Окаянная для чудовища

Глава 1

Истину глаголят, не будет жития тебе, коли лихо одноглазого встретишь. А я его ещё и извёл. Половины лица за то лишился и дома родного.

Изгнали меня из общины.

Уродлив я стал, с лицом обезображенным. От вида моего дети разбегаются, а старики без воздуха задыхаются.

Да кого винить?!

Никто за руку меня не тянул, против лиха одноглазого выходить. А всё молодость, — кровь горячая отчаянная, да порывы благородные, будь они неладны! Спас деревню, а они всё чураться от меня поголовно стали.

Их-то и понять можно: сам раньше нос воротил от кривых и юродивых.

Лишь глава наш бывший, а ныне старейший, на разговор вызвал, да ответ сказал держать: долго ли я буду страху по деревне нагонять.

– Ты пойми их, – добавил к речи своей сдержанной староста. – Сам же молвил, что коли снаружи кто страшен, то чего ж от нутрей ожидать?! Должен, поди, разуметь души людские, — уж двадцать три весны тебе стукнуло.

– Разумею. Да только я ж шкурой своей за животы ваши заплатил! – с чувством по столу кулаком бью, да так, что черепки подпрыгнули. – Меня как героя привечать должны, а люд… – плюю в сторону.

– Вышел ты супротив беды, не пожалев живота своего. Похвально. Только ты на нас не серчай. Сделай ещё одну милость, — уйди восвояси.

– Как не серчать, коли даже старейший, супротив меня, подобные слова молвит?! – ещё пуще злюсь я.

– А так. Стисни зубы, другим во благо. Неужто зря животы наши спасал? Нету житья из-за тебя в деревне: дети на улицу бегать страшатся, бабы беременные раньше срока разродятся. Да и я в тебе силу великую чую. Не к добру тебе среди нас жить.

– Где же мне жить, коли здесь дом мой родной?! – спрашиваю истину незыблемую со старца.

– Это мне неведомо. Сам знаешь: обычно хворых да обезображенных у нас на костёр ведут. Это ж словно дичь худая*, — коли с виду хворая, то внутрях ещё хлеще. Не будет толку с такой, а то и порча с неё пойдёт. Любой охотник добьёт, чтоб не мучилась. Уходи по добру, поздорову. Коль приключится хворь какая в деревне, все разом тебя заподозрят. Лихом ты отмеченный. Не доводи родню до греха, всеми богами тебя заклинаю.

*Употреблялось вместо слова больной.

Друзья, история бесплатная. Лучшая награда автору - это ваш лайк и комментарий)))

Глава 2

Вот так я и стал той самой дичью, что старец описывал, — лесной да одинокой…

Не судьба мне ни средь людей жить, ни красну девицу в жены взять.
А ведь когда-то мечтал...

Потянулись годы одинокие.
К людям я по крайней надобности казался, да лишь затемно. Коли уж хлеба ржаного нестерпимо хотелось. Выходил я, лицо платком прикрывая. Мехами за кусок хлеба ценными рассчитывался. Иначе и связываться со мной бы не стали. Нажива она страх людской притупляет, жадными делает.
Хотели недоросли одни на мне нажиться, видать, из избы потаскивать стали без ведома старшего. А шкуры мои, да коренья редкие, по общине меняли на блажь всякую. Растянули их на столбе, да высекли. Слышал крики я их, когда к условленному месту в назначенное время явился. Пороли их да приговаривали, что нечего нечисть привечать, да лихо к общине приваживать.
Что ж... Дожил я... Самого за лихо уже принимают...
Молва обо мне пошла тяжёлая.
Будто до того мне пропитание выманить легко было: на чужаков в общинах и без того волком глядят, чураются, да сплёвывают через плечо, коли слово доброе от меня услышат.

Прежде чем к дому подпустить выспросят: чей, откуда, да пошто. Лицо открыть требуют. Отказываю, — в худом подозревать начинают, а то и с нечистью путают, которая лик свой не являет, а души с собой забирает.

Редко кто и где меня привечает, воды колодезной предлагает напиться. И то по незнанию, прежде чем лицо моё узреть. Подозрительный люд везде, — обозлившийся. Худо во всём ищет.

Вот такая плата мне горемычному за добро. Порою так хочется, чтобы всё как в былые времена: девицы улыбки дарили, а молодцы каждое слово ловили, да наперебой удалой ловкости научить просили.

Я ж во всём с малолетства первым был. К похвале да почёту привыкший. Разве ж, — был у меня один супостат. Остальные, бывало, с поклоном подходили.

И все как один — за помощью.

Как же теперь сродники там без меня? Ощутили отсутствие моё, али живут себе, не кручинются, да в ус не дуют?

Глава 3

Посмотреть на себя со стороны, — ведь неспроста я, не жалея живота, защитить всех стремился...

По душе мне похвала людская пришлась. Да не только...

Славы хотел. Такой, чтобы супостата своего затмить! Желал, чтобы Мирослава знать забыла Светогора своего. За меня пошла.

Да куда уж там…

Поди нынче у них уже там чада по лавкам сидят. Про меня Мирослава и раньше дум не вела, а тепереча и вовсе, как страшный сон забыла…

Чаяния-то мои понятные. Мужские, житейские. Кто ж за суженую свою не бился? Ладные девицы нарасхват, а худые да смурные так в девках и ходют. Мирослава моя, первой красавицей на деревне слыла. С кем только Светогор за неё не бился. Разве что со мной и не бился. Я ж бы как ударил, так беду на весь род свой накликал. Вот и пытался иными путями девице приглянуться. Теперь-то уж пустым всё кажется. Не смотрела она на меня. И как бы я ужом пред ней не извивался — не взглянула бы.

Вот и топчу я землю-матушку в одиночку, да не дорогами людскими, а тропой иду звериною.

Птицы над головой свои переговоры ведут.

Весна.

Каждая тварь себе пару ищет.

Даже, вон, кроты слепые плодятся, с досадой подумал я, шагая по изрытой ими холмистой земле.

Вот и мне невтерпёж.

Уж подумывать начал землянку выкопать да забрать из общины какой девицу красную. Коли не помрёт рядом со мной от страха, в остальном её не обижу.

Долго ли коротко шёл я по тропе за думами, — это мне неведомо.

За кручиною своею даже не замечал, как дни ночами тёмными сменялись, а весна летом.

Лес дарами кормить начал: грибы пошли, да ягоды наливаться стали.

А я всё шёл, куда путь-дорога вела. Людские тропы уж по привычке стороной обходил.

Иду иду, а пути моему конца и края нет!

В ранешние времена даже не подозревал, какой мир вокруг большой, да лесистый.

Кого я только за это время не повстречал? Лешего видел, кикимору, да мавок злобных, даже у Яги в хате ночевал. Заодно ей печку пыхтящую поправил у дома. Сговорчивая бабка оказалась, не противилась: накормила, напоила и спать уложила. Рада была гостю такому. Сама от людей таится. Кожа-то у неё бугристая, да нос горбатый, крючком.
Верно, ничему меня жизнь-матушка не учит, потому что не проходил я мимо беды людской. Ну как ребёнку стараниями лешего заплутавшему не помочь, из леса горемычного не вывести? Или молодцу, которого нечисть лесная, — баба с цыцками, усыпила да присосалась.
Лютует нечисть... И меня усыпить пыталась, да не действуют теперь на меня чары нечистые.
Не стал я мимо проходить, застав лежащего молодца с этой бабой. Это вам не леший безобидный, коли законов не нарушать. Слышал я о бабе этой Богыней её кличут. Говорили нам, что нечистая баба эта в чаще лесной живёт, зимой и летом голая ходит, а цыцки имеет такие длинные, что может их перевесить через плечи, как косы. Она сосёт людей, девок и хлопцев, — всех кто в глушь забредёт. Чувствует путник, что веки с каждым шагом тяжелеют, да так спать хочется и не разомкнуть уж их, будто ему очи зашили. Как пустик горемычный упадёт без чувств, так баба сразу и ложится около него, и сосёт и сосёт, как ребёнок мать. Так что потом такой хлопец имеет такие цыцки словно баба кормящая. Но это так, шалости, по сравнению с тем, что пробирается она в общины, да подменяет в ночи дитя на своё, сухое да хворое. Да так ловко, что не сразу подмену даже мать подмечает. Ещё в детстве нас ею страшили, когда в лес пускать противились, а потом девок от страха разревевшихся, успокаивали тем, что не суётся она в наши леса, так как леший у нас тут суровый.
Так вот сунулась на свою голову...

Порубил я её на части мелкие, да в кусты сбросил, а молодца в студёную воду отнёс да опустил, чтоб очухался.

Орал он от боли знатно! Цыцки-то ему эта баба нечистая насосать успела, но всё не как у кормящей матери. Подтянутся. Сказал ему я об этом, а он в грудь бить себя начал, да реветь, — меня во всём винить. Мол пришёл я поздно его спасать. Куда ему теперь такому. Тут я ему и казал своё лицо: мол, а мне куда прикажешь, — зря… Улепётывал он от меня так, что цыцки по ветру развивались.

А я который раз задумался, надо ли мне оно, — людей неблагодарных спасать?

Не дождёшься от них и добра слова.