Она принадлежит Барону

Глава 1.

Я иду к нему с твёрдым намерением убедить не увольнять Даню. Вернее, Даню уже уволили. А я хочу попросить взять его обратно на работу. Почему-то вдруг решила, что меня выслушают и помогут как-то исправить ситуацию. Всё-таки Даня на него усердно работал на протяжении последних двух лет. Да, немного напортачил, но не увольнять же из-за этого вот так сразу, без объяснений.

В мыслях я уже составляю план, что и как буду объяснять Михаилу Николаевичу. Он обязательно меня выслушает. Моя уверенность основывается на одном простом факте — Михаил Николаевич без лишних вопросов взял к себе Даню работать автомехаником. До него все, к кому обращался мой Даня — отказывали.

Еще вчера мы были детдомовской ребятней, а уже сегодня семейной парой живем в коммунальной квартире. Я учусь на втором курсе исторического факультета. Даня свои экзамены провалил, поэтому пошел работать.

Мало кто хотел брать к себе в штат такого работника, хотя у Дани на самом деле золотые руки. Моей стипендии едва ли хватало бы на нас двоих, поэтому ему пришлось согласиться работать на местного криминального авторитета. Этим авторитетом и есть Михаил Николаевич по кличке Барон. Многие знают, что он детдомовских к себе на работу берет без лишних вопросов. Пришлось рискнуть.

Я этого Барона только мельком видела, когда приходила с Даней. Огромный такой мужик в сером дорогом костюме. Темная короткая стрижка. Тяжелый взгляд, чем-то напоминающий взгляд волка. Ручищи огромные с толстыми золотыми часами. В общем жутковатый тип. Но платил он исправно и на пустом месте не придирался. А тут раз и уволил. Даже не заплатил за прошедший месяц.

Я несколько дней пыталась у Дани выпытать причину, по которой его уволили, но любимый упорно молчит. Долго не думая, я решила попробовать сама разобраться в ситуации. Сразу же после университета поехала в офис к Михаилу Николаевичу. Может, хотя бы он скажет, почему уволил Даню? Всё-таки однажды этот мужчина нам очень помог. Может быть, и в этот раз не откажет?

В детдоме я слышала, что Барон и сам сиротой вырос, вот поэтому «своим» и помогает. Вообще всякие сплетни ходят об этом человеке, но я не очень-то в них и вникаю. Знаю, что бандит. Знаю, что жестокий и многие его в городе боятся. Но своих никогда не обидит и если хорошо попросить о помощи, то обязательно поможет.

Кутаясь в тоненькую осеннюю курточку, я быстро шагаю по тротуару, старательно обходя лужи. В этом году осень выдалась ранняя и жутко дождливая. Сырой холодный ветер больно обжигает пальцы, поэтому я стараюсь их держать в карманах, но это не помогает. Мне вообще очень трудно согреться. Даня вечно меня ледышкой зовёт, когда я к нему холодными ногами под одеялом прикасаюсь. Ворчит, что я у него тепло отбираю.

Когда я попадаю в офис, секретарь предупреждает, что Михаила Николаевича на месте еще нет. Конечно, такая новость совершенно меня не радует. Но секретарь тут же заверяет, что можно подождать. Я, конечно же, не отказываюсь. Мне предлагают присесть и даже приносят чашечку горячего ароматного чая.

Сидя в удобном мягком кресле, я нервно потираю свои окоченевшие пальцы и продолжаю мысленно репетировать свою речь. Скажу всё, как есть, а там Барон пусть уже сам решает, что со мной делать.

Пальцы никак не желают согреваться, поэтому я беру горячую чашку в руки и облегченно выдыхаю, ощутив приятное тепло. Оно плавно проникает ко мне под кожу, помогая прогнать дрожь, вызванную промозглой сентябрьской непогодой.

Страх отсутствует. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что Михаил Николаевич согласится меня выслушать. Был бы он таким страшным и плохим, вряд ли вообще кому-либо стал помогать. Глотнув немного чаю, я тихо выдыхаю. Наконец-то удается хотя бы немного согреться.

Секретарь сидит за письменным столом и постоянно кого-то обзванивает, напоминая о запланированных встречах.

Внезапно пищит лифт и через несколько секунд его створки распахиваются, впуская в холл двух мужчин. Оба довольно высокие. Один с колючим взглядом больших черных глаз. Лицо немного вытянутое, губы тонкие. Широкий уродливый шрам глубокой отметиной пересекает лицо от левой брови к правому уголку рта. Даже страшно подумать, откуда этот шрам на лице у мужчины. Но явно, что физической боли он в свое время принес немало.

Если я не ошибаюсь, то этот мужчина — близкий друг Барона. И кличка у него вполне очевидная — Шрам. Хотя в детдоме говорили, что кличка у него так не из-за шрама, а из-за фамилии — Шраменко. Извращенная ирония судьбы не иначе.

Вслед за ним идет и сам Барон. Черное шерстяное пальто нараспашку. Явно дорогой серый костюм, в тон к нему и серый галстук. Всё та же короткая стрижка, всё тот же волчий взгляд, даже те же золотые часы с широким браслетом. Первое впечатление — этот мужчина любит стабильность. Второе — шутить с ним явно не стоит.

Шраменко задерживает на мне свой взгляд всего лишь на несколько секунд, а затем скрывается за дверью, что скорей всего ведет в кабинет. Взгляд этого человека мне совершенно не нравится, слишком уж он какой-то высокомерный и совсем недобрый. Но я стараюсь на этом не зацикливаться, потому что моя цель не Шраменко. Моя цель — Михаил Николаевич.

— А это кто? — спрашивает он у секретаря и останавливается напротив меня.

Сильный грудной голос напоминает мне рокот грома. Взгляд волчих глаз кажется скептическим и немного хмурым. Я уже готова вскочить с кресла и, как примерная студентка, которую вызвали на семинаре, выпалить всю свою заготовленную речь, но секретарь меня опережает:

— Девушка говорит, что ей нужна ваша помощь. Ее молодой человек работал на вас и, кажется, возникли какие-то трудности.

Михаил Николаевич медленно переводит свой задумчивый взгляд на секретаря, внимательно слушая ее, затем вновь смотрит на меня.

Кристина, главное не бояться! Всё будет хорошо. За спрос не ударят в нос, ведь так?

К тому же я уже здесь. Но сердце всё равно испугано колотится в груди. Хорошо в этой ситуации лишь одно — теперь мне точно не холодно. Чай уже не нужен.

Глава 2.

Когда я вхожу в кабинет, меня вдруг одолевает жуткий мандраж. Голос разума вопит, что я должна убраться отсюда, причем как можно скорее. Эти же люди бандиты! Настоящие бандиты! Но себя они, конечно же, уже давно предпочитают называть бизнесменами. Но я слишком сильно люблю Даню, чтобы отступать, поэтому с огромным усердием заталкиваю как можно дальше весь свой страх.

Крепко прижимая рюкзак к груди, я стою посреди просторного кабинета и переминаюсь с ноги на ногу. Жду.

Шраменко по-хозяйски развалился на диване и теперь с кривой недоброй ухмылкой рассматривает меня. Его взгляд всё еще неприятен мне, словно скользкие щупальца забрались за шиворот свитера и обвивают меня со спины. Я содрогаюсь от собственных мыслей и прикусываю внутреннюю сторону щеки с такой силой, что от боли на глаза наворачиваются горячие слёзы.

Михаил Николаевич подходит к своему письменному столу, снимает пальто и небрежно бросает его на спинку кресла. Расстегивает пиджак и садится.

Я так внимательно наблюдаю за каждым его движением, будто опасаюсь, что он вот-вот может меня атаковать, поэтому и пытаюсь оставаться начеку.

— Садись, — приказывает мне Барон.

Я вздрагиваю и слышу сдавленный хриплый смешок Шраменко. Он явно насмехается надо мной, над моей реакцией и наблюдает за мной так, как будто я для него глупая забавная зверюшка. Ну конечно! Наивная девочка-дурочка, которая пришла просить за своего парня. Что может быть смешнее?

Беру свой рюкзак за ручку и хочу послушно сесть на стул, но эта несчастная ручка трещит и все мои учебники вместе с конспектами вываливаются на пол. Шраменко, уже не сдерживая себя в эмоциях, начинает раскатисто ржать, явно наслаждаясь моим унизительным положением.

Чувствую, как к щекам приливает неприятный жар. Дура! Неуклюжая дура!

Присев, принимаюсь как можно быстрей складывать учебники обратно в порванный рюкзак.

Михаил Николаевич всё это время продолжает хранить молчание. Я чувствую его взгляд на себе, но до последнего не решаюсь ответить на него. Собрав всё, что вывалилось, я наконец-то сажусь на стул, а рюкзак оставляю у своих ног.

Сердце продолжает беспокойно колотиться, но внешне я изо всех сил стараюсь выглядеть настолько спокойной, насколько это вообще возможно в нынешней ситуации.

Михаил Николаевич задумчиво рассматривает меня, но его взгляд не такой неприятный, как взгляд Шраменко. Наверное, это связано с тем, что Барон не насмехается надо мной и вообще не собирается этим заниматься.

— У тебя есть ровно пять минут, — предупреждает он и откидывается на спинку кожаного кресла.

Сейчас мой выход. Проглотив несуществующую слюну, я сжимаю руки в кулаки и быстро начинаю излагать цель своего визита:

— Мой парень работал у вас автомехаником. Два года работал. Мы оба из детдома. Нам говорили, что вы можете помочь с работой. И вы помогли. За что мы вам очень-очень благодарны. Всё было хорошо. А затем… Затем Даня на днях сказал, что вы его уволили. Я учусь и пока еще не работаю. У нас теперь, кроме моей стипендии, нет больше денег. Я… Я хотела бы узнать, почему Даню уволили и… и можно ли как-то исправить ситуацию? — я резко замолкаю, переводя дыхание. Щеки мне кажутся не просто горячими, а раскалёнными.

Отделаться от чувства, что я круглая дура не получается. Шраменко теперь что-то читает у себя в телефоне и не обращает на нас никакого внимания. От этого становится немного легче, но Михаил Николаевич… Он своим спокойствием и молчаливостью лишь сильнее пугает. О чем он думает? Поможет ли? Мне так страшно. Но я держусь.

— Фамилия? — почему-то этот грудной голос возбуждает во мне странную реакцию.

Ее сложно описать, но она очень приятна мне. Я никогда прежде не слышала такого голоса. Всю свою сознательную жизнь я провела среди одногодок. А у мальчиков нет такого тембра и такой холодной сдержанности тоже нет. Тот же Даня всегда любит дурачиться и редко соглашается на какой-нибудь серьезный разговор.

— Моя? — неуверенно переспрашиваю.

— Парня твоего, — темные брови Михаила Николаевича немного хмурятся.

— Карпов… Даня… Даниил Карпов, — я сильней сжимаю руки в кулаки, мысленно ругая себя за то, что никак не могу подавить собственное волнение.

Взгляд Михаила Николаевича начинает медленно меняться. На дне темно-карих глаз вспыхивает раздражение. Мужчина смотрит на меня так, словно я вдруг превратилась в какое-нибудь отвратительное на вид насекомое.

Голос разума вновь эхом звенит у меня в голове: «Тебе не следовало сюда приходить». Я искренне не понимаю, в чем причина такой резкой перемены в настроении Барона.

Михаил Николаевич выпрямляется и наклоняется чуть вперед. Благо нас разделяет широкий письменный стол, иначе… Это всё равно не мешает сердитому тяжелому взгляду заглянуть мне прямо в глаза. Я застываю на своем месте, чувствуя лишь то, как пальцы на руках начинают неметь, настолько сильно я их вжала в ладони.

— Ты его девка?

— Да, — мой ответ больше похож на писк.

— Собирай свои манатки, — Барон мельком смотрит на мой несчастный старый рюкзак, — и проваливай нахуй. Передай своему… парню, — Михаил Николаевич явно хочет выразиться иначе, жестче, — пусть спасибо скажет, что я его яйца с корнями не выдрал.

Шраменко снова издает короткий смешок, но встревать в разговор не спешит.

— Что? Но почему? — мой шок настолько ошеломляющий, что я даже не могу сформулировать четкий вопрос.

Мысленно я готовила себя к тому, что моя затея может потерпеть оглушающую неудачу, но вера в лучшее пересилила голос разума. А на что я надеялась? Приду, попрошу не выгонять Даню с работы и меня тут же послушаются? Вообще-то именно на это я и рассчитывала. Дура наивная!

— Я перед тобой еще и отчитываться должен? — темные брови сходятся на переносице, как две грозовые тучи. Черты лица заостряются, а глаза от вскипающего гнева темнеют, напоминая две бездны.

— Я… Я просто не знаю, почему Даню уволили. Он гордый, признаваться не хочет, и я подумала, что смогу как-то сама решить эту проблему, — лепечу на одном дыхании, нащупывая пальцами свой рюкзак.

Глава 3.

Рядом с домом я захожу в небольшой круглосуточный магазин, чтобы купить бутылку молока для Дани и один лимон для себя. Даня очень любит молоко, а мне от него всегда становится плохо. Я больше чай люблю, особенно с долькой свежего лимона.

Стоя у витрины, я никак не могу собраться с мыслями. В голове всё еще неприятно звенят слова Шраменка, а перед внутренним взором назойливой картинкой прокручивается сердитый взгляд Барона. Даже сейчас, когда я нахожусь на другом конце города, меня всё равно пробирает дрожь лишь от одного малюсенького воспоминания об этом человеке.

Я не хочу думать о том, что Даня мог мне изменить. Но где-то там, в самой глубине души, возник червячок сомнений. А если это правда? Если Даню, действительно, уволили из-за того, что он позарился на женщину босса? Нет. Нет, нет и еще раз нет!

Пока я стою в очереди, крепко стиснув в руках старый потёртый кошелек, память услужливо напоминает мне о некоторых деталях. За месяц до того, как Даню уволили, у него внезапно появилась пара дорогой брендовой обуви. Потом еще через пару дней — комплект стильных не менее дорогих рубашек. А еще позже в его бумажнике я обнаружила просто неприличную сумму наличных. Для обычного автомеханика, который пусть и работал на авторитетного и состоятельного человека, это всё равно была непозволительная роскошь. Откуда она у него могла появиться?

Я пыталась вытянуть из Дани правду и хоть какие-то чёткие ответы, но он лишь отмахивался. Что-то невнятно говорил про какую-то неожиданную премию и желание немного побаловать себя. Я ему поверила. Я всегда и во всём верю Дане. Я преданна ему и никого, кроме него, у меня в сердце нет. Но что, если моя преданность, моя любовь мешают мне увидеть правду? Мешают снять те самые розовые очки, которые наверняка есть у каждой двадцатилетней по уши влюбленной девушки?

— Кристина, ты будешь что-нибудь брать? — обращается ко мне продавщица тётя Лариса.

Хорошая женщина, иногда я беру у нее в долг, если денег не хватает до стипендии. Тётя Лариса всегда дает своим знакомым, правда не больше, чем на два дня.

— Да, молоко и один лимон небольшой взвесьте, пожалуйста, — я едва заметно улыбаюсь женщине и стараюсь избавиться от ненужных тяжелых мыслей.

Даня дома. Он сидит за своим старым ноутбуком и играет в какие-то бестолковые и жестокие стрелялки. Я несколько секунд внимательно смотрю на него, будто пытаюсь найти в его облике нечто такое, что точно даст мне понять, есть ли повод для подозрений или нет. Но это всё тот же Даня. Высокий, немного худощавый и с волнистой густой темной челкой, что постоянно спадает ему на глаза. Ярко выраженные линии скул, красивые тонкие губы. Смуглая кожа. Сосредоточенный взгляд серо-голубых глаз. Это ведь мой Даня. Такой родной и бесконечно любимый.

— Почему ты так долго? — он ставит игру на паузу и вопросительно смотрит на меня.

— Прости. Немного задержалась, — я снимаю промокшую куртку и вешаю ее на спинку стула сушиться.

— В библиотеке?

Я не умею врать. Особенно не умею врать дорогим моему сердцу людям. Да и в детдоме у нас врунишек никто никогда не любил. Оставив бутылку молока и целлофановый пакет с лимоном на письменном столе, который частенько служит для нас и обеденным, я сажусь рядом с Даней.

— Нет, — стискиваю пальцы в кулаки, они сейчас напоминают мне ледышки. Снова холодные.

Нужно будет заварить чай, чтобы хоть как-то согреться. Раньше Даня грел своим дыханием мои пальцы, но в последнее время между нами что-то неотвратимо изменилось. А я почему-то это только сейчас заметила. Вспомнились Данины ворчания по поводу моих холодных ног, которые я вечно прижимаю к нему, чтобы чуть-чуть погреться. Нет, он и раньше всегда возмущался, но это было в шутливой форме. А сейчас в последние время я всё чаще сталкиваюсь с его раздражительностью и злостью.

— А где?

— Я ездила в офис к Барону, — отвечаю так тихо, что первые несколько секунд даже сомневаюсь, услышал ли меня Даня.

— Что?! — он вскакивает с кровати и прячет руки в карманах домашних спортивных штанов. — Ты окончательно с головой своей поссорилась?! Ты куда пошла?! К кому?! К Барону?! Ты знаешь, что такие, как он, делают с такими, как ты?!

— Прекрати, пожалуйста. Мне никто ничего плохого не сделал, — я поджимаю пальцы на ногах и смотрю на деревянный пол с облупленной по углам краской.

— Зачем ты туда пошла?! — нервно спрашивает Даня.

Я догадывалась, что моя эта затея ему совсем не понравится. Но я и подумать не могла, что Даня так сильно рассердится. Понимаю, он испугался, ведь со мной могло случиться всё, что угодно. О Бароне всякая молва ходит, но мне показалось, что она преувеличена. Да, он вызывает страх и смотрит так, что внутри всё начинает дрожать, но в целом Барон не похож на тех бандитов, которые только то и делают, что матерятся и забивают «стрелки». Наверное, образ бизнесмена ему всё же ближе. Чего не скажешь про Шраменко. Вот где настоящий бандит.

— Хотела решить вопрос с твоим увольнением.

— И как? Решила? — в голосе Дани столько неприкрытой насмешки, столько ядовитости ощущается, что мне даже становится немного не по себе.

Еще утром всё было хорошо. Я приготовила нам завтрак. Перекинулась на кухне парочкой дежурных дружеских фраз с Таней — нашей соседкой, которая живет через стенку. Мы с Даней поели. В универе тоже никаких трудностей не возникло. А теперь происходит всё это.

— Нет.

К горлу так не вовремя подкатывает ком. Я уже ощущаю неумолимо скорый приход слёз. Нет, только их сейчас не хватало.

— Какого хрена ты вообще к нему поперлась?! Кто тебя просил?! — никак не унимается Даня.

— Я просто хотела помочь.

— А я говорил, что мне не нужна помощь. Я сам разберусь с этим дерьмом. Или ты так рьяно стремишься, чтобы тебя отодрал этот урод? — Даня с прищуром смотрит на меня.

Я замираю. Вся та гнусность, что сорвалась с его языка, повергает меня в ледяной шок. Я искренне не понимаю, что происходит. Не понимаю, откуда столько озлобленности и этих откровенных нападок. Даня никогда прежде не разговаривал со мной в таком тоне. Никогда не обвинял меня в том, о чем он сейчас сказал.

Глава 4.

Я лежу на кровати поверх одеяла. Чай так и не приготовила. Спасительное тепло отсутствует. Последнее, что меня сейчас волнует — ледяные пальцы на руках и ногах.

Глядя безучастным взглядом в низкий потолок, я тихонько глотаю слёзы и пытаюсь хоть как-то уместить у себя в голове всё то, что произошло часа полтора назад. Но как бы я ни старалась, а поступок Дани никак не умещается у меня в голове. Вся моя сущность упрямо отвергает такую реальность.

Как оказалось, я совершенно не готова к такому жестокому предательству. Хотя теперь, когда прокручиваю в памяти все те моменты, что казались мне по-настоящему странными, многое становится на свои места. Я виню себя в том, что не обращала внимания на изменения в поведении Дани. Виню в том, что мало уделяла ему времени, полностью погрузившись в учебу. От хороших девушек парни так просто не уходят и не бросаются в объятия других женщин, разве нет?

Таня предлагала мне вместе поужинать на общей кухне, но я вежливо отказалась. Сейчас я совсем никого не хочу видеть. Свернувшись калачиком на узкой старой кровати, я притягиваю колени к груди и крепко обхватываю их руками, будто защищаясь. Такой жуткой боли, такого невыносимого чувства одиночества и потерянности я еще никогда не ощущала. Я банально не знаю, куда деться от всего этого. Не знаю, где сейчас Даня. Не знаю, как теперь нам… мне быть дальше.

Несмотря на произошедшее, я всё равно волнуюсь о том, чтобы Даня не натворил никаких глупостей. Я злюсь на него, но в то же время всё еще понимаю, что мои чувства к нему никуда не исчезли. Это так странно — испытывать всю полярность своих ощущений по отношению к одному и тому же человеку.

Прикрыв глаза, я усердно пытаюсь бороться с чередой ярких картинок, что вспыхивают у меня в голове.

Барон. Его темные глаза, что изучающе меня рассматривают. Неприятный тип Шраменко. Даня и его озлобленное выражение лица.

Мои дурацкие надежды по поводу того, что я могла бы самостоятельно решить проблему с работой Дани, вынуждают меня сильней зажмуриться. О чем я только думала? Перед глазами начинают танцевать серебристые точки.

Мне еще нужно подготовиться к семинару на завтра, но все мои силы будто куда-то безвозвратно испарились. Я не могу ни о чем другом думать, кроме как о том, где сейчас Даня и почему он так со мной поступил.

Когда часы показывают полночь за дверью слышится какой-то непонятный шум. Я резко вскакиваю с кровати и вижу, что Даня, едва держась на ногах, вваливается в нашу комнату. Он пьян. Сильно. Таким я его вижу впервые. Спортивные штаны испачканы в грязи, куртка порвана на левом боку.

— Где ты был?

— Отвали, — зло бормочет Даня и пошатываясь, принимается раздеваться.

Я хочу включить свет и помочь ему, но Даня больно толкает меня в грудь. Теряю равновесие и падаю. Боль будто обжигает меня изнутри, испепеляя сердце и душу.

— Что с тобой? Почему ты стал таким? — я встаю и предпринимаю еще одну попытку подойти к нему и обхватить его лицо рукам, чтобы заглянуть прямо глаза.

— Ты мне надоела, Кристина, — шипит Даня, с ненавистью глядя на меня. — Ты мне надоела, понятно? Я не могу больше тебя терпеть. Ты всегда бесила меня в детдоме. Вечно хвостом бегала за мной. Меня бесит твой овечий взгляд. Бесит твоя дурацкая одежда с уродскими цветочками и горошком. Бесит, то как ты тихо жрешь. Меня даже твое дыхание бесит!

— Тогда почему ты всё это время жил со мной? Почему спал со мной, если я тебе так противна? — мой голос осип, потому что на глаза выступили злые слёзы обиды.

— Ну мне же нужно было где-то жить. Вот я и жил с тобой. Теперь мне это не надо. Да, я трахнул бабу Барона. У него таких сотни, а мне для красивой жизни одной будет вполне достаточно. Я трахал ее много раз, если тебе это интересно.

— И почему же не ушел, когда встретил ее?

— Мне было тебя жаль, — выплёвывает Даня и пьяно смеется. — Но теперь ты всё знаешь, и я могу спокойно уйти. Поэтому нотации можешь мне не читать. Да, я мудак и мне насрать на это. Я и не планировал с тобой семью строить. И никогда ничего тебе не обещал, — он открывает шкаф, вываливает свои вещи на пол, а затем принимается сгребать их в чемодан.

У меня сознание плавится от происходящего. Слёзы никак не желают прекращаться. И я себя за это просто ненавижу. Боже, какая же я слабачка!

— Пошел вон, — выдавливаю из себя, чувствуя, что вот-вот сойду с ума от боли, которая, как паразит, множится в моей душе, разрывая в клочья каждый ее уголок.

— Пойду-пойду, — насмехаясь, произносит Даня. — Не сомневайся, я уйду, а должок Барону сама отдашь.

— Какой еще долг?

— Машину ему напоследок раскурочил. Он, наверное, еще не обнаружил, — Даня забирает свой ноут, подхватывает чемодан. — Не грусти, овечка. Что-нибудь придумаешь.

Я остаюсь одна стоять посреди небольшой комнатушки в коммунальной квартире. Всё, что сегодня произошло, напоминает мне какой-то жуткий кошмар. Как такое вообще возможно? Как такое возможно, когда вся твоя привычная жизнь рушится за пару секунд и превращается в груду руин?

Беспомощно опустившись на холодный пол, я утыкаюсь лбом в согнутые колени. У меня нет ни малейшего понятия, как жить дальше и что мне вообще теперь делать со своей жизнью. Единственный человек, которому я доверяла, оказался предателем. Его жестокие слова всё еще эхом звучат в моей голове.

Боль в душе настолько нестерпимая, что у меня не получается нормально дышать. Я задыхаюсь и захлёбываюсь слезами.

Бутылка молока всё также мирно стоит на письменном столе, не дождавшись своего хозяина. Мне больно даже смотреть на эту несчастную бутылку, хотя она, в сущности, ни в чем не виновата. Идиотка. Наивная и до невозможности глупая идиотка.

С трудом поднявшись с пола, я беру свою старую музыкальную шкатулку. Она всегда стоит на нашем обеденном столе. Мне ее давным-давно на день рождения подарили воспитательницы в детдоме. Это дурацкая привычка, но я всегда открываю шкатулку с маленькой балериной внутри и слушаю тихую грустную мелодию.

Глава 5.

— Уверена, что тебе подойдет эта работа? — настороженно спрашивает меня Карина.

— Да, — твердо отвечаю, обхватив холодными пальцами пластиковый стаканчик с чаем.

Мы сидим в университетской столовой. Только что закончилась вторая пара. Мы с Кариной иногда общаемся. Мы не подруги, а скорее просто приятельницы и время от времени вместе делаем проекты на семинары. Нам так удобно.

Мне нужна работа. Срочно. Одной стипендии вряд ли будет хватать. А тут еще и Даня напоследок «повесил» на меня непонятный долг.

Прошла уже неделя с момента нашего расставания. Нет, мне никто не угрожал. Не шантажировал и даже не искал встреч со мной. Но я не глупая и понимаю, что так просто никто не простит долг за испорченную дорогую машину.

Конечно, мои мизерные заработки вряд ли спасут меня, но и сидеть сложа руки, я тоже не собираюсь. Так уж сложилась моя жизнь. Я вынуждена постоянно бороться с ударами судьбы, чтобы продолжать упорно стремиться вперед.

Мне всё еще адски больно и эта боль не пройдет через неделю или две. Я продолжаю каждую ночь плакать в подушку, но это никак не мешает мне днём брать себя в руки и надевать маску безразличия.

Понимая, что на любой другой работе без… хм… связей мне придется долго проходить неоплачиваемую стажировку, я решила рискнуть и обратилась за помощью к Карине. Она уже полтора года работает официанткой то ли в клубе, то ли в ресторане и зарабатывает вполне приличные деньги. Основную часть заработка составляют чаевые и если хорошо постараться, то клиент не поскупится на дополнительное денежное поощрение.

— У нас освободилось одно место, — задумчиво произносит Карина. — Ты у нас вроде бы девочка ответственная. Если всё срастётся, то первый месяц будешь отдавать пятьдесят процентов чаевых, а потом только двадцать. Ничего не поделаешь, с коллективом нужно делиться.

— Хорошо, я согласна.

Чай уже ощутимо остыл, потому что в универе пока что не включили отопление и находиться здесь, равносильно находиться в холодильной камере. Но сейчас всё это — ерунда.

— Тогда вечером созвонимся. Я тебя проведу и всё покажу. Но учти, работать нужно будет много. Поясница будет гудеть, а ноги — отваливаться. Нужно постоянно широко и доброжелательно улыбаться гостям. Они — клиенты, а мы — обслуга. Знаю, звучит мрачновато, но именно так нас и воспринимают. Говорю сразу, чтобы ты хорошенько подумала и окончательно решила, надо тебе оно или нет.

— Перебирать не приходиться. Тяжелой работы я не боюсь.

— Хорошо. С таким боевым настроем у тебя всё получится. Но взгляд…

— А что с ним не так?

— Кристинка, ну слишком наивный он у тебя, чистый. Такое ощущение, что ты в каждом человеке пытаешься разглядеть нечто доброе и светлое. Нельзя так. Обожжёшься ведь.

Карина права. Во всём.

Я попала в детдом, когда мне было три года. Всё свое детство я провела в его стенах. Всякое бывало, но я с теплотой вспоминаю то время. У нас были замечательные воспитательницы и добрая няня. Я, действительно, во всех и во всём стараюсь найти положительные стороны. Всегда ищу свет даже если вокруг царит кромешная тьма. Это что-то типа защитной реакции.

Я не знаю своих родителей. Не знаю, почему они меня бросили. Но с другой стороны, воспитательницы дали мне то тепло и те крохи любви, которые нужны каждому брошенному ребенку. Я жадно их впитывала и радовалась тому, что вообще знаю, что такое — любовь. Иногда я ссорилась с другими детьми и пару раз даже встревала в драки, но у меня были и друзья. Я знаю, что такое дружба. Девочка Соня делилась со мной шоколадными конфетами, которые нам дарили на Новый год. Я до сих пор очень люблю шоколадные конфеты. А взамен я делилась с ней карамельками, которые она так же сильно обожала. Потом ее удочерили. Конечно, я бы тоже хотела стать частью чьей-нибудь счастливой семьи. Но преодолевая собственные боль и обиду, я радовалась за Соню. Радовалась, что, хотя бы она будет счастлива.

Я такая, какая есть и вряд ли стану другой. Мой распахнутый взгляд, который готов увидеть во всем положительные стороны — отражение моей сущности. Никакие проблемы и печали не сумели перекроить меня настоящую.

И я обожглась. Как и сказала Карина. Обожглась предательством Дани. Но разве взгляд в этом виноват? Виновата ли моя потребность всех оправдать? Не знаю.

— А разве это плохо?

— Нет, но… Понимаешь тебе защитник нужен. Ты такая иногда робкая, а у нас коллективчик еще тот. Но в любом случае, если ты решила, что тебе нужна эта работа, то я рада помочь.

— Спасибо тебе большое.

После универа я возвращаюсь домой и до наступления вечера никак не могу собраться с мыслями.

Правильно ли я поступаю, решив устроиться работать официанткой? Ну а с другой стороны, что плохого в этой профессии? Любой честный труд не постыден. Правда, если всё получится и меня возьмут, нужно будет решить, как сформировать свой порядок дня, чтобы на всё хватало времени.

Перекусив, я начинаю собираться. С Кариной встречаюсь уже в центре, а оттуда мы вместе едем в клуб. Это приличный ночной клуб. В подобных местах я никогда не бывала, потому что банально не хватает денег. Да я и не уверена, что смогла бы здесь хорошо провести время. На алкоголь у меня аллергия. Это я сама так называю то состояние, когда даже от капли алкоголя у меня мгновенно краснеет лицо и всё тело покрывается странными розовыми пятнами.

В интернете я вычитала, что это может быть связано с каким-то элементом, который отсутствует в моем организме. В общем тело не может справиться с алкоголем, и я превращаюсь в помидор, а еще становится тяжело дышать.

Танцевать я тоже не люблю. Даня всегда говорил, что у меня отсутствует пластичность. Поэтому как место для отдыха — клуб точно не моя остановка. Но на работу это не распространяется.

Карину здесь все знают и, кажется, ей это нравится. Я спешно прохожу за ней, пересекаю полупустой танцпол и попадаю в небольшой узкий коридор. За последней дверью справа скрывается крохотный, но хорошо обставленный кабинет администратора. Карина меня представляет и быстро ретируется.

Глава 6.

Когда Карина говорила о том, что будут гудеть поясница и ноги, она ни капли не преувеличивала. Я уже неделю старательно работаю официанткой и всю эту неделю пытаюсь привыкнуть к тому, что моя поясница пылает огнем. Иногда, возвращаясь домой, я падаю на кровать и практически не чувствую собственных ног. Я быстро проваливаюсь в сон, а затем в четыре утра просыпаюсь, чтобы успеть хоть что-то выучить и нормально позавтракать.

Объем работы меня не пугает. Я не жалуюсь на то, какой теперь стала моя жизнь. Если не хочется просто существовать, то нужно делать всё, чтобы построить светлое и радостное будущее.

Чаевые платят очень хорошие. Я столько денег никогда прежде в руках не держала и даже не видела. Несмотря на то, что половину приходиться отдавать, другой половины мне вполне хватает на жизнь. Я никому не хамлю, всегда улыбаюсь и со всей внимательностью отношусь к каждому гостю. Наверное, именно всё это и помогает мне зарабатывать приличные чаевые.

Гости в клуб приходят разнообразные, но у всех у них есть одна общая черта — наличие денег. К нам не приходят бедные студенты. Нет. Всегда хорошо одетые женщины и мужчины. У каждого своя личная машина и смартфон последней модели, а в бумажниках целая стопка разноцветных кредиток и налички.

Карина быстро обучила меня всему, что необходимо знать официантке и я послушно следую ее инструкциям. Волосы зачесаны в идеальный высокий хвост, руки чистые, ногти ухоженные. Униформа отглажена и всегда постирана. Добродушный взгляд и располагающая улыбка.

Работа помогает мне отвлечься от разрыва с Даней. Она перетянула на себя всё мое внимание и у меня просто нет времени на то, чтобы грустить или задаваться бесконечными вопросами, почему я вообще любила этого парня.

Сегодняшняя смена проходит хорошо. Чашка кофе помогает мне взбодриться и забыть о том, что я практически не спала целые сутки. Будний день. Гостей немного. Сегодня я в первый раз работаю без Карины и ее подсказок. Кажется, у меня хорошо получается.

За всю смену попадается лишь одна грубоватая дама, которой не нравится всё, что я делаю. Карина говорила, что в подобных случаях лучше сделать свою работу быстро и поскорей удалиться. Клиент с плохим настроением может выпалить много оскорбительных слов, но их не следует воспринимать близко к сердцу. Поэтому, чтобы не огорчаться, я обслуживаю женщину и деликатно ретируюсь.

Под конец моей смены внезапно становится известно, что приедет владелец клуба. Все официанты, повара и бармены тут же начинают суетиться. Администратор, Жанна Валерьевна, выходит в зал, чтобы лично убедиться в безукоризненном внешнем виде персонала. Я волнуюсь не так сильно, как остальные, потому что еще не знаю владельца и понятия не имею, какой он человек.

Ним оказывается обычный мужчина. Не худой, но и не толстый. Темные брюки, светло-серый свитер. Русые волосы коротко подстрижены. Он быстро проходит мимо нас и скрывается в кабинете, что до этого момента всегда был закрыт на ключ. Во всяком случае, за неделю своей работы я не видела, чтобы туда кто-то входил. И почему все так занервничали?

— Новенькая! — обращается ко мне Жанна Валерьевна. — Кристина!

Я тут же спешу к администратору.

— Да?

— Кирилл Борисович хочет тебя видеть. Живо к нему! — женщина оценивающим взглядом скользит вдоль моей фигуры.

В мыслях начинает шевелиться страх, но я стараюсь заблокировать его. Нечего себя понапрасну раньше времени накручивать. Правда? Но тогда зачем владелец клуба зовет меня к себе в кабинет?

Пока я иду по коридору, думаю о том, что Кирилл Борисович просто хочет узнать, что за новое лицо появилось в его коллективе. Это вполне логичное решение, а главное — безопасное. Безопасное оно в первую очередь для меня. Но даже такая догадка не способна унять во мне нарастающий страх.

Я стучу в дверь и захожу только тогда, когда слышу положительный ответ. Кирилл Борисович сидит за письменным столом и с кем-то разговаривает по телефону. Лицо радостное, улыбка счастливая. Я немного даже расслабляюсь.

— Да-да. Завтра обязательно пришлю венок. Этот самоуверенный ублюдок получил то, что заслужил. Всё сработано чисто. Без свидетелей.

Я молча стою у дверей, сцепив пальцы в замок.

— Давай, до связи. Нашим за мой счет налей. Пусть порадуются, что этот говнюк наконец-то сдох, — Кирилл Борисович сбрасывает вызов и внимательно смотрит на меня. — Ну-с, кто вы у нас?

— Кристина.

— Хорошо, Кристина, — мужчина встает из-за стола, отчего я невольно дергаюсь. — Ну-ну, не бойся меня, садись, — он улыбается и указывает жестом на стул.

Я молча прохожу и сажусь. Кирилл Борисович огибает свой стол и встает позади меня. Я поджимаю губы, чувствуя, как напряжение неприятной горячей волной разливается по всему моему телу.

— Значит, ты моя новая официантка?

Мне совсем не нравится его это «моя», но я упорно пытаюсь бороться со страхом, что растёт так же быстро, как и напряжение. Всё хорошо, всё хорошо. Зачем трепыхаться? Если было бы что-то неприличное Карина, думаю, обязательно об этом упомянула. Или нет?

— Да, так и есть.

— Очень хорошо, — мужчина опускает руки ко мне на плечи и несильно сжимает их.

Я снова дёргаюсь и тут же вскакиваю со стула, будто чужие прикосновения обожгли меня.

— Что вы делаете? — испуганно спрашиваю.

— Красивая, у меня сегодня один из самых лучших дней за последние несколько месяцев, — Кирилл Борисович лениво улыбается. — Не порть мне настроение этими тупыми вопросами. Если для расслабления коктейль нужен, ты скажи, хорошо? А пока давай, снимай эти тряпки.

— Нет!

Я испуганно смотрю на мужчину и бросаюсь к двери, но он быстро перехватывает меня и со всей силы толкает на диван, что стоит с боку от стола, прямо у окна.

Из легких вышибает остатки воздуха. Я начинаю дышать чаще. Пытаюсь встать, но Кирилл Борисович снова толкает меня в грудь.

— Знаешь ли, я не привык церемониться, — он задирает мою узкую черную юбку.

Глава 7.

Кажется, я перестаю нормально дышать. Мое сердце колотится в груди с такой быстротой, что мне даже становится дурно.

Я совсем не шевелюсь. Меня сковывает страх. Горло стягивает спазм. Я хочу откашляться, но в присутствии этого опасного мужчины боюсь даже моргнуть лишний раз.

Черное дуло пистолета становится для меня сродни тёмной бездне, которая вот-вот утащит к себе на дно. Но Барон почему-то медлит. Его злость всё еще хорошо читается во взгляде, рука крепко и уверено сжимает пистолет. Мужчина не напуган и совсем не растерян. Я интуитивно догадываюсь, что для него не составит никакого труда прикончить человека. В конце концов, только что на моих глазах Барон убил Кирилла Борисовича. Просто ворвался в кабинет и всадил пулю в живого человека. Никаких раздумий.

Тогда что же его останавливает убить меня?

Возможно, разумней сейчас попытаться попросить пощады, но от страха мои губы и язык перестают меня слушаться. Всё, что у меня сейчас получается делать, испуганно отвечать на тяжелый волчий взгляд Барона.

— Встань, — резко приказывает он.

Сглотнув слюну, я медленно поднимаюсь с дивана. Мой страх настолько огромен, что я боюсь не удержаться на ногах. Сейчас моя жизнь висит на волоске и это… Это за секунду переворачивает всё мое сознание.

К счастью, всё не так плохо и ноги твёрдо держат меня, правда, сердце продолжает тревожно грохотать в грудной клетке. Желудок скручивает от напряжения, но я терплю. Главное — не смотреть на труп.

Барон медленно опускает пистолет и прячет его в плечевой кобуре. Во взгляде, кажется, мелькает тень боли — раненое плечо, наверное, не дает о себе забыть. Но жесткость и злость в темно-карих глазах всё равно никуда не исчезают.

Никаких определённых мыслей в голове у меня в этот момент не возникает. Я просто хочу, чтобы страх и напряжение оставили меня и не сводили каждую мышцу мучительной болью.

— Со мной пойдешь, — Барон подходит ко мне, хватает за предплечье и тянет на себя.

Я не сопротивляюсь. Это всё из-за шока. Сначала домогательства, затем убийство, оружие, нацеленное прямо на меня. Сейчас я не могу отдавать отчёт своим действиям, потому что никогда прежде не испытывала такой разнообразной и острой гаммы чувств. К тому же что-то мне подсказывает, что против Барона идти не стоит.

Он тянет меня в коридор, где стоит несколько человек, в том числе и Шраменко. Больше всего на свете мне не хочется встречаться именно с этим мужчиной. Снова эта едкая улыбка и высокомерный взгляд.

— Ее в мою машину бросьте, — приказывает Барон и толкает меня в сторону Шраменко.

Предплечье ноет от болезненного захвата Барона. Ручища у него огромная и сильная. А у меня руки тоненькие с бледной полупрозрачной кожей, каждый узор вены отчетливо можно увидеть. Я без преувеличения могу сказать, что если Барон захочет, то одной рукой раскрошит мои косточки. Он явно не спортсмен, просто природа наделила его довольно крепким и сильным телом.

Когда Шраменко предпринимает попытку потащить меня к черному ходу, я начинаю упираться пятками в блестящий черный пол. Я понятия не имею, куда меня сейчас отвезут. Вдруг куда-нибудь в лес утащат и там уже убьют? Так не вовремя вспоминаю о том, что Даня переспал с женщиной Барона и специально сломал его машину. Вдруг теперь мне это припомнят и долг спросят? Ну не мог же Барон так просто всё это простить?

— Пожалуйста, не надо, — испуганно шепчу, пытаясь высвободиться из жесткого захвата Шраменка.

— Заткнись, — прокуренным голосом шипит мне в ответ. — Иначе пришибу.

Я прикусываю язык. Это получается не нарочно, но больно и до образования противного металлического привкуса во рту.

Сложно поверить в реальность происходящего. Мне даже такие кошмары никогда не снились. Страх острыми шипами впивается в каждый уголок моего сознания, в каждую клеточку моего тела, наглухо вколачиваясь в ДНК.

Хорошо, я не буду сопротивляться и, может быть, меня пощадят. Если дадут слово, я поклянусь, что никому ничего не расскажу. Никогда.

Шраменко грубо заталкивает меня в черный неприметный внедорожник. Я больно ударяюсь ногой о порожек, но сейчас это не самая главная моя проблема. В салоне машины густо пахнет сигаретами и хвоей. Только не это. Меня и так постоянно укачивает в автобусах, а если еще и запах какой-нибудь есть, типа бензина или сигарет, то вообще плохо становится.

Когда Шраменко усаживается за руль щелкают замки на дверях. Теперь мне из этой машины точно не выбраться. Ловушка захлопнулась. Я шумно втягиваю в легкие воздух и медленно выдыхаю. Шок начинает слабнуть и в уголках глаз собираются слезы. Нет. Только не плакать. Всё будет хорошо.

Вспоминаю наглые прикосновения мертвого владельца клуба. Вспоминаю выстрел и свирепый взгляд Барона. Как бы дико и чудовищно это не прозвучало, но он фактически спас меня. Не намерено, конечно, но спас. В противном случае Кирилл Борисович меня изнасиловал бы. Но можно ли это назвать именно спасением? Может, сейчас со мной сделают нечто похуже?

После удара по лицу у меня теперь немного болят верхняя губа и нос. Эта боль эхом отдается где-то в области лба. Но дышать я могу беспрепятственно, значит, ничего не сломано.

Шраменко молча гонит внедорожник по ночному городу. Через пару минут он закуривает и в салоне становится совсем уж невыносимо. Я медленно сажусь и жмурюсь, потому что боль во лбу на пару секунд становится нестерпимо острой.

— Меня сейчас стошнит, — сдавленно признаюсь.

Недобрый колючий взгляд черных глаз зыркает на меня в зеркало заднего обзора. Шраменка, похоже, одно лишь мое присутствие уже злит, ну или он всегда такой. Не знаю и знать не хочу.

— Если блеванёшь, то будешь собственноручно выдраивать весь салон, поняла меня?

Меня бросает в жар, потому что чувство тошноты лишь усиливается. Измученное сердце продолжает быстро барабанить в груди, натужно качая кровь. Я пытаюсь часто не дышать, но это никак не помогает справиться с тошнотой. Она медленно, но уверенно подкатывает к самому горлу. Только не это!

Глава 8.

Меня привозят в дом, расположенный в достаточно элитном частном секторе, который находится чуть дальше центра города.

Я чувствую себя просто отвратительно и совершенно обессиленной. Измученный желудок каким-то чудом не выворачивает наружу мой сегодняшний скромный ужин. Голова немного кружится и гудит. Меня всю потряхивает. Я никак не могу избавиться от жутких картин произошедшего. Они одной бесконечной чередой кадров вспыхивают у меня перед глазами.

— Топай давай, — Шраменко больно толкает меня в лопатки.

Рука у него тяжелая, поэтому причинить боль этому мужчине не составляет никакого особенного труда. Я послушно иду в дом, потому что боюсь, что один мой неверный шаг может навлечь еще больше проблем.

На улице очень холодно и сыро, а я в порванных колготках и униформе, что совершенно не предназначена для прогулок в такую отвратительную погоду. В голову тенью проскальзывает мысль, что мне совсем не хочется заболеть.

Заболеть… Это такой пустяк в сравнении с тем, что сейчас происходит в моей жизни.

Шраменко выглядит очень угрожающе, поэтому я даже не допускаю мысль, что смогу от него далеко убежать. Отчаянно хочется верить, что Барон приедет и не допустит в отношении меня никаких плохих поступков со стороны своего… хм… друга. Сам Барон, конечно, совершенно непохож на доблестного рыцаря в сияющих доспехах, но и последним отморозком его тоже не назовешь.

В доме никого нет. Тишина неприятно давит на уши, вынуждая напрячься каждой клеточкой тела. Меня всё еще невыносимо трясет. Свои холодные пальцы я практически не ощущаю, ровно, как и ноги. Недавно заморозки были. Поэтому нужно тепло одеваться. Осень слишком ранняя. Но какая теперь разница, если я попала в руки к опасным людям?

Шраменко, не разуваясь, проходит вглубь дома, включает свет и через пару секунд возвращается в прихожую. Я стою, обхватив себя руками и всё еще трясусь как осиновый лист. Хочется только одного, чтобы меня побыстрей отпустили и не причинили вреда.

Мужчина останавливается напротив меня, спрятав руки в карманах брюк. Голова чуть склонена набок, недобрый взгляд карих глаз прищурен. Я стараюсь не заострять свое внимание на крайне уродливом шраме. Быть рядом с этим человеком жутко неуютно — кожей ощущается угроза, застывшая в воздухе.

— Смотри на меня, — широкая ладонь, пропахшая табаком, больно хватает меня за щёки и поднимает голову вверх. — Давно в клубе работаешь?

— Нет, — я внутренне вся сжимаюсь и шумно втягиваю воздух. Боль начинает немного сводить щёки.

— Откуда знаешь хозяина клуба?

— Я… Я совсем не знаю его. Он впервые меня пригласил к себе в кабинет.

Мне страшно. Очень. Но я запрещаю этому страху брать вверх над собой.

— Если станет известно, что ты врешь — живой отсюда не выйдешь, — Шраменко отпускает меня и вытаскивает из кармана пачку сигарет. Одну из них он вытягивает зубами и с прищуром вновь смотрит на меня, будто изучая. — Иди, сядь и не нервируй меня, — недобрый взгляд скользит чуть ниже, цепляется за мои обнаженные ноги.

Мне и страшно, и стыдно, и противно. Крепче обняв саму себя за плечи, я разуваюсь и тихонько прохожу вглубь дома. В просторной комнате стоит огромный диван. Я присаживаюсь на его краешек и поджимаю пальцы на ногах. Шраменко снова куда-то уходит.

В доме достаточно тепло, поэтому мои вечно ледяные пальцы начинают понемногу согреваться. Я прислушиваюсь к каждому шороху, боясь снова ощутить на себе взгляд, полный неприязни и открытого отвращения.

Уткнувшись лбом в холодные колени, я зажмуриваюсь и мысленно пытаюсь вытеснить из головы самые жуткие картины сегодняшнего вечера. Удивительно, но мне совсем не хочется плакать. Возможно, что последствия шока стали для меня определенным блоком. Чувство растерянности всё еще ширится во мне и путает мысли, но слез нет.

Я почему-то упорно верю лишь в одно — скорой приедет Барон и прояснит ситуацию. Не знаю, на основании чего я решила сделать такие выводы. Просто Барон кажется уверенным человеком, и он определённо знает, что делает.

Шраменко ходит где-то в недрах дома и, кажется, с кем-то разговаривает по телефону. Прокуренный хриплый голос неприятно бьет по моим изрядно измученным и напряженным нервам. Это всё пустяки. Переживу. Главное, чтобы потом отпустили.

Не знаю, сколько проходит времени. Я слышу, что к дому подъезжает еще одна машина. Уже ночь. Я немного успокаиваюсь, но всё равно ощущаю себя опустошенной и незащищенной.

Барон заходит в дом немного ленивой походкой. Раненое плечо уже перебинтовано, а белая рубашка сменилась черной спортивной футболкой, обтягивающей крепкое мужское тело.

Барон сразу же направляется в мою сторону, глядя на меня, немного откинув голову назад. Во взгляде темно-карих глаз пропала былая лютая злость. Думаю, это может для меня послужить хорошим знаком. За спиной Барона почти сразу же возникает Шраменко.

— Говорит, что Кирюху не знает, — заявляет он.

Я, сглотнув слюну, пытаюсь избавиться от навязчивой пугающей мысли, что сейчас нахожусь в закрытом помещение наедине с двумя опасными мужчинами. Я ведь даже ударить, как следует не смогу, если понадобится.

— Я никому ничего не скажу, — выпаливаю и резко вскакиваю с дивана. — Только прошу вас, не убивайте меня.

Шраменко прыскает, а затем начинает смеяться.

— Во дура!

— Шрам, свали отсюда, — спокойным тоном обращается Барон к своему другу, продолжая изучающе рассматривать меня с ног до головы.

— Как скажешь. Нашим позвоню, объясню ситуацию.

Барон никак не комментирует слова Шраменко, лишь спокойно дожидается, когда тот уйдет.

Когда мы остаемся вдвоем становится немного легче. Я уже однажды беседовала с Бароном, думаю, и в этот раз сумею пережить наш разговор. Во всяком случае, мне очень хочется на это надеяться. Да и к тому же другого выхода у меня всё равно сейчас нет.

Глава 9.

Барон проходит в комнату, садится в глубокое кожаное кресло, закидывает ногу на ногу и немного хмурится.

Я остаюсь стоять.

Сейчас меня уже совершенно не тревожат мои разорванные колготки и пятно чужой крови на рубашке. Всё мое внимание сосредотачивается на мужчине, который в вальяжной позе расположился в кресле.

Что я ощущаю в присутствии Барона? Нет определённого ответа. Я его боюсь и остерегаюсь, а еще… Еще он похож на волка. Даже сейчас его взгляд вроде бы спокойный, но я всё равно остро ощущаю его звериную натуру. Сейчас она расслаблена и, кажется, я тоже могу немного расслабиться. Но всё равно не получается. Невозможно успокоиться после всего, что я сегодня увидела.

— Как тебя в клуб занесло? — спокойно спрашивает Барон, глядя на меня, не моргая.

— Мне просто нужна была работа, — я смыкаю пальцы рук в замок. — У меня в этом клубе подруга работает. Она мне и помогла устроиться.

— Больше ты там работать не будешь. Нечего тебе шататься по таким заведениям.

— Но…

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Тем более там тебе делать нечего. Нужна подработка, найди приличное место, где нет ночных смен.

Я не решаюсь хоть что-то ответить, потому что вряд ли сама наберусь смелости вернуться в тот злосчастный клуб.

— Если нужно помыться, сходи в душ.

— Мне… Отпустите меня домой.

— Отпущу, не переживай, — взгляд тёмно-карих глаз концентрируется на моем лице, словно Барон ожидает, когда я скажу именно то, что он сейчас желает услышать.

— Ваша машина, — еле выдавливаю из себя.

— Знаю.

— У меня нет таких денег…

— Знаю.

— Я понятия не имею, как смогу рассчитаться с этим долгом.

— Он не твой, как тебя зовут?

— Кристина.

— Он не твой, Кристина, — Барон аккуратно выпрямляется, видимо, не хочет задеть раненое плечо. — Можешь расслабиться, а пацана твоего если найду — голову ему оторву.

У меня мороз по коже пробегается. Я вздрагиваю, но пальцы не размыкаю. Выпрямляю спину и расправляю плечи. Главное — не показывать страх, не провоцировать им человека, который может причинить серьезный вред, если пожелает.

— Я не знаю, где он сейчас находится.

— И об этом я тоже знаю.

Я удивленно смотрю на Барона, моя реакция никак на него не действует.

— Я знаю обо всём, что происходит с людьми, которые входят или входили в штат моих сотрудников. Но сейчас не об этом. Ты забудешь о сегодняшнем вечере, понятно? Ты не появишься больше в клубе. Забудешь о том, что вообще там работала. Забудешь о том, что сегодня видела.

— Хорошо, — медленно киваю.

— Поверь, для тебя будет лучше, иначе такими проблемами обзаведешься, что кровь застынет в жилах, — Барон подается чуть вперед. — Смотри мне, узнаю, что кому-то сказала лишнее — плохо будет. Уяснила, Кристина?

— Да.

— Сходи в душ, приведи себя в порядок. Тебя сейчас отвезут, — Барон встает с кресла. — Коридор слева, дверь прямо.

Я направляюсь по указанному маршруту и когда оказываюсь в просторной ванной комнате, медленно опускаюсь на пол и прислоняюсь спиной к закрытой двери. У меня совершенно нет сил. Ни физических, ни душевных. Что я здесь делаю? Почему всё это происходит именно со мной? Почему именно мне пришлось увидеть весь сегодняшний ужас?

К горлу неожиданно подкатывает горький комок слёз. Различных неприятных эмоций и впечатлений оказывается слишком много. Я не сдерживаюсь. Прижимаю ладонь к губам и начинаю беззвучно плакать. Шок окончательно рассеивается, открывая долгожданный путь к мыслям и осознанию КУДА именно я по нелепой случайности вляпалась.

Плечи дрожат, а легкие разрывает из-за того, что не хватает кислорода. Я плачу и чувствую, как по щекам струятся горячие слёзы. Всё это время я не позволяла себе думать о разрыве с Даней, о том, что со мной будет дальше и какие именно трудности ожидают меня впереди. А сейчас я будто на миг остановилась и всё то, о чем я не хотела думать, обрушилось на меня смертоносной лавиной.

Нужно успокоиться и попытаться оттереть с кожи чужую кровь. Чем быстрей я всё это сделаю, тем скорей попаду домой. Всхлипнув, я встаю с пола, закрываю дверь изнутри и быстро раздевшись, встаю под душ. Тёплая вода помогает согреться и избавиться от напряжения в мышцах.

Быстро ополоснувшись, я вытираюсь большим пушистым полотенцем и вновь одеваюсь в униформу. Порванные колготки я не решаюсь надеть. Им путь только в мусорное ведро. Кое-как я подсушиваю свои светлые волосы полотенцем и стягиваю их обратно в хвост. На душе всё еще паршиво.

Тихонько открыв дверь, я выхожу из ванной и едва не врезаюсь в Барона. Он стоит, держа в руках какой-то свитер, явно мужской и шапку, тоже мужскую.

— Я закончила.

— Посмотри на меня, — это не приказ, но и не просьба, нечто усреднённое.

Нехотя я всё-таки заглядываю Барону прямо в глаза. Они у него тёмно-карие, цвета горького шоколада. Я всё еще не могу понять, кому может нравиться горький шоколад. Он ведь горький… И любить его — это так странно.

— Ты плакала?

Я чувствую, как у меня внезапно начинает трястись подбородок. Лицо Барона перед глазами плывет акварелью. Сдавленно всхлипнув, я опускаю голову. Огромная широкая ладонь вдруг сдавливает мое плечо и резко прижимает к твёрдой груди. Темная футболка пропитана тяжелым ароматом мужской туалетной воды и табака.

— Не реви, — тихо проговаривает Барон и гладит меня здоровой рукой по плечу.

Этот его жест шокирует меня. Я перестаю нормально дышать, ловя себя на совершенно безумной мысли — мне не страшно. Мне сейчас совсем не страшно быть рядом с Бароном.

— Испугалась, понимаю, — он отпускает меня и протягивает свитер с шапкой. — Женской одежды у меня нет. Возьми мою. А то в этих тряпочках точно заболеешь.

— С-спасибо, — заикаясь из-за рыданий, отвечаю.

— Переодевайся. Шрам тебя отвезёт.

Перспектива снова оказаться в компании Шраменко меня совсем не радует. Но я сейчас нахожусь не в том положении, чтобы привередничать.

Глава 10.

Никаких объяснений по поводу того, что случилось я так и не получаю. Меня возвращают в частный дом и оставляют одну. Я не знаю, что и думать. Единственное правильное и логичное решение, которое я для себя нахожу это — просто постараться сохранить спокойствие и лечь спать.

Сняв шапку, я немного изучаю дом и останавливаюсь на пороге первой, попавшейся мне спальни. Весь дом выглядит не то что бы нежилым, скорее, его будто только недавно приобрели и еще не успели обустроиться. Мебели не так уж и много, а в некоторых комнатах еще ощущается слабый аромат краски. Та спальня, которую я заприметила, оказывается небольшой и полупустой. Надеюсь, никто не станет возражать, если я здесь прикорну?

Тихонько подойдя к кровати, я ложусь на ее краешек и притягиваю колени к груди. Мне почему-то остро не хочется снимать свитер Барона. В нем по-прежнему тепло и уютно, а я всегда нуждаюсь в этих двух вещах. Мои пальцы всегда холодные, как ледышки, а атмосферы уюта я никогда не могла добиться ни в детдоме, ни в коммунальной квартире. Я и домашние цветы начала выращивать, и мягкий плед купила, но необходимого уюта всё равно не получила.

Это я уже сейчас понимаю, в чем скрывалась причина. Даня не поддерживал меня в стремлениях обустроить нашу комнатушку, не хотел греть меня своим теплом. А тут просто какой-то свитер так легко и непринужденно дарит мне частику недостающих элементов. Уткнувшись носом в воротник, я закрываю глаза и проваливаюсь в тревожный сон.

Сплю я плохо и просыпаюсь из-за того, что чувствую чужое присутствие в комнате. Из-за кошмаров мне кажется какая-то жуткая околесица. Резко сев в кровати, я часто моргаю и вижу Барона. За окном уже светло. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, где я нахожусь и что вчера со мной произошло.

— Это моя спальня, — совершенно спокойным голосом заявляет Барон.

Ситуация оказывается максимально неловкой и мне даже становится чуточку стыдно. В комнате ничего не указывает на то, что здесь спит хозяин дома. Вскочив с кровати, я тут же протираю руками сонные глаза.

— Простите, пожалуйста. Я не знала, — вырывается из меня немного хрипловатое оправдание.

Несколько секунд Барон просто рассматривает меня. Взгляд останавливается на моих босых ступнях. Я непроизвольно поджимаю пальцы на ногах и прячу руки в длинных рукавах свитера.

— Понравился? — Барон смотрит на свою вещь, которую сегодня ночью отдал мне.

— Очень.

Даня никогда не позволял мне надевать его вещи. Я видела в какой-то романтической комедии, как девушка постоянно любила надевать рубашки своего парня. Да и вообще это распространённое клише в кино и, наверное, в жизни. Мне всегда казалось, что это нечто очень интимное — делиться своими вещами с другим человеком. Но такой интимности Даня никогда мне не позволял.

— Значит, пусть остается у тебя.

Я удивленно смотрю на Барона и замечаю, что выглядит он сейчас не так, как вчера. Кажется, он сильно устал. Его голос звучит спокойно и тихо, а взгляд не жалит и не напирает своей волчьей жестокостью. Такое ощущение, словно тот Барон, который вчера нацелил на меня дуло пистолета и теперешний Барон — два абсолютно разных человека.

— Голодная?

Я киваю.

— Идем, позавтракаем.

Это до одури странно. Но я решаю не торопиться с выводами и просто осторожно наблюдаю за ситуацией. Барон явно на «вы» с готовкой, поэтому мы завтракаем бутербродами и запиваем их крепким кофе. Я стараюсь есть медленно, но чувство тревоги снова закрадывается в душу. Я слишком быстро поглощаю кусочки бутерброда, почти не жуя их нормально.

Барон наблюдает за мной. Я не смотрю ему в глаза, но безошибочно ощущаю его изучающий взгляд на себе. Что он пытается найти в моей внешности? Ответов нет. Но взгляд волчьих глаз буквально прожигает меня, плавит мою кожу.

— Как в детдоме оказалась? — вдруг спрашивает.

Его сильный грудной голос по-прежнему совершенно спокойный, поэтому какая-то частичка этого спокойствия передается и мне. Я боюсь Барона, но в то же время не могу отделаться от мысли, что конкретно мне он не хочет сделать ничего плохого. Враждебность Шраменко я быстро определила. А вот от Барона ничем подобным не веет. Он просто изучает меня и это совсем неплохо, ведь так?

— Я туда в три года попала. Смутно помню причины. Кажется, мои родители были пьяницами. Потому что в памяти ярко запечатлелся едкий запах алкоголя.

— Они не пытались тебя забрать?

— Не знаю. Нет, наверное. Я их никогда не видела после того, как попала в детдом, — я делаю пару глотков кофе. Он очень крепкий и горький, а еще идеально ассоциируется у меня с Бароном.

— Понятно, — он доедает свою порцию. — Пока что побудешь здесь. Непредвиденные проблемы возникли. Ты оказалась не в то время, не в том месте.

— Я… Я это уже поняла.

— Перекантуешься, а потом, когда всё затихнет, вернешься к себе.

— Хорошо.

Барон встает из-за стола и отправляет свою чашку в посудомоечную машину.

— Можно задать один вопрос? — немного помолчав, я всё-таки набираюсь смелости, чтобы попытаться прояснить ситуацию.

— Ну? — Барон поворачивается ко мне.

— Почему вы мне помогаете? Разве вам не должно быть всё равно?

— Я не из тех, кто привык подставлять невинных людей. Ты хорошая, Кристина.

— Откуда вы можете это знать?

— Взгляд всё определяет, — уголки губ Барона приподнимаются в полуулыбке.

— А что с ним не так? — я чувствую, что к моим щекам совсем неожиданно приливает жар.

— Слишком невинный он у тебя. Открытый. Чистый. Такой не каждый день встретишь. Уж поверь, я знаю, о чем говорю. Поэтому плохим человеком ты уж точно быть не можешь.

Я опускаю взгляд на свои босые ноги и уже по привычке поджимаю пальцы. Неужели меня так просто можно раскусить? Неужели для всех вокруг я — открытая книга?

Барон молча куда-то уходит. Я всё-таки домучиваю свою чашку кофе и доедаю бутерброд.

— Держи, — получаю после завтрака пачку мужских новых носков.

Глава 11.

За окном льет дождь. Я сижу в гостиной перед зажжённым камином. Это замечательно, когда можно побыть у живого и безопасного огня. Есть в нем что-то такое завораживающее и успокаивающее. Я бы даже сказала, магическое. Мне нравится наблюдать за огнем, к тому же других занятий я для себя найти в этом доме пока что не смогла.

Барон куда-то уехал, заявив, что скоро мне привезут вещи. Вокруг витает тишина. Я всё еще одета в тёплый свитер и не менее тёплые носки, которые постоянно приходиться натягивать повыше, потому что они оказались уж слишком широкими для моих худых ног.

Распустив волосы, я причесываю их пальцами и снова собираю в пучок. Никогда прежде я не ощущала себя так защищено, как сейчас. Это сложно объяснить. Еще вчера меня всю трясло от страха и неизвестности, но уже сегодня эти ощущения стёрлись из моей памяти. Не знаю, как именно это получилось у Барона, но он стал для меня мощным источником спокойствия. Есть что-то в его взгляде и полуулыбке такое, что вынуждает расслабиться. Барон умеет расположить к себе, если захочет.

Вдруг слышится оглушающий хлопок входной двери. Я от неожиданности вздрагиваю и быстро поднимаюсь с пола. Через пару секунд в гостиную заходит Шрам. Черные джинсы, черный свитер и кожаная куртка. Этот цвет идеально ему подходит и не оставляет никаких надежд на то, что Шрам может оказаться хорошим и светлым человеком.

— Бери, — он швыряет к моим ногам спортивную сумку. В ней что-то опасно звякает.

Моя шкатулка!

Сердце в испуге начинает биться чаще.

Нет! Только не шкатулка!

Я приседаю на корточки и принимаюсь быстро разбирать сумку, игнорируя присутствие Шраменко. Книжки, тетрадки, свитера и… нижнее белье? Боже, он ковырялся в шкафчике с моим нижним бельем?! Щеки молниеносно становятся горячими и наверняка предательски краснеют. Обжигающая волна стыда сдавливает ребра и лёгкие.

Мои пальцы нащупывают твёрдую деревянную поверхность шкатулки. Я ее по одному прикосновению всегда узнаю. Как можно аккуратней извлекаю шкатулку из сумки и с ужасом обнаруживаю, что она безвозвратно сломана. Маленькая балерина откололась. Теперь у нее нет одной ножки. Крышка болтается лишь на одной мелкой металлической петельке. Музыка не играет.

Эта шкатулка значит для меня слишком много. Да, это просто вещь. Обычная вещь, коих в жизни любого человека бывает невероятное количество. Эта шкатулка для меня особенная. Мне ее подарили воспитательницы, которых я любила всем сердцем и которых уже давно нет в живых. Когда я была маленькой Марии Дмитриевне и Александре Егоровне уже было далеко за пятьдесят. Я их любила и всегда во всём слушалась. Мария Дмитриевна умерла первой. Просто заснула и не проснулась. Детский дом был ее жизнью. Александра Егоровна умерла несколькими годами позже. Сердечный приступ.

Да, их смерть стал для меня ударом, потому что эти женщины научили меня любить и не гнаться за ненавистью. Эта шкатулка связывала меня с детством, с моими воспитательницами. Возможно, нельзя так привязываться к вещам. Вообще ни к чему нельзя привязываться. Нужно уметь отпускать. Но у меня не получается. Я не могу быть одиночкой. Я всегда испытывала острую потребность кого-нибудь любить. Всяких букашек, птичек и даже траву, что буйно росла под окнами нашего детдома.

А теперь… Теперь мое воспоминание о детстве, та ниточка, что связывала меня с прошлым, просто испарилась.

Я сажусь на пол, всё еще держа в руках обломки шкатулки.

— Почему у тебя такое лицо, будто кто-то умер? Или ты всегда такая унылая? — Хриплым голосом интересуется Шраменко и лыбится.

Ему смешно?! Ему, блин, весело?!

Что-то переключается внутри меня. Я крепко сжимаю обломки шкатулки и буквально заставляю себя вернуть их обратно в сумку. Мое отчаяние сменяется злостью. Лютой. Едкой. Всепоглощающей. Тяжелой.

Мне сложно вспомнить, когда я в последний раз так сильно злилась. В висках даже немного начинает ломить. Я медленно поднимаюсь и задираю подбородок, с презрением впиваясь взглядом в изуродованное лицо Шрама. Он на две головы выше меня. Широкоплечий. Угрожающий. Отталкивающий своим взглядом, поведением и движениями.

Еще вчера, будучи в здравом уме, я вряд ли бы решилась противостоять такому человеку. Но сейчас… Всё мое сознание попадает под влияние неуёмной злости.

— Что ты наделал? — спрашиваю, сжимая руки в кулаки.

— Этой рухляди и так уже давно пора на покой, — Шраменко равнодушно смотрит на мою сломанную шкатулку. — Девка, прекращай ко всякой подобной ереси привязываться. Это ненормально. И вообще, я тебе не служба доставки. На, — он швыряет на диван ключи от моей комнаты.

— Ты, — тяжело дыша, еле выдавливаю из себя, — ты огромная уродливая задница!

Я подскакиваю к Шраму и со всей силы, на которую вообще способно мое тело, ударяю его в грудь, а напоследок еще и в лицо.

— Ты совсем ёбнутая?! — Шраменко пытается перехватить меня.

— Ненавижу! — кричу и толкаю его в грудь. — Ненавижу тебя! Ты ее сломал! Сломал! Тебе даже не пришло в голову нормально поставить сумку с вещами! С чужими вещами!

Я понимаю, что причина не только в шкатулке. Из меня вырывается всё то напряжение, что я так старательно пыталась спрятать куда-нибудь поглубже в себя. Молотя Шрама кулаками, я вымещаю на нем злость и отчаяние. Я всё еще злюсь на Даню, на его поступок и слова. А тут еще это ужасное приключение в клубе. И в довесок ко всему Шрам разбил мою шкатулку. Я не сдержалась, превратившись в дикий шквал неконтролируемых эмоций.

— Угомонись! Блядь! — рявкает Шрам и больно схватив меня за плечи, валит на диван.

Металлическое кольцо ключей неприятно врезается в спину. На секунду всё перед глазами переворачивается. Шраменко нависает надо мной. Он тяжело дышит. Ноздри угрожающе раздуваются. Черные глаза опасно горят.

— Всем насрать на тебя, дура, — шипит Шрам, обдавая меня горьким ароматом табака. — Никто с тобой нянькаться не будет. Никогда. Запомни, — он больней сжимает мои плечи. — И я говорю не о себе или Мишеле. Жизнь такая, усекла? Всем глубоко насрать на то, что нравится тебе или нет. Ты делаешь всё, чтобы не сдохнуть. Хотя в конечном итоге мы все всё равно подыхаем. И поверь, твоя вонючая шкатулка — последнее, что должно тебя волновать. Поэтому мой тебе совет — выбей это дерьмо из своей белобрысой башки. И не бросайся с кулаками на тех, кто может сделать тебе больно, — Шрам еще несколько мгновений с прищуром рассматривает меня, а затем резко отпускает и выпрямляется.

Глава 12.

Я тщетно пытаюсь починить свою поломанную шкатулку, но, кажется, ей уже ничто не поможет. Держа пальцами маленькую фигурку балерины с отломанной ножкой, я снова и снова возвращаюсь мыслями к Шраму. Пожалуй, он первый и единственный человек в моей жизни, к которому я испытываю такое огромное количество неприязни. Мне из принципа не хочется искать в нем положительные стороны, потому что он не заслуживает этого. Не заслуживает понимания и снисхождения.

Что я сделала ему плохого? С первой секунды, как только я переступила порог кабинета, Шрам начал открыто насмехаться надо мной. Он всем своим видом показывал, что презирает меня. За что? Как можно презирать человека, которого ты даже не знаешь толком?

Не хочу о нем думать. Ни секунды.

С болью в сердце приняв тот факт, что моя музыкальная шкатулка всё-таки безвозвратно сломана, я аккуратно укладываю ее на дно сумки. Саму сумку я ставлю под небольшой журнальный столик, который стоит напротив дивана. Крышка столика еще обтянута защитной плёнкой. Наверное, мебель совсем недавно привезли в новый дом.

Вытащив все свои учебники и конспекты, я удобно устраиваюсь на диване, скрестив ноги по-турецки. Из-за болезненного разрыва с Даней и работы я ощутимо понизила свою успеваемость. За окном только-только настал октябрь и времени для того, чтобы улучшить оценки еще уйма. Но я не привыкла оставлять всё на последний момент. Да и потом, больше мне всё равно заняться нечем. А стипендия на следующий семестр сама не придет. Ее еще нужно заработать.

Кутаясь в свитер Барона, я усердно штудирую необходимые мне параграфы и таблицы. Время незаметно бежит вперед. От учебников я отрываюсь, когда слышу уже знакомый хлопок входной двери. Прислушиваясь к шагам, я догадываюсь, что пришел Барон. У него походка твёрдая и неторопливая.

Не знаю почему, но у меня вдруг стайка мурашек проскальзывает вдоль позвоночника. За окном уже темнеет вечер. В гостиной стелется мягкий свет. Камин всё еще горит. Мне уютно. Я совершенно расслабилась, поэтому неожиданную реакцию на возвращение Барона чувствую слишком остро. Даже дыхание на несколько секунд сбивается.

Я искренне не понимаю природу своей такой реакции. Мурашки рассеиваются и в груди так тепло становится. Никогда ничего подобного прежде я не испытывала. Это какое-то совершенно новое ощущение, и оно мне нравится.

Барон заходит в гостиную далеко не сразу, но, когда он это делает, у меня снова перехватывает дыхание. В этот раз уже от восхищения. Он выглядит очень красиво. Тёмно-синий костюм, жилетка и тёмно-красный галстук. Даже воротничок белой рубашки выглядит идеально. Барон будто сошел с экранов какого-нибудь невероятно классного фильма. Смотришь на этого человека и никогда в жизни не подумаешь, что он может быть как-то связан с криминалом. Барон наполнен твёрдой уверенностью и властью. Сколько ему? Лет сорок? Чуть меньше?

— Учишься? — он бросает быстрый взгляд на учебники, лежащие у меня на ногах.

— Пытаюсь.

— Правильно. Надо учиться.

Его сильный грудной голос мне определенно нравится. Я его отметила еще в первую нашу встречу. Есть в этом тембре что-то такое, что зарождает желание слушать голос Барона всё дольше и дольше.

— Освоилась?

— Да.

— Хорошо. Тогда сейчас поужинаем, — Барон снимает пиджак и направляется к себе.

Я провожаю его широкую спину взглядом. Сложив все тетрадки и учебники, я натягиваю повыше носки. Через пару минут Барон возвращается уже одетый в простые спортивные штаны и футболку. Я замечаю, что его плечо всё еще туго перебинтовано. Значит, ранение оказалось серьезным, но он ведет себя так, словно совсем ничего не случилось.

— Бутерброды с сыром или колбасой? — уточняет Барон, когда мы перемещаемся на кухню.

Я всё еще не могу привыкнуть к мысли, что завтракала и вот буду ужинать с таким мужчиной, как Михаил Николаевич. Он же в свою очередь совершенно спокойно относится к тому, что в его доме поселилась чужачка.

— Могу приготовить яичницу, если вы не возражаете. Всё-таки питаться в сухомятку — не очень полезно для желудка.

Барон коротко смотрит на меня, но не возражает. В конце концов, он меня приютил, дал защиту. Будто Барону больше нечем заняться. Поэтому мне хочется как-то отблагодарить за его доброту и внимательность ко мне.

Я быстро готовлю нам яичницу. Барон показывает, как нужно пользоваться сенсорной плитой и дела идут на ура. Яичница с беконом и простой салат с помидорами и зеленью намного лучше, чем просто бутерброды.

Пока я аккуратно выкладываю на тарелки наш ужин, Барон вновь внимательно смотрит меня. Он сидит во главе обеденного стола и временами потирает пальцами подбородок. Я не привыкла к такому пристальному вниманию к себе.

— Что-то не так? — интересуюсь, когда сажусь за стол.

— Нет. Приятного аппетита.

Мы ужинаем в тишине. Чуть позже, когда я почти допиваю свой чай, Барону кто-то звонит, потом еще раз и еще. Он быстро благодарит за ужин и уходит разговаривать. Краем уха я слышу грубую интонацию его голоса и поток нецензурной лексики. Не знаю, кто там рассердил Барона, но я бы точно не хотела оказаться на месте того бедняги.

Моя спальня теперь находится в противоположной стороне от спальни Барона. Небольшая уютная комнатка с собственной ванной. Я раскладываю на тумбочке все свои учебники и тетрадки, а в шкаф прячу одежду, что привёз Шрам. Завтра понедельник и нужно постараться выспаться, чтобы на парах не клевать носом в конспект.

Поздно вечером Барон снова куда-то уезжает. Я остаюсь одна. Расправив кровать, я снимаю носки, свитер и ныряю под одеяло. Удивительно, но сон приходит быстро.

Следующим утром я просыпаюсь рано, быстро принимаю душ и одеваюсь. Хочу выйти пораньше, чтобы найти автобусную или трамвайную остановку. Не люблю опаздывать.

Но выйдя в гостиную, я застываю на месте. Барон спит, сидя на диване. Ноги широко расставлены. На журнальном столике лежит кобура с пистолетом. На спинку дивана сброшен пиджак. Узел галстука ослаблен, воротник рубашки расстегнут. Руки скрещены на груди, голова немного опущена.

Глава 13.

Угроза моей жизни состояла в том, что я была запечатлена на внутренних камерах наблюдения в ночном клубе. Меня видели. Не знаю кто, но видимо очень опасные люди, с которыми у Барона идет «холодная война». И если я останусь без защиты, то меня быстро прикончат. Вот такие объяснения мне выдал Михаил Николаевич на следующий день после того, как запретил посещать университет.

Я не была ценной фигурой в истории, что случилось в клубе той роковой ночью. Но зато я была ненужным случайным свидетелем, а в мире Барона таких людей принято быстро и тихо убирать. И если я хотела пожить чуть дольше, то мне следовало беспрекословно подчиняться всем указаниям Михаила Николаевича.

Было ли мне страшно от такой правды? Конечно! Но я старалась не думать о плохом. К тому же это было всё, что я могла для самой себя сделать. Не думать. Не накручивать. Не впускать острые ядовитые шипы страха в свою душу. Я училась. Учила тот материал, который был предназначен на весь этот семестр. Мне нужно было чем-то загружать свои мысли, особенно, когда в доме я оставалась совершенно одна.

Барон появлялся не так часто. Обычно, он приезжал либо поздно вечером, либо рано утром. Он бывал разным: и уставшим, и дико злым, и угрюмым, и молчаливым. Иногда Барон пугал. Пугал так, что у меня пальцы леденели от страха. Нет, меня он не обижал, но я слышала, как он общается с людьми по телефону. И лучше я бы этого вообще не слышала. Он бывает очень жесток и опасен, поэтому я ни на секунду не забываю о том, что нахожусь под защитой настоящего бандита.

Сегодня утром я проснулась достаточно рано. Всю ночь шел дождь, поэтому спала я жутко плохо. Барон был дома, во дворе стоял его черный Хаммер. Я направилась на кухню и когда оказалась в коридоре, заметила на тумбочке черный кожаный кейс. Он был полуоткрытый. Не знаю, зачем я решила в него заглянуть. Не могу сказать, что я всегда страдала от острого чувства любопытства. В кейсе лежали пачки стодолларовых купюр, стянутые резинкой, какие-то документы и пистолет.

Мне стало немного не по себе. Эти вещи были элементами того мира, в котором действуют иные правила. Но ведь Барон хороший. Я себе это не придумала. В нем есть хорошая сторона и мне вдруг стало так обидно, что он добровольно вошел в тот мир, где господствует тьма. Хотя, а где ее нет? Она повсюду. Она ходит за нами попятам, вползает в наши души.

Он подкрался незаметно и внезапно. Широкая ладонь с огрубелой кожей сжала моё горло. Горький запах табака ударил в нос. Каждый нерв будто бы прошил заряд тока. Мое дыхание участилось.

- Никогда не трогай мои вещи без разрешения, - прошептал мне на ухо Барон, щекоча кожу своим ровным тёплым дыханием. – Не влезай туда, куда не просили. Это всё, что ты должна помнить, пока живешь в моем доме. Понятно? – он говорил спокойно, но я ощутила в его сильном грудном голосе угрозу.

- Простите, - тихо ответила я, чувствуя, что мне не хватает воздуха.

Барон сжимал мое горло ровно настолько, чтобы я точно уяснила – он сейчас ни капельки не шутит. Я лопатками была вжата в его твёрдую широкую грудь и ощущала размеренные удары чужого сердца. Барон не был разозлен, но ему крайне не понравилось то, что я сделала.

Крепкие пальцы медленно разжались и через пару секунд Михаил Николаевич развернул меня к себе лицом. Я напоролась на тяжелый волчий взгляд. Брови немного нахмурены.

- Не вынуждай меня на тебя злиться, девочка, - Барон потянулся одной рукой к кейсу, крышка тут же щёлкнула.

Мужчина находился слишком близко ко мне. Я не знала, как правильно нужно реагировать на эту вынужденную близость. Мое сердце испугано билось о ребра, а во рту вдруг резко пересохло. Это немножко странно – бояться и неожиданно для самой себе ощутить какое-то необычное трепетное ощущение.

Барон внимательно рассматривал меня. Его непроницаемый взгляд словно пытался проникнуть в мои мысли. Зачем? Что такого интересного могли ему дать мои размышления? Я самая обычная девушка, коих великое множество. Никакими особенными талантами никогда не обладала, внешность неброская. Но Барон рассматривал меня так, будто всё это неправда и во мне, действительно, есть что-то необычное.

Михаил Николаевич выпрямился, забрал кейс и развернувшись на пятках, ушел. Я нормально задышала лишь в тот миг, когда он скрылся за поворотом. Что это сейчас со мной было? Кажется, всё дело в страхе и в том, что меня застали врасплох.

Последующие несколько дней прошли тихо и спокойно. Я снова была одна. Правда, по утрам заходил молчаливый охранник с полным пакетом продуктов. Я несколько раз хотела позвонить Карине и получить от нее некоторые объяснения. Но каждый раз я себя отдёргивала. Нет. Тут нужно поговорить с глазу на глаз.

Как-то вечером Барон приехал раньше обычного. Мне было немного неловко смотреть ему в глаза. Тот момент в коридоре всё еще не давал мне покоя. Я слишком часто его вспоминала. Зачем? Что я хотела найти в этом воспоминании? Не знаю. Но всякий раз, когда я возрождала в памяти близость Барона и его горький запах табака, у меня почему-то вдруг приятно сжималось всё в груди.

- Ужинала? – спросил Барон, заглянув в гостиную.

- Нет еще.

- Морепродукты любишь?

- Я кроме селёдки, если честно, больше ничего и не ела.

- У меня освободился часок. Идем со мной, кое-чем угощу, - Барон снял свое красивое черное шерстяное пальто и ушел на кухню.

Я тут же поспешила пойти вслед за ним, облаченная в уже полюбившийся свитер. Он стал моим личным символом уюта и спокойствия.

Барон поставил на стол большой бумажный пакет, снял массивные наручные часы и закатил рукава на черной рубашке. На крупных обнаженных предплечьях проступал узор вен. Я словила себя на мысли, что уже несколько долгих мгновений рассматриваю этот уникальный узор, созданный природой.

Вообще у Барона очень красивые руки. Они крепкие с немного смуглой кожей. Широкие запястья и длинные пальцы. Гармоничные пропорции. Уверена, что в таких руках любая женщина будет ощущать себя защищенной и совсем крошечной.

Глава 14.

Барон отлично справлялся с этими морскими гадами. Он выложил все раковины на блюдо, наполненное кубиками льда, нарезал дольками лимон, достал из кухонного шкафчика странный короткий нож с широким лезвием и две небольшие трёхзубчатые вилки.

Я сидела за обеденным столом и внимательно наблюдала за всеми манипуляциями, которые проделывал Барон. Это было очень занимательное для меня занятие. Я никогда не ела устриц, привыкшая питаться скромно. А еще я никогда не видела, чтобы мужчина орудовал на кухне. Конечно, я уже успела понять, что Барон тоже далеко не шеф-повар, но это не мешало прекрасно разбираться в тех вещах, которые лично ему нравились.

- Держи, - мужчина вручил мне вилку и тарелку.

Панцири моллюсков были острыми, и я понятия не имела, как мы будем подбираться к мясу. Всё это для меня совершенно новый опыт, но его привлекательность была просто необъятной. Я уже приготовилась прямо сейчас обзавестись этим новым экзотическим навыком.

Барон взял и себе тарелку, после чего сел рядом со мной. Этот мужчина явно не был стеснен в деньгах и власти. Но при этом вёл он себя довольно просто. Я не ощущала себя нищенкой рядом с Бароном. С ним хорошо, несмотря на тот инцидент в коридоре.

- Я тебе открою, - заявил Барон и взял крупную плотно закрытую раковину. Она была острой, но мужчину это ни капли не смущало.

Затаив дыхание, я продолжила увлеченно наблюдать за манипуляциями Барона. Он резким уверенным движением открыл раковину. Она щёлкнула. Процесс явно требовал определенных физических усилий.

- Бери, - Барон подал мне открытую устрицу.

Я почувствовала острый аромат моря и йода. На запах моллюск был гораздо аппетитней, нежели на вид.

- Вилкой подцепи, взбрызни соком лимона и ешь, - проинструктировал Барон. – Лучше глотай, а не жуй.

- Хорошо, - я кивнула и потянулась за долькой лимона.

Отковырять морского гада у меня получилось не сразу. Барон молча наблюдал за мной, но не насмехался. Даже в сидячем положении он всё равно напоминал мне массивную гору. Я рядом с ним ощущала себя крошечной, но мне нравился этот контраст.

Твёрдо решив всё-таки справиться с устрицей, я обильно полила ее лимонным соком, затем подцепила и быстро отправила в рот.

- Глотай, - приказал Барон.

Я быстро проглотила эту немножко странную жидкую субстанцию и передёрнула плечами. Кисло. Вкусно. Необычно. К этому явно нужно привыкнуть.

- Ну как? – поинтересовался мужчина и потянулся за еще одной ракушкой.

- Мне понравилось, - честно призналась я.

- Значит не стесняйся и налегай, - Барон притянул поближе блюдо с устрицами. – Они полезны.

Мужчина быстро раскрыл еще одну ракушку, сбрызнул на моллюска сок лимона, ловко подцепил мясо и отправил в рот. И всё так складно и легко у него получалось! Я такой ловкостью похвастаться не могла.

Пока мы ужинали, Барону несколько раз звонили. Он ответил прямо за столом, прижав телефон плечом к уху.

- Меня это не интересует, - голос строгий и сердитый. – Решай проблему как хочешь. Мои ребята заглянут к тебе на днях. Всё в твоих руках. Не зли меня, - звонок завершен. Барон отложил телефон и продолжил есть.

Мой взгляд постоянно хотя бы на несколько секунд задерживался на хищном профиле Барона, когда он снова с кем-то вел телефонную беседу. Взгляд сосредоточенный, сильные руки снова и снова умело расправляются с твёрдыми и острыми ракушками устриц.

Я никогда не испытывала интереса к другим мужчинам. В моем сознании, моем сердце всегда жил исключительно Даня. Он был без преувеличения всем моим миром. Любая точка всегда сходилась на нем. Я не замечала недостатков. Для меня Даня всегда была самым-самым. Я выбирала его. Среди всего, что можно было себе представить, я выбирала его. А по итогу он не выбрал меня. И это больно. Очень. Будто тот ножечек, которым сейчас орудует Барон, чтобы раскрыть ракушку, засел в моем сердце. Глубоко.

Но сейчас я вдруг поняла, что меня интересует этот мужчина. Я хочу на него смотреть. Хочу хотя бы пару минут о чем-то с ним поговорить. Мне интересно с Бароном. Я не понимаю природу своего этого интереса. Не знаю, откуда он берет корни. Барон ведь полная противоположность Дани. А как меня может интересовать противоположность собственным предпочтениям?

Барон, немного повысив голос, продолжает буквально выкручивать крепким словцом своего собеседника. Кажется, последний требует отсрочки, о которой уже не может идти и речи. Волчьи глаза полыхают гневом. Барон разозлился, но продолжал говорить сдержано. Голос совсем чуть-чуть повышен. Но сколько в нем металла и холода!

Еще один моллюск был съеден волком. Кадык дёрнулся, когда добычу проглотили. Я застыла на своем стуле, в ужасе понимая, что никак не могу отвести взгляда от Барона. Он смотрит перед собой. Слушает собеседника и крутит в руке ножичек для устриц. Желваки угрожающе задвигались. Кажется, разговор всё больше и больше распалял гнев Барона.

Возможно, верным решением было бы тихонько уйти, но я по-прежнему не могла сдвинуться с места. Я отчаянно хотела понять, почему во мне внезапно зародился непреодолимый интерес к этому мужчине. В конце концов, он намного старше меня! А еще… Еще он настоящий бандит! Разве… Разве такие мужчины могут интересовать женщину? Мое подсознание тихонько, но твёрдо ответило: «Он уж точно может».

Барон завершил разговор и сильно сжал ножечек. Костяшки на крупном кулаке побелели. Не знаю, что мной руководило в этот момент, но моя рука аккуратно потянулась, чтобы забрать нож. Барон резко перевел свой наполненный гневом взгляд, на меня. Я замерла. Мужчина несколько секунд рассматривал мое лицо.

Нож с характерным звоном упал на идеально ровную глянцевую поверхность обеденного стола. Барон повернулся ко мне всем корпусом. Атмосфера между нами моментально перестала быть лёгкой и в чем-то даже частично дружеской. Вокруг нас что-то неотвратимо начало меняться. Стало немного душновато, словно перед грозой.

Глава 15.

Тот наш экзотический ужин я старалась не вспоминать. Мне было до жути неловко, а еще немного страшно. Но помимо этого я начала ощущать странное горячее чувство, что временами возникало где-то в животе. Оно приходило именно в те краткие моменты, когда я всё-таки малодушно позволяла воспоминаниям яркими картинками закружиться у меня в голове. И сердце живо реагировало на эти картинки, ускоряя свой темп. Всё было против меня.

Несколько дней Барон в доме не появлялся. Я продолжала усердно учиться. Всё словно было, как и прежде. Дождь за окном лил почти каждый день, немного прекращаясь лишь ближе к вечеру. Я очень хотела вернуться в университет, но пока что по этому поводу не было никаких новостей.

Лёжа в кровати, я пыталась думать, о чем угодно, но всё равно мысли, будто специально, собирались вокруг Барона. С одной стороны, хорошо, что его сейчас здесь нет. Не знаю, как бы я смогла спокойно смотреть ему прямо в глаза. Я не глупая и прекрасно поняла, что тогда, за ужином, он хотел меня поцеловать. И я этого хотела. Очень. Не уверена, что это правильное желание. С другой стороны, я снова мечтала попасть в общество Барона. Хотелось приготовить ему что-нибудь, просто поговорить. Эта противоречивость чувств меня раздирала изнутри.

Я ведь здесь лишь на время, ведь так? Как только никакой угрозы для моей жизни не будет, я вернусь к себе. Буду учиться, найду другую, надеюсь, спокойную работу и стану планировать свое будущее, в котором уж точно не будет Дани. Здраво размышляя, я понимала, что ни к чему секундным порывам давать волю. Я не подхожу Барону по всем параметрам. И он мне не походит. Нас просто свёл случай. Жуткий случай.

И вроде бы должно стать легче, ведь я всё расставила у себя в голове по полочкам. Но облегчения я так и не почувствовала. Кажется, я заснула, когда дождь почти прекратился и резко проснулась среди ночи.

Встав с кровати, я подошла к окну и увидела припаркованный черный Хаммер. Барон вернулся! Меня такая совершенно внезапная и необъятная радость обуяла, что я этого даже испугалась. Не удержавшись, я выскользнула из своей комнаты. Со стороны гостиной лился мягкий медовый свет, значит, еще не спит. Я тихонько прокралась и увидела Барона. Он в расслабленной позе сидел на диване, вытянув ноги. На журнальном столике стоял стакан с алкоголем, чуть поодаль в массивной стеклянной пепельнице тлела сигара.

Барон, откинув голову на высокую спинку дивана, сидел с закрытыми глазами. Пиджак небрежно брошен на подлокотник. Рубашка наполовину расстёгнута. Я продолжала рассматривать Барона, из своего маленького убежища, ощущая всю жадность своего любопытства. Никогда во мне такого не было. Я всегда считала себя спокойной и в чем-то даже холодной. Неожиданно вспомнились слова Дани, которые он когда-то давно между делом мне сказал: «Ты обычная. Нет в тебе страсти». И я в это как последняя дура поверила.

- Почему притаилась? – раздался спокойный грудной голос. – Я не кусаюсь. Можешь подойти ближе.

Человек с волчьим взглядом вряд ли не умеет кусаться. Эту мысль я благоразумно спрятала в глубинах своего сознания.

Выдохнув, я покинула убежище и на носочках прошла вглубь гостиной. В воздухе витал едва ощутимый аромат сигары. Мой взгляд по-прежнему был прикован к Барону. Меня к этому человеку притягивала какая-то неведомая сила. Откуда она взялась, я понятия не имею.

В доме царила непривычная тишина. Этой ночью дождь наконец-то решил уйти. Я слышала лишь мерное и уютное потрескивание поленьев в камине. Барон внимательно следил за мной, пока я шла к глубокому кожаному креслу.

- Нет, - тихо проговорил мужчина, - иди сюда, - он похлопал ладонью рядом с собой.

Я послушно села, ощущая, что под кожей словно зажигаются маленькие огоньки, они разгоняют по всему моему телу приятный жар. Может, это всё сон? Потому что как иначе объяснить ту странную резкую перемену, что произошла между мной и Бароном? Наши нечастые и короткие беседы никогда не касались личной жизни. Не было сказано ни единого слова, чтобы я ощущала себя так, как сейчас. Но взгляды… Их было так много со стороны Барона. Они волновали меня. Его прикосновение к моей щеке… Дыхание… Неужели я и это себе просто придумала?

Барон взял стакан, сделал глоток и посмотрел на меня. Я сцепила пальцы в замок и посмотрела на языки пламени.

- Посмотри на меня, - мужчина отставил стакан и взял меня за подбородок.

Прикосновения Барона действовали на меня каким-то необъяснимо магическим образом. В такие моменты я не думала о Дане, о потенциальной опасности. Мое внимание концентрировалось исключительно на волчьих глазах.

Барон ничего не говорил. Он просто рассматривал меня, словно мысленно решал что-то для себя. Я не могла спокойно дышать. Мое сердце безумствовало в груди. А жар под кожей грозился вот-вот расплавить каждую клеточку моего тела. Ко мне снова вернулось острое непреодолимое желание, чтобы эти губы поцеловали меня.

Большой палец провел уже знакомую линию на моей щеке, что осталась на ней горящим следом.

- Ты слишком чиста для меня, - прошептал Барон. В его сильном грудном голосе послышалась хрипотца.

Тёмно-карие глаза сосредоточились на моих губах. Я слышала тяжелое дыхание Барона, мое было таким же. В какой-то миг сухие горькие губы накрыли мои жадным поцелуем. Влажный горячий язык тут же вторгся ко мне в рот. Даня целовался совсем не так. Напор, острое желание немедленно взять свое. Барон целовал меня глубоко и жарко, обхватив мое лицо двумя руками. Я ощущала призрачный привкус алкоголя. Мои тонкие бледные пальцы схватились за твёрдые предплечья Барона, словно ища в нем спасение. Но проблема в том, что этот мужчина, скорей, мог стать моей погибелью.

Он желал меня. Такое невозможно не почувствовать. Он желал меня как женщину. Такой опасный, уверенный и… намного старше меня. Я в его руках была крошечной бабочкой, чьи крылья уже однажды больно обожгли. А упрямая бабочка всё равно летела ввысь, желая продолжать жить. Пожалуй, это был первый настоящий раз, когда я ощутила всю внутреннюю природную силу Барона на всех ее уровнях. Она не заключалась лишь в физической клетке. Она была разнообразной. Сила была в желании, в жадности поцелуя.