Он, Она и его тень

Глава 1

– Даночка, умоляю, ты же всё равно в том районе. А с меня марципан…

Я вздохнула и улыбнулась: хитрая эта Танька, знает, чем подкупить. За настоящий марципан я душу продам.

– Только с апельсиновой цедрой, - напомнила я ворчливо.

На самом деле, вовсе и не дулась я на Таньку. Мне и правда, несложно заехать на еще один адрес, раз уж Татьяну срочно в садик вызвали. Сын затемпературил, надо забирать. А клиент ждет.

Почему бы и не подхватить халтурку? Мы с Татьяной работаем в разных агентствах, обе вне штата, конкурентками тоже себя не считаем. Стили разные, подход тоже, но иногда на заказ подхватить друг у друга можем.

Позвольте представиться. Меня зовут Дана.

Я дизайнер. Люблю красоту во всем. А главное, могу вдохнуть душу в любой дом. Вот только что были голые стены, и раз, оделось жилище в плотные драпировки или воздушные ткани, подмигнуло яркими пятнами картин, утонуло в приглушенном полумраке или, наоборот, нараспашку наполнилось светом.

Моя голубая, как весеннее небо «микра» послушно вырулила на улицу. Навигатор показывал двадцать минут до места назначения. Я приоткрыла окно (не люблю кондиционеры), прибавила любимую Сезарию Эвору и принялась подпевать, как умела. А умела я, откровенно говоря, плохо. Медведь на ухо наступил, как говаривал муж.

А вот Саньке нравилось. Саня – это шестилетняя дочка. Александра. Но так ее зовут, только когда строжатся, а так она Саня, Сашка, Саша, Сашенька…

Музыка прервалась входящим звонком.

– Дана, я сегодня задержусь. У нас совещание.

Антон говорил сухо, по-деловому, как разговаривал всегда из офиса.

– Значит, я ужинаю без тебя, - улыбнулась я. – И на выходных Саньку на ипподром везешь ты, а я сплю! Идет?

Закончив разговор, снова запела. Мимо проносился сосновый бор, пахло летом, цветами и солнцем. Отчего тут не запеть? Жизнь прекрасна! Оранжевое платье это подтвердит! Загорелая нога в зеленых сандалиях жмет на газ. В глубине улицы уже виден дом, куда я еду.

Припарковалась в тени роскошной ели, вышла из машины и огляделась. Красота! Какое милое СНТ. И домики здесь все строят на загляденье. Никаких вычурных особняков с лепниной и колоннами или затемненных мрачных коттеджей. Вот бы сюда переехать! Построили бы дом с большой террасой, у меня и эскиз есть, посадила бы на участке свою любимую бугенвиллею. А еще можно было бы…

– Вы Татьяна? Здравствуйте… - прервал мои мечтания тоненький, похожий на детский голосок.

Я приставила ко лбу ладонь, прищурилась и шагнула к воротам. За калиткой стояла очень худая, высокая женщина неопределенного возраста. Ей можно было дать и тридцать, и сорок лет. Мышиного цвета волосы разделены пробором, на узком длинном лице – очки, на плечи накинула теплая кофта (это в такую-то жару), а на ногах какие-то чуни.

Я постаралась скрыть удивление: очаровательный небольшой домик никак не вязался с образом хозяйки.

– Добрый день! Татьяну срочно вызвали к начальству, но все ваши пожелания вы можете обговорить со мной. Меня зовут Дана.

Я улыбнулась и убрала за ухо выпавшую прядь. Девушка-женщина зарделась, как майская роза, быстро-быстро закивала и принялась крутить замок у калитки. Он не поддавался, и она несколько раз прищемила палец. Не вскрикнула, только поморщилась, но, наконец, справилась.

– Проходите. Я Люся.

Мы поднялись по ступенькам и оказались внутри дома. Я огляделась. Наметанным взглядом отметила высоту окон и потолков, планировку кухни-гостиной, на ходу расстегнула портфель и начала вынимать образцы тканей, каталог с новинками, каталог с карнизами и фотокаталог штор.

Краем глаза поглядывала на хозяйку. Люся. Странное имя. Да и сама она странная. На улице жара, а она в кофте. Под ней простенькое розовое платьице в цветочек. По подолу кружево. Мило, но старомодно.

Поискала глазами, куда бы пристроить каталоги. Из мебели в центре комнаты был только стол. На нем стоял ноутбук.

– Что ж… давайте для начала вы мне расскажете, что бы вы хотели. Или, если сложно, можно сказать, чего бы вы ни в коем случае не хотели. Ну, например, кто-то сразу заявляет: никаких финтифлюшек, рюшечек, старины…

Я раскрыла каталоги и выжидающе посмотрела на клиентку. Люся со страхом уставилась на образцы. Осторожно коснулась кусочков ткани, отдернула руку.

– Вы знаете… Я особо в этом ничего не понимаю. Всем занимается мой жених, - щеки Люси стали пунцовыми.

Ничего себе! Я впервые видела такое смущение при слове «жених». Захотелось как-то девушку поддержать. Уж очень она скромна и застенчива. Так и слово из нее не вытянешь, а как смету считать?

– Я всегда с ним советуюсь, - продолжила Люся.

Она сняла очки и подняла на меня неожиданно красивые серые глазищи с длинными ресницами. «Зачем же такую красоту прятать за ужасной оправой?» - невпопад подумала я.

– Он просил набрать его по видеосвязи, когда дизайнер придет, - заторопилась Люся и открыла крышку ноутбука.

Я профессионально улыбнулась – что ж, послушаем жениха. Чем больше конкретики, тем лучше. Мужчины обычно хорошо свои пожелания излагают, четко и без воды.

Глава 2

Нет, в волосы Люсе я не вцепилась. Побоялась, что это тщедушное создание хлопнется в обморок.

– Я не знала, - шевельнула она бледными губами. – Антон сказал, что разведен. Послезавтра мы собирались заявление подать…

Люся опустила голову, пегие пушистые прядки выскользнули из пучка и упали на лицо.

Я усмехнулась: послезавтра. Послезавтра как раз у этого «разведенного» юбилей – розовая свадьба. Десять лет совместной жизни! Интересно, как Антон собирался обустроить подачу заявления при живой и законной жене?

– Придется вам это мероприятие отложить, - язвительно сказала я. – Видите, какая незадача вышла. Ваш жених женат. Показать вам паспорт?

Невзрачное лицо Люси покрылось нервными пятнами, она тихо всхлипнула и покачала головой. Мне стало ее жалко. В черном экране ноутбука застыли два размытых женских силуэта.

***

Голубая «микра» чинно ползла в крайней правой полосе. Ехать быстрее я попросту не могла. Глаза застилали слезы. Сезария Эвора надорванным голосом пела о тоске, вызывая воспоминания.

Вот день нашего знакомства. Мы увидели друг друга в студии на уроках бального танца для начинающих взрослых. Руководитель определил Антона ко мне в пару. Это и стало началом нашего романа. Мы даже заняли первое место на соревнованиях среди любителей и очень гордились своей наградой. Золотая медаль до сих пор лежит на видном месте.

Вот рождение Сашеньки. Счастливые глаза Антона со скупой слезой в уголке. Потом он скажет, что просто хотел прокашляться, вот слезы и выступили.

Вот недавний мой день рождения и 35 белых роз, а в бархатном футляре браслет о котором я давно мечтала.

А вот несуразная Люся с кружевами по подолу и приторный голос мужа, называющий ее «любимая».

Сморгнув слезы, потянулась за салфеткой. Скособочившись за рулем, рылась в сумке, выискивая упаковку с бумажными платками. И чего не достала раньше? Так ведь не думала же, что буду реветь.

Под руку попадало всё, что угодно, только не платки, пришлось вытереть глаза рукой. На оранжевом платье расплывались мокрые пятна.

Я представила, как сейчас увижу Антона. Нужно будет что-то говорить, а я понятия не имею, что нужно спрашивать в таких случаях. Спросить, почему его любовница такая страшная? Или почему он не пожалел для нее денег и выстроил отдельный дом?

А может быть, нужно молча и гордо собрать вещи и уйти в закат?

Что? Что делают женщины в подобные моменты? Есть какой-то универсальный список?

Летний день за окном стал таким же бесцветным, как серая кофта Люси. Я поморщилась. Господи! Ладно бы еще яркая, фигуристая дива оказалась в этой роли! А то ведь моль! Самая натуральная моль!

Вспомнила, как сегодня утром любовалась своим отражением. Волосы цвета ежевики, карие глаза, вполне заурядные губы, но зато очень красивая улыбка. Придирчивый взгляд оббежал оранжевое платье, зеленые бусы в два ряда и зеленые же босоножки. Всё это сидело на крепком теле ладно и со вкусом. Худенькой я никогда не была, но и безобразной толстухой меня никто бы не назвал. Аппетитная – вот самое правильное слово!

Но Антону понадобились серые мощи, прикрытые пуховой кофтой. Всё это было так нелепо, так неправдоподобно, что хотелось закричать: «Не верю!» Может быть, это злая шутка? Дурацкий розыгрыш, который зачем-то устроил мой собственный муж. Пригласил актрису и устроил скверный спектакль.

Движение на дороге замедлилось. Началась пробка. Спасительная мысль насчет актрисы так увлекла, что я не увидела, как прямо передо мной быстро влез черный автомобиль. А когда заметила, было уже поздно, и бампер моей «микры» нежно клюнул блестящий зад «Тигуана».

«Только этого мне не хватало!» - в отчаянии подумала я. В надежде, что водитель не заметил моей оплошности, сжалась за рулем. Замигали аварийные огни. Я обреченно вздохнула.

Сейчас начнется: из-за легкой потертости, которую можно тряпочкой стереть, оскорбления, оформление бумажек, страховая и прочие радости. «Что ж за день-то такой?» - с обидой на весь мир подумала я. Лучше бы я отказала Таньке и не поехала в тот злосчастный дом. Жила бы себе спокойно дальше и планировала ресторан на послезавтра. А после ресторана страстную ночь. Уже и сорочку новую прикупила. С полупрозрачным кружевом и открытым доступом во все места.

Щеки тут же замело краской, а перед глазами снова возник образ Люси в платье с кружевами. Стало совсем себя жалко. Тем временем, водитель «Тигуана» неспешно выбрался из салона, наклонился к бамперу, обернулся ко мне.

Пришлось тоже выйти наружу. Мимо ползли автомобили, некоторые лениво глазели на двух несчастливцев, застрявших на дороге. Смотрели без сочувствия, потому что из-за этого маленького происшествия пробка стала еще плотнее.

Обхватив себя руками, я молча ждала вердикта. Комкала, найденную салфетку. На владельца пострадавшей машины внимания старалась не обращать. Делать это было сложно, потому что пестрая в гавайском стиле рубаха так и притягивала взгляд. – «Сейчас, как все мужики-водители, начнет орать про «права купила, а ездить не купила», - тоскливо подумала я. - А у меня стаж двенадцать лет и без единой аварии.

Прикусила изнутри нижнюю губу, главное, не разреветься.

Визуал героев

Дана, 35 лет, дизайнер

Доверчивая, часто сомневающаяся, да просто хороший человек)

Визуал героев

Антон, 37 лет, директор небольшой строительной фирмы

Амбициозный, харизматичный, порочный манипулятор

Визуал героев

Людмила, сокращенно Люся, 30 лет, библиотекарь

Застенчивая, скромная, “серая мышка”, но кто знает, что скрывается за этой маской

Визуал героев

Таинственный незнакомец из “Тигуана”) Пока это вся информация о нем)

Глава 3

– Да не любил я тебя никогда.

Антон поморщился, будто наконец-то избавился от занозы, саднившей в пальце. Он смотрел куда-то в сторону, и лицо его было таким же сонным и равнодушным, как у той кассирши из супермаркета. Моргнул светлыми ресницами. В вечернем свете голубые, навыкате глаза казались прозрачными.

– А ее? – задохнулась я. – Ее ты любишь?!

– Да, - просто ответил Антон.

Произнес он это так твердо, что я сразу поверила.

Вот так вот! Эту серую мышь! Эту лабораторную крысу он, видите ли, любит! А меня нет.

Вроде бы, всё просто, но в голове не укладывается.

Признание Антона стало для меня холодным душем. Я беспомощно огляделась, будто ждала невидимой поддержки. Должно ведь быть хоть какое-то объяснение?

Жили мы себе с Антоном, поживали, и вдруг… появилась невзрачная Люся и вся жизнь полетела кувырком. Взгляд упал на розовый рюкзачок с котенком. Санька забыла его перед отъездом на дачу. Просила в выходные привезти. И ипподром у нее… а потом собирались в аквапарк.

Я посмотрела на мужа. Мне всегда нравились светло-коричневые веснушки на его лице, но сейчас они выглядели, как бумага, засиженная мухами. Да и весь он был мне противен. Словно, полюбив невнятное существо, сам стал бесплотным.

Как-то совершенно неуклюже, по-бабьи, я опустилась на стул. Снова посмотрела на мужа. Пока доехала до дома, он успел вернуться из офиса и принять душ. Теперь сидел передо мной в халате и, закинув одну ногу на другую, шевелил босыми пальцами. По краю большого пальца я отчетливо увидела желтую заскорузлую кожицу. На пятках она была такой же.

Не к месту вспомнились гладкие и розовые, как у младенца пятки незнакомца в гавайской рубахе. Я моргнула: дались мне эти пятки… Хоть Антоновы, хоть чужого мужика.

– В общем, подаем на развод, - прихлопнул себя по ноге Антон. – А чтобы ты была посговорчивее, я пока со всех карт деньги себе перевел.

– Я заметила, - машинально ответила я.

И вдруг до меня дошло, что говорит муж. Я тихо ахнула и прижала руки к груди. Пальцы нащупали гладкие шарики бус.

– Развод? Но… как… почему?.. А как же Санька?

Антон поморщился, стряхнул с халата невидимую соринку и произнес:

– Слушай… Не начинай, а? Как? Почему? Сказал же, не люблю тебя. Документы поможет новый юрист оформить. Чтоб по-быстрому. Саню буду навещать, алименты платить.

Я продолжала завороженно смотреть на мужа. Хотелось зажмуриться, потрясти головой, открыть глаза, а уже всё: наваждение прошло, и ничего этого на самом деле нет.

– Квартиру эту хочу продать. Мы с Люсей в доме жить будем, - мечтательно причмокнул Антон.

– А… а мы куда? – растерянно спросила я.

И словно вспомнив важное, нахмурилась:

– И что значит, деньги ты пока себе перевел? Это ведь общие…

– Общие? - хохотнул Антон.

Он вскочил и подошел ближе. Я почувствовала запах геля для душа. Вишня с табаком. Сама покупала на прошлой неделе. Неожиданно Антон протянул руку и потрепал меня по голове. Как будто бездомного щенка приласкал.

– Какие же они общие? Сколько ты там своим дизайнерством заработала-то, а? Смешно…

Я прикусила губу, чтобы не разреветься. Не хватало еще перед ним хлюпать носом.

Это было нашим обоюдным решением, чтобы я после рождения дочки сидела с ней дома. До декрета я работала в дизайнерском агентстве, собиралась выйти туда же, но уволилась, когда Сане исполнилось три года. Антон настоял. И только недавно он согласился, чтобы я начала работать снова. Только неполный рабочий день, а няня часа на четыре, не больше.

К лету кое-как выторговала шесть часов, и чтобы разрешил няне пожить с Санькой на даче.

– Ребенку нужна мать, а не чужая тетка, - вещал он не терпящим возражений голосом, но с неохотой согласился.

Шестилетняя Санька с «чужой теткой» сидеть не отказывалась. Она вообще на редкость была очень покладистым ребенком. Как и я, которая никогда мужу не перечила.

Не смогла сказать «нет» и много лет назад, когда Антон попросил меня поговорить с отцом, чтобы тот взял его к себе на работу. У него была небольшая, но крепкая строительная фирма.

Антон начал с помощника, а спустя каких-то пару лет, стал практически незаменим. Со временем, отец поручал зятю всё больше и больше дел, но тот был только рад. В любое время дня и ночи он отвечал на телефон, был готов сорваться в командировку, провести совещание, предоставить все отчеты и выкладки, а заодно и заказать для обеда с партнерами столик в ресторане или купить букет теще.

Он ежедневно напоминал тестю о лекарствах и раскладывал их в таблеточницу.

Полтора года назад отец скоропостижно умер. Сердце прихватило прямо в офисе. Антон вызвал скорую, но пока врачи добрались по вечерним пробкам, отец уже не дышал. Совершенно естественным стало, что Антон занял его место. Ни мама, ни я, конечно, не возражали. Обе были в шоке и покладисто подписали бумаги у юриста. Тем более, на Антона уже давно была составлена генеральная доверенность.

Антон вообще обладал каким-то странным, почти магическим влиянием на нас. Неприметная внешность и вкрадчивый голос творили чудеса. Слушая Антона, я и мама, словно попадали под гипноз. Любое его действие или слово казалось правильным и не подвергалось никакому сомнению.

Глава 4

Разговор с Антоном завершился ничем. Высказав свое мнение и потеряв интерес к вопросу, он ушел в Сашину комнату, и потом я слышала лишь приглушенный рокочущий баритон. У Антона был неплохой голос, поэтому он и морщился, когда я начинала напевать.

«Небось со своей мышью воркует», - я со злостью закрыла дверь. Обхватив голову руками, принялась думать.

Перво-наперво, надо позвонить маме. Пусть с жильцами разберется.

«Конечно, нам с Саней лучше перебраться туда, - размышляла я. – Здесь я не вынесу. Мало того, Антон будет нервы мотать, а он, наверняка, будет, так еще и потенциальные покупатели начнут ходить. Нет уж. Пусть продаст квартиру, я заберу половину денег, и постараюсь забыть его и Люсю, как кошмарный сон».

Однако в душе засела обида. Было противно и тошно. И еще ужасно жалко нашу милую «трешку» в хорошем зеленом районе. Здесь и садик рядом, и подружка Сашина в доме напротив живет. И гимназия с французским уклоном, куда я наметилась отдать дочь.

И что теперь? Что теперь со всем эти делать? Как сказать Саше? Я всплеснула руками, будто умоляла грозное божество меня помиловать.

От новой вспышки ненависти к плюгавенькой разлучнице, затрясло. Надо выпить валерьянки. Намеренно громко топая, прошла на кухню. За закрытой дверью детской было непонятно, курлычит ли еще Антошка со своей лошадью Пржевальского.

Правда, как выглядит в природе эта пресловутая лошадь, я представляла смутно. Но почему-то казалось, что она очень худая и унылая.

И снова застучал в голове вопрос: как? ну вот как эта Люся сумела заинтересовать такого привередливого Антона. Она же… Она постная, как морковная котлета! Как больничная овсянка на воде!

Сравнения с едой навели на мысли. Может быть, Люся умеет виртуозно готовить? Но Антон никогда не был гурманом. Или она искусна в любовных утехах? Но даже если поднатужиться, я не могла представить Люсю не то, что в вычурной позе, но и просто без платья. Да какое там без платья! Без серой теплой кофты!

По кухне разлился запах валерьянки. Я заранее поморщилась и одним глотком проглотила снадобье. Не поможет, конечно, но надо хоть что-то сделать, чтобы буря в голове улеглась.

Бессонная ночь обеспечена, - уныло подумала я, глядя, как над высотками вдалеке собираются сизые тучи. Наверное, будет гроза.

Мысли переметнулись к дочери. Ох, Санька боится грома. Молний нет, они ей нравятся, а вот гром ее пугает. Надо срочно поехать на дачу! Не оставаться же наедине с Антоном. Дышать с ним одним воздухом не хочется, не то, что находиться в одном пространстве.

Схватив сумочку, бросилась обуваться. Сандалии не годятся, завтра повсюду будут лужи, поэтому надела желтые кеды. Переодевать платье тоже некогда, сорвала с вешалки кардиган и выбежала из квартиры.

Любимая машинка, не ожидавшая хозяйку, встрепенулась, мигнула фарами. Я забралась в салон и не с первого раза попала ключами в замок зажигания. Валерьянка оказалось средством так себе.

– Ой, а как же я поеду?! – громко воскликнула я. – А вдруг меня остановят? Не хватало еще прав лишиться…

Испуганно посмотрела на себя в зеркало. Ну и видок. Глаза красные, нос тоже, и как будто стал больше, а лицо потерянное, словно что-то натворила. Готовая жертва для инспектора.

Дыхнула на всякий случай в ладошку, но ничего не унюхала. Однако это не гарантия. Не факт, что прибор не отреагирует. Да и нервничаю сильно, это тоже сразу заметно. Доказывай потом, что ты не верблюд.

В приоткрытое окно ворвались свистящие звуки, а следом промелькнуло черное. Ласточки, предчувствуя грозу, по диагонали чертили двор, почти касались кончиками крыльев автомобилей, кустов и проводов.

Я с тоской проследила за птицами. Хорошо им. У них всё просто. Никакая ласточка не может вернуться в свое гнездо и увидеть там мужа с неведомой пичугой. Ласточки и то моногамны. В отличие от людей.

Пронзительный свист раздался снова, а следом вдалеке зарокотало. Гроза приближалась и, может быть в деревне, где и находился старый дом, который родители гордо именовали дачей, уже вовсю хлещет ливень.

Если и выезжать, то надо немедленно. Ездить по кольцевой в дождь я не любила, особенно когда фуры окатывали мою «микру» волнами мутной воды.

Здраво рассудив, что в такую погоду все инспекторы предпочитают сидеть в тепле, я повернула ключ.

До деревни добралась благополучно, и даже не попала под дождь. Утопив близлежащие деревеньки, гроза удовлетворенно громыхнула и улетела в сторону леса. Так что мне не пришлось нервничать на мокрой дороге.

Хотя смешно сказать – не пришлось нервничать. Да я сейчас один сплошной комок нервов. Видимо, это было заметно, потому что, увидев меня, няня Фархунда, хлопнула себя по ляжкам и, качая головой, запричитала что-то на родном языке. Потом спохватилась:

– На работе да? Вой-доооод… Начальник расстроил, да? Наплюй! Вот так, наплюй! – жестикулируя густыми бровями, Фархунда сделала вид, что плюет в куст шиповника, росший у калитки. – Пойдем, пойдем, дорогая… Чай горячий сейчас, шафран туда кину. От депрессий, от голова, всё, как рукой оторвет.

Я грустно улыбнулась.

– Фархунда, не рукой оторвет, а как рукой снимет.

Визуал героев

Няня Фархунда

Глава 5

Сверчки завели свою песню. Пели громко, настойчиво, будто боялись, что хор лягушек из прудика по соседству сможет их заглушить. Подумав немного, со своей партией вступил соловей. И случилось чудо. Звуки природы так гармонично распределились, что никто никому не мешал, а только дополняли друг друга. Будто управлял ими неведомый дирижер и все ему с радостью подчинялись.

Выудив из маленького пузырька тонкие темно-красные ниточки шафрана, Фархунда бросила их в чайник. Закутала его белоснежным полотенцем и, положив сверху обе руки, замерла. Веки прикрыли темно-карие, почти черные глаза, а губы тихонько зашевелились.

Подперев кулачком щеку, я наблюдала за женщиной. Не выдержала, тихонько позвала:

– Фархунда-а-а…

Няня встрепенулась, улыбнулась, показав ровные, сахарные зубы:

– Ой, чуть не уснула… Даже запах успокаивает.

И вдруг на глазах у нее появились слезы. Фархунда поспешно вытерла их краем платка.

– Что? Что случилось, Фархунда? – забеспокоилась я.

Няня махнула рукой, принялась расставлять пиалушки. На блюдце горкой высились сухофрукты: курага, продолговатый крупный изюм, вяленая айва, немножко цукатов и орехов.

Ароматный чай расплескался в пиале, защекотал ноздри запахом меда, сена и легкой горечи. Я сделала маленький глоток, приготовилась, что чаепитие их продлится час, а то и больше. И ладно. Еще неизвестно какая ночь впереди. А пока рядом хлопочет уютная, добрая Фархунда в голову не лезет дурное.

– У меня муж шафран собирал, - неожиданно поделилась няня, прикусив кусочек айвы.

Я с удивлением вскинула глаза. Никогда Фархунда не рассказывала о муже. При знакомстве коротко обронила: вдова. И нахмурилась. А я в душу и не лезла. Но сегодня что-то случилось, и неведомая сила сблизила по-бабьи двух женщин, каждая из которых осталась одинока.

– В Иран ездил. У него там и родственники были. Ты знаешь, как собирают? – скосила на меня глаз.

Я отрицательно покачала головой. Никогда даже не задумывалась. Знала, что очень дорогая специя, но как, что, не интересовалась.

– Руками собирают. Цветок всего две недели в году цветет. Надо успеть.

Я приоткрыла рот, чтобы расспросить о муже еще, но Фархунда ее опередила.

– Тридцать восемь лет мы прожили вместе. Потом заболел. Три месяца и всё, - женщина опустила глаза, покрутила пальцами пиалу.

– Очень любил меня. Хотя выдали меня за него вслепую. Я не видела его ни разу. У нас так бывает. Боялась я страшно. Что бить будет. Подружка так за год до этого вышла, так только лицо оставалось нормальным. Придет к роднику, руку с ведром вытянет, а из рукава синяя кожа, как у утопленницы.

Фархунда вздохнула и подлила еще чай.

– Пей. Нервы успокаивай. Саша спит уже, я посмотрела.

– Значит, хорошо вы жили, - улыбнулась я, послушно выпив очередную порцию чая.

– Хорошо. Любил он меня… А я его. Как в сказке. Только вот детей не могла родить. У врачей были, к профессору в Ташкент ездили. И ничего. Я тогда поплакала и сказала: бери вторую жену.

– Ох, - прижала я к губам пальцы. – Да как же?

В голове промелькнула нелепая мысль: Антон бы такому раскладу, наверное, обрадовался. И зажили бы мы втроем с Люсей. Только вот, на что она годна? Неужели, и правда, по ночам из серой мышки превращается в сексапильную фурию?

– А что? – подняла на меня глаза Фархунда. – Так можно. У мужчины должен быть наследник. Но муж мой отказался.

Она помолчала.

– «Счастливая» переводится мое имя. И было у меня счастье. Могло бы быть в три, в пять раз больше, - женщина растопырила пятерню.

На смуглой коже ни единой морщинки, пальцы тонкие, изящные, как у пианистки.

– Если бы деток Аллах дал. Но у меня оставался только Санат. Моя опора, моя поддержка. Потом и ее не стало. Уехала к сестре. Теперь вот нянчу деток и к каждому сердцем прирастаю. Отрываю потом по кусочку. Скоро уж ничего от сердца не останется, - невесело рассмеялась Фархунда, приложив ладошку к груди.

Я отвела глаза. В ушах звучало, что Санат – это опора и поддержка. Опора… Не то что у меня.

***

То ли шафран подействовал, то ли свежий воздух, но спала я крепко. Не мешали даже комары, тонко зудевшие над ухом. Вместо будильника проснулась от какого-то шороха. Будто кто-то по дереву скребет. Толкнула рукой створку в оконце, зажмурилась от еще нежаркого солнца, а когда открыла глаза, увидела на дубе белку.

По спирали она кружила вдоль ствола, как будто что-то искала. Я легонько постучала по раме. Белка замерла на месте и настороженно глянула круглым черным глазом. Поняв, что угощения никто не даст, разочарованно дернула пушистым хвостом и скрылась в ветках.

Из сада послышался негромкий напев. Фархунда, просыпавшаяся с восходом, неспешно замешивала тесто. Я вдохнула глубже влажный воздух, совсем скоро к нему примешаются запахи выпечки. Пока не поздно, нужно сбежать на работу. Иначе соблазнов не избежать.

Посмотрелась в зеркало, пригладила волосы, а потом обняла лицо руками. Постаралась приплюснуть его, чтобы стало поуже. Потом втянула щеки. Получилась пародия на рыбу с глупо выпученными глазами. Нет, не видать мне впалых щек, как у Люси.

Глава 6

Весь день я ходила, словно пристукнутая пыльным мешком. Новость, которую сообщила мама, никак не укладывалась в голове. Держать всё в себе было невыносимо, и в обеденный перерыв я позвонила подруге.

– Грибочек… сможешь прийти в «Запеканку»? – гробовым голосом попросила я.

– Не вопрос, - ответила та, уловив трагические интонации.

Грибочек – это фамилия. По мужу. А звали подругу Лариса, но все называли ее Грибочек. Она не возражала. Свое имя ей никогда не нравилось.

С Ларой я познакомилась в роддоме.

– Грибочек! Где Грибочек? – трясла меня за плечо медсестра.

Только шесть часов назад закончился персональный ад, от которого остались швы на причинном месте и чудо, сладко сопящее в кювезе. Я испугалась, что эта любительница грибов сейчас разбудит дочку, и та начнет реветь, а мать даже толком с кровати сползти не может. Вот бы эти славные ощущения в промежности почувствовал хоть один мужик на свете!

– Я не знаю, - прокряхтела, морщась.

Тело болело так, будто по нему проехался асфальтовый каток. Вдоль, поперек, а потом еще и контрольный – по диагонали.

– Я не видела никаких грибочков. Да их и нельзя кормящим.

Медсестра замерла, а в следующую секунду сложилась пополам от смеха.

– Да это соседка ваша. Фамилия у нее Грибочек. Где она?

Оказалось, что за время, пока я дремала после родов, ко мне подселили соседку. Вон и малыш ее кряхтит в пеленках. Но, по всей видимости, Грибочек куда-то умотала. Может, и ребенок ей не нужен? – испуганно подумала я.

– Я тут. Я уже тут! – раздалось у двери.

Первое, что я увидела – это огненно-рыжие волосы, настолько нереальные, что казалось, на девушке надет парик. Росточек – метр с кепкой. На лице веснушки, зеленые шустрые глаза и губы с причудливо изогнутыми уголками. Она была очень худенькая и походила на подростка. Грешным делом я подумала, что соседка моя несовершеннолетняя. Потом выяснилось, мы почти ровесницы, а Грибочек даже на год старше.

– Я за едой ходила. Муж привез, - сообщила девушка, показывая увесистый пакет.

Я приоткрыла от восхищения рот. Получается, Грибочек родила еще позже, а уже скачет козой и собирается, судя по плотоядному взгляду, схомячить весь этот мешок. А я лежу, как растаявшая медуза, и еле собираю себя, чтобы доползти до туалета.

– Зачем вы по лестницам бегаете, Грибочек? – недовольно нахмурилась медсестра. – Станет плохо, а я отвечай. Безобразие. Идите в процедурный, кровь надо взять.

Грибочек поставила пакет на тумбочку, подмигнула и послушно пошла за медсестрой.

Через полчаса она заставила меня присоединиться к домашнему обеду, который передали ей многочисленные родственники. Хотели всей делегацией пожаловать, потому как дежурили всю ночь у телефонов, но, здраво рассудив, что их не пустят, отправили гонца.

– Мама дорогая, - обалдела я, увидев гору лоточков, пакетиков, баночек и свертков.

– А то,- снова подмигнула Грибочек. – Они так ждали Елисея (тут она кивнула в сторону малыша), что уже давно расписали, кто в какой день гуляет. Меня они заочно приговорили к званию непутевой мамаши, что впрочем, недалеко от истины, так что мне еще придется побороться за ребенка. И знаешь, я вполне допускаю, что могу проиграть.

Тут Грибочек напустила на себя озабоченный вид, будто и правда, прикидывала свои шансы на победу. Но тут же отвлеклась от раздумий.

– Бери, бери, не стесняйся!

Я осторожно вытянула из фольги пышный, еще теплый сырник. Откусила ванильную вкуснятину и замычала от удовольствия. Оказывается, я так проголодалась! Ела стоя, как полковая лошадь. В то время как Грибочек то садилась, то подскакивала, и вообще не производила впечатления только-только родившей женщины.

Как ей это удается? – с легкой завистью думала я, протягивая руку за вторым сырником.

Роддом мы покидали тоже в один день.

Антон с родителями опаздывали, и я подпирала стену в комнате выписки. Сидеть толком так и не могла. Санька мирно спала в салатовом конверте. Рядом на столике басовито гудел Елисей.

– Посмотри, может, твои приехали, - зевнув, посоветовала я.

Спать хотелось страшно. Дочка всю ночь вопила, как иерихонская труба. В то время как ее сосед вместе с мамочкой, дрыхли без задних ног.

Грибочек сунула сыну в рот пустышку и качнула головой:

– Не-а, не пришли еще. Ты услышала бы…

И словно в подтвержденье ее слов сначала в приоткрытом окне, а потом и за дверью раздался гвалт. У меня вытянулось лицо – уж очень всё это разноголосье было похоже на цыганский табор, решивший разбить стан прямо в вестибюле. Не хватало только звуков скрипки и гитары.

– О, а вот теперь пришли! – довольно кивнула Грибочек и, словно дирижируя, взмахнула рукой. – Пора!

Медсестра ловко подхватила Елисея и засеменила за матерью. Я оторвалась от стены и жадно заглянула в приоткрытую дверь. Глаза округлились. Всего обоих Грибочков пришло встречать человек пятнадцать не меньше. И более непохожих людей еще надо было поискать!

Визуал героев

Лариса Грибочек, неунывающая и верная подруга Даны

Глава 7

– Ну, рассказывай!

Я уныло пересказала события последних двух дней.

– Н-да… - вздохнула Грибочек, щуря зеленые, как у кошки глаза. – Муженек твой фирменная сволочь. А мама… тут уж без комментариев, как говорится. Ладно… - она побарабанила пальцами по столу. – Не раскисай, кума. Главное, Антону не уступай. Денег нужно не половину, а две трети, вас же двое с Сашкой. Будет кочевряжиться, скажи, что была у детского психолога. Чтобы не было сильной травмы, ребенок должен оказаться в тех же условиях, что и до развода. Так что, с него минимум двушка. Ну, а сам пусть со своей Беатриче хоть в шалаше живет.

– Двушку? – я переспросила, не веря своим ушам.

Двухкомнатная – это роскошь, о которой я и не мечтала.

– Грибочек, ты уверена? Он же… Он будет орать, скандалить…

Грибочек, поднаторевшая в семейных разборках, хитро прищурилась.

– Орать? Пусть орет. Ты ему не рыбка, чтобы молча глотать крючок. Запиши всё на диктофон, если будет сильно горячиться. И не забывай – ты не виновата в его изменах. Виновата Беатриче в нафталиновой кофте.

– Но как же Санька? – я нервно переплела пальцы.

– Вот поэтому и нужна двушка! – Грибочек постучала пальцем по столу, выделяя каждое слово. – Саше нужна ее комната, ее игрушки, ее привычный уголок. Переезд в меньшую квартиру – это стресс для ребёнка. Скажи Антону, что психолог настоятельно рекомендовала сохранить для дочери прежние условия жизни. Пусть он не думает, что это твоё желание – удержать квартиру. Это — необходимость для психического здоровья ребенка. Пусть изучит рекомендации специалиста, если не верит. Найди в интернете пару-тройку статей на эту тему, распечатай. Пусть посмотрит на научную базу, а не на свою жадность.

Я кивнула, немного обретая уверенность. Это уже не просто советы, а четкий план действий.

– А если он начнет угрожать? – спросила, всё ещё опасаясь.

– Угрожать? – Грибочек рассмеялась. – Запиши и это на диктофон. Угрозы – это уже статья. И не забывай о свидетелях. Вон, Фархунда, если что подтвердит. И ещё, кума! – Грибочек наклонилась к Дане, понизив голос до шепота. – Не плачь, не умоляй, не извиняйся. Ты ни в чем не виновата! Помни, ты защищаешь себя и Сашку. А он – пусть катится к своей Дездемоне, и пусть она ублажает его по полной программе. Кто она, кстати? Ты узнала?

Я пожала плечами. Конечно, сегодня первым делом я попросила у Татьяны заявку. Ничего там особенного не нашлось. Форма была заполнена на сайте. Пожелания, имя, номер телефона.

Таня поинтересовалась, взяла ли я заказ в работу. Пришлось на ходу сочинять отговорку.

– Слушай, а у тебя случайно, нет ее фотки? – поинтересовалась мрачно Грибочек.

Я мотнула головой и не без интереса спросила:

– Зачем тебе?

– Не знаю. Куклу вуду бы сделала.

Грибочек с наслаждением вонзила зубочистку в остаток пирога, который заказала к чаю.

– Ей и без вуду не повезло. Видела бы ты эту Люсю. Как он мог позариться на такое? – я скорбно поджала губы, будто обиделась на мужа за нелепый выбор.

Долго не могла понять, что именно меня так задевает. Отчего так стыдно, словно застукали за чем-то непотребным. И вдруг дошло. Если бы Антон изменил с девицей с силиконовой грудью и мозгом с грецкий орех, это выглядело бы нормально. Если нормальность в данном случае вообще уместна.

Все бы с пониманием качали головой, может быть, даже советовали мне пойти в спортзал, чтобы приблизиться к навязанным стандартам. Это была бы банальная измена, такая, как у всех!

Но то, что мой муж выбрал в качестве любовницы невзрачное и почти бесполое существо, это же… Это плевок в душу. Это красная лампочка и сирена, горлопанящая, что даже эта мышь лучше меня. Бледная моль оказалась притягательнее, чем симпатичная и аппетитная жена. Так меня еще никто не унижал!

– У мужиков бывает… - глубокомысленно заметила Грибочек. – Кидаются из крайности в крайность. Но всё-таки, это как-то всё странно… Ладно! Держи меня в курсе дела. Прости, надо бежать, иначе мне наша Королева сводных таблиц…

Грибочек не договорила, а схватила себя руками за шею и сделала вид, что душит и откручивает голову.

Я расхохоталась, так комично умела подруга изобразить страсти, кипящие в ее офисе. Она была аналитиком в продуктовой IT-компании. Дашборды, бигдата, таблицы, презентации из 72 слайдов – для Даны темный лес, а Грибочек чувствовала себя в этом, как рыба в воде.

– Сочувствую…

– А, - отмахнулась Грибочек и высоко вздернула рыженькие брови. – Я просто тихо записываю это в таблицу "непрощённые оскорбления" и строю график мести.

Приободренная разговором, я вернулась в офис и постучала в кабинет директора.

Глава 8

Борис Иванович жестом указал на кресло перед заваленным бумагами столом. Помимо привычных папок и документов, на нем красовался стеклянный кувшин с разноцветными леденцами и клетка, из которой доносились громкие звуки. В клетке восседал попугай, ярко-зеленый, с красными пятнышками на крыльях.

На полочках этажерки громоздились самодельные поделки от внуков, фотографии многочисленного семейства и засушенные цветы в банках.

– Привет, красотка! - гаркнул попугай.

Я невольно улыбнулась.

– Борис Иванович, я готова начать работать в штате. Вы говорили, у вас есть свободная вакансия.

Директор наш был душкой. Вечно всклокоченный, будто голову его постоянно обдувал невидимый ветер. Единственным недостатком, если можно было это так назвать, у шефа была любовь к немыслимо аляповатым галстукам. Вот и сейчас эдакий «вырви глаз» маячил перед глазами – на зеленом фоне извивались красные зигзаги, а между ними катались лиловые и лимонные круги.

В глазах еще долго рябило, когда я покинула кабинет. К моему ужасу Борис Иванович сообщил, что вакансия уже занята, и помочь он ничем не может. Разве что я могу повысить активность и искать побольше заказов сама, а он немного увеличит мне процент.

Всё одно к одному. Простояв в пробках, с головной болью вернулась на дачу.

– Вой! - удивилась Фархунда. – Антон приезжал. Сашу забрал. Разве не говорил тебе? Сказал, к лошадям завтра повезет.

Я устало опустилась на крыльцо. Надо было предупредить няню, чтоб сразу позвонила. Да и это бы не помогло. Всё равно не успела бы я сюда доехать.

– С чего это я должен тебя предупреждать? – раздраженно спросил он по телефону. – Я соскучился, Санька тоже…

Разговаривать с ним было бессмысленно.

Темнело. Я с остервенением копала грядку. Был уже вечер, комары нещадно облепили шею, зудели над ухом, путались в волосах и жалили в пальцы, но я упрямо вонзала в землю лопату. Еще и еще!

Время от времени за кустами смородины мелькало озабоченное лицо Фархунды. Глаза у нее были испуганные. Она молча качала головой, расстроенно что-то бормотала под нос и снова скрывалась в доме. Даже птицы на ветках притихли, чувствуя, как сгустилась атмосфера в маленьком садике.

– Боже, какая я несчастная, - прошептала я, вглядываясь в сиренево-розовый закат.

***

– Фархунда, мы с Антоном разводимся, - сказала я утром, когда она разлила чай и поставила передо мной блюдо, на котором развалился балиш – пирог с мясом и картофелем.

Нож, который няня занесла для того, чтобы вскрыть верхнюю часть пирога, замер.

– Вой-дооод, - еле слышно протянула она и села, прикрыв рукой рот.

Глаза ее испуганно округлились. Пока Фархунда приходила в себя, я забрала у нее нож и завершила начатое. Ладошку саднило. Копая вчера грядку, я и не заметила, как натерла мозоли.

В лицо ударил умопомрачительный запах мяса, теста и лука. Рот немедленно наполнился слюной. И я, прикусив кончик языка, аккуратно перенесла два треугольничка на тарелки.

– А как же Саша? – подала голос женщина.

В его интонациях явно слышались трагические нотки. Я поморщилась.

– С Сашей всё будет хорошо. К осени, надеюсь, купим квартиру и заживем. А Антон станет воскресным папой.

Я подула на пирог и, не в силах ждать, когда он остынет, откусила кусочек. Зашипела, выдыхая пар, чтобы не обжечься. Какая вкуснота!

Фархунда к своей порции не притронулась. Так и сидела, застыв, как истукан. Только в глазах разлилась вся мировая скорбь.

– Мы пока с Санькой здесь поживем. Я ей еще ничего не говорила. И ты не говори. Антон должен вечером Сашу привезти, а я пока его дома нет, поеду, часть вещей соберу.

– А к маме нельзя? – спросила Фархунда, сокрушенно качая головой.

Я отвела глаза и положила надкусанный пирог на тарелку. Аппетит мгновенно пропал.

– Нет, к маме нельзя, - с тоской сказала я и почувствовала, как в горле образовался ком.

Мы замолчали. Слышно было только, как на соседнем участке визжит газонокосилка. Много лет там стоял старый дом с мезонином. Когда-то в нем жила большая семья академика Ларина. После смерти хозяина, некоторое время в доме жила его супруга – Раиса Павловна, но когда дети и внуки решили из страны уехать, мать и бабушку они забрали с собой.

Так и ветшал старый дом, похожий на тот, что описывали Чехов и Куприн. Осыпались по осени яблони и груши, сбрасывая часть урожая к нам на участок, зарастал травой двор, трещали прогнившие доски, чернели от дождя, будто оплакивали свою горькую долю.

– Ну ладно! – прихлопнула я ладошкой по столу и снова поморщилась. Больше никогда ничего не буду копать! Засею на следующий год газон и тоже куплю газонокосилку.

Я вышла на крыльцо. Фархунда с мрачным лицом посеменила за мной. По ту сторону дома, за забором, что-то захрустело, адская машина взвыла и замолчала. В наступившей тишине послышался неразборчиво голос.

– Кто это там? – я глазами показала в сторону соседнего участка.

Глава 9

Я прерывисто вздохнула: это какой-то мой личный апокалипсис. Куда ни повернусь, всё рушится. Весь мой некогда стабильный и образцовый мирок разваливался на глазах.

На березе насмешливо прострекотала сорока. Мельком я увидела ее длинный вертлявый хвост. Эх, остаться бы здесь. Лечь на раскладушку под своей любимой яблонькой и читать весь день какой-нибудь интересный роман.

Нет, нельзя. Итак, очередное испытание. Вернуться в квартиру, в которой еще неделю назад я готовила завтраки, запускала стиральную машину, застилала свежим бельем кровать и мечтала о нежной и длинной ночи, какие бывали у нас с Антоном на заре наших отношений.

Но поехать туда необходимо. Так я смогу спокойно собраться. Я еще раз вздохнула и пошла к машине.

Свернув за дом, бросила взгляд на соседский участок. Мне не давала покоя мысль, что на последний оплот постоянного прямо сейчас кто-то покушается. Между штакетинами палисадника мелькнула щуплая мужская фигура в синем комбинезоне. На меня он не обратил никакого внимания, потому что крутил в руках какую-то запчасть от забарахлившего агрегата.

Выехав на шоссе, я прибавила скорость и стала думать, что забрать в первую очередь из вещей. По прогнозу обещали похолодание до +15, значит, нужно не забыть плащ, а Саньке толстовку и резиновые сапожки.

Грибочек, узнав о моих планах, возмутилась:

– А почему собственно ты должна где-то скитаться? Пусть он валит к своей Пенелопе!

Но тут я была непреклонна. Мне в той квартире находится сейчас совсем невмоготу, тем более, без Саши. Антон назло мне не уйдет, а у меня, как только его представляю где-то рядом, давление подскакивает, и часы на руке фиксируют пульс 146 ударов в минуту.

На даче я отвлекаюсь. Природа успокаивает, да и Фархунда с Сашей рядом. Нет, не стану я портить себе здоровье. Всё равно Антона этим не прошибешь, только экзема на нервной почве может обостриться.

Разведемся, разделим квартиру, точнее деньги, и я заживу себе прекрасно и счастливо с Сашей. Так убеждала себя я, придавливая педаль газа. В этом прекрасно и счастливо я была совсем не уверена, но нужно же было хоть как-то настроить себя на позитивный лад.

Та небольшая сумма, которую я успела отложить с двух крупных заказов, подходили к концу. Если в ближайшее время я не найду постоянную работу, станет совсем худо.

Антон прирожденный манипулятор. Увидит, что я от него завишу, и пиши пропало. Начнет измываться, требуя унижений и отчета за каждый рубль. А еще и просить заставит. И не раз. И так чтоб с поклоном, с улыбочкой, с униженно протянутой ладошкой.

Такова его сущность. Правда, пока был жив отец, это проскальзывало лишь в мелочах, но после его смерти недостаток стал, как будто объемнее, выпуклее.

Взять хотя бы увольнение Тимофеича, который несколько лет числился на должности охранника. Конечно, ничего он охранять не мог, так, вахтер, приходивший на работу, чтобы не умереть от тоски. Похоронив жену, с которой прожил 55 лет, Тимофеич захандрил. Крепкий старик, за всю жизнь не бравший в рот и капли спиртного, не выкуривший ни одной сигареты, начал сдавать на глазах. Отец нашел ему дело, и Тимофеич ожил.

Сколько он знал стихов! Заслушаться можно было…

А Антон его уволил. Нет, даже не так, он его выгнал. Как старого, отслужившего свое, пса.

Через полгода Тимофеич умер.

Я до сих пор с содроганием вспоминаю, а внутри всякий раз всё сжимается от жалости, которую не унять, поэтому лучше и не думать об этом. Иначе раскрутится маховик, запустит и другие воспоминания. И опять меня задавит отчаяние.

А мне нельзя раскисать.

И всё же, когда въехала во двор, ставшим за десять лет родным, раскисла. Столько с ним связано! Вон под тем кустом сирени я сидела беременная Сашенькой. А на этой дорожке она сделала свои первые шаги. Вот тут Антон подхватил меня на руки, когда я упала в обморок, после похорон отца.

– Хватит уже! – одернула себя я.

Дверь охотно поддалась ключу. Я вошла в прихожую и первое, что почувствовала, это запах, который ни с чем нельзя было перепутать. Так пахли духи моей свекрови – Серафимы Лаврентьевны. Манко пахли, как любила она выражаться.

Я закатила глаза. Только этого не хватало! Сейчас начнется…

Храбро шагнула в гостиную и замерла, не в силах поверить в то, что вижу.

– Что вы здесь делаете? – слова застряли в горле.

– Мы с Люсей ждем Антошу. А ты зачем здесь?

Друзья мои! Так как публикации только начались, в воскресенье выйдет бонусная глава) Благодарю всех за интерес к этой истории! Буду рада, если вы останетесь со мной подольше!

Глава10

Опешив, я смотрела на свекровь, которая сидела на диване бок о бок с любовницей моего мужа. Увидев меня, Люся дернулась, но Серафима Лаврентьевна тут же обняла ее и принялась успокаивающе поглаживать по плечу.

Я не могла поверить своим глазам!

«Железный дровосек» - как я мысленно называла свекровь, способна на человеческие эмоции?

Я думала, она умеет только отдавать команды металлическим голосом. До сих пор помню, как за месяц до свадьбы она приехала ко мне домой, поздоровалась кивком головы и прошла на кухню. Я кинулась следом, проклиная себя, что не помыла после обеда посуду. Было очень жарко, и честно говоря, возиться в теплой воде не хотелось.

Но посуда Серафиму Лаврентьевну не заинтересовала. Она поставила на пол пакет, которые принесла с собой, и открыла холодильник. Просканировав полки, кивнула, будто с кем-то согласилась, и принялась выгребать всё содержимое. Я в недоумении смотрела, как на столе расставляются плавленый сыр и маринованные огурчики, сосиски и сервелат, сливочное масло и кетчуп, а следом и майонез. Через пару минут весь нехитрый набор продуктов плавно перекочевал наружу. Даже несчастную бутылочку Активии изгнали, посмотрев сквозь очки на состав.

– Тебе нужно похудеть, - сказала Серафима Лаврентьевна, щурясь в девственно чистое пространство «Самсунга».

Яйца, которые выжили после этого шмона, безмолвно ее поддержали. Это потому что я их не люблю в чистом виде и держу только ради блинчиков и шарлотки.

– Свадьба через месяц, а ты не в форме.

На этих словах, натянутая на ее внушительном заду юбка, тихо треснула.

Я растерялась. Вроде бы, и хамить будущей родственнице нельзя, но и соглашаться с этим ультиматумом тоже было не с руки. К тому же, худеть до стандартов, которыми вожделела свекровь, я не собиралась. Килограмма два-три, и то если получится, а в целом мое тело меня полностью устраивало. И Антона, при всей его любви к фитнесу, тоже.

Но не обсуждать же с матерью жениха такие тонкости?

– Вот тут, - женщина потрясла перед моим носом бумажным пакетом, - спирулина. Это три раза в день и запить теплой водой. Стакана два. Ты, кстати, сколько пьешь воды?

Взгляд механически обшарил кухню и, не найдя запасов в виде больших бутылок, стал совсем суровым.

– Я так и знала, что воды ты пьешь мало. Вот и результат.

Серафима Лаврентьевна сложила на животе руки и прошлась по мне глазами от макушки до пяток.

– Послушайте, - всё-таки попыталась отстоять свою территорию я, - спасибо, конечно, за заботу, но…

– Что значит, но? – идеально выщипанные брови Серафимы Лаврентьевны поползли вверх.

Я немедленно почувствовала себя школьницей. Моя свекровь - учительница английского языка. Причем с жутким произношением. Тот, кто ставил ей фонетику в институте, заслужил отдельный котел в аду. По совместительству она была и завучем по воспитательной работе.

Всему этому поначалу я не придала значения. Как оказалось, зря.

Серафима Лаврентьевна искренне полагала, что никто, кроме директора ее любимой школы, своего мнения иметь не может. Не то, что не должен. А именно не может, в виду незрелости, как личности, так и мозга.

Попытки учеников, их родителей или даже коллег возразить, завершались одним и тем же. Серафима Лаврентьевна молча слушала, но при этом смотрела так, будто видела перед собой деревенского дурачка с дудочкой. В глазах ее в этот момент обычно читалось легкое недоумение. Мол, надо же, оно еще и разговаривает.

Как если бы ее любимая кошка Марта неожиданно развыступалась по поводу наполнителя в лотке или неудобной лежанки. С претензиями, аргументами и вариантами разрешения проблемы.

– С сегодняшнего дня особый режим, - протрубила Серафима Лаврентьевна.

Глаза ее заблестели: руководить, направлять и давать инструкции – этим она жила.

Я подозревала, а потом и воочию убедилась, что и к ее супругу это всё относится в полной мере. Кроткий и покладистый Анатолий Борисович, досиживающий на пенсии в научном отделе одного из городских музеев, был лишен инициативности еще в начале брака.

Поэтому на его робкие попытки перечить Серафима Лаврентьевна внимания не обращала. Его мнение ее не интересовало. Была только она и Антоша, а весь остальной мир должен был крутиться вокруг них, как планеты вокруг солнца.

– Вот тут всё расписано по дням. Понедельник, вторник, ну и так далее… На первую неделю продукты я привезла.

С этими словами Серафима Лаврентьевна начала ловко, как фокусник, вынимать из пакета какие-то баночки, скляночки и упаковки.

– Обезжиренный творог, - она победно тряхнула пирамидкой из трех коробочек. – Белок очень важен. Нут. Фасоль. Это киноа. Знаешь, сколько стоит? Листья салата, овощи, свёклы побольше ешь, ее можно в духовке запекать и квашеную капусту.

Ее взгляд опять мазнул по моей фигуре, и мне захотелось немедленно прикрыться, как в бане.

Боевая грудь самой Серафимы Лаврентьевны, рядом с которой я выглядела заморышем с прыщами, поперла на меня со всей мощью. Белая блузка скрипела. Свекровь носила только белые блузки и черные юбки. Иногда юбка могла быть темно-синей, а по праздникам красной.

Глава 11

Серафима Лаврентьевна покрылась красными пятнами с такой скоростью, будто с ней приключилась аллергия. Люся, наоборот, окончательно слилась с серо-голубой обивкой дивана. Даже дышать стала тише, чем положено живому человеку.

И снова я подивилась тому, как Антон сломал все шаблоны с любовницей. А с другой стороны, это ведь то, о чем мечтала его мамаша. Тихая, невзрачная, худая, молчит и в глаза заглядывает. Идеальное воплощение материнской мечты!

– Нет, вы посмотрите на нее! – высоким голосом пропела Серафима Лаврентьевна.

Она всплеснула руками и огляделась, словно выступала со сцены.

– Пришла тут и командует! А ничего, что это дом моего сына, и я, как его мать, имею полное право здесь находиться?

– Пока что, это и мой дом тоже, - прошипела я. – И дом вашей внучки. Так что устраивайте свои смотрины где-нибудь в другом месте!

– Вот именно! Пока что, - подчеркнула свекровь.

Люся, слушая нашу перепалку, совсем побледнела. Я даже испугалась, что она сейчас хлопнется в обморок. Вот будет умора. Придет Антон, а тут жена с матерью откачивают его тщедушную любовницу.

Пропустив намеки мимо ушей, я сложила на груди руки:

– В общем, я даю вам пять минут. Потом звоню в полицию и сообщаю, что в моем доме находится посторонний человек.

– Люсенька не посторонняя! – взвизгнула мать Антона. – Это ты без пяти минут посторонняя. Я так и знала! Я говорила Антоше, что от тебя будет трудно избавиться. Бесстыжая! Сама довела семью до края, а теперь права пришла качать?! Сколько раз я тебе говорила – Антошу нужно беречь. О нем нужно заботиться. А ты? Ты плевать хотела! Ты только, как клоп, сосала из моего мальчика. Деньги, внимание, здоровье! А сама? Сама что-то хоть дала? А Люсенька, между прочим, картошку терла, сок собирала, чтобы Антоше язву вылечить.

После этой тирады я онемела. Подозрение на язву Антону поставили полгода назад. Получается, всё это время у него уже была эта моль, и Серафима Лаврентьевна об этом знала?! Знала и молчала?

– Антоша любит Люсю. И она его тоже, - забила в крышку моего гроба последний гвоздь свекровушка.

– Прекрасно, - сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Совет да любовь! А теперь, вон из моего дома!

Серафима Лаврентьевна взметнулась, как тайфун и подскочила ко мне. Начес на голове, залитый намертво лаком, угрожающе приблизился.

– Не посмеешь, - прошелестела она зловеще.

– Еще как посмею, - сказала я, не отводя взгляда, и взяла в руку графин с водой.

Глаза жгло. От напряжения, от подступивших слез. Как это всё произошло? Почему? Разве думала я еще несколько дней назад, что в моей гостиной развернется самая настоящая коррида, и главным ее участником буду я?

Серафима Лаврентьевна моргнула первой, и я посчитала это маленькой победой. Этот спектакль надо прекратить. Если сейчас еще Антон приедет, и не дай Бог, с Сашкой… нет, это точно перебор.

Я вильнула в сторону Люси. Серафима Лаврентьевна метнулась, как птица и заслонила ее грудью. Тогда я схватила плетеный под соломку Люсин рюкзачок и потащила его в прихожую. Бросив на пол, обернулась:

– Люся… или как вас там… Прошу. Не заставляйте меня применять силу.

Люся всхлипнула, сорвалась с дивана и, подхватив вещички, неслышно покатилась по лестнице.

– Нахалка! – выплюнула Серафима Лаврентьевна, растирая пятнистую шею.

Перстень с крупным рубином светил мне в глаза.

– Вся в свою никудышную мамашу. Говорила же я… предупреждала. Материнское сердце вещун… Люсенька! Люся, девочка моя, постой!

Окатив меня испепеляющим взглядом, Серафима Лаврентьевна бросилась следом за будущей новой невесткой.

Я устало опустилась прямо на пол. Сползла по стеночке, как слизняк. С опаской посмотрела на дверь, ожидая, что вот-вот раздастся грохот, и свекровь вернется с подмогой в виде сына. Двоих мне не одолеть.

Сил собирать вещи не было. Их вообще ни на что не было.

Я уныло смотрела на листок бумаги, пришпиленный к бамбуковой доске. Ежик тащит на спине гриб, размером с большой арбуз. Это был Сашин рисунок. И висел он рядом с правилами нашего дома. Каждая строчка резала по сердцу.

Всегда говорить правду. Радовать друг друга. Обниматься и целоваться. Много смеяться. Любить друг друга.

Я вздохнула, кое-как поднялась на ноги. Снова посмотрела на правила. Вот еще одно. Идти всегда вперед!

Что ж, иного выхода нет. И я пошла собирать сумку.

***

Задыхаясь, я подтащила объемную сумку к машине. Вроде бы, всего по чуть-чуть взяла, а получился целый баул. Теперь о том, чтобы остаться в этой квартире и речи не шло.

«Ничего, ничего, - пыхтела себе под нос я. – В понедельник поеду подам заявление на развод. На алименты и на раздел имущества». Эта мысль меня немного утешила. Главное, с жильем решить проблему.

Добравшись до автомобиля, я открыла дверь и впихнула сумищу на заднее сиденье. Выдохнув, вытащила из сумочки баллончик с термальной водой, и щедро опрыскала лицо, шею и руки. Немного полегчало.

Глава 12

Люся

О том, что меня удочерили, я узнала, когда мне было семь лет. Я только-только пошла в первый класс. Маленькая, худенькая, в очках, я заметно отличалась от одноклассников. Они были выше меня на голову и галдели, как стайка растревоженных гусей. В течение первой же недели все разделились на группки по интересам, а я так и осталась в одиночестве.

– Нужно общаться с ребятами, ну что ты… Лида… - пробормотала учительница, увидев меня в самом дальнем закутке на перемене.

– Я Люда, - поправила я ее, закрыв глаза от ужаса.

Но Наталья Сергеевна не расслышала, а скорее, не очень-то и хотела слышать. На вторую маму, опекающую класс, она не претендовала. Отбывала свой срок в пределах положенного и поскорее убегала. К концу первой четверти даже самые беспокойные родители поняли, что Наталья Сергеевна толстокожа и в школу ее занесло явно от безысходности, а вовсе не для того, чтобы сеять разумное, доброе, вечное.

Она была похожа на робота Вертера из фильма про Алису. И даже прическа у нее была такой же. Эмоций тоже ровно столько же. Может даже Вертер смеялся позаразительнее. Наталья Сергеевна умела лишь слегка растянуть рот, но улыбки не получалось.

В тот день в столовой ко мне подсела Маша Соколова. Ее бабушка Елизавета Петровна жила в нашем доме. Маша часто у нее гостила. С детского сада она привыкла быть в центре внимания. Ей доставались все главные роли Алёнушек и прочих Василис Прекрасных. Моих же звездных ролей в силу скромности было ровно две.

В одной постановке я играла дверь. Нужно было молча повести рукой, приглашая войти. А в другой – бабку с гусями. Все пели, а я шла в сарафане и платке за двумя мальчиками и будто погоняла их палочкой, с привязанной на ней ленточкой.

«Бабка! Смотрите, бабка идет! Бабка, где твой дед?» - потешались надо мной подготовишки.

Перейдя в школу, Маша привычно заняла роль примы. Она давала первый звонок, гордо восседая на плече старшеклассника, была старостой класса и готовилась выступить на конкурсе чтецов в конце осени.

– Привет, - сказала она и улыбнулась.

Мое сердце заколотилось, как у того воробышка, что на днях я спасла от кошки. Неужели самая красивая и популярная девочка среди первоклашек подошла ко мне? Неужели мы будем дружить? О такой подруге я и мечтать не смела!

– Привет! – выдохнула я и подняла на Машу счастливые глаза.

– Суп вкусный? – поинтересовалась Маша.

Я кивнула. Мне всё вкусно. Я не избалована. Мама готовила просто и много. Правило у нее было бесхитростное – не хочешь суп, значит, не голодная. Иди, нагуливай аппетит.

– А вот так будет еще вкуснее,- засмеялась Маша и взмахнула рукой, будто пригласила кого-то.

В ту же секунду с двух сторон наскочили три девочки и один мальчик. В мою тарелку полетели кусочки хлеба, скомканные салфетки, фантик от конфеты и огрызок яблока. На белой блузке расплылись желтые пятна. Загибаясь от хохота, Маша проговорила:

– В твоем детдоме ведь так все ели, да? Как свиньи…

Оцепенев, я смотрела на ее красивое личико и никак не могла понять, о каком детдоме она говорит. Маша и группа ее поклонников давно убежали, а я всё размышляла над словами одноклассницы.

Решила, что узнаю у мамы. Хотя в душе была уверена: красивая, но злая Маша просто неудачно пошутила. Однако спрашивать ничего не пришлось.

Я вошла в подъезд нашей пятиэтажки, куда мы с мамой переехали после того, как они с отцом развелись. Пока привыкала к полумраку, сверху послышались голоса:

– Тамара Семеновна, я вас прошу… Проследите. Ну, это же не дело!

– Да с чего вы решили, что это сделала Люся?

В мамином голосе возмущения не было, только недоумение.

– А кто же?! – повысила тон соседка. – Известно же, какие родители в детдом детей сдают! Воспитывай, не воспитывай, а гены берут свое! Так что ваша Люся не только спички мне в замок может напихать, но и… весь дом поджечь!

– Глупости вы говорите, Елизавета Петровна… Я забрала Люсю, когда ей и двух лет не было… - мама как будто оправдывалась. – Какие спички… Что вы?

– Вот я и говорю, гены! – припечатала уверенно соседка. – И зачем вам только это надо было всяких приблудышей подбирать…

Что ответила мама, я уже не услышала. Выскочила на улицу, села на скамейку и вонзила ноготь большого пальца в указательный. Я делала так всегда, когда пугалась или волновалась.

У мамы я так ничего и не спросила. Не смогла. А может, просто не захотела услышать правду. Лучше уж думать, что и соседка, и Маша Соколова наговаривают.

Правда, стала чувствовать себя перед мамой виноватой. Приходится ей всякие гадости выслушивать. А может, и развелась она из-за меня?

Так и жили. О том, как меня мучают в школе одноклассники, я не рассказывала. Зачем маме лишние хлопоты? Научилась терпеть и быть незаметной.

Отдушиной стала вышивка. Мама с иголкой не дружившая, смотрела на мои работы удивленно. А мне хотелось закричать: видишь, мама, видишь? у меня хорошие гены!

В девятом классе, покопавшись в маминых бумагах, нашла и свидетельство об усыновлении. Но к тому времени, я с этой мыслью свыклась и шока не испытала.

Глава 13

Антон

– Пап! Папа! Ты видел?

Саша лихо проехалась на своей Веснушке совсем рядом с изгородью. Антон криво усмехнулся, махнул рукой и снова погрузился в телефон. Переписка не прекращалась ни на минуту. Сначала с матерью, теперь с Люсей.

Обе рвали его на части, а еще надо было следить за Сашкой, а то она опять начнет ныть, что ему было совсем не интересно. Конечно, нет. Что может быть интересного там, где воняет опилками и конским потом? Обычно эта обязанность лежала на Дане, а он приезжал на выступления и потом долго принюхивался, не остался ли запах на одежде и коже.

Над ухом раздалось сопение, мягкие губы коснулись щеки. Антон шарахнулся в сторону. Рыжая кобылка удивленно посмотрела из-под длинных ресниц и отошла.

Санька тем временем ускакала на другой конец площадки. Ее бело-синий шлем был хорошо заметен. Наклонившись немножко вперед, она внимательно слушала своего тренера.

О, ну это надолго, - скривился Антон. Медленно пошел к трибунам. Пальцы прыгали по клавиатуре, Т9 послушно сыпал нужными словами, пытаясь успокоить обеих женщин.

– Мам, ну зачем ты вообще туда поехала? Да еще с Люсей? – взвыл Антон, когда Серафима Лаврентьевна до него дозвонилась.

Саша только-только начала тренировку, и Антон пытался найти местечко, где была бы устойчивая связь.

Голос матери захлебывался и возмущенно булькал, порой, пропадал, потом появлялся снова, но самое главное было ясно. Маме приспичило познакомить Люсю с Санькой, и поэтому она не придумала ничего лучше, как приехать в квартиру. Люсе она наплела, что об этом попросил Антон. Та, конечно, поверила.

Такую незамутненность Антон видел впервые. Дана тоже не большого ума женщина, но Люся – это что-то…

Теперь вот истерика у обеих. Вспыхнуло раздражение на мать. Вечно лезет, куда не просят. Только-только он успокоил Люсю, которая после встречи с Даной, заладила одно:

– Ты же сказал, что разведен. Ты же говорил… Уходи! Пожалуйста, уходи…Я не могу так.

Ну, говорил, да… Так всё шло к разводу, просто не хотелось раньше времени окунаться в разборки. Начались бы истерики, Дана пыталась бы как-то всё склеить, сто пудов к психологу бы потащила, взывала бы к отцовским чувствам. Будто он Сашку собирается бросать.

Были и другие проблемы, которые нужно было решить. Помимо рабочих моментов, дом достроить. Должна же была Люся почувствовать, что у них всё серьезно. Вот и семейное гнездышко. Скромное, но уютное, с альпийской горкой на лужайке. Оформлено, конечно, на маму.

– Люсенька, прости… Я боялся. Боялся, что ты исчезнешь, узнав, что официально я еще женат. Но это только на бумаге, Люся. А так… Мы с Даной совершенно чужие люди. Очень давно. Даже если бы я не встретил тебя, наши пути с ней давно разошлись. Она лишь мать моего ребенка. Да и то, одно название мать. Скинула Сашку на чужие руки и где-то мотается, прикрываясь работой. Я уверен, что у нее есть любовник. Дома мы не разговариваем, она всё время живет на даче, я как раз собирался на днях подать заявление на развод…

– Зачем ты сказал, что мы подадим заявление? – простонала Люся.

Она крепко прижала руку к груди, словно хотела расцарапать ее и вынуть оттуда боль.

– А мы и подадим! Хорошая моя, родная… Через месяц подадим. У мамы в ЗАГСе заведующая ее подруга, она нам дату на лето найдет! Или хочешь сентябрь? Представь, золотистая листва и ты на ее фоне в белоснежном платье с фатой! Пусть у тебя обязательно будет фата. Длинная, прозрачная…

Люся распухшими губами силилась сказать что-то против, но Антон сгреб ее в охапку и принялся покрывать поцелуями глаза с длинными, слипшимися от слез ресницами, висок, где мягко пушилась невесомая прядка, шею, с вздувшейся от напряжения венкой.

– Родная, любимая, единственная… Я дурак. Я просто невозможный идиот. Надо было давно сказать тебе правду. Но я так боюсь тебя потерять, - бормотал он, прижимая ее к себе.

Люся в его руках млела, слабела и вздрагивала, позволяя увлечь себя на кровать.

– Веришь мне? – говорил он потом, целуя ее в лоб.

Люся кивала, и глаза ее светились от счастья.

И вот новая напасть. А всё из-за неуемной энергии маман. Привыкла всё решать сама, а расхлебывать опять ему!

Мало ему было истерик жены поначалу. Маме, конечно, не хватает такта. Вот и сталкивает лбами любимого сына с его женщинами. Не со зла. Просто привычка командовать и проявлять инициативу берет каждый раз верх.

Через месяц после свадьбы, где мать рыдала так, будто это были поминки, она умудрилась при Дане сказать:

– Сынок… Сон плохой видела. Ты окна мыть собирался, так не лазь. Пусть лучше Даночка…

Или брякнула однажды, когда Дана ответила, почему пока не работает. Не стала Антона выдавать, отшутилась:

– Моя работа это любить вашего сына, Серафима Лаврентьевна.

– Так это хрупкие женщины созданы для любви, а ты-то…

При всей своей корпулентности, Серафима Лаврентьевна искренне недолюбливала всех, кто выходил за рамки 44 размера. У Даны был 46.

– Мам, ты не могла бы при Дане ничего такого не говорить? – попросил он тогда.

Глава 14

Люся

(полгода назад, зима)

Новогодние праздники подошли к концу. Устав от длинных выходных, в библиотеку потянулись хранители и научные сотрудники. Готовились к докладам к городской конференции, шуршали бумагами, дергали каждую минуту, протягивая новый заказ, выписанный на листок. У нас всё устроено по старинке – оцифровывались книги медленно, вакансия второго библиотекаря пустовала и мне приходилось работать за себя и за того парня.

Но я не жаловалась, хотя ноги к концу дня гудели, а по ночам икры сводило судорогой. Поскачи-ка по стремянке туда-сюда, да побегай между стеллажами.

На посетителя, который вошел в библиотеку после обеда, я внимания сразу не обратила. Подумала, очередной сотрудник с просьбой подыскать книги или журналы.

– Подскажите, где я могу увидеть, - тут мужчина заглянул в листок бумаги, который держал перед собой, - Людмилу Сергеевну Петрову?

– Это я, - отозвалась я, решив, что передо мной кто-то из новеньких.

Раньше я этого человека точно тут не видела.

– У вас заказ? Оставьте на столе. Я закончу с каталогом и сразу поищу. Выдача завтра с одиннадцати до часу.

Протараторив всё это, я снова углубилась в классификацию каталогов. Не любила я общаться с людьми. А точнее, не умела. Чего не скажешь о моем блоге, который я веду уже больше года. Но об этом позже, а пока давайте закончим с посетителем.

Я была решительно удивлена, когда мужчина не только не ушел, но по-хозяйски отодвинул стул и уселся за стол. Роскошный коричневый портфель он поставил себе на колени.

По центру я заметила блестящий треугольник с надписью «PRADA». Я тихонько сглотнула: что здесь делает этот франт? Что он забыл в нашем музее, где главные посетители это школьники и пенсионеры? Да еще и с такой сумкой?

Немногочисленные мужчины из числа работников, выглядели совсем по-другому. Не сидели на них костюмы, как влитые, не сияли зеркальным блеском ботинки, не знавшие слякоти, не витали вокруг них загадочные запахи, наверное, дорогого парфюма. Впрочем, в ароматах я совершенно не разбиралась.

– Присядьте, - мужчина улыбнулся идеальными, словно из рекламы зубами.

Я одернула кофту и послушно села по другую сторону стола. Ноги привычно сплелись косичкой.

Может быть, это новое начальство? Но зачем ему понадобилась я? Да и сомнительно, что Наталью Васильевну в один день сменили. Весь музей бы гудел, как улей, если бы такое планировалось.

– Людмила Сергеевна, - незнакомец продолжал улыбаться, умудряясь при этом говорить. – Я представитель юридической фирмы «Luis&Brothers» - Нестор Геннадьевич Сарский.

Я вытаращила глаза. Вот это имя и фамилия у человека! Да еще и юридическая фирма какая-то… Похоже, он ошибся дверью и вообще не туда пришел. Фамилия Петрова входит в десятку самых популярных. Перепутал, точно.

Нестор Геннадьевич Сарский замолк и посмотрел на меня чуть удивленно. Я поерзала на стуле. По ногам нещадно тянуло сквозняком. Что он так на меня смотрит? Может быть, ждет, что я начну аплодировать или кинусь клянчить автограф? Наверное, он не привык, чтобы его появление игнорировали.

– Очень приятно, - пробормотала я.

Противные красные пятна, вспыхнувшие на лице и шее, я почувствовала сразу. Они горели, как клеймо. Обычная моя реакция на общение с людьми. Ох, скорее бы сбежать домой и нырнуть в ноутбук. Там как раз…

Я усилием воли вернулась в читальный зал. Вдохнула поглубже, ноготь большого пальца вонзился в указательный.

– Дело в том, что я уполномочен вас известить о наследственном деле, открытом на ваше имя.

Мои брови взметнулись кверху. Я откашлялась и поправила очки. Нестор Геннадьевич продолжал заученно улыбаться. Я отвела глаза в сторону. Как бы поделикатнее объяснить человеку, что он ошибся. Мне всегда так неловко, когда другой попадает в затруднительное положение. Будто я это он.

– Э-э-э, уважаемый Нестор Геннадьевич, - выдавила я из себя.

Представитель иностранной фирмы одобрительно кивнул, словно разрешил к нему обратиться.

– Мне кажется… то есть я уверена, это какая-то ошибка. Единственное мое наследство – это мамина квартира. Никаких других родственников у меня нет.

– Это не так, - Нестор Геннадьевич щелкнул пряжкой и открыл портфель.

На стол легла бумага с гербами, печатями и подписью, напоминающей старинный вензель.

– Это завещание господина Микаэля фон Герца. Настоящим документом он сделал распоряжение: дом, расположенный в регионе Мозель в Рейнланд-Пфальце, площадью 240 квадратных метров оставить госпоже Людмиле С. Петровой. А так же и счет в банке на сумму 100 тысяч евро.

Внезапно в наступившей тишине я услышала, как на окне зудит муха. Откуда она взялась в январе?

– Вы единственная наследница. Это подтверждено документами. Господин Микаэль фон Герц приходится вам двоюродным дядюшкой. Все документы мы запросили. Они здесь, - Нестор Геннадьевич похлопал рукой по кожаной папке. – Ошибки нет. Советую вам ознакомиться с бумагами. Ну и… - тут сахарные зубы снова заблестели, - порадоваться, что у вас есть дом в таком приятном уголке. Знали бы вы, какие там вина! А деревеньки! А луковый пирог! М-м-м… - совсем не аристократично взвыл холеный юрист.

Глава 15

Антон

(полгода назад, зима)

Антон вышел из офиса, посмотрел в серое глухое небо и раздраженно натянул перчатки. Ну и погодка! И настроение соответствующее – напиться и забыться. Опять сорвалась сделка с крупным строительным агентством, за счет которой он собирался закрыть один из крупных кредитов. Он до последнего надеялся убедить руководство «СтройПика» в том, что его компания не подведет, но лакомый кусок уплыл к конкурентам.

Поморщился, вспомнив, как на сегодняшней презентации ему даже не дали договорить. Три месяца подготовки, проработка деталей, блестящая, как он считал, презентация – всё коту под хвост! Его прервали на полуслове, грубо и бесцеремонно.

– Позвольте добавить, - всё же попытался восстановить он хоть какую-то ниточку диалога.

Но генеральный директор, крупный, лысеющий мужчина с высокомерным выражением лица, в его сторону даже не взглянул. Повернулся к блондинке с губами-уточкой и принялся что-то шептать на ушко.

– Не задерживайте, пожалуйста, - сделала страшные глаза девушка, курирующая всё мероприятие. – У нас тут вообще-то регламент.

На другой стороне улицы горела нежно-лиловая вывеска лаунж-бара. Антон проглотил слюну. Представил, как расслабила бы его рюмочка коньяка, сняла нервное напряжение, согрела. Но нельзя. Доктора запретили. Гастрит, мать его…

Антону стало себя жалко. Вот уже год, как он стал единоличным владельцем фирмы. Думал, взяв всё в свои руки, быстро раскрутится, и ведь план был… Но, сколько ни бьется, удача постоянно выскальзывает из рук.

Поначалу виновным считал тестя. Работая под его указку, злился, что тот не прислушивается к его мнению. Точнее, слушать-то слушает, а делает всё по-своему. Упрямый старикан никак не хотел понимать, что время, когда ты просто качественно выполняешь свою работу прошло.

Теперь нужно бросать вызов, пробовать новое, а не сидеть с синицей в руках. Однако единственное, чего он добился – это обещание тестя вступить в совместный проект с одним из крупных застройщиков. Но сделка сорвалась, даже не начавшись.

Антону тесть об этом не сказал. И тот еще неделю вел подготовку бумаг, сидел до красноты в глазах над цифрами и тиранил бухгалтерию, запрещая уходить с работы.

О том, что проекта не будет, узнал случайно. А дальше всё было как в тумане. Он ворвался в кабинет к тестю поздно вечером. В офисе, кроме них и охранника внизу никого не было.

Юрия Михайловича он застал за игрой в шахматы. И это взбесило больше всего. Перед глазами появилось красное марево. Он, значит, пашет, как раб на галерах, ломает голову, как бы выбиться в верхний эшелон, за кого бы уцепиться, чтобы приблизиться к тем, кто получает крупные подряды по кровельным работам, теряет здоровье, время. Доченьку его толстозадую терпит и спит с ней, а дедуля тут в игры играет?

Мужчина мельком взглянул на зятя и невозмутимо передвинул ферзя.

– Что, Антон? У тебя какое-то ко мне дело?

– Дело?! – заорал Антон, чувствуя, как лопаются в глазах сосуды. – У меня дело? Я думал, это наше общее дело!

– О чем ты? - тесть оторвался от шахматной доски.

Голос чуть дребезжал. Весь день плохо себя чувствовал, но грешил на магнитные бури, а вот сейчас, под вечер закололо под лопаткой. Пора домой. Вот пусть зятек и отвезет его, а по пути поговорят. Серьезно поговорят.

– Я о сделке! – прорычал Антон и швырнул на стол папку с документами. – О сделке, ради которой я носился, как угорелый, обещал золотые горы, умолял о сотрудничестве, обещал эксклюзивные условия!

– Не ори, - неожиданно твердо сказал Юрий Михайлович. – Тебе полезно было поднапрячься. Чтобы на дурь времени не оставалось.

– На какую дурь? – Антон почувствовал, как с виска сорвалась капелька пота.

Лицо обдало жаром, потому что тесть смотрел на него совсем не по-доброму. Скорее, как волк, которому попалась добыча.

– Не гадь там, где живешь, сынок, - усмехнулся Юрий Михайлович.

Антон молчал, соображая, что этому старому хрычу стало известно.

– Я видел тебя в отеле с той бабой. Ты даже не удосужился запомнить, где у меня была назначена встреча. Поперся туда свою похоть сливать. Дебил!

Дебилом старик не ограничился, добавив парочку ругательств посильнее.

Покрываясь холодным потом, Антон силился хоть что-то произнести, но как назло, в голове стало пусто. Ни одного мало-мальски подходящего оправдания не находилось. Он понял, что сейчас тесть вышвырнет его. С работы, из жизни, из семьи. И как он мог с этой девицей с сайта знакомств так спалиться! А он ведь даже имени ее не запомнил. Развлекался иногда то с одной, то с другой. Надо же как-то стресс снимать!

– В общем, завтра я аннулирую генеральную доверенность. И ищи себе новую работу, зятек. Но знай, я наступлю на горло своим принципам, и обзвоню всех. Слышишь? Даже тех, с кем не хотел иметь дела. Я сделаю так, что ни один уважаемый подрядчик не возьмёт тебя даже в уборщики. Ты будешь мыть туалеты за копейки! Там тебе и место!

Он откинулся в кресле и потер ладонью грудь. Антон жадно следил за ним. Заметил, как скривились от боли губы, как потянулась к ящику стола рука.

Глава 16

Антон (полгода назад, зима)

Серафима Лаврентьевна, увидев сына, всплеснула руками.

– Сыночка! Ты же похудел! М-м-м, одни глазищи остались! Тебя вообще дома кормят? Ох, да, что же это… - причитала она так, будто не видела Антона уже год.

– Мам, не начинай, - скривился Антон. – Нормально всё…

Он сел на мягкий пуфик и принялся расшнуровывать ботинки.

– Нормально… Всем бы такое «нормально», - ворчала мать себе под нос, пристраивая пальто в шкаф.

Говорила так, чтобы ее хорошо было слышно.

– Иди, мой руки!

Антон послушно развернулся в сторону ванной. Но тут он вспомнил, что уже давно не мальчик, чтобы подчиняться беспрекословно, а потому остановился у зеркала и принялся приглаживать волосы.

Рассматривая свое отражение, вздохнул. Он действительно осунулся. Похудеешь тут, когда день и ночь преследует мысль, как развить бизнес. Только вытащит голову, хвост увяз. Хвост вытянет, голова застряла. И никак не вылезти из болота, куда его затащил бестолковый тесть.

Работа забирала много сил, а полноценный отдых был роскошью, которую он себе позволить не мог. Засиживался в офисе до глубокой ночи, и единственной отдушиной становилась возможность немножечко расслабиться с какой-нибудь ветреной блондинкой. Уж очень ему нравился этот типаж.

Острой занозой кольнули в сердце воспоминания. Память не сотрешь. Если бы он двадцать лет назад настоял на своем… Не побоялся.

– Антон, ну я же сказала – марш мыть руки! – раздалось за спиной, словно мама почувствовала, куда в своих мечтаниях собрался улизнуть от нее сын.

Поплелся в ванную.

На кухне его поджидали паровые биточки и овощи, тоже приготовленные на пару. При взгляде на белесые комочки цветной капусты и морковные кубики, затошнило. С этой нервотрепкой заработал себе гастрит, но матери и Дане объявил, что всё серьезнее, у него подозрение на язву.

– Конечно, - продолжала зудеть Серафима Лаврентьевна, помешивая овсяный кисель, - некоторые о диетах не заботятся. Им что? Они здоровы, как кони. А тут язва! А этой хоть бы хны. Как будто у нее еще десяток мужей запасных есть. А вот была бы нормальная женщина, она бы…

– Мама! – опять поморщился Антон.

– Что мама? Что мама? Разве я не права?

– Что за шум, а драки нет?

В проеме дверей показался Анатолий Борисович. В одной руке он держал сканворды, а другой, карандашом почесывал висок. Крупные его уши, казалось, жили сами по себе.

– А-а, - махнула полотенцем Серафима Лаврентьевна и сняла с плиты ковшик с киселем.

Повертелась, не зная, куда пристроить и, двинув мощным бедром мужа, примостила на стол. Кухня у них была небольшая, а габариты Серафимы Лаврентьевны занимали много места.

– Привет, пап, - вяло поздоровался Антон, подцепив кусочек куриного биточка.

Цветную капусту он предусмотрительно отодвинул в сторону.

– Как дела-то? – осторожно поинтересовался Анатолий Борисович.

– Ай, Толя, какие могут быть дела? Ну, какие дела? – прогромыхала Серафима Лаврентьевна. – Что ты с глупыми вопросами лезешь?

Анатолий Борисович втянул голову в плечи и собрался из кухни удалиться.

– Ты бы лучше свои новости, Толя, рассказал,- с угрозой протянула Серафима Лаврентьевна.

– Какие? – искренне не понял ее кроткий супруг.

– Да уж такие.

Прозвучало это, как приглашение к чистосердечному признанию. Осталось только включить настольную лампу и повернуть плафон прямо в лицо перепуганному мужу.

– Мне Наташа звонила.

– Какая Наташа? – брови Анатолия Борисовича, черные, густые, поползли вверх.

Он нервно пригладил рукой остатки волос на голове.

– Что ты заладил? Какие, да какая? – раздраженно отмахнулась Серафима Лаврентьевна. – Наташа Ляшко.

– Заведующая? Из библиотеки? - брови по-прежнему зависли в районе когда-то густых кудрей.

– Ну, а какая еще? – удивилась Серафима Лаврентьевна, не замечая, что сама употребляет то же слово, за которое только что ругала супруга. – Наследница у вас там богатая завелась!

– Где? Какая? Ой, прости… Кто?

– В библиотеке.

– Люся?!

– Да я уж не знаю, кто там у вас. Люся или Муся. Да, кажется, Людмила… Наташа к ней в обед забежала, а та сидит, как будто ее пришибли. И так-то не от мира сего, а тут вообще в астрал улетела. А перед этим в библиотеку мужик представительный заходил. К вам такие просто так не ходят.

Серафима Лаврентьевна окатила мужа презрительным взглядом и продолжила:

– Наталья всполошилась. Вдруг уведут у нее единственного библиотекаря. То да сё, стала выспрашивать, а та что-то мямлит, краснеет, бледнеет. А на столе у нее папочка лежит. Кожаная, дорогая. Вот Наташка девицу эту послала куда-то с поручением, а сама папочку-то цоп!

Глава 17

Дана (июль)

Я лежала в своей комнатке и снова и снова перебирала в памяти сцену нашей стычки со свекровью. От обиды жгло глаза. Все эти десять лет я, как дура пыталась ей угодить. Да, Серафима Лаврентьевна. Конечно, Серафима Лаврентьевна. Спасибо, Серафима Лаврентьевна.

В ответ же получала поджатые губы и недовольные взгляды. А, еще она любила тяжело вздыхать и закатывать глаза в потолок. То у нас грязно, то вещи не так лежат, то суп пересолен, а уж сколько за эти годы я выслушала насчет своей фигуры…

А как она оскорбилась, когда накануне свадьбы торжественно вынесла из кладовки свои белые туфли! «Почти неношеные, Даночка», - заверещал противный голосок. А у самой глаза, как у змеи. Предвкушала, ждала, что я откажусь, а она в слезы и за тонометр. Но я не отказалась. Улыбнулась во весь рот и взяла эту пакость с желтыми стельками в руки. Доехав до дома, выбросила в мусорный бак. А на свадьбе никто не просил меня поднимать платье, чтобы продемонстрировать свекрулины подкрадули.

- Что это, если не дипломатия?! – я сердито стукнула по подушке кулаком.

Выпущенные на свободу замечания и уколы Серафимы Лаврентьевны, наперегонки выскочили из прошлого. Толкаясь в закутках моей памяти, галдели на все лады. Я даже натянула на голову подушку.

Но воспоминания, словно взбесились. Вот свекровь вздыхает и одергивает на мне пиджак, потом отходит и смотрит так, будто видит перед собой калеку.

– Антоша, я сегодня встретила Олечку. Помнишь, вы дружили? Ты знаешь, она двоих родила, да… И всё такая же тростиночка, как на выпускном.

На меня при этом кидался выразительный взгляд.

– А вот наша завуч по учебной части вообще похудела на 25 килограммов. Ей за сорок, но ничего, взяла себя в руки и, пожалуйста, похудела! Я ей посоветовала ту же диету, что и тебе, Даночка. Английского этого врача – Дьюкана.

– Дюкана, - поправила ее я. – И он француз.

Меня испепелили взглядом, а я нарочито медленно взяла поджаренный белый тост, намазала на него творожный сыр, положила несколько ломтиков авокадо, пару кусочков кеты и половинку вареного яйца. Открыла широко рот и, не обращая внимания на вытаращенные глаза свекрови, откусила ровно половину.

Потом меня тошнило. С тех пор я не могу видеть ни авокадо, ни вареные яйца, но спектакль того стоил.

– Да, я тоже не сахар, согласна, - пробурчала я себе под нос, вынырнув из-под подушки.

Вокруг светильника на потолке кружил глупый беспечный мотылек, бился о пластмассовый плафон, рвался к обманчивому раю.

В приоткрытое окно, на котором ветерок раздувал занавеску, доносился монотонный стук. На соседнем участке зарождалась жизнь, но кто новый хозяин, мы с Фархундой так и не знали.

Оставалось только надеяться, что это родственники профессора, а значит, люди тихие и интеллигентные.

И тут, словно в насмешку воздух взорвался звуками рок-н-ролла. В другой раз Rock around the clock заставил бы меня вилять бедрами и весело выкидывать вперед ноги. Мы с Антоном танцевали под эту музыку. Он даже умудрялся меня переворачивать. А какая у меня была пышная юбка в духе 50-х…

И то ли сказалась усталость и нервы, а может, воспоминания о счастливом прошлом с Антоном, но звуки музыки оказались последней каплей в моей и так на сегодня переполненной чаше терпения.

Я подскочила на кровати и больно ударилась головой о книжную полку. Томик Федора Михайловича покачнулся и завалился на бок.

Потирая макушку, ринулась к окну, высунулась почти наполовину. Но за деревьями, откуда и неслась музыка, ничего видно не было.

– Совсем с ума посходили! – стукнула я кулачком о подоконник.

Мне до слез было жалко умиротворяющей тишины, что окутывала меня по вечерам в нашем уголке. Что за варвара принесло в мою жизнь? Я нащупала босыми ногами шлепки, чтобы бежать к соседям, но тут мне пришла в голову идея получше. Всё-таки связываться двум беззащитным женщинам с чужаками не с руки. Скандалы мне не к лицу.

Вытащив из шкафа колонку, я установила ее на окне, и принялась листать свой плей-лист в телефоне. Ага, вот! Фуги Баха. Отлично! С демонической улыбкой я нажала на стрелочку.

Многоголосые фуги в исполнении органа торжественно поплыли навстречу легкомысленному рок-н-роллу. Жуткая какофония накрыла меня с головой. Я зажала уши и поставила громкость на максимум.

Кому я мстила? Не знаю. Но мрачное удовлетворение согрело мне душу.

Я села на деревянный с гнутой спинкой стул и, положив нога на ногу, принялась медленно раскачиваться в такт музыке. Однажды мы с Антоном слушали орган в костеле. Мне стало противно. Опять он в моей голове! Как его вытравить?

Кто-то тронул меня за плечо. Я подпрыгнула на месте. Позади меня стола Фархунда и что-то говорила, отчаянно жестикулируя руками.

– Что? – прокричала я. – А?

Фархунда потыкала пальцем в окно и гневно насупилась. На скулах у нее выступил бронзовый румянец. Я, будто строптивый подросток, независимо повела плечом и сложила на груди руки. Пусть, что хотят обо мне думают! Им можно, а мне нет?

Фархунда сделала страшные глаза и крикнула прямо в ухо:

Глава 18

Дана

Как только автомобиль скрылся за поворотом, на веранду мягко проскользнула Фархунда. Глянула хитро и начала сосредоточенно натирать салфеткой безупречно чистый стол.

– Что? – не выдержала я. – Фархунда! Что ты так смотришь?

– Я? Ничего. И вовсе на тебя не смотрю. А вот сосед смотрел, да, - цокнула она языком.

– Ох… - я опустилась на деревянную скамью, поковыряла пальцем подушку, шитую из лоскутков. – Ну, что ты придумываешь? Просто зашел познакомиться и музыку попросил убавить. Между прочим, вежливый человек.

– Ну да, ну да… - в темных глазах няни запрыгали лукавые искорки.

Она даже помолодела лет на десять. Я открыла рот, чтобы возмутиться. Уж не думает ли она, что я кокетничала с Тимофеем? Но ничего сказать не успела, потому что Фархунда вытянула шею и тревожно посмотрела на дорогу. У ворот остановилась машина Антона.

– Мамочка! Няня! Представляете, я сегодня бросала и ловила стремена с Веснушкой! У меня получилось!

Подскакивая, как маленький жеребенок, Санька бежала к нам. Сияющие глаза были видны даже в сумерках.

– Умничка! - искренне обрадовалась я, позабыв об Антоне.

Фархунда метнула на него злой взгляд, приобняла Сашу за плечи и повела в дом.

– Ты моя Красавица Тысяча косичек, - донеслось до меня. – Помнишь, она и на коне скакала, и из лука стреляла, и сабля у нее была…

Они скрылись в кухне, и мне немедленно захотелось побежать следом и запереться в доме, как будто я поросенок, а ко мне пожаловал волк.

Пока Антон не вошел в сад, у меня была крохотная надежда, что он просто высадит Саньку и уедет. Но представляя, что ему наговорила Серафима Лаврентьевна, надежда эта была, конечно, напрасная.

Антон с недовольным видом подошел ближе. Сунув руки в карманы, повертел головой, будто оказался в незнакомом месте.

«Ничего, ничего, - злорадно подумала я, - сейчас ручки-то из кармашков достанешь. Сейчас начнет тебя жрать комарье».

Я почувствовала себя злой ведьмой, призывающей темные силы. Летучих мышей, вампиров, вурдалаков.

Не знаю почему, но именно Антона комары и разные другие оводы заедали намертво. Я могла сидеть на веранде в сарафане и лишь изредка согнать с ноги или руки комара, а на Антона они набрасывались так, будто никого в округе больше для еды не осталось.

– Что это у тебя? - поморщился он, оказавшись на ступеньках.

– А… это Бах, - рассеянно сказала я, всё время переводя взгляд на соседний дом.

Что я там хотела увидеть? Или кого?

– Выключи. Нам надо поговорить.

Я уже поняла, о чем он сейчас будет говорить. Это при Сашке он сдерживался, а у самого вон, желваки ходуном ходят. Отчего-то мне стало так грустно, что хоть реви. Антон прямо-таки лишал меня воли. Я чувствовала себя осенней мухой, которая вяло ползает по стеклу рядом с открытой форточкой. А сообразить, как вылететь не может.

Пока ходила наверх, решила, что молча выслушаю его пилёжку и всё. А потом он уедет. Скандалить не станет, здесь Фархунда и Саша. Комаров на веранде становится всё больше, Антону еще в город возвращаться, а может и к Эсмеральде еще ехать.

Хотя, какая из нее Эсмеральда. Люся мне больше сушеного таракана напоминала.

Когда я вернулась, Антон покосился на приоткрытые окна в доме, схватил меня за руку и потащил по дорожке под старую яблоню.

– Что ты делаешь? – зашипела я. – Пусти!

– Ничего потерпишь, - бросил на ходу он.

Наконец, мы остановились. Я выдернула руку и потерла красные следы на коже.

– Придурок…

– Что? – сузил глаза Антон.

– Вали к своей кисейной барышне, понял? Встретимся в суде. Мне с тобой разговаривать не о чем.

Я вспомнила, как Грибочек советовала записывать все наши разговоры на диктофон, но Антон так внезапно поволок меня в сад, что я не успела взять телефон. Да и разве позволил бы он мне его записывать? А незаметно я вряд ли бы сумела это сделать. И почему он так на меня влияет?

– И да, ускорься с продажей квартиры. Мне нужно будет не половину денег, а две трети. Нас с Сашей двое.

– Ну, это пока… - обронил Антон.

Не обратив внимания на его слова, я заторопилась:

– Саньку нельзя травмировать и ухудшать условия. Я консультировалась с психологом. Нужно ее мир из нашей квартиры перенести. А для этого нужна отдельная комната. Так что имей в виду, в суде я тоже на этом буду настаивать. Всё, разговор окончен.

Я развернулась, чтобы уйти. Похоже, Серафима Лаврентьевна карту с гипертонией не стала разыгрывать. Иначе Антон рвал бы и метал. Он всегда считал, что я специально делаю всё назло его матери. Есть у него теперь безответная Люсенька, вот пусть она и слушает эту «кладезь мудрости».

Антон даже не шевельнулся, чтобы меня удержать, и я, довольная своим выступлением, зашагала по влажной от вечерней росы траве. Шлёпки немедленно промокли, но мне было всё равно.