Ego plus quam feci, facere non possum
Больше, чем сделал, сделать не могу.
Из Цицерона.
Глава 1.
Рассветный сумрак еще таился под стенами домов, но портальная площадь Сивилии уже полнилась гулом голосов, шумом колес и стуком копыт. Маркус обвел взглядом толпу за портальным кругом — похоже, он начал отвыкать от столичной суеты.
Пока добрался до стоянки извозчиков почувствовал себя невиданным зверем. В дорогой одежде, с уверенной поступью патриция и... с короткими волосами. Сегодня он впервые вышел с непокрытой головой, и ощущение оказалось не из приятных: столько взглядов. Недоумевающих, насмешливых, неприязненных... Кажется, кто-то даже узнал его — за спиной вполне разборчиво послышалось: «Наследник ван Саторов!»
Наконец тонкие стены кареты скрыли от любопытных глаз, и Маркус сбросил маску невозмутимости. Шайсе! Планируя визит к деду, он полагал, что тот не откажет в просьбе дать денег на поместье — оно ведь принадлежало его сыну! — однако теперь затея казалась гиблой.
Маркус взъерошил волосы на затылке. В последнюю встречу дед велел без косы не появляться в столице. Как бы вовсе не отказал в разговоре.
Проклятье! Если бы не скорая посевная!
Подшипники Вэлэри, если и принесут доход, то не так быстро, как хотелось бы. И так много, как нужно... На них в ближайшее время не стоит рассчитывать.
И все же первым делом Маркус отправился не к деду, а к поверенному.
Не смотря на ранний час дон Студий был уже в кабинете — корпел над бумагами. При виде посетителя он искренне улыбнулся:
— Лэр Маркус, как хорошо, что вы здесь! Светлого утра!
— И вам светлого! — Стараясь не выказать нетерпения, Маркус кивнул и неспешно устроился в предложенном кресле. — Похоже, у вас хорошие вести.
Распорядившись принести чаю с закусками, дон Студий сел напротив и вновь улыбнулся. Так странно было видеть на его вечно серьезном лице столь неприкрытые эмоции, что Маркус не удержался от вопроса:
— Вы всегда успеху клиентов радуетесь или... вас радует возможность хотя бы таким образом отплатить убийцам моего отца? Простите, если прозвучало грубо...
Дон Студий улыбаться перестал. Тяжело вздохнул:
— Значит, это месть? Не думаю, что дэр Луций одобрил бы, но... понять вас можно... Что ж, — он встряхнулся, — тогда к делу. Заявку я подал не только на металлические подшипники, но и на каменные, так что охват будет больше. Теперь несколько дней потребуется на экспертизу. Впрочем, зная ваши обстоятельства, я уже начал готовить почву: составил список из тех, кто мог бы заняться изготовлением, и встретился с двумя самыми перспективными. Это ван Лисеты и ван Герхиды... Вы наверняка не знаете их. Рода хоть и старинные, но из второго круга и сейчас переживают не лучшие времена. Готовы ухватиться за любую возможность. Нужные сертификаты у них есть, мастерские тоже, нет только заказов.
— То есть они согласны?
— На что? У вас пока ни патента, ни условий... Но идея с аналогом артефактов скольжения их заинтересовала. Ждут. И я бы даже сказал, надеются.
— Хорошо. — Маркус облегченно откинулся на спинку кресла. — Тогда в первые два года я позволю выкупить эксклюзивные права, скажем, за две тысячи золотых в год. Запишите в условиях.
— Но две тысячи мало! С отчислений вы получите гораздо больше.
— У меня другая цель, — перебил Маркус.
— И все же подумайте! Ладно в первый год, пока распробуют, но во второй-то...
Маркус ответил красноречивым взглядом и поверенный сдался:
— Что ж, ваше право... Вы уже нашли представителя?
— Да, договорился с Амори ван Тероном.
Разговор тогда вышел не легким. Дэр Амори далеко не сразу согласился вписать свое имя в качестве получателя отчислений, всё пытался убедить Маркуса довериться деду, а потом и вовсе заявил, якобы женитьба решит любые проблемы с деньгами. Пришлось сказать, кого дед прочит в жены. И лишь тогда, услышав имя правнучки Дариуса ван Тусена, дэр Амори замолчал и уже без единого слова возражений подписал соглашение.
Вскоре принесли свежезаваренный чай, и Маркус с доном Студием ненадолго прервались. После еще час потратили на обсуждение условий патента, а когда прощались, поверенный с тревогой сказал:
— Лэр Маркус, я уверен, что на эту тропу вы ступаете с открытыми глазами, но... Все ли опасности вы видите? Что если путь, начатый из-за желания отомстить, приведет вас вовсе не туда, куда вы хотели? Может остановитесь сейчас? Пока не сделали первый шаг...
На мгновенье Маркус задумался, но потом упрямо тряхнул головой.
— Все мои безопасные пути ведут не туда, так что... я пойду по этому.
Когда он вышел от поверенного, столица уже окончательно проснулась. Делясь радостным предвкушением нового дня, щебетали птицы, в воздухе растекались запахи хлеба и оттаявшей земли, ослепительный свет заливал улицы, множился, отражаясь от молочно-белых стен.
Маркус сощурился, взглянув на светило. «Да воссияет над вами Солнце!» — так, кажется, говорила Вэлэри.
***
Лера стояла замыкающей в короткой шеренге «воздушников»-перваков, собравшихся на полигоне для отработки заклинания. Студенты, все как один, дружно поворачивали головы вслед за вышагивающей вдоль строя дией Мирнон и ловили каждое ее слово.
— Повторю, — говорила она. — Те лентяи и неудачники, кто не справится с практикой, покинут академию навсегда, и второго шанса у них не будет. В этот месяц решится ваша дальнейшая судьба, и станет ясно, кто способен стать магом, а кто... зря мечтал. — Взгляд дии Мирнон остановился на Лере, а затем метнулся в начало шеренги. — Начнем с вас, лэр Ортвин. Следуйте за мной.
Они отошли метров на двадцать, и студенты расслабились, начали болтать. Стоящая рядом Ленора с насмешкой посмотрела на Леру:
Диа Мирнон встретила непроницаемым взглядом и велела начинать. Глубоко вдохнув, Лера отбросила лишние мысли и уверенно произнесла заклинание. В магзрении возникло знакомое плетение.
— Создай второй поток, к верхнему узлу, — перейдя на «ты», сказала диа Мирнон. — Начни с минимума и постепенно наращивай, пока плетение не «ляжет». И не торопись. Если оно «перевернется», уменьшай поток. Ну, приступай!
Уплотнив в нужном месте ауру до «сини», Лера пустила поток. Затем чуть уменьшила плотность, и поток расширился, «надавил» на плетение. Оно начало наклоняться, и в мгновение, когда легло горизонтально, Лера зафиксировала напряжение ауры. Плетение плавно опустилось на землю.
— Хорошо, — после крошечной паузы сказала диа Мирнон. — Сейчас подай магию через центральный щуп. Сколько сможешь, максимум.
Лера выполнила указания. Плетение ударной волной плеснуло в стороны и... «сдулось» метрах в трех.
— Н-да, — протянула диа Мирнон. Они с Лерой одновременно посмотрели друг на друга: диа Мирнон недовольно, а Лера с тревогой.
— Лиа Вэлэри, ваши умения поражают, — вернулась к «вы» преподавательница. — С первого раза идеально «уложить» плетение, и закончить все таким... плевком.
Все верно, это было похоже на плевок. И диа Мирнон еще мягко выразилась: когда Лера вернулась к одногруппникам, все поржали с нее, а гаденыш Фидо, будто и не он желал недавно удачи, радостно заявил:
— Да я, если пёрну как следует, разрыхлю больше.
Все опять загоготали. Только Ленора сморщила аристократический носик, но не одернула Фидо, а добавила:
— Ну что, Дартс, ты еще не забыла, где твоя деревня? Через месяц тебе в нее возвращаться.
Лера обвела одногруппников задумчивым взглядом. Фигово: все, как трактора, а она, как лошадь с сохой. Что же делать? Что, черт побери, делать?!
— Я хорошо помню, где мой дом, — протянула она. — Очень хорошо... И была бы счастлива вернуться, но, увы, пока не могу... Так что, поучусь еще, не надо за меня переживать.
С этими словами она развернулась и пошла с полигона.
— Эй, ты куда? — завопил Фидо. — Занятие же еще не кончилось!
Притворяться спокойной и дальше не было сил. Не останавливаясь, Лера помахала рукой и крикнула:
— Я с первого раза идеально «уложила» плетение, и диа Мирнон меня отпустила. А вы занимайтесь, занимайтесь — практика через три дня!
Она продолжила идти неспешно, прогулочным шагом свободного человека и надеялась, что никто не поймет, как она себя чувствует. Как колет спину ненавидящий взгляд Леноры, как подташнивает от ощущения надвигающейся катастрофы и как хочется пожаловаться, посоветоваться хоть с кем-нибудь. Пусть не с родителями, так хотя бы с братьями! И какая разница, что они младше. Один их вид, одна смешная фразочка утешили бы.
Хотелось домой. До слез, до жгучей боли в сердце хотелось домой.
***
Дилан, бежавший до дома как никогда в жизни, взлетел на второй этаж, но перед дверью резко остановился — в воздухе, который он так жадно хватал ртом, витал острый запах лекарств.
«С папой беда».
Записку он получил после первого занятия, и в прыгающих, дрожащих буквах едва узнал аккуратный почерк сестры. Ничего никому не объяснив и даже не одевшись, он сорвался домой.
Почему Кэсси не написала точнее? Что за беда?! Дилан отгонял мысли о непоправимом — такое просто не могло случиться с его отцом! — но пятна, расплывшиеся на мятой бумажке, были слишком похожи на следы слез. Шайсе!
Ударяя по мерзлому кому в груди, Дилан прохрипел:
— Все хорошо... Все хорошо, провались оно в пески!
Странная присказка Вэлэри немного помогла, и Дилан наконец рванул дверь на себя. Из квартиры прямо на него вывалилась Кэсси. Испуганно ойкнув, она вскинула опухшие красные глаза и всхлипнула.
Схватив сестру за плечи, Дилан вгляделся в ее бледное лицо:
— Кэсси, что с отцом?
Кэсси пошевелила искусанными губами, потом сипло выдавила:
— Груз сорвался прямо на папу...
Недоговорив, она вдруг безудержно разрыдалась.
Дилан прижал сестру к себе, чувствуя, как передается ему дрожь ее напряженного тела. Сцепив зубы, длинно выдохнул. Проклятье! Два года назад сорвавшимся грузом задавило их соседа. Насмерть...
— Ну и? — не выдержав, он встряхнул сестру.
Кэсси на мгновенье замерла, а потом обмякла и глухо произнесла:
— Дилан, папа больше не сможет ходить... Никогда не сможет...
Оставив сестру, Дилан зашел в квартиру. Здесь было тихо и еще сильней пахло лекарствами.
На пороге родительской спальни бесшумно появилась мать. Бледная, осунувшаяся. Выбившиеся из косы седые прядки, и непривычно растерянный взгляд придали ей странное сходство с безумной, впавшей в детство, старухой, жившей на конце их улицы.
Мать молча посторонилась, пропуская Дилана в комнату.
Отец лежал на спине, укрытый одеялом по самый подбородок, и, судя по мерно вздымающейся груди и закрытым глазам, просто спал. Только сероватая кожа лица и ввалившиеся щеки выдавали, что он не здоров.
— Что с ним? — вполголоса спросил Дилан.
Мать не ответила, глазами указала в сторону кухни. Они вышли, плотно прикрыв дверь.
Целую минуту мать неподвижно сидела за столом, уставясь пустым взглядом на свои красные огрубелые руки, потом тяжело вздохнула и заговорила:
— Его привезли с ночной смены уже без ран. Только одежда в крови... Целитель, которого оплатила гильдия и который залечил раны, тоже приехал. Сказал, что позвоночник сломан в двух местах, но руками и головой отец сможет двигать... Радость-то какая, правда? — она горько усмехнулась.
— Погоди... — Дилан нахмурился. — Но ведь это всего лишь переломы. Целители и не такое могут!
— Могут, конечно... Но только за деньги! — Безжизненный голос матери вдруг зазвенел от злости. — Твари! Почему боги одарили таких тварей? Знаешь, сколько запросил за лечение спины этот мерзкий белоручка? Тысячу золотых, Дилан! Целую тысячу!
— За деньгами? — спросил дед вместо приветствия. Он даже не поднял голову от газеты, которую читал перед приходом Маркуса.
Не торопясь отвечать, Маркус сел в кресло рядом и оглядел библиотеку. Еще не так давно здесь, среди массивных стеллажей, заполненных книгами, он проводил долгие часы.
Казалось, с тех пор прошли годы.
— Светлого утра, дед. — Взяв со столика книгу, Маркус наугад открыл и прочитал: — Сорвав цветы, лишив корней и пищи, как жалок их даритель! Как он нелеп, желая долгой жизни, и как наивно глуп, клянясь в любви навек... Верно подмечено, согласен? — Дед промолчал, и Маркус положил книгу на место. — Мне только на поместье.
Раздраженно зашелестев газетой, дед перевернул страницу.
— Без разницы, на поместье или для лечения мнимых болезней твоей матери, условия ты знаешь: помолвка и возвращение.
— Я же не доступ к семейному фонду прошу! Всего лишь двадцать тысяч.
Дед словно не слышал, тогда Маркус неожиданно для себя предложил:
— Могу отрастить волосы.
Дед вскинул изумленный взгляд:
— Торгуешься?
— А ты разве нет? Требуешь, чтобы я продал всего себя, но удивляешься, когда я предлагаю лишь часть.
— То есть ты оценил свою косу?! В двадцать тысяч?!
Дед, видимо, надеялся, что ослышался или не правильно понял, но Маркус лишь молча дернул плечом.
— Даже не знаю, много это или мало, — брюзгливо процедил дед. — Целитель возьмет сотни три, чтобы отрастить волосы... Но найдется ли патриций, который согласится их отрезать? Не представляю, что за цена должна быть.
Маркус сжал зубы. Ему эта цена была известна слишком хорошо.
Не в силах и дальше находиться рядом с дедом, он встал. Кровь стучала в висках и хотелось побыстрее уйти, но... управляющему он обещал выслать денег как минимум на колодцы.
— Дай хотя бы пару сотен, — попросил, не глядя на деда.
Однако тот уже вернулся к чтению новостей и лишь пренебрежительно бросил:
— Частями ты мне не нужен.
Маркус посмотрел на склоненную голову деда. То ли свет из окна так падал, то ли дед еще больше поседел с их последней встречи...
— Да пребудет с вами сила, дэр Авитус, — поклонился Маркус на прощание и двинулся к выходу.
— Постой! — вдруг окликнул дед. — У тебя же практика скоро? С этим уродством вместо косы не смей заявиться в гильдию, хоть как-то связанную с ван Саторами. Я распоряжусь, чтобы тебя не приняли, поэтому не трать время.
Когда дверь за Маркусом закрылась, Авитус позвал Велиуса. Конфидент, все это время скрытый от посторонних глаз стеллажом, вышел.
— Что там с ван Нормом? — спросил Авитус, устало потирая лоб. От разговора с внуком разболелась голова.
— Официально квестор Овитус ван Норм послан в Альтийскую академию с плановой проверкой распределения средств, но... — Велиус сделал паузу.
Авитус понимающе кивнул:
— Но он не занимается просто «проверками».
— Верно. Осмелюсь предположить, что академию хотят закрыть.
— Даже так?
— Это лишь мое предположение. Пятнадцать лет назад закрыли академию во Флиминисе, но документы по этому делу я достать не смог — они в архиве Верховного Совета, — однако можно найти свидетелей. Если и в тот раз квестор был «проверяющим»...
— ...тогда я отступлюсь от внука и просто подожду, — вновь договорил Авитус.
— Авитус! — прервав разговор, в библиотеку ворвалась Селена. Глянув на жену, он коротко кивнул конфиденту:
— Действуй!
— Почему ты не сказал, что приходил Маркус?! — запыхавшись, выпалила Селена. — Он возвращается?! Согласен на помолвку?!
— Селена, успокойся, сядь.
— Как я могу сидеть?! — возмутилась та. — Мне сказали, волосы он так и не отрастил. Это правда?
— Да.
— Ну что за упрямец! Так он возвращается?
— Нет.
— Что ты заладил «да», «нет»?! Ты хоть поговорил с ним или делал вид, что читаешь?
— Поговорил. Мы обсудили его косу.
— Авитус! — Глаза жены вспыхнули гневом.
Разворачивая газету (уже в который раз за утро и все на той же странице), Авитус бесстрастно произнес:
— Селена, у тебя магия воды, можешь не пытаться испепелить меня взглядом. К тому же, я вовсе не чудовище и желаю внуку только добра.
— Тогда верни его!
— Потерпи. Скоро он сам покинет Альтию.
— Потерпи, потерпи... — Селена заметалась перед креслами. — Ты хоть знаешь, что творит твой внук в этой Альтии? — она остановилась напротив Авитуса и обличающе, словно в том была его вина, воскликнула: — Маркус взял себе клиентку! Безродную девицу! И к тому же бездарную! А еще она вся в шрамах...
Не выдержав, Авитус смял газету и рявкнул:
— Селена! Где он взял девицу, там и оставит. Довольно!
Впервые за последнее время Лера ужинала одна. И хотя одиночество не тяготило, — уж лучше так, чем в компании норовящих уколоть девушек! — но именно сегодня хотелось посоветоваться насчет практики с Маркусом или Диланом, а те, как назло, куда-то пропали.
Из столовой она направилась к аллее — все равно в комнате не усидеть, так хоть вечерний моцион, — но за размышлениями не заметила, как ноги вынесли к воротам. После освещенной дорожки тьма здесь казалась плотней.
Выйдя в распахнутую калитку, Лера всмотрелась в пустынную, едва различимую в свете звезд дорогу, нетерпеливо пометалась туда-сюда и почувствовала себя то ли матерью, что тревожится о сыне, то ли женой, поджидающей мужа. Стало досадно.
— Вот же черт! — проворчала она. — Когда нужны, так сразу исчезли.
Густая тень под стенами вдруг шевельнулась и голосом привратника укоризненно произнесла:
— Лиа, использовать заклинания за пределами полигона или аудитории запрещено.
Сообразив, что ругалась на русском, Лера вжала голову в плечи и кротко сказала:
— Я помню, гран Эмин.
— И чего вы как мошка? Так покойно, а вы всё мельтешите и мельтешите... Идите-ка лучше сюда, — раздался звук похлопывания ладони по камню.
Лера села на прохладную каменную скамью рядом с граном Эмином. С этим беззлобным, словоохотливым дядькой она познакомилась, когда подрабатывала во время каникул, и уже знала, как тот любит раздавать первокурсникам ценные советы. Так может, и ей чего полезное скажет?
— Гран Эмин, — решилась на вопрос она. — Как по-вашему, я справлюсь с практикой?
Привратник крякнул и возмущенно сказал:
— Лиа Вэлэри, прежде бы думали! Перед тем, как в лабиринт соваться!
— Но все же?
— Вы слабее любого здешнего сина, так что... спросите лучше эту вашу... дию Мирнон!
Лера вздохнула. Да уж, «ценный» совет.
— Патрона ждешь? — поинтересовался вдруг гран Эмин.
— Его. — Лера отчего-то смутилась. — Вы не знаете, лэр Маркус утром ушел или еще вчера вечером?
— Сегодня, на рассвете. Сказал, вернется поздно и просил подождать, не запирать. Ну и ну, столичный, а вежливый... — гран Эмин удивленно хмыкнул. — Кстати, а приятелю-то вашему рыжему, лэру Дилану, записку из дома принесли. Девчушка. Лицо заплаканное, трясется вся... И лэр Дилан раздетый убежал, видать, случилось чего.
***
Вечером Дилан отправился обратно в академию. Мать просила остаться на ночь, но он не смог. Запахи лекарственных мазей, приглушенные звуки, опущенные глаза и неловкие торопливые движения домашних — все давило. Последней каплей стал разговор за ужином.
Вчетвером, без отца, было так странно и неуютно за столом. Сидели молча и почти не ели.
— Ничего, мы выдержим, — внезапно произнесла мать, словно убеждая кого-то. — Будем с Кэсси работать попеременно, чтобы одна из нас всегда присматривала за отцом. Тертию уже тринадцать, может на целый день выходить, так ведь? — Кэсси и Тертий кивнули, и мать посмотрела на Дилана: — А ты и курсы закончил, и почти три месяца магии обучался... В школе синов, небось, меньше учат... Думаю, на службу тебя сразу возьмут. Лучше бы, конечно, в богатый дом, но и в гильдии хорошо платят.
— О чем ты? — Дилан настороженно уставился на мать.
— А что непонятного? — нахмурилась та. — Или на склады собрался? Ни за что! Хватит нам одного калеки!
Она осеклась и прислушалась к звукам из спальни. Там было тихо. Мать вполголоса, твердо продолжила:
— Я знаю, что ты мечтал стать магом, но что теперь? Надо платить за квартиру, продукты, уголь... Еще долг за твои курсы. Без отца нам не справиться. Так что, придется тебе бросить академию. Станешь сином.
Внутри все застыло, а потом разлетелось вдребезги. Дилан чувствовал, как осколки царапают сердце, не давая вдохнуть.
— Но маг получает намного больше сина, — выдавил он.
— Мы не доживем до того, как ты станешь магом, — отрезала мать. — К тому же, и будучи магом, ты не накопишь тысячу золотых. Все бесполезно... — Голос ее дрогнул, и она замолчала.
Дилан очнулся. Схватив мать за руку, горячо заговорил:
— Давай не будем спешить, подумаем еще. У меня дар! Я в академии! Ну? Такой шанс — единственный в жизни!
— Да! Единственный! Единственный! И что? Семья у тебя тоже единственная, — мать выдернула руку и, закрыв лицо, заплакала.
До боли сжав кулаки, Дилан бросил взгляд на сестру и брата. Кэсси смотрела с жалостью, Тертий мрачно, исподлобья.
Дилан отвел глаза.
Как же так? Он только начал учиться... Первые заклинания... Но и мать права — втроем, без него и без отца, им не выжить. Да еще эти гребаные тридцать золотых за его курсы!
— Ладно, мам, разберемся, — буркнул он. — Я пока вернусь в академию, на днях практика начнется и там хорошо заплатят... Месяц только продержитесь...
За пределами города дорога терялась во тьме и чудилось, что она будет тянуться вечно. Впрочем, Дилан и сам не знал, хочет ли он, чтобы дорога кончалась. Он шел медленно, кутаясь в отцовский плащ, который мать отдала, сказав, что отцу теперь не нужно, и уткнувшись носом в воротник, нюхал такой привычный, такой родной запах. Скоро выветрится.
Сзади послышался шум выехавшего из Альтии экипажа, и Дилан сошел на обочину. Мимо простучали копыта, колеса, проплыл светляк и черными силуэтами промелькнули лошадь и карета. Повеяло резким конским потом.
Внезапно экипаж замедлил ход, а потом и вовсе остановился. Открылась дверца.
— Эй, рыжий! — окликнул из темноты знакомый голос. — Иди сюда!
Дилан неловко плюхнулся на мягкое сиденье и подобрал длинные полы плаща. Уютное тепло, неяркий светляк — всё бы хорошо, если б не лимонный аромат, перебивающий отцовский запах, и не расположившийся напротив Маркус ван Сатор. И зачем этому высокомерному типу приглашать плебея к себе в карету? Конец света близится, или что?
Маркус пробежался по Дилану равнодушным взглядом и, когда карета покатила дальше, сказал:
— И ты здесь? — Лера удивленно воззрилась на Дилана.
Рыжик промолчал, только улыбнулся как-то вымученно. Потом скомкано попрощался и заторопился к академии.
Лера с Маркусом направились следом.
— Что это с ним? — Бледность и потерянный взгляд были слишком неестественны для Дилана. Лера покосилась на Маркуса: — Вы поругались?
Маркус удивленно глянул на нее сверху вниз.
— Что за нелепость?
Ну да, для высокородного патриция плебей, что камушек у подножия горы — не из-за чего им ругаться. Да и не стал бы Дилан так переживать.
— Но, правда, он странно выглядит, тебе не кажется?
Вместо ответа Маркус пожал плечами и спросил:
— Зачем ждала?
— Соскучилась, — проворчала Лера, глядя, как силуэт Дилана тает в полутьме аллеи.
Она даже не сразу поняла, почему Маркус остановился. А он бросил по сторонам быстрый взгляд и отчеканил:
— Лиа Вэлэри, во-первых, патрон и клиент могут быть связаны только деловыми отношениями. Вы должны бы знать об этом! Во-вторых... — он на секунду замялся. — Как ты можешь говорить такое постороннему мужчине?!
Лера оторопела.
— Да пошутила я... Ты чего?
— Хорошо, если так, — холодно ответил Маркус, но по тому, как нервно он взлохматил волосы на затылке, стало ясно, что теперь обескуражен он.
— Будто по такой ледяной глыбе можно скучать, — фыркнула Лера. — Хоть бы разок улыбнулся, я б еще подумала...
Его глаза предупреждающе сузились, и она замолкла.
Вокруг было темно и тихо. Деревья склонились, пряча аллею под густыми кронами, а светляки, гирлянда которых тянулась вдоль дороги, уже истратили почти весь «заряд» и потускнели. Но все же света хватало, чтобы на таком близком расстоянии различать лица друг друга. Значит, виден каждый рубец.
Господи, какая же она идиотка! Только красивые девушки могут так поддразнивать. Провалиться бы...
Но тут словно за язык кто дернул, и Лера добавила:
— Теперь ты точно не улыбнешься, да?
Маркус посмотрел на нее как на сумасшедшую. Потом тряхнул головой и шумно выдохнул:
— Поздно уже, идем спать.
«Вместе?» — чуть снова не брякнула Лера. Хорошо, что сдержалась и что Маркус пошел вперед и не увидел выражения ее лица. Офигеть! Она, правда, сошла с ума?
Потерев мочки ушей и приведя мысли в относительный порядок, Лера вприпрыжку бросилась догонять патрона. «Деловые отношения», ишь ты...
— Маркус, у меня проблема!
К рассказу о её фиаско на заклинаниях Маркус отнесся серьезно и, выслушав, кивнул на ближайшую скамью:
— Обсудим здесь.
Они сели. Пауза затягивалась, и Лера начала нервничать. Ей-то казалось, что Маркус, узнав о проблеме, тут же все разрулит, но он продолжал молчать.
Скоро фонари окончательно погасли. Тогда Маркус затеплил светляк и задумчиво произнес:
— Я и не думал, что тебе будет легко.
— Фух, — Лера расслабленно обмякла. — Ты меня обнадежил.
— Уже?
— Конечно! Все считают, что мне пора прощаться с академией, а ты — что всего лишь нелегко придется... Ты всегда так говоришь, и я всегда справляюсь.
На это «доказательство» Маркус только хмыкнул и пояснил:
— Думаю, дело в том, что они видят лишь твой недостаток — невероятно крошечный резерв. Однако я вижу и достоинство.
— Только одно? — Лера наклонилась вперед, заглядывая Маркусу в лицо и ловя его взгляд.
— Не одно, еще скромность. — Маркус пальцем надавил ей на лоб, возвращая на место. Затем, посерьезнев, сказал: — Я про то, как быстро ты восстанавливаешься.
— А, это... — Лера разочаровано вздохнула. — Я уже подсчитала. В среднем площадь моего «плевка» в тридцать раз меньше, чем у других студентов, а восстанавливаюсь всего в четыре раза быстрее, так что нивелировать не получится.
— Нивелировать?
— Ну, уравнять, привести к общему знаменателю.
— Ясно... Однако в своих расчетах ты не учла маленький нюанс: будущих магов не заставляют трудиться как простых деревенских мужиков. Студенты работают всего пару часов — на большее резерва не хватит, — а затем отдыхают до следующего утра. Восстанавливаются... Понимаешь, к чему клоню?
— К тому, что Я отдыхать не буду?
— Да. Ты будешь «пахать» целый день и, возможно, часть ночи, а в короткие перерывы будешь есть, чтобы быстрее восполнить силы. Если продержишься месяц в таком режиме — с постоянной усталостью, недосыпом, на грани истощения резерва, — тогда... справишься.
Перед внутренним взором встала картина «Бурлаки на Волге». Лере представилось, что к концу практики она будет такой же изможденной.
— Жесть! — Она передернулась и жалобно посмотрела на Маркуса: — Вдруг я одна не справлюсь?
— А кого еще-то надо?
— Так тебя же! — удивилась его непонятливости Лера. — Мне твое присутствие сил придает.
Маркус ответил столь же удивленным взглядом. Затем помахал в ее сторону двумя пальцами, будто соринку с плеча стряхивал:
— Отодвинься! Вдруг ты восстанавливаешься за счет других.
Лера уставилась на Маркуса, не веря своим ушам. Он, что, реально пошутил? И чуть раньше, про скромность... Уже два раза? Ей не показалось?
А Маркус вдруг помрачнел и встал.
— Идем. Тебе надо нормально спать хотя бы в оставшиеся дни.
Идти никуда не хотелось. Хотелось сидеть на этой скамье всю ночь, вдвоем...
— Эх, перед смертью не надышишься, — вздохнув, Лера поднялась.
Они неторопливо двинулись во тьму аллеи. Над головами плыл янтарный светляк, воздух благоухал ночными цветами, где-то тихо посвистывала сонная пичуга — было хорошо, не хуже, чем на скамье. Жаль только, что все дороги когда-то кончаются.
— Маркус, — негромко позвала Лера. — Ты же знаешь мои возможности... вернее, слабости... но поддерживаешь и даже ставил деньги в заведомо проигрышных пари... Зачем? Ты веришь в меня? Или это просто желание идти всем наперекор?
— Сегодня, что, день откровений? — вместо ответа сухо спросил Маркус.
«Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами...» — крутилось в голове у Леры все то время, пока строились перед общагами. Сорок два первака и чуть больше второкурсников — «воздушники», «земельники» и «водники» — сегодня отправлялись на практику в поля. Сначала порталом в столицу, оттуда — во Флиминис.
В качестве вожатых первому курсу назначили дию Мирнон и дэра Паблиуса. Но если присутствие дии Мирнон обнадеживало, то перспектива целый месяц видеться с куратором не радовала вовсе. «Нехороший человек». Раза три повторил, что тех, кто не справится, выгонят, и при этом все на нее, на Леру, поглядывал. Многообещающе так... Гад! Наверняка продался хлебопекам за те самые два мешочка с пятью сотнями золотых, которыми дэр Кастор пытался её подкупить.
После напутственной речи ректора, когда все расселись по местным дилижансам и те тронулись, песня прокрутилась вперед: «Полуторкой к Тамбову подъезжаем, а там - рысцой, и не стонать!»
Лера вздохнула. Вот бы ее сейчас не в Сивилию перекинуло, а к Тамбову.
Но за окном все так же мелькали чужие поля, чужой город, и даже «латынь», на которой трещали девушки в дилижансе, показалась чужой как никогда. Вспомнилось: вечность назад, на последнем завтраке с семьей, Санька сказал: «Мы чужие на празднике жизни». Словно пророчество.
А девушки, и правда, как на праздник едут: оживленные, приоделись, баулов понабрали.
Лера тоже взяла сумку с вещами, но подозревала, что ее содержимое сильно отличается от того, что у однокурсниц, которые планировали целыми днями гулять и купаться.
Пару дней назад она застала их за чаепитием в гостиной.
— Хоть на месяц забудем про арифметику, — говорила Ленора. — Пусть этот вредный старикан сохнет над своими глупыми задачами, а мы будем наслаждаться отдыхом!
— Отдыхом и покупками, — заметила Белла. — Я узнавала, во Флиминисе жара необычайная, говорят, не бывало еще, чтобы так рано купаться начинали. Так что, девочки, нам нужно подготовиться! Мы отправляемся в лучшие купальни Республики!
После ее слов «огневички», Ровена и Паула, переглянулись с кислыми физиономиями. Похоже, на стекольном заводе, где им предстоит работать, купален нет.
— Вряд ли в Альтии мы найдем что-то годное, — деловито продолжала Белла. — Самые легкие платья и самые невесомые аквастерисы есть только во Флиминисе. — Тут глаза ее загорелись. — Как вам вариант без рукавов и со шнуровкой на талии?
Пинна замерла, не донеся до рта очередное пирожное, а Ленора покосилась на нее и с нарочитой озабоченностью сказала:
— Но вдруг во Флиминисе не найдется нужного размера?
— Там всё найдется! — отмахнулась Белла. — Хотя, можно еще и здесь купить — лишним не будет.
Ленора невинно улыбнулась.
— Согласна. Лишними бывают только складки на животе, но никак не одежда.
Пинна с мУкой во взгляде посмотрела на пирожное, а затем отправила его обратно на поднос.
На следующий же день Лера сходила в город и купила скромный купальник-аквастерис. Впрочем, они все здесь были скромными. Панталончики до колен и чуть приталенная туника с рукавом в три четверти и длиной до середины бедра. С виду пижама пижамой, но ткань, хоть и легкая, тоненькая, была слишком плотной для сна. К тому же, продавщица, монументальная женщина, снисходительно оглядевшая Леру и поманившая ее к полкам с детской одеждой, заявила:
— Лиа, в нем вы станете сухой, когда еще только подумаете выйти из воды!
— Я даже не уверена, что у меня будет время туда зайти, — пробормотала Лера.
— Тем более! — припечатала женщина-скала. — Две серебрушки за любой из этих, — она провела рукой по стопке с однотонными купальниками, — и пять за нарядный.
Нарядные аквастерисы, украшенные вышивкой и бисером, Лера даже не смотрела, а сразу взяла простенький, зато изумительно чистого бирюзового цвета.
Такого же цвета небо встретило альтийских студентов во Флиминисе. Бирюзовое, с легкими перышками облаков на горизонте.
Когда дилижанс, который занимали девушки и диа Мирнон, вынырнул из портала, через распахнутые окна эта бирюза хлынула внутрь, неся с собой влажноватое тепло и одуряющие запахи юной листвы.
Хотелось зажмуриться и вдыхать, впитывать их в себя, но Лера во все глаза смотрела в окно. Залитые солнцем площади, проспекты в обрамлении яркой зелени, лениво гуляющая публика — настоящий курорт. А сколько уютных местечек: чистенькие парки, фонтаны, сверкающие радугами брызг, пестрые уличные кафешки... Должно быть, по вечерам тут бродят косяки влюбленных парочек.
От портальной площади студентов довезли почти до окраины и высадили перед трехэтажной гостиницей, окруженной садом.
— Работа начнется завтра с утра! — объявил куратор. — А сегодня заселяйтесь и осваивайтесь. Первый курс, за мной! На третий этаж.
Комнаты, по которым всех распределили, тянули как минимум на бизнес-класс: просторные и светлые, с мозаичными полами, с затянутыми шелком стенами и дорогущей резной мебелью. Вот только все достоинства перекрывал один гигантский, жирный минус: комнаты были рассчитаны на семерых. Семь кроватей, семь шкафов, семь зеркал, семь стульев... Для семерых козлят, блин. Или гномов.
Застыв на пороге, Лера мрачно смотрела, как устраиваются однокурсницы. Ленора — у окна, Пинна и Белла — сразу за ней, Херта — у двери. Все — на одной половине. Другую половину занимали три койко-места и дверь, ведущая в ванную. И это всё ей одной! Как щедро.
Лера прошла к окну. Спать напротив Леноры — сомнительное удовольствие, зато какой вид! Большое, чуть ли не панорамное окно выходило в сад, и на уровень третьего этажа как раз приходилась самая гуща веток. Еще по пути к зданию Лера заметила необычный цвет листвы, но приглядевшись, обнаружила, что та обычная, ярко-зеленая, просто ветки усыпаны набухающими фиолетовыми почками. Когда они распустятся, картина будет волшебной.
Нашлись бы еще силы любоваться... Лера встряхнулась и принялась развешивать вещи в шкафу. Форма, два комплекта штанов и длинных туник для работы в поле, купальник, нарядное платье, которое покупала для концерта... И зачем его взяла? Выступлений не планируется, прогулок по вечерним улицам тоже. Оставить в сумке?