Она принадлежит ему

Пролог

Обвожу губы ядовито красной помадой, после чего медленно скольжу большим пальцем вдоль нижней. Безразлично смотрю на отражение девушки в зеркале, глаза которой похожи на темное стекло. Сегодня они чужие. Единственное, что не под силу скрыть линзам, водопад отчаяния и боли.

— Он не хочет тебя, — пытаюсь укусить сама себя этими словами. — Ты невидимка.

Злясь, что даже сейчас я думаю о муже, резкими движениями закрываю тюбик и бросаю его в сумочку.

Ночной клуб «Калипсо» принадлежит мафии. В моем мире все принадлежит мафии. Даже моя жизнь. И так уж вышло, я осведомлена, что в подобных местах люди получают не только свободу от реальности, выпивку и танцы. Стриптиз и особый сервис в вип-комнатах — основа всего, что делает этот клуб лучшим в нашем городе. И, как недавно я узнала, хозяин этого пристанища — мой муж. Поэтому я никогда не попала бы сюда, не будь на мне парика, линз и брендовых тряпок, едва скрывающих запретные для всех части тела.

Наверное, я всегда была дефектной, раз решила впервые попробовать вкус свободы под носом у самого монстра. И где-то глубоко внутри даже жажду, чтобы он узнал меня.

Вобрав полную грудь воздуха, я напоследок поправляю на голове черный парик-каре, идеально скрывающий цвет моих золотых волос, и под бряканье льда в стакане делаю для храбрости большой глоток виски, купленного мне одним обаятельным незнакомцем.

Он заметил меня раньше, чем я убедила себя, что это глупая затея и мужчины не обращают на меня никакого внимания. Но сегодня, в облике жгучей брюнетки, я разбиваю все свои комплексы в прах. Интересно, как далеко я зайду этим вечером?

Сжав челюсти, еще раз повторяю себе, что поступаю правильно. Если моему мужу не нужно молодое тело жены, я имею право распорядиться им как захочу. Пусть и делаю все это назло ему.

Какой абсурд.

Одним глотком выпиваю остатки золотистой жидкости. Плевать, что внутри все горит огнем, сейчас это определенно то, что мне нужно.

Хочу отключиться от реальности, мыслей, чувств… от собственной жизни. Сегодня я не Филиция. Сегодня я обычная двадцатитрехлетняя девушка, которая пришла повеселиться в клуб. К черту синдикат. К черту последствия. Я в отчаянии и мне плевать, даже если эта ночь станет для меня последней. А так и будет, когда мой муж узнает о том, что я сделала.

Вот только вернувшись в бар, своего незнакомца там не обнаруживаю. А вскоре мое небольшое разочарование заглушают басы музыки, доносящейся с танцпола, и новый поклонник.

Просканировав его беглым взглядом, могу предположить, что передо мной бизнесмен или политик, на вскидку лет тридцати пяти-сорока. Об этом говорят его синий костюм от французского модельера, аккуратный маникюр и манера держать бокал с бренди. Меня же он угощает мартини.

И вроде вечер начался отлично, но с каким-то сожалением я признаюсь себе, что ни один, ни второй мужчина не вызывает и толики того, что я получаю под взглядом холодных глаз своего мужа.

Задвигаю неуместные сейчас мысли подальше и пытаюсь сконцентрироваться на собеседнике и улыбаться, слушая его очаровательные комплименты. Все не то. И я убеждаюсь в этом, как только мы оказываемся на танцполе.

Правда, и данный экземпляр исчезает, когда мы направляемся к бару за напитками. Я даже не замечаю, в какой момент тепло от его практически прижимающегося ко мне тела, сменяется холодом.

Посмотрев по сторонам, пожимаю плечами и в гордом одиночестве усаживаюсь на высокий стул, думая о том, что все это совсем не весело. Напротив. Весьма волнительно, когда незнакомые люди, так жаждущие моей компании, вдруг магическим образом начинают исчезать.

Начав нервничать, я добираюсь до пачки длинных сигарет и, зажав фильтр между пальцев, прикуриваю. Я редко ищу успокоение в никотине, но сегодня знала, что мне потребуются эти волшебные палочки.

Рассматривая людей вокруг, поворачиваю голову влево, в сторону балкона, и так и замираю с сигаретой, поднесенной ко рту. Потому что прямо сейчас сталкиваюсь взглядом с лицом, которое узнаю, даже если у меня случится амнезия.

Этот мужчина непревзойденный во всем. Тотально спокойный. Слишком аристократичный. Слишком расчетливый и безжалостный. Слишком опасный, с холодной и мрачной красотой, а его бледно-голубые глаза — самое что ни на есть греховное проклятье, и они никогда еще не смотрели на меня как на женщину. Сейчас в них кроется маленькая смерть, и я тянусь ей навстречу, как глупый мотылек с израненными крыльями — к языкам бушующего пламени. Еще немного, и этот мотылек исчезнет, обернувшись горсткой пепла. В этом и заключается парадокс. За всю свою жизнь я еще не встречала мужчин, которые заслужили бы и короткого взгляда от меня. Но ему… Ему я готова отдать все, до последнего взмаха ресниц.

С трудом сглатываю и стряхиваю пепел, отчетливо ощущая на себе его странное внимание. И мне не нравится это навязчивое чувство тревоги, которое лишь усиливается с каждой новой затяжкой. Выдыхаю новую струю дыма на кончик сигареты и смотрю, как вспыхивает тлеющий табак. Всегда так делаю. Меня это немного успокаивает, и в конечном счете я расслабляюсь.

Выпрямив плечи, подбадриваю себя тем, что он не раскроет меня под всей этой маскировкой. Это просто невозможно. И, чтобы сбить его с толку, я делаю медленную затяжку, получая особое удовольствие от того, что отравляю себя на его глазах, которые блуждают по моему телу, задерживаясь на местах, не прикрытых скудным одеянием. Именно это заставляет мое сердце предательски затрепетать в груди и нарушить все жизненно важные процессы в организме.

1

***

Выскользнув из-под одеяла, я решительно направляюсь к двери, даже не утруждаясь накинуть на себя халат, будто боюсь передумать.

После того, как Эзио дал понять, что видит во мне женщину, я не могла перестать думать об этом. Не могла забыть прикосновений, заклеймивших мою кожу. И сейчас, наверное, нет ничего, что может меня остановить от стремления вновь испытать это, поэтому в следующее мгновение я уже растворяюсь в темноте коридора.

Он разжег в моей груди проклятую надежду, что у меня все-таки есть шанс получить его. Получить то, что хотела с самой первой встречи с ним.

Слабый свет от монитора ноутбука позволяет мне рассмотреть уставшее лицо мужа, скользнуть взглядом по плотно сжатым губам и острой линии напряженных скул. Открываю дверь шире и вхожу в его кабинет, так и не получив разрешения. Должно быть, он даже не услышал моего стука. Но сегодня мне не нужно его разрешение.

Глупая. Смелая. Как мой мотылек. А Эзио — то самое роковое пламя.

Прикрыв дверь, замечаю неряшливо брошенный в кресло пиджак и снова перевожу взгляд на мужа, наслаждаясь тем, как восхитительно на его крепком мужском теле сидит белоснежная рубашка, небрежно расстегнутая на верхние пуговицы. А эта кобура на плечах с двумя пистолетами. Господи… это чертовски сексуально. Он вообще знает, как действует на меня?

Не думаю. Складывается ощущение, что у него даже мысли нет о том, чтобы соблазнить молодую жену. По крайней мере, я могу сделать такой вывод потому, что мой муж по-прежнему не заявил на меня свои права, хотя мы женаты уже не первый год.

Я знаю, как устроен наш мир, и какая роль отведена в нем женщинам, но сама, видимо, стану большим исключением. Если продолжу молчать о своих желаниях.

И даже сейчас Эзио сидит за рабочим столом, совершенно не замечая моего присутствия, сконцентрировав все внимание на документах, которые он листает как-то слишком спокойно и размеренно. И это говорит о том, что сейчас ему приходится прикладывать силы, чтобы сохранять это спокойствие.

Я не уверена, что выбрала подходящий момент для соблазнения мужа. Сегодня Эзио окружен греховной тьмой. Вижу это по тому, как напряжены мужские плечи, каким неровным и прерывистым становится его дыхание, а обычно идеально уложенные волосы сейчас взлохмачены, будто он не вставал со своего кожаного кресла неделю.

Сжав выразительные челюсти, он комкает одну из страниц и, бросив ее на стол, откидывается на спинку кресла, утомленно запрокидывая голову. Не глядя, вытряхивает из пачки сигарету и небрежно зажимает фильтр между губ. Сглатывает, прикуривая от зажигалки, и в полумраке вспыхивает оранжевая точка.

Первая затяжка медленная, глубокая, но именно это ему и нравится: смаковать густой дым, который болезненно оседает в недрах легких. Выжигает их горечью. Эзио курит так, будто в этом моменте вся его жизнь. Как и всегда. Я тоже в тайне от него так делаю.

По крайне мере, я считала это тайной до того вечера в клубе.

Но я курила лишь потому, что хотела быть ближе к своему мужу хотя бы с помощью сигареты, представляя, что на моих губах вкус табака не от нее, а от его поцелуя.

Именно эта мысль так и не позволила мне сегодня уснуть.

После того как он прикоснулся ко мне, я слишком ярко загорелась, не заметив, как начала представлять, там, лежа в кровати, каково будет почувствовать его горячее дыхание между ног. Из-за подобных фантазий мое тело до сих пор не покидает странное покалывание, прямо сейчас перерастающее в пульсацию и жажду. Все это переполняет меня, сводит с ума и разжигает мою потребность в нем до критических пределов.

Бог мой, я действительно сгораю от желания, которое еще никогда не испытывала по-настоящему, но так отчаянно хочу этого, что готова уже капризно захныкать.

Особенно, когда наблюдаю, как тлеет оранжевый кончик сигареты при каждой новой затяжке. Как Эзио вдыхает и выдыхает пар через нос. Как щелчком длинных пальцев стряхивает серый пепел…

Мгновение, и взгляд его бледно-голубых глаз пронзает меня, подобно оголенному лезвию, будто прямо сейчас им проводят по моей коже, отправляя горячий ворох колючих мурашек вниз живота. Ох, черт…

Оступаюсь и нервно облизываю губы, не сразу отдавая себе отчет, как неспешно муж осматривает меня, и я вижу — да, черт возьми, вижу, — как его прозрачные льдины темнеют, напоминая о том, что под моей тонкой сорочкой ничего нет.

Конечно нет, потому что я вылезла из кровати, горя от желания. В тот момент о правилах приличия у меня и мысли не было, да я даже не задумалась о том, что меня мог кто-то увидеть в таком виде. Хотя с чего я решила, что моему мужу есть до этого дело? Однако сейчас, кажется, есть.

С губ срывается тихое аханье, когда я непроизвольно прижимаю ладонь к часто вздымающейся груди в надежде успокоить взбесившееся сердце и случайно задеваю твердеющие соски, которые через секунду обжигает грубоватая ажурная ткань сорочки.

Это мимолетное движение оказывает на меня такой эффект, что я нарочно веду плечами, чтобы вновь испытать его. А под прицелом властного взгляда это доставляет особое удовольствие.

Сейчас это лучше, намного лучше того, как он смотрел на девушку в клубе. И мне так и хочется закричать ему, что я больше не маленькая девочка. И на меня можно не только смотреть, но и трогать. Намного больше, чем трогать.

2

Пронизывающий взгляд мужа на мгновение вспыхивает огнем, но затем он скрывает от меня эту вспышку за безразличием и тушит сигарету в пепельнице. Вот только выпуклость в штанах предает своего хозяина. И мне требуется время, чтобы поднять на него взгляд из-под ресниц. Потому что сегодня Эзио меня не игнорирует.

Взволнованно сглатываю, когда начинаю осторожно массировать его крепкие бедра. Не совсем уверенная, что мне делать с эрекцией мужа, неторопливо подбираюсь ближе к паху, задыхаясь смущением и возбуждением одновременно. Я никогда еще не трогала мужчину и не знаю, как правильно действовать, чтобы доставить ему удовольствие. Наверное, поэтому от моей внезапной смелости Эзио приходит в напряжение.

— Ты не знаешь, чего просишь, — предупреждает он ровным голосом, но его кадык дергается.

— Я знаю, чего хочу, — действую осторожно, боясь ступить на территорию, которую он не готов делить со мной. Только каждая секунда близости, которую Эзио мне позволяет прочувствовать самой, действует на меня подобно убойной дозе алкоголя, ударившей прямо в мозг. Меня ведет от него. Тело тяжелеет и наливается ноющей истомой. Тело требует его рук, длинных пальцев, губ… Прикрываю глаза и с трудом сглатываю, так невыносимо хотеть его.

Настолько, что дыхание учащается. Кровь закипает, а низ живота пронзает сладкая боль.

В поисках облегчения я немного ерзаю на месте, ощущая, как мужское дыхание тяжелеет, отчего тонкая ткань моих трусиков становится неумолимо влажной.

Все это слишком…

Не выдержав собственного напряжения, я преодолеваю гребаное смущение и накрываю его выпирающий стояк ладонью. Ох...

Шокированная своей смелостью, я вспыхиваю смущением, но это не мешает мне обвести пальцами бугор.

— Такой твердый…

Желая ощутить больше, я сжимаю мужскую длину сквозь брюки, впервые почувствовав, каким каменным он может быть. Впервые осознав, как его эрекция приятно ощущается под моей ладонью. Снова сжимаю, на этот раз сильнее, и в мою макушку врезается резкий вздох, в ответ на который я издаю жалобный всхлип. Мое маленькое женское эго торжествует.

Но внезапно мои дрожащие пальцы, добравшиеся до пряжки ремня, замирают, потому что Эзио подается вперед, и я дергаюсь назад, вот только его пятерня, властно обхватившая мое горло, не позволяет.

— Не делай того, о чем пожалеешь, мотылек.

Мотылек.

Я не успеваю отреагировать на его слова, как свободной рукой он уже забирается под край моей сорочки, отчего сердце в момент сходит с ума. Я пугаюсь новых ощущений и пытаюсь сдвинуться с места, только ни черта не выходит, а хватка на шее лишь усиливается.

Я переступила черту.

Перевозбужденная происходящим, срываюсь на частые вздохи, пока Эзио пытается меня успокоить, скользя большим пальцем по моему горлу.

Вверх-вниз.

Вверх-вниз.

Он удерживает меня под пристальным взглядом. Я полностью в его власти. В то время как вторая рука мужа коварно подцепляет длинными пальцами резинку трусиков и одним требовательным движением натягивает их так, что они врезаются в звенящий пульсацией бугорок.

Боже…

Часто моргая, я пытаюсь не потерять сознание от неизвестных мне ощущений.

А потом чувствую, как шероховатая подушечка пальца обводит клитор по кругу. Еще раз. И еще. Прямо по мокрым трусикам. Убеждая меня в том, что я мокрая от его прикосновений.

Я задыхаюсь. Это что-то нереальное. Перед глазами все плывет, но я отчетливо вижу две горящие синим пламенем точки. Это Эзио, он смотрит на меня. Он видит меня. Он чувствует меня. А я, не в силах контролировать реакцию и звуки, вылетающие из моих распахнутых губ, теряюсь в нем.

Давление внизу живота продолжает неумолимо нарастать, как вдруг нежность его прикосновений стирается шлепком резинки трусиков, и я вздрагиваю.

Дрожа, резко втягиваю носом воздух, а потом еще и еще, чувствуя, как начинает кружиться голова.

— Ты не получишь то, чего хочешь, — предупреждает он голосом, от которого у меня мурашки по коже. — Я не занимаюсь любовью, Филиция, я трахаюсь. Грубо и жестко. Снять напряжение — единственное, о чем я думаю в этот момент. А потом просто ухожу. Поверь мне, это не то, что тебе нужно. Ни один из нас не получит должного удовлетворения.

Мой рот распахивается в немом крике, как только его зубы смыкаются на моем плече.

Проклятье, от остроты ощущений дыхание окончательно спирает глубоко в груди. А потом я теряю тепло его губ и пальцев, которые напоследок забираются под трусики и скользят по складкам, развратно сообщая мне о том, как неприлично там все мокро.

В этот момент раздается сдавленный мужской рык, после чего я все же остаюсь без внимания мужа, безвозвратно разбиваясь о пустоту, отчаянно разрастающуюся внутри. Лишь хватка на горле еще позволяет мне удержаться в вертикальном положении. И я сама цепляюсь за его руку.

Нет, нет, нет… Останься со мной…

— Почему… почему ты не хочешь меня? — задыхаясь, спрашиваю я. — Почему, Эзио?!

Я снова чувствую, как ужесточается хватка на моей шее, прежде чем он рывком притягивает меня ближе.

3

***

Эзио в привычной себе манере сидит в кресле, задумчиво смотря в окно и медленно затягиваясь сигаретой, так, будто расслабляется после отличного секса.

Да, по рассказам сестры, он отлично умеет трахаться, и я чертовски завидовала ей, потому что в его постели должна была быть я, но даже после смерти Мэлл остаюсь в ее тени.

Я здесь! И я жива, черт возьми!

После произошедшего в ванной комнате мы больше не обменялись ни словом. Ни когда я кончила под его контролем, ни когда вернулась в спальню. А сейчас его привычная отстраненность ноет под кожей подобно раздражающей занозе.

Только теперь не получится прикрываться хладнокровной маской, милый, не тогда, когда ты ее потерял, подарив мне за один вечер столько взглядов, сколько я еще в жизни не получала от тебя.

Сегодня я впервые заглянула за пределы непроницаемых стен мужа.

— Сегодня ты почти уложила его на лопатки, Фили, — воспевает мой внутренний голос, и я позволяю прежней тревоге спуститься на пару ступенек ниже.

Не знаю, сколько времени я наблюдаю за Эзио в отражении зеркала, водя по своим светлым волосам гребнем, но он курит как минимум третью сигарету.

Мне кажется, мои легкие уже пропитаны черной смолой, отравлены точно так же, как и у хозяина этого дома. Потому что этот ритуал он проводит ежедневно перед сном прямо в нашей спальне, вот только никогда не остается после, как поступил бы любой нормальный супруг.

Но сегодня… Может быть, сегодня девушка в кружевном пеньюаре не останется одна в этой огромной постели? Я ведь уже рискнула ступить на территорию, которая была под запретом для всех, кроме нее. Он и сам нарушил границы, когда вошел в ванную.

Интересно, он смотрел на меня потому, что представлял ее?

Господи, хватит, Филиция…

Делаю успокаивающий вдох, убеждая себя, что ревновать к призраку сестры глупо.

Однако я ревную с того самого момента, как он выбрал ее, а не меня. И плевать, что я была младше. Я влюбилась в него, когда эти голубые глаза впервые обожгли меня равнодушным взглядом, навсегда оставив на сердце клеймо.

Не желая больше думать, я провожу пальцами по приоткрытым губам, спускаюсь к подбородку, чувственно скольжу вниз по шее и прикрываю глаза, мечтая вновь ощутить на месте своих пальцев его руки, но понимание, что я быстрее сама себя придушу, чем моя мечта исполнится, наполняет меня отчаянной яростью, поэтому резко опускаю руки, царапая по коже ногтями и оставляя горящие красные полосы.

Только я не чувствую боли, кажется, в такие моменты ее просто-напросто не существует, ведь вместо меня давно осталась лишь пустая оболочка, напичканная иглами равнодушия собственного мужа. Мое сердце еще бьется, но он делает все, чтобы я ощущала себя самым одиноким призраком на свете.

Такое ощущение, что произошедшее в кабинете лишь мутный сон, и я больше никогда не почувствую его прикосновений. Иначе как объяснить поведение Эзио в ванной?

Я лежала перед ним абсолютно голая. Трогала себя и дрожала под его пристальным вниманием. Неужели у него не возникло зудящего желания присоединиться к моим пальцам?

Боже… Качаю головой, желая избавиться от бесполезных мыслей, пока мой взгляд снова не сосредотачивается на Эзио.

Мне нравится наблюдать за ним. Это как любоваться произведением искусства — наверное, только так можно охарактеризовать его в уединении неслышных мне мыслей и в компании сигареты.

Но не в силах больше выносить разъедающей тишины и холодного молчания, я все же поднимаюсь с пуфика и твердой походкой устремляюсь к Эзио.

Будто сама у себя забираю возможность передумать, потому что с каждым шагом теряю уверенность в том, что у меня хватит на это духу.

К черту все эти уроки соблазнения, томные взгляды, приоткрытые губы, виляния бедрами и прочую хрень, которую я ежедневно использую в отчаянных попытках привлечь внимание мужа. Кажется, я уже схожу с ума от этой борьбы, где мне никогда не одержать победы.

За все эти годы я перепробовала все, что только возможно, чтобы Эзио меня заметил. Даже импотент бы, наверное, излечился. Вот только мой муж не импотент, он просто ослеп в день смерти моей сестры, и надежда на то, что этот мужчина когда-нибудь прозреет и сможет разглядеть во мне женщину, желающую его ласки, меркнет, как звезды на небе в полном сиянии луны.

И я ненавижу себя за то, что продолжаю его любить. Продолжаю хотеть и добиваться своей цели. Но ведь сегодня одна звезда надежды все же зажглась. И я так не хочу, чтобы она вновь угасла. Поэтому, если для этого мне потребуется каждый раз провоцировать его, я готова…

— Посмотри на меня, — мой дрожащий голос едва громче шепота, зато его молчание громче крика. — Эзио… — Челюсти пульсируют от того, с какой силой я сжимаю их в унисон с кулаками. — Посмотри на меня!

Посмотри на меня. Прикоснись ко мне. Заметь меня. Я здесь. Я живая… Я твоя…

— Ложись спать, Филиция, сегодня был тяжелый день, — тихо предупреждает он, снова делая вид, что я невидимка. Призрак, не более.

Но ведь это ложь? Для чего он продолжает верить в это? Зачем каждый раз сбрасывает меня с обрыва своего внимания, вынуждая разбиваться на осколки, хотя я думала, что разбиваться больше нечему. Только теперь, после того, как я по-настоящему почувствовала его, меня это действительно убивает. Не знаю, сколько еще смогу выдерживать его холод и собственный голод по любимому мужчине.

4

Дрожащими пальцами я нахожу завязочки на пеньюаре и медленно тяну за один конец, позволяя шелку соскользнуть к моим бедрам, а прохладному воздуху коснуться обнаженной груди, откуда мгновенно вылетает тихое аханье.

Черт возьми, он еще даже не посмотрел и тем более не прикоснулся ко мне, а я уже задыхаюсь. Особенно когда его глаза неспешно опускаются ниже моего лица.

Секунда, две, три… Я практически не дышу, чувствуя, как Эзио исследует меня своими льдистыми глазами, но мне хватает этой пары мгновений, чтобы соски болезненно затвердели и вытянулись под потемневшим взглядом. И я торжествую, потому что эта темнота становится еще глубже, когда он задерживается на моей груди неожиданно дольше, чем когда-либо раньше.

Я осторожно забираю из его пальцев тлеющую сигарету и, сделав затяжку, тушу ее в пепельнице, ощущая на себе странное, почти осязаемое внимание.

Приближаюсь к губам мужа и медленно выдыхаю в них струйку серого дыма. Мгновение Эзио бездействует, но потом все-таки приоткрывает рот, делая глубокий вдох.

От передозировки головокружительных эмоций я совершенно не ощущаю страха. Хотя стоит признаться, у меня нет уверенности в правильности своих действий. Потому что я не знаю, на какую территорию захожу сейчас и как далеко мне позволят это сделать. Но провокация — единственное, что мне осталось. И, если и эта попытка окажется тщетной, мне придется убить все, что я столько лет пыталась нести в одиночку. Убить часть себя. Свою любовь к хладнокровному монстру.

Однако Эзио по-прежнему не прикасается ко мне, и от горькой обиды у меня спирает дыхание.

— Зачем ты женился на мне? — в носу начинает предательски щипать, и теперь мне хочется исчезнуть. Потому что я чувствую себя жалкой. Пустой и ненужной. — Если ты не в силах удовлетворить свою жену, я найду того, кто сделает это для меня с удовольствием, — раздраженно выталкиваю из себя каждое слово, абсолютно не отдавая отчет своим действиям, и принимаю попытку слезть с его коленей, но мужская ладонь на пояснице грубо вжимает меня в твердую грудь.

Дыхание вмиг ломается, и я с трудом удерживаю себя от того, чтобы не растечься лужицей от блаженства.

Вот только это лишь до того момента, пока Эзио не находит мои глаза своими и не берет их под фокус жестокого взгляда. Что-то изменилось в его лице. Только у меня не получается понять, что именно.

— Не смей больше шантажировать меня этим, — спокойно произносит он, но я улавливаю в его тоне что-то собственническое. — Запомни: ты принадлежишь мне…

— Тогда прекрати меня игнорировать, заяви на меня свои права! Сделай своей! — яростно сминаю белоснежную рубашку на его груди. — Я твоя жена, я здесь, я живая, — мои губы так близко к его, что становится сложно дышать. — И я люблю тебя, Эзио. — Касаюсь их, и внутри все болезненно сжимается, потому что ощущаю, как его челюсти напрягаются. — Прошу тебя, отпусти ее. Останься со мной… — Продолжаю отчаянно целовать безответные губы. — Пожалуйста, Эзио, я хочу жить. Прикоснись ко мне…

Внезапно на затылке вспыхивает боль, а потом Эзио тянет мою голову назад, чтобы снова обжечь льдом своего взгляда. Я не чувствую исходящих от него эмоций, нет, но могу их распознать. Я все эти годы была клещом у него под кожей, слишком хорошо знаю этого мужчину, и мне не нравится то, что вижу в его взгляде.

— Твой отец мертв, — чеканит он, позволяя злой эмоции проскользнуть в своем голосе, а у меня желудок сжимается от услышанного. — Я его убил, — с каким-то торжеством произносит он, прежде чем нападает на мои губы в грубом поцелуе, разрушая все мои сказочные ожидания этого момента.

От безумия, проникающего лезвием под кожу, я даже не в силах противостоять ему, но, в отличие от меня, Эзио и не пытается быть аккуратным. Берет то, что по праву его, не давая мне оправиться от удара, которого я совершенно не ожидала. И прямо сейчас этот мужчина так грубо меня целует, что заставляет почувствовать вкус собственной крови на языке, а когда его свободная рука вторгается между моих дрожащих ног, за ничтожные секунды делая меня влажной, мозг заплывает за пределы разумного.

— Ты все еще хочешь меня, Филиция? — рычит он мне в рот и снова затыкает его жестоким поцелуем, а потом рывком поднимается со мной с места и уже через мгновение кидает меня на кровать, выбивая из легких воздух. — На этой кровати я трахал твою сестру. Хочешь предоставить мне возможность повторить это? — Эзио делает шаг, но я тут же отползаю на другой конец кровати, едва балансируя на грани потери контроля. — Не смей говорить о ней, ясно?!

С меня хватит!

Я вскакиваю на кровати, яростно сжимая кулаки. Мое сердце так колотится, будто врезается в ребра, а глаза застилает колючей пеленой слез, но Эзио не увидит их.

— Она мертва!

— Закрой рот, Филиция, — с предупреждением цедит он, уже теряя контроль, но я слишком устала и обижена, чтобы переживать о последствиях. Резкими движениями натягиваю ленточки пеньюара обратно на плечи и делаю шаг вперед, пошатываясь на кровати.

— Я не виновата, что она умерла! Не виновата, что похожа на нее! Ты так на этом зациклен, что совершенно не замечаешь, насколько жесток со мной. С меня хватит, Эзио! Хватит! Меня уже тошнит от твоих страданий! Я живая и хочу жить! Но если ты и вправду убил моего отца, — тычу в него пальцем. — Если это правда, клянусь, Эзио, клянусь тебе, ты больше никогда меня не увидишь, я сделаю все для этого, даже если мне придется сдох…

Не успеваю договорить, как он одним рывком хватает меня за лодыжку и укладывает на спину, тут же нависая надо мной грозной тенью.

— Ну давай, убей меня! — рявкаю ему прямо в лицо, вынуждая мужа заледенеть надо мной. — Я устала соревноваться с Мелоди… закончи уже все это дерьмо, — голос срывается на шепот. — Если не можешь отпустить ее, отпусти меня.

Эзио отшатывается и со стоном взъерошивает пальцами идеальную копну волос в попытке совладать с собой. Но в итоге голубые глаза окончательно заволакивает пугающая темнота злости и чего-то еще, этот калейдоскоп эмоций буквально отравляет каждую молекулу кислорода вокруг нас. Его дыхание становится шумным, едва ли не рычащим, но сейчас я смотрю на него, ликуя оттого, что высказала все, что он заслуживает.

5

Мне надоело отбивать колени перед своей глупой любовью. Сегодня все изменится. Я больше не буду пленницей ни этой комнаты, ни этого дома.

Именно с такими мыслями я встречаю первые лучи солнца в привычном одиночестве.

После вчерашнего скандала я больше не видела Эзио. Скандала. А вчера был именно он. И сейчас я задаюсь вопросом, почему столько лет терпела и лишала себя такого удовольствия.

На мгновение я даже испугалась собственной жестокости, но успокоила себя тем, что именно этот мужчина спровоцировал подобную реакцию.

Он убивал меня молчанием и бездействием, а я — словами.

О да, порой они сильнее любого оружия.

И сегодня ночью одно из них я вонзила туда, где должно было быть сердце моего мужа.

Под звон торжествующих мыслей я нервно сжимаю телефон в ладони, все еще не решаясь позвонить отцу. У нас, скажем так, немного испортились отношения после того, как он снова отправил моего двоюродного брата в реабилитационный центр.

Конечно, Майкл сложный человек, но, каждый раз уезжая туда, он возвращается еще большим психом. И меня не могло подобное не волновать.

В детстве мы были с ним очень близки, и, если он и проявлял жестокость к другим, то только не ко мне. А теперь я испытываю чувство вины, что не в силах защитить его от своего отца, ведь, несмотря ни на что, я люблю Майкла. Хотя порой это действительно сложно.

Да и к тому же, если бы Эзио убил моего отца, этим уже пестрели бы все новостные ленты. Я же, полистав самые популярные, не нашла о нем ничего, кроме упоминаний о дорогущей яхте, купленной в подарок мэру ко дню рождения. Мой отец всегда был щедр к политикам и власть имущим, потому что они потом платили ему той же монетой, закрывая глаза на весь его нелегальный бизнес.

Если мой муж решил оттолкнуть меня подобной ложью, то стоит его расстроить — неудачный вариант.

Другое дело Мэлл.

Какое право он вообще имеет запрещать мне говорить о покойной сестре?

Но больше всего меня задело упоминание о том, что он трахал ее в постели, где все эти годы в полном одиночестве спала я. Этот ублюдок определенно знает, как причинить боль, потому что, задев мой старый синяк, он превратил его в ссадину.

И только контрастный душ помогает мне успокоить кипящие внутри эмоции, после чего я уже удивительно спокойно сижу перед дамским столиком и убираю волосы в хвост. И даже делаю себе макияж. Нет, я люблю красиво выглядеть и обожаю следить за модой, но подобные искушения я себе позволяла, только когда Эзио отпускал меня навестить отца. Домой в Штаты

Там я могла быть той, кем являюсь: веселой, смелой и дерзкой девушкой, любящей жизнь. Здесь же подобное я использовала в крайних мерах. И то, лишь для того, чтобы привлечь внимание мужа.

И каково же было мое разочарование, когда мне не доставалось и толики желаемого. Поэтому, как правило, в стенах этого дома у меня не было необходимости прихорашиваться. За исключением публичного выхода в свет, которого требовало положение мужа.

Однако сегодня я проснулась с отчетливым желанием жить по-другому. Жить так, как мне этого хочется. К черту, Эзио. Впервые за много лет я чувствую, что делаю что-то правильное. Правильное для себя. Я даже платье выбираю, которое мой муж когда-то обозвал вульгарным из-за смелого декольте. Но у меня твердая двоечка, и ничего вульгарного и близко нет. Может быть, для пышных форм, вываливающихся из декольте, это и прозвучало бы справедливо, но в моем случае все смотрится гармонично, даже без белья.

Завершив сборы, я в полной боевой готовности спускаюсь на кухню, прекрасно зная о том, что в это время завтракает Эзио. В одиночестве, которое я впервые намерена нарушить. Я его жена, и это и мой дом тоже. Сколько можно прятаться в тени?

Звук цокающих каблуков вторит моему сильному сердцебиению. Конечно же я волнуюсь. После вчерашнего срыва Эзио не знаю, какая встреча меня ждет, но и бояться я устала.

Черт бы его побрал! Он даже за завтраком держится так, будто каждый вошедший должен упасть перед ним на колени. Заметив мое присутствие, Эзио теряет интерес к чашке кофе и, не моргая, несколько долгих секунд наблюдает за моей уверенной походкой. Еще немного, и споткнусь о его жесткий пристальный взгляд. Но, несмотря на опасность, витающую в воздухе, я целенаправленно вторгаюсь в его личное пространство.

— Доброе утро, — как можно равнодушней бросаю я, отодвигая стул и усаживаясь по правую сторону от мужа.

Не глядя на него, беру салфетку, расправляю ее на коленях и взглядом нахожу прислугу, давая понять, что сегодня завтрак накрывать нужно на двоих.

Замешкавшись, парень испуганно бросает взгляд на Эзио, но тот, в свою очередь, смотрит в упор на меня. Я чувствую это по характерным ледяным иглам, протыкающим мою щеку с левой стороны.

Сглатываю, но не подаю вида, что меня это волнует. И извиняться я тоже не собираюсь, если он этого ждет. Или, может, я должна разрешения спросить позавтракать с ним?

Но мои мысленные метания обрывает короткий жест руки Эзио, и только после этого спустя пару минут я получаю свои приборы и завтрак. Как великодушно с его стороны.

Делаю глубокий вдох, прежде чем в полнейшей тишине приступить к трапезе, но слишком быстро сдаюсь. Это невыносимо. Фигура слева совершенно неподвижна и, уверена, все еще смотрит на меня. Почему нельзя меня проигнорировать, как обычно? Сегодня я на это согласна.

6

Эзио

Сигареты, и бутылка виски в десять утра. Две вещи, которые мне потребовались после завтрака в неожиданной компании жены. И это не то, чем обычно я занимаюсь в это время.

Потягивая выжигающую горло жидкость, признаюсь себе в том, что снова нарушаю привычный распорядок дня из-за нее. Это не должно войти в привычку, иначе контроль, который я воспитывал в себе все эти годы, сорвется с цепи. И тогда я буду нуждаться в Филиции, а мне не нравится в ком-то нуждаться.

Та, в ком я действительно нуждаюсь, мертва. Никто не в силах заменить ее. Никто, кроме ожившего привидения.

Мне не следовало привозить в свой дом копию своей погибшей жены. Я должен был смириться с этой утратой. И я собирался…

В день, когда случилась трагедия с Мэл, я прилетел в Америку, чтобы сразу уладить все документальные вопросы с Анджело. Я находился не в себе, и это не было моей лучшей идеей, однако мне требовалось это бегство, потому что с последним вздохом моей жены все краски мира потеряли цвет и солнце погасло навсегда.

С каждой секундой меня все больше и больше душили нависающие над головой тени. Они жаждали утащить меня в могилу следом за Мэлл. Я слышал их голоса. Много голосов. Но я не был человеком, которого бы напугала темнота. Я владел ей в совершенстве. Ведь рядом была Мэл, баланс, удерживающий меня на границе добра и зла. Разума и безумия. Ей с легкостью удавалось возвращать меня из лап собственного монстра, рядом с ней он был послушным псом. Вот только когда пес теряет хозяина, он пытается вырваться из замкнутого пространства. И он вырвался в тот же день.

Как только я переступил порог ее родительского дома и обнаружил вместо траурной тишины музыку и звон бокалов, то с трудом подавил желание достать автомат и перестрелять всех, кого встретил внутри. Передавить голыми руками горло хозяина этого дома. Помню как сейчас, какой силы ярость вспорола каждый связующий нерв в моем теле, пес сорвался вновь, но посадить его на цепь больше было некому, по крайней мере, я так думал. Пока среди этого пира во время чумы не увидел ее. Живую Мелоди.

Только это была не она. А ее сестра. Филиция. Дурное предчувствие, что с этого момента ничего не будет как прежде, ослепило меня так же, как и яркий свет софитов, среди которого я уже с трудом мог различать белоснежные улыбки гостей.

Двойник моей жены, или как еще я мог назвать девушку, похожую на Мэл до мозга костей, в идеальном красном платье и выкрашенными в цвет ему ногтями и губами, стоял возле башни из бокалов с шампанским.

Это был день ее совершеннолетия.

Я замер, как и воющее в груди сердце, пока наблюдал с рапирающим жжением под кожей, как изящно тонкие пальцы перебирают элегантную ножку бокала. Она такая же. От манер и лебединой шеи до непослушного локона, небрежно выбившегося из светлой копны волос. Древнегреческая богиня с идеальной золотой кожей. Большие глаза, вздернутый нос и точеные скулы. Даже губы с выемком под нижней были точь-в-точь, как у Мэл. Филиция была ее точной копией.

За исключением двух моментов, которые в тот день я упустил. И упускал много лет, вплоть до последних событий.

Соболиные брови, которые так прекрасно изгибались, когда их хозяйка в гневе, и глаза необычного голубого цвета, напоминающие ароматный кюрасао с насыщенным апельсиновым вкусом.

Ее губы тоже оказались такими на вкус. И я не смог вытравить его после вчерашнего — ни обжигающим виски, ни крепкой чашкой кофе.

В тот день я ушел, так и не поговорив с Анджело, но вернулся через неделю с требованием отдать мне его младшую дочь. Я думал, что забрал себе Филицию, чтобы вернуть свою Мэл к жизни, но это было не совсем правдой. Было кое-что еще, что толкнуло меня на этот шаг.

Делаю еще один глоток виски и перекатываю жидкость во рту, наслаждаясь расползающимся огнем, который сжег всплывшие туманом воспоминания.

Сегодня я отменил три важные встречи.

В последние дни от выходок Филиции у меня все чаще и чаще появляется желание перекинуть ее через колено и хорошенько отшлепать.

Она все чаще и чаще доказывает мне, что они совершенно разные со своей сестрой. И это правда. Филиция оказалось другой: от собственнических взглядов в мою сторону до тайных покуриваний в саду.

Такое ощущение, что и внешность перестала быть идентичной двойнику погибшей жены. И это определенно мне не подходило.

Не осознавая того, эта девушка бросала мне вызов. Нарушала мою личную зону комфорта.

Но сегодня это было осознанно.

Кажется, увидев утром ее в том самом блядском платье, я даже услышал у себя в голове звуки череды шлепков. Это была моя ладонь, разбивающаяся об ее ягодицы. Фантазия настолько ярко предстала перед моими глазами, что в штанах запульсировало. Однако не думаю, что для нее это будет наказанием. И еще. Я по-прежнему не уверен, что смогу дать Филиции то, что она просила.

Мне не следовало нарушать границу, которую я много лет соблюдаю. Соблюдал. До определенного момента.

Я знал, что не стоило, но игнорировать Филицию становилось сложнее.

Она из раза в раз, зная, какой я, бесстрашно разбивалась о скалы моего безразличия в отчаянных попытках разрушить их. Правда, ей нужно отдать должное, ведь небольшую трещину эта девушка все-таки создала в моей броне.

7

С того самого момента, как Эзио поднялся из-за стола и лишил меня своей компании, тревога камнем осела в моей груди. Возможно, причина этого беспокойства связана с его реакцией на мою просьбу о разводе. А точнее, с ее отсутствием.

Что-то еще?

Это было сказано таким тоном, будто капризная девчонка требовала от него конфетку. Только это, черт возьми, не конфетка, а гребаный развод! И я хочу его. Хотела. Черт… Я не знаю! Он делает из меня сумасшедшую! То убить хочу, то растечься у его ног лужицей.

Ну вот что я за тряпка такая? Решила же, что все. Хватит. Только вместо первичного плана в голове каша, а вместо крови по венам бежит жидкая ярость. Потому что вопреки всему мне хочется не воевать с ним, а, наоборот, сдаться.

И теперь я не знаю, насколько адекватно было мое желание потребовать развод, и вообще готова ли я к нему… Но можно ведь было хоть как-то отреагировать? Так, чтобы я хоть на секунду поверила, что он не хочет его! И не потому, что он босс мафии и по совместительству жуткий собственник, а потому, что я важна ему. Потому что он боится потерять меня. Да о чем я вообще? Его даже не вывело из себя мое платье! Чертов бесчувственный монстр!

Зажмуриваюсь и делаю успокаивающий вздох.

Странно, что я так жажду, чтобы он выместил на мне свою злость. Это даже больше, чем странно. Это ненормально! Но только когда он зол, я могу встретиться с ним лицом к лицу. Только провоцируя, я могу получить реакцию.

Так, ладно. Что я имею?

Мой муж перестал избегать меня. Относительно.

Вдобавок Эзио пытается оградить меня от своей грубой стороны. Но что, если именно в ней я и нуждаюсь? Что, если мне просто необходимо быть выжатой им? До последней капли. Так, как он угрожал мне. Жестко и грубо. Наверное, поэтому для меня это была не угроза, а сладкое обещание.

И все-таки что-то изменилось. Взгляд.

Эзио больше не смотрел на меня с пренебрежением, в его глазах не было привычной пустоты. Но я так и не смогла нащупать на дне его льдин ответ, что же именно изменилось.

Может, я и привыкла к его равнодушию, но это не значит, что я не в силах разглядеть что-то новое. Блестящее. Азартное. А мысль о том, что причина этого блеска — я, возвышает меня на пьедестал. Нет. Все-таки хорошо, что я надела то самое платье и продефилировала в нем с гордо поднятой головой. Однако мне все же стоит притормозить свое воображение, чтобы потом вновь не разбиться о ничего не выражающий взгляд мужа. Ведь все вышеперечисленное не более, чем мои домыслы.

Разгуливая по коридорам, я останавливаюсь на лестнице, где висит один из портретов моей сестры.

Он напоминает мне о том, какой идеальной она была. Каждое ее движение было утонченным, наполнено грацией, будто она перышко, вечно парящее в воздухе.

Я даже вспоминаю, с каким восхищением отец каждый раз любовалась ей в домашней балетной студии. Однажды он спроектировал ее для нашей матери, но, когда она умерла, туда не ступала ни одна душа, пока Мэл не начала интересоваться балетом. Тут же моя задавленная совесть вспоминает, как я ревновала отца, потому что он мог часами смотреть на мою сестру, танцующую подобно сказачному лебедю. Мне же было чуждо подобное и скучно, балет не был тем, чего желала моя взбалмошная избалованная натура. И все же если это могло обеспечить внимание отца, я могла полюбить все, что угодно. Даже балет.

Конечно, я наивно полагала, что с легкостью освою столь непростое искусство. И каково же было мое разочарование, когда я поняла, как сильно ошибалась. Однажды я влезла в пуанты сестры, напичкав их изнутри ватой, чтобы подогнать по размеру, но в конечном счете все закончилось моим первым вывихом и папиным подшучиванием, что я картошка с грацией бегемота. Мне было лет восемь. Но я не была ни картошкой, ни бегемотом. Моя фигура была не хуже, и танцевать, как мне казалось, я могла не хуже Мэл.

Как грустно, что мне все это лишь казалось.

Зато моему упорству можно было лишь позавидовать. Правда, мне требовались тренировки. Много тренировок. Но самое худшее, что Мэл разоблачила мои ночные походы в балетную студию. Ох, в каком же я была бешенстве! Думала, выцарапаю глаза собственной сестре, лишь бы она не донесла на меня отцу, но я была слишком дурного мнения о ней, чего Мэл, разумеется, не заслуживала. Наверное, поэтому ее слова поддержки и любовь в малахитовых глазах заставили меня почувствовать себя самой настоящей восьмилетней стервой. Нет, в том возрасте я уже была настоящей сучкой. Только несмотря на мои глупые выходки и необоснованные обиды, Мэл любила меня и, чтобы мне не влетело от отца, сама взялась за мои тренировки.

Тогда мне стало так стыдно, что я расплакалась и позволила Мэл успокоить себя. Впервые мы слились в крепких объятьях. Конечно же слезы Мэл я осознала позже.

В тот день мое соперничество с родной сестрой впервые дало трещину, а после каждой новой тренировки казалось, что нет роднее душ, чем мы с ней. Это так сблизило нас, и я даже не успела осознать, как моя старшая сестра заменила мне все, чего мне когда-то не хватало. Именно она одарила меня материнской любовью и заботой. Мама ушла слишком рано, и я не успела ощутить сполна, каково это иметь обоих родителей. Боюсь представить, какой занозой я выросла бы без сестры…

Но моя неуклюжесть все испортила, и, какой бы стройной и спортивной я ни была, балет отказывался мне подчиняться. Так же, как и я ему. В конечном счете я стала постояльцем травмпункта, что конечно же добило терпение отца. Вскоре наш маленький мир с Мэл разбился, как снежный шарик, когда в конец разъяренный отец выбросил из дома все пуанты, пластинки и закрыл на замок студию, запретив Мэл даже думать о глупых танцах. С того дня я больше никогда не слышала в нашем доме классической музыки. А ведь она так мечтала попасть на большую сцену. Стать частью «Лебединого озера». Но все это осталось запертым в той же студии. Вместе с нашими воспоминаниями.

8

Дыхание частое и рваное, пока я умываю лицо ледяной водой. Еще раз, и еще. Она настолько холодная, что мои пальцы уже онемели, а щеки неприятно покалывает, будто изнутри все покрывается инеем, который своими иглами протыкает мою кожу насквозь.

Но я продолжаю умываться, потому что никак не могу остановить истерику. А если я хочу воспользоваться отсутствием мужа и уехать из логова этого монстра, то должна успокоиться. Должна, чтоб меня! Вот только ужасающие кадры с окровавленными руками мужа, ножом и воплями отца лишают меня этой возможности.

Как он мог? Ка-а-ак? Он совсем из ума выжил. Что подтверждает фотография сестры, которая стояла прямо перед ноутбуком. Будто все это представление было для нее.

Господи… Трясу головой, не желая верить в увиденное. Но это так. Мой муж убил моего отца. За что он так издевался над ним? Как гребаное чудовище, отрезал от него кусок за куском. А его невозмутимое спокойствие в тот момент испугало меня еще больше. Перед глазами снова воспроизводится его облик.

Черные пряди, агрессивно свисающие на лоб. Пустой взгляд. Белоснежная рубашка, рукава которой закатаны и зафиксированы на локтевом сгибе цепью. А на вздымающихся плечах накинута кобура с ножами. И кровь. Много крови.

Обхватываю голову, мотая ей из стороны в сторону, и опускаюсь по стене на пол, глотая беззвучные рыдания. Как я могу любить это чудовище? И как мне теперь с ним жить после этого? Ка-а-ак? Зачем он снова заставляет ненавидеть ее? Это ведь все из-за нее.

Среди всех звуков агонии я слышала его голос. Спокойный и размеренный, будто он намазывает масло на багет, а не уродует тело живого человека. И этот голос… этот проклятый, но, к моему ужасу, все еще любимый голос сказал одну фразу:

«Ты видел в Мэл ее, верно? И ты злился, когда она делала то, что разрушало эту иллюзию»

Потом еще одна: «Ты никогда не любил ее».

И еще: «Ты виновен в смерти моей жены».

Почему он винил нашего отца в том, что случилось с Мэл? Это была трагедия. Несчастный случай.

«Возмездие. Ты помнишь библейский принцип, Анджело? Оно должно соответствовать преступлению».

Соответствовать. Прижимаю колени к груди и стискиваю голову руками еще сильнее.

Соберись, соберись, Фили. У тебя нет времени на все это дерьмо. Ты больше не можешь оставаться с человеком, руки которого в крови твоего отца. С человеком, чье сердце забрала твоя покойная сестра. Он не твой. И никогда им не был. Хватит любить этого монстра.

В этот момент я сдаюсь и выпускаю все, что бурлит внутри меня. Я рыдаю в голос, вою, вцепившись в колени зубами, сотрясаясь всем телом. И пусть. Наверное, мне это необходимо. А если придется, все следы своей боли я скрою, воспользовавшись солнцезащитными очками и горстью таблеток успокоительного.

Впоследствии я так и делаю, глотая все, что нахожу из седативных препаратов в своей аптечке.

Он убил последнюю хрупкую надежду, которая только-только ожила внутри меня. Официально: я отказываюсь от этой любви. Все кончено.

«Надеюсь, ты будешь страдать. Не ищи меня».

Резкими взмахами руки я оставляю ему послание на зеркале красной помадой и, прежде чем покинуть ванную комнату, смотрю на свое отражение.

Убедившись, что плотный слой макияжа и фальшивое безразличие на лице держатся дольше минуты, я делаю вдох и выхожу в коридор.

Уехать. Ты должна уехать. Гашу этими мыслями каждую нездоровую вспышку найти Эзио и причинить ему боль, царапать и хлестать его до тех пор, пока не перестану чувствовать собственных рук. Но в конце концов я заставляю себя поверить, что, исчезнув, причиню ему больше боли. Это и становится моим стимулом идти с высоко поднятой головой. Среди шакалов ее нельзя опускать.

— Синьора, — Киро, один из охранников, поднимается с дивана, когда замечает меня направляющейся к гаражу.

— Передай моему мужу, что я вернусь к ужину, — холодно останавливаю его. — На сегодня у меня запланирован косметолог и поход к стилисту.

— Синьора, вы не можете поехать одна, — врезается мне между лопаток. Значит, Киро уже догнал меня. — Босс отдал мне приказ не спускать с вас глаз.

Испустив протяжной вздох, я останавливаюсь и, обернувшись, бросаю на него небрежный взгляд.

— Значит, не спускай, — надеваю очки и добавляю как можно безразличней, — ты можешь поехать следом. Мне все равно, главное, держись на расстоянии. Я сегодня не в настроении.

С этими словами я выхожу на улицу, но снова замираю на полпути, чтобы предупредить громилу:

— И, Киро, не таскайся за мной хвостом по салону. Меня это раздражает. К тому же, — приспускаю очки, оценивая его габариты, и делаю взмах рукой, — твое тело отвлекает всех женщин, а мне это не нужно.

Знаю, что подобный комплимент заставляет его смущаться, но мне нужно, чтобы он держался от меня как можно дальше. И данный способ один из лучших, ведь скажи я это в присутствии мужа, он бы уже искал себе другого босса.

Поэтому, избегая моего острого языка, телохранитель молча открывает мне ворота в гараж и любезно помогает занять водительское место красной красавицы с диким жеребцом на эмблеме.

— Мне нужно сообщить боссу…

9

Теперь я знаю, как встречаются ярость и любовь. Я думала, сбежать — это так просто. Нет, должна сказать, у меня действительно получилось это без каких-либо сложностей, будто я готовилась к этому несколько месяцев, а не приняла решение в одночасье. И все же облегчение не приходит, а вместо этого все больше и больше меня настигает тревога, которая выпускает очень длинные когти и уже больше десяти часов скребется под ребрами. А еще страх за то, что я втянула во все это посторонних людей, прекрасно зная, чем все может закончиться для всех нас.

Но решительность, прозвучавшая в голосе Джи, все же позволила мне рискнуть, и, дождавшись первого парома, я покинула острова, которые долгие годы напоминали мне кандалы на шее.

Только я знаю, сколько бы ни пряталась под своим париком, как бы далеко ни убегала, след от кандалов прошлого останется на моей шее вечным клеймом. Так же, как и то, что сделал мой муж. Нет, нет, нет… я не хочу обратно в это болото уничтожающих меня мыслей. Мне нужно хотя бы на время отключить все чувства. Мне нужно стать никем. Просто пустотой, существующей среди других жизней. А лучше просто исчезнуть и возродиться другим человеком.

Вздрагиваю, когда позади раздается визг, а затем детский смех, напоминая мне о том, что я по-прежнему на пароме, среди десятков людей. Чужая среди них. Из другого мира, о котором многие даже не подозревают, разве что видели в фильмах и читали в книгах. Но, к моему сожалению, кошмар, окружающий меня с самого детства, реален. И это не книга. И не фильм. Это моя чертова жизнь.

Ощутив, как тело охватывает предательская дрожь тревоги, скорее подхожу к лееру и цепляюсь за металлические прутья. То, что сейчас со мной происходит, называется паническая атака, и что-то мне подсказывает, это лишь начало моих мучений.

Так, хватит. Дыхание учащается, и я сглатываю подкативший к горлу ком, успокаивая себя тем, что мне пришлось это сделать. И я справлюсь со всем, что мне предстоит. Сделаю все, что угодно, но больше не вернусь в тот ад, в котором жила много лет.

С жадностью глотая порывы свежего воздуха, пытаюсь усмирить бурю, настигающую меня в груди. Все уже сделано. Назад пути нет. Господи, почему я все еще думаю об этом? Я не хочу, просто не могу хотеть вернуться к монстру. Первые капли слез выскальзывают из глаз, обжигая щеки, пока я перебираю дрожащими пальцами прохладные прутья. Не знаю, сколько еще проходит времени, прежде чем я замечаю сквозь мутную пелену слез огни острова. Они приближаются, и новая волна адреналина разрушает все мое едва приобретенное спокойствие.

Ну здравствуй, Сицилия.

— С вами все в порядке, синьорина? — раздается слева от меня приятный мужской голос с британским акцентом, а когда я понимаю, что он обращается ко мне, тут же отшатываюсь.

Заметив внимательно изучающее меня лицо незнакомца, я быстро вытираю слезы, которые никто не должен видеть.

— Все в порядке… Я просто… просто скучаю по дому.

Ошибка. Мне не следует ни с кем заводить разговоры. Больше нет. Теперь мои ответы должны быть как можно более закрытыми, чтобы ни у кого не было возможности за что-либо зацепиться и выделить меня среди других людей. К тому же каждый из них может оказаться нанятым моим мужем. Уверена, Эзио уже пустил пулю в лоб моему охраннику, и это первая кровь, пролитая по моей вине. Но я не вернусь. Даже если по моей вине пострадает весь Неаполь. Да хоть весь мир. Он не найдет меня. Я не позволю.

— Простите, мне нужно идти, — посылаю мужчине сдержанную улыбку и уже собираюсь уйти, как мою руку мягко обхватывают сильные пальцы, вынуждая сердце замереть от страха.

— Извините, я не хотел вас напугать…

Сглатываю, с трудом справляясь с учащенным дыханием.

— Вы не напугали меня, но не стоит трогать людей без их согласия, — я опускаю взгляд на его руку на моей.

— Простите, — он убирает и тут же задирает ее за голову, сминая волосы на затылке. — Я просто всю дорогу не решался подойти к вам. А когда решился, вы попытались убежать от меня, — он усмехается очаровательной улыбкой, смотря на меня самым добрым взглядом на свете. Но мне не стоит верить ему. Никому. — Должен признаться, женщины еще никогда не отказывали мне.

Господи, он флиртует со мной? И, конечно же, любая на моем месте растеклась бы перед ним карамелью, потому что этот мужчина обладает той самой красотой, околдовывающей женские сердца незаконно быстро. Вот только мое сердце уже давно вырвал монстр с ледяными голубыми глазами и положил его себе в карман, а если бы он сейчас посмотрел на моего незнакомца, то без ножа перерезал бы ему горло.

— Иногда приходится ломать стереотипы, — отвечаю уже спокойнее, паранойя немного отступила, и, прежде чем развернуться и уйти, я добавляю: — Не ходите за мной. А лучше забудьте этот разговор и меня вместе с ним.

***

Все больше поддаваясь панике, я не прекращаю оглядываться будто меня вот-вот кто-то настигнет. Нервы на пределе, они буквально выкручивают из меня по винтику, пока я проталкиваюсь сквозь толпы спешащих людей к выходу с причала.

Мне нужна передышка и срочно, иначе я так и рухну на землю, позволив сотням ног затоптать меня. Но я также спешу выйти отсюда, чтобы больше не столкнуться с тем красивым незнакомцем.

Ничем хорошим это не кончилось бы.

Хотя стоит признаться, меня могло бы подкупить то, что он был очень вежлив со мной, не считая столь грубого нарушения моего личного пространства. Кажется, вокруг моего запястья до сих пор бегают сумасшедшие мурашки. Может, я так остро отреагировала на постороннее прикосновение из-за того, что кроме Эзио ни один мужчина не притрагивался ко мне? А теперь я даже испытываю чувство вины, за то что дала столь резкий отказ. Наверное, это было грубо. Но так было нужно.

10

— Спасибо, Альваро.

Просмотрев все уведомления, убираю телефон в карман и уже собираюсь приступить к трапезе, но мнущийся слева дворецкий привлекает мое внимание.

Прочистив горло, ослабляю галстук и перевожу на него взгляд.

— Ваша жена присоединится к вам? — растерянно спрашивает он. — Вы не давали распоряжения накрывать на двоих…

— Вот именно. Не давал.

Рот Альваро нервно дергается, и, кивнув мне, он поспешно удаляется.

Если бы она явилась на обед с очередным представлением, мне пришлось бы сделать то, чего я пообещал себе не делать с сестрой погибшей жены.

Так какого черта я думаю об этом с самого гребаного утра?

Даже конная прогулка не смогла положить конец поглощающим меня мыслям о ней.

Эти мысли напоминают огонь, который неспешно разгорается в моей голове. Сначала ненавязчиво, томно и медленно играя языками пламени по болевым точкам, будто убаюкивая меня, но потом он вспыхивает и за жалкое мгновение становится более обжигающим, яростным. Уничтожающим. Он буквально превращает меня во что-то неудержимое. Жаждущее жестокости. И мне не нравится это чувство. Потому что оно не поддается контролю. Потому что это то, чего хочет и всегда хотела темная сторона меня. И мой маленький мотылек делает все для того, чтобы сорвать моих демонов с цепей. Нехорошо. Это никому из нас не принесет ничего хорошего.

Потеряв аппетит, я откидываюсь на спинку стула и, прикурив сигарету, медленно выпускаю струю дыма. Мне не нравится, какую реакцию вызывает у меня Филиция. Поэтому, не желая больше думать о ней, я достаю телефон, чтобы перечитать информацию о человеке, которого планирую сделать своим курьером. Постукивая пальцами по столу, я мысленно отмечаю только основное: двадцать лет, без семьи, смышленый, дикий, сумасшедший. То, что нужно. Но в конечном счете нахожу это скучным, неосознанно переключаясь мыслями к голубоглазой валькирии, которая испытывает меня своим отсутствием. Твою мать. Какого черта эта девушка стала оказывать на меня влияние? И какого черта из-за ее отсутствия за обеденным столом у меня пропадает аппетит и желание работать? Мне не нравится состояние, в котором я пребываю сегодня. Это странное покалывание под кожей, образующееся всего от одного взгляда Фел, не проходит уже несколько месяцев. И я искренне не понимал его причину, отказываясь замечать такие явные сигналы собственного тела о приближающейся катастрофе. Но сегодня это ощущение усилилось в стократ. Я даже вспомнил о наличии нервной системы, которую я усердно пытался подавить маленькими никотиновыми солдатами. Так что остаток рабочего дня снова пошел к чертям собачьим и, вместо того, чтобы проверять доходы всех своих клубов и созвониться с поставщиками, я нахожусь в полнейшей прокрастинации.

Филиция и Киро по-прежнему еще в городе. Вдвоем. И я осознаю, что мне не приходится по вкусу этот факт.

Нет. Тут дело в другом. Мне не нравится ощущение затишья перед бурей. Это именно оно. Я могу поклясться, что всегда предчувствую подобное дерьмо. И я убеждаюсь в своей правоте, когда стрелка часов переваливает за четыре вечера, а голубоглазая валькирия даже не попыталась мелькнуть мимо меня своей маленькой упругой задницей.

И это после того, как она демонстративно объявила мне о своих военных действиях тем самым блядским платьем.

Резко прикусываю нижнюю губу и, тряхнув головой, невозмутимо набираю номер телохранителя.

— Босс…

— Почему вы еще не вернулись домой? — я позволяю ему услышать мое нетерпение и сжимаю челюсти в нехорошем предчувствии.

— Я как раз собирался вам позвонить, — Киро делает паузу, заметно занервничав, и от этого мои плечи напрягаются еще больше. — Синьора Филиция… она, должно быть… Блядь… — резко выдыхает он. — Я не могу найти вашу жену…

В эту же секунду я решаю его убить. Я, блядь, сделаю это, если этот мудак говорит мне чертову правду.

— Я уже связался с парнями, мы найдем ее, босс. Она не могла далеко уйти…

Я молчу, игнорируя его нелепые оправдания. Потому что с каждым новым словом мне хочется что-то сломать или порезать на части. Что угодно, лишь бы остановить слишком быстро заполняющее меня чувство, которое мне никогда не хотелось больше испытывать.

— Найди ее, Киро. Живо. Иначе мне придется лишиться хорошего солдата, — хладнокровно предупреждаю я и сбрасываю, швыряя телефон на стол.

Она не могла далеко уйти…

Прикрываю глаза и медленно выдыхаю, но ускоряющееся сердцебиение и пульсация в висках каждый раз выбивают меня из строя. Ничего не могу поделать с тем, как полученная информация вспарывает канаты моих нервов. Как один из лучших солдат допустил такую непоправимую ошибку? Как, мать вашу?

Сдавливаю челюсти и с трудом сглатываю, теряя последние унции самообладания. Она в принципе не должна была уходить от меня. Она, блядь, не должна была даже думать об этом.

Качаю головой, чувствуя, как губы растягивает болезненная улыбка. Нет, нет, нет… Испускаю удушливый смешок, ударяясь затылком о высокую спинку стула. Это не может быть чем-то серьезным. Она бы никогда не решилась на такое. И я действительно так думаю, прикуривая новую сигарету и направляясь кормить Нагайну, самое прелестное создание, которое никогда меня не предаст.

11

Я никогда не доверяла своей интуиции. Однако не могу ничего поделать с тем, как трясется зажатая между моих подрагивающих пальцев ложка. Этой ночью он приходил ко мне во сне. Мы не виделись с прошлого лета, но оказалось достаточно одного до абсурда реального сна, чтобы все, чего я достигла за этот год, постигло землетрясение по имени Эзио Торричели.

Резко выдыхаю и заставляю себя не вспоминать эти льдистые глаза, которые по-прежнему где-то в самом темном уголке моей души остаются любимыми. Но это настолько глубоко, что я больше не верю своим искаженным чувствам.

Тяжелый вздох. Тишина. И лишь звяканье ложки хоть немного отвлекает меня от самоедства.

Устало подперев ладонью подбородок, я неспешно помешиваю в кружке ароматное какао, пытаясь прийти в себя после мучительной ночи. Но в итоге, проиграв своим пробудившимся страхам, отставляю напиток в сторону и перевожу взгляд за окно. Это ведь просто сон. Почему ты думаешь о нем, Фел?

Я не знаю… не знаю…

Первые два месяца это было моим ежедневным ритуалом: просыпаться с мыслями о муже и каждый раз, когда чувствовала тоску по нему, напоминать себе о том, что он сделал. Почему я вообще скучала по месту, где всегда была чужой, и по человеку, которого должна презирать?

Но худшее ждало меня, когда я выходила за порог дома. Мой затравленный рассудок вмиг одолевала паранойя, и я принималась выискивать людей в форме среди прохожих. Я не верила, что этот страх когда-нибудь угаснет, пока не встретила Хансона.

Правда, сначала я совершенно не обрадовалась вниманию любопытного соседа. Потому что просто-напросто не могла рисковать и поступать опрометчиво, хоть мне и было тоскливо одной в совершенно чужом городе.

Я понимала, что дружба понесет за собой череду последствий. А еще ответственности. Да и я была не готова. Не так просто оказалось забыть прошлую жизнь и перестроиться на чистую личность Эммы, мне ведь даже нечего было рассказывать о ней. Я боялась, что когда-нибудь упущу или перепутаю что-то важное. Малейший промах мог уничтожить все. Поэтому я сторонилась какого-либо общения, разве что пару раз в неделю мы созванивались с Джи. Вот только она никогда не заводила разговор об Эзио, вообще ни о чем подобном. И уж тем более она не загружала меня проблемами, которые вполне вероятно за это время ей мог устроить мой муж.

Иногда мне даже казалось, что Джиа издевается, полностью отрезав меня от того мира, ведь мне все равно хотелось быть в курсе происходящего.

Подруга даже стала называть меня Эммой, решительно помогая освоиться в моей новой жизни. И в какой-то момент это начало приносить результат, потому что однажды, совершенно неожиданно для самой себя, я позволила Эмме согласиться на приглашение соседа поужинать его фирменным тако!

Возможно, это было моей ошибкой. Дерьмо. Это определенно она и была, но он так вкусно готовил мексиканские лепешки с чоризо! А еще Хансон оказался невероятно интересным и веселым парнем, так что в следующий раз, когда он снова заявился на мой порог с угощением, я не смогла ему отказать. В конце концов, из-за стресса я очень сильно похудела и нуждалась в передышке, чтобы позволить себе жить.

Темное облако опасений со временем становилось не таким давящим, и где-то сквозь него уже даже пробивались лучи надежды, что моя прошлая жизнь останется лишь серым пятном в памяти. И, несмотря на крики моей интуиции, что это затишье перед бурей, с каждым новым днем я отказывалась ее слушать.

Однажды Хансон привел меня в тренажерный зал своего брата на окраине города. Помещение с самодельными тренажерами и потертыми полами значительно отличалось от фитнес-залов, в которые я ходила в Нью-Йорке. Но там обнаружилось кое-что более ценное, чем роскошь, окружающая меня с самого детства. Небольшая, но чистая и светлая комната-студия для балета, в углу которой тосковала пара затасканных пуантов. В тот самый момент что-то щелкнуло в моей груди, и я не смогла сдержать слез. Возможно, эти слезы были не о моих попытках начать танцевать и не о сестре, которая так любила балет. Возможно, в этих самых слезах крылось мое маленькое освобождение. С тех пор я несколько раз в неделю стала ходить с Хансоном в тот зал и, пока те качались, надевала пуанты и вспоминала голос сестры…

— Эмма! Эмма! — настойчивый крик заставляет меня обернуться, и я вижу бегущего ко мне парня.

Эмма… Качаю головой.

Год прошел, а я все никак не могу привыкнуть. Эта маленькая деталь, как заноза у меня под кожей.

— Ты никогда не отзываешься, секси?

Ох уж это прозвище и парень, подаривший мне его.

Хансон. Он же мой сосед, от которого я больше не надеюсь избавиться. Это невозможно. Клянусь! Я пыталась!

— Вовсе нет, — запинаюсь, когда он притягивает меня в свои медвежьи объятья, почему-то отказываясь замечать, насколько мне это чуждо.

Но если Хан продолжит в том же духе, скоро я смогу привыкнуть к его теплой груди, хотя мне бы не хотелось этого. В новой жизни я пообещала себе, что не буду ни к кому привязываться и никому не позволю привязаться ко мне, потому что риск того, что придется снова исчезнуть и причинить боль обеим сторонам, все же оставался.

— Если ты не прекратишь, я опоздаю на работу, и тогда кое-кому придется содержать свою соседку, — бурчу, зажатая в тисках.

Хан издает глубокий живой смех, и я чувствую, как содрогается его грудь под огромным пуховиком.

12

Он снова вторгся в мои сны, и, наверное, поэтому я просыпаюсь с какой-то странной тяжестью в груди. Хуже, чем вчера. Конечно, после ночных смен мое тело всегда напоминает отбитый вареник, но сегодня было что-то другое. И это что-то мне совершенно не дает покоя. Ни когда я иду в душ, ни когда сушу медные волосы, мысленно делая в голове пометку подкрасить корни, ни когда завариваю себе вместо какао кофе, нервно барабаня пальцами по столешнице.

Горечь кофеина в самый раз подходит моему настроению, которое сейчас напоминает пасмурную тучу. Так что завариваю себе ядерный напиток насыщенного темно-коричневого цвета, позволяя его ароматным парам хоть немного снять напряжение.

Чувствую, что совершенно не выспалась, и, если Эзио станет регулярно наведываться в мои сны, я точно стану обладательницей гипнофобии. Правда, к моему сожалению, кофе не особо бодрит, а уже перевалило за полдень. Еще час такого терзающего состояния, и я сойду с ума. Ведь с каждой секундой непонятное и беспричинное беспокойно достигает настоящего пика.

Ополаскиваю кружку, а после, устало опершись ладонями о столешницу, качаю головой. Второй день сама не своя… Мне не нравится это. Совсем нет.

Издав раздраженный звук, отталкиваюсь и начинаю ходить взад-вперед.

Сукин сын! Почему я не могу выкинуть его из головы?

Быть может, причина в невозможности говорить вслух о своих страхах и проблемах? Мне просто-напросто даже не с кем было их обсудить, и за целых два года они будто в отместку взбунтовались и теперь хотят вылезти наружу. Обнажиться передо мной. Заявить о себе и показать мне, что я все еще завишу от них.

Что я все еще принадлежу ему.

Нет, это просто невыносимо! И глупо, чертовски глупо думать о нем. Я завяжу с этим. Обещаю!

Стиснув зубы, хватаю телефон и сразу же набираю номер Хансона. Мне нужен он прямо сейчас, иначе я свихнусь от собственных мыслей. Напоминаю сейчас себе колючий комок нервов, но я ведь не такая! Я веселая, смелая и боевая. Я живая, черт возьми! Как никогда! И больше никогда не хочу ощущать себя пустой оболочкой.

Однако друг игнорирует уже третью мою попытку дозвониться до него и в конечном счете не оставляет мне другого выбора, кроме как направиться в комнату за спортивной формой и пуантами. Вечереть только начинает, так что я успею добраться до студии, прежде чем улицы погрузятся во мрак.

Но, даже добравшись до зала, эта тяжесть никуда не делась. А наоборот стала еще более заметной. Наверное,поэтому целый час тренировки показался мне сплошным адом, и все было невпопад. Начиная от мелодии, заканчивая неудачным глиссадом.

Усевшись на пятую точку, устало откидываюсь назад и утыкаюсь затылком в стену, ощущая, как к спине липнет мокрая от пота свободная майка. Да что со мной такое?! Раньше время, проведенное в балетной студии, было каким-то отдельным миром, в который я убегала от реальности, но сегодня, сколько бы ни старалась запрыгнуть на ту самую орбиту, меня будто отшвыривало рикошетом обратно.

Черта с два я уйду, не завершив танец.

Беру пульт от небольшого музыкального центра в углу и снова включаю его, листая заезженный плейлист и останавливаясь на нежной песне, которая переводится весьма символично: «Не время умирать».

Бросаю пульт на пол, предварительно включив громкость на максимум, чтобы музыка заполнила каждый дюйм моего мозга. Чтобы она поглотила меня. Стала воздухом и смешалась с моей кровью, разлившись чем-то теплым под кожей. Хватит. Не хочу ни о чем думать. Хочу быть свободной.

И я буду.

Размяв затекшие мышцы спины, ловлю ритм мелодии, наклоняю голову и становлюсь на носочки, на выдохе вскидывая руки вверх с согнутыми запястьями. Ох, завтра я пожалею о своем упорстве…

Начиная кружиться в импровизированном танце, я наконец ловлю то самое предвкушение, которое мне обещает каждый новый шаг, следующий за плавной энергией мелодии. О, да! То, что нужно! Капелька пота соскальзывает по позвоночнику, музыка набирает силу и с очередным па уносит меня в дикость танца, волосы, убранные в хвост, изредка попадают на лицо, но сейчас нет ничего, что могло бы меня остановить.

Вот только когда я встречаюсь взглядом в зеркале со своим отражением, с ужасом замечаю темную фигуру, застывшую в дверях, и в этот момент в студии гаснет свет.

Нет, нет, нет… У меня подкашиваются коленки, и я с болезненным стоном распластываюсь на полу. Что за?.. Осознание некой беспомощности кружит голову еще сильнее, и пару минут я сижу на месте, будто парализованная страхом и нарастающей паникой.

Пытаюсь сглотнуть, но во рту пересохло так, что ничего не выходит. А когда мне кажется, что я улавливаю чье-то дыхание, к горлу подступает комок желчи, но я все-таки нахожу в себе силы сдвинуться с места.

Тяжело дыша, приподнимаюсь и пытаюсь не задохнуться в темноте. Боже… Нервно облизываю губы и, еще немного пошарив ладонями по полу, наконец нахожу сумочку, после чего быстро достаю телефон и включаю на нем фонарик.

Резко разворачиваюсь и начинаю судорожно осматривать помещение, насколько мне позволяет свет телефона. Никого…

Пульс предательски зашкаливает, а грудь ходит ходуном, из-за чего холодная от пота майка прилипает к коже. Мне ведь не могло показаться? Мужчина в дверях. Я видела! Успела заметить, пока не погас свет… Не могла же я сойти с ума от вновь ожившей паранойи?

13

Всю дорогу до дома я чувствую, как неприятная тяжесть разрастается в животе, и даже болтовня Хансона больше не в силах что-либо изменить. С каждым новым шагом его голос приглушался пробирающейся в сознание паникой. Не только из-за странного беспокойства, но и из-за страха наткнуться на легендарного хищника здешних краев. Сегодня я впервые встречаюсь с дикой ночью островов. Признаюсь, это жуткое удовольствие, и, если бы не фонарик, боюсь, мы бы даже не нашли тропу до коммуны.

— Эмма? — недовольно зовет друг, и я понимаю, что далека от сути нашего разговора.

— Да… прости, — крепче цепляюсь за его руку, — повтори, пожалуйста.

Хансон запрокидывает голову с вымученным вздохом, после чего какое-то время мы идем в тишине, нарушаемой лишь звуком наших шагов. Он говорил что-то важное?

— Ты сегодня сама не своя. Уверена, что все в порядке?

— Да… все эм… — киваю, — нормально, это все ночные смены. Так что не переживай на этот счет. Мне нужно просто нормально выспаться.

Мы останавливаемся возле моего дома, и наступает неловкая заминка, во время которой Ханс избегает встречаться со мной взглядом. Что за ерунда?

— Если хочешь, я могу зайти…

Он запинается, когда внезапно загораются уличные фонари, и я с облегчением выдыхаю. Провести ночь без света, да еще и в компании кошмаров не очень-то заманчиво. Боюсь, если бы не чудесное возвращение электричества, я бы сама попросила друга остаться. Но умом понимаю, что подобный жест для нас лишний. Для него так точно.

— Не нужно, Хансон, — покачав головой, невозмутимо подхватываю прервавшийся диалог. — Тем более завтра понедельник, и тебе рано вставать. Со мной все в порядке, правда. Просто перенервничала на смене. Сам знаешь, на выходных там… — шутливо жестикулирую руками, — дурдом.

Ну вот почему он так серьезно на меня смотрит?

— Послушай, Эмма, — произносит он таким тоном, что я уже начинаю волноваться. — Я больше так не могу. За последние полгода ты въелась мне под кожу. Да я думаю о тебе чаще, чем дышу, — яростно признается он. — Неужели… неужели ты не видишь, как дорога мне?

Черт! Нет. Отставить, Ханс!

— Не нужно, Хансон, — как-то робко останавливаю его, страшась задеть чувства друга, но сегодня он решителен как никогда.

— Я должен попробовать, — дыхание перехватывает, когда его ладони обхватывают мои щеки и… проклятье, у меня нет ни единого шанса вырваться из этих объятий.

— Хансон…

— Ты не можешь вечно отталкивать меня, Эмма. — Его мягкие губы с силой накрывают мои, и я вздрагиваю, замерев на месте, как ослепленный фарами зверек, у которого вместо сердца маленький моторчик.

Это действительно происходит?

Я приоткрываю губы, чтобы выдавить протест, но делаю только хуже и позволяю ему углубить поцелуй.

И, черт возьми, этот поцелуй такой нежный, чувственный. Уверена, именно так целуются принцы в сказках, вот только все мои поцелуи уже давным-давно принадлежат самому страшному злодею, и мне нечем ответить этому принцу.

Каким-то чудом я заставляю задыхающегося Ханса отстраниться и столкнуться с моим раскрасневшимся лицом, которое буквально пылает после его горячих ладоней. И бессовестных губ.

— Ханс, — шепчу я, опустив голову, чтобы он не увидел, как больно мне произносить эти слова, — прошу, больше не делай так.

— Почему? — в его голосе звенит обвинение и обида, и это вынуждает меня с силой впиться ногтями в ладони. — Скажи как есть, Эмма!

Потому что я люблю другого! И ты не сможешь мне его заменить! Никто не сможет!

— Потому что… — удушливый смешок, после которого я заставляю себя посмотреть на друга, — потому что я не могу. Просто не могу, понимаешь?

Ужасное оправдание. И он не заслуживает его. Но… черт! Все это произошло слишком неожиданно.

— Знаешь, Эмма, — Хан отворачивается, прежде чем прострелить меня самым печальным взглядом: — Я больше не могу притворяться твоим другом. Потому что у меня к тебе нихрена не дружба! — Уничтожающая тишина затягивается, и слышатся лишь наши тяжелые вздохи. — Если ты когда-нибудь почувствуешь… ко мне… то же самое, я всегда буду ждать тебя.

Это что, прощание? Глаза предательски покалывает, пока я пытаюсь осознать, что прямо сейчас происходит что-то непоправимое, и это вот-вот разрушит нас, но я не готова терять его. Ни сейчас. Ни потом. Никогда!

— Ханс… — жалобный писк слетает с моих губ, до того как я их закусываю и делаю шаг к нему, но он останавливает меня.

— Спокойной ночи, Эмма.

Боже, зачем он все испортил? Я ведь никогда не давала ему повода!

Горькая обида, чувство вины и страх затапливают меня с головой, перекрывают кислород и расстреливают коктейлем уничтожающих эмоций, пока я наблюдаю, как высокий силуэт Хансона скрывается из вида. Как вместе со своими словами он забирает все свое тепло и оставляет меня одну.

Господи, я ведь не смогу без него.

Прижимаю ладонь к дрожащим губам, останавливая скребущуюся в груди истерику, и заставляю себя развернуться и двигаться в сторону дома. Я должна уйти! Мне нужно просто лечь спать и забыть этот день. Завтра все будет по-другому.