Океан надежд - 2. Лето испытаний

Глава 1: Погребение.

1.

Ночью небо обволокло серыми низкими тучами и изредка раздавались глухие звуки грома. Дождь заморосил ближе к утру, и восхода солнца в этот день никто так и не увидел. Первые капли, падающие с хмурых небес, превращали твердую землю в жидкую грязь, в которой спустя полчаса после начала дождя начали отпечатываться следы тяжелых мужских сапог.

Дождь считался плохой приметой, если он совпадал с проведением ритуала погребения. Об этом знали все, но предпочитали молчать и отводить друг от друга неловкие взгляды. Лица собравшихся были печальными и мрачными. Неожиданно, из тревожного молчания, которому сопутствовали лишь шлепки десятков ног по лужам, да скрип деревянных колес, раздался чей-то голос:

- Скорее бы конец, - и тут же смолк, стоило раздаться в ответ нескольким нервозным покашливаниям. Последний раз похожий ритуал проводился в этих краях больше полувека назад, и никому не хотелось нарушать или вносить опасные изменения в тщательно отрепетированные действия из-за чьих-то глупых ошибок. Даже тем, кто участвовал в подобном ритуале впервые.

Излишки дождевых капель, превращаясь в тонкие струйки, непрерывно стекали с полей широких шляп шествующих. Кожаные плащи черных и коричневых цветов не пропускали влагу, чего нельзя было сказать о сапогах, а потому впервые за долгие недели нескончаемой жары, всех мужчин, идущих под дождем, начала бить дрожь. Многие уже мечтали поскорее согреться с помощью чего-то горячительного. Но пока никто не решался повернуть назад.

Когда впервые с начала ритуала раздался громкий стук по дощатой поверхности, все вздрогнули, даже самые старые, в чьей жизни этот ритуал был не первым. Молодые же и вовсе принялись хвататься за револьверы, а спустя мгновение, опуская взгляды вниз, смущенно убирали руки. Жуткий, продирающий до глубины души стук по дереву раздавался нечасто и почти всегда был неожиданным, несмотря на то, что многие старались его предугадать, но мало у кого это получалось.   

Улицы были пустынными, ставни всех домов закрыты, но люди, не присутствующие при процессии воочию, все же участвовали в ней с помощью другого чувства – слуха.

Дождь не прекращался, люди шли вперед, держа путь к воротам небольшой деревеньки под названием Конвинант, а перед всей процессией медленно шагал конь, запряженный в повозку, в которой, мертвым грузом, лежал сосновый гроб. Сельчане старались глядеть себе под ноги или же вдаль, но при каждом новом стуке их внимание привлекало только содержимое повозки. Сама лошадь с каждой минутой становилась все беспокойнее и пыталась прибавить ходу, отчего одному из мужчин приходилось придерживать ее за поводья. При каждом таком порыве беспокойного животного, гроб водило из стороны в сторону. Некоторые уже беспокоились, что рано или поздно сосновый ящик выпадет из повозки в грязь и кому-то придется его грузить обратно.

- Держи ее крепче! – прокричал мужчина с обветренным лицом и темно-синими глазами. На первый взгляд ему можно было дать около пятидесяти лет. Он чувствовал свою обязанность держать под контролем проведения ритуала, а потому и не побоялся заговорить, в то же время, сознавая, что тот, кто лежал в гробу затих и начал прислушиваться. Ему было некогда думать о своей безопасности в эти минуты. К тому же, если ритуал погребения будет доведен до конца, тогда все опасения просто забудутся.

Стараясь не упасть в грязь, другой молодой человек подбежал к коню, после резкого кивка мужчины с темно-синими глазами, и схватил за поводья коня с другой стороны. Животное начало сопротивляться сильнее, но двоим парням удалось ее утихомирить.

Но надолго ли?

Мужчина с обветренным лицом оглядел всех присутствующих, после чего решил, что ритуал можно продолжить. Прежде чем процессия возобновила ход, он подошел к повозке и, достав из кармана две серебряные монеты, положил их на крышку гроба, после чего отступил назад.

Люди двинулись дальше к воротам небольшого поселения, в сторону холма, на котором покоились все жители Конвинанта умершие уже давно и совсем еще недавно. Многие верили, что идти станет гораздо легче, стоит Конвинанту оказаться за их спинами. Низкие грозовые тучи плыли по небу следом за ними, громыхая и клубясь. Капли дождя продолжали падать вниз с глухим стуком разбиваясь о шляпы и плечи идущих.

Они уже приближались к арке высотой в два человеческих роста, на которой было вырезано название поселения, что входило в состав губернии Талбор, когда дверь одного из домов резко распахнулось и из него выскочила молодая женщина в черной головной накидке и с неизлечимой болью в глазах. Крича, она побежала в сторону процессии, не замечая потери туфель, завязших в грязи.

- Нет! Мальчик мой! – взревела она, тяжело продираясь через грязь, падая, вставая и снова начиная бег. – Оставьте его в покое! Оставьте, он ведь живой!!! Выпустите его! Немедленно!!!

Один из мужчин вышел ей навстречу, с решительным намереньем остановить ее.

- Нет, Сэлли! Не подходи ближе!

Мужчина с обветренным лицом схватил вышедшего за локоть и сердито процедил сквозь сжатые зубы:

- Никаких имен! Он ведь все слышит!

Мужчина коротко взглянул на лидера, после чего виновато опустил взгляд. Он быстро закивал головой, этим принося свои извинения, затем поспешил навстречу жене. Он отгородил ей путь к телеге, зажав ее в своих крепких объятьях. Она попыталась вырваться, но безуспешно.

- Отпусти меня! Я хочу увидеть Джонаса! – закричала женщина, плача навзрыд и не сдерживая стоны. Мужчина старался изо всех сил не выпускать ее из своих объятий, прижимая женщину как можно крепче к груди. Исчерпав все свои силы, она полностью ослабла и повисла на руках мужа, который и сам уже был готов залиться слезами.

Глава 2: Зрелый мир.

1.

Его разбудило ее поглаживание. Легкое и ненавязчивое. Как теплый ветерок или прикосновение травинки. Его сердце забилось быстрее, стоило вновь увидеть родные и горячо любимые черты лица. Она улыбнулась и шепотом произнесла:

- Вставай. Тебе удалось.

- Клэр!

Стоило произнести ее имя, как образ его жены растворился в белом облаке. Он хотел позвать ее снова, когда опять почувствовал легкое прикосновение к своей щеке, а затем все те же слова:

- Вставай, Кевин! Нам удалось!

Только на этот раз слова принадлежали мужчине, и этот мужчина с трудом сдерживал ликование в голосе.

Яркий дневной свет перешел в глубокую синеву неба, почти лишенную облаков, но с черной точкой, зависшей в свободном парении. Хищная птица жалобно прокричала, скорбя о чем-то, и резко сменила направление полета. Верхнюю часть неба закрывала ветвь с дрожащей на ней листвой. К его щеке все еще легко прикасались травинки, щекоча покрытую давней щетиной кожу.

- Кевин, просыпайся! Нам удалось это сделать! – место ветви заняло лицо Марка Уотера и первое что Кевину бросалось в глаза, была широченная улыбка его спутника.

- Где мы? – спросил Кевин, вяло облизав пересохшие губы.

Марк огляделся по сторонам, после чего, с хорошо поставленным голосом конферансье, произнес:

- Мы в Зрелом Мире, друг мой. И это просто замечательно!

Кевин приподнялся на локтях и уставился вдаль на высокую цепочку заснеженных гор, у подножья которых росли ели. Поднявшись на ноги, не без руки помощи Марка, Кевин почувствовал боль в висках и слабую тошноту. В глазах потемнело, а в ушах зазвенели колокольчики. Он пошатнулся, и Марк тут же подхватил его.

- Слабость, - только и произнес Нолан, словно в оправдание.

- Да, знаю, - кивнул Уотер. – Сам ее чувствовал перед пробуждением. Вскоре она пройдет, поверь мне.

- Как мы сюда попали? – Кевин мотнул головой и сразу же скривился от боли. Перемещение во времени, в этом плане, ничем не уступало утреннему похмелью.

- Через портал, Кевин. А это наше дерево.

Кевин обернулся, чтобы посмотреть на многолетнее дерево – точную копию того орешника (а может того же самого), что послужил им мостом между Молодым и Зрелым Миром. И хотя нынешние просторы отличались от луга Арум, и данный орешник так же нелепо смотрелся и среди этой флоры, Кевин все же задался вопросом: действительно ли им удалось попасть в Зрелый Мир или же они выдавали желаемое за действительное?

- Как ты считаешь, сможем ли мы использовать это же дерево, для того чтобы перебраться в Старый Мир? – задумчиво произнес Кевин, обращаясь к Уотеру, но при этом, не отводя глаз от орешника.

- Не думаю, что это реально. Скорее всего, это не совсем то же дерево и его, если и посадил простой человек, не факт, что на нем вешали кого-то обладающего магической силой.

- Я все же думаю, что стоит попробовать.

Марк пожал плечами, после чего сделал приглашающий жест. Кевин Нолан оглядел орешник от ствола до самой кроны и сделал шаг вперед, с решительным намереньем взобраться вверх. Летописец утверждал, что единожды попав в Зрелый Мир, вернуться в Молодой - невозможно, а потому не стоило опасаться, что повторное вознесение перекинет его обратно в то место, которое они покинули…сколько минут? Часов? Дней назад?

Кевин все еще чувствовал слабый приступ тошноты, но он даже не думал о том, чтобы переждать этот неприятный остаточный эффект от путешествия через портал. Но очень скоро, все его надежды на быстрое перемещение в Старый Мира, - а затем и непосредственно к Океану Надежд, - улетучились. Рука, которую он протянул, чтобы схватиться за самую нижнюю ветку, прошла сквозь казавшийся материальным ствол дерева. Он проделал еще одну попытку, но с тем же успехом. Словно для того, чтобы доказать всю несостоятельность предложения Кевина, Марк решительно шагнул вперед и без малейшего труда прошел сквозь толстый ствол орешника, оказавшись за ним.

- Бесполезно, приятель. Этот орешник – всего лишь отголосок того Мира, который мы покинули с тобой. Думаю, нам придется искать другой портал.

И, словно, чтобы окончательно поставить точку в этом вопросе, дерево начало мерцать, пока полностью не исчезло, забрав вместе с собой и тень, оставив их под палящим и высоким летним солнцем. Орел, либо другая хищная птица, повторно прокричал над их головами, привлекая к себе внимание людей.

Сняв с плеча мешок с провизией, Марк достал из него кусок хлеба и жареного кролика. Больше провизии у них не осталось. Судя по положению светило, они пообедали, а не позавтракали, после чего решили свериться с окружающей их местностью.

- В Молодом Мире мы имели определенную цель – найти дом Летописца, - напомнил Марку и самому себе Кевин. – Теперь же, определенного пункта назначения у нас нет.

- Он и не требуется, - заявил Уотер. – Мы знаем, что служит порталом для нас – любой объект созданный, построенный или же посаженый человеком, который принял смерть от носителя магии, а также…

Марк запнулся, словно неожиданно вспомнил о чем-то важном, что быстро ускользало от него.

- Также этот объект должен быть действующим лицом в смерти какого-нибудь колдуна или же существа, - закончил за него мысль Кевин, и Марк поспешил согласиться с ним. – Другими словами, нам нужны населенные пункты. Найдем какой-нибудь город и станем ненавязчиво расспрашивать его жителей о существовании объектов, которые бы соответствовали определенным требованиям для создания нового портала.

Глава 3: Банда Благородных

1.

«Как же мне скучно» не прекращала вздыхать Эллин Фол Риф Томин – юное прекрасное создание из высшего общества, - с усталью глядя в окно поезда, что мчался на север, мимо разных представителей флоры этого мира.

Эллин ехала вместе с матерью и теткой в гости к родителям своего безвременно почившего отца. Ральф Томин скончался от гангрены, когда его дочери не было и пяти лет. И теперь, родителям ее отца, единственной радостью была возможность видеть, как можно чаще свою внучку. Мать чтила память мужа - ее воспитали в строгих традициях, и даже замуж она выходила по договору ее родителей. Эллин никогда не спрашивала у матери, любила ли она мужа, так как считала неприличным задавать подобные вопросы. Но не могла не задумываться об этом. Ей было страшно, что придет день, когда и ее сосватают какому-нибудь владельцу лесопильного завода, и она будет самой несчастной женщиной до конца своих дней.

Но пока ей было только шестнадцать, и свататься к ним в дом еще никто не приходил, хотя от кавалеров у нее не было отбоя. Ох, если бы знала ее мать, что первый в своей жизни поцелуй она подарила сыну конюха... и было ей всего двенадцать. Потом она каждый день, под предлогом прогулки, спешила к нему на встречу, где они целовались за конюшней. Их детскому развлечению пришел конец, когда их поймал отец мальчика. Ей он, конечно, ничего не сделал, а вот сына отшлепал без малейшей жалости. На этом их свидания и прекратились.

Следующим ее серьезным увлечением стал ее кузен по материнской линии, который на самом деле был усыновлен, и, хотя это пытались скрыть, правда вскоре всплыла наружу. А потому, Элин не видела препятствий для свиданий со своим так называемым «двоюродным братом». С Томом у нее зашло гораздо дальше. Теперь они не только целовались, ни и трогали друг друга в интимных местах. И кто знает, куда бы привело их подростковое любопытство, если не несчастный случай. Том упал с лошади, когда объезжал вместе с отцом их владения. Лошадь, испугавшись чего-то в высокой траве, сбросила его наземь, а затем и пару раз ударила копытами. Том прожил еще две недели, после чего скончался. На похоронах было много людей и большинство плакали, но Эллин казалось, что ее горе было самым сильным. Ее мучила бессонница и отсутствие аппетита последующие три недели, во время которых она непрерывно задавалась вопросом: почему она живет в столь жестоком мире, в котором умирают четырнадцатилетние парни, оставляя с разбитым сердцем юных девушек? Затем чувства любви к Тому и боль потери начали притупляться, а вскоре воспоминания о нем и вовсе перестали ее посещать.

И вот стоило ей три недели назад познакомиться с очередным молодым парнем по имени Калеб, что служил в кавалерии при дворе губернатора, и на котором так прекрасно сидела форма, как матери и ее тетке – старой деве – приспичило навестить родителей отца. А ведь сегодня он приглашал ее на свидание в губернский парк, где был пруд с лебедями.

- О чем задумалась, дочь?

Голос матери как всегда был холоден и спокоен, словно ее никогда на самом деле не интересовал внутренний мир дочери, а интересовалась она только из вежливости.

- О том, как хорошо сейчас, наверное, в губернском парке у пруда.

- В имении, где живут родители твоего бедного отца, тоже есть пруд и находится он совсем недалеко от их особняка. Ты сможешь сходить к нему.

- Да, но пруд в нашей губернии больше и красивее того, что находиться около дома бабушки и дедушки. Здесь и сравнивать нечего.

- Не размер важен, дочь.

«Поспешу с тобой не согласиться, матушка» подумала не без улыбки Элин, и тут же отогнала свои неприличные мысли – девушке из высшего общества не пристало думать о таких пошлостях.

- Да к тому же все пруды одинаковы, - добавила ее мать, продолжая сидеть ровно и глядеть в окно так, словно к ее спине и шее был привязан стальной прут.

- И надень золотую брошку, которую тебе подарили родители твоего отца на шестнадцатилетние, - поспешила добавить и свое нравоучение тетя Тэрри.

Элин скривила губы. Ей никогда не нравилась эта драгоценная вещица. Она боялась с детства пчел, и родители ее отца прекрасно об этом знали, так почему же им не пришло ничего лучшего в голову, как подарить брошь в виде этой ужасной твари? Ей ничего не оставалось делать, как только открыть сумочку и достать оттуда украшение. Мать поспешила сама пристроить ее к вороту платья дочери.

- Вот, - коротко взглянув на брошь, обронила Нэлл Фол Риф Томин. - Родители твоего отца будут рады увидеть тебя с ней. И, ради Океана Надежд, постарайся быть с ними более чуткой, чем обычно. И отвечай не столь вяло на их вопросы.

- Я бы с радостью, да только сильно устаешь отвечать на одни и те же вопросы каждый раз.

- Эллин Присцылла Корнуолл Фол Риф Томин как вы смеете дерзить матери?! – воскликнула тетя Тэрри.

- Простите, матушка. 

«Ах, если бы на поезд напали разбойники» добавила про себя Эллин. «Они бы похитили меня, чему я бы была несказанно рада». Эллин не раз встречалась в газетах с новостями, об очередном набеге на пассажирские поезда, не говоря уже о дилижансах, а посему такой поворот событий мог быть вполне возможен. Ну а пока оставалось только мечтать об этом и вслушиваться в стук колес поезда.

Спустя пять минут матери Эллин и ее тетке, захотелось отлучиться в туалет. Данное свободное от их гнета время Эллин решила потратить на чтение небольшого томика стихов своего любимого поэта Роберта Мас Вин Дрейка. Нэлл Томин не нравилось увлечение дочери этим поэтом. Она называла его не иначе как «грубым неотесанным мужланом», и все по той причине, что Дрейк в основном писал об ужасах войны и про суровую мужскую дружбу на поле боя. Эллин же нравился его стиль письма и те описания, что он использовал в свих творениях, мастерски подбирая нужные слова в том или ином контексте, отчего предложения словно скользили по ее языку, превращаясь в нечто объемное и прекрасное. Она восхищалась его талантом все больше каждый раз, стоило ее матери проворчать нечто плохое в адрес Дрейка.

Глава 4: «О, Великий Маниту»

1.

Кругом пахло дымом и сушеными травами, точь-в-точь как в доме ведьмы. Только эти травы были более душистыми и не вызывали дурных ассоциаций или же предчувствий. Вдобавок, в доме старухи было прохладно и сыро, здесь же – тепло и сухо. Нечто приятное и мягкое прошлось легко по его лицу, совсем как весенний ветерок, принося с собой очередную волну ароматов. Он уже почти проснулся, но пока не торопился открывать своих глаз. Вначале, он хотел вспомнить то, что с ним произошло перед тем, как он уснул. Вспомнить вчерашний день казалось ему жизненно важным делом. Так как уснул он не по своей воли, а в некой ситуации выходящей из ряда обыденности. Хотя, слово «обыденность» давно перестала им восприниматься как что-то реально существующее.

Боли в теле он не испытывал. Руки не были скованными. Он не чувствовал никакого дискомфорта. Так откуда в его голове увязла столь навязчивая идея об опасности?

На миг, через его прикрытые веки пробились теплые лучи солнца, а затем померкли вновь. Словно, что-то их заслонило.

- Как он? – услышал он приглушенный голос, предположительно принадлежащий пожилому человеку, в интонации которого читалась сила и мудрость.

- С ним все хорошо. Он постепенно приходит в себя. – Этот голос явно принадлежал женщине, вполне возможно не старше тридцати лет. Видимо, именно она находилась рядом с ним все то время, сколько он пребывал в бессознательном состоянии. – Думаю, ему еще стоит отдохнуть. Хотя бы пока солнце не подниматься на три ладони над горизонтом.

- Пусть будет так, - согласился с ней мужчина, затем лучи солнца снова осветили на миг его веки. Властный мужчина ушел, оставив его опять наедине с женщиной в темном помещении. Ее теплая рука опустилась ему на лоб, затем ее пальцы прошлись по его небритой щеке и соскользнули. После, раздался шорох, очередной поток солнечного света и все окончательно стихло.

Девушка, похоже, тоже покинула его. Кевин рискнул приоткрыть веки.

Первым его предположением было то, что он лежал в шатре, или вигваме, или в еще каком-нибудь сооружении, покрытым плохо обработанными шкурами. Выход из шатра был ближе всего к его ногам, и прикрывался плотной материей, изготовленной из серого войлока. Сам же он лежал на чем-то мягком и ворсистом и, судя по материалу, что покрывал конусообразное помещение, можно было предположить, что под ним была все та же звериная шкура. Постепенно его память начала восстанавливать последние события прошлой ночи. Он вспомнил, как убегал от невидимых преследователей, а также тотем, у сухого леса. 

Новый поток ароматов трав охватил его, стоило ему слегка приподнять голову. Он не сразу понял, что этот запах исходил от его собственных волос. Видимо, за все время, сколько он пребывал в беспамятстве, его омыли и привели в порядок. Что же, возможно, его похитители не желали ему зла. Если только церемония жертвоприношения не подразумевала изначальное омовение.

Кевин приподнялся на локтях и оглядел себя. На нем не было верхней одежды. Была ли нижняя? Точно ответа он пока не мог дать самому себе, так как от пояса до пят был укрыт пледом. Его загорелая грудь с редкими островками волос была разукрашена разными узорами, выведенными веществом цвета бистр, похожим на сажу или даже охру. Кевин приподнял плед и обнаружил на себе просторные штаны с густыми ворсинками по бокам, которые ранее не принадлежали ему. В подобных штанах ходили практически все индейцы в старых голливудских фильмах.

Нолан откинул плед в сторону и поднялся на ноги. Типи оказалось не таким уж и низким, каким он себе его изначально представлял. До заостренного верха он навряд ли бы смог дотянуться, даже подпрыгнув вверх держа, при этом, руки высоко над головой, если бы у него возникло подобное желание. А вот чтобы выйти из жилища, ему бы пришлось пригнуться.

За стенами типи шла размеренная жизнь, судя по доносящимся звукам: шорохи ног, топот копыт, негромкие голоса беседующих, потрескивание костра, глухие удары топора, ритмичный стук барабана, доносящийся совсем уж далеко.

Штаны, что были на нем, все норовили соскользнуть вниз, а потому Кевину пришлось из придерживать. За три месяца скитаний по Молодому Миру он изрядно исхудал. Не говоря уже об отросших волосах, щетине, ногтях (нож не давал всему этому разрастись до неприличных размеров, но справлялся он с вверенной задачей не слишком хорошо) и набитых мозолях.

Кевин огляделся по сторонам, в поисках чего-то увесистого, способного послужить ему на первых парах орудием самозащиты, когда его внимание привлекла тарелка, лежащая у потухшего очага, с чем-то на вид вполне съедобным. Подняв тарелку, он осторожно принюхался к ее содержимому. Пахло просто восхитительно. На вид это был бульон с тремя кусочками мяса, предположительно крольчатины. Голод, который мирно спал еще пару секунд назад, тут же дал о себе знать протяжным урчанием в желудке. Кевин пригубил от края тарелки и сделал три небольших глотка. Бульон был бесподобным.

Когда он выпил всю жидкость и принялся за мясо, покрывало, что застилало вход в типи, отошло в сторону и внутрь, пригнувшись, вошла молодая женщина.

Увидев бодрствующего Кевина, она замерла на месте. В руках она держала некий сосуд природного происхождения (возможно из семейства тыквенных), в котором плескалась вода.

- Простите, - она, как можно ниже поклонилась и быстро направилась задним ходом обратно к выходу.

- Постойте! Не уходите! – он опустил тарелку на пол и вытянул ладони вперед. – Я не сделаю вам ничего плохого.