную машину. «Ах, ты ж, Змей паскудный!» – верещит взбесившаяся во мне собственница. Но каким-то задним умом я всё же осознаю, что Гор больше не обязан передо мной отчитываться, и пытаюсь владеть лицом. Да и хрен бы с этой пассажиркой, мало ли… НО!..

Твою Горыныча мать, она рыжая! Гадство, почему она рыжая? Что это значит? Это ведь что-то значит? А может, из-за этой ржавой шалавы и сорвалась моя свадьба?

Чокнутая истеричка во мне уже мысленно вцепилась в рыжие вихры соперницы и, выдрав их все вместе с луковицами, развеяла по округе.

Но несостоявшаяся гордая невеста презрительно кривит губы (я, кстати, всё контролирую в зеркальце) и, сложив наманикюренные пальчики на руль, ожидает развязки. Не думает же Горский в самом деле, что я стану бороздить сугробы, чтобы уступить ему дорогу? А тем более его рыжей лярве.

И я уже вижу, что он так не думает. Гор останавливает свою громадину в паре метров от моей машины и, не спеша покинув салон, топает ко мне. У меня всего несколько секунд, чтобы мобилизовать внутренние резервы для этой встречи, и каких же сил мне стоит не пялиться на Змееву девку.

Гор останавливается возле моей двери, однако не делает попытки её открыть – просто стоит и смотрит. А я на него – снизу вверх, но свысока. Вот и встретились, милок, на узенькой дорожке. Во мне сейчас столько негодования и лютой злобы, что кажется удивительным, с чего я всегда так его боялась.

Глядя ему в глаза, я медленно опускаю стекло.

– Здравствуй, Сашенька, – голос у Горского, как обычно, тягучий и вкрадчивый. Змеиный.

– И Вам, Гор Анатолич, не хворать. А я смотрю, Вы свою колымагу под шлюховозку приспособили.

Хочется отгрызть под корень собственное жало, но опрометчивые слова уже брошены, а Гор недоумённо изгибает брови и оглядывается на свой транспорт, будто не понимает, о чём речь.

– Ты ревнуешь? – он искренне удивлён, а я зла, потому что да, чёрт возьми, ревную!

– Не обольщайся, я ведь и раньше знала, что у тебя таких… – я причмокиваю губами, – таких лялек полный теремок, просто не думала, что ты с ними лично носишься. Зато могу с полной уверенностью сказать, что вчера в загсе ты был прав – я не готова ко всему этому, – я неопределённо взмахиваю рукой, но Гор кивает, как будто ему всё понятно.

На его губах играет хищная улыбка и, подняв правую руку, он демонстрирует кольцо на пальце.

– А я, как видишь, по-прежнему обручён.

– Ты обречён, Горский! Ты добровольно обрёк себя на то, чтобы прожить без меня, вот с этими, – я киваю на его тачку и брезгливо морщу нос.

– Сашуль, это не то, о чём ты подумала, – с кривой усмешкой выдаёт мой оригинальный Гор самую банальнейшую фразу.

Я готова рассмеяться ему в лицо, но уже и сама вижу, что это совсем не то.

Пассажирская дверь броневика медленно открывается, и из неё буквально вываливается в сугроб рыжая девчонка. Ой, нет, не девчонка – очень глубоко беременная молодая женщина. Я охаю и дёргаю ручку своей двери, а Гор уже срывается на помощь этой несчастной. А я за ним, утопая в сугробах.

Глава 10

Выходные пролетели нервно и бестолково. Да какое там пролетели – проползли, накаляя до предела мои нервы, беспощадно малюя синяки у меня глазами и отщипывая килограммы и сантиметры от моей фигуры. Я танцевала до изнеможения в попытке вытряхнуть из больной головы мучившие меня вопросы.

Кто эта беременная рыжуха? И от кого она беременна?

Не может быть, чтобы от Горского – он же сам говорил, что бесплоден.

А за каким тогда она оказалась в его машине? И почему она называет его Егором?! Даже я себе такого не позволяла… а почему, кстати?

Вообще-то, я надеялась… нет – я была уверена, что Гор сам позвонит и прояснит ситуацию. Мы ведь даже и не поговорили толком. Да и как тут разговоры вести, когда эта рыжая почти в обмороке валялась? И, главное, не потихонечку, сидя в машине, а непременно надо было вывалиться на глаза свидетелям. Так может, это игра на публику?

Хотя вряд ли – бледно-зелёную физиономию не изобразишь по желанию, да и видок у этой девахи был такой, что лишний раз не захочешь привлекать к себе внимание. Тем более она объяснила, что в машине ей стало душно.

А мне сейчас душно! И тошно!

Вот куда он её вёз? А главное, откуда?! Ведь явно из своего караван-сарая, не за подснежниками же она в лес ходила. Но тогда что она могла делать в распутном логове Змея, будучи до такой степени беременной?

А может, это несчастный случай на производстве? Ну а что, поединок гениталий нередко приводит к подобным последствиям. Но нет, вряд ли она столько отсиживалась бы в лесу, там ведь совсем запущенный случай – у неё же живот, как глубинная бомба, того и гляди – рванёт. И ещё говорит, рожать ей рано… да у Айки такое угрожающее пузо было на самом пике, а у неё всё-таки двойня. А у этой рыжей, похоже, тройня.

Вопросы множились, я бесилась, а Горский всё не звонил. Вот так я ему нужна! А ведь я хотела спасибо ему сказать за то, что пресёк распространение компромата из «Трясогузки». Хотя, по правде говоря, до благодарности я вряд ли добралась бы, потому что в первую очередь ждала от Гора извинений и хоть каких-нибудь внятных объяснений его отвратной выходке в загсе. Но хрен там – с глаз долой, вали домой. И не ной!

А мне хочется задрать голову и завыть, зарычать! От обиды, непонимания и абсолютной неизвестности.

И всё из-за Айки. Какая же дрянь – сгоняла, значит, к своему папаше, вернулась (ещё вчера, между прочим, вернулась!) и как ни в чём не бывало: «Сашок, ты голодная?» И ни полслова о том, как съездила, кого видела и о чём с этим кем-то говорила – терпение моё испытывает. Гадина, а не сестра! Она что думает, я сама стану про этого козла выспрашивать?

И я не стала – ни выяснять, ни ужинать. Вставила в уши наушники и отрывалась, пока до трусов не взмокла от пота. Устала, как собака, а уснуть всё равно не смогла. Промаялась полночи, а потом взяла и взломала этого сраного блогера-видеооператора. Вытащила на свет божий из его домашнего альбома самое отстойное фото, а под ним забацала пост для его любимых подписчиков, мол, как же вы все меня заебали, уроды. Так-то вот! Теперь этому пидору будет некогда копаться в чужом бельишке, пусть своё отстирывает.

Ар-р-р-р! Всё равно не полегчало.

Всё, воскресенье ушло в закат. Утром на работу, а я будто в шахте отпахала. И в офисе ничего хорошего меня ждёт. Рябинин прилетел и непременно найдёт, до чего домахаться – это раз, завтра собрание – это два, и вся база наверняка уже мусолит мой жопный танец – это три. Вот интересно, те, кто успел увидеть моё выступление, что подумали о моём наряде? Впрочем, моё свадебное платье и за костюм Снегурочки сошло бы. В офисе ведь никто не знает про свадьбу, а для каких целей я взяла в пятницу отгул, их не касается. И слава Богу, что народ не в курсе, а иначе – хоть увольняйся – пошла замуж да не дошла. И смех и грех!

– Сашо-ок, ты где там? – доносится с первого этажа голос Стефании. – Спускайся скорей, п-посмотри, что я тебе привезла.

Надеюсь, не Геныча? А, впрочем, был бы он здесь, уже весь дом сотрясался бы от его баса.

Я давно услышала, как приехала Стешка, но замешкалась, торопясь привести себя в божеский вид, чтобы не пугать младшенькую. А в зеркало глянула – караул!

– Да иду уже, – отзываюсь после очередного окрика.

Бросаю свирепый взгляд на своё отражение и иду к девчонкам.

Наш кот Бегемот, встретив меня в самом низу лестницы, тут же выгибает спину и, прижав уши, рычит, как дикий зверь. Это не Бегемот, а идиот какой-то! Что он против меня имеет? Ведь я ни разу эту сволочь не обидела… разве что недобрым словом.

– А ну брысь отсюда, козёл бесхвостый! – топаю ногой, и Бегемот неохотно отползает, хотя рычит ещё громче.

А наш ссыкливый кобель Август на всякий случай улепётывает со всех лап – тоже придурок неблагодарный. И вообще непонятно, что он делает в доме.

Вхожу в кухню. Сидят две мои кумушки – чаёвничают. К слову, чай в нашем доме – это главный напиток, мы уже плачем и писаем жасмином и бергамотом. А мастер чайных дел у нас, конечно, Айка. Сейчас она восседает в коротеньком кимоно, чёрные волосы рассыпаны по плечам, на губах нежная улыбка, спичечные пальчики придерживают пиалу – прямо гейша натуральная. А напротив неё Стефания, словно сказочная феечка – изящная зеленоглазая златовласка. И я такая, рыжая кикимора – здрасьте!

Глава 11 Александрина

Понедельник

Дом Инессы Германовны находится в самом центре Воронцовска. Это респектабельная пятиэтажная сталинка, смотрящая окнами на главную площадь, дворец бракосочетаний и ещё несколько очень значимых культурных объектов нашего города. Наверное, здо́рово жить в таком месте.

Когда-то мы с Вадиком тоже жили в центре, где всегда бурлит жизнь и даже ночью не бывает тихо. Мне нравилась такая кипучая атмосфера, поэтому, перебравшись к Айке, практически в лес, я долго не могла привыкнуть к жутковатой тишине. Было сперва ощущение, что меня оторвали от жизни.

Зато Айка наоборот – кайфует в нашей глуши и чувствует себя хозяйкой собственной вселенной. А Стефания вообще умеет приспосабливаться к любым условиям и обстоятельствам. И всё же мы трое, такие разные и непохожие друг на друга, продолжаем держаться вместе, и это самое ценное, что есть у меня сейчас.

Знаю, что со мной бывает сложно, а порой и вовсе невыносимо, но я так люблю моих девчонок, что если бы пришлось, отдала бы за них свою жизнь. От моей-то один хрен – никакого проку. И, как обычно, от этих мыслей снова захотелось плакать – от безграничной любви к девчонкам, от гордости за них и, конечно, от жалости к себе, такой самоотверженной и дурной.

– Это ж надо довести себя до такого состояния! – ворчит Инесса Германовна, колдуя над моим лицом.

Хмурая и сосредоточенная, с неизменным мундштуком в зубах, она уже минут двадцать ругается, не требуя от меня ответов. Возможно, ей так легче работается. Но сейчас, заметив неладное, она повышает голос:

– Так, Алекса, в чём дело? Почему опять глаза на мокром месте? Никакого уважения к моему труду!

– Простите, – бормочу с досадой и таращу глаза на Инессу. – Просто вспомнилось кое-что.

– Вспомнилось ей. Когда я работаю, ты обязана вытряхнуть все глупые мысли из дурной головы, – грозно командует Германовна, но тут же смягчается: – Александрина, ну ты же умненькая девочка, такая молоденькая и красивая… зачем же ты так над собой издеваешься? Ты ведь только жить начинаешь, а нервы уже ни в пизду, ни в красную армию. Разве эти недоросли стоят твоего здоровья?

– Горский вроде давно вырос из недорослей, – невесело усмехаюсь. – Уже зрелый мужик.

– Пф-ф, зрелый! – Инесса отступает от меня на пару шагов и придирчиво оценивает результат своих трудов, не отвлекаясь от темы. – Запомни, деточка, мужчины никогда не созревают, у них есть только два периода – расцвёл и завял. И чем ярче они цветут, тем паскуднее их натура, особенно потом, когда тычинка отваливается.

Всё это она произносит таким серьёзным тоном, что я начинаю подхихикивать, а Германовна, между тем, продолжает колдовать над моим лицом и делиться богатым опытом:

– Зато мы, девочки, при грамотном распределении своих ресурсов можем долгие годы использовать их цветение себе во благо. Я знаю, милая, что с мудозвонами всегда веселее и интереснее, но тогда следует отрастить себе прочную броню и не растрачивать себя на каждого транзитного членоносца. Я тебе так скажу: мужья, любовники, должности – это всё проходящее, оно по другую сторону твоего эскалатора. А ты, моя милая, прёшь вверх и не оглядываешься. Пока у женщины нет своих детей, нет и причин трепать собственные нервы.

– Ну да, Вам сейчас легко рассуждать с высоты своего опыта, – бубню себе под нос.

– А ты и не успеешь его набраться, если выходки каждого мерзавца станешь принимать так близко к сердцу. Оно ж не выдержит таких перегрузок! Алексочка, поверь старой мудрой женщине, охотников на тебя найдётся ещё херова туча, ты же на редкость хороша и самодостаточна. Согласись, мало кто может похвастаться такими скачками в карьере в столь нежном возрасте. А вот самооценка у тебя, деточка, прямо как у моей Элюшки пару лет назад, – Инесса вздыхает и даже её голос смягчается при упоминании о своей Эллочке, и тем же нежным тоном она заключает: – Но я думаю, ты просто устала, отдохнуть тебе надо, и подальше от всех раздражителей.

– Му-гу, мне бы только до пятницы дожить – и на Занзибар. Как думаете, достаточно далеко?

– Великолепно! – восклицает Инесса. – Даже завидую тебе… эх, давненько я не путешествовала по экзотическим местам. Помню, как-то с Илюшкой, это мой бывший любовник от третьего брака, забрались мы на Бали… – и она, не отвлекаясь от главного дела, принимается рассказывать о своих приключениях.

А я слушаю вполуха и, когда представляется возможность вращать глазами, разглядываю её роскошный будуар. Мне и раньше пару раз доводилось бывать в этой квартире, но в святая святых, а именно свою спальню, Германовна допустила меня впервые. По её словам, здесь идеальное освещение и под рукой имеется всё, что требуется для работы.

А ещё здесь невероятных размеров кровать и хромированный шест у её изножья. И, между прочим, пилон здесь не для понтов, а для ежедневных разминок хозяйки спальни. Просто невероятная женщина! В таком возрасте обладать настолько неистовой энергией и сохранять потрясающую форму – это достойно большого уважения.

Впрочем, о возрасте Инессы я могу лишь догадываться по наличию у неё взрослой внучки, а это значит, что Германовне... даже страшно представить, сколько лет! Но лично я не дала бы ей больше пятидесяти. А при должном старании и выгодном освещении я уверена, что эта изящная, эффектная и всегда ухоженная дамочка вполне сойдёт и за тридцатилетнюю. Именно поэтому меня не особенно шокирует её молодой любовник.

Глава 12

Понедельник

Когда я втискиваю свой Nissan на служебную парковку, часы показывают уже пятнадцать минут десятого. Контролировать меня обычно некому, но я терпеть не могу опаздывать на работу. И хотя я помню, что начальство не опаздывает, а задерживается, сегодня это совсем некстати. Но красота требует жертв. И придаёт уверенности, между прочим, а сегодня я должна быть во всеоружии.

Перед тем, как покинуть прогретый салон, я снова заглядываю в зеркало – хороша Александрина! Но тут же отвлекаюсь от своей красоты и с раздражением лезу в сумочку, чтобы отыскать в ней трезвонящий мобильник.

– Александриночка Валентиновна, а Вы сейчас где? – лепечет в трубку Анечка.

Хочется ответить в рифму, но моя помощница-умничка не заслуживает такого обращения. Но и отчитываться перед ней я не собираюсь.

– Скоро буду, – отрезаю сухо и коротко и уже собираюсь сбросить вызов, но Анечка, понизив тон, выпаливает:

– Просто тут Павел Ильич приехал и уже спрашивал о Вас. Мне показалось, что он немного не в духе, вот я и подумала…

– Он один приехал? – спрашиваю, затаив дыхание.

– А… да-а, один… кажется. В смысле, я с ним никого больше не видела.

Я выдыхаю с облегчением и неожиданной досадой. Один, значит…

– Александриночка Валентиновна, а если он ещё раз спросит? Может, сказать ему, что…

– Я скоро буду, – отчеканив, нажимаю отбой.

Хрен его принёс в такую рань! Ну а в том, что босс не в духе, нет ничего удивительного – последняя неделя года, а мы по самые уши в долгах. А виноват кто? Знамо, кто – тот, кто сейчас задерживается!

Покинув салон, я ставлю машину на сигналку и направляюсь в офис. Под ногами стелется песочная дорожка, не позволяя ногам разъехаться, поэтому иду гордо и красиво. Мужики со склада вот-вот штабелями попадают, а я с болезненной грустью осматриваю свои владения.

«Воронцовскснаб», наполненный кипучей деятельностью, постоянно гудит как растревоженный улей, не стихая даже по ночам, когда трудятся работники мебельного цеха и типографии. К счастью, моя ответственность так далеко не простирается, и я отвечаю только за оптовую «алкашку». Пока ещё отвечаю.

Удивительно, но праздношатающихся сотрудников нет ни в лифте, ни в коридорах. Ах, да-а – главный же приехал! Теперь понятно, куда все подевались – быстренько шмыгнули по своим норкам, чтобы изображать бурную трудовую деятельность. Работнички!

До кабинета мне удаётся добраться незамеченной – отлично! Я быстро ныряю внутрь и подпираю спиной дверь. Фух, чёртов мандраж! Если разобраться по сути, то чего мне дёргаться, я же тут главная… но на душе всё равно неспокойно. Оглядываю свой простенький кабинет, а внутри ещё горше. А я-то, простота наивная, хотела здесь ремонт забомбить, кресло обновить… эх! Пусть об этом теперь болит голова у Вадика. Но потом, а сегодня это ещё мой кабинет и хозяйка здесь – я.

Отлипаю от двери и едва успеваю спрятать в шкаф шубку, как раздаётся стук. А вот и гости пожаловали. Готова поставить на кон свою новую шубу против бутылки бормотухи, что это Рябинин.

– Кто там? – спрашиваю нежным голоском.

Дверь тут же распахивается, а за ней… я как в воду глядела – Пал Ильич собственной неотразимой персоной.

Роскошный мужик! Высокий, отлично сложенный, со своим фирменным хитрым прищуром карих глаз – просто секс ходячий. Думаю, встреть я его раньше, чем Вадика, могла бы всерьёз увлечься. Правда, за этот приз пришлось бы пободаться с мамой, а потом и с Айкой, ведь эта собственница ревнует своего папашу больше, чем мужа. Но нет, история под названием «Отец моей сестры» – это слишком пошло. А уж «Отец моей сестры и моего бывшего» – вообще какая-то вакханалия. Как же всё чудно́ переплелось в нашем мире.

А вообще, стоит отдать должное моему боссу, в связях он очень осторожен, а уж на работе – ни-ни. Но это вовсе не мешает женской половине сотрудников строить ему глазки и томно вздыхать. И даже его грозно сведённые к переносице брови их не отпугивают. Да и меня, признаться, тоже.

– Пал Ильич, какая приятная неожиданность, – вру по чём зря, не забывая улыбаться. – Похоже, Вы за мной в окошко пасли?

– Услышал твои каблучки, – хмыкнув, Рябинин касается губами моей щеки и, отступив на шаг, осматривает меня с головы до ног. – Ну здравствуй, доченька... отлично выглядишь! Надо полагать, побег из загса пошёл тебе во благо?

– Следили за мной, – я не спрашиваю, а констатирую. И спешу занять пока ещё моё место за директорским столом.

– Ну а как иначе? – разводит руками Рябинин и тоже усаживается в кресло напротив. – Оберегаю ценные кадры. Я и за тачкой проследил, под колёса которой ты норовила броситься.

Гадство! И ведь, небось, действительно думает, что бросалась. И ведь глупо пытаться его разубеждать, поэтому я лишь закатываю глаза – ну-ну, мели, Емеля.

– Мне даже повезло увидеть, как ты праздновала свою свободу в «Трясогузке», – продолжает он веселиться.

Вот пусть теперь и порадуется, что Бог его отвёл от такой дурной невестки.

– Пал Ильич, так Вы специально заглянули, чтобы обмусолить тему моего несостоявшегося замужества? Признаюсь, мне очень лестно, что Вы так живо интересуетесь моей личной жизнью, но, боюсь, мне придётся Вас разочаровать, поскольку я не настроена это обсуждать.

Глава 12-1

Ровно в одиннадцать в ожидании расправы меня прожигают взглядами почти три десятка торговых представителей. Это наша основная мощь и моя головная боль. Я же продолжаю молчать, потому что мы все ждём Рябинина. В тихих шепотках уже второй раз звучит слово «Трясогузка», но такой хренью им не сломить мой боевой настрой. Даже Рябинину это не удастся.

Но двум Рябининым…

Я уж было решила, что у меня в глазах двоится, но нет – за стеклянной дверью конференц-зала их нарисовалось действительно двое. Во рту у меня мгновенно пересохло, а сердце в груди подпрыгнуло и застучало с такой неистовой силой, что лифчик стал мне вдруг тесен.

Открылась дверь, и в зал вошли Пал Ильич и… Вадим Палыч.

О, Господи, дай мне сил!

Словно сопротивляясь магнитному притяжению, я цепляюсь пальцами за край столешницы, а вокруг уже исчезают люди и звуки. В этот миг здесь только двое в узком тоннеле встречных взглядов – тёмного и светлого.

Мы не виделись два года, а кажется, будто целую вечность. И сейчас жадно разглядываем друг друга, подмечая малейшие изменения.

Ой, мамочки, какой же он стал… обалденный!

Вадим и в восемнадцать был красавчиком, и я даже удивлялась первое время, что такой потрясающий парень выбрал меня, рыжую корову. Моя самооценка тогда была примерно на уровне плинтуса (спасибо мамочке и братцу), а Вадим заставил меня поверить в собственную привлекательность. Вытащил из куколки бабочку – крылья мне подарил. Он же их потом и обломал.

Сейчас передо мной уже не тот темноглазый смазливый мальчишка, теперь это взрослый, с виду очень серьёзный (наверняка напускное) и дико сексуальный мужчина. И как же сильно он стал похож на своего отца. Помню, в последний раз (и он же первый) я видела своего бывшего в костюме и галстуке на нашей свадьбе. Тогда мне казалось, что круче выглядеть просто невозможно. Как же я ошибалась! Сегодняшний Вадим Палыч в костюме – это моя погибель.

И как мне теперь не рассыпаться на множество рыжих осколков?

Гадство! Да что со мной? Я ведь предполагала, что мы сегодня встретимся, и даже готовилась к этой встрече – и взгляд отрепетировала, и текст. Но если заготовленная речь сейчас не к месту, то выражение моего лица… Ох, не хотела бы я видеть в этот момент своё отражение. Утешает лишь то, что и мой бывший забылся и потерялся.

Я первой разрываю зрительный контакт и стряхиваю оцепенение, а переведя взгляд на Рябинина-старшего, понимаю, что немногое пропустила из его вступительной речи.

–… Вашему вниманию Рябинина Вадима Павловича, – с нескрываемой гордостью вещает босс. – Прошу, как говорится, любить и жаловать.

О-о-о! Судя по взглядам наших дам, чтоб им всем окриветь, любить Вадим Палыча они уже готовы. И началось…

– А Вадим Павлович не женат? – подаёт голос самая дерзкая из «продажников».

– Вы к нам насовсем?

– А сколько Вам лет? – высовывается Алина всем своим телом.

Ох, да ты-то, старая кляча, куда прёшься?!

– Похоже, Вадим Павлович уже определился, – вклинивается в женский гам голос супервайзера*, а я ловлю по-прежнему нацеленный на меня взгляд бывшего.

*(От автора: супервайзер – руководитель торговых представителей.)

– И его можно понять, – веселится босс, похлопывая сына по плечу и возвращая к действительности. – От нашей огненной красавицы невозможно отвести глаз.

Красавица же в моём лице изо всех сил борется с нахлынувшим смущением и проклинает обоих Рябининых.

– Вадим, а теперь позволь тебе представить прекрасного капитана нашего корабля – Александрину Валентиновну.

– Мне очень приятно, – очнулся мой бывший и даже подался было в мою сторону, но либо папаша его пнул, либо сам опомнился и, наконец, обвёл взглядом конференц-зал. – Всем доброго дня.

А ведь я уже почти забыла, как звучит его голос… как царапает он мою душу. И как же сдержанно он научился улыбаться, не то, что раньше – рот вечно нараспашку, и ни грамма серьёзности.

– Надеюсь, у нас с вами ещё будет возможность познакомиться ближе и пообщаться, – обещает Вадим. Не мне – коллективу.

Пф-ф! Познакомиться ближе! Уж конечно, у тебя будет уйма возможностей. Можешь сразу после собрания начинать сближаться.

Бывший между тем продолжает:

– А сейчас давайте не станем отвлекаться на мою скромную персону и не будет заставлять ждать нашу очаровательную Александрину… Валентиновну.

На-ашу! Мать вашу!

Я растеряла не только весь боевой запал, но и заготовленную речь напрочь забыла. И такую пургу понесла… о том, что успех нашего предприятия зависит не только от грамотного руководителя, ведь «Воронцовскснаб» – это прежде всего люди, и, когда мы научимся работать сообща, как единый организм, тогда и будет нам всем счастье. И все мы – звенья одной цепи, и звяк-звяк-звяк, и т. д. и т. п…

Народ прифигел от такой проповеди, они-то ждали озверевшую овчарку. Спасибо Бабкину, который рискнул вклиниться и напомнить о годовой премии. Совсем страх потерял, придурок. Именно этот мудила и разослал внутри компании видео с моим участием. Вот и сейчас он привёл меня в чувство, напомнив о главном.

Глава 13-1

Спустя полчаса, освежив пёрышки и бессовестным образом забив на работу, я срываюсь на свидание, игнорируя застывшую на пороге моего кабинета Анечку.

– Александрина Валентиновна, надо срочно подписать протокол разногласий, юрист уже всё проверил, - лепечет она, прижимая к груди папку с документами.

– Мне некогда его перечитывать, Рябинину подсунь, – я выдергиваю из шкафа шубку и беглым взглядом осматриваю себя в зеркале. Глаза блестят, щёки пылают, грудь вздымается. А внутри вообще жуткий кипиш.

– Ка-какому Рябинину? – почти шёпотом спрашивает моя помощница.

– Хороший вопрос, – я бросаю на слегка побледневшую Анечку насмешливый взгляд. – А сама-то ты как думаешь?

– Да я… Александриночка Валентиновна, неужели это… правда? Я не поверила, но торговые говорят, что новый Рябинин теперь будет вместо Вас.

Хм, отличный лозунг для бунта на корабле: «В Новый год с новым Рябининым!»

– Не горюй, Анют, зато для тебя есть несомненный плюс – Вадим Палыч звучит и произносится гораздо проще, чем Александри-ноч-ка Валентиновна.

– Ну зачем Вы так?..

– Так, всё, выходим, – я торопливо покидаю свой кабинет, попутно выталкивая расстроенную Анечку, и устремляюсь к лифтам.

– А Вы надолго? – несмело звучит мне вслед.

– Как пойдёт, – бросаю ей, не оглядываясь.

А из лифта, держа в руках пакет с пончиками, вываливается Алина. И с места в карьер:

– Саш, ну и как он тебе?

Даже не собираюсь спрашивать, кто этот ОН, и так понятно. Зато у меня очень зудят руки от желания вырвать пончики из холёных пухлых ручек и забить этой Алине-блядине в глотку вместе с пакетом. Но некогда. Оттеснив бедром коллегу, я захожу в лифт и, уже нажав кнопку, слышу вдогонку:

– А ты куда? – это Алина.

– Саш, постой! – а это мой бывший где-то в конце коридора.

Но дверцы лифта уже отрезают от меня изумлённую физиономию Алины и очередной окрик Вадима: «Аленький!»

Вот же придурок! Всю конспирацию обосрал.

На улице снова метёт, и я, прикрывая ладонями глаза, бегу к ожидающему меня броневику Горского. Запрыгнув в салон, я обнимаю Гора за шею, целую и ловлю себя на мысли, что, наверное, впервые встречаю его так пылко.

– А ты чего такая… – начинает он, но до конца так и не озвучивает свой вопрос, потому что мы оба слышим:

– Сашка!

– Понятно, – цедит Горский, а я оглядываюсь.

Вадим в пиджаке нараспашку и перекошенном галстуке сбегает по ступенькам крыльца и останавливается в тот момент, когда наша машина трогается с места. А я продолжаю смотреть, не в силах оторвать от него взгляд. Мой восхитительно небрежный бывший муж… как же идёт ему этот пиджак… и галстук на плече… и взъерошенные чёрные волосы… и даже эта метель. И моё латанное-перелатанное сердце рвётся туда, Ему навстречу. Такое непослушное, отчаянное и глупое сердце. Мне ни за что не собрать его вновь.

«Ненавижу!» – шепчу и зажмуриваюсь, чтобы не видеть боли в глазах Рябинина и не верить в то, что он способен это чувствовать. Так и сижу с закрытыми глазами, не осмеливаясь повернуться лицом к Гору. Всё это нечестно по отношению к нему. Да и к себе самой. Не жизнь, а сплошной театр абсурда. Похоже, мой диагноз ещё печальнее, чем мамин. Та хоть знает, чего хочет.

Гор молча ведёт машину, и я тоже молчу, скосив глаза на его руки. Такие ухоженные, изящные, с длинными пальцами и аккуратными ногтями, эти кисти совсем не выглядят мужскими – это бесит. Но я знаю, сколько силы в этих руках – и это заводит. С Гором у меня так всегда – сплошные противоречия.

– А куда мы едем? – спрашиваю, когда тишина в салоне начинает меня тяготить.

Вообще-то «едем» – это громко сказано, поскольку от «Воронцовскснаба» мы отдалились метров на сто, и торчим в пробке, зажатые со всех сторон транспортом.

– Ты ведь хотела увидеть мой подарок? В ту сторону мы и стоим.

– Я хотела увидеть тебя, – теперь я смотрю ему прямо в глаза, чтобы он не сомневался в моей искренности.

Остаётся самой в это поверить. Хотя на подарок мне сейчас мне и правда плевать, я просто нашла предлог сбежать от Рябинина.

Встретив мой взгляд, Гор криво усмехается, но не комментирует. Рядом с ним тоже невыносимо.

– А нам далеко ехать?

– Как повезёт, – Гор кивает на дорожный затык. – Но пешком идти минут пять.

– Так, может, лучше пешком? – предлагаю я, несмотря на злую погоду. Уж лучше плохо идти по холоду, чем сидеть в тепле и в таком напряжении.

И, согласно кивнув, Гор направляет машину к тротуару.

По моим соображениям в пятиминутной близости от нас как раз находится автосалон «Mercedes-Benz». И я уже настолько уверилась в том, что мы направляемся за машиной, что когда Гор двинулся в противоположную сторону, едва не ляпнула, что автосалон не там, но вовремя прикусила язык.

Новая догадка настигла меня внезапно и ошеломила.

Но реальность – сразила наповал!..

Глава 13-2

– Ненавижу тебя, урод! Ненавижу! – ору, глотая слёзы, и никак не могу подняться, барахтаясь в путах собственных шмоток. – Подавись ты своими подарками, мудак, они мне на хер не нужны.

– Ещё как нужны, – спокойным тоном возражает Гор и снова делает шаг ко мне.

– Не подходи ко мне, сволочь, не трогай меня! – я отползаю, полируя голой задницей пол, и безуспешно пытаюсь натянуть трусы.

– Дура ты, Сашка, – Гор подхватывает меня под мышки и, рывком поставив на ноги, прижимает к себе. – Такая дура.

– Пусти! – я вырываюсь и пытаюсь молотить кулаками по ненавистному Змею, но безуспешно – этот вертлявый гад блокирует все мои попытки достать его рожу. И от этого я реву ещё громче.

В конце концов, устав с ним бороться, я опускаю руки и обмякаю в его объятиях. Мы стоим так очень долго – наверное, и на улице уже стемнело. Но когда Гор начинает гладить меня по волосам, я снова взбрыкиваю.

– Не трогай, – рявкаю я и, наконец, вырываюсь из его рук. – Никогда не смей больше ко мне прикасаться. Понял?

Гор молчит, а я отступаю на безопасное расстояние и только сейчас натягиваю трусы, порванные колготки и одёргиваю платье.

– Ты возомнил себе, что подарив мне квартиру, сможешь обращаться со мной, как со шлюхой? Ты ошибся, Горский, подобное унижение я не стану терпеть даже за все твои чёртовы деньги. Ясно? Тебе показалось недостаточным при всех отказаться от меня в загсе? А ведь я, идиотка, почти тебя простила и даже сочинила тебе оправдание. А только нет никаких оправданий, есть причина и следствие.

Утопив руки в карманах, Гор продолжает хранить молчание, и только брови удивлённо взлетают вверх – типа каки-таки причины?

– Тебе же начхать на чувства других людей по той причине, что ты – охуевший от безнаказанности самоуверенный ублюдок, и заранее всегда уверен, что с тебя не спросят. И ведь я тоже с тебя не спрошу, и даже Айке ничего не скажу. А знаешь, почему? Да потому что мне стыдно, что я допустила к себе такое обращение, что доверилась тебе. Ты решил проучить меня, Гор? А за что, скажи?

Обида и стыд захлёстывают снова, и я, не в силах сдерживать всхлипы, зажимаю ладонью рот. Выравниваю дыхание и с остервенением смахиваю бегущие слёзы.

– Разве я предавала тебя? Или, может, я клялась тебе в любви и напрашивалась замуж? А ведь это не я, а ты преследовал меня все эти годы. А теперь решил наказать за то, что я не оправдала твоих ожиданий? А чего ты ждал от меня, Гор? Или ты оскорбился за то, что я использовала тебя? Так я этого никогда и не скрывала.

– Саша…

– Хуяша! Сейчас я говорю! А разве ты меня не использовал? Да мы оба пользовались друг другом, потому что нам так было нужно. Не знаю, что хотел от меня ты – ты ведь не слишком разговорчив, но я искала в тебе сильного мужика, которому нужна только я, и за которым смогу спрятаться. Я просто хотела вспомнить о том, что я женщина, а ты решил прогнуть меня.

– Это не так, – хмуро отозвался Гор.

– Да так! Я бы и не позвонила тебе сегодня, если б ты сам не предложил мне встретиться. А ведь я, как другу тебе позвонила, как скорой помощи… да, я хотела, чтобы ты вытрахал из меня весь нервяк и ненужные мысли. Мне было хреново – очень хреново, и я надеялась забыться с тобой. Какая дура, да, Гор? Да, я не потеряла от тебя голову, но я доверяла тебе… А ты наглядно указал мне моё место.

– Саш, я никогда не хотел тебя обидеть, – глухо произносит Горский. – Хочу, чтобы ты это знала. Прости…

Наверное, не смотри я ему в глаза, решила бы, что мне послышалось. Ну надо же, Змею понадобилось меня растоптать, чтобы вспомнить слово «прости». Наверняка для него непросто произнести такое, но сейчас у меня нет сил анализировать и удивляться.

– Нет, – я качаю головой и отступаю к стене. – Я никогда тебя не прощу. И эта квартира… она, конечно, очень шикарная, но это место всегда будет напоминать мне о том, как я валялась с голой жопой у тебя в ногах. Ты не угадал насчёт убежища, Горский, из этого убежища мне хочется бежать без оглядки. Не провожай меня.

***

«Не буду больше плакать!» – твёрдо обещаю себе, вытирая дорожки слёз. Проторчав почти два часа в итальянском ресторане и влив в себя литр кофе, я вызываю такси. Возвращаться за машиной на базу нет ни сил, ни желания, а в офис – тем более. Пусть увольняют – мне всё равно. Один хрен, я не смогу работать рядом с Рябининым. В телефоне куча пропущенных вызовов – от босса, от Стешки, от мамы… но никому из них я не смогу объяснить, отчего мне так паршиво. Как будто метелью крышу дома снесло, оставив меня голой.

– Я дальше не поеду, – заявляет таксист, тормозя на опушке леса.

– Вы боитесь, что ли? – я с недоумением разглядываю мужика, отказывающегося везти меня к дому. – Тут осталось всего метров двести.

– Да? А если я там застряну?

Я даже не пытаюсь спорить и показывать таксисту на укатанную Айкиным «Монстром» колею, а просто молча покидаю салон.

– Эй, куда? А деньги? – доносится мне вслед.

– Балалайку тебе в обе руки, – не оглядываясь, я перекидываю через плечо фак и топаю сквозь метель к родной избушке.

Опять метель и мается былое в темноте…

Не буду плакать!