Опасное положение

Глава 1. Нехорошее зеркало

Все романы заканчиваются свадьбой, а зря: это всё равно что заканчивать произведение на эпизоде, в котором на человека в тёмном лесу нападают разбойники.

Л.Н. Толстой

Когда я вижу своего мужа, то представляю не ворона, пусть он и принадлежит этому роду. Он — тень. Тень, которая проникает за любые двери, окна, заглядывает в мысли, в желания, видит всё. Звучит угрожающе? Пожалуй, да. Если тень не на вашей стороне, она накроет вас, где бы вы не спрятались, куда бы вы не забились. А затем тень вывернет вас наизнанку, потому что всеведущий Ворон безжалостен. Он узнает, что вы делали сегодня утром, будет осведомлен о том, что вы хотели бы скрыть. Маленькие грязные делишки? Пошленькие мысли? Стыдные тайны? Тень будет знать. Как? Если у вас есть нос, вы чувствуете запахи. Если у вас есть глаза, вы видите свет. Яр читает мысли.

Утром я пританцовываю, пока умываюсь, и тут же вижу на губах мужа улыбку. Он слышит мелодию в моей голове и имеет возможность насладиться моим же голосом, который мысленно подпевает песне. Заметив недовольную гримасу, всеведущий заботливо одаривает меня контрольным поцелуем в висок и старательно не замечает некоторое время, великодушно позволяя оправиться и накопить немного тайн... до вечера. Нет, Ворон уважает личное пространство и даже не читает меня намеренно, но невольно слышит и ничего не может с этим поделать.

Через триста таких утр я уже не уверена, есть ли во мне хоть что-то, о чем бы Яр не знал. Это слегка напрягает. Я ведь живой человек, кое-что предпочла бы скрыть... Например, некоторые... проблемки.

Очередное утро началось с того, что я вылезла из ванной, закуталась в халат, а затем пошаркала к зеркалу. Задумчиво постояв перед ним, я, наконец, фыркнула и, словно эксбиционист, подкарауливший случайного прохожего, решительно распахнула халат.

До родов осталось всего две недели.

Большое напольное зеркало смотрело на меня округлив стеклянные глаза. Я покрутилась то одним боком, то другим... С каждой секундой становилось всё страшнее: из отражения на меня смотрел бегемот.

Ох...

Не буду отрицать, что бегемоты очень даже забавные и симпатичные животные, но не ожидала, что за пару месяцев превращусь в одного из них. Грудь увеличилась, но это полбеды. Я не узнаю ее! Ареолы сосков явно потемнели и угрожающе расширились. Или всегда так было? Не может такого быть. Или может? Мне кажется, что они были ближе к розовому, чем к коричневому...

Сначала я отслеживала изменения своего тела тщательно и любовно, гордясь красиво выпячивающимся животиком. Но ближе к последнему месяцу, изменения стали какими-то слишком глобальными, а животик превратился... в живот. Нет, в ЖИВОТ.

Впечатленная донельзя, я повернулась в профиль, критически осматривая новые очертания. Без усилий преодолев линию груди, живот уже стал самой выдающейся моей точкой, напоминая вершину горы, которую зачем-то положили на бок. Под неожиданно вылупившимся пупком красовалась вертикальная темная полоска, дополнительно кожу украшали растяжки оптимистичного ярко-бордового цвета. Похоже, организм сигнализирует мне, что кожа тянуться закончила и время приступить к разрывам.

Однозначно... Однозначно самец бегемота должен быть вдохновлен моим видом.

К сожалению, под рукой у меня только самец Ворона, и мне интересно, как у него дела, ощущает ли он стресс, панику, желание сбежать и всё такое... Я вспомнила стройную фигуру мужа и с тоской посмотрела на свою. Последние несколько недель я старательно прикрывалась халатом, одеялом, рубашкой, кроватью — всем, чем только могу. Обнажаться под мужским взглядом на девятом месяце — слишком смело для меня. С некоторых пор.

— Ужасно, — сообщила вслух, печально оглядывая окружившие меня беременные телеса. — Надо что-то делать.

— Что ужасно? С чем надо что-то делать? — застегивая традиционный черный мундир, муж так стремительно зашел в комнату с этими вопросами, будто я прокричала их на весь дом. Слух у Воронов, конечно, впечатляющий... А мой логичный князь обожает уточнять. Если я говорю, что «надо что-то с этим делать», он не может просто взять и согласиться (или не согласиться), ему обязательно требуется информация, с кем делать, когда делать, кому делать, что делать.

Я поспешно запахнула халат и повернулась.

— С зеркалом... — как можно беззаботнее улыбнулась. — Оно мне не нравится.

Со мной-то уже ничего не сделаешь... А вот зеркало должно попасть под раздачу. Этот экземпляр явно неприветлив. В целях маскировки я старательно начала думать о том, что порой мечтаю о зеркале из примерочной моего любимого магазина... бывшего любимого магазина. Не знаю, что они с ними делают, но там, в магазине, ты не можешь оторвать от себя счастливых глаз, пачками набираешь удачные вещи, и только дома осознаешь всю глубину человеческого коварства. А дело в чем? В зеркале, разумеется!

Оглядев меня фирменным проницательным взглядом, Яр ласково улыбнулся. Он не часто улыбается, не привык показывать эмоции. Может от того его улыбка кажется такой искренней и прекрасной? Это как солнце, вдруг озаряющее небо в суровый день, как шоколадная капля, попавшаяся в кексе...

Эх, мне такого эффекта не достичь, улыбаюсь я преступно часто.

— Какое нехорошее зеркало... Как мне его наказать? — с готовностью опытного киллера спросил муж. Застегнувшись, он подошел вплотную, и мягко придвинул меня к себе за то место, где раньше была талия. — Разбить? Убрать? Поменять раму или хочешь совсем другое?

— Подумаю... — ворчливо сказала с уверенностью, которой не испытывала.

Яр наклонил голову и пальцем приподнял мой подбородок, вынуждая посмотреть на себя.

— Ты прекрасна, — утвердительно произнес он, и я поняла, что внимательный всеведущий все-таки уловил часть моих мыслей. — Сейчас я тороплюсь, но вечером мы обязательно поговорим о судьбе зеркала подробнее.

Глава 2. Техника эффективного дыхания

Джа меня курировала. С тех пор, как животик стал ЖИВОТОМ, она прилетала к нам все чаще, взяв на себя большинство домашних обязанностей: мытье пола, приготовление еды, розжиг очага, стирку, развешивание белья. Если честно, неутомимая бабушка прибрала к своим морщинистым рукам почти все дела, великодушно оставив мне возможность вытирать пыль. Откуда только силы? Джа сама не помнила, сколько ей лет. Я предполагала цифру в промежутке восемьдесят — сто двадцать, где-то так. Как я понимаю, с возрастом уже все равно, какой тебе век: ещё первый или уже второй.

Сегодня по плану была важная встреча с приглашенными повитухами, которые и должны будут принять роды. К сожалению, я все еще была не готова и всей душой желала еще немного поготовиться.

— Может еще рано? — вопросила я, сложив руки на животе, в надежде, что мой срок покажется повитухам меньше имеющегося и они улетят ни с чем. Я готова потянуть время с родами, а старая Джа вполне могла ошибиться в своих подсчетах на неделю... или две, три, четыре?!

Взгляд двух прилетевших Ворон на меня был... как бы сказать, красноречивым.

По их меркам мне не просто пора рожать, а прям давно пора бы уже родить. Хотя бы трех. А не первого, как сейчас.

Не знала, что термин «старородящая» используют и в этом мире. Да, мне исполнилось тридцать четыре в этом году. Да, это первая беременность, хотя брак — третий. Ну, не сложилось раньше... Да, во всем виноват Наяр, который не встретился мне лет на десять раньше. А кто? Может Таор, который поздно меня забрал или Кирел? Раньше надо было вытаскивать дочь Скорпиона из небытия! Тогда бы на нее не смотрели так... будто она в девках пересидела.

Поежилась, глядя на двух сухоньких как тростинки ворон. Плотно завернутые в такие длинные серые шали, что казались ими перебинтованными, повитухи не молчали, активно говорили, трогали мой живот, и в целом, явно приучали меня к рукам и своему обществу.

— Еще чего, — ворчливо откликнулась на мои мысли Джа, показывая в профиль свой выдающийся крючковатый нос, который у нее так и не остановился в росте. — Десять лет назад Ярик на тебя и не посмотрел бы. А если б и посмотрел, только из жалости.

Тетки зашикали на Джа, призывая ее не обижать беременную. Тоже укоризненно глянула на нее, впрочем, совершенно не обижаясь. К языку Джа я привыкла и знала, что она не со зла. Я прекрасно знала, что десять лет назад Яр был еще женат на другой, той, что умерла. Ни Джа, ни муж о ней не говорили. Мне удалось выведать только имя — Ясмина. Собственно, сама Джа недавно проговорилась, когда учила меня печь хлеб.

«Ясмина та кориандр добавляла, Яру нравилось», — проговорила тогда Джа, и я почувствовала внезапную неприязнь к кориандру, хлебу и текущей секунде. Осознав, что сплоховала, Джа замолчала, и отныне про первую жену Ворона у нее нельзя было выведать ни слова. Яр тоже ничего не говорил.

Стоит отметить, что я и не спрашивала. Во-первых, не спрашивала, потому что мне не хотелось слышать из его губ ее имя. Во-вторых, я совершенно не уверена, что хочу знать. Бывшие — скользкая тема, ступая на которую ты можешь неожиданно осознать, что твои ноги разъезжаются и ничего уже с этим не сделать, остается только падать. Падать с Яром я категорически не желала, потому засунула свое любопытство как можно дальше и старалась не смотреть в ту сторону.

Следующие пару часов мы провели настолько интересно, что Джа сдалась первой и задремала в кресле, порой забавно похрапывая. Мне тоже очень хотелось сдаться, но повитухи не разрешали, без устали отрабатывая со мной верный вдох, не менее верный выдох, заодно накачивая выверенными позитивными мыслями. Сколько там рожают? Часов двенадцать? Репетиция пока длилась жалкие два часа. Я держала живот, и стойко держалась.

Я ж почти мать.

Понятия «роддом» у Воронов не было, я знала. «Рожать надо в гнезде», — уже давно заявила мне Джа. Для этого планировалось оккупировать ванную комнату.

— Нагреем водички теплой. На пол покрывала положим, на потолок веревку привяжем, чая травяного заварим, петь будем, — уже почти напевала одна из тетушек, та, что помоложе.

Я мерно кивала, пока не зацепилась за фразу «веревка на потолок» и после вопросительно уставилась на тетку, которая быстро поняла, что непонятливой дочери Скорпиона требуются пояснения. У меня с веревкой на потолке было две ассоциации и обе к родам не подходили.

— Держаться за нее будешь, княгиня, с веревочкой-то легче, когда тужишься, — ласково пояснила повитуха и продолжила рассказывать о том, как все будет замечательно и, похоже, весьма естественно. Сглотнув, я добавила в свои представления о процессе веревку с песнями. Легче не стало.

Итак, скоро этот дом превратится в «роддом». Повитухи продемонстрировали мне шесть техник дыхания, которые я должна осваивать и повторять каждый день, чтобы быть полностью готовой ко дню «икс». Слава Порядку, что Яр улетел и не видит этого. Слегка абсурдно в сотый раз задувать свечку, которой нет, под внимательным взглядом двух тетушек, которые говорят, что я задуваю свечку неправильно. Но свечки-то — нет!

— Не умеешь ты дышать, — нежно заявила повитуха номер один, терпеливо демонстрируя мне сложную технику задувания несуществующей свечи.

Чувствуя, что мои мысли становятся все менее позитивными, я задула непокорную свечку еще раз и мрачно воззрилась на вороньих профессионалов родовспоможения.

— Не умеет, — подтвердила повитуха номер два.

В ответ я глубоко вдохнула и выдохнула, красноречиво показывая, что дышу уже тридцать четыре года (опять этот проклятый возраст!), и у меня неплохо получается поддерживать в себе жизнь. В ответ мне показали новую технику дыхания, по которой нормальный человек по доброй воле в жизни дышать не будет.

— Зачем? — вздохнула я, опять осознавая, что прекрасно дышу без дополнительных инструкций. Тетушка рядом со мной старательно выдыхала в кулак, издавая тот самый шипящий звук, который получается, когда спускает шина.

Глава 3. Выживание и восстановление

Наяр

Я поцеловал заметно капризничающую жену и развернул крылья, уже понимая, что маленький утренний каприз к концу дня превратится в большой вечерний. У меня нет иллюзий на этот счет: глупо надеяться, что буря сама собой рассосется. Да, она может исчезнуть, так бывает. Но обычно буря собирается, концентрируется и случается. Таков Порядок.

Задержаться всё же не мог. Сегодня назначен общий сбор, на который я обязан явиться. Что ж. Вечером я буду готов, а пока время сосредоточиться на деле.

К Высокой Ветке, нашему скрытому убежищу, построенному еще древними, сегодня прилетели всеведущие. Как скорпионья крепость встроена в скалу, так Высокая Ветка встроена в гору, только замаскирована гораздо лучше — настолько хорошо, что за несколько сотен лет ее не обнаружили.

Ныряю в еле заметное отверстие в скале, напоминающее естественное, и несколько секунд лечу по нему вниз. Требуется внимательность: разворот моих крыльев около двух метров, отверстие шире буквально на ладонь. Я стараюсь пролететь так, чтобы ни разу не чиркнуть крыльями по острым граням камней. Ничего особенного, спортивный интерес, игра, в которую я позволяю себе сыграть. На эти секунды я становлюсь слепым — Вороны не видят в темноте.

Темнота. Свет.

«Есть! Ни разу не чиркнул!» — мысленно улыбаюсь, довольный собой.

Миную пещеру, оказываясь в огромном зале. Рядом со мной парят такие же как я. Сверху вижу фигуры уже прилетевших, и пикирую к ним.

В этот морозный зимний день старый высокий зал, пахнущий влажным камнем и тленом, наполняется черными фигурами в одинаковых черных мундирах. Шелест черных крыльев превращается в тихие шаги. Мы не разговариваем друг с другом вслух, это не принято: собрание всеведущих максимально засекречено, потому в воздух не вылетит ни слова.

Катя однажды поделилась со мной человеческой поговоркой: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Не сказал бы, что поймать воробья — большая проблема, но смысл верен: мало кто может прочитать мысли, но слишком многие могут услышать выпавшие изо рта слова. Поэтому мы не роняем их зря.

Накрыв непроницаемой тьмой свои мысли и чувства, я прямо стоял среди таких же как я. Чувствует ли всеведущий себя в безопасности среди своих? Отнюдь. Как другим родам неуютно рядом с нами, так и нам не особенно уютно с такими как мы. А кому будет комфортно около того, кто может залезть тебе в голову и отдать приказ? Потому, мы — я говорю о всеведущих — любим другие роды или простых Воронов, и предпочитаем их общество. Вслух, конечно, в этом никто не признается. Но, как бы ни было парадоксально, это правда.

И это иронично.

Я с трудом удерживаюсь от улыбки, когда думаю об этом. Но, разумеется, удерживаюсь.

Да, мы редко собираемся вместе, не стремимся к стайной жизни и почти равнодушно относимся к обществу друг друга. Однако, даже так мы ухитрились столетиями контролировать Драконов, а могущественных Скорпионов практически уничтожили. Я лично имел возможность забрать жизни как минимум четырех драконов, трое из которых — правящие короли; много раз мог избавиться от дочери последнего Скорпиона, которая сейчас мирно живет под моим крылом и носит моего ребенка. Потому, я не рекомендовал бы утверждать, что именно Драконы — самый сильный род. Сильнее тот, чьи слова произносят как можно больше губ; чьи мысли вложены в как можно большее количество голов. От этого отталкиваются Вороны.

Иерархия рода обозначена более чем четко: простые Вороны — на попечении ведающих; ведающие подчиняются всеведущим, а всеведущим уже говорит только Совет, в который идут сильнейшие из нас. Подо мной дюжина ведающих, до которых я донесу то, что будет сказано сегодня, так как мои задачи — управлять и контролировать. Ведающие подчинятся.

А мы — должны подчиняться Совету.

Когда все встали и замерли, трепет крыльев над нами возвестил, что четыре Ворона Совета уже здесь. Вороны не любят роскошь, равнодушны к знакам отличия, потому внешне сильнейших не отличить от других. Но каждый из них может передавать свои мысли всем нам одновременно.

— Чистого неба и попутного ветра, всеведущие...

Началось.

Совет заговорил, вкладывая свои слова в наши головы. Тема была серьезной: выживание и восстановление.

Статистика безжалостна: после мести драконов осталось около тысячи воронов. Ведающих — тех, кто пользуется Оком — около двух сотен. Всеведущих — тех, кто пользуется Оком и управляет сознанием — двадцать девять. Я — один из них. Есть еще всеведущие женщины, как Джа. Но, к сожалению, в управлении разумом женщины гораздо слабее, потому в роду принято брать в расчет только мужчин.

«Это дискриминация!» — возмутилась Катя, когда узнала про наши подсчеты. — «А вот Джа?! Она тоже всеведущая!»

«Джа прекрасно ведает, но управлять мало способна», — парировал я, но птенчик еще долго и воодушевленно рассказывал мне про возможности женщин, употребляя неясные для меня термины — коммунизм, феминизм. Ей сложно признать, что сильная женщина — скорее исключение из правил. Мы всего лишь рассчитываем по возможностям, полагаясь только на сильных и не берем в расчет слабых. Это логично.

То, что озвучивал нам Совет, тоже было логично. И ужасно.

— ...принимая во внимание катастрофически малую численность рода, Совет повелевает Воронам сосредоточиться на повышении рождаемости. Донесите до своих ведающих, что роду нужны семьи, нужны дети. Гнезда необходимо вить, семьи необходимо создавать и увеличивать. Минимальное количество детей на семью: четверо. Бездетные семьи встают под особый надзор. С этого дня при достижении репродуктивного возраста Ворона, начиная с 16-ти лет мужчине и женщине рекомендуется вступать в брак, не сосредотачиваясь на поиске единственных. До достижения восемнадцати лет, брак обязан случиться. Незамужним и неженатым парам выше этого возраста с этого дня дается год для вступления брак. Неподчинившихся заставят подчиниться.

Глава 4. Эх, Вороны

Катя

Несколько часов я пыталась вязать. Надо отметить, что я типичная горожанка, высшая точка рукоделия для которой заключается в разрезании вещи вдоль, поперек или пополам, в надежде, что так станет лучше. Знаю, это очень оптимистичная надежда. Так и я — оптимист.

У нас нет проблем с одеждой. Конечно, в горах не существует магазинов готового платья, однако на заказ можно сшить что угодно. В небольшом поселке, где живут простые и ведающие вороны, водятся прекрасные рукодельницы, которые шьют, вяжут, делают украшения, посуду... Можно заказать что угодно! Но неделю назад я вознамерилась собственноручно связать своему будущему вороненку мягкие домашние пинеточки.

Мне виделось это так: я вяжу, часами накачивая изделие материнской любовью, потом надеваю пинетки на крохотные ножки и мой ребенок — сынок или дочка — чувствует мою заботу. И вообще, до краев заполненные любовью пинетки его хранят от вирусов и невзгод, а потом мы храним их в сундуке... вечно. И по праздникам достаем, восклицая: «А вот твоя первая обувь! Мама сделала!»

На деле все шло немного не по плану. Для моего незамутненного рукоделием разума все эти столбики с накидом, без накида, убавками и прибавками оказались задачкой похлеще высшей математики. Добавим ко всему деревянные руки, которые отказывались подчиняться, не забудем про сниженное количество моего терпения и получим...

— Хаос во плоти, — ухмыльнулась Джа, осмотрев мою первую работу. Пинетка получилась уникальной, узкой, длинной и как бы... слегка смещенной в пространстве. Большой палец Яра в нее бы поместился, а может утиная лапка. Ножка младенца? Не знаю... Может если... натянуть.

«Пинетка Пикассо», — не обратив внимания на реплику бабули, я наклонила голову, любуясь творением. Джа поймала мой лучащийся восторгом взгляд и фыркнула.

— Распускай свою пикасу, — уверенно скомандовала она, услышав, но не распознав фамилию известного художника. — И еще пробуй. Тут практика нужна.

— Не распущу! Он же первый! — я прижала свое кривенькое творение к груди, не намереваясь отдавать малыша злой ведьме. — Я другой попробую.

«А этот мы будем хранить как первый».

Сегодня я пробовала вязать второй раз. Вязала, чертыхалась, распускала и начинала снова. Пробовала, пробовала, пробовала до тех пор, пока не поняла: я в полнейшем раздрае и единственное сейчас, что у меня получается — накручивать не петли, а себя. Тогда я закончила вязать и принялась ждать Яра. Надежный, логичный и невозмутимый Ворон всегда находил слова, чтобы меня успокоить.

Но Яр вернулся поздно, практически перед закатом. Я уже ждала в постели, когда он зашел в комнату, прямой и мрачный как собственный мундир. Одного взгляда на его лицо мне было достаточно, чтобы понять: день у него тоже выдался сложный.

— Как твои дела? — я попыталась улыбнуться.

Обычный усталый муж, пришедший с работы, и не узнал бы, что творится у меня на душе, но проблема в том, что у меня всеведущий Ворон...

Он замедлился, обнаружив в спальне недопереставленную кровать, которая оказалась посередине комнаты: мне не хватило сил дотолкать ее до другой стены.

— Ничего особенного, захотелось перестановки, — я заговорила старательно приподнятым тоном. — Поможешь поставить к другой стороне?

— Помогу, — медленно произнёс муж, обеспокоенно мазнув глазами по кровати, затем сосредотачиваясь на мне. — Ты что, сама...? — он тут же нахмурился еще больше. — Что случилось?

Взгляд стал тяжёлым.

«Сейчас все прочитает!» — поняла. Яр смотрел на меня, окончательно посуровев.

— Все в порядке. Я кровать ногами потихоньку толкала, не напрягалась, — отчаянно сообщила я, ощущая как голос предательски дрогнул, а к глазам подступили слезы. Ну почему я сейчас так легко плачу?

Не хочу, чтобы он узнал причину, это так глупо! Не собираюсь я сейчас ничего спрашивать!

Ну не узнавай, Яр!

Губы предательски задрожали.

— Извини, у меня сегодня перепады настроения. Это, наверное, гормоны. Сейчас успокоюсь, — с трудом проговорила, понимая, что он все видит.

Прикусила губу, понимая, что он сейчас подумает, что я псих, не то, что идеальная первая жена!!!

Шевельнув желваками, Наяр молча подхватил кровать и одним мощным рывком вернул ее на прежнее место. Деревянные ножки, вынужденные прокатить меня на себе, издали глухой протестующий стон.

Уперевшись руками на матрас, муж застыл, прямо глядя на меня, так что я могла остолбенело наблюдать, как черная радужка его глаз расползается, расползается... Вот уже и белков не видно, в глазах моего Ворона застыла непроглядная демоническая тьма. Почему? Он... в ярости? Или...

Я знаю, что глаза Наяра становятся черными, когда он задействует все свои способности. Но какие сейчас? Зачем?

Пауза вместила в себя с десяток ударов сердца.

Казалось, что тень его черной фигуры расширяется, постепенно заполняя собой комнату и накрывая меня.

Боюсь ли? Нет. Не понимаю, что происходит. Знаю, Яр никогда не причинит мне вреда.

— Что с тобой? — теперь я обеспокоенно смотрела на него, и уже опустила ноги вниз, чтобы подняться. Оттолкнувшись от кровати, неуклюже встала: живот мешал делать это элегантно. — Ты рассердился на меня?

Проследив за мной, Наяр, наконец, выпрямился, нечитаемо глянул на меня и отвернулся.

— Нет. Не на тебя, — глухо сказал куда-то в пространство. — Просто устал. Сегодня пришлось иметь дело с Советом. Это изнуряюще.

Все так же не поворачиваясь, начал расстегивать мундир.

Я осторожно подошла и коснулась ладонью напряженной спины.

— Поужинаешь?

— Нет, Катя, — резко произнес, и я дрогнула, убирая руку.

Глава 5. Максимальная забота

Наяр

Едва продрал глаза и сразу поморщился. Ощущение, будто меня молотили всю ночь. Неяркие зимние лучи проникали в комнату через окно, отбрасывая на деревянный пол растянутые теплые пятна света. Солнце высоко, пропустил рассвет... Повернул голову: Кати нет, уже поднялась.

Нехотя заглянул в Око, и облетел вокруг дома через ближайшую птицу. Снаружи царил покой: в горах в это время стоит прозрачно-звенящая тишина и только ветер носит туда-сюда кусочки снега, игриво сдувая их с вершин скал. Хорошо... Тут же бросил Око, подтянул одеяло повыше и откинулся на подушке. Вставать, вспоминать и думать не хотелось. Только при мысли о вчерашнем голову нестерпимо ломило, но это мелочь по сравнению с тем, что было.

Наверное, с полчаса я малодушно валялся в кровати лицом в подушку, выключив мысли и всем существом погрузившись в блаженный покой, который дают воздушность подушки и мягкие складки одеяла. На это время казалось, что я не взрослый мужчина, а юный только-только подросший Ворон, у которого из задач только традиционная тренировка. В том возрасте меня занимало только как бы улететь подальше, да изведать побольше. Ну и девушки.

До того, как обретешь свою пару, можно летать с кем угодно... В роду смотрят на это сквозь пальцы, позволяя молодым вдоволь нагуляться. Так и меня, строго говоря, интересовали все особи женского пола. Скажи кто тогда взять троих на выбор... Ха! Только перья бы просвистели, я бы уже был готов. На благо рода? Давайте шестерых! Какой еще предел мечтаний у юнца? «Верный солдат рода». Я таким был... Видно, что-то пошло не так.

Несколько лет как что-то не так. Постепенно я начал... не сомневаться, но более критично, с меньшим воодушевлением относиться к приказам. Стал сильнее?

Приказам...

Окончательно вспомнив вчерашнее, на секунду испугался. Они приказали мне? Я согласен оплодотворять других?!

Всё, дрема окончательно сошла.

Напрягшись, проанализировал свои текущие установки.

«Допускаю ли я возможность совокупления не с женой? Признаю ли, что обязан совершить эту жертву на благо рода? Считаю ли я приказ несложным или потенциально приятным? Готов ли я сказать „да“ на возможность рождения детей от других женщин?»

Я размышлял холодно.

Нет. Приказ не простой, напротив, крайне сложный и малоприятный. Мне категорически не нравится мысль даже о «законной» измене, я не хочу этого, тем более таким образом. Обязан ли я совершить эту жертву для возрождения рода? Тут допускаю. Мои решения имели последствия и повлекли за собой смерти. Что касается детей... Зачать воронят от чужих, растить их где-то отдельно или принимать в семью вместе с теми женщинами...?! Ополоумели?! Одного осознания достаточно, чтобы искры из глаз полетели. Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоить взвившийся из нутра гнев.

Спокойно.

...все это мне не подходит. Неприемлемо.

Значит, устоял. Зна...

Плач?!

Рывком вскочил, ясно слыша снизу женский плач. Катя?!

Перепрыгнув через кровать, чуть не вырвал дверь с петель и за мгновение слетел с лестницы, двигаясь на звук со всей скоростью, на которую способен. Стоя съежившись у кухонного стола, жена навзрыд плакала, закрыв лицо руками.

— Что случилось?!

Быстрый осмотр: повреждений нет, крови нет, посторонних нет. На столе следы готовки, испачканная кастрюля. Вилка, нож, тарелка. Порезалась?

— Катя, говори!

Она шмыгала носом и ничего не могла сказать. В ее голове царил такой хаос, что я ничего не понял. Что-то связанное с едой. Что-то трагическое. Горе, ужас, страх, безысходность.

Опять осмотр. Кисти рук — целы. Ступни ног в мягких туфлях. Вышитый домашний халат — порезов не вижу.

— Яр, я... Ты так устал вчера... Я хотела тебя порадовать... — с трудом произнесла она.

— Так, — кивнул, придерживая жену за подбородок, который она все пыталась опустить. Хочу видеть лицо.

Щеки мокрые, глаза несчастные, губы дрожат. Я готов убивать. Кого?

— ...хотела порадовать и решила приготовить тебе оладушки, — всхлипнула. Реснички слиплись от слез, намокли.

— Дальше, — нетерпеливо кивнул, сдерживая желание прикрикнуть.

«Говори!!!»

— А потом я не удержалась и все съела! Не смогла остановиться! Я ужасная, ужасная жена! — отчаянно сообщила Катя и окончательно расплакалась.

Начало проясняться.

Щемящая тоска странно смешалась с нежностью, а тяжесть в груди — с облегчением.

Ах, птенчик-птенчик... Сейчас я сам расплачусь.

Выдохнул.

— Ты прекрасная жена. Ты меня очень порадовала, — серьезно произнес, привлекая к груди безутешно рыдающее создание. Круглый живот упирается в меня, и я поглаживаю его тоже.

Я не шучу. Очень рад. Почти счастлив.

Но не отказался бы от стакана воды.

Пошарив глазами по столу, нащупываю кувшин и, не отпуская жену, жадно пью прямо из горла, роняя несколько капель на русую макушку.

— Неправда! Ты меня успокаиваешь! — не поверила, негодующе стукнула меня кулачком и тут же погладила. Заботится.

— Успокаиваю и говорю правду, — оторвавшись от кувшина, уверил, ощущая, как меня отпускает, и на губах расползается преступно широкая улыбка. — Клянусь, я порадован. Очень благодарен, что ты хотела позаботиться. Рад, что испекла оладушки. Доволен, что они оказались настолько хороши. Мне абсолютно нравится, как ты готовишь.

— Правда? — она с надеждой подняла заплаканные глаза.

Моя заботливая зеленоглазая красавица. Смотрю на нее секунду.

Губы.

Вместо ответа поймал губы.

Глава 6. Эффект Фаберже

Катя

Все пошло как-то не по плану. По плану в этот момент Яр должен был сидеть за столом и мирно есть оладушки, а вместо этого меня уже заносили в спальню. К такому развороту при настойчивом дневном свете я была слегка не готова. Распахнув ногой дверь, Яр прошел внутрь, но не положил меня на кровать, а поставил на ноги. Сам встал за мной.

— Сначала ещё одно, — негромкий голос за ухом звучал многообещающе. — Я обещал разобраться.

Растерянно глянув вперед, столкнулась глазами сама с собой.

Зеркало. Не забыл...

— Чем оно тебя огорчило? Покажи мне, — поглаживая плечи, муж наблюдал за мной через отражение.

«Ой, нет! Только не это!» — мысленно запаниковала.

Посмотрев на отражение, которое показывало за симпатичным отекшим бегемотиком шикарного мускулистого брюнета, одетого только в домашние черные штаны на узких бедрах, я опять пригорюнилась и попыталась тихонько уползти, но меня не отпустили.

— Чего ты боишься? — спросил мускулистый брюнет на ухо, поблескивая черными глазами.

Даже если не скажу, он узнает. В отношениях со всевидящим есть одна непростая особенность — приходится открываться. Яр говорит, что на это не всякий способен, что я уникальна. Не знаю, что там остальные, ему виднее... Но открываться порой сложно.

— Я другая... И огромная... — огорченно призналась, глядя на свое отражение. — Все выглядит таким...

Я помедлила, пытаясь подобрать удобоваримое слово.

— Прекрасным? — помог муж, ободряюще поднимая бровь. Его пальцы легли на пояс моего халата, настойчиво намереваясь его раскрыть.

Отрицательно помотала головой, крепко вцепившись в пояс, не позволяя мужским рукам обнажить кожу.

— Не совсем прекрасным, — вздохнула, осознанно стараясь не произносить вслух неприятных слов про собственную внешность. — И живот, и грудь...

— Что с грудью? — Наяр явно заинтересовался.

Мысленно ругнулась на себя. Знаю же, что это его слабость, ну зачем упомянула? Я ведь не в том смысле о ней заговорила... А он-то воспринимает именно в том самом!

— Она... изменилась, — вынужденно проговорила. — Я не узнаю ее. Все изменилось...

Подтверждая мои опасения, ко мне тут же придвинулись немножечко поближе и обняли чуточку посильнее.

— Показывай. Я твою грудь хорошо изучил и запомнил, узнаю из сотен, — скомандовал и тут же с мягким нажимом заметил. — Птенчик... Ты же понимаешь, что я все равно увижу?

Я понимала.

Нехотя потянула халат, смущенно обнажая грудь, но придерживая расходящиеся полы на животе, не желая показывать бордовые растяжки в нижней части. Халат соскользнул с плеча, открывая потяжелевшую округлость. В отражении увидела, как Яр облизнул губы.

— Так, — он не отводил заблестевшего взгляда. — Вторую.

Всё точно идет не в сторону консультативного осмотра. Ощущая как вместе со смущением, кольнуло желание, я прикусила губу и потянула халат в сторону. Яр тут же подхватил края, снимая его с плеч вообще. Что ж такое... Опустила глаза. Натянутый до просвечивающих вен живот, растяжки, целлюлит... Сейчас он опять будет меня утешать, а я буду безутешна.

Халат упал на пол. Я невольно поджала пальцы ног.

— Да, она изменилась... Стала ещё больше возбуждать, — с хрипотцой констатировал мой князь, томительно неторопливо осматривая, а затем медленно приподнимая и взвешивая грудь на ладони. Одну, затем вторую... Оценивающе. — Будь моя воля, ты бы ходила беременной всегда.

«Извращенец!»

Я округлила глаза, опять попытавшись сбежать от зеркала, которое все еще показывало мне ужасные вещи, но Яр прихватил меня за плечи. Нежно, но крепко придержав, заставил остаться на том же месте.

«Не надо убегать. Посмотри на себя моими глазами... Я расскажу, что вижу Я», — физически ощутимый взгляд скользил по моему телу через зеркало. Теперь его голос зазвучал в голове. Самое важное и личное Вороны передают именно мысленно и с тех пор, как мы стали парой, Яр многое говорил именно таким способом. «Когда смотрю на тебя, я думаю о том, что ты ждёшь ребенка от меня и нахожу эту мысль до одурения привлекательной. Сейчас ты вдвойне моя, максимально моя... Больше моя, чем была когда-либо. Больше моя, чем была у кого-либо. Это довольно мужское чувство, возможно, тебе сложно понять или странно слышать... Но я в восторге, когда смотрю на тебя, птенчик. В эти недели ты даже сама себе принадлежишь меньше, чем мне. Я испытываю гордость. Изменения в твоем теле, эти формы — лучшее, что я видел. Знаю, твоё состояние ненадолго, скоро ты опять будешь больше принадлежать себе, но пока еще есть время, позволь мне насладиться».

Длинные пальцы нежно погладили живот. Потрясенная откровенностью, я забыла про свои комплексы, взирая на мужа через зеркало. Я — полностью обнажена. Его взгляд... Он смотрит на меня с одной единственной оценкой: «Моё». Ворон продолжал говорить, а точнее... передавать, потому что губы его не произносили ни слова.

«Мне нравится, что живот уже не скрыть, что он большой и круглый. Ты как... драгоценное яйцо в моем гнезде. Хрупкое, бесценное. Я держу тебя в руках, прячу под крылом, охраняю. Это то, что чувствует самец Ворона, птенчик... У меня нет ничего похожего на желание сбежать, наоборот...»

Яр чуть улыбнулся, открывая, что зацепил мои вчерашние размышления. Знаю, для него мои мысли как невольный фоновый шум, и все равно порозовела. То, что он говорит — какая-то особая грань откровенности, от которой чувствуешь гремучую смесь задыхающегося восторга с таким же возмущением. Сейчас Ворон намеренно не скрывает свои истинные мысли. Он хочет, чтобы я знала их, как и он — знает мои.

«...сейчас я хочу присвоить тебя себе ещё больше. Вдвойне, втройне... Забрать навсегда. Взять всё. Всё. Всю».

Наяр наклонился, с недвусмысленным желанием впиваясь губами в мою шею. Его рука поднялась от живота, стиснула грудь. А голос в голове продолжил говорить, чиркая меня мыслями теперь настолько откровенно, что все предыдущее стало казаться невинным будничным разговором. Я знаю, проникнуть в мысли — ещё одна грань обладания для него.

Глава 7. Формы контроля

Наяр

Даже если небо затянуто тучами, над облаками царит синяя безмятежная гладь. Я парю в ней, чувствуя, как сильны крылья, прислушиваюсь к ветру, скольжу по его невидимым течениям с огромной скоростью, которую почти не чувствую: относительно огромного неба маленькая точка движется медленно. Здесь нет высоких звуков, только беспрерывный низкий гул, от которого закладывает уши: колоссальные воздушные массы ворочаются и клубятся медленно, величественно; давят, легко подавляя объемом и мощью. Но ощущение свободы и полета не сравнить с другими удовольствиями. Поднимаясь над облаками, поднимаешься над всем: не только над землей или горами, но и над желаниями, проблемами, прошлым. Я летаю при любой возможности. Для Ворона это не прихоть и не возможность, а такая же ежедневная потребность, как пить или спать.

Летать.

Теплое плечо под моей рукой начало ерзать, ходить из стороны в сторону и активно подергиваться. Я вынырнул из блаженного состояния, вернувшись в дом, по-зимнему светлую комнату и собственное тело, расслабленно раскинувшееся на кровати. Движение означало, что птенчик уже отдохнул и что-то запланировал. В прошлый раз, когда Катя отдохнула и внезапно подскочила, я нашел ее с кисточкой в руках, перекрашивающую оконную раму в красный цвет, поэтому сейчас решил уточнить:

— Куда?

Не открывая глаз, удержал плечико, которое явно вознамерилось удрать.

— Ты здесь? О чем думаешь? Как себя чувствуешь? — замерев, заботливо спросила Катя, бессовестно задавая свои вопросы и не отвечая на мой. Этому она научилась у меня.

— Я здесь. Ни о чем не думаю. Мне очень хорошо, — ответил в тон, совершенно не отвлекаясь. Мягкое плечо под рукой заходило ходуном: Катя пыталась выбраться. Ласково прижав ее к себе покрепче, полустрого повторил вопрос:

— От всеведущего без ответа не уйти. Куда?

За дочерью Хаоса надо приглядывать, а я как раз люблю знать, что происходит, где, когда и почему; также предпочитаю ведать, что было и что будет. Иногда жена сердится и обвинительно сообщает, что я жуткий контролер. Она забывает, что я — Ворон. Что я могу ответить? Только пожимаю плечами.

«Да, птенчик, я — всеведущий. Контроль и управление — моя сущность».

Катя фыркает.

Хотя сейчас я, конечно, не серьезно. Мне нравится ее спрашивать, подавлять легкое сопротивление и получать ответ. А ей нравится убегать от ответа и немного настойчивости. В итоге каждый получает то, что хочет.

— Я всё-таки хочу приготовить тебе завтрак, — безрезультатно побарахтавшись, созналась Катя, и была немедленно освобождена.

Я проголодался и окончательно открыл глаза.

«Заботится», — улыбнулся, наблюдая как жена неуклюже сползает с кровати и запахивает халат на красиво торчащем животе.

— Оладушки? — с надеждой поинтересовался. — Кстати, пахли вкусно.

Облизнулся, вспоминая вкус губ.

— Яйца кончились, потом, — обиженно сообщила Катя, обижаясь, кажется, на яйца. — Обрадую тебя хот-догом, хорошо?

А вот теперь я напрягся. Обрадовать меня непонятным блюдом очень сложно. Вообще не люблю сюрпризы, предпочитаю знать, что ожидать. Зато Катя неожиданности обожает. Хаос...

— Хорошо, — глядя на ее лучащееся энтузиазмом лицо, все же покорно согласился. Не представляю, о чем речь, но понимаю, что радости не избежать. — Ходдок? Что это?

— Хот-дог. Очень популярная и вкусная уличная еда! Переводится с английского как горячая собака, — наставительно сообщила жена, разворачиваясь к двери. — Тебе понравится!

Мне уже не нравится ни слово, ни перевод, ни перспектива.

— Собака, — автоматически повторил, без воодушевления представляя лохматое, грязное и с языком. — Хорошо, что горячая. Холодная собака звучит хуже.

Собаки мне не по вкусу, но, если надо, я съем.

— У нас говорят, что горячее сырым не бывает, — таинственно добавила жена. Она уже радостно улыбалась и, оживившись, блестела глазами.

— Интересная поговорка, — дипломатично согласился, думая, что очень даже бывает. Но спорить не хотел. Меня больше интересовал вопрос: откуда у нас сырая собака? Я начал планировать серьезный разговор с поставщиком, включающий в себя список нежелательных продуктов.

А пока делать нечего, сам проглядел. Приготовлюсь к подогретому псу.

— Как ты себя чувствуешь? Как животик? — озабоченно спросил, смирившись с завтраком.

— Отлично! — отмахнулся мой неиссякаемый источник радости и начал движение к двери, одновременно придерживая живот. Я приподнялся, чтобы ничего не пропустить. Она сейчас смешно переваливается при ходьбе, смотреть забавно, но тревожно: Катя и так не отличается ловкостью, а с животом... Мне все кажется, что она куда-нибудь завалится. Не представляю, как она ходит с настолько смещенным центром тяжести. Передвигается, надо сказать, с большей осторожностью, чем было раньше, но...

Я представил, что она сейчас начнет спуск по лестнице.

Ужас.

— Провожу тебя вниз, — вскочил.

— Что?! Нет! — так категорично рявкнула Катя, что я замер под сузившимся взглядом дочери Хаоса, на секунду проявивший своевольный скорпионий нрав. — Я сама прекрасно хожу! Лежи! Тебе положено отдыхать!

Под таким напором пришлось лечь. Мгновенно успокоившись, жена скрылась за дверью. Я напряженно слушал ее медленные шаги, готовый вскинуться в любой момент, и выдохнул, когда спустилась. Должен сказать, обычно она ведет себя настолько по-человечески, что я не так часто вспоминаю, кто на самом деле моя спутница.

Хаос коварен. Порядок должен бдить.

Оставшись один, опять закрыл глаза, отбросил эмоции и сосредоточился: пока есть время, нужно обдумать каждое слово Совета как можно более тщательно. Сейчас с ясной головой, можно точно утверждать, что вчерашнее собрание вскрыло для меня несколько новых, крайне увлекательных фактов.