Пролог
Мелена
— Мэм, можно побыстрее? — нервничала я. Мне огромных трудов стоило уговорить миссис Харрис, педагога по вокалу, отпустить меня на полчаса раньше. Нужно успеть до приезда водителя. Майк непременно обо всем доложит отцу, а этого допустить нельзя. Все однокурсники идут на фестиваль поп-музыки, и я тоже хочу, но меня не отпустят, никогда не отпустят, но если будут билеты… Почему же их так долго регистрируют! Я бросила взгляд на изящный циферблат часов — времени в обрез!
Мама обещала уговорить отца отпустить меня с ночевкой к Келли, лучшей и единственной подруге, а там уж я выберусь. Это будет мой подарок на восемнадцатилетие!
— Карта или наличные?
— Наличные, — робко улыбнулась и суетливо отдала ей двести долларов. Никаких финансовых следов!
Я стремительно выскочила на улицу и бросилась по Бельведер-Роуд вверх на один квартал. Я должна успеть, просто обязана! На светофор в узком проулке не посмотрела, кидаясь на дорогу: визг тормозов и запах паленой резины заставили испуганно обернуться и замереть на месте. Капот черного спортейджа остановился в дюйме от меня. Если бы у водителя были проблемы с реакцией свой день рождения я встречала бы в больнице.
Дверь рывком открылась, демонстрируя хозяина машины. Молодой мужчина в белой сорочке с закатанными руками и распахнутым воротом, голубые брюки и массивный «Ролекс». Так, кажется, я нашла неприятности.
— Мисс, — резко окрикнул он, — элементарные правила дорожного движения даже дети знают!
Он порывисто снял темные очки, и у меня земля ушла из-под ног. Стальные с поволокой глаза смотрели осуждающе и грозно, скулы на худом, словно вылепленном из мрамора лице, были острыми и высокими. Загорелая бронзовая кожа и чуть вьющиеся темные волосы навевали ассоциации о жарком юге, солнце и море. За всю свою недолгую жизнь я не видела никого красивее.
— Вы в порядке? — резкость в густом баритоне сменилась тревожностью. Наверное, считает меня ненормальной: сначала бросилась под колеса, теперь стою и глазею с открытым ртом.
— Извините, — пролепетала, стыдливо отводя глаза. Нельзя так пристально разглядывать людей! — Я просто очень торопилась.
— Если вы продолжите торопиться, то не доживете до вечера.
— Если я через пять минут не окажусь возле «Атлантик колледжа», то в любом случае умру.
— Даже так? — весело заметил он, явно забавляясь ситуацией. — Вы слишком молоды, чтобы умирать. — Он подошел к пассажирской двери и распахнул, без слов предлагая подвезти.
Я понимала, что не должна соглашаться. Ехать с незнакомцем — вверх безумия. Но он был обаятельным, невероятно красивым и казался добрым. В окружении отца — своего окружения у членов его семьи, по сути, не было — крутились только хищники и стервятники.
— Мы ведь даже незнакомы, — привела аргумент я.
— Так давайте познакомимся. Как вас зовут?
— Мелена.
— Мелена и все?
Я кивнула. Фамилия Берроуз в Палм-Бич известна всем и каждому.
— Тогда я просто Марк.
Я пожала протянутую, приятно горячую ладонь и села в машину. У меня сегодня день нарушения запретов. Восхитительное чувство!
— Вы живете в Палм-Бич или отдыхаете? — решилась на беседу, когда автомобиль выехал на оживленный бульвар.
— Работаю. Приехал ненадолго, — Марк повернулся и, коротко улыбнувшись, сказал: — Я родился и вырос на Кайманах.
— О! Я не была, но слышала, что там чудесные пляжи.
— У вас тоже ничего, но с Малым Кайманом не сравнится, — он притормозил у тротуара. Приехали. К сожалению, дорога была совсем не дальней.
— Спасибо, что подвезли, — я открыла дверь и вышла из машины.
— Будь осторожней, Мелена. Ты обязана дожить до двадцати одного и выпить со мной шампанского, — Марк игриво подмигнул и, поймав мою смущенную улыбку, спортейдж сорвался с места. Вот так неожиданно мои неприятности обратились в умопомрачительные сероглазые приятности. Жаль ненадолго.
На фестиваль я так и не попала — отец наказал. Он часто это делал, дай только повод: не то сказала, посмотрела, улыбнулась. Я уже привыкла. Но сейчас все было по-другому. За негаданную встречу я готова была вытерпеть, что угодно. Если бы не решилась на покупку билетов… Да, всю последнюю неделю я мечтала о Марке. Он будоражил воображение и даже пробрался в мои сны. Я понимала, что, скорее всего, мы больше не встретимся — при моем образе жизни этого вообще не должно было случиться. Папа контролировал все и всех, точнее, меня и маму: шаг вправо, шаг влево — ему обо всем докладывала охрана.
— Дорогая, — в комнату вплыла мама, отвлекая от посторонних мыслей. — Ты готова? Гости начали собираться.
Сегодня все сливки Палм-Бич стеклись в особняк Гордона Берроуза — почтить богатейшего человека города. Гостей, приглашенных мной, практически не было, хотя праздновали мой день рождения.
— Детка, какая ты взрослая, — мама провела пальцами по моим волосам, таким же как ее собственные, — и красивая.
— Нет, это ты красивая.
Маму я обожала. Она была самым близким мне человеком, лучиком света. Она — моим. Я — ее. Она ангел и даже внешность это подтверждала. Джоанна Берроуз была самой красивой женщиной Палм-Бич! По-настоящему светлые волосы с серебристыми всполохами, сейчас собраны в элегантную прическу, ясные небесно-голубые глаза, тонкие черты лица и фигура богини. Все знакомые отмечали наше поразительное сходство, но это было ложью — мне до нее далеко. Но я радовалась, что не унаследовала мутные глаза отца и грузную фигуру. Он был старше мамы на пятнадцать лет и напоминал быка с корриды, особенно, когда выходил из себя: яростно раздувающиеся ноздри и глаза, в которых не оставалось ничего человеческого — я передернула плечами, отгоняя образ, слишком часто его видела. Таким он бывал только дома, срывал маску респектабельного бизнесмена и политика. Бедная мама. Только она умела обращаться с ним в таком состоянии. Я даже не представляла, чего ей это стоило.
Марк. Пять лет спустя
Меня жгла, переполняла ненависть. Ярость билась в висках с каждым восходом и закатом. Благодаря ей я выжил. Не сломался, не опустился, не поддался отчаянию и тоске, накатывавшей в первое время особенно часто — остро, будто ножом по сердцу. Чтобы выбраться и отомстить мне нужно было жить, копить силы и ждать момента. Это стало установкой, маяком в океане жестокой реальности. Я принял ситуацию, признал тюрьму с ее суровыми законами: научился убивать для защиты и по приказу. Понял, что здесь нет правых и виноватых, есть только стремление забраться выше, чтобы править среди тех, кого жизнь не пощадила. Я никогда раньше не бывал в тюрьмах, но эту можно было смело назвать более чистой версией ада: практически круглосуточная изоляция, никакой цивилизации, пытки, как со стороны заключенных, так и охраны.
Я научился держать под контролем боль, гнев, печаль и воспоминания о прежней жизни, а вот месть смаковал. Желание покарать распространилось на всех, кто носил фамилию Берроуз. Никого не пожалею, никого не пощажу!
Время шло. Мое тело потеряло следы молодой сытости. Оно высохло и налилось сталью крепких мускулов, а мозг стал острее бритвы. Я обзавелся силой, связями и влиянием. Пять лет в аду — пора прощаться. На воле меня ждали родные. И не ждали враги.
Первый звонок в дом моих родителей сделал из тюрьмы — мне понадобилось четыре с половиной года, чтобы получить доступ к телефону. Мы не говорили долго: единственное, что ему нужно было делать — ни в коем случае не прекращать сотрудничество с Гордоном Берроузом. Остальное расскажу, когда войду в родной дом. Еще полгода я готовил место для приемника в этом чертовом аду. Да, я не буду убивать убийцу брата. Я буду упиваться его мучением. Ему, в отличие от меня, не удастся избежать пожизненного заключения в личном филиале чистилища на земле. Да, Сатана постарался, но, как оказалось, даже с ним можно договориться.
Именно поэтому в первый день лета я, одетый в полицейскую форму, с документами на имя Родриго Кортеса, глубоко вдохнул ароматный воздух воли. Я жив, полон уничтожающей ярости и готов драться даже с самим дьяволом. Помоги бог, в которого я больше не верил, моим врагам!
Девять с половиной часов, и я приземлился в аэропорту Большого Каймана. Джорджтаун встретил суетой, теплым, наполненным йодом ароматом моря и давно забытым облегчением. Я дома. Наконец дома.
Я вошел на виллу через тайный ход, который знали только члены семьи: ни с прислугой, ни с гостями, если таковые в это время были у отца, я встречаться не хотел. Сад пестрел яркими тропическими цветами. Сладкий запах кружил голову, навевая воспоминания: здесь я вырос, жил, любил, но я не чувствовал себя прежним. Я не стану им, пока не отчищусь, пока огнем и острым ножом не вспорю язву, отравляющую меня. Потом. Потом начнется новая жизнь.
— Марк? — отец заметил меня, встав с плетеного кресла. Черные волосы знатно посеребрились, сам похудел и осунулся. Пять мучительных лет не прошли даром. — Марк, это ты? — тихо, с неверием.
Да, я сам себя не узнавал: тюрьма закалила тело и душу, а сердце вообще дотла выжгла.
Мы крепко обнялись, обмениваясь родным теплом, кровью, быстро побежавшей по венам, сердцами, забившимися в одном ритме.
— Что произошло? Что с Греем? Пять лет. Мы похоронили вас…
— Я все расскажу, — мрачно сказал я. — Только сначала хочу стать собой.
Отец сжал губы, но настаивать на немедленном разговоре не стал. Да, это правильно. Я понимал его нетерпение, но сперва должен избавиться от вонючих коповских шмоток.
— А где мама? — осмотрелся, удивляясь, что она до сих пор не на террасе. У нее же слух острее, чем у пантеры! — Скажи ей, что я жутко голоден.
— Сын… — отец странно посмотрел на меня, с горчинкой во взгляде. — Иди… потом… все потом. Иди, твоя спальня ждет тебя.
Я поднялся на второй этаж, задержал на мгновение ручку, с силой сжимая, и толкнул дверь — в груди предательски защемило: кровать застлана бледно-голубым, даже на вид хрустящим бельем, ореховый пол натерт до блеска, а в центре яркий пушистый ковер; двери на балкон распахнуты, тонкие занавески плавно взлетали, и можно расслышать крики чаек, облюбовавших портовый берег — ничего не изменилось, словно и не было тяжелых пяти лет.
Я рывком сбросил пропотевшую одежду с чужого плеча, стремительно шагнув в сторону ванной. Стал под обжигающий душ и наконец смыл с себя вонь американской тюрьмы. Набросил полотенце на узкие бедра и подошел к зеркалу: бритье не заняло и двух минут, а вот кривая усмешка долго не сходила с губ — от Марка Нортмана, пять лет назад вошедшего в элитный бордель в Палм-Бич, не осталось ничего, разве что глаза, но и они потеряли прежнее выражение, отражая исключительно мощную решимость поквитаться с врагами. Скулы заострились еще больше, жесткая складка губ, хищный разлет бровей — да, не быть мне больше обаятельной душой компании. У меня и души-то больше нет.
Я сбросил полотенце и вошел в гардероб: все разложено и развешено с педантичной аккуратностью — наверняка, мама постаралась. Рубашки по большей мере оказались малы. Незадача. За прошедшие годы мое тело налилось силой и дышало агрессией. Мышцы четким рисунком выделялись на смуглой коже. Я долго и упорно тренировался, чтобы выжить, чтобы стать идеальной машиной для убийства. Нет, насилие не стало моей страстью, но оно стало орудием. Без него в этом мире никуда, как это ни прискорбно.
Мелена
Я незаметно опустилась в кресло на четвертом ряду небольшого театра Уэст-Палм-Бич. Здесь работала на полставки миссис Харрис, мой педагог по вокалу. На репетициях она играла на фортепиано и помогала артистам ставить голос. Иногда даже позволяла мне садиться за инструмент, а сама муштровала молоденьких актрис. Я обожала это время. У меня был час на себя и свою мечту. Это было моей отдушиной — в театре все надевали маски, а я снимала. Здесь я становилась собой. Хотя нет, той, которой мечтала быть. Всего на час. Даже меньше, чем было у Золушки.
Правда, сегодня я не стремилась на сцену — мысли совсем о другом. Два дня я ходила сама не своя. Все думала о Марке. Понимала, что для меня его возвращение ничего не меняет. Он и не помнит уже девчонку, которая выскочила ему под колеса, а потом просила о поцелуе. Но я была счастлива уже от осознания, что он есть. Где-то там живет, дышит, улыбается. А еще меня переполняла странная эйфория от его изощренной мести отцу. Да, это удар по всей семье Берроуз, но мне хотелось смеяться. Эти деньги для меня никогда ничего не значили. Пусть Марк мстит. И за меня тоже, хоть и не знает об этом.
Кто-то сел рядом, обдавая острым запахом пряностей и океанской свежести. Я повернулась, уткнувшись взглядом в синий спортивный пиджак, подняла глаза и забыла, как дышать. Мужчина моих грез и тайных желаний сидел рядом, изучая меня пронзительными серыми глазами.
— Марк?! — тихо воскликнула, узнавая и совершенно не понимая, кто передо мной. Он стал знакомым незнакомцем. Его лицо, взгляд, хищный разлет бровей — все это я не раз воскрешала в памяти, не хотела забывать. Но в том молодом мужчине была легкая насмешка над всеми и даже над собой, приятная мягкость и доброта, а сейчас одного взгляда хватило, чтобы оценить самоуверенную властную мужественность и волнами исходившую опасность. Да, хищников я научилась распознавать.
— Здравствуй, Мелена, — гипнотически низкий голос окутал бархатом, погладив везде, даже в самых запретных местах. Он улыбнулся скульптурно вылепленными губами, и я поняла, что пропала. Пять лет словно и не было. Мне снова восемнадцать, а он — мужчина моей мечты.
— Боже, Марк, — я больше не сдерживалась, — я думала ты умер! Я так рада, что ты жив. Очень рада!
Мы были знакомы всего ничего, а хотелось броситься ему на шею и рассказать, как я счастлива видеть его.
— Я тоже рад, — со странной иронией отозвался он, не отводя от меня глаз. — Пообедаем вместе?
— Я бы с удовольствием, но не могу.
Если отец или Билл узнают… Даже представить страшно, какой меня ждет скандал. А в свете подслушанного разговора о пропавших деньгах — лучше не рисковать.
— Не бойся, — Марк словно бы мысли мои прочитал, — больше тебя никто не обидит, — и протянул мне руку, крепкую, сильную, загорелую. И я поверила. Вот так просто. Вложила свою ладонь, утопая в обжигающем тепле. Марк казался скалой, монолитом, за ним можно спрятаться, укрыться, переждать бурю. Тем более это просто ланч двух давних знакомых.
— Меня должен забрать водитель через сорок минут, — на всякий случай предупредила. Не хочу объясняться и отчитываться перед отцом, когда ему поступит доклад, что я внепланово отлучалась.
Марк тонко улыбнулся и весело поинтересовался:
— Тебя стерегут?
— Контролируют, — откровенно призналась я.
— Большой и злой дракон?
— Два очень злых дракона.
Перед нами распахнулась задняя дверь тонированного черного кадиллака «Эскалейд». Я на мгновение заколебалась, ощущая себя маленькой девочкой, ступающей на опасный путь. Мне было тревожно. Большая черная машина воспринималась демоном, готовым увезти прямиком к грешным мечтам, а мужчина рядом — самим дьяволом, способным подарить сладкий ад на земле.
Я подняла глаза на Марка. Он ничего не сказал, только взгляд блеснул сталью. Я подчинилась, кожей почувствовала, что отказа он не примет. Ему в принципе нельзя было сказать «нет»!
Мы устроились на террасе колоритного французского ресторана, вдали от посторонних глаз, и я была благодарна за это. Не хотелось бы встретить знакомых, которые потом бы судачили о ланче со сногсшибательным незнакомцем. Я ведь только с Биллом выходила обычно.
Марк придирчиво изучал меню, выбирая самые изысканные блюда. Да, я позволила сделать заказ и для меня. Так я могла, не отвлекаясь и не боясь быть пойманной за неприличным разглядыванием, изучить мужчину, которого, по сути, не знала. Никогда не знала, но очень хотела узнать.
Его юность прошла, но она не сгладила углы, наоборот: черты лица скульптурно-вылепленные, суровые, мужественные. В нем не было ни капли изнеженности, отметин пресыщенной жизни заядлого сластолюбца, которые уже коснулись внешности моего мужа. Про отца и говорить не стоит — пороки давно исказили его тело и душу, если она вообще была у него.
От Марка исходили волны какой-то нереальной притягательности, завораживающей и темной. Мрачный и загадочный Марк Нортман — кажется так гласил заголовок одной из газет. Я их все изучила за последние два дня, выучила на зубок каждую строчку.
Я отвела глаза, нервно переплетая пальцы. А еще Марк был красив. Опасно, волнующе красив. Это немного нервировало. Ведь я из прелестной юной девочки превратилась в блеклую замужнюю женщину. Не запущенную, просто не расцветшую.
Мелена
Я ошалелым взглядом провожала широкую спину своего похитителя. Что это было?! Как вообще такое могло произойти со мной?! Опустила глаза на ноги в чулках, только сейчас осознавая, что стою практически голая, в одном пиджаке! Боже, казалось, что с той минуты, когда утром вышла из дома прошла целая жизнь. Еще вчера Марк Нортман был воспоминанием, а сегодня он целует и обнимает меня, втягивая в какую-то дьявольскую игру.
Я запахнула пиджак, шумно втянув жгучий мужской аромат: что-то пряно-острое с ноткой свежести, волнующее и опасное, как и сам хозяин.
— Мисс, можно войти? — я услышала деликатный стук в дверь, сопровождаемый приятным женским голосом.
Господи, я же не одета! Что обо мне подумают!
— Минутку, я… — что же я? — Минутку.
Я бросилась в гардеробную, на которую указал Марк, и пораженно застыла, оценивая размеры и наполненность: здесь было все, что только может понадобится женщине. Наряды на выход и повседневные, аккуратные стеллажи с обувью, сумки и аксессуары, не удивлюсь, что элегантное трюмо забито нижним бельем. Здесь даже меха были! Зачем мне норковое манто на острове?!
Я несмело провела пальцами по вечерним платьям. У меня таких никогда не было, но такие носила мама. Утонченные и изысканные, яркие и сексуальные, призванные подчеркнуть ослепительную красоту хозяйки. Отец любил хвастаться ее внешностью и выставлять на показ, чтобы мужчины слюной захлебывались от одного взгляда на его собственность. Неужели и меня они преобразят? Смогут ли тряпки из тени сделать роковую красавицу?
Глухой шум привлек внимание, и я схватила шелковый халат, откладывая в сторону спортивный пиджак Марка.
— Мисс, — улыбнулась мне симпатичная женщина испано-мексиканской внешности. Она была старше меня лет на десять и смотрела понимающе: она определенно знала для чего я здесь, поэтому о репутации можно не беспокоиться — ее уже нет. — Меня зовут Сальма, я буду помогать вам во всем.
— Миссис, — по привычки поправила я, но, заметив короткую улыбку моей новой помощницы, которую та спрятала в складках губ, согласилась: — Пусть будет мисс.
Возможно, здесь я почувствую свободу от ненавистного брака.
— Мисс, вилла в вашем полном распоряжении. Мистер Нортман велел исполнять любое ваше желание. Вы здесь хозяйка.
Даже так… Ладно, проверим.
— Любое желание, — задумчиво проговорила я. — А если я захочу вернуться в Штаты?
Сальма осталась возмутительно спокойной, даже глаз не потупила, объявив:
— Вы не захотите отсюда уезжать. Здесь рай.
Я не выдержала и улыбнулась. Когда я вернусь в Палм-Бич меня ждет чистилище, не меньше! Поэтому не буду туда торопиться!
— Перед ужином я хотела показать вам дом и сад…
— Ужином? — зевнув, нахмурилась я. Спасать хотелось очень, но светло, как днем. — Буду благодарна, Сальма, только сначала переоденусь.
— Как прикажите, мисс. — Она замялась, затем подошла к моим вещам, валявшимся на полу, и с извинением произнесла: — Мистер Нортман дал четкие указание относительно одежды, в которой вы прибыли.
Да, я помнила: он собирался ее сжечь.
Когда Сальма ушла, я задумчиво оглядела свою новую спальню: комната выполнена в форме пятиугольника с огромной кроватью, вазами, наполненными тропическими цветами, и ярким мозаичным полом. Двери на террасу распахнуты, и даже слышен ласковый шелест волн. Я даже ущипнула себя, не веря в реальность происходящего. Стало больно — значит, это не сон. Вот только хорошо это или плохо, пока не ясно.
С моих губ сорвался нервный смех. Марк похитил меня, чтобы наказать отца. И по иронии судьбы он его в самом деле накажет: не потому что меня любят, а потому что забрали собственность Гордона Берроуза.
Хотел ли Марк поквитаться лично со мной? Не думаю, но для достижения цели точно пойдет на все. Это я прочитала в его глазах, в решительности, с которой он определил мою участь. Не знаю, что произошло за эти пять лет — помимо гибели Грея, естественно — и вряд ли со мной будут откровенны, но чувствую: отец задолжал, крупно задолжал, задолжал самому дьяволу. И расплачиваться будет всем, что имеет.
Я улыбнулась, сначала несмело, затем даже тихо рассмеялась. В любом случае, если Марк думал, что я буду страдать вдали от отца и мужа, то крупно ошибся. Для меня это не наказание, а наслаждение.
Сразу вспомнились холодные руки Билла, отвращение, переполнявшее, стоило ему коснуться меня, боль, тупая, перманентная, от жестоких сеансов супружеского долга. Я передернула плечами. Хочу забыть. Забыть хочу! Хотя бы на время!
Я была не настолько мышкой-малышкой, чтобы не понимать, что от меня потребует хозяин этой виллы. За все нужно расплачиваться. В мире жестких мужчин ничего не дается бесплатно. Каким любовником будет Марк? Будет ли он только брать, истязая мое тело? Или же… Перед глазами ярко вспыхнула сцена в самолете: я у него на коленях, бесстыдно трусь о вздыбленную плоть; горячее дыхание, терпко-сладкие напористые губы… Внизу живота протяжно заныло, напоминая, что ничего не закончилось.
Я приложила руки к пылающим щекам. Какой стыд! Что обо мне подумать можно?! Хотя, кажется, Марк именно этого и добивался, чтобы мое имя стало синонимом падшей женщины. Я не сомневалась, что вскорости он исполнит обещание и сделает меня своей шлюхой. И мне было страшно. Я боялась, что ему со мной будет так же плохо, как и Биллу, который мог возбудиться только через боль и унижение.
Марк
Минута, что мы добирались до дома, не только не охладила моего желания, наоборот, жестким нетерпением ударила в голову, до трясучки просто. Бля, я до звона в яйцах, до каменного члена, который думать рационально не давал, хотел мышку-малышку?! Четыре дня даже не думал о ней, встречи не предвкушал, а сейчас даже на подготовку тратить время не хотел. Успеется. Все-таки пять лет воздержания дают о себе знать.
— Какая ты мокрая, — шепнул, прижимая ее к стене — ни вздохнуть, ни выдохнуть. Ноги стройные на пояс закинул, концом размазывая обильную влагу. Мышка потекла. Значит, нравится ей быть здесь: вбитой в стену, с бесстыдно разведенными ногами, с губой, невыносимо сексуально закушенной, а ее всхлипы порочные музыкой по ушам. Да, мышка, ты еще мое имя стонать будешь.
Через голову футболку с нее стянул, посмотрел прямо в глаза — загнанное выражение сменилось легкой дымкой похоти. Барьеры рухнули. В меня словно двойную дозу возбуждения вогнали, реальность туманом заволокло. Все, не могу больше сдерживаться — вошел резко, яростно, на полную, мошонкой ударяясь о упругие ягодицы.
Мелена вскрикнула и попыталась оттолкнуть меня, а я завис. Просто завис. Это как вообще?! Это что, блядь, такое?! Девственница?! Замужняя девственница! Такое вообще бывает?!
— Потом обсудим, — хрипло бросил и накрыл розовые губы своими. Я уже в ней, горячей, тугой, невинной. Это сносило крышу. У меня никогда не было девочек-целочек, и, признаться, я даже не верил в их существование — с определенного возраста все оприходованные. Хотя нет, пять лет назад хрупкая именинница Мелена точно была нетронутой, это чувствовалось. И я даже предположить не мог, что смогу сорвать этот цветок первым.
Мой член словно тисками жаркими обхватили, обильно поливая соками. Я готов был кончить уже через десять секунд после вторжения, но сдерживался, растягивал наслаждение. Хотелось долбить узкую щелку до красных пятен перед глазами — нашими глазами, — чтобы со смаком, чтобы влажными шлепками комната наполнилась и дыханием, тяжелым, рваным… Но нельзя: женщины подо мной от ярких оргазмов кричат, а не от боли корчатся.
Припал к шее тонкой, громко вдыхая аромат моря и солнца, нащупывая эрогенные зоны, а сам руку между ног запустил, нежно водя по клитору. Дыхание Мелены сбилось, а бедра приподнялись, под ритм подстраиваясь.
— Смотри мне в глаза, — тихо скомандовал. Я хотел видеть, как она кончает. Как моей становится. Мой палец безошибочно надавливал на ее кнопку, вырывая сдавленные стоны, глаза ее ясные затуманивая, а член скользил вдоль тугих стенок, растягивая под себя. Скоро мышка-малышка научится получать наслаждение разными способами, лично займусь обучением, а сейчас не буду больше мучить — дам на небо улететь.
— А-аа… — простонала она, пряча лицо у меня на плече. Стыдливая, а вот дырочка у нее правильная, рабочая и оргазм настоящий, бурный: влагалище часто сокращалось — член у меня чувствительный. Я крепко сжал загорелые бедра и резко вколачиваться начал. Прости, мышка, но нужно потерпеть, я же терпел и брал тебя нежно, а хотел трахать на полную.
Раз, два, три — каждое движение стоном отзывалась — и моим, и ее. Ствол до предела напрягся, разрезая тугую податливую дырочку.
— М-мм, — глухо простонал, взрываясь внутри, заливая ее: до предела, до последней капли.
Восстановив дыхание, остро посмотрел на мышку-малышку с секретом и, перехватив поудобней за ягодицы, отнес в постель. Мелена тут же нырнула под покрывало, прикрывая стоячие, округлые, блядь, да охрененные сиськи! Меня что ли стесняется? Поздно.
— Почему не сказала? — поинтересовался, полностью освобождаясь от джинсов. Ствол все еще стоял, увенчанный остатками спермы и немного — крови. Значит, не показалось.
— Это что-нибудь изменило бы?
— Нет, но я был бы осторожнее.
— Все хорошо, — призналась тихо, глаза опуская и краской заливаясь. Давно я не общался с такими скромницами. Тем более с такими сладкими и бурно кончающими.
— Мелена, убери к чертям собачьим эту простыню! Я видеть тебя хочу!
Она несмело приспустила, сверкнув розовыми ореолами. Нет, так не пойдет. Я схватил за край и потянул, лишая убежища — никаких покровов, никакого стыда, только секс. Обтер простыней член, насмешливо наблюдая, как мышка-малышка из-под ресниц следит за мной, затем отбросил ткань.
— А теперь объясни, как ты осталась девственницей будучи замужем? Неужели чмошник Билл еще и импотент?
Мелена сразу сошла с лица, словно темную вуаль надела — никаких ярких красок, потухла, перегорела, как лампочка.
— Я не хочу об этом говорить… — произнесла с горечью, болью затаенной.
— А я хочу.
Вот теперь я точно должен разобраться. Какого черта у них происходит? Что они вообще за пара? Я справки наводил: знаю, что верностью Билл не отличался. Ну так он не первый и не последний, но чтобы настолько женой пренебрегать?! Тем более такой красивой.
— Марк, пожалу…
— Ме-ле-на, — каждый слог с нажимом — торговаться со мной бесполезно.
— Он берет меня только сзади! — выпалила со злостью, гордо вздергивая подбородок. — Чтобы мне было больно. Больно и унизительно. Доволен?
Одинокая слезинка скатилась по щеке. Мне захотелось убить. Просто убить. Без объяснений. А еще мне стало немного стыдно. Я ничего не испытывал к мышке-малышке, кроме желания обладать ее восхитительным телом и стремления отомстить ублюдку Гордону с помощью дочери, но ее откровение заставило немного смутиться. Я ведь тоже ее использую и долго буду использовать: физически, эмоционально — и тело, и душу. Но я искренне не хотел причинить ей боли ни на каком уровне. Причиню, обязательно причиню, но удовольствия от этого не получу. Ее отца с мужем накажу с наслаждением, а ее нет.
Марк
Я, отец и Рейдан Уайт, начальник экономической безопасности в «Глобал Юнион», устроились в конференц-зале, пристально следя, как сменяют друг друга картинки на экране телевизора — вот-вот начнутся вечерние новости. Я знал, что мой подарок для ублюдка Гордона Берроуза достиг адресата, но меня интересовало, с какой помпой эту новость подадут новостные каналы и пресса.
Рынок уже отреагировал — нью-йоркскую фондовую биржу с утра лихорадило. Деловой мир хорошо тряхнуло из-за серии пожаров, поразивших отрасль пищевой промышленности. Мы даже не пытались разыграть это как халатность: три завода в разных странах и пять крупных складов — нет, таких случайностей не бывает. Мы подстраховались, что ни одна ниточка не приведет к семье Нортман, к компании, в принципе к Каймановым островам. Мы с Рейданом сработали отличным тандемом.
Крупный высокий блондин с белозубой улыбкой и насмешливыми голубыми глазами мог стать голливудским актером — роли самых героических героев были бы обеспечены. Но за располагающей внешностью рубахи-парня скрывалась жесткая бескомпромиссная машина: Рейдану можно доверять — любое поручение он выполнит с точностью и мастерством. От раскрытия экономических афер до их создания; от переломанных костей до убийства.
Последнее никогда не использовалось. Пока. Надобности не было. Бизнес — он такой, грязный. Нельзя делать деньги и чистеньким ходить. Это оксюморон, абсолютно несовместимые понятия.
Рейдан был лучшим другом Грея. Он скорбел о нем, оплакивал. Теперь он так же, как и я, жаждал поквитаться за смерть брата, пусть не по крови, но по сердцу. Это нас объединило, и еще прошлое. Рейдан был спец по темным делишкам. Я после тюрьмы тоже стал разбираться в особенностях теневого бизнеса и тонкостях преступлений.
Голос ведущей вывел из задумчивого ожидания. Она со всем присущим медийным личностям драматизмом открыла выпуск новостей шокирующим известием — пожарами на заводах «Крафт Инк», принадлежащих Гордону Берроузу, мэру Палм-Бич, бизнесмену, общественному деятелю. Обошлось без смертей, а вот производственные мощности не подлежат восстановлению, что очень сильно сказалось на акциях компании. За сутки они потеряли больше двадцати пунктов. Мои губы скривила довольная усмешка. Это только начало. Я только начал закрывать его счет. Берроузу должны мне, много должны.
— Восстановят, — сухо произнес отец. — У него все застраховано.
Мы с Рейданом быстро переглянулись: я кивнул, он ответил:
— Мои люди по-тихому взломали сервер «Тервэлс»: мы стерли всю историю страхования «Крафт Инк». У них не будет юридических оснований производить выплаты по страховке.
— Мой человек в команде Гордона обеспечил форм-мажор — архив в офисе «Крафт Инк» затопило, — добавил я. — Пап, восстановить документы и доказать их подлинность — очень сложно и долго. Гордона акционеры сожрут раньше.
— Ну вы даете! — слегка ошалело проговорил отец, отчего-то не оценив размаха. — Марк, прошу, будь осторожней. Я не хочу терять тебя снова. И ты, — ткнул пальцем в Рейдана. — Не рискуйте понапрасну.
Я обаятельно улыбнулся и поднял руки. Пусть Берроуз это переварит, а потом мы ему еще проблем подкинем. Потеря репутации и доверия — я оплатил прекрасные заголовки в бизнес-сми: скоро весь мир узнает, что бизнесмен и мэр благоденствующего города присваивал деньги, выделенные на страхование производства.
Когда остался один, открыл печатный номер «Дейли Ньюс»: таблоиды я тоже купил. Пусть на всю Америку освещают наши с Меленой отношения. Сочные и глумливые заголовки морали бумагу, целясь в карьеру ее папаши. Под снимком на всю страницу, где Мелена смотрел на меня влюбленными глазами, был едкий заголовок:
Семья — оплот стабильности! — что теперь скажите, господин мэр?
Они хорошо использовали заголовок предвыборной компании Гордона. Профессионально.
Семья разбежалась и ведет аморальный образ жизни.
Выхватил из контекста. Я только начал читать статью и тут же закрыл. Даже от бумаги несло вульгарностью и грязью. Журналюги хорошо постарались. Надеюсь, Мелена не читает таблоиды. Растоптать и унизить ее отца — это отдельный вид удовольствия, а обижать мышку-малышку приятно не было, но в этом вопросе не до щепетильности: ее полоскали с огромным усердием, как и сволочь папашу, да и мне досталось.
Пять лет воздержания и его либидо покоряет даже замужних «монашек» вроде Мелены Берроуз.
Статья была оскорбительной. Наверняка пресс-служба Гордона уже добивается извинений за тон и уничижительные замечания, вот только опровержения ему не дождаться, ведь мышка-малышка действительно засыпает в моей постели, на моей вилле, на моем острове.
Я вскинул руку, бросив взгляд на часы — скоро самолет. Два дня Мелену не видел и, если уж быть честным, в ее обществе, точнее, между стройных ножек, поприятнее, чем в одинокой постели на вилле в Джорджтауне. Возможно, стоило взять ее с собой: ей разнообразие и моему члену не скучно. Конечно, баб на Большом Каймане даже больше, чем требовалось: найти партнершу на ночь — и леди, и шлюху — проще, чем сигарету стрельнуть, здоровый образ жизни, мать его. Да и верность хранить я никому не обещал, но… не кайф. Тупо не кайф. У Мелены было преимущество перед любой другой женщиной — я не испытывал к ней брезгливости. Иногда сам себя ненавидел за разборчивость, за излишнюю придирчивость, но если что-то во внешности, запахе, вкусе не подходило — все, финиш: на разок, не более. Меня с завидной регулярностью, в прошлой жизни, естественно, со слезами на глазах называли козлом — попользовал и кинул. А мне просто «не зашло».