Коробка была обычной. Картонная, потертая по углам, перетянутая грубой бечевкой. На ней казенным штемпелем было выведено: «Личные вещи военнослужащего». Максим долго смотрел на нее, стоя посреди прихожей, в тусклом свете энергосберегающей лампочки. В руке он сжимал треугольник похоронки. В ней было три строчки:
«Ваш отец, капитан Курцин Артем Сергеевич, погиб при исполнении служебных обязанностей в ходе специальной операции. За стойкость и мужество, представлен к награде «За отвагу», посмертно. Выражаем искренние соболезнования».
«Специальная операция» - вот и все, что им с мамой сказали. Тело так и не нашли. «Обстоятельства не позволили», - бросил сухой голос в трубке.
Мать не смогла даже забрать коробку со склада части - свалилась с давлением, и теперь лежала в больнице. Максим поехал сам. Дежурный, молодой контрактник - ефрейтор протянул ему коробку и бланк для подписи. «Там всё, что нашли на месте, после… ну, после всего. Личные вещи. И блокнотик какой-то».
Блокнотик.
Максим развязал бечевку. Сверху лежала отцовская полевая форма, аккуратно сложенная, но на коленке была дыра, обожженная по краям. Пахло гарью и чем-то еще, сладковато-кислым, лекарственным. Помятая фотография - он, лет пяти, на плечах у отца, на фоне колеса обозрения. Командирские часы - награда от губернатора - со стрелками, застывшими на 03:17.
И под всем этим - плотная полевая книжка в твердой черной обложке, испачканная грязью и бурыми, ржавыми пятнами. Она была завернута в прозрачный пакет с zip-локом. Максим взял ее в руки. Книжка была тяжелой. Он осторожно, будто это был древний пергамент, раскрыл её на первой странице. Размашистым, знакомым до боли почерком было выведено:
«Максиму. Если ты это читаешь — меня больше нет. Беги. Папа»
Пальцы задрожали. Он сел на пол в прихожей, прислонился спиной к стене, рядом с дверью, ведущей в ванную комнату. В ушах звучала тишина. Такая пронзительная, что он отчетливо слышал, как скрипят половицы, в квартире соседей, что жили за стенкой. А где-то вдалеке, будто в другом мире, по крыше барабанили капли дождя.
Максим продолжил чтение.
ПОЛЕВАЯ КНИЖКА КАПИТАНА КУРЦИНА А.С.
Запись от 12.10. 23:45
Назначение: Операция «Санитар». Район п. Осиновка.
Добрались к месту только к вечеру. Дорога разбита техникой, пришлось идти пешком последние пять километров. Комбат, майор Крутов, собрал нас на опушке еще леса, когда еще оставались последние лучи солнца. Как всегда, сосредоточенное выражение лица, не отражало никаких эмоций. Словно боевую задачу декламировала статуя. Формулировки стандартные: «ликвидация очага особо опасной инфекции», «недопущение распространения», «стрелять на поражение при попытке прорыва карантинной зоны». Глядел он при этом, поверх наших голов, туда, где за деревьями должна была скрываться пресловутая Осиновка.
Когда вошли в зону, перед глазами будто ожили фотографии давно минувшей войны.
Деревни, как таковой, больше не существовало. Только выжженное черное пятно на земле. Лишь торчали, как гнилые зубы, обгорелые остовы печных труб да покосившиеся столбы заборов, чудом пережившие пожар. Воздух густой, им тяжело дышать - пахнет горелым деревом, пластиком и жареным мясом. Все молчали. Даже наш заводила с позывным «Шут», притих. Безмолвная тишина. Я ощутил себя, будто в вакууме. Однако, приказ, есть приказ.
Задача проста - прочесать периметр леса вокруг пепелища, найти и обезвредить возможных носителей заразы. Каких носителей - не оговаривалось. Лишь сухо брошенное – стрелять на поражение. В голову.
Первая странность ждала нас у заброшенного колодца, на окраине этого мертвого поля. Сидела женщина. Сложно было определить её возраст. Лицо, практически полностью обмотано какой-то тряпкой. Ноги прижаты коленями к груди и накрытые обгоревшим пледом. То, что это именно женщина, можно было понять, лишь по тонким кистям свисающих рук, с обломанными ногтями. Она раскачивалась. Словно в трансе. И что-то бормотала. Тихо, едва слышно.
- Эй, гражданка! - крикнул «Набат». - Карантинная зона! Немедленно…
Она подняла голову. Её шея громко хрустнула. Тряпка сползла. Лицо было землисто-серым, рот полуоткрыт. Половина лица обожжена. А глаза… Господи, её глаза. Они были пустые. Мутные, как у рыбы, и в них не было ни капли осмысленности. Только тупое, животное внимание.
Она встала. Неуклюже, словно суставы не гнулись. И пошла на нас. Не побежала, не закричала. Просто шла, вытянув вперед руки с почерневшими, скрюченными пальцами.
- Стой! Стрелять буду! - заорал «Набат», срывая с плеча автомат.
Но она не остановилась. Он бросил быстрый взгляд на меня и я кивнул.
Одиночный выстрел грохнул в тишине, эхом прокатившись по лесу. Пуля ударила ей в грудь, отбросив назад. Она упала на спину и неестественно выгнулась. Затем начала подниматься. Кутавший её плед опустился на землю, и она предстала перед нами абсолютно нагая. Между её грудями зияло отверстие от пули, но крови не было. Совсем. Она снова пошла. Теперь уже быстрее.
- В голову, дурак! - рявкнул «Шут» и тоже вскинул оружие на изготовку.
Своим выстрелом он попал ей точно в лоб. Ее голову дернуло назад, и она рухнула, на колени, а затем уткнулась лицом в землю. Мы подошли, держа оружие наготове. «Шут» пнул тело сапогом. Она не двигалась. Из дыры в затылке сочилась густая, темная жидкость, но не кровь. Что-то другое.